| Главная » Книги |
Потехин Алексей Антипович - В мутной воде, Страница 4
Потехин Алексей Антипович - В мутной водеЯ вам слуга на всю мою жизнь... вы можете распоряжаться мною,
как... как собачонкой!
Графиня.
Ну, довольно... Больше пока ничего и не нужно... Подите, посмотрите в окно,
что там делается и рассказывайте мне...
Кукук (подходит к окну).
Граф стоит около какой-то хорошенькой девушки...
Графиня.
Это и не нужно было рассказывать, это разумеется само собой; он предложит ее
в горничные или ко мне, или к дочери, я соглашусь, и он будет думать, что
провел меня. Это неинтересно... Дальше...
Кукук.
Камердинер Иван Павлыч стоит с другой стороны этой девушки и что-то
шепчет ей...
Графиня.
Верный слуга помогает своему господину: это тоже известно и неинтересно...
Оставьте в покое эту красавицу, мы еще ее увидим... Она, кажется, и вас
интересует больше всего другого...
Кукук (с упреком).
Графиня!
Графиня.
Ну, хорошо, хорошо... Дальше, что еще вы видите?.
Кукук.
Граф говорит что-то с толпою... Отделяет из нее нескольких человек, в том
числе... к...х...м...
Графиня.
Знаю, в том числе и ту красавицу... Опять о ней... Новый управляющий
ненадежен...
Кукук (жалобно).
Графиня, не конфузьте меня!
Графиня (с довольной улыбкой).
Ну, ну...
Кукук (смотря в окно).
Толпа была на коленях, потом все поднялись, очевидно недовольны чем-то...
Начинают шуметь... Граф сердится... Некоторые надевают шапки перед
графом... говорят шумно... машут руками... Граф поспешно идет назад...
Графиня.
Отойдите от окна к дверям и ожидайте графа.
(Кукук становится в скромную позу молчания.)
Явление седьмое.
Те же и граф Телятнев, за ним Иван Павлыч.
Граф Телятнев (входит, сильно встревоженный).
Вообрази, mon amie, у меня бунт в имении... Эта толпа наделала мне грубостей,
дерзостей. Кричат: мы тебя знать не хотим, у нас есть помещица, графиня
Настасья Павловна... Она наследница, а не ты... ты только опекун. (Кукук делает
невольное движение.) - Подайте нам ее, она все для нас сделает...
Графиня.
Вот видишь, mon cher, как слова мои оправдываются... и во всем этом виноват
управляющий! Это он распустил так народ!
Явление восьмое.
Те же и Семен Иваныч.
Семен Иваныч (вбегая, взволнованный).
Успокойтесь, ваше сиятельство... Это ничего, это от глупости. Народ затих и
разошелся...
Граф Телятнев.
Я вам отказываю, милостивый государь! Вы никуда не годитесь... Так
распустить народ... Допустить меня до такого оскорбления.
Семен Иваныч.
Ваше сиятельство, да чем же я-то виноват? Я вас предупреждал...
Граф Телятнев.
Что вы предупреждали? О чем? Вы просили за эту голодную стаю... Вы
заставили меня выйти к этой толпе...
Семен Иваныч.
Я вас просил сделать для них ничтожное благодеяние...
Граф Телятнев.
Извольте идти вон. Вы не управляющий больше... Приготовьте к сдаче дела...
Семен Иваныч.
Вот благодарность за двенадцатилетнюю честную службу!.. Вы могли мне
отказать всегда, но зачем же так грубо?.. Я не заслужил... Я дворянин, ваше
сиятельство...
Граф Телятнев.
Оставьте меня, я вам говорю...
Графиня.
Успокойтесь, граф... (Указывает Ивану Павлычу глазами на Семена Иваныча).
Иван Павлыч.
Выходите... Пошел-те, пошел-те вон. (Хочет взять его за плечо.)
Семен Иваныч (отшатываясь).
Прочь... халуй! (уходит.)
Кукук.
Ваше сиятельство, не прикажете ли обратиться к полиции?
Граф Телятнев.
Ах, да, мой любезнейший, напишите сейчас же письмо к губернатору, выразите,
что у меня в имении бунт, что я прошу его помощи и защиты, что исправник
у меня еще не бывал... В таком роде... и принесите ко мне... Я подпишу и
сейчас же послать...
Кукук.
Сию минуту, ваше сиятельство. (Уходит.)
Граф Телятнев.
Ах, как я измучен...
Графиня.
Ну, успокойся, mon cher, я тебя оставлю... Отдохни, успокойся. (Уходит.)
Иван Павлыч.
Никуда не годная тварь этот управляющий. Тоже важничает а сам заодно с
мужиками... Давно бы его пора шугнуть.
Граф Телятнев (делает знак Ивану Павлычу).
Прими. (Иван Павлыч снимает с него парик.)
Занавес падает.
Действие третье.
Садик перед домом управляющего в имении Телятнева. С левой стороны виден фасад небольшого флигеля с
балконом, выходящим в сад. Около дома деревья, под ними деревянные скамьи и стол. Сзади двор усадьбы
Явление первое.
Семен Иваныч и Петр (сидят на скамье под деревом ).
Петр.
Меня, батюшка, больше всего бесит эта неделикатность, это презрение к
человеческому достоинству, какое-то тупое, бессмысленное высокомерие,
которое они показали относительно вас.
Семен Иваныч.
Ну, что же делать, послужил, поработал для них, казалось, устроил, привел
имение в порядок. Теперь стал не нужен. Что же делать? Насильно мил не
будешь... Другой бы на моем месте обворовывал их, набил бы себе карман и
горюшка бы не знал... Ну, а я вот теперь гол, как сокол, бедствовать должен,
пока другого места не найду... Что ж, я их очень обвинять не могу... Они
имели полное право отказать мне во всякое время... только можно бы,
конечно, поделикатнее.... не обрывать так, не обижать человека... Ну, на то
они вельможи... Они на нашего брата не смотрят, как на людей... Ну, Бог с
ними; авось, без куска хлеба не останусь; найду же себе какое-нибудь место...
Петр.
Батюшка, вы меня как ножом режете... Мне бы надо теперь помогать вам, своим
трудом, освободить вас от всякой заботы, а я сам еще живу на ваш счет.
Семен Иваныч.
Что ты, что ты, Петруша! Нет, я совсем не к тому... А жил я широко, надо бы
поскромнее, беречь бы надо вот на такой черный день, а я не умею, привык с
молодости, всегда все проживал, вот теперь и плохо...
Петр.
Да полноте, батюшка, разве я не знаю, какая ваша широкая жизнь и куда вы
проживали? На нас же, на детей ваших, на мое же образование... Я стоил вам
ежегодно, до сих пор, чуть не половины вашего годового заработка, и мне,
бессовестному, до сей минуты в голову этого не приходило! А вот теперь
пришла беда... я вам и помочь не умею... Право, я готов... Да, я это сделаю...
Семен Иваныч.
Что, что такое?
Петр.
После, после, батюшка... Теперь не скажу...
(Входит Евтихий.)
Явление второе.
Те же и Евтихий.
Семен Иваныч.
Что тебе, Евтихий?
Евтихий.
Я к вам, Семен Иваныч, к вашей милости...
Семен Иваныч.
Ну, что же тебе?
Евтихий.
Вы теперь, Семен Иваныч, увольняетесь от нас, значит, от управительской этой
самой должности отходите...
Семен Иваныч.
Ну да. Что же?
Евтихий.
Это самое так... то есть мы слышали это... Все про это уж... то есть известны...
Семен Иваныч.
Да, братец, да, что делать? Ухожу... Я и не скрываю этого...
Евтихий.
Потому самому, как вам господа отказывают и на ваше место другого, то есть,
приназначают... этого самого немца, то есть, привозного... что из Питера
навезли...
Семен Иваныч.
Ну, да, да... Что же тебе? Ты говори, что тебе нужно? Я тебя знаю, ты всегда
издалека начинаешь... А мне некогда, так ты говори поскорей...
Евтихий.
Я насчет своей Глашки, Семен Иваныч... Так как есть я ей теперича отец, и
проживает она у вас...
Семен Иваныч.
Ну...
Евтихий.
Так согласен я ее теперича взять от вас к себе...
Семен Иваныч.
Зачем же?... Я ей не отказываю: она мне нужна... дети ее все любят... Живет у
нас с малолетства; и мы к ней привыкли, и она к нам. Не бойся, прокормлю и
одену...
Евтихий.
Никак нет, Семен Иваныч, я согласен ее теперича принять от вас... Как она есть
мне дочь и должна находиться при мне и старость мою пропитывать...
Семен Иваныч.
Послушай, Евтихий, она молоденькая девочка: будет с нее, что и сама себя
прокормит и оденет... А ты еще сам не стар, можешь работать и прокормить
себя...
Евтихий.
Никак нет... Я отец, я ей баловаться не дам... У меня живи смирно и степенно...
Семен Иваныч.
Да что ты, Евтихий, выпивши, что ли?... Что, ты разве слышал про нее что
дурное?...
Евтихий.
Ничего я этого не знаю и пьяности во мне никакой нет. А как есть я отец и
желаю я получить себе дочь свою... для пропитания моего...
Семен Иваныч.
Да глупый ты человек, ведь возьмешь ты ее от меня, должен же будешь
куда-нибудь в горничные отдать за какие-нибудь полтора-два рубля в месяц...
Мало ли их теперь бегает, мест ищет, как вольными стали... Много ли же она
тут может тебе уделить из своего жалованья?
Петр.
Батюшка, да Глаша, может быть, сама не захочет уйти от нас: вы бы ее
спросили, чем с ним толковать...
Евтихий.
Нет, этого никак не может быть, чтобы дочь могла против меня, как есть я
теперича ей отец... Такого закона нет... Я через суд могу вытребовать...
Семен Иваныч.
Ну, коли так... коли желаешь погубить дочь, бери ее... Бери, бери!
Евтихий.
Как теперича господа наши желают ее к себе взять в слуги в горничные.
Семен Иваныч.
А-а, вот что! Мало у них других, непременно эту нужно...
Евтихий.
И сам, этот самый, Иван Павлыч, дворецкий, сказал мне: Евтихий, слушай:
теперича господа берут твою дочку к себе в услужение... чувствуй это... через
это и ты сам счастлив будешь, и старость свою пропитаешь...
Семен Иваныч.
Ну, я тебе сказал: бери ее, губи! Бери же, бери... Говорить больше нечего...
Петр.
Батюшка, да это что же такое? Разве вы не понимаете?
Семен Иваныч.
Что же мне делать? Разве ты не видишь, что это решено. Я не имею отцовских
прав...
Евтихий.
Если же, говорит, что наипаче ты напротив будешь делать, сейчас со двора
долой... А я со двора не желаю, потому мы привычны...
Петр.
Батюшка, да вы вслушайтесь в его слова!
Семен Иваныч.
Все, друг, слышу и понимаю. (Разгорячаясь постепенно.) Это на них похоже: уж коли
начали бить человека, так бьют до конца... Все топчут в грязь: и его самого, и
его близких, и все, что его окружает. (К Евтихию.) Дурак, еще отцом себя
показывает! Бери, губи свою дочь! Я не могу тебе помешать... Я видеть тебя
не могу... (Машет рукой и поспешно уходит в дом.)
Евтихий.
Что ж, это как угодно, а я не дурак и Иван Павлыч говорит: будешь, говорит,
служить хорошо, и тебе будет хорошо... Жалованье, говорит, положат
хорошее, и ты, говорит, будешь при месте... (Медленно уходя.) Что ж, глупости
тут нет никакой... А как есть я отец, завсегда могу... потому самому дочь
должна при отце, и пропитывать. Это как угодно... вот что. (Уходит.)
Явление третье.
Петр (один, сидит задумавшись и спустя голову на руки).
Вот еще радость. Бедная Глаша! Чьи это замыслы, старика или этого немца
проклятого? А это не случайность, они рассмотрели ее красоту... О-о!.. (Нервно
сжимает кулак.) И не иметь сил вам помешать! Да нет, вы тут ничего не
сделаете: Глаша не такая девушка... Ну, а если... Дитя, дитя, вот твои мечты!
А тут еще обязанность подумать об отце... Вот она начинается жизненная
борьба, на которую мы так легко и свысока смотрели, сидя на студенческой
скамье...
Явление четвертое.
Петр и Глаша (выбегает из дому).
Глаша (подбегает к Петру вся в слезах).
Петр Семеныч, слышали?
Петр (мрачно).
Слышал, Глаша.
Глаша.
Что же вы мне скажете: что мне делать?
Петр.
Я об этом думал, Глаша, и ничего пока не выдумал... Не слушать отца -
невозможно: он, пожалуй, употребит насилие, будет бить тебя... Я этого не
вынесу... выйдет беда. А послушать, идти туда... Бедная Глаша!...
Глаша.
Да я бы ничего, пошла... Да как же это я с вами-то расстанусь, со всеми... Я ведь
уж привыкла... Да и вас-то я не буду видеть!
Петр.
Голубушка моя, я сам рад Бог знает что сделать, чтобы не разлучаться с тобой,
да ничего не придумаю... Денег бы дать твоему отцу, тогда он согласился бы
тебя не трогать у нас - да их нет ни у меня, ни у отца... Жениться мне на
тебе: ты знаешь, я бы и от этого не прочь, но теперь не время: отец и без того
огорчен потерею места, а тут если сказать ему, что хочу жениться на тебе,
значит окончательно убить его... Что делать, ведь уж его предрассудков не
переломишь... Погоди, Глаша, дай мне подумать: я, может быть, решусь для
тебя и для отца на то, чего никогда бы не сделал для самого себя...
Глаша.
Так что же теперь-то делать? Отец зовет к господам идти.
Петр.
Иди, пока... Глаша! Понимаешь ли ты, чего мне стоят эти слова! Потерпи, моя
голубушка, потерпи! Поживи пока там у тех проклятых, пока я как-нибудь
устроюсь... Только знай, Глаша, и помни, что там тебя ожидают гадкие
преследования... я не знаю чьи... старик или новый управляющий, но это
непременно будет... Смотри же, Глаша, помни, что я... люблю тебя, что ты,
может быть, будешь моей женой...
Глаша.
Ну, уж об этом ты не беспокойся: скорее зарежу или сама зарежусь, чем дам до
себя кому-нибудь дотронуться...
Петр.
Верю, верю тебе, моя милая, только ты не знаешь, какие бывают люди...
(Голос Евтихия за сценой.) - Глашка, Глашка, где ты?
Глаша.
Вот отец зовет... Надо идти... За меня не бойся... Ты-то не разлюби!
(Голос Евтихия.) - Ах, ты анафема... Глашка!
Глаша.
Ну, прощай. (Быстро целует Петра в голову и убегает в дом.)
Евтихий (появляясь с другой стороны издали).
Глашка!... Что ты думаешь? Прятаться, что ли?
Глаша (отворяя окно с бока).
Да чего ты, батюшка, кричишь? Я здесь...
Евтихий.
Так чего ж ты не идешь, коли тебе сказано!
Глаша.
Сейчас иду. Дай же собраться...
Евтихий.
То-то... чтобы живо... ты у меня не думай!
(Уходит.)
Явление пятое.
Петр (один).
И отказаться от своих убеждений, от своих намерений с первого же шага в
жизнь? Унижаться, кланяться тем, кого презираешь? Боже, да разве это не
подвиг своего рода, разве я буду делать это для себя, ради своих выгод?
Пускай их издеваются, пускай тешатся моим унижением... Может быть,
придет и наше время. (Вдали показывается поспешно идущая к дому управляющего Марфа
Петровна.) А-а, вот кому поручу я Глашу, вот кто предостережет и защитит ее,
если будет нужно: Марфа Петровна!
Явление шестое.
Петр и Марфа Петровна.
Марфа Петровна.
А-а, ты здесь, фаворит?... Ну, поздравляй меня: и я с аттестатом!
Петр.
Что это значит, Марфа Петровна?
Марфа Петровна (сквозь слезы).
Вот, фаворит, не понимаешь... и я отставку получила.
Петр.
Как так... за что?
Марфа Петровна (со слезами).
Как за что? За то же, за что и твой отец... За службу верную, за то, что об их
добре радела, да служила им 40 лет. Что, возьмете ли меня с собой-то? Мне
ведь жить негде: родных нет ни перед собой, ни за собой...
Петр.
Да, разумеется, Марфа Петровна, с радостию... Чем богаты, тем и рады.
Марфа Петровна.
Да знаю, знаю: в вас-то я не сомневаюсь... Вот и поедем все вместе, как
ссыльные. (Смеется плача.) Да, друг, одолели нас немцы проклятые, из своей
земли гонят!
Петр.
Как же это случилось, Марфа Петровна?
Марфа Петровна.
Как случилось? Да просто... Растосковалась я больно о Семене Иваныче; дай,
думаю себе, попытаю счастья, попрошу молодую графиню: не упросит ли она
графа, чтобы оставить его? Вздумавши, да и пошла... Сейчас эта собака -
немка, как ее, Лувизка, что ли, не пускать меня... А уж не раз я пробовала с
ней поговорить, а все не допускают. Я и рассердилась: как, говорю, ты,
немчура протухлая, можешь не допускать меня до моей барышни, - взяла да
и толкнула! Та сейчас в слезы, да к графине побежала. Я взошла, и только
было с барышней одну речь сказала, смотрю - летит сама и напустилась на
меня: как я смею драться в их доме, что я старая невежа, глупая, вздорная
старуха, что мы не умеем служить. Я все это выслушала, да и брякни: умели,
я говорю, служить и служили, пока здесь немцы проклятые не завелись; они,
я говорю, всему нашему русскому роду противники и забыла совсем, что ведь
и она из немок. Ну, уж она тут, известно, сейчас мне билет. Вон, говорить,
чтобы и духу твоего не было. Граф, говорит, хотел тебя с пенсией отставить,
а теперь, говорить, и так хороша... Да взяли меня, рабу Божию, ее хрейлины
под ручки, да и из дому вывели, даже всплакнуть не дали... Да я таки и не
плакала, очень уж в сердце взошла. На дворе уж, сюда идя, всплакнула...
хотела было с другого крыльца к графу идти, и там не пустили...
Петр.
Да и не надо... Плюньте вы на них, бросьте вы их, Марфа Петровна. Живите с
нами...
Марфа Петровна.
Да уж больше, друг, нечего делать... А горько (плачет), ах, горько! Куда все мои
труды пропали? Для кого я жила? О ком всю жизнь думала? Привыкла, ведь,
тоже: всякий угол в доме мил, дорог... Ну, Бог с ними, самим им счастья не
будет.
Петр.
А вот, Марфа Петровна: кого гонят из дома, а кому счастье, силой в дом берут...
Слышали про Глашу-то?
Марфа Петровна.
А что такое? Да, да, я точно видела ее, как с парадного крыльца хотела к графу
взойти. Дворецкий на крыльце стоял, а точно она к дому подходила... Я и
подумала: что, мол, ей тут делать, видно, мол, не она...
Петр.
Нет, она, Марфа Петровна, она. Отец насильно отдает, и ему милости большие
обещают... Как вы об этом думаете?
Марфа Петровна.
Это, брат, какие-нибудь штуки... Не испортили бы они девку-то... Жалко будет.
Вот дела-то пошли у нас какие... Хорошо. Да где отец-то?...
Петр.
Он дома, либо в конторе... Подите к нему.
Марфа Петровна.
Идти, идти... Порадовать, что хошь не он один, и я с ним... Нужно ему очень
этакое оляжье на шею... Своя семья мала... Вот, мол, тебе еще прибавка... А
ты что будешь делать?
Петр.
А я здесь посижу.
Марфа Петровна.
Ну, сиди. Я пойду к отцу. Да у меня смотри: не тоскуй... Что-то рожица-то мне
твоя не по мысли... Смотри, фаворит, об отце-то больше думай! (Уходит.)
Явление седьмое.
Петр (один).
И об отце и о Глаше. Правда, старуха. А о себе позабыть надо. К черту гордость
и все мечты юности! Пойду поклониться графу и просить пощады и
милости... Жизнь, принимай же меня: иду окунуться в твои грязные волны!
Утешься, старое поколение! Не все выстаивают в борьбе... иные падают,
унижаются, на коленях просят пощады, и со смирением принимают твои
мудрые уроки. Вот я и в числе их. (Уходит.)
Сцена на несколько минут остается пустою. Слышен постепенно приближающийся колокольчик. К флигелю
управляющего подъезжает легонький тарантас, в котором сидит исправник, на козлах рассыльный из отставных
солдат. Рассыльный лихо соскакивает с козел и высаживает исправника. Семен Иваныч сходит с балкончика в
сад и идет к нему навстречу.
Явление восьмое.
Исправник, рассыльный, Семен Иваныч.
Исправник (рассыльному).
Веревкин! Беги, чтобы все дворовые явились сюда, ко мне... Живо!... Все ли в
сборе?... Я еще вчера сотским приказал, чтобы все были в сборе и ждали меня...
Смотри же, командуй у меня... Чтобы не ждать! (Увидя подходящего Семена Иваныча.)
А-а... Здравствуйте, батюшка, что у вас тут наделалось? (идет вместе с Семеном
Иванычем к скамье, на которую и садятся.)
Семен Иваныч.
Да ничего не наделалось, так, пустяки...
Исправник.
Какие пустяки?... Что вы мне тут рассказываете?... Я получил от начальника
губернии замечание, что у меня в уезде беспорядки, дворовые тут
взбунтовались, оказали дерзости графу, и что он получил об этом сведения
помимо меня... А вы, батюшка, и не предупредили меня... А разве это
хорошо?... Не могу же я каждую минуту быть везде, во всем уезде. Да и вы,
батюшка, тут запутались...
Семен Иваныч.
Я?... Да каким образом?...
Исправник.
Да-с... Да и запутались-то не на шутку... Ваш граф писал к губернатору, что вы
возбудили умы крестьян внушением несбыточных надежд на возможность
преувеличения их прав... что-то в этом роде. Очень хорошо, красно
выражено. Что это вы, батюшка, одурели, что ли, на старости лет? Неужто вы
не знаете, чем это пахнет?
Семен Иваныч.
Да что вы, Ксенофонт Иваныч, как вы выражаетесь обо мне? Хоть я и отставной
управляющий, а все-таки дворянин, и вам бы так обо мне говорить не
следовало, особенно не разобравши дела...
Исправник.
Нет, батюшка, заговоришь, как тебя рвут на части: там тело, убийство, а здесь
вот дураки взбунтовались, а ваш граф еще жалуется в письме к губернатору,
что я не посетил его по приезде и чрез то как бы оказал неуважение к его
заслугам и общественному положению... Пишет-то хорошо!... и тем самым
способствовал движению умов... Вот ведь они как валяют! Так неужто мне
трудно было явиться, к нему, как бы вы меня предуведомили? Я бы явился...
Я знаю, что он особа... Да правду сказать: прочитал в газетах, что уволен от
службы... Ну, думаю себе, всех не наездишься встречать: успею, когда по
дороге. А он, видно, хоть и в отставке, да все еще туз... Ведь сам губернатор
едет усмирять!
Семен Иваныч.
Да кого они усмирять-то хотят?... Никакого бунта не было...
Исправник.
Да что же было такое? Расскажите вы мне откровенно.
Семен Иваныч.
Да просто, пришли дворовые земли у него просить: каких-нибудь две-три
десятины, хаты себе построить.
Исправник.
Ну?
Семен Иваныч.
Ну, попросил я его, чтобы он к ним вышел... Он вышел. Они в ноги к нему, на
колени, просят. Он им на это стал рацею читать, что было время, когда
помещики их кормили и одевали, а теперь они стали свободны и должны
трудиться... Они говорят: мы, говорят, всю жизнь на вас работали, а теперь
стали стары и что они не Бог знает чего просят... Он их тунеядцами назвал,
лентяями, а сам в это время женщин дворовых осматривал... хорошеньких в
горничные отбирал...
Исправнк (оглядываясь).
Те-те-те... Ну, батюшка, вы этого не говорите... Что это, вы точно какой
молодой либерал... А-а-а!.., Мало ли мы что замечаем, да не про все говорить
можно... (Качает головой.) Удивляюсь вам... Это ведь не про кого-нибудь... Ну-с,
что же дальше?...
Семен Иваныч.
Что дальше?... известно, толпа... зашумела, заворчала: мы, говорят, к самой
барышне пойдем; она наша помещица, а вы опекун... Вы не сделаете, она
сделает...
Исправник.
Ишь, мерзавцы... Ну-с?...
Семен Иваныч.
Ну, он, разумеется, с непривычки испугался, думал, что бунт... поскорее
домой...
Исправник.
А они что?...
Семен Иваныч.
Да ничего... Остался я с ними, ругнул хорошенько, заставил молчать... Они и
разошлись себе смирнехонько.
Исправник.
Это так... это так... Ну...
Семен Иваныч.
Больше ничего и не было...
Исправник.
А я вам вот что скажу: во всем посредники виноваты... Это бы вот их дело: и
толковать, и внушить, и строгость оказать... А они знать ничего не хотят...
Едут на нас, на полиции, а сами роль разыгрывают, только нежности разные
перед народом показывают... корчат из себя я не знаю что... представителей
каких то. (Оглянувшись и увидя толпу подходящих дворовых.) А-а, голубчики! идут!... Я
вас успокою... У меня не зашумите... (Возвышая голос.) Подходите сюда, ближе...
(Встает и принимает позу.) Что вы тут, шуметь вздумали... бунт поднимать...
помещику неуважение оказывать?
Голос из толпы.
Ничего мы... не...
Исправник (грозно).
Молчать!.. Кто тут рот разевае 
| |
| Просмотров: 275 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры