Муратов Павел Павлович - Образы Италии

Байрона, погиб прекрасный островок Санта Елена у восточной оконечности города, застроенный металлургическим заводом, который к тому же заброшен, не начав существовать. Джудекка и Мурано немало пострадали от времени, лишившись многих своих садов и своих Casino, тешивших венецианцев восемнадцатого века. С волнением вступаем мы в тот почти единственно уцелевший сад на Джудекке, куда позволяет проникнуть нам любезность счастливого англичанина, владеющего им. Анри де Ренье нашел здесь одну из лучших страниц своей прозы. Как и героям его романа "La peur de l'Amour"³⁶⁹, нам дышат влажными ароматами розы заботливо поддерживаемого цветника. Горький запах вечнозеленых кустарников смешивается с солеными веяниями Адриатики. Низкие аллеи отбрасывают длинную тень в час заката, и ни с чем не сравнимый покой царствует здесь над этим пустынным берегом и над этим бледным пространством лагуны.

   Из сада на Джудекке видны маленькие лагунные острова: Сан Ладзаро, обитаемый армянскими монахами, Сан Серволо и Сан Клементе, занятые приютами для душевнобольных, Сан Спирито, гордившийся в XVI веке церковью Сансовино и картинами Тициана, ныне служащий пороховым погребом, Повелья, отмеченный своей высокой Кампаниле. Узкая полоса земли тянется за ними - тот естественный мол, который ограждает лагуну со стороны моря и делает возможным самое существование Венеции. Не только история, но и география венецианской лагуны выделяет ее из всех других мест нашей планеты. В опыте веков обитатели этого странного побережья, которое не есть ни суша, ни вода, но и то и другое вместе, познали его особенную природу. Они отвели в стороны реки Бренту, Силе и Пьяве, образовавшие лагуну с незапамятных времен, но и грозившие постепенно завалить ее своими отложениями. Они укрепили тот естественный песчаный барьер, который простирается от Бурано до Кьоджи, усилив его в самых узких местах каменными murazzi³⁷⁰. Они углубили и очистили проходы, которыми лагуна сообщается с морем, так называемые Порто ди Кьоджа, Порто ди Маламокко, Порто ди Лидо и Порто ди Тре Порти, заставив их служить целям навигации. Они изучили те подводные каналы, которыми морской прилив проникает два раза в сутки в лагуну и распространяется в ней, неся ее водам жизнь и дыхание. И так как в часы отлива плавание возможно лишь по этим невидимым каналам - они обозначили их рядами pali³⁷¹, составляющих незабываемую черту лагунного пейзажа.

   В книге историка и энтузиаста Венеции Horatio F. Brown³⁷², названной им "Жизнь в лагуне", читатель найдет полные глубокого интереса подробности венецианской природы и венецианского быта - топографию вод, историю гондолы и traghetti³⁷³, рассказ о регатах, процессиях, поверьях и песнях венецианского люда, живущего веслом и парусом. Без всякого красноречия английский автор заставляет нас мечтать о поездках в лагуне. Мы вспоминаем вместе с ним свежесть утр, наполнявших ветром наш парус, и легкий рокот воды, стучавшей в дно быстро скользящей лодки, мы воскрешаем в памяти вечерние огни, разлитые вокруг нашей гондолы по неподвижной поверхности лагуны. Мы видим вновь перед собой маленькие городки, уснувшие на косе взморья, - Маламокко, Сан Пьетро ин Вольта, Пеллестрина с коричневыми или белыми домами и черными сетями, простертыми вдоль набережной, где причалены свернувшие свои рыжие паруса вместительные bragozzo³⁷⁴ - маленькие первоначальные Венеции, пахнущие рыбой, овощами, смолой и солью, без прославленных дворцов и церквей, без картинных галерей и достопримечательностей, без иностранцев и творимой ими суеты сует...

   Кьоджа, вторая столица венецианской лагуны, первенствует среди этих поселений рыбаков и мореходов. Почти все сообщение былой Венеции с югом Италии и с заморскими владениями Республики шло некогда через Кьоджу. В восемнадцатом веке город кишел всеми теми, кто избегал иметь дело с венецианской полицией, но стремился быть поближе к Венеции. Сюда стекались контрабандисты, банкроты, шулера, ростовщики, шарлатаны и поставщики запрещенных удовольствий. Казанова не раз оказывался гостем лагунного городка и посетителем его странных притонов. Но рядом с этой эфемерной Кьоджей сеттеченто пребывала другая, провинциальная и патриархальная, извечно тихая рыбачья и нищенская, которую вспоминает в своих мемуарах более степенный Гольдони.

   "Кьоджа, - рассказывает он, - это город, находящийся в восьми лигах от Венеции и так же, как она, выстроенный на сваях. Там насчитывается сорок тысяч жителей всякого рода, рыбаков, мореплавателей, женщин, делающих кружева и позументы, коих производство значительно здесь, и лишь весьма малая часть этого населения не принадлежит к числу простого народа. Все обитатели городка делятся на два сословия: богатых и бедных. Все, кто носит парик и плащ, принадлежат к числу богатых, те же, у кого есть только шапка на голове и на плечах куртка, считаются бедными, и сплошь и рядом у этих последних бывает раза в четыре больше денег, нежели у первых..."

   Еще проще, еще беднее нынешняя Кьоджа, чем в дни Гольдони, лишившаяся своего прежнего значения морского порта и утратившая половину своего прежнего населения. Художники и любители живописностей ищут впечатлений вдоль каналов ее, заставленных рыбачьми лодками - солидными bragozzo и тяжелыми trabaccolo³⁷⁵. Бесчисленные сети вычерчивают свои черные узоры на плитах ее набережных, в то время как набежавшая из близкой Адриатики волна тихо колеблет сплетение мачт и снастей в ее небе. В грязных переулках ее, заваленных неназываемыми отбросами земли и моря, черноволосые женщины сидят кружками на соломенных стульях, занятые рукоделиями, перекликающиеся на тягучем диалекте или поющие жалобные речитативы. В одном из таких кружков вдруг вспыхивает ссора, и целые часы тянется артистическая перебранка, мешающая имена всех небесных святых с существительными и прилагательными, которых не включил, конечно, Гольдони в свои "Baruffe Chiozzotte"³⁷⁶. Но вечер смиряет словесные состязания женщин, нередко переходящие в потасовку, на которую с мудрым беспристрастием спокойно поглядывают их мужья, братья и возлюбленные. С необыкновенной торжественностью разливается вечернее золото в небе Кьоджи, пока лиловый сумрак сгущается в ее тесных улицах. Одна за другой, развернув благородным движением морской птицы свои паруса, рыбачьи лодки выходят из ее каналов. Оранжевые, рыжие, табачные паруса, огневеющие в лучах заходящего солнца, скользят вдоль набережных, являя нам традиционные свои росписи - звезды, деревья, фигуры архангелов, изображения сирен и зверей геральдики. Нежнейше-голубая простирается лагуна, и вскоре лишь два-три перистых розоватых облачка да успевшие удалиться оранжевые паруса еще удерживают свет зари. Еще немного, и все темнеет, зажигаются огни на водяных знаках, синий вечер сменяет краткий и волшебный миг голубого вечера.

   Мечтающие о какой-то еще более старой Венеции, о героических и первобытных эпохах лагунного архипелага, которыми вдохновлялся д'Аннунцио, когда писал свое "La Nave"³⁷⁷, ищут следов древнего Альтинума на северном конце лагуны и посещают великую базилику на островке Торчелло. Подле царственных византийских мозаик, подле сурового столпа Кампаниле так тихи там воды, так ароматно сено, собранное с островных лугов, так душисто молодое вино, выжатое из вот этих лоз, прогретых солнцем и надышавшихся морским воздухом. Летние грозы, спустившиеся с Альп, как-то особенно часто проходят над Торчелло, будя эхо его исторических камней и отражая зигзаги молний в потемневшем зеркале его лагуны. И когда умолкает гром и туча уносится к Бурано, чтобы дальше развеяться над Адриатикой, возвращается маленький остров в свой вечный плен тишины и забвения.

   О beata Solitudo! О sola beatitudo!"³⁷⁸ - такой надписью отмечен вход во францисканский монастырь, расположившийся на другом северном острове лагуны, Сан Франческо дель Дезерто. Его пинии, его кипарисы, самый песок его пологих берегов незабвенны для того, кому понятна святость тихих минут. В подвижническом опыте святого Франциска и в повседневности, владеющей нами, не равно ли блаженны те мгновения, когда среди всеобщего молчания не безмолвствует лишь речь человеческого сердца? Венецианская лагуна, окружающая нас бесконечностью вод и небес, сливающихся между собой без всякого перерыва на полуденном горизонте, есть та обетованная страна безмолвия, в которой каждому впервые слышится внутренний голос его души.

  

   Любовь к природе - чувство, кажущееся новым, прерогативой последнего века, нашедшего прелесть в пустынях римской Кампаньи, прославившего море Сорренто, скалы Капри, озера Шотландии и горы Швейцарии. Со дней Руссо, этого поистине "отца всяческих зол", человечество открыло в себе чувствительные струны, которых с тех пор не уставало касаться. Не научившись быть ни более добрым, ни более мудрым, оно приобрело способность замирать в восторге перед красивым видом.

   Мы заблуждаемся, конечно, когда принимаем эту способность за чувство любви к природе, в котором будто бы было отказано античности и Возрождению. На самом деле она есть не что иное, как свидетельство нашего разрыва с природой. Оказавшись вне природы, мы научились глядеть на нее со стороны, что невозможно было для людей античности и отчасти Возрождения, сливавшихся с ней в одно целое. Перестав понимать ее язык, мы, в силу неизбежного антропоморфизма, наделили ее своими собственными чувствованиями и помышлениями. Перестав слышать ее голоса, мы заменили их своей риторикой. Мир онемел с тех пор, как перестали шептаться дриады лесов и нимфы речных источников, заглушенные нестройными хорами наших прозаиков и поэтов.

   Нами утрачено вовсе чувство стихии, составляющей первооснову мира. Огонь, воздух, вода и земля перестали восприниматься нами как "элементы" всякого бытия еще задолго до того, как растворились они в схоластике научного миросозерцания. Если XVII и XVIII века не знали и не разделяли полностью наших печальных истин, то они многое подозревали в них. Открытия химии и учение Церкви давно соперничали между собой в заботах о мироощущении, отличном от того, какое знает дельфин, играющий в соленых безднах моря, птица, пьющая воздух в полете, саламандра, вечно рождающаяся в пламени, и дерево, глубоко пускающее корни в благодетельную землю.

   Люди Возрождения были прозорливее нас; среди них венецианцы сохранили особенно долго и в особенной чистоте инстинкт стихии. Они всегда были амфибиями воды и воздуха. Венецианский мир расположился где-то по линии, делящей лагуну и небо. Переливы красок венецианского колорита рождены зеркальностью и текучестью этого мира. Камни Венеции приобрели подвижность: живописец видел их в меняющемся зеркале вод или в струистой призме воздуха. Все окружающее его казалось созданием особой венецианской стихии, пронизанной серебристым светом, осязаемой, как тончайший шелк.

   Ни лучезарные закаты Веронеза, ни жаркое дыхание Тинторетто, ни пленительные краски вечных утр Тьеполо не передают в такой степени стихию венецианского пейзажа, как скромные офорты Каналетто. Зыблющиеся линии их улавливают живой ритм ее колебаний. Серебро венецианского света разлито по их шелковистой поверхности. Архитектурные формы струятся вместе с воздухом, слагаясь и возникая из той же первоначальной основы. Струится каскадами сама земля, и здесь Каналетто достигает положенного ему предела: как верный сын Венеции, амфибия, живущая между водой и небом, он не умел воображать землю.

   Какое место занимают эти странные подчас произведения в творчестве уверенного, спокойного и ровного изобразителя венецианских видов и примечательностей? Ни в одной из своих картин Каналетто не уклоняется ни на йоту от занятой им позиции несколько официального "портретиста Венеции", наполняющего ясно написанными vedute³⁷⁹ галереи континентальных князей и островных милордов. Сколь многим из людей нашего поколения беспокойный, вечно ищущий эффектов света и краски Гварди казался интереснее и значительнее своего более монотонного предшественника. Но думать так мог только тот, кто не знал подлинного Каналетто, не пожелавшего открыться всем в своих картинах и с тем большей удивительностью раскрывшегося немногим в своих офортах.

   "Vedute, altre prese da i luoghi, altre ideate" - "Виды, одни - исполненные с натуры, другие - вымышленные" - так начинается посвящение, которым Каналетто сопроводил собрание офортов. Долю действительности и долю вымысла он примирительно сравнивает в этих словах. Но стоит вглядеться в офорты, чтобы увидеть, как инстинктивна в них глубочайшая сторона венецианской действительности, стихийная первооснова ее и как всецело очарованы вымыслом сознание и воля художника. Не зарисованные с натуры виды Мальгеры, Доло, канала Бренты, Сансовиновской "Либрерии" или тюрьмы Да Понте ("Prison"³⁸⁰) запоминаются навеки нам, но те странные офорты, которым тщетно было бы искать точного и определительного имени.

   Из-под аркад, проросших травами руин, глядим мы в сторону моря, отмеченного парусом и мачтами рыбачьих судов. Венецианский дом с характерными трубами и площадкой на крыше (altana) возвышается перед нами, бросая тень на обломанный фронтон с увенчивающей его фигурой; правее - вросшая в землю триумфальная арка, и еще правее - здание, которое могло быть построено в позднеримские времена и служить христианской базиликой. Таков офорт, который Каналетто не мог бы, конечно, срисовать ни с какой натуры.

   На другом офорте видим квадратную средневековую башню, перестроенную в венецианское жилище. Белье сушится на ее просторной верхней лоджии. Тонкие колонки поддерживают примыкающий к стене готический навес, украшенный гербом. Два романтических персонажа в плащах и шляпах рассматривают неподалеку от дома античный саркофаг с изваянными гирляндами, и сзади так неожиданно возвышается на круглом постаменте конная фигура Гаттамелаты, сошедшая со своего монумента в Падуе. Видение замыкается полоской моря, где брезжат мачты и паруса. Можно было бы привести здесь ряд других вымыслов Каналетто, где точно в мгновенной слиянности музыкальной вариации сочетаются стены, крыши, окна, террасы скромного венецианского жилища, руины и статуи античности, полукруглые мосты, перекинутые через пенистые потоки, горизонты лагуны и средневековые гробницы. Последний мотив кажется неожиданным для художника, работавшего около 1750 года. Между тем Каналетто держится его настойчиво. Мы глядим, стоя рядом с монументальной готической гробницей коленопреклоненного епископа, на какой-то фантастический город, опоясанный стеной с квадратными башнями. Угол сходной гробницы видим на другом прекраснейшем офорте мастера, согласившем в струении живых, нервных, изысканных офортных черт готическую Мадонну, фрагменты испещренных гротесками пилястров, великолепный ствол и кудрявящуюся листву черешневого дерева.

   Над всем, что создала фантазия Каналетто, на поверхности невиданной этой страны гениальная игла его расстилала нежный зыблющийся шелк венецианского неба. Веронез и Тьеполо изображали краски неба, Каналетто сделал большее: он передал самую ткань его, жизнь его стихии, течение частиц его вместе с ветром входящих в наши легкие. И он умел сделать это изумительно простыми средствами - еле приметными глазу меняющимися ритмами офортных линий, чередованием перерывов в них, изгибов, закруглений, пустот и нажимов. Поймем ли, как рождается круглое белое облако над городом, от которого видны лишь верхи башен и купола церквей, и как тают в эфире неба легкие облака над берегами "Toppe Мальгера"! Оценим ли достаточно разлитость дневного света в офорте с готической мадонной, предчувствие медленно собирающейся грозы в офорте с пирамидой и триумфальной аркой, плотное морское дыхание "Капо д'Истрия", вечерний просвет офорта с развалинами ворот, легкую светотень уставленной цветочными горшками террасы двух венецианок.

   Художником неба, света, светлой стихии остается Каналетто во всех своих офортах, изображает ли он существовавшую в его дни Toppe Мальгера или ту "пьяцетту", которая носит почему-то имя "Капо д'Истрия" и которая создана из мотивов несуществующего уже более уголка на Риальто, по воле фантазии мастера открытого на лагуну и законченного руиной портика и античной статуей на круглой базе с римской гирляндой. Счастливы маленькие фигурки, бредущие по плитам этой очарованной "пьяцетты", скрывающиеся в тени ее портиков, пьющие густой морской воздух офорта, вбирающие свет, который скользит по веками изъеденным камням колонн и из чистого серебра отливает фигуру античного оратора. Эти фигурки воображаемой "пьяцетты", все эти эфемерные маленькие существа, в одеждах действительности или романтики, населяющие офорты Каналетто, - гондольеры, отталкивающиеся от мелей Toppe Мальгера, солдаты, копошащиеся среди обломков "двойной аркады", странствующие торговцы перед Мальконтентой, нищий монах у капеллы с крестом - все эти обитатели неведомых городов и посетители небывалых остерий, глядящихся в неосуществленные природой пейзажи, - все они, новые саламандры венецианской стихии, более чистой, чем небесный огонь, более зыбкой, чем земные воды, более текучей, чем воздух нашей планеты. К завидной участи их приобщает нас Каналетто.

  

  

   Из окон маленького итальянского альберго на Рива дельи Скьявони я видел во все часы дня и ночи пароход, готовый к отплытию в Пирей и Константинополь. В жаркие летние вечера "Торино" заманчиво светился внутри белыми электрическими огнями. Темная масса его, лежавшая в bacino San Marco³⁸¹, не нарушала каким-либо нескромным шумом венецианской тишины. Я колебался в выборе возвратного пути. "Торино" искушал меня обещаниями открыть со своей палубы видение греческих берегов и морей Леванта. Венеция обращена своим лицом на восток. Для нас, русских, остается она, естественно, первым и последним этапом итальянского путешествия. Нигде не ощущаешь с такой силой тоску о неповторимости своих прежних странствий вместе с жаждою новых и неизведанных.

   Уже пробежали газетчики по плитам широкой Рива, возвещая убийство Эрцгерцога. Разноплеменные посетители Флориана и Квадри уже обменялись взглядами, в которых вспыхнули первые искры вражды грядущих страшных лет. Предчувствия овладели многими. В эти последние тихие дни Европы Венеция, полная вечной задумчивости, являлась иным, чтобы пригрезиться потом в предсмертные минуты и в годы страданий.

   Увидеть снова Италию - для скольких не сбылось и не сбудется это желание! Для скольких, однако, запечатлелись в образах Италии все образы божества, природы и человека. Итальянское путешествие должно быть одним из решительных душевных опытов. Достойно совершивший его не тем садится в немецкий вагон, каким вступил он впервые на каменные полы Венеции. Частицу Италии он уносит с собой в свои эпически нищие или буднично-благополучные земли и там, под небом суровым или опустошенным, иначе радуется, иначе грустит и иначе любит.

   В те дни, перед тихо лежащим в виду Пьяцетты темным остовом "Торино" мечтая о новых путешествиях, я настойчиво вспоминал о прежних итальянских поездках. Есть страны необыкновеннее, пейзажи разительнее, есть древние миры, полные несказанного величия искусств и словесных преданий. Пологие холмы Тосканы сравнятся ли с кристаллическими горами Аттики и равнины римской Кампаньи с пустынями Египта? Италия, давно открытая чужеземному любопытству, принявшая в своем обиходе весь облик поверхностной цивилизации, предложит ли она искателю острых и живописных черт то, что даст ему Кастилия и Андалузия?

   Не театр трагический или сантиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души, живая страница нашей жизни, биение сердца, взволнованного великим и малым, такова Италия, и в этом ничто не может сравниться с ней. Никакими своими зрелищами, никакими чудесами своих искусств она не ослепляет и не оглушает нас. Она не подавляет никого и не вступает в противоборствования с внутренним существом современного человека. Ни одного мгновения не заставляет она нас испытывать оторванности от мира, пусть удивительного, но чуждого и замкнутого в себе. Щедрая и великодушная, она приемлет нас, вливает нам в душу медленными притоками свою мудрость и красоту, меняет постепенно первичную ткань нашего бытия, и мы произрастаем вместе с ней неприметно для самих себя, пока не скажет о том живая боль разлуки.

   В Италии все важно для нас и драгоценно. Одни и те же ритмы управляют рельефами Донателло и уличной жизнью флорентийского вечера. Колокола Ave Maria звучат в золоте старого сьенского мастера и в сегодняшнем закате над башнями Сан Джиминьяно. Дело любого итальянского ремесленника полно той же мажорной нотой, которой звучит гений Палладио. Вкус всей палитры Тициана не повторяет ли сладостная свежесть желтых плодов и виноградность слегка кипучего Вальполичелла! Нет низменного в Италии, кроме того, что навязано ей чужими. Меланхолические вздыхатели о прошедшем, паломники исторических кладбищ лишь крадут ее гостеприимство. Презираемый ими Милан прекрасен, несмотря на всю банальность своих новых кварталов. Кто смеет сомневаться, что дух его не тот, не те живость ума, легкость нрава, всплеск талантливости, пылкость любви к родине и расстояние одного шага, отделяющее великий подвиг от малых дел, что были в дни Висконти и Сфорца, в дни Стендаля и в дни Cinque Giornate³⁸².

   Ценой неизбежных ломок и перемен нынешняя Италия приобретает свое право жить настоящим. Ощущение ее вечной жизненной стихии - вот то, что составляет истинный смысл итальянского путешествия. Венеция и Рим не музеи и не театральные декорации, не кладбища эпох и не архивы человечества. Латинская столица ждет новых вселенских предназначений; лагунный город не перестает отправлять корабли всюду, где однажды поднял в знак владычества лапу мраморный лев Сан Марко.

   Тому, кто верно любит Италию, обыкновенный венецианский vaporetto не менее дорог, чем удивительная гондола. Великолепный холод Уффиций и жар простых сельских дорог Сеттиньяно и Фьезоле соединяются в нашей мечте. Не римские легионы, шествующие по Via Appia, но поезда, бегущие в пространствах Кампаньи, преследуют наше действительное воображение. Своей ногой ступал я однажды на камни Испанской лестницы, своим лицом чувствуя горячие веяния сирокко! Своей рукой срывал розы на склонах Монте Берико, в оградах палладианских вилл и своими пальцами ощущал тонкую пыль, осевшую на тяжелых гроздьях в виноградниках Поджибонси или Ашьяно!

   Свой опыт, движения своей жизни в жизненной стихии Италии, освобождение новых душевных сил, рождение новых способностей, умножение новых желаний мы называем так много говорящим именем итальянского путешествия. Совершенное во времени и в пространстве, пролегает оно и в недрах нашего существа, в глубинах души вычерчивая свой ослепительный круг. Мы возвращаемся из Италии с новым мироощущением слиянности начал и концов, единства истории и современности, неразрывности личного и всемирного, правды вечного круговорота вещей, более древней правды, чем скудная идея прогресса...

   "Торино" ушел ночью, и утром я долго глядел со странным чувством на то место водной поверхности, где накануне покоился он, заманчиво сверкая белыми электрическими огнями, не нарушая нескромным шумом венецианской тишины. Было ли это предчувствие, что мне не суждено увидеть новые страны, сказочные и необыкновенные? Пусть будет так, но пусть совершится данный мной в ту минуту обет - возвратиться в Италию еще более верным ей и ею освобожденным, - увидеть снова тихий блеск венецианской лагуны и в круге ее горизонта заключить свои дни.

  

   1 башне Оролоджио (ит.).

   2 святой беседой (ит.).

   3 Богородице Дево, радуйся (лат.).

   4 Прах и тлен, пепелище и смерть,Венеция растратила все, чем владела.Душа же бессмертна - Если она имелась. Роб. Броунинг (англ.).

   5 дух (фр.).

   6 "Опасные связи" (фр.).

   7 "Человек без совести и веры" (фр.).

   8 Синьор Маска (ит.).

   9 верного рыцаря (ит.).

   10 "Театральные сказки" (uт.).

   11 неаполитанских конфетах-хлопушках (фр.).

   12 "Бесполезные мемуары" (ит.).

   13 жил (лат.).

   14 статус-кво (лат.).

   15 Италию (ит.).

   16 "Наследие Казановы" (нем.).

   17 "Неистового Роланда" (ит.).

   18 Между концом октября и началом ноября (ит.).

   19 "светлые, прохладные и сладкие воды" (ит.).

   20 земную жизнь пройдя до половины (ит.).

   21 Черт побери! (ит.)

   22 Черт возьми! (ит.)

   23 Разума склонив колени (ит.).

   24 "Вот - Феррара..." Кардуччи. Эпическое мгновение (ит.).

   25 Короля-Солнца (фр.).

   26 "О чудесная сладость болонской крови!" (ит.).

   27 Доктора Баланцона (ит.).

   28 "Художники Болоньи" (ит.).

   29 "светотень" (ит.).

   30 в совокупности (фр.).

   31 "кредо" (ит.).

   32 "Сладости, сладости!" (ит.).

   33 Когда Эол освободит Сирокко (Чистилище. Песнь XXVIII) (ит.).

   34 мы на холм идем, Где церковь смотрит на юдоль порядка Над самым Рубаконтовым мостом, И в склоне над площадкою площадка Устроены еще с тех давних лет, Когда блюлась тетрадь и чтилась кадка... (Чистилище. Песнь XII) (ит.).

   35 "что обитала пришелицей в Италии..." (Чистилище. Песнь XIII) (ит.).

   36 И здесь мы оба сели отдохнуть, Лицом к востоку; путник ослабелый С отрадой смотрит на пройденный путь. (Чистилище. Песнь IV) (ит.).

   37 "юдоль порядка" (ит.).

   38 Мой вождь, и я, и душ блаженных стадо Так радостно ловили каждый звук, Что лучшего, казалось, нам не надо. (Чистилище. Песнь II) (ит.).

   39 "Дом Гвиди" (ит.).

   40 "древнем пламени" (ит.).

   41 Новая жизнь (ит.).

   42 Жизнь свободная, ясная и беззаботная - одно из немногих благ, оставшихся на свете... (ит.).

   43 "Время не ждет, но убегает", "Нет никакой уверенности в завтрашнем дне" (ит.).

   44 "Чистым был свежий и хрустальный воздух..." (ит.).

   45 (Чистилище. Песнь XXX) (ит.).

   46 "Вечное безмолвие этих бесконечных пространств меня пугает" (фр.).

   47 "Чистый дух бродит под корой камней". Жерар де Нерваль. Золотистые стихи (фр.).

   48 "мыслитель" (ит.).

   49 не буди меня (ит.).

   50 Отец отчизны (лат.).

   51 на улице Пуччи (ит.).

   52 "очень бедного" (ит.).

   53 "круглого окошка" (фр.).

   54 "Классическом искусстве" (нем.).

   55 "злодейка Бьянка" (ит.).

   56 зеленый мрамор из Прато (ит.).

   57 Сгори, Пистойа, истребись дотла! Такой, как ты, существовать не надо! Ты свой же корень в скверне превзошла! (Ад. Песнь XXV) (ит.).

   58 Больницы Чеппо (ит.).

   59 неброского камня (ит.).

   60 (Ад. Песнь XXI) (ит.).

   61 "Ради величия родной земли" (ит.).

   62 "он родился и рос в большом доме над чудесной рекой Арно" (ит.).

   63 Я выходил из дома несколько раз в день, Бросаясь снегом, белым и красивым, В девушек, которые стояли вокруг (ит.).

   64 Девы, девушки и юноши Целоваться в губы и щеки... (ит.).

   65 улицы Невинных (ит.).

   66 преизбыточествующую славу (лат.).

   67 Сердце Сьены (ит.).

   68 "сердечного благородства" (ит.).

   69 "Ренессанса" (ит.).

   70 "Вот мое государство" (лат.).

   71 Маэста (ит.).

   72 Мадонна-Заступница (ит.).

   73 Мадонна-Млекопитательница (ит.).

   74 Дуомо (ит.).

   75 "Новески" с "Додически" (ит.).

   76 Чья кисть повторит или чей свинец, Чаруя разум самый прихотливый, Тех черт и теней дивный образец? (Чистилище. Песнь XII) (ит.).

   77 "Юность" (лат.).

   78 образом души (лат.).

   79 "распутной Сьеной" (лат.).

   80 Лэнгтон Даглас (англ.).

   81 "Я ищу свободу, ибо она дорога мне" (ит.).

   82 Рим или смерть (ит.).

   83 дилетантов (ит.).

   84 улица Национале (ит.).

   85 улицы дель Тритоне (ит.).

   86 "это город, набитый иностранцами" (фр.).

   87 улице Кондотти... улице Систина (ит.).

   88 улицы дель Монсеррато (ит.).

   89 улицей Джулиа (ит.).

   90 "Дважды любовница" (фр.).

   91 виноградника (ит.).

   92 улицы Кавур (ит.).

   93 улице Рипетта (ит.).

   94 "учтивость" (ит.).

   95 беседки (ит.).

   96 девочка из Анцио (ит.).

   97 Алтаре мира (лат.).

   98 Богам и теням умерших приношение... (лат.)

   99 улица Тускулана... улица Аппиа Нуова (ит.).

   100 улицу Латина (ит.).

   101 Большого рынка (лат.).

   102 "за стенами" (ит.).

   103 улице Мерулана (ит.).

   104 улицу Салариа (ит.).

   105 "Душа по естеству христианская" (лат.).

   106 "Сбор винограда" (ит.).

   107 "императрица Феодора" (ит.).

   108 "райским садом" (лат.).

   109 "мозаичного ремесла" (лат.).

   110 улица Фламиниа (ит.).

   111 "Римский гражданин магистр Якобус вместе со своим любимым сыном Космой завершил эту работу в лето Господне МССХ" (лат.).

   112 чудеса (ит.).

   113 Испанской капелле (ит.).

   114 "под знаком архитектуры" (лат.).

   115 "Маленького храма" (ит.).

   116 "возвышенным удовольствиям" (лат.).

   117 здесь - "подмастерье" (лат.).

   118 улице Грегориана (ит.).

   119 "новый, причудливый, оригинальный, экстравагантный" (ит.).

   120 "виноградника" (ит.).

   121 улицы Национале (ит.).

   122 сладкой жизни (ит.).

   123 "Жизнь эпохи барокко" (ит.).

   124 Прожила Христина лет Божьих 63 (лат.).

   125 Кампо Ваччино (ит.).

   126 "Темниц" (ит.).

   127 графическом наследии (фр.).

   128 Аппиевой дороге (ит.).

   129 "окрестности Рима" (ит.).

   130 Военной дороге (ит.).

   131 "Боско Сакро" (ит.).

   132 "Желтоватый ликерчик, пресный и приторный, которому совершенно некстати присвоили имя вина" (фр.).

   133 великое искусство... великое вино (фр.).

   134 загородных особнячков (ит.).

   135 нет спасения! (ит.).

   136 улицы Джулиа (ит.).

   137 "Святая Венера" (лат.).

   138 неплохим вином (ит.).

   139 Дом Бальди (ит.).

   140 Кассиева дорога (ит.).

   141 улице Толедо (ит.).

   142 "вещей, предохраняющих от сглаза" (ит.).

   143 плодов моря (ит.).

   144 здесь - лестницы (ит.).

   145 "цветущая, миленькая, очаровательная девушка тринадцати лет" (ит.).

   146 ребенка (ит.).

   147 тройного угадывания (ит.).

   148 песни (ит.).

   149 комедии масок (ит.).

   150 смешные выходки (ит.).

   151 "Позолоченных ангелов" (ит.).

   152 Конка д'Оро (ит.).

   153 улице Кассеро... улице Макведа (ит.).

   154 винные ягоды (ит.).

   155 "цитрусовые" (ит.).

   156 "За стенами" (ит.).

   157 "Спящая красавица" (фр.).

   158 "хоругвь" (ит.).

   159 "Итальянском приключении" (фр.).

   160 брат (ит.).

   161 "Цветочков" (ит.).

   162 бессребреник из Ассизи (ит.).

   163 братья... сестры (ит.).

   164 "Я слабоумный" (ит.).

   165 "Главной жизнью"... "Второстепенной жизнью" (ит.).

   166 мастеров фрески (ит.).

   167 Палас-отель (фр.).

   168 Великой Перуджии (ит.).

   169 отеля "Елисейский дворец" (фр.).

   170 "Перуджинцы - и святые, и демоны, поскольку ими владеют и святые и демоны" (ит.).

   171 здесь - "Живой водой" (фр.).

   172 "пильщики"... "мясники" (ит.).

   173 "Мадонна беседок"... "Мадонна оркестра" (ит.).

   174 драматические личности (лат.).

   175 (Паломничества в Умбрию) (фр.).

   176 разбойниками (ит.).

   177 полководца (ит.).

   178 "Копья" (исп.).

   179 "с птичьего полета" (фр.).

   180 "Придворный" (ит.).

   181 вилле Империале (ит.).

   182 "храма" (ит.).

   183 частушки (ит.).

   184 смешных выходок (ит.).

   185 здесь - итальянское вино (ит.).

   186 достройка Дуомо (ит.).

   187 "мастеров по мрамору" (ит.).

   188 "нужный человек в нужном месте" (англ.).

   189 "нужным местом" (англ.).

   190 древний град (лат.).

   191 дворец Таруджи... дворец Авиньонези (ит.).

   192 "Старший" (ит.).

   193 участки земли (ит.).

   194 "Слава Тебе" (лат.).

   195 знаки (ит.).

   196 благородного вина (ит.).

   197 местным вином (ит.).

   198 узких улочек (ит.).

   199 Поцелуй, Любовь (ит.).

   200 пригородной местности (ит.).

   201 отстающим (фр.).

   202 собора (ит.).

   203 здесь - прозвище (фр.).

   204 "Матаччо" (ит.).

   205 "Между Тибром и Арно" (фр.).

   206 Toppe Манджа (ит.).

   207 корриды (исп.).

   208 "скачки на ослах" (ит.).

   209 Встречи Девы Марии и Елизаветы (ит.).

   210 Града Девы Марии (лат.).

   211 крестьянином (ит.).

   212 Маэста (ит.).

   213 граффити (ит.).

   214 наездник (ит.).

   215 генеральной репетиции (ит.).

   216 "представители Палио" (ит.).

   217 "трех частей" (ит.).

   218 "Орла"... "Леса"... "Волны"... "Барана"... "Гуся"... "Волчицы" (ит.).

   219 "Гусем"... "Башней"... "Лесом"... "Пантерой"... "Раковиной"... "Черепахой" (ит.).

   220 "Волна", "Черепаха"... "Улитка"... "Баран", "Единорог"... "Сова"... "Дикобраз", "Гусь", "Волчица"... "Жираф" (ит.).

   221 кортеж (ит.).

   222 знаменосца (ит.).

   223 "развевание флагов" (ит.).

   224 арена боя быков (исп.).

   225 улицы дель Касато (ит.).

   226 верховный судья (ит.).

   227 боевая колесница (ит.).

   228 стартер (ит.).

   229 "волчатами" (ит.).

   230 макарон с соусом и сыром (ит.).

   231 "Славим Тебя, Боже..." (лат.).

   232 улицы Валероцци (ит.).

   233 крестьян (ит.).

   234 священников (ит.).

   235 улицу Гарибальди... улицу Кавур (ит.).

   236 кортеж "Волчицы" (ит.).

   237 здесь - Храм Рождества Христова (ит.).

   238 "Итальянских впечатлений" (фр.).

   239 "Доктора Дегтя и профессора Пера" (англ.).

   240 "как таковой" (ит.).

   241 иллюзорно-перспективистской живописи (фр.).

   242 "День" (ит.).

   243 "Критических этюдах и фрагментах" (англ.).

   244 грации (греч.).

   245 "Ренессанс состоялся" (фр.).

   246 джорджонески (ит.).

   247 инженерным делом (ит.).

   248 улица Данте (ит.).

   249 "Арриго Бейлем, миланцем" (ит.).

   250 "Рим, Неаполь и Флоренция" (фр.).

   251 "неотразимую итальянскую шлюху, на манер Лукреции Борджиа" (фр.).

   252 Жан Мелиа... "Любовная жизнь Стендаля" (фр.).

   253 дома Бовара (ит.).

   254 Итальянского королевства (ит.).

   255 "народной" (ит.).

   256 "господской" (ит.).

   257 "Приношения любви и скорби" (лат.).

   258 дома Борромео (ит.).

   259 "Останется память о древнем, смерть горька, слава вечна!" (лат.)

   260 "Время вышло из колеи!" (англ.)

   261 Зала голубок (ит.).

   262 "С полным правом" (фр.).

   263 "Трактату о живописи" (ит.).

   264 в зародыше (лат.).

   265 художник-живописец (ит.).

   266 "самого сведущего мастера в своем искусстве" (ит.).

   267 Се, Человек! (лат.).

   268 монастырь Маджоре (ит.).

   269 дома Борромеи (ит.).

   270 дома Сильвестри (ит.).

   271 "Замка Сфорцеска" (ит.).

   272 "Брако