Розанов Василий Васильевич - Семейный вопрос в России. Том I

ы Данте - этот же простой случай "потери лебедем лебедки". Кстати, многие ли знают один странный, почти пантеистический стих флорентийского поэта, столь необыкновенный в нерассеявшемся еще сумраке средних веков: "От Бога Отца изошла природа, восхитительная дева; Дух человеческий отыскал ее и добился ее любви; их союз не был бесплоден; родился гениальный ребенок; этот ребенок - философия природы. Вы видите, что она почти внучка Божия":

  

   Si che vostr' arte a Dio quasi ё nipote.
(Искусство есть Божий внук в известном роде (ит., пер. М. Лозинского).
("Inferno", с XI, 101).

  

   Это, казалось, мог бы сказать только в XIX веке "великий язычник" Гёте. Это бы поняли, если б им как следует растолковать, наши екатеринославские хлысты. По крайней мере, в таком же пантеистическом духе я прочел одну их песенку, в простом этнографическом очерке. Между тем это сказал "добрый католик" Данте.

   Если бы страсти человека одни управляли им, они разрушили бы жизнь. Но человеку дан еще разум, который вмешивается в страсти и входит в них регулятором. Разум - его собственный, не роковой; разум размышляющий, избирающий; разум - как критика, как опыт. Но разум есть именно устрояющая, однако не творческая сила. Замечательна глубоко ограниченная его роль в семье. Семью нельзя рационально построить. Наблюдали ли вы, как иногда образованнейшие и рассудительнейшие супруги, притом нисколько не запальчивые, бывают глубоко несчастны и, пробившись двадцать лет, к "серебряной свадьбе" расходятся окончательно. Я знал жену одного образованнейшего профессора, почти столь же уже ученую, как он сам, которая именно к серебряной свадьбе помешалась. Она истощилась в скуке; и так как бежать ей не могло прийти в голову, да было уже и поздно, то она сошла с ума. Каменное терпение - лопается. И это случается с философами, писателями; иногда со священниками. А между тем Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна были так счастливы. Они не "умели" быть счастливы, а "были" счастливы, между тем как профессора "умеют" быть счастливы, но не "суть" счастливы.

   Вот почему изъять страсти из семьи - это значит не начать семьи; мысленно или в законе изъять их из семьи - значит даже не дать семье возникнуть. Страсти суть динамическое, зиздущее и вместе материальное условие семьи; "порох", без которого не бывает выстрела. Не без улыбки и недоумения я читаю иногда, что причина необыкновенной разрушенности семьи в наше время лежит в сильном действии, и притом разнузданных, страстей. "Если бы не страсти, семья бы успокоилась". Я думаю, "если бы не страсти" - семья скорее не началась бы. Есть три жалобы на них: зачем иногда рождают девушки и вдовы: зачем изменяют женам мужья? зачем мужьям изменяют жены? На эти три темы написаны все романы с "разрушенным счастьем". Но мне думается, что не было бы ни счастья, ни несчастья, совсем бы ничего не было, если бы время от времени не происходило этих трех разрушительных явлений.

   Не замечают, что каждое из этих трех явлений есть выход в идеал, - и в идеал именно самой семьи, - из состояния действительности, которая представляет только бессветную материю семьи. Я говорю "бессветную", т. е. лишенную всякого в себе света. Года два назад была переведена на русский язык книжка г-жи Корелли: "История детской души", кажется произведшая сильное впечатление на общество и вполне достойная этого успеха. Книжка переведена с английского и издана К. П. Победоносцевым, религиозный и государственный авторитет которого равно высок. Здесь рассказывается судьба и "история души" самоубийцы-мальчика Лионеля. Его не били; ученье давалось ему без труда. У него были только очень черствые и ограниченные, т. е. с точки требований детской души, учителя. В классной комнате, на крюке, устроенном для гимнастики, он повесился в одну темную ночь, т. е., как мы догадываемся, он ушел к Богу спросить Его о правде детской души, о правах (это внимательно приведено в книге) детской души на наивность и поэзию, чего в высокой степени не могли понять ни его родитель, ни его шульмейстеры. Но замечательно, что несколько раньше его смерти сбежала с молодым человеком его молодая мать. "Развратница", казалось бы, ужасная "развратница", которой нет и не может быть пощады. Вина ее увеличивается еще тем, что молодой человек не был ею чрезвычайно увлечен, и в записке, оставленной мужу, она говорит, что это знает и предвидит свою гибель, т. е. что она бежала без настоящей любви, без опоры, просто в тьму. Отчего же она бежала? Ее тоже не били. Даже не упрекали, по крайней мере оскорбительно. В начале книжки рассказан эпизод, как она запела в полголоса народную английскую песенку; муж, стоявший на террасе, услышал и с гримасой заметил: "Какой грубый вкус у этой женщины: ей всегда нравится что-нибудь мужицкое, а не образованное". Но ведь это только расхождение во вкусах, такая малая, казалось бы, причина для расхождения в супружестве. В самом конце книжки, на похоронах самоубийцы-сына, отца успокаивают знакомые. Он поднимает почти веселое лицо и догадывается: "Ба, да ведь я могу требовать развода, вторично жениться и у меня будет опять сын" (т. е. на место Лионеля). Таким образом, не жестокий, не бесчеловечный, он был в высшей степени деревянист: качество гражданина, решительно не подходящее ни под какую статью уголовного закона. Он был совершенно прав как гражданин; но он был немножко не прав как отец, как муж - категория отношений, существенно не деревянистая. И сын его умер насильственно; жена бросилась от него в гибель. Между тем очень глупый сын и очень глупая женщина остались бы с ним. Действительно, вся книга представляет сплошной узор нежности и поэзии, в которых выражены характеры бесконечно любящих друг друга этого мальчика Лионеля и его несчастной матери. Оба вышли из-под закона - в идеал. Один - в идеал загробный; другая - хоть в мечту, хоть в ожидание, хоть в минуту идеала. Повторяем, книга переведена, "издана" и сопровождена предисловием, т. е. как бы во всех отношениях рекомендована знаменитым государственным и благочестивым человеком.

   Таким образом, замечательная сторона в трех бедственных несчастиях, "от которых рушится семейное счастье", заключается в том, что именно разрушающая, активная сторона бывает права, а не пассивная и, казалось бы, обиженная. Этот приговор кажется ужасно жестоким, и он таков en masse и на бумаге; но он глубоко прав, в частности, и в самой жизни. Всякое "рушенное счастье" есть ярлык счастья; и он, как фирма банкрота, держится некоторое время искусственно и падает, когда нельзя более скрывать существо дела и нет сил жить под его фальшивым штемпелем. Ярлык счастья Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны был добротный, и, когда умерла одна, умер другой. Я не забуду впечатления, еще детского, подобной же связанности людей. У нас был в Костроме, на краю города, свой деревянный в 4 окна домик; рядом с ним стояла совсем маленькая в одно окно хибарочка, где жил портной. Портной, и его жена, и двое детей - мальчик и девочка, лет 9 и 11, с которыми я играл на улице. Я не видал этого портного иначе, как перед единственным окном, на верстаке (очень широкая деревянная лавка, полу стол). Никому не приходило в голову, чтобы этот худощавый, с необыкновенно доброю улыбкою человек был чем-нибудь болен. Но он умер. У него, очевидно, была чахотка. И вот я помню его жену, еще молодую и прекрасную (мне казалось) женщину, как она сидела на дворе, т. е. на самой его середине, на земле, и не плакала, а как-то визжала. Она была совершенно помешана от горя и недоумения (смерти она, очевидно, не ждала, не замечала болезни мужа).

   Итак, от лебедя в Орианде до жены этого портного любовь и согласие и счастье - решительно неразрушимы, когда они истинны, неподдельны. И чуть только мы замечаем шатанье "счастья", мы должны быть в безусловной уверенности, что счастья не только сейчас, но уже давно нет, и, может, оно было или казалось бывшим только в самые первые, обманчивые и обманывавшие минуты. Все разговоры о том, что вот были счастливы 5-10-15 лет и вдруг - "крах", - пусты и ничтожны. Семья есть институт привычки, и институт - растущий. Самый бледный злак жизни, если он есть, вырастает в ней с каждым днем; любовь, если хоть ниточка ее была, укрепляется привыканием. Вам жаль покинуть старую квартиру; жаль, положительно бывает жаль, гимназических, университетских товарищей. Между тем здесь есть только свыкание ума и характера, т. е. неизмеримо меньшее, слабейшее, чем то, что есть в семье. Семья как родник роста представляет, в детях и родителях, буквально одно сросшееся существо. И когда оно начинает разламываться на отдельные составляющие его части, то, значит, самый прирост их друг к другу был уродливо болезнен, и притом с самого начала. Молодую чету, "новоженов", уже на 13-м, на 14-м месяце, иногда на третьем-четвертом, уже можно определить в смысле прочности счастья всей остальной жизни.

   Но я заговорил о разуме в его распорядительном значении. Семья есть институт существенно иррациональный, мистический. Поэтому совершенно напрасна борьба в ней против страстей; напрасна и даже не права. Разуму, как и всякому закону, страсть может ответить просто: "Я здесь образую все - и я господствую. Семья есть мой дом, и именно сотканный мною. Без меня ни закон, ни разум семьи не создадут. Вот почему, когда я рушу семью, я рушу свое создание, рву свой покров, изделие внутренностей моих. Мне больнее от этого, чем всякому закону, всякому разуму; без крова, под небом теперь - я, и перед вероятною гибелью. Кроме того, исследуйте меня, и вы убедитесь, что не без причины я тку такое благородное и нежное существо, как семья: самая природа моя и происхождение мое - благородны, как и постоянный мой уклон. Я есмь идеал в том смысле, что непрерывно стремлюсь к идеальному, и именно в значении непорочного. И если я ухожу, не объясняя никому причин, из семьи, знайте, что я именно ухожу из семьи уже порочной, и с надеждой и усилием на месте ее соткать другую, и именно непорочную, семью; неправильно родив, я усиливаюсь к новым родам, оплакав труп неудавшегося младенца". Непременно и безусловно грех пал уже в оставляемую семью. Это нельзя Доказать, это не всегда сумеешь выразить, именно потому, что семья вся соткана из субъективизма, из неуловимого и мистического. Но что нет безгрешной, праведной семьи, которая распадалась бы, - этому можно даже a priori поверить. И это все, что нужно, чтобы разуму понять единственную роль, какую он здесь может выполнить. Мы сказали, что непорочная семья есть величайший идеал в смысле социального строительства; но разум построит ее не тогда, когда "запретит", "вытрет" их, как резина стирает карандаш; тогда ничего не будет, не будет семьи. Да и не вправе он, пассивный регулятор, бороться против образователя и материи семьи. Но он может все устроить, став на скромное место мудрого аналитика, исследователя, пособника. Он не умеет здесь рождать; но, как искусный акушер, он может помочь родиться.

  

   Литература о смерти этого живого и лучшего на земле явления, именуемая у деловых людей "литературою о разводе", обширна как на Западе, так и у нас. Она производит впечатление той деревянистости, от которой умер бедный мальчик Лионель. Вопрос о так называемом "разлучении супругов" внесен в виде законопроекта на рассмотрение высших государственных наших учреждений. В декабре месяце минувшего года, в одной из южных газет, был помещен ряд статей: "К вопросу о разводе", профессора канонического права в Новороссийском университете г. А. Загоровского. Мы их читали в свое время; много о них думали. И решаемся здесь сказать несколько слов, думаем - существенно новых об этой мучительной семейной операции.

   Прежде всего о компетенции здесь государства и о том, точно ли вправе оно поднимать подобные вопросы, т. е. переходить за рубрику цивильного права и входить в сферу права канонического. Г. Загоровский указывает, что уже в византийскую пору развод только частью регулировался церковью, а большая часть законоположений о нем и именно о достаточных причинах к разводу была проведена светскою государственною властью и включена церковью в канон для себя по предложению первого. Что за явление? Придет ли на ум государству вмешиваться в процесс и формы крещения, исповедания, причащения, елеосвящения? Ничего подобного. Отчего же в одном таинстве брака возможно это явление? Здесь мы стоим на рубеже почти открытия: да, во всех таинствах человек пассивен; кающийся, причащаемый, крещаемый, помазуемый миром, он стоит перед церковью как оголенный член мира; как древко, по коему течет таинство церкви. Но в браке? Здесь приемлющий таинство не только не пассивен, но скорее пассивная сторона, в ненарушимом ритуале, принадлежит церкви, а вся активная сторона, т. е. совершение самого таинства и шествование в нем, принадлежит бракосочетавшимся. Насколько брак не фиктивен, насколько он есть "текущее таинство", он объемлет тайну жизни самих супругов, о которых, действительно, и произнесены все слова, на которых основан ритуал венчания. Вот особенность и исключительность в таинстве брака, из которой и объясняется компетенция в нем, и единственно в нем, государства. Государство есть выразитель, ходатай и представитель активных совершителей таинства, которые, как его участники, несут в себе долю священства и, следовательно, имеют у себя долю священного права. Имеют они, а с ними и государство, в котором живут они и которое их защищает. Но ни одна йота их, или государства, мысли о браке не должна сходить с почвы исповедания, что брак есть безусловное и святое таинство. Все, выходящее из круга этой мысли, неприемлемо для церкви: напротив, все следующее из этой мысли принудительно к принятию церковью.

   Оговариваемся. Чем глубже вдумываешься во все детали именно учения о разводе, о разлучении супругов без развода, вообще в подробности и именно богословского учения о нем, тем яснее раскрывается странная вещь. Брачащиеся, хотя никогда один другому не напоминают о священстве тайны брака, ощущают его, однако, как таинство. У них есть необыкновенно деликатное и углубленное к нему отношение и вечное, неиссыхающее искание брака, всегда в минимально порочных чертах. Когда он расторгается, он расторгается сквозь слезы, иногда сквозь кровь; и никто из брачашихся не может представить этого себе без ужаса. "Этот образ не принес счастья, - они, прожив пять лет, разъехались", - как-то сказали мне, показывая образ художественной работы, которым были благословлены когда-то новобрачные. Расторжение брака оставляет длительное, мучительное воспоминание. О нем никогда не говорят. Не бередят раны. Для брачащихся в ощущении, для всех наблюдателей, - словом, для "мира", живущего "в тайне", - брак есть великое и бесспорное таинство.

   Совершенно иное впечатление мы выносим, исследуя церковную работу около брака, процессуальную и ритуальную. "Девять - девять - Москва - два места" - так бесконечно равнодушным голосом, каким-то фатально-равнодушным, выкрикивает весовщик багажа, раньше чем сбросить ваш чемодан и узел с весов, и одновременно его "возглас" отмечается на багажной квитанции. Что такое "два места"? Может быть, в "чемодане" венчальная фата? Может, - погребальный креп? Образ? Скрипка? Весовщику - нет дела. И вот, когда видишь "операции" над брачащимися, "сведение" их, "разведение" их, - всегда вспомнишь этого фатального весовщика.

  

   Так думный дьяк, в приказах поседелый,
Добру и злу внимает равнодушно.

  

   Построчно и пословно мы слышим у этих "дьяков" возглашения: "таинство брака", "святой брак", "святое таинство". Но все это в возгласе. На самом деле нет никакого трепета перед браком, как есть этот трепет у брачащихся мирян; и нет вдумчивого желания посмотреть: "а что содержится в чемодане?". Он, именуясь "таинством", рассматривается как гражданский институт, как договор, но не как священная тайна. Даже более: не трудно подсмотреть и доказать, что собственно трактующий брак стоит на почве учения о фиктивном, т. е. лишь в формальных своих частях значащем, браке, без непременности какого-нибудь в нем реального содержания.

   Но обратимся к анализу.

   Входит ли длительность первою и главною чертою в таинство? В гражданский институт - да; это требование социальной устойчивости, "крепость договора", "солидность векселя". Но в таинство? Не входит. Совершенно нельзя определить и не вытекает решительно ни из какой черты таинства непременная его продолжительность. Сколько времени длится в человеке действие принятых Св. Даров? Неизвестно. До первого греха. Грех и Тело Христово - несовместимы. И "согрешивший" уже вышел из-под благодатного таинства. Сколько времени длится действие крещения? В Вольтере оно кончилось, когда он сел за "Pucelle" ("Орлеанская девственница" (фр.)), когда писал "Кандида" или "Sur le desastre de Lisbonne" ("О лисабонском землетрясении" (фр.)). Отвергнут Промысл - и нет более действия крещения. Так и с каждым таинством: его святость - вот что вытекает из его существа, что в нем исповедуется, что в нем в самом деле есть. И его длительность, его продолжительность определяется всецело и исключительно временем, пока есть его святые признаки.

   Между тем, странно сказать, все упорство перед разводом основывается на непризнании в браке этой единственной черты, святости, т. е. на учении о браке именно не как о таинстве. Разве есть порочные таинства? Странный вопрос. Однако он все решает; можно ли сказать, что брак "еще длится", когда грех в нем живет, и притом в какой угодно форме - злобы, презрения, неуважения, мысленной неверности? Договор - длится; гражданский институт - длится. Но таинство? Конечно, нет более святого - нет и таинства! Только вековым равнодушием к браку, отсутствием всякого к нему внимания можно объяснить, что до сих пор не замечена эта простая и самая главная в нем сторона. Брак с первым грехом - трупен; и собственно процессуальные формы развода суть только церемония остригания ногтей у мертвеца, честные ему похороны, а не операция над живым. Из этого безусловного требования безусловной непорочности в супружестве вытекает главный канон брака: постоянное очищение от греха друг перед другом через чистое покаяние. Брак есть плоть; но есть дух у этой плоти, и вот чистота-то этого духа и есть показатель живущего таинства. Слова Спасителя: "Прежде, чем принести дар перед алтарем, поди и примирись с братом твоим" - нигде не имеют такого приложения, как в семье, где души супружащихся должны быть вечно открыты одна перед другою; и перед всяким схождением - очищены, как они очищаются перед венчанием через непременно требуемое покаяние и причащение. Вот прекрасное содержимое таинства брака, увидев которое мир не бежал бы скорбно от него, как сейчас бежит повсюду, но радостно спешил бы к нему. Почему он бежит, несчастный, когда брак именно дан ему в утешение, после грехопадения? Да потому, что это есть миазматическая клоака; потому что именно порок есть закон его; это - удивительное и исключительное жилое место, где никогда не открывается форточка, окно, дверь, труба, - и где живые, здоровые разлагаются принудительно возле мертвецов. Вот уж истинно Лета потугробная, где вечный Харон перевозит "тени усопших". Разве брак, как он есть, не полон этими "тенями усопших", вытаращив на которые глаза с ужасом плывут около них живые? Возьмем знаменитую литературную иллюстрацию: Лаврецкий еще брачно жив (целомудрен, верен); но его жена в смысле брака, конечно, умерла. Есть ли брак здесь? В смысле таинства - смешной вопрос; между ними уже ничего не происходит, кроме ожидания Лаврецким "честного погребения" его ех-супруги. Но в смысле договора? Увы, смерть участника не нарушает договора, и деньги платятся по векселю, когда векселевладелец в гробу.

   Так образовалась европейская порочная семья, - не по слабости мира, не от разгула страстей. Страсти создали семью, выткали из себя чистейший этот институт, и, как перед Горгоною, люди морщатся с ужасом перед мыслью о смерти ее. Но смерть настает, настала, и нет похорон! Нет семьи, но есть долговые семейные обязанности, неоплаченный вексель, предмет гражданского иска: и мертвому, именно мертвому всегда капля по капле истачивается живая кровь во гроб. Грех, с которым все умерло в таинстве, теперь сменяется преступлением. Живой бьется около мертвого; не понимает, зачем тому его кровь, которой он и пить-то не может, она стекает именно в гроб к нему. Какое дело m-me Лаврецкой до верности ей мужа, до отношений его к Калитиной?! История, так тронувшая Тургенева, не существует для нее. Она умерла; в великом и деликатном таинстве она сейчас же умерла с первым грехом. Но есть - ее длинные трупные ногти, скверный запах, миазмы, миазмы и миазмы. Для них нельзя открыть дверь, окно, форточку; иначе - но это уже гражданский страх, страх устава о векселях, - "все рушится и не будет никакой социальной устойчивости"!

   Какое заблуждение! Развод есть постоянный канал, через который совершается очищение главного социального института. Необыкновенно чуткий инстинкт, в силу которого реальная жизнь супругов прерывается и даже оканчивается с первым неискупленным, не заглаженным через признание в нем, грехом, есть как бы естественный и самим Богом установленный страж здоровья семьи; закон, через действие которого этот вечный, к вечной жизни призванный институт не может захворать. Его нет вовсе, или - он совершенно здоров. Болезнь ему не причастна. Единственный вид болезни и есть эта возможная закупорка очистительных путей. Кто же не знает, что в католических землях развод не существует и что семья в них умерла, полторы тысячи лет поборовшись с постоянным внутренним самоотравлением. Но наша церковная программа брака близка к католической; и всем известна "красота" нашей семьи, вытекшая из этой программы. Мы, как и католики, имеем скелет лжи в браке, который пугает всякого живого, и, что хуже всего, он пугает именно честного. Что такое брак сейчас, не в практике одной, но и по странной заповеди, ему отмеренной? Узкие ли это двери чистой жизни? Увы, широчайшие ворота всякого порока. "Брак", нисколько не разрушаясь (и в этом все дело), вмещает решительно все, включительно до засвидетельствованного официальными очевидцами физиологического преступления. Где же тут душа брака? О ней нет вопроса, никогда не было. Это - случайность, вовсе не вошедшая в планы законодателя! Обман ли я беру, вступая в брак? Может быть. Или разврат? - Тоже может быть. Может быть ненависть, отчуждение, равнодушие? - Более, чем вероятно. Для всякого очевидно, что плоска, пошла самая формула брака; распутны широкие его ворота; что нет здесь благородной и деликатной суженности. И всего этого нет, не введено внутрь формулы, о которой извне написано, "провозглашено": тайна, таинство! Но обернем лицо к этой светлой тайне. Что значит с ее точки зрения брак? Да то и есть, что на ней написано: святая, и лишь в чертах святости существующая и длящаяся семья. Фирма без обмана, чай без "копорки", честная правительственная бандероль, совершенно противоположная той, которая сейчас прикрывает собою "сорную траву" брака. Это есть совершенно непорочная жизнь, и именно в меру вашего собственного утончения в понимании порока и непорочности. Кто же его не взял бы? Все ринулось бы сюда. Мы заметили вначале, что единичный факт чистой семьи влечет самым образом своим к себе, как свет влечет мотыльков; около нее, силою ее примера, образуются еще и еще семьи, целый коралловый риф семей, и с коралловою прочностью сложения. Но вот неразводимая семья. Вместо недели операции (впрочем, только похорон), она томится годы. Уже давно "разъехались"; только осталось "место семьи"; остался "документ" о семье, которому мы не иначе можем придавать значение, как становясь на точку зрения "гражданского брака", и даже брака "фиктивного" (60-е годы). Какой образ, какой пример! какое предостережение, и это предостережение стоит, торчит трупом годы: образуется пустынное место, именно от семьи пустынное. Всякий проходящий мимо крестится и говорит: "Избави, Боже!" Таким образом, из самого понятия о непорочности вообще всех таинств следует не только развод, но и его субъективная постановка. Одни супруги знают, впал грех в их жизнь или нет. Есть ли основание для этого в Евангелии, по закону которого мы живем и только и хотим жить? Есть. Где? В переменении Спасителем понятия о внешнем (доказанном) прелюбодеянии на понятие о внутреннем, т. е. недоказанном и недоказуемом, но всегда сознаваемом и чувствуемом прелюбодеянии; и на том, что внутреннее прелюбодеяние Спаситель уравновесил с внешним. Семья должна быть чиста не от внешнего только преступления, не от скандала площади; а от загрязнения самой атмосферы домашней жизни. Нужно это или не нужно миру, мирянам, брачащимся - это вопрос важный; но с религиозной точки зрения не он на первом плане: на первом плане стоит то, что без этого постановка учения о таинствах не выдерживает критики, т. е. это нужно церкви, как член ее догмы о браке. Но и затем, для мира: чем субъективнее развод, тем чище семья; и чем она чище, тем прочнее. А это есть основное земное явление и первый гражданский институт. Прибавим заметку, почти ненужную: механизм развода длится неделю и он таен; это - казнь на тюремном дворе, скорей даже - внутритюремные похороны; между тем как агония семьи длится десятилетия и происходит на глазах мира: это - шельмование принципа семьи на торговой площади, на позор людей, для заражения толпы, для развращения толпы. Удивительно, как все это не оценено, не взвешено. Но, признаемся, идеал здесь так свят, что он отгоняет практические соображения. Не столько внушает страха разложение семьи, коего мы свидетели, сколько алкание увидеть, наконец, общество, сложенное в таинственное, религиозное течение жизни, пульс которого бьется, как играет непорочная улыбка на губах младенца.

   "Нов. Вр.", 1899.

  

   В своей статье "О непорочной семье" г. Розанов сообщает трогательную историю душевнобольного лебедя.

   "Никогда, как в этом случае, - поясняет г. Розанов, - я не наблюдал так ярко и выразительно, что у животного есть душа. Когда-то, еще юношею, я начал было читать "Душа человека и животных" Вундта. В чем не мог убедить меня германский мудрец, убедил в полчаса лебедь в Орианде".

   Высокая одухотворенность животных вообще раскрывается при самом беглом взгляде на их жизнь. Социалистический идеал осуществлен в муравейниках и ульях. Арабские лошади наблюдают степени родства и питают отвращение к кровосмешению. Что же касается лебедей, то я могу сообщить факт, еще более замечательный, чем приведенный г. Розановым, и столь же достоверный. Факт этот вместе и опровергает высказываемую далее г. Розановым мысль, что животным дан "инстинкт" как некоторый "внешне ими управляющий разум, положенный на них, как рок, который их спасает, мудро ведет от рождения до смерти и не дает им ни вырываться из-под себя, ни уклоняться в сторону".

   Если животные в массе действительно подчиняются "инстинкту", "внешнему разуму", "року", тяготение которого, кстати сказать, ощущало над собой все античное человечество, да и теперь в своих массах ощущает, то отдельные особи животных иногда проявляют прямо свободную, самостоятельную, высокоразвитую душу. Недаром средневековая поэзия и живопись помещала животных в раю, наполняла ад пресмыкающимися! Недаром Франциск Ассизский проповедывал голубям и воробьям!

   То, что я сейчас расскажу, наблюдено в Костромской губернии, в Нерехотском уезде. Там, в одном имении, в лесах были глубокие, чистые озера. На берегу одного из них стояла избенка полесовщика, старого, добродушного солдата и страстного охотника. На озера по зорям стала прилетать пара лебедей. Это была влюбленная пара. Прекрасные животные, породистые, белоснежные, с громадными крыльями, встречали здесь восход солнца, плавали, ныряли, оглашая звонкую водную поверхность громкими кликами, миловались, целовались, резвились ... Из оконца своей избенки полесовщик мог наблюдать эту поэму лебединой любви. Но в нем проснулся охотник. Его прельстили белые роскошные крылья самца, и вот однажды, засев в кустах с ружьем, он подстерег влюбленную пару и убил лебедя. Лебедка подняла вопль на весь лес и долго ногами и крыльями отбивала труп супруга, когда полесовщик в челноке подъехал, чтобы воспользоваться добычей своего кровавого спорта. Это отчаяние лебедки изумило и потрясло полесовщика. Он не осмелился пристрелить и ее. Овладел своей добычей и быстро уплыл. Лебедка кидалась в лодку с яростью и, когда убийца ее друга наконец вышел на берег и скрылся в избе, застонала, закружилась, снялась и улетела за лес, в ту сторону, откуда каждое утро прилетала с своим возлюбленным. Но этим дело не кончилось.

   С того времени ежедневно на заре лебедка прилетала на то место озера, где прежде любилась со своим прекрасным другом и где сразил его выстрел полесовщика. Широко развив свои белые крылья, покачивалась она тихо на обагренных алым светом зари водах и, запрокинув гордую голову, выгнув шею, стонала так плачевно, таким раздирающим душу голосом, что полесовщик не знал, куда ему деваться от угрызений совести. Он чувствовал, что совершил кровавое, низкое дело - убийство. Он сам затосковал, не спал ночей, с ужасом дожидаясь зари. Лебедка оплакивала своего мужа, и клики ее то выражали безнадежную, тихую грусть, то звучали страстным призывом и томлением, то грозили, призывали мщение и разрешались дикими, безумными воплями. Так пред лесником прошла вторая часть лебединой поэмы.

   Он наконец не выдержал и решил покончить с тоскующей лебедью. В одно утро, когда она прилетела, он вышел из избы с ружьем и, подойдя к озеру, поднял ружье и прицелился. Едва лебедь заметила полесовщика, она повернулась и, трепеща раскрытыми крыльями, грудью полетела на ружье. Она, очевидно, сама жаждала смерти.

   Когда старый солдат рассказывал это, он усиленно заморгал глазами и утер кулаком пробившуюся слезу.

   Что ж? Скажут ли нам, что эта лебедь действовала на основании "инстинкта", "внешнего разума", "рока"? Эта одухотворенность любви, это самоотвержение, эта несокрушимая верность погибшему товарищу, невозможность жизни без него и жажда смерти не доказывают ли совершенно очевидно для всякого, имеющего очи, чтобы видеть, что у отдельных особей животного царства вырабатывается прямо свободная, высоко настроенная, богатая чувствами, тонкая, гармоническая душа, какой недостает многим и многим представителям напыщенного, самонадменного и жестоковыйного рода двуногих "царей земли"? Мысль эта не имеет в себе ничего антирелигиозного. Так, некоторые из католических ученых-натуралистов - хотя бы Сабатье - развивают ту идею, что душа постепенно вырабатывается и приобретает особую конструкцию, которая ее делает бессмертной. Конечно, это умствование "инославных". Однако хочется верить, как в сказку удовлетворенной справедливости, что в то мгновение, как лебедь пошла грудью на ружье, ее животный дух просветился, и в момент, когда роковой выстрел изгнал этот дух из лебединой груди, он приобрел дары бессмертия и возлетел в горнюю обитель со своей лебединой любовью, со своей лебединой верностью, со своей лебединой скорбью... Вспомните, в Библии образы животных окружают престол* Ветхого деньми!

   ______________________

   * Как хорошо, и верно, и нужно это указание. Видение животных вокруг Престола Божия находится у Иезекииля в Ветхом Завете и в Откровении Иоанна Богослова в Новом Завете. В последующие времена животные должны быть вовлечены в вихрь наших религиозных идей, в жизнь храмовую, в исповедание церкви: и для этого основания - у пророков обоих заветов. В. Р-в.

   ______________________

   Указывают, что христианство будто бы менее гуманно относится к животным, чем хотя бы буддизм. Это неверно. Вот как разъясняет глубоко милосердный * взгляд христианства, учащий человека смирению пред природой и животными, один знаменитый православный проповедник и богослов:

   ______________________

   * Ох, уж это снисхождение и прощение и милосердие: оно исключает любовь, ибо уже есть гордость и гордое возношение "милосердного" в отношении к тому, что по его предположениям нуждается в милосердии. В. Р-в.

   ______________________

   "Эта прекрасная природа, - сказал он 4 июня 1868 года, - которая сегодня дала вам свои цветы на молитву, которая и всегда дает человеку столько благ жизни, знаете ли, говорю, что она тоскует и вздыхает? Не подумайте, что это моя фантазия или поэзия. Это не мои мысли и слова, а Божий. Слово Божие открывает нам, что природа со всеми тварями воздыхает и болезнует. О чем? О своем настоящем состоянии... Слышите ли вы болезненные воздыхания природы? Они слышатся в тех уклонениях от естественного порядка, в которых природа как бы сказывается больною, чтобы только не служить человеку, отворачивается от него, когда он наиболее имеет в ней нужду, как, например, вот весною вдруг наступает холод; слышится в тех мрачных думах и тягостных вопросах, которых природа не высказывает сынам века, не любящим и не понимающим ее, но которые она задает, о, как задает! - духовному созерцателю, глубокому мыслителю, живущему среди нее, - труженику земли, и еще - душе чистой, любящей ее и умеющей сочувствовать и беседовать с нею... Вообще уныло и угрюмо смотрит природа на человека, если только человек насильственно, искусственными способами не заставляет ее улыбаться ему, и сам человек бежит от нее, как будто чувствуя в своей душе ту самую тоску, какую возбуждает в природе, - удаляется в свои города и дома и замыкается здесь в собственном своем мире, искусственном, созданном его суетою, страстями, запутанными и перепутанными отношениями общежития... Никакая цивилизация не изменит законов нравственного соотношения между жизнью человека и природы. Только тогда, когда сам человек освободится от своей суеты и зла, и соответственно тому природа освободится от невыносимой работы его суете и злу, только тогда изменится к лучшему и отношение природы к человеку".

   Н. Энгельгардт

  

   Все, что вы пишете, милостивый государь, бьет больно по наболевшим местам современного человека и человечества, и глубоко ложатся ваши слова в душе каждого вашего читателя, хотя бы он - как я, напр., - и не разделял вполне всех ваших взглядов. Ваша же последняя статья, мне кажется, больнее и глубже всех предыдущих зондирует наши гнойные язвы.

   Позвольте мне, в немногих словах, высказать вам те летучие мысли, которые во мне всколыхнула эта статья...

   Успокойтесь: я ни полслова не буду писать о лебедях; для меня, как и для вас, этот вопрос исчерпан и спорить с последователями Картезия (если таковые и поныне существуют) о "симуляции животных" мы не станем *. Не "о лебедях" я хочу сказать пару слов, а о "малых сих" - о тех малых, ради которых делается все великое, и между прочим - строится сама семья. Говоря "строится", я разумею не социальный и не юридический институт семьи (вы его и не касаетесь вовсе), а духовный строй семьи, в вашем смысле.

   ______________________

   * Известно, что Картезий (Декарт) считал животных превосходно устроенными машинами, подражающими или симулирующими живое и одухотворенное бытие. Взгляд грубый и плоский, но имевший для себя предпосылки в католическом (христианском?) спиритуализме. В. Р-в.

  

   Согласитесь: ведь это - ключ проблемы, и, не разыскав его, - проблемы не разрешишь.

   "И будет два в плоть едину": вот эта едина плоть, результат единения двух, и есть центр вопроса.

   Великий фантазер Ж. Ж. Руссо с легким сердцем разрубил этот гордиев узел: "дети - собственность государства", и баста! Стало быть, как пели наши легкомысленные самочки 60-х годов: "Адью, мой милый друг, слезами кручине злой не пособить: Господь обидел огурцами, зато капусткой наградит!"

   Но у нас, родителей, - не легкое, а тяжелое родительское сердце, да и маленькое сердчишко "малых сих" - привередливое создание Божие: любит своего пьяного тятьку и свою злую и грязную мамку, а высокогуманных и высокоразвитых воспитателей, как назло, любить не хочет: с молоком в него эта глупость всосалась, и надо с нею считаться или же кормить этих дурачков в общественном сарае, с рожков, накачиваемых общественным молоком, помощью паровой машины, по команде: раз-два-три, живее соси? А суррогат "материнских ласок" - по какой мере он должен быть изготовляем и отпускаем коемуждо?..

   Простите меня: я говорю о том, что вы уже давно передумали; но так как вы это передумали, то укажите же исход, которого мы, тоже передумавшие, не видим. Гражданский брак, равноправность детей законно и незаконнорожденных, контракт, обеспечивающий потомство, легкая расторжимость брака, утратившего существо брака, - все это учреждения, узаконения, все это - материальная оболочка сущности духовной; а сама эта сущность?

   Брак, утративший существо союза брачного, должен быть расторгнут, затхлая атмосфера звериной берлоги должна быть профильтрирована, загаженная яма - срыта и засыпана навечно: это вполне логично; но куда же девать детей?

   Возьмем примеры.

   Он и она - образцы добродетелей, но "не сошлись характерами" и потому расходятся: кому отдать единственного, горячо любимого обоими ребенка, который без "мамы" не уснет? Не посоветовать ли им подождать расходиться, пока ребенок не вырастет и не сделает сознательного выбора?..

   "Он" добродетелен и трудолюбив, "она" - ленива, легкомысленна и даже хоть развратна: отнять ли насильно детей от ее материнской груди и, ради блага их, отдать их сухому и нелюбимому ими, хотя и высоконравственному отцу? Этот высоконравственный отец - не принесет ли себя в жертву детям, отказавшись расторгнуть брак свой и употребив все усилия, чтобы хотя отчасти дезинфицировать свою берлогу, уподобив ее житью человеческому?

   "Он" мот, пьяница и развратник; но он добрый, любящий и любимый детьми отец... Во всем ли права пред ним и пред детьми его добродетельная супруга, с сухою лепешкою под корсетом, вместо сердца в груди?..

   Вопрос общий, и очень широкий: одни ли индивидуальные интимности и стремления должны руководить брачною жизнью семьи, или и забота о детях, или же - забота о детях по преимуществу? Произведший потомство ("ошибочно" или с "заранее обдуманным намерением" - все равно) не совершил ли в пределах земных все земное, или же он имеет право еще и на индивидуальную жизнь, и в какой мере?

   Это - одна сотая того, что я имею вам сказать, но с чем боюсь надокучать вам, не зная, как вы это примете? Отвечайте мне в газете, цитируя письмо или поместив его полностью в вашей статье, - и я буду продолжать, снявши мою маску *.

   Геннадий Ел-ев

   ______________________

   * Детей-то нравственное и здоровое воспитание и требует развода, как разлома сгнившей семьи. Перетрясите яблоки и отделите свежие и чистые от испорченных: дабы не заразились и не погибли все; вот мотив требования развода. Я знал одну семью большую (5 человек детей), где отец на вопрос матери: "Где же я возьму денег" (на хозяйство) - ответил: "А пошли Катерину (красивая 14-летняя дочь) на тротуар" (проституировать). К нам прибежала старшая (больная) дочь, услыхавшая из-за стены этот разговор отца с матерью о младшей сестре своей, и с плачем все рассказала. Это было лет 6 назад, и теперь эта семья "все еще живет в целости". Как мать (странно - не осуждаемая детьми), так и отец (страшно ненавидимый детьми, никогда не бывающий дома), оба уже еще молодые и красивые, уже живут с третьим и с третьей. Для чего они живут вместе!! Далее: когда есть хоть тень возможности жить вместе, люди сами бегут развода ради любимых детей, как этот же г. Геннадий Ел-ев, см. его прекрасные письма дальше. В. Р-в.

   ______________________

  

   М. Г. Надеюсь, что вы не откажетесь поместить на страницах газеты, где сотрудничаете, прилагаемые при сем строки в виде Письма в редакцию. При столкновении различных мнений легче всплывает правда, а потому, вероятно, вы найдете возможным провести в печать и мое скромное суждение матери семейства о таком важном семейном и социальном вопросе.

   Много говорят в обществе и пишут в газетах в настоящее время по поводу облегчения разводов. Обсуждают, конечно, все очень умно и логично, по правилам науки, но все только слегка касаются вопроса о детях, между тем это и есть самая мудреная дилемма в данном случае. Разрешить честно и нравственно вопрос о разводе очень затруднительно. Для определения причины, заставляющей стремиться к облегчению его, надо вникнуть глубже и искать ее не в совместной жизни супругов, а в их нравственном воспитании. Вот где лежит главный корень зла. Конечно, скорбеть о невыносимом существовании двух людей, разлюбивших друг друга и связанных неразрывной цепью брака, чувствительно и драматично *, но пусть каждый сорокалетний человек скажет по совести, совпадает ли его требование от идеала с тем, которое он имел 15 лет ранее? ** В девяти десятых случаев ответ будет "не совпадает", а если это так, то все эти люди окажутся недовольными сделанным ими выбором ***. Неужели им всем позволительно искать развода? Большею частью ведь уже в это время налицо куча детей ****. Что мешает в таком случае распадению семьи. Одно лишь сознание долга и того, что жизнь не игрушка, от которой человек может требовать только удовольствия. Брак должен рассматриваться как гражданская обязанность ***** в отношении государства: произвести и воспитать себе подобных, которые в свою очередь впоследствии выполнят то же назначение человека на земле. Семья есть краеугольный камень всякого общества, и потому в основе ее должен лежать долг ******, а не удовольствие, и очистить семейный очаг можно никак не облегчением разводов, а только строго нравственным воспитанием подрастающего поколения в обширном смысле этого слова *******. Чтобы дети наши не смотрели на брак как на игрушку, которая хороша до тех пор, пока забавна. Чтобы женщины будущего требовали от мужей только честного и хорошего отношения к себе и детям, но не вечного флирта, что теперь требуют из них девять десятых, в случае же отказа - сейчас начинается флирт с третьим лицом, а это уже есть начало распадения семьи, как бы он ни был невинен********. Никто не может оспаривать того, что дети по крайней мере до школьного возраста должны быть при матери, но они не куклы, которых она может возить с собой из одной квартиры в другую, независимо от того, кто хозяин квартиры. Кроме редких исключений, когда дело касается положительных негодяев, всегда отец для своих детей лучше своего преемника в любви их матери. Можно и даже следует облегчить женщинам возможность получить отдельные виды на жительство (что соответствует французскому separation de corps), но отнюдь не облегчать развода, если желают сохранить нравственную чистоту семейной жизни. Давно известна аксиома, что труден только первый шаг; что же это будет за строй общества, в котором матери семейств будут выходить замуж по три, по четыре раза от живых мужей, а это может оказаться возможным при большой легкости развода. В чем же будет тогда разница между порядочными женщинами и непорядочными?

   Ю. Б-на

   ______________________

   * Уместна ли ирония там, где часто мы стоим накануне крови? Написала это хоть и женская, но не имеющая жалости рука. В. Р-в.

   ** Почему нет? Особенно идеал жены, семьи? Конечно, - совпадают у всех, кроме пустоголовых. В. Р-в.

   *** Что за пустяки: старых жен старые мужья еще крепче любят, чем молодых молодые. Вино брака крепнет от времени. Иное дело, если брак при начале был кисл; тогда через пятнадцать лет - это тухлятина, которая воняет на всю улицу, город, в уголовных случаях - на всю Россию. Автор о сохранении такой-то вонючей клажи и заботится. В. Р-в.

   **** Которые все видят драки родителей? презрение и обман их? Жизнь на разных половинах дома? Избавим детей от такого зрелища! В. Р-в.

   ***** Ну, на "гражданской обязанности" трудно основать брак, ибо, кроме случаев ухаживанья столоначальника за перезрелой дочерью вице-директора, я не знаю иных "браков служебно-обязательных". Автор остер умом, но не замечает, что отсутствие развода, т. е. большой шанс несчастия, теперь отпугивает от брака, навел страх его. Стали вообще мало жениться. Вот против этого-то какие законы подействуют? И между тем рождать, любить, иметь детей - все желают. Вот, благословясь, и примите эту вековечную и неусыпную (Закон Божий) в человеке потребность за фундамент неугасимого брака, и пламя его снова вспыхнет и поднимется к небу. В. Р-в.

   ****** Уж извините за каламбур: "по долгу" не любят подолгу, а любят коротенько. Которые столоначальники женились на вице-директорских дочках, хотя их тести и тянут "подолгу" к жениным юбкам, они "все в лес смотрят". Вот как это "смотренье"-то "в лес" вы законодательно предупредите? В. Р-в.

   ******* Да как вы не понимаете, что как ни воспитывайте, но - раз наступило действие тайны и могущества настоящей любви - все рвется перед ее силою, и даже рвется именно в меру воспитанности и качеств души. "Кое-кто" и без любви проживает в полусчастливом и даже бессчастном браке. Но царь, но Пушкин, но Гейне, Соломон или Давид - не проживут. Дали Иакову Лию; если бы он был "кое-кто", мог бы проскрипеть с нею 40 лет. Но он был Иоаков, "борец с Богом"; и царственная кровь его потребовала Рахили, "прекрасной лицом и станом". Библия нас всему учит, и ее рассказы не без намеренного поучения. В. Р-в.

   ******** Вот это правило, что самый лёгкий флирт уже разрушает семью, и на этом-то взгляде все и должно быть основано. В. Р-в.

   ______________________