О дух злой! я бы охотно хотел еще поговорить с тобою. - Луций! Варрон! Клавдий! люди! проснитесь! Клавдий!
Цитра расстроилась, государь.
Ему кажется, что он еще играет. - Луций! проснись!
Государь -
Во сне, что ли, ты так кричал?
Я ничего не помню.
Ты кричал; разве ты что во сне видел?
Ничего.
Спи опять, Луций. - Клавдий! товарищ! проснись!
Брут!
Брут!
Что вы во сне кричали?
Разве мы кричали?
Да; не видали ли вы чего-нибудь?
Нет, Брут, я ничего не видал.
И я также.
Подите к брату моему Кассию, кланяйтесь ему от меня, и скажите, чтоб он с войском своим вышел наперед, а мы ему последуем.
ОКТАВИЙ, АНТОНИЙ и их войско.
Ожидание наше, Антоний, оказалось справедливо. Ты сказал, что неприятель не сойдет с пригорков и возвышений; но теперь противное сделалось: войско их уже близко; они думают устрашить нас, пришед к Филиппам прежде, нежели мы сего чаять могли.
Только тишина потребна. Сердце их открыто мне, и я вижу, почто они делают сие. Может быть, желают они быть где-либо в другом месте, а идут к нам с робкою храбростью, надеясь уверить нас явлением своим, что у них есть сердце. Но в самом деле они не таковы.
Будьте готовы; неприятель приближается в наилучшем боевом порядке; кровавый знак сражения уже развевается, и немедленно что-нибудь предпринять должно.
Октавий! поведи войско свое с тишиною на левую сторону равнины.
Я пойду на правую; на левой будь ты.
Для чего противоречишь ты мне в таком опасном случае?
Я тебе не противоречу, но только хочу так.
(Марш; трубы. Брут, Кассий и их войско.)
Они пребывают в тишине и желают переговора.
Стой, Титиний! нам должно выйти и говорить.
Марк Антоний! давать ли нам знак к сражению?
Нет, Цезарь; мы будем дожидаться их нападения.
Не трогайтесь до того времени, как будет дан знак.
Слова будут предшествовать поражениям. - Так ли, сограждане мои?
Не потому ли, чтобы слова любили мы более, нежели вы.
Благие слова лучше злых поражений, Октавий.
Ты умеешь, Брут, одно с другим соединять: сие доказывает рана, в сердце Цезаревом тобою сделанная; при чем воскликнул ты: да здравствует Цезарь!
Твоих поражений, Антоний, мы еще не знаем; но слова твои отвлекают пчел от Гиблы и отпускают их назад без меда.
Но не без жала.
О! не только без жала, да и без жужжания. Ты, Антоний, похитил у них оное, и весьма мудро умеешь грозить, прежде нежели испускаешь жало.
Подлые души! вы не так поступали тогда, когда убийственные кинжалы ваши един за другим вонзали в Цезаря. Вы осклаблялись, яко обезьяны; вы лизали его, яко псы; вы преклонялись пред ним, яко невольники, и лобызали ноги Цезаревы тогда, когда проклятый Каска, подобно псу коварному, сзади поразил Цезаря! - О льстецы!
Льстецы? - Брут! сам себе ты обязан сим; не поносил бы тебя сей язык так; если бы Кассиева рука была свободна.
Приступим, приступим к делу! если словесный раздор приводит уже нас в пот, то доказательство оного будет иметь еще краснейшие капли последствием. Здесь изъемлю я меч свой против убийц заговорившихся. Когда, мните, он во влагалище будет? Не прежде, как двадцать три раны Цезаревы совершенно отмщены будут или другой Цезарь подаст случай мечу изменников к другому убийству.
Цезарь! ты не можешь пасть от руки изменников, если не привел их с собою.
Надеюсь; конечно, не ради того родился я, чтобы умереть от меча Брутова.
О юноша! если бы ты был и самый благороднейший в роде своем, то умереть не мог бы славнее.
Он есть ни что иное, как дерзостный отрок, сдружившийся с лицемером и ночным бродягою; чести сей он недостоин.
Ты все еще не унимаешься, Кассий?
Пойдем, Антоний; мы презираем вас, изменники. Если вы дерзаете ныне биться с нами, то выходите в поле; впрочем, выходите, когда захотите.
(Октавий, Антоний и войско уходят.)
Итак, дуй, ветер! воздымайтесь, волны! плыви, корабль! буря настала, и все зависит от счастия.
Послушай, Луцилий.
(Луцилий и Мессала выступают.)
Что повелишь, Брут?
(Брут тихо говорит с Луцилием.)
Мессала!
Что желаешь, полководец мой?
Ныне, Мессала, день моего рождения; точно в сей день родился Кассий. Дай мне руку свою; будь свидетелем моим, что я, подобно Помпею некогда, принужден был против воли своей свободу Рима и всех друзей наших предать успеху единой битвы. Ты знаешь, что я прежде много придерживался Епикура и правил его; теперь я другого мнения и уверен, что бывают предвозвещания будущего. Когда я шел из Сардиса, упали два великие орла на переднее знамя наше; они сели на него и алчно жрали из рук воинов, нас к Филиппам провождавших. Сим утром они улетели, и вместо них летают вороны и коршуны над головами нашими и взирают на нас как на известную уже добычу свою; сень, ими производимая, подобна печальному крову, под коим находится войско наше, в готовности испустить дух свой.
Не верь сему.
Я верю сему только отчасти; ибо я исполнен мужества и решился смело идти во сретение всех опасностей.
Совершенная правда, Луцилий.
И так, дражайший Брут, да будут ныне боги на стороне нашей, дабы мы, яко друзья, в спокойнейших временах достигли счастливой старости. Но как судьбы человеческие всегда пребывают в неизвестности, то должны мы представить себе самое худшее, что нам приключиться может. Если проиграем мы битву сию, то теперешний разговор наш был уже последний. Что в сем случае предпринял бы ты?
То, что предписывает мне философия моя, по правилам которой осуждаю я Катона, самого себя жизни лишившего. - Я не знаю, для чего; но мне кажется то подлостью и робостью; чтобы, страшась могущего постигнуть нас, прекращать жизнь свою. - Сообразно философии сей вооружаются храбростью, дабы спокойно ожидать решения оных высших сил, которые нами во всем управляют.
Итак, проиграв битву сию, хочешь ты допустить вести себя в триумфе по улицам Рима?
Нет, Кассий, нет! Не думай, благородный римлянин, чтобы Брут когда-либо скованный в Рим вошел; в сем случае помышляет он иначе. Сей день совершит то, что пятоенадесять Марта начало; но увидимся ли мы, не знаю. Итак, прими от меня последнее прощание; навеки, навеки прости, Кассий! Если мы увидимся, то будем веселее; если нет, то мы хорошо сделали, что теперь простились.
Навеки, прости навеки, Брут! Если мы увидимся, то, конечно, будем веселее; если нет, то мы в самом деле хорошо сделали, что простились.
Итак, пойдем. О, если бы можно было предузнать, чем кончится сражение сие! Но довольно и того, что день кончится, следственно конец уже известен. - Пойдем же; ступай!
Спеши, спеши Мессала, спеши и отдай на той стороне находящимся легионам приказ мой.
- Вели им вдруг ударить на неприятеля; ибо я вижу, что сопротивление на крыле Октавия немного значит; для совершения победы нужно только скорое нападение. Спеши, спеши Мессала! вели им всем сойти.
Смотри, Титиний, смотри, как бегут малодушные; я сделался врагом собственных моих воинов. Сей знаменосец хотел бежать; я поразил робкого и отнял у него знамя.
О Кассий! Брут слишком рано дал повеление к нападению; он слишком скоро уверил себя в победе, получив некоторую выгоду над Октавием; воины его бросились на добычу, а Антоний нас здесь гонит.
Беги далее, Кассий. - Беги далее! Антоний в ставках твоих. Беги, благородный Кассий, беги далее!
Возвышение сие довольно отдалено. - Посмотри, Титиний, в моих ли ставках вижу я раскладываемый огонь?
Да, Кассий, да.
Титиний! если ты меня любишь, то сядь на моего коня, скачи к оным толпам и потом возвратись сюда, дабы я узнать мог, из друзей или врагов состоят они?
Взойди, Пиндар, повыше на холм сей. - Я никогда не мог далеко видеть. - Не спускай глаз с Титиния, и сказывай мне, что в поле увидишь. - В сей день начал я дышать; время протекло круг свой, и где я начал, там теперь окончаю. - Жизнь моя достигла пределов своих. - Ну, что ты видишь?
Ах, Кассий!
Что?
Титиний окружен со всех сторон конными, прямо к нему скачущими; однако он скачет далее. Теперь они уже близко. - Ну, Титиний! немного еще, так ты и в руках у них! - Ах! он сходит с коня. - Он взят в плен. - Слушай, как они восклицают от радости!
Сойди теперь, и не смотри уже ни на что. - О! почто я малодушен толико! почто прожил до того часа, в который лучший друг мой перед глазами моими в плен взят!
Поди сюда, друг мой - В Парфии я тебя в плен взял, спас жизнь твою, и ты клялся мне исполнять все то, что повелю тебе. Теперь сдержи клятву свою и от минуты сея будь свободен. - Возьми славный меч сей, прободший внутренность Цезареву, и пронзи им грудь сию. - Долгий ответ мне не нужен; возьми эфес в руку, и, когда закрою я лицо свое - что уже и сделал - конец меча направь на сердце мое. -
Цезарь! ты отмщен тем же мечом, который умертвил тебя! -
Теперь я свободен; но я не хотел бы свободы, если бы сие еще от меня зависело. - Ах, Кассий! - Далеко бегу я от земли сей, столь далеко, что никогда и никакой римлянин не услышит обо мне!
(Уходит. Титиний и Мессала приходят.)
У нас вышла только мена, Титиний: Октавий побежден войском благородного Брута, а Кассий легионами Антония.
Известие сие ободрит Кассия.
Где ты его оставил?
В совершенном унынии с Пиндаром, его невольником, на холме сем.
Не он ли лежит там?
Распростершися, подобно мертвому. - О скорбь!
Не он ли это?
Нет, это был он, Мессала; но Кассия нет уже! - О солнце заходящее! подобно как ты вечером сим сокрываешься в багряных лучах своих, так и Кассий сокрылся от нас в багряной крови своей! - Солнце Рима сокрылося! День наш протек! Облака, роса и опасности совокупляются; мы все свершили. Недоверчивость к судьбе моей были причиною действия сего!
Недоверчивость к благополучной судьбе была причиною сего. О заблуждение ненавистное, отрасль угнетающей скорби! почто показываешь ты любопытность мыслям человеков вещи несуществующие? - О заблуждение! восприятое в единое мгновение, никогда не достигаешь ты благополучного рождения, не умертвив матери, тебя родившей!
Пиндар! - Где ты, Пиндар!
Сыщи его, Титиний! а я между тем пойду печальным известием сим пронзить ухо благородного Брута - пронзить, говорю; ибо острое железо и ядоносные стрелы столь же благоприятны были Бруту, сколь благоприятно будет ему известие сие.
Поди скорее, Мессала; а я буду искать Пиндара.
Почто посылал ты меня, Кассий? Разве не друзья твои встретили меня? Разве не они возложили на меня сей венец победный и повелели мне вручить тебе его? Разве не слышал ты восклицаний их? Ах! ты все обратил в худшую сторону. - Но увенчай чело свое венцом сим; ибо Брут повелел мне вручить его тебе, и я хочу исполнить повеление его. - Брут! прииди и зри, колико почитал я Кассия. - Простите мне сие, о боги! - Тако римлянин поступает. - Поди, меч Кассия, и сыщи сердце Титиния!
БРУТ, МЕССАЛА, молодой КАТОН, СТРАТОН, ВОЛУМНИЙ, ЛУЦИЛИЙ.
Где, Мессала, где лежит труп его?
Вот он, и скорбящий Титиний подле него находится.
Титиний лежит вниз лицом. -
Он мертв!
О Юлий Цезарь! ты все силен еще! Дух твой вокруг носится и мечи наши направляет на собственную внутренность нашу!
О великодушный Титиний! смотрите, он увенчал еще чело мертвого Кассия.
Дышат ли еще такие римляне, как Кассий и Титиний! - Прости, римлянин последний! Не возможно уже Риму произвести тебе подобного! - Друзья! я должен слезами умершему мужу сему более, нежели сколько теперь заплачу ему оных. - Я сыщу уже удобное для сего время, Кассий, сыщу уже. - Теперь подите и отошлите труп сей в Фассы; погребение его не должно совершиться в стане нашем, дабы не упало наше мужество. - Пойдем, Луцилий - пойдем младой Катон, возвратимся в сражение. Лабео и Флавий! велите идти войску нашему. - Теперь три часа, а мы должны еще, о Римляне! пред наступлением нощи испытать счастие наше во второй битве.
БРУТ, КАТОН, ЛУЦИЛИЙ и другие.
Не лишайтесь еще мужества, сограждане мои! не лишайтесь еще мужества!
Какой незаконнорожденный не поступает так? Кто идет со мною! Я возглашу имя во все поле - я сын Марка Катона! - Внимайте! - Враг тиранов и друг отечества моего - я сын Марка Катона! - Внимайте!
(Некоторые воины в битве.)
А я Брут, я Марк Брут! Брут, друг отечества моего. - Признайте меня Брутом!
О Катон, благородный юноша! ты пал? - Ах! но ты пал так, как Титиний, и достоин быть сыном Катоновым.
Сдайся - или умри!
Я сдамся только для того, чтобы ты умертвил меня.
(Дает ему несколько денег.)
Вот тебе награда за смерть мою; умертвив Брута, будешь ты славен.
Нам не должно умерщвлять его - знатный пленник!
Прочь! дайте место! скажите Антонию, что Брут взят в плен.
Я бегу уведомить его; но вот он сам - Брут взят в плен! Брут взят в плен, Антоний!
Где он?
В безопасности, Антоний; Брут безопасен. Я могу уверить вас, что никогда и никакой неприятель не возьмет Брута в плен живого. Боги да защитят его от такого срама! Если ты обретешь его живого или мертвого, то обрящешь его всегда себя достойным, всегда Брутом.
Это не Брут, друг мой; но муж, уверяю тебя, цены толь же высокой, как и Брут. Храни безопасность его, и поступай с ним почтительно. Таких мужей лучше хотел бы иметь я друзьями своими, нежели врагами. Подите и узнайте, жив ли Брут или нет, и известие принесите нам в ставку Октавия.
Другая сторона места сражения.
БРУТ, ДАРДАНИЙ, КЛИТ, СТРАТОН и ВОЛУМНИЙ.
Гряди, бедный остаток друзей моих! успокойтесь на камне сем.
Статилий пошел за факелом, но не возвратился: он либо взят в плен, или умерщвлен.
Сядь, Клит; смерть есть лозунг; повсюду она теперь встречается - Послушай, Клит. -
Как! я, Брут? - Нет! не для чего в мире!
И так молчи; не говори ни слова!
Лучше я сам себя лишу жизни.
Послушай, Дарданий -
Мне сие сделать?
О Дарданий!
О Клит!
Какое злое предложение делал тебе Брут?
Чтобы я умертвил его. - Посмотри, как он задумался.
Теперь великий муж сей так исполнен скорби, что она из глаз его изливается.
Поди сюда, Волумний.
Что, повелитель мой?
Послушай, Волумний: Дух Цезарев являлся уже мне два раза ночью: в первый раз в Сардисе, а в сию последнюю ночь здесь при Филиппах. - Я ведаю, что пришел час мой.
Не отчаивайся, Брут.
Нет, Волумний; сие я верно знаю. Видишь, - чем все кончится в мире. Враги наши гнали нас до самой бездны; лучше будет самим нам повергнуться в оную, нежели дождаться того, как они нас туда свергнут. Ты знаешь, добродушный Волумний, что мы с тобою вместе учились в школе: итак, ради сего, ради прежней дружбы нашей прошу тебя, да возьмешь в руки меч мой, на который я брошусь.
Сие не есть дело друга, Брут.
Беги, беги, Брут! теперь не время медлить.
Прости, друг мой, - и ты, Волумний. Стратон! ты все спал; прости и ты. - Сердце мое радуется, сограждане мои, что я во всей жизни своей не нашел ни одного человека, который бы мне неверен был. Сия проигранная битва принесет мне всегда более чести, нежели Октавию и Марку Антонию подлая победа нынешняя. Простите, любезные друзья; ибо язык Брутов почти уже кончил историю жизни своей. Ночь объемлет глаза мои, и кости мои, трудившиеся единственно для достижения часа сего, стремятся к покою.
(Шум и крик: бегите! бегите! бегите!)
Беги, Брут, беги!
Подите; я вам последую. Стратон! останься с господином своим; ты великодушен и не лишен ощущения чести. И так держи меч мой, и отврати лицо свое; я брошусь на оный. - Послушаешься ли ты меня, Стратон?
Дай мне прежде руку свою - прости, повелитель мой!
Прости, добрый Стратон - Цезарь! будь доволен, я не умерщвлял тебя и в половину с такою охотою.
(Бросается на меч свой, и умирает.)
ОКТАВИЙ, МЕССАЛА, ЛУЦИЛИЙ и войско.
Кому принадлежит невольник сей?
Невольнику моему. - Стратон! где твой господин?
Он свободен от рабства, которое тебя угнетает, Мессала; победители ничего теперь более сделать с ним не могут, как предать огню труп его; ибо один Брут победил Брута, и никто не может хвалиться смертию его.
И так нашли Брута. - Благодарю тебя, Брут, что ты утвердил слова Луцилия.
Всех, служивших Бруту, принимаю я во услужение к себе. - Хочешь ли, друг мой, жить у меня?
Хочу, если Мессала меня отдаст тебе.
Отдай мне его, любезный Мессала.
Как умер начальник мой, Стратон?
Я держал меч, а он на него бросился.
И так возьми его, Октавий; ибо он последнюю услугу оказал начальнику моему.
Брут был наивеличайший из всех римлян! Все заговорщики, его одного исключая, поступали по единой ненависти к великому Цезарю; только он один по ревности к общему благу и любви к отечеству в числе их. Жизнь его была толь изящна и свойства духа его были толь благородны, что натура могла бы выступить и сказать всему миру: "Вот был Муж!"
И так постараемся воздать ему при погребении его ту честь, которую заслужила жизнь его. - Тело его будет лежать ночью сею в ставке моей, в великолепном украшении Военачальника. - Теперь успокоимся от битвы и пойдем разделить славу сего счастливого дня.