| Главная » Книги |
Шекспир Вильям - Юлий Цезарь, Страница 2
Шекспир Вильям - Юлий Цезарьify">
Кассий Хорошо, я буду тебя ждать.
Каска Жди; прощайте!
(Уходит.) Брут Каким меланхоликом сделался этот человек! Он весь составлен был из огня, когда учились мы в школе.
Кассий Он еще и теперь таков, если дело клонится к произведению в действо благородного и смелого предприятия, не взирая на вид ленивого равнодушия, который он на себя принимает. Сей вид сокрывает важные его предприятия, и тем скорее убеждает других людей в пользу его.
Брут Правда - теперь тебя оставлю; завтра приду к тебе, если хочешь со мною говорить; если же хочешь лучше ко мне придти, то я тебя ждать буду.
Кассий Хорошо; между тем размысли о настоящих обстоятельствах.
(Брут уходит.) - Да, Брут, ты благороден; однако вижу, что драгоценный твой металл может повредиться от чуждого примеса; почему благородные духи должны всегда обходиться с подобными себе; ибо кто толико тверд, чтоб не мог уже быть обманут? Цезарь меня не терпит, напротив того, Брута он любит. Хотя бы я был Брутом, а Брут Кассием, однако любовь его меня бы не очаровала. В сию ночь брошу я несколько бумажек, исписанных разными руками, как будто бы от разных граждан, к нему в окно: все они должны метить на великое мнение, которое имеет Рим о его имени; также сокровенным образом упомянется в них и о Цезаревом властолюбии. Если мне удастся сие, то берегись Цезарь! ибо мы либо свергнем тебя, или на все отважимся.
(Уходит.) Явление III Гром и молния. КАСКА c обнаженным мечом; ЦИЦЕРОН, идущий ему навстречу. Цицерон Добрый вечер, Каска! проводил ли ты Цезаря домой? Что ты так запыхался? Что причиною твоего замешательства?
Каска Разве ты один можешь пребывать в спокойствии тогда, когда все основание земли, подобно слабому тростнику, колеблется? О Цицерон! я видел непогоду; я видал, как ярящиеся вихри превращают в прах ветвистые дубы; как бунтующий Океан свирепеет и пенится, и с гордостью валы к гремящим облакам возносит! но никогда, кроме сего вечера, никогда не видал я такой огнедышащей непогоды. Либо на небе сделалось возмущение, или мир беззакониями своими принудил гневных богов ниспослать на себя пагубу {О чудесах, случившихся перед смертью Цезаревой, см.: Virgil. Georg. L. I. Horat. Carm. 1.2. Livii Histor. L. с 44 - 45. Plutarch, in vita Caes.}.
Цицерон Как! разве ты еще что-нибудь чудное видел?
Каска Простой невольник, которого ты, конечно, в лицо знаешь, поднял вверх левую свою руку; пламя объяло ее, и она светила так, как двадцать факелов; но при всем том он не ощущал огня, и рука его осталась неповреждена; сверх сего попался мне против самой Капитолии лев - с которого времени и меч мой еще обнажен - устремивший на меня пламенные свои глаза, и, не бросясь на меня, гордо прошедший мимо. После того нашел я более ста женщин в куче, страхом в привидения обращенных, которые клялись мне, что видели огненных людей, по улицам ходящих. А вчера в самый полдень сидела на площади ночная птица и ужасно кричала. Когда ж такие чудеса вдруг случаются, то никто мне не говори, что есть им нечрезвычайная причина, что они естественны; ибо я уверен, что таковые чудеса предвозвещают чрезвычайные приключения той стране, где бывают.
Цицерон В самом деле, состояние наших времен необыкновенно; однако легко можно, изъясняя вещи по своему мнению, далеко удалиться от истинного их значения. Придет ли завтра Цезарь в Капитолию?
Каска Придет; ибо он приказал Антонию дать тебе знать, что он завтра там будет.
Цицерон Итак, желаю тебе покойной ночи, Каска. В такое ненастное время нехорошо прогуливаться.
Каска Прощай, Цицерон. (Цицерон уходит. - Приходит Кассий.)
Кассий Кто это?
Каска Римлянин.
Кассий По голосу должен быть это Каска.
Каска Слух твой верен. Какая это ночь, Кассий!
Кассий Ночь, совершенно приятная для душ правых.
Каска Кто слыхал такие угрозы неба?
Кассий Тот, кто видал землю в таком пагубном состоянии. Я со своей стороны предался сей опасной ночи и без страха ходил по улицам: обнажа грудь мою, как видишь, предлагал ее поражению громовой стрелы, и, когда сверкающая багряная молния, казалось, небо рассекала, поставлял себя метою луча ее.
Каска Но для чего ты искушал так небо? Человекам прилично тогда страшиться и трепетать, когда всемогущие боги соединились на ниспослание столь страшных провозвестников, дабы нас привести в ужас.
Кассий Ты совсем бесчувственен, Каска, и оные жизненные искры, которые бы в римляне быть долженствовали, совершенно в тебе погасли, или по крайней мере ты их скрываешь. Ты бледен; взор твой мутен; ты трепещешь и удивляешься необыкновенному мятежу небес. Но если хотел ты открыть истинную причину, почто все сии молнии, все сии бродящие привидения; почто птицы и дикие звери отрекаются естества своего; почто старцы, безумные и дети пророками становятся; почто все сии вещи порядок свой, свое естество и свои свойства превращают в ужасные явления: то нашел бы ты, что небо влило в них сии побуждения для того, чтобы сделать их орудиями страха и увещания для какой-нибудь беззаконной страны. Также мог бы я тебе, Каска, наименовать человека, который весьма подобен сей ужаса исполненной ночи; который гремит, пускает молнии, разверзает могилы, и ревет, подобно льву в Капитолии; человека, который при всем том не сильнее ни тебя, ни меня, но вознесся на чрезвычайную вышину и страшен подобно сим чудесным явлениям.
Каска Ты говоришь о Цезаре, Кассий?
Кассий О ком бы то ни было. Римляне имеют еще те же мышцы и члены, как и предки их; но горе временам нашим! души отцов наших умерли, а управляет нами дух наших матерей! Иго и терпение наше уподобляют нас женам.
Каска Действительно говорят, что Сенат намерен завтра сделать Цезаря Царем; он будет везде носить корону, на воде и на земле, кроме Италии.
Кассий И так, ведаю, где мне кинжал сей носить должно. Кассий избавит Кассия от рабства! В сем-то случае, боги Рима, вы слабого в сильнейшего претворяете! в сем-то случае низлагаете вы тирана! Ни каменные башни, ни железные стены, ни душные темницы, ни тяжелые цепи не могут удержать силы духа; но жизнь, утомленная уже сими земными оковами, всегда имеет власть окончать себя. - Я ведаю сие, так ведай же и весь мир, что иго рабства, мною носимое, могу я свергнуть с себя тогда, когда захочу.
Каска Равно могу и я - так каждый раб может окончать рабство свое.
Кассий А почему стал Цезарь тираном? - Бедный смертный! знаю, что он не был бы волком, если бы не видел, что римляне суть только овцы. Он бы не был львом, если б римляне не были робкими сернами. Кто хочет развести скорее великий огонь, тот зажигает прежде слабую солому. Какою рухлядью, каким дрязгом и какою плевою должен быть Рим, если будет он употреблен к освящению такой презренной твари, как Цезарь! Но, о скорбь! до чего ты довела меня! Может быть, говорю я с услужливым рабом? Если так, то, конечно, позовут меня к ответу; но я готов уже к тому и опасности не страшат меня.
Каска Ты говоришь с Каскою, с римлянином, а не с бесстыдным вралем. Вот тебе моя рука; будь деятелен, дабы отвратить все сии насилия: а сия нога моя пойдет дотоле, доколе только идти возможно.
Кассий Дело решено. Знай, Каска, что я некоторых великодушных римлян довел уже до того, что они соединились со мною к предприятию столь же славному, сколь и опасному; и я знаю, что теперь ждут они меня в галерее Помпеевой: ибо в сию страшную ночь улицы пусты и вид неба так же кровав, пламенен и страшен, как и предприятие наше.
(Приходит Цинна.) Каска Погоди немного; кто-то идет с величайшею поспешностью.
Кассий Это Цинна; походка его мне знакома. Он друг. - Куда так торопишься, Цинна?
Цинна Искать тебя - Кто это? Метелл Цимбер?
Кассий Нет; это Каска, наш сообщник. Не ждут ли меня, Цинна?
Цинна Я очень рад этому. Какая страшная ночь! - Некоторые из нас видели чудные явления.
Кассий Скажи, не ждут ли меня?
Цинна Да, ждут. О, Кассий! если б ты и благородного Брута мог преклонить на нашу сторону!
Кассий Не беспокойся. Возьми эту бумажку, дражайший Цинна, и положи на Преторский стул, чтобы Брут ее нашел; эту брось к нему в окно; а эту прилепи воском к статуе старого Брута. Сделав сие, приходи в галерею Помпееву, где найдешь нас. Там ли Деций Брут и Требоний?
Цинна Все там, кроме Метелла Цимбера, который пошел за тобою в дом твой. Теперь поспешу я исполнить повеление твое.
Кассий А после приходи в театр Помпеев
(Цинна уходит.) Пойдем, Каска; прежде рассвета побываем у Брута; три четверти его уже наши, и я уверен, что при первом свидании и весь он наш будет.
Каска Народные сердца к нему преклонны. Что в нас показалось бы преступлением, то любимый его вид, подобно богатейшей Алхимии, превратит в добродетель и достоинство.
Кассий Ты имеешь справедливые понятия о нем, цене его и необходимости для нас, чтобы соделался он нашим сообщником. Пойдем; уже далее полуночи. Прежде еще рассвета разбудим его и в нем уверимся.
(Уходят.) ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Явление I Брутов сад. БРУТ один. Брут Луций! поди сюда - По звездам не могу угадать, как близок день. - Луций! говорю я. - Я сам хотел бы так крепко спать. - Долго ли еще, Луций? проснись! говорю я - Луций! поди сюда.
(Луций приходит.) Луций Ты звал меня, государь?
Брут Принеси в мою горницу свечу, и, когда она зажжена будет, приди сюда и скажи мне.
Луций Тотчас, государь.
(Уходит.) Брут Смерть его сие свершить должна. - Хотя я со своей стороны ни малейшей не имею причины искать его жизни, однако ж сему быть должно ради блага общественного. - Ему хочется короны: - как после сего мог бы перемениться нрав его, в сем состоит вопрос. Жаркий летний день производит аспида: сие научает нас осторожности. - Дав ему корону, дадим ему жало, которым он по изволению своему будет нас жалить. Высокие достоинства бывают всегда во зло употребляемы, если со властию не соединяется милосердие. Однако Цезарю должен я отдать сию справедливость, что ни одного примера еще не знаю, где бы страсти имели над ним более власти, нежели рассудок. Но опыт показывает, что смирение есть лествица юного властолюбия: кто восходит, тот сначала всегда устремляет на нее глаза свои; но достигнув уже верхние степени, спиною обращается к лествице, поднимает глаза к облакам и презирает нижние степени, по коим возшел. И Цезарь точно так поступить может. Чтобы он не поступил так, должно его предупредить. А как не можем мы теперь оправдать предприятия нашего тем, что он есть, то должно возразить, что если бы Цезарь был более, то позволил бы себе и разные насилия; почему подобен он змеиному яйцу, которое, когда раз лупится, по своему естеству вредить будет: следственно, в скорлупе должно раздавить оное.
(Луций приходит.) Луций Свеча горит в горнице твоей, Брут. Искав на окне кремня, нашел я это запечатанное письмо и верно знаю, что его тут не было, когда я пошел спать.
(Отдает ему бумагу.) Брут Поди опять спать; теперь еще ночь. Не пятое ли надесять Марта будет завтра?
Луций Не знаю.
Брут Посмотри в календаре и скажи мне.
Луций Тотчас.
(Уходит.) Брут Огненные пары, шипящие в воздухе, светят так, что мне читать можно.
(Развертывает письмо и читает.) "Брут! ты спишь, проснись, и зри себя! - Должно ли Риму - Говори, рази, спасай! - Брут! ты спишь; проснись!" - Такие вызовы часто уже кладутся там, где мне их найти должно. - "Должно ли Риму" - Сие так разуметь надобно: "Должно ли Риму быть под правлением одного человека?" - Как! - Риму? - Предки мои прогнали Тарквиния с улиц Римских, когда его Царем наименовали. - "Говори, рази, спасай!" - Меня вызывают говорить и разить? - О Рим! сие обещаю тебе; если спасти тебя еще возможно, то Брут совершенно удовлетворит просьбе твоей.
(Луций приходит.) Луций Четырнадцать дней прошло Марта.
(Стучатся.) Брут Хорошо. - Поди туда; кто-то стучится.
(Луций уходит.) С того времени, как Кассий возмутил меня против Цезаря, я не спал. Между произведением в действо страшного предприятия и первого движения весь промежуток подобен страшилищу или тоски исполненному сновидению. Дух и смертные орудия тогда советуются между собою, и тогдашнее состояние человека подобно малому государству, колеблемому всеобщим мятежом.
(Луций приходит.) Луций Брат твой Кассий стоит у дверей, и желает тебя видеть.
Брут Один он?
Луций Нет, с ним еще другие пришли.
Брут Знаешь ли ты их?
Луций Нет, государь; шляпы надернуты у них на уши, а лица до половины тогами закрыты; почему мне и не можно было узнать их.
Брут Впусти их.
(Луций уходит.) Это заговорщики. - О заговор! разве тебе и ночью стыдно, когда всякое зло в большей свободе бывает, показывать опасное чело свое? Где ж найдешь ты такую пропасть, которая бы ужасный твой вид днем сокрыла? Не кажись заговором! сокрой его в усмешках и дружелюбии. Если б стал ты ходить в естественном твоем образе, то и самая мрачность Эреба не могла бы утаить тебя.
КАССИЙ, КАСКА, ДЕЦИЙ, ЦИННА, МЕТЕЛЛ и ТРЕБОНИЙ. Кассий Боюсь, чтобы мы тебя не обеспокоили. Доброе утро, Брут; не рано ли пришли?
Брут Я уже с час, встал, и всю ночь не спал.
(Тихо.) Знаю ли я сих людей, коих ты привел с собою?
Кассий Всех до одного знаешь. Нет здесь такого, который бы не высоко почитал тебя, и каждый желает только, чтобы ты возымел о себе то доброе мнение, которое всякий благородный римлянин о тебе имеет. - Это Требоний.
Брут Я ему рад.
Кассий А это Деций Брут.
Брут И ему также.
Кассий А это Каска, это Цинна, это Метелл Цимбер.
Брут Я им всем рад. - Какие же бдительные заботы разделяют глаза ваши со сном?
Кассий Брут! мне надобно сказать тебе несколько слов.
(Он и Брут говорят между собою тихо.). Деций Там восток: не начинает ли уже светать?
Каска Нет.
Цинна Извини меня, уже светает. Сии седые полосы, облака перерезывающие, суть провозвестники дня.
Каска Вы оба признаете ошибку свою. Там, куда я меч свой устремляю, восходит солнце, которое теперь, ибо младенчество года начинается, гораздо склонилось к югу. Чрез несколько времени будет оно восходить выше к северу. Там, где стоит Капитолия, над нами, находится восток.
Брут Дайте мне все, один после другого, руку свою.
Кассий И будем клясться в непременном произведении в действо нашего предприятия.
Брут Нет, никакой клятвы не надобно. - Если не возбуждает нас народная честь, глубокое чувство издыхающей вольности, и пагубное положение времен наших; если сии причины слабы, то разойдемся еще вовремя, и каждый ступай обратно на ложе свое; а возрастающее тиранство пусть дотоле свирепствует, доколе не падет на всякого жребий постыдной смерти. Но если сии причины, как я в том и уверен, содержат в себе столько огня, чтобы воспламенить и самых мягкосердых, и слабые души жен укрепить храбростью: то почто же нам, сограждане мои! давать друг другу клятву, когда и одно благое дело наше может ободрить нас к освобождению отечества нашего? Почто нам другое поручительство, кроме соединенных римлян, давших слово и гнушающихся подлостию? Почто другая клятва, кроме взаимного искреннего обязательства исполнить или умереть? Пусть клянутся трусы и маловеры, ветхие остовы и такие терпеливые души, которые благоприятствуют несправедливости; пусть клянутся такие люди, коих худое дело подозрительными делает: но от нас да будет то удалено, чтобы правоту нашего предприятия и стремительный огнь нашего духа бесчестить мыслями, что дело наше, или наше предприятие, имеет нужду в клятве, когда каждая капля крови, которую носит римлянин, и носит с честью, срамною сделается, если нарушит он хотя малейшую часть своего обещания, им единожды произнесенного.
Кассий Но что нам делать с Цицероном? Пригласить ли его? Я думаю, что он весьма подкрепит нашу сторону.
Каска Не надобно пропускать его.
Цинна Без сомнения.
Метелл Он необходимо должен быть с нами; ибо сребристые его волосы возбудят о нас хорошее мнение и умножат число голосов, которые возвеличат дела наши; скажут, что глубокий его разум правил руками нашими; младость и дерзость наша не будет примечена, но совершенно закроется почтенным его видом.
Брут Не говори о нем; ему не надлежит знать ничего о предприятии нашем; он никогда не возьмет участия в том, что другие люди начали.
Кассий И так мы его оставим.
Каска В самом деле, он не способен к нашему делу.
Деций Один Цезарь умереть должен?
Кассий Вопрос твой, Деций, пришел кстати. - Я не почитаю за благо, чтобы Марк Антоний, столько любимый Цезарем, пережил Цезаря; мы неукротимого противника иметь в нем будем; а вам известно, что он, если свою всю силу собрать захочет, всех нас погубить может. Дабы предупредить сие, пусть Антоний падет вместе с Цезарем!
Брут Предприятие наше, Кассий, показалось бы слишком кровожаждущим, когда бы мы, отрубя голову, и все члены отрубить захотели; сие бы можно было назвать гневом при смерти, а ненавистью после смерти. Мы, Кассий, хотим быть жертвою, а не жертвоприносителями. Мы все восстаем только против духа Цезарева, а в духе человеческом крови нет. О, дабы могли мы исхитить дух Цезарев, не проливая Цезаревой крови! - Но ах! ему кровью обагриться должно! - Однако, почтенные друзья, мы умертвим его со смелостью, но не с свирепством; мы сразим его яко такую жертву, которая богам принесена быть достойна; а не изрубим яко труп, который псам брошен будет. Сердца наши, подобно каким-либо хитрым господам, должны возбудить слуг своих к свирепому действию, но после наружно укорять их. Такой поступок сделает деяние наше необходимым, а не ненавистным; и если народ увидит его в сем свете, то назовет нас спасителями, а не убийцами. Совсем не думайте о Марке Антонии; ибо он не будет сильнее Цезаревой руки, когда спадет Цезарева голова.
Кассий Однако я страшусь его; ибо глубоко вкоренившаяся в нем любовь к Цезарю...
Брут Нет, дражайший Кассий! оставь его. Если любит он Цезаря, то все, что он только сделать может, сделать может над собою. Пусть смерть Цезарева его раззлобит и умертвит; да и сие бы весьма много для него было, ибо он любит игру, резвость и веселое общество.
Требоний Он, право, не страшен; нет нам нужды умертвить его; он будет жить, и после все сие превратит в шутку.
(Часы бьют.) Брут Тише! считайте часы.
Кассий Три било.
Требоний Время разойтися.
Кассий Но еще не известно, выйдет ли Цезарь ныне или нет; ибо с некоторого времени сделался он суеверен, и совсем оставил то гордое мнение, которое прежде имел он о мечтах, сновидениях и вещах богослужительных. Весьма легко быть может, что чудные сии привидения, необыкновенные страшилища сей ночи и представления его гадателей удержат его идти ныне в Капитолию.
Деций Это все ничего не значит; хотя бы он и не захотел идти в Капитолию, однако я могу легко опять преклонить его к сему: ибо он с удовольствием слушает, что единороги могут быть пойманы древами, медведи зеркалами, слоны ямами, львы сетями, а люди льстецами. Когда я говорю ему, что он льстецов ненавидит, то отвечает он, что поступает действительно не иначе, не примечая, что я наиболее тем льщу ему. Положитесь только на меня: я знаю нрав его, и, конечно, приведу его в Капитолию.
Кассий Нет, мы все к нему пойдем и проводим его туда.
Брут В восемь часов?
Цинна Да, по крайней мере в восемь часов; не промедлите долее.
Метелл Кай Лигарий недоволен Цезарем, который сделал ему выговор за то, что он хорошо говорил о Помпее. Удивительно для меня, что никто из вас о нем не вспомнил.
Брут Хорошо, любезный Метелл, поди к нему; он мне друг, и имеет причину быть таковым. Пошли только его ко мне; я его уговорю.
Кассий Уже светает. Оставим тебя, Брут. - А вы, друзья мои, разделитесь. Но помните ваше обещание и покажите себя истинными римлянами.
Брут Почтенные друзья! показывайте себя веселыми; не попустим, чтобы взоры наши сделались нашими предателями; но имейте, как то и прилично римлянам, неутомимый дух и неослабимое мужество. И так, желаю каждому из вас доброго утра.
(Они уходят.) - Луций! - Луций! - Ты в крепком сне находишься, друг мой. - Нет, ничего; наслаждайся всегда медоточивою росою дремоты; не являются тебе никакие мечты; не беспокоят тебя никакие сновидения, деятельного заботою в мозгу человеческом изобретаемые; почему ты и спишь долго.
(Порция приходит.) Порция Дражайший мой супруг! -
Брут Что это значит, Порция? Для чего ты так рано встала? При слабости твоего сложения вредно тебе выходить на такой сырой, холодный утренний воздух.
Порция И тебе также, Брут! ты не весьма благосклонно со мною поступаешь, укравшись толь тихо с ложа моего. Вчера, во время стола, ты вдруг вскочил и, сложа руки, в задумчивости и испуская часто вздохи, ходил взад и вперед по горнице, и, когда спрашивала я о причине того, бросил ты на меня гневный взор. Я старалась сильнее проницать в тебя; тогда чесал ты голову и от нетерпения стучал в пол ногою. Невзирая на то, я продолжала; но ты мне не отвечал, а только с досадою дал знать рукою, чтобы я тебя оставила. Я и повиновалась, дабы не раздражить еще более нетерпеливости твоей, которая казалась уже и так весьма раздраженною, и все еще уповала, что сие есть действие некоторого припадка уныния, ко всякому по временам приходящего. Ты не можешь от того ни вкушать пищи, ни говорить, ниже сном наслаждаться; и если скорбь сия могла столь же сильно действовать на вид твой, сколь сильно действует она на твою душу: то уже не узнала бы я более в тебе Брута. Любезный супруг мой! открой мне вину печали твоей.
Брут Я не весьма здоров: вот все, что я тебе сказать могу.
Порция Брут благоразумен: следственно, быв нездоров, употребил бы он надлежащие средства к выздоровлению.
Брут Я так и делаю. - Поди, успокойся, любезная Порция.
Порция Ежели Брут болен, то разве может он излечить болезнь свою, ходя без одежды и втягивая в себя сырые пары утра? Брут болен, а восстал с здравого ложа своего для того, чтоб предаться вредной мокроте ночи и подвергнуть себя нечистому, дождевых капель исполненному воздуху, дабы еще увеличить болезнь свою. Нет, Брут! - болезнь твоя находится у тебя в душе, а я, как супруга твоя, имею право знать ее. Преклоняя колена, заклинаю тебя моею некогда славимою красотою, всеми твоими любовными клятвами и оною великою клятвою, которая нас сочетала и едино из нас соделала, да откроешь мне, тебе же самому, твоему сердцу, почто ты так задумчив и какие люди в сию ночь у тебя были? Ибо здесь семеро или осьмеро было таких, которые лица свои и от самой мрачности сокрывали.
Брут Встань, любви исполненная Порция!
Порция Мне не было бы нужды стоять на коленях, если б ты был любви исполненным Брутом. - Скажи мне, Брут: разве при браке нашем сделано было условие, чтоб мне не знать никаких тайн, которые до тебя касаются? Разве я только отчасти и с некоторыми условиями твоею сделалась, дабы только вкушать с тобою пищу, услаждать твое ложе и иногда разговаривать с тобою? Разве обретаюсь я только в предместьях твоей благосклонности? - Если так, то Порция только наложница Брутова, а не жена его.
Брут Ты верная и любезнейшая моя супруга, столь же мне драгоценная, как и кровь, кипящая в скорбном сердце моем.
Порция Если бы так было, то тайну бы я знала. Я жена, сие правда; но жена, которую удостоил Брут сделать своею супругою. Я жена, сие правда; но жена, которую удостоили боги быть дщерию Катоновою. Разве мнишь ты, что я не превзошла в твердости род мой, имея такого супруга, такого родителя? - Скажи мне намерения твои; я никому не открою их. Я показала сильный опыт твердости своей, произвольно уязвив себя. Разве могу я с терпением носить рану сию, а в рассуждении тайн супруга моего быть нетерпеливою?
Брут О боги! сделайте меня достойным великодушной сей супруги! -
(Стучатся.) Кто-то стучится. Поди теперь, Порция; а чрез несколько минут сердце мое разделит с твоим сердцем тайны свои. Все обязательства мои я тебе открою; все то, что изображено на мрачном челе моем. Оставь меня поскорее.
(Порция уходит. Луций и Лигарий приходят.) Брут Кто стучался, Луций?
Луций Вот больной человек, который хочет говорить с тобой.
Брут Это Кай Лигарий, о котором Метелл говорил. - Луций! отойди на сторону. - Как поживаешь, Лигарий?
Лигарий Прими желание доброго утра от слабого языка.
Брут О какое время выбрал ты, любезный Лигарий, носить на голове перевязки! - Если б ты не был болен!
| |
| Просмотров: 317 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры