Чириков Евгений Николаевич - Мужики, Страница 4 - Книги

ь ночью-то... Собаки у них. Сторожа. Из себя-то ты больно уж жуликоватый...

Солдатик. Ах ты, боже мой, какое случайное нахождение! До утра, видно, уж придется... А утром чуть свет и пойду... Али идти сейчас?!

Кругом смеются.

Староста. А вдруг - рябая, да не твоя?

Опять хохот.

Солдатик. Надо по этому случаю прикурить... (Раскрывает котомку, делает цигарку.) А то ищи в городу, а в каком - неизвестно. А сколько теперь народу в города бегут! Как я с чугунки шел - ползут, словно тараканы... Куда? В город!

Старик. А оттуда, сказывает вон человек, гоняют. Сиди по своим местам!

Ключников. Способия не дают,- работай! А работать нечего.... А в город работу искать пойдешь - гоняют... Что ж теперь делать остается! Куда деться человеку?

Степан (с полатей). Места много, а деться некуда!

Старик. Когда в Белом Ключе барыню спалили, приехал земский... У нас на ревизскую душу две с половиной десятины, а у меня вот восемь душ, живых-то! Как же, говорим, ваше благородие, жить прикажешь? "Если, говорит, вам тесно, земли мало, мы, говорит, вас переселим на привольные земли... Никто, говорит, в тех местах от сотворения мира не жил, земля, говорит, там жирная"... А я его и спрашиваю: нельзя ли, ваше благородие, на эту жирную землю нашу барыню посадить? Она - одна, одинокая женщина, ей без хлопот, а нам очень уж трудно подняться, сил не хватит... Как он рассердился!.. "За такие, говорит, слова можно в тюрьме сгноить"... Господи боже мой! Сотворил господь землю, и небо, и всякую тварь, а крестьянину негде... места нет...

Степан (свесив голову с полатей). Кому и просторно!

Солдатик (поднимая голову к полатям). А дозвольте спросить, господин, откуда вы будете?

Степан. Из того места, где земля с небом сходится...

Солдатик. Шутите все!.. Я гляжу и ровно признаю вас. Вы не из Сухого ли Дола? Вас было три брата, одного в Сибирь угнали?

Степан (глухо). Все может быть. (Скрывается на полатях.)

Ключников (тихо). Он самый...

Общая пауза.

Лукерья (тихо). За что его в Сибирь-то?

Ключников. Дохторов в холеру били...

Старик. За мир, значит, пострадал...

Солдатик. За глупость свою...

Старик. Морят народ хрещеный...

Лукерья (таинственно). Случалось, морили... Мне один человек сказывал, будто своими глазами видел, как фершал заразу в воду наливал из пузыречка... Махонький пузыречек, в кармашке на груди доржит...

Солдатик (с пренебрежением). Что-нибудь видал, да понятия настоящего не имеет.... Для санитарности что-нибудь, а вы - отрава! Кислота какая-нибудь... (Идет на печь.) Вот теперь и на печке полежать можно... (Скрывается на печке.)

Ключников (с тяжелым сомнением). А кто их, дохторов, посылает? Понаедут со всех сторон... И как приехали тогда - хуже народ помирать начал...

Степан (с полатей). Темнота! Какая им нужда народ морить?..

Старик. Вот что, служивый: когда в позапрошлом году у нас две коровы сдохли, приехал это к нам скотский доктор - и давай живых коров приканчивать... Понял теперь?

Солдатик (с печки, задорно). Что этим вы желаете доказать?

Старик (наставительно). А вот, значит, и тогда было так; двое у нас, действительно, сами померли, нечего говорить: померли так померли... а остальных они прикончили... Чтобы зараза до города не дошла... Идет народ в города с голоду, а господа боятся, что они с собой заразу принесут... И слыхал я, что в нонешнем году опять холеру станут пущать - приготовленья разные делают... На войне много народу прикончили, а все-таки еще тесно, вот они и придумали... Множатся люди, а земли не прибавляется... А вот сказывают еще, что убавляться она, матушка, стала: будто море-окиян из берегов выходит и все больше землю заливает....

Солдатик (поучает). Окиян имеет свой прилив и свой отлив... Это у него кажний месяц - закон такой от природы, а не то чтобы беспорядок какой...

Ключников (смотря в землю). А что, служивый, правда, что в городах панов бьют?

Солдатик (спуская босые ноги с печки). Это которые вроде жидов: прокламации распускают, народ мутят, а хорошего господина - зачем же? Это - врагов, которые внутренние...

Степан (сердито). Поел щей и спи, "пятки вместе, носки врозь"! Разговорчивый стал.

Старик. Начальство теперь очень беспокоится: все ездит, ездит... У нас, как барыню спалили, все перебывали... и становой, и исправник, и земский... Неспокойно стало на земле... В писаниях сказано: "на земле мир и в человецах благоволение", а теперь смута по земле пошла...

Солдатик. От жидов все... Враги, которые внутренние...

Первый возчик. У нас народ волнуется, а никаких жидов нет. Вот тоже говорят, что студенты забастовку делают, а тоже... у нас и звания нет и - каки-таки студенты эти, не знаем...

Ключников (угрюмо). Жить стало невозможно народу... Податься некуда... (Пауза.) А что, солдат, будто в газетах было написано, что манифест вышел насчет земли?

Солдатик (с уверенностью). Ожидается, действительно, но только не сказано, чтобы скоро...

Второй возчик. Как на станцию мы приезжали, там в трахтере бумагу читали... В ней сказано, что они неправильно землей владеют... Пусть они с нами попашут, а ежели неохота белые руки марать, то, значит, нечего и за землю держаться...

Ключников одобрительно мотает головой.

Старик. Правильно! Нашто господь бог землю сотворил? Для них одних, что ли? Чтобы они ее, матушку, в аренду нам сдавали? В писаниях сказано: "...плодитесь и наполняйте землю, и пусть она вам произрастит всякую злаку"... а мы без хлеба! Сказывают, что в Петенбурхе теперь размежевка идет: сколько душ и сколько всей земли... Нашего старшину в город вызывали и спрашивали, от каких причин притеснение народу... Только что старшина на их сторону перекинулся... Земский его поставил, он его руку и держит...

Ключников. Барской курице племянник!..

Второй возчик уходит поить лошадей, потом возвращается, тихо о чем-то говорит с другим возчиком, и оба они укладываются спать на лавках.

Старик. А тоже вот у нас болтают, будто по земле наследник ходит; будто хочет он от самого народа всю правду узнать, а не от чиновников... Секретно ходит... Ходит и будто горючими слезами заливается, на нужду нашу хрестьянскую глядючи. И будто скоро праведный закон в силу войдет, и кончится наше страданье... (Очень таинственно.) Вот они и ездят беспокоятся... Сказывают, всех, кто с ним разговаривал, всех в тюрьму заточают...

Ключников. Правду не спрячешь...

Девка (гнусаво). У нас одна девчонка видела его, наследника-то!... Сверху он в нашей крестьянской одеже, а под ей светлы пуговицы... Вплоть видела!.. Как она в лесу грибы искала, он к ей подошел и - ласковый такой... "Что, говорит, девонька, устала?.. Сколько, говорит, у вас земли на душу приходится?"

Старик (печально). Не пойдет, чай, он по лесу?

Солдатик (задорно). Позвольте вам сказать: это даже очень сомнительно! Наследник у нас трех годов от рождения, как же он может ходить один, без присмотру, по лесам? Это даже, можно сказать, глупость одна...

Ключников (раздумчиво). Уж если что - брательник царский, а не наследник...

Солдатик. Есть им время ходить... Разве они могут подобное... Что-нибудь видели, да понятия настоящего нет... Надо было к уряднику этого человека. Может быть, и награду бы получили... У нас один солдатик этакого поймал, - пять целковых выдали, и в приказе благодарность была...

Ключников (встает). Разное говорят, не знаешь, кому и верить... Один человек спросил станового насчет земли-то, так не знал, как развязаться... Таскали его, таскали, под арестом держали, по морде били... Добивались все, кто сказал, а он и сам не знает... (Помолчав.) Что-нибудь должно же быть, не иначе... (Стоит и тупо смотрит в землю.)

Стук в окошко. Все встрепенулись - испугались. Лукерья подходит к окну, смотрит. Ключников уходит за перегородку. Возчики лезут на полати.

Лукерья. Человек какой-то... вроде как барин... Что за оказия? Поди-ка, Миколай!

Староста выходит в сени.

Старик (словно испугавшись). Спать надо... Ляг, Лушанька! А я - на полати... Не начальство ли какое прибыло... (Лезет на полати.) Сколько этого начальства разного развелось. И все ездят, все беспокоятся... (Скрывается на полатях.)

Дверь отворяется.

Староста (входит). Не оступись, барин!

За старостой - Павел Иванович, в коротеньком полушубке, в валенках и в башлыке пикой.

А мы думали - кто-нибудь заблудящий... Лукерья! Самоварчик поставь: барин это наш, Павел Иваныч!

Лукерья (выходит). Что это ты, барин, в такую непогодь? Али что случилось?

Павел Иванович (отряхиваясь от снега). Достаньте мне лошадь до почтовой станции... Напьюсь чаю и поеду.

Лукерья. Самоварчик можно... У меня и угли горячие есть... А что на своих-то лошадях?

Павел Иванович (сбрасывает башлык, шапку, расстегивается). У меня своих нет...

Лукерья. Пешком пришел? Что ты это?! (Уходит и бренчит самоваром.)

Павел Иванович. Пешком... (Пожимается от холода.) В сугроб попал... (Садится на лавку, снимает валенок и вытрясает снег.)

Староста. Али что у вас неблагополучно, Павел Иваныч?

Павел Иванович (взволнован). Ничего особенного... Неприятности разные...

Староста (вздохнув). Крутой он человек, Николай-то Александрыч. Сколько его упрашивали луга за нами оставить - не уважил... Грех ему будет...

Павел Иванович. Как же насчет лошади?.. Можно у кого-нибудь достать? (Ходит.)

Староста. Уж не знаю как... Погода-то какая... У кого у нас лошади-то?.. (За перегородку.) Может, Иван, свезешь барина-то?

Ключников (недружелюбный голос из-за перегородки). Не поеду...

Лукерья (размышляя). Может, Игнат поедет?.. Добежал бы, Миколай, спросил!

Староста (почесываясь). Что же, можно спросить... Почему не спросить? Где у меня тулуп-то? (Ищет тулуп.) У Игната саней-то хороших нет, наши - крестьянские... Вот если бы Афанасий дал саночки-то. Сани есть - лошади нет, лошадь есть - саней настоящих нет.

Павел Иванович (нетерпеливо). Какие есть! Мне все равно...

Староста (уходя). А много ли давать-то?

Павел Иванович. Что?

Староста. Какую цену-то давать?

Лукерья. Чай, уж не обидит...

Павел Иванович. Ну сколько надо? Рубль, полтора...

Староста уходит.

Степан (слезая с полатей). Здравствуй, Павел Иваныч!

Павел Иванович (нервно вздрагивает). Здравствуйте! (Всматриваясь.) Знакомое лицо, а не припомню...

Степан. Разя нас упомнишь?.. Мы все на одно лицо... Работал у вас в экономии.... На твоем кресле три минуты посидел, а за это трое суток под арестом пробыл, за мягкое-то сиденье... Я-то очень хорошо это помню, а вам - где же?!

Павел Иванович (обескуражен и обижен). Когда? Как это?.. Ах... да... (Виновато ухмыляется.). Помню, но ведь я-то... Вы, кажется, думаете, что я вас посадил?! (Махнув рукой, начинает ходить.) Пора бы всем вам понять, что я никогда не был вашим врагом... что я желаю вам только добра. (Пожимает плечами.) Чудаки!.. Да...

Степан. Уж кто там это устроил - не знаю, а только трое суток я отсидел. (Проходит за перегородку, возвращается и лезет опять на полати.)

Лукерья. А Лимпияда-то Ивановна там осталась?

Павел Иванович. Там!.. (Напряженно курит.)

Лукерья. Как же ты это там ее оставил? Заедят они ее без тебя...

Павел Иванович (с больной улыбкой). Ее? Нет, не заедят... (После паузы.) Кто у вас теперь старшиной?

Лукерья. Все тот же, Семеон Васильич... Разя кого другого поставят? А что тебе?

Павел Иванович. Хотел бы я с обществом еще потолковать насчет земли, прежде чем уехать...

Лукерья. Уж когда теперь толковать? Спят у нас все. Наше какое житье: как темно, так и спать, а как светает - поднимаются... Не выходит у вас все дело-то с нашими мужиками... Народ темный, не вобьешь ему в башку-то... Спасибо Лимпияде, все-таки которых ребятишек выучит, вырастут - мужиками станут, - посветлее в голове-то будет...

Павел Иванович (рассеянно). В том-то вот и дело...

Старик (с печки). Темно, барин; никакого понятия не имеем... Вас господь ничем не обидел, а вот мы... вроде как слепые... Земский все говорит - дураки вы... Оно и верно. Где его, ума-то, на всех набраться?.. Кому-нибудь надо дураком быть... На то он и дурак, чтобы умного заметно было... Много ли нам ума надо, чтобы землю-то ковырять? Вам вот - действительно... У вас в голове-то, господи боже мой!.. Чего, чай, там нет? Всякой премудрости там достаточно...

Павел Иванович. Да-да... Пожалуй, и отбавить бы следовало...

Старик (смеется). Бывает... Другой человек гордится очень перед людьми и перед богом... умом своим... А ведь он, ум-то, от бога же... Вон у нас земский говорит: "Я вам царь и бог!" Что уж это!... Господи!.. И умный будто человек, образованный, на музыке играет, а вот поди...

Входит староста.

Староста. Вот ведь народ какой! Три целковых просит... и то кочевряжится...

Лукерья. Где у него совесть-то! За семь гривен ездят...

Староста. Как хотите, говорит, могу и совсем не поехать. К черту я его, Павел Иваныч, послал... Нас, говорю, Павел Иваныч с Лимпиядой уважают, а ты прижать хочешь...

Павел Иванович (обидно ухмыляясь). Эх вы! (Пауза.) Ну ладно! (Смотрит в окно.) Верно, так будет... Ваше счастье - меня прижмете, мое - я вас прижму... Этак, верно, будем? Чудаки вы... да!

Староста. Зачем же, Павел Иваныч? Нас тебе не трудно обидеть, а мы-то что тебе можем сделать?..

Лукерья. Мы тебе, Павел Иваныч, и Лимпияде много благодарны за вашу ласку... Миколай Лексаныч нас, действительно, прижал лугами-то, но только опять же не ты это... Вы с сестрой ласковые... Ты не причинен... (Подает самовар.) Чай-то у нас плохой, кирпичный чай-то! Пить не будешь...

Павел Иванович. Я пил кирпичный лет пять, как в Сибири жил... (После паузы.) Хочу я, Николай, с вашим обществом окончательно переговорить...

Староста. Что же, в добрый час!

Павел Иванович. Надо остаться до завтра... Завтра пусть которые потолковее сюда придут... Я уеду, а оставлять доверенность на землю Николаю Александровичу не хочется... У него приказчик мне не нравится... Пожалуй, с вами неприятности пойдут...

Староста. У-у, неправильный человек!

Лукерья. Вот уж аспид, так аспид! Грех будет Миколаю Лексанычу, что он держит его...

Павел Иванович. Ну, это не мое дело, кого он там держит... Нанимать отдельного управляющего мы не можем. Одним словом, берите у нас землю в аренду на самых выгодных для вас условиях - берите по четыре целковых! Не возьмете - наплевать: не заслужил вашего доверия - и ладно; больше упрашивать не буду... Не понимаете своих интересов, как хотите... Потом вспомните!.. Будете каяться...

Лукерья. Ты только уж баней-то нас да училищем не обижай!

Староста. Чай, сделаемся как-нибудь!

Лукерья. Что уж нам, барин, бело умываться, коли не с кем целоваться!.. (Смеется.)

Павел Иванович (с сердцем). Черт с ней, с баней... Этой баней мне виски простучали! Не я эту баню предложил... Олимпиада Ивановна хотела... Впрочем, теперь нечего толковать... Ни про школу, ни про баню! Или покупайте, или берите на выгодных условиях... (После паузы.) Подарить сейчас не можем... После там, когда изменятся наши обстоятельства, - другое дело....

Шум подъехавших санок, ржанье лошади, затем шум в сенях и женские голоса.

Лукерья (испуганно). Что такое? Господи помилуй!

Староста идет к двери, дверь отворяется, и вбегают две фигуры, занесенные снегом. Наташа, в отцовском ергаке и шапке, и Липа, в коротенькой шубке, с головой, обмотанной громадной шалью.

Наташа (распахивая везущийся по полу ергак). Павел! Это - глупости! Папа велел... и мы поехали тебя догонять... Сейчас же домой!.. Папа сказал, что он не сердится... и дедушка... Он вспыльчивый, но добрый... Уф! (Садится на лавку.) Стоять не могу... тяжело и жарко! (Поводит носом.) Махоркой воняет.

Лукерья. Вот уж, барышня, напугали! Сперва, как вошли, я думала - какой-нибудь барин, а как вы бабьим голосом заговорили, так у меня инда сердце зашлось.

Наташа звонко хохочет, с печки и полатей с удивлением и любопытством выглядывают старик, солдатик и Степан.

Липа (нервным голосом). Я тебя, Павел, тоже прошу вернуться... Мы живем вовсе не из милости.

Наташа (подошла к Павлу). У-у! Какие глупости! Мамочка плачет, вы ее и так обидели... и все друг друга обижали... И теперь все хохочут... Ух! Ну, Павел, будет! Погорячились, остыли и... надо ехать... Сейчас будет ужин... вафли со сливками! (Рассматривает лубочные картины на стене.)

Липа (тихо, нервно). Мы можем приехать прямо во флигель и там подумаем. (Подсаживается к брату и совсем тихо говорит ему.) Ты уедешь, а я... У меня все здесь, в деревне. Никому я не нужна, а здесь.... все-таки... (Вынимает платок и прикладывает к глазам.) Ты знаешь: у меня ничего не осталось в жизни...(Стихает.)

Общее молчание.

Лукерья (подойдя к Наташе). Папашина, что ли, шуба-то? Гляди, с обеих сторон мех-то!.. (Щупает.) Мягкая как пух. Чай, сколько она стоит?!

Наташа. Не знаю, сколько стоит... Вот подержи-ка, я из нее вылезу... (Сбрасывает на руки Лукерьи ергак, тот падает на пол.)

Лукерья (поднимая и кладя на лавку). Уж склизкий какой - так и вылазит из руки-то... (Гладит ергак.)

Павел Иванович (молчит, крутит усы, курит, потом хмуро). Чаю желаете? Кирпичного?

Лукерья (суетливо). Ах вы, гостьи дороги! Чем мне вас попотчевать-то? И чашечка-то у меня одна. (Бежит за перегородку и выносит один стакан и одну чашку.)

Наташа (очень восторженно). Давай, Липа, пить кирпичный чай! Ну! Раздевайся! (Развертывает с головы ее шаль.) Я никогда не пила кирпичного чая!

Лукерья. А вот откушайте-ка! Попытайте! Понравится ли?

Наташа (морщит нос). А вот махорочкой только надушили... (Кашляет.) В рот лезет!

Староста (на печку). Солдат! Ты, что ли, там бесперечь дымишь? Брось покуда!

Солдатик (на печке). Я уж бросил... Которые не выносят...

Старик. Махорка с непривычки-то горло выворачивает. Господа не могут ее... У них табачок кроткий, и дух от него ласковый...

Наташа (шалит). Да, дух здесь... (Морщит нос и хохочет.) Не особенно! Не ласковый!

Павел Иванович (с упреком). Наташа! Ты к ним пришла, а не они к тебе... Не надо это забывать!

Наташа. Слушаюсь! Ну наливай нам кирпичного чаю! Ух, как у меня щеки горят... (Прикладывает ладони рук к щекам.) Я кра-а-сная? (Встает, видит кусок зеркала и смотрится.) У-у... какая я рожа! (Хохочет.) Поди-ка, Липа, полюбуйся!

Липа улыбнулась и смолкла, она что-то шепчет Павлу Ивановичу.

Лукерья. Мухи летом его изгадили, а помыть-то все руки не доходят... (Наташе.) Уж какие вы, барышня, хорошенькие! Чай, все только на себя и глядите дома-то?

Павел Иванович (сестре). Я думаю, что надо наконец говорить открыто ту правду, которую много лет носишь где-то на дне души... на привязи всяких условностей и родственных отношений... (Подходит к Наташе.)

Наташа. Павел, Павел! Постыдитесь! Что же скверного сделал папа?

Липа. Потом... после... не здесь.

Павел Иванович. Не понимаете, Наташа?

Наташа. Не понимаю... Объясни!

Павел Иванович. Я не могу допустить, чтобы в моем присутствии оскорбляли моих товарищей. Надоело молчать... Все можно опоганить, все! Пусть знают, что не все прощается... Говорят красивые слова, а сами хлещут мужика по морде; пишут разные резолюции...

Липа. Оставь, Павел! Надо вернуться: могут подумать, что ты испугался...

Наташа, опустив голову на руки, собирается плакать. Павел встает, ходит и курит.

Успокоимся и поедем, а завтра подумаем и решим, как быть и что делать... (Подходит к Наташе.) Будет, Наташа! Что случилось, того не воротишь.

Наташа (сквозь слезы). Я... всех люблю... - и вас, и папу, и дедушку,- и всех мне жалко... (С досадой.) Ах, зачем это люди такие злые, так мало любят друг друга!

Кучер (входит). Стихать стало... Можно бы ехать... Мне еще полковника надо отвезти, барышня...

Наташа. Убирайся с твоим полковником!

Кучер. Как угодно... Я только сказал... Не наша лошадь, господская... (Уходит обратно.)

Староста. Под поветь бы ее надо поставить: продрогнет... (Уходит.)

Старик. Господская лошадь нежная... Простудится - кашлять будет...

Наташа начинает смеяться.

Верно, барышня! У нас в Белом Ключе у барыни лошадь была, вот этак же простудилась, и дохтор лошадиный ездил. А как лошадь померла - барыня плакала... Одинокая она у нас женщина, а душа господская жалостливая... как что - так и плачет!

Павел Иванович. Вы, говорят, эту барыню спалили?

Старик. Кто спалил? Огонь спалил. Бог послал, бог и отобрал! (После паузы, Наташе.) Ты барышня добрая... Натальей тебя звать-то?

Наташа. Натальей. Ну?

Старик. А у меня вот тут тоже девка есть... внучка. Лушкой зовут. Что-то все зябнет она... Налила бы ты ей чайку чашечку!

Девка возится в углу.

Ну чего ты? Не съедят тебя...

Наташа. На мою чашку!

Старик подходит.

Сахар туда положен, в чашку! (Липе, тихо.) Не могу пить: неприятно пахнет...

Старик (подавая чай девке). "Спасибо" скажи барышне! Внакладку тебе еще досталось! По-господски! Вот ты какая у меня счастливая! Право!

Девка пьет чай в углу, на нарах.

Павел Иванович. Хорошо, я поеду. Надо все обдумать и решить окончательно. Передам, Липа, тебе свою часть в полное владение, и делай как хочешь... Я хочу быть свободным... Не могу больше... Как хотите!

Липа (сдержанно). Там увидим... После поговорим. Не здесь. Поедемте. (Встает.)

Наташа. Прекрасно! Милый, хороший Павел! Как я вас люблю, если бы вы только чувствовали... Но ты не чувствуешь? Да? (Начинает собираться, надевает шапку.)

Старик. На попа вы, барышня, в этой шапке походите!

Кругом смех.

Наташа. На отца диакона! Ну, Павел, живо! Поедем - и все обойдется. Побранились, и будет... Помогите-ка ергак напялить!

Лукерья помогает надеть ергак.

Лукерья. Что же это вы мало погостили? И чайку не попили. Не нравится вам у нас?

Павел Иванович. Николай! Скажите, пожалуйста, нашему кучеру, что мы сейчас выходим.

Староста идет из избы.

Лукерья (любуясь Наташей). Ах, хорошенькая! Краля моя писаная!

Павел у стола звенит мелочью. Солдатик слезает с печи.

Солдатик. Дозвольте вас, барышня, спросить: жену вот я ищу...

Наташа (с хохотом). Что же, думаешь меня посватать?

Солдатик. Зачем же? Я понимаю. Женатый я.

Лукерья. Потерял законную жену!

Солдатик. Сказывают - у вас в кухарках баба есть. Авдотьей звать?

Наташа. Авдотьюшка? Да, служит. А ты ей муж?

Солдатик (радостно улыбаясь). Законный-с! Сомневаюсь только моя это Авдотья али кому другому принадлежит?! Удостовериться надо бы...

Наташа. Я ей недавно письмо к мужу писала куда-то... в Двинск, кажется.

Солдатик (с восторгом). Она самая! Авдотья!

Старик. Вы, барышня, на козлы бы его прихватили... А то он нам всю ночь спать не даст!

Лукерья. А то как же. Это уж у всех одинаково: и у господ и у нас... Все уж к законной-то сердце рвется.

Наташа (громко). Господа! Возьмем этого законного?! На козлы, вместо камердинера!

Липа (глухо). Возьмем... (Отвернулась и прячет слезы.)

Солдатик (радостно). Я сею минуту! (Хватает лапти, лезет на печку.)

Наташа. Вот наша Авдотьюшка замрет от счастья!..

Павел Иванович (вошедшему Николаю). Так вот, Николай, пусть завтра еще ваши побывают... Пусть прямо ко мне, во флигель... Окончательно столкуемся, или уж... как хотите... Поедем!

Старик. Путь-дорога! Лушка, а ты встань да поклонись...

Лукерья. Благодарим вас на ласковом слове! Когда придется, милости просим!

Староста. Столкуемся... Мужикам-то ведь тоже нельзя без земли... Сойдетесь...

Лукерья и Николай провожают гостей - уходят. Старик подходит к окну. Колокольчики.

Старик. Поехали! Солдат на козлах. Занятные они, право! Ссора вышла промежду себя...

Лукерья (вбегает). Нечего делать-то... Ах ты господи! (У стола.) И пить не пили, а хлопот наделали... Что-то у них все нелады идут с землей-то...

Старик. Что у них на уме - господь знает... Не надо, говорит, мне земли, ослобоните, говорит... А держатся. Поди вот!

Входит Николай.

Староста (с радостью). Смякли... Они подадутся. Разве можно?

С полатей свешиваются головы возчиков и Степана.

Первый возчик. Сам в руки дается...

Второй возчик. Отдаст... Не надо бумагу подписывать...

Староста. А что, господа, давайте чайку попьем! Все одно надо его выпить...

Веселый смех.

Для господ готовлен, нам вышло... Слезайте-ка! Солдат-то, солдат-то!.. (Хохочет.) Как он живо приладился! Теперь скоро у своей Авдотьи будет... Сколько он муки принял, прежде чем с женой-то ночевать!

Возчики слезают с полатей.

Лукерья. А Иван все около шестка держится... (Зовет.) Иван! Иди чайку попить - будет прятаться-то! Уехали они! (На полати.) Степан! Али спит он...

Ключников (выходит, останавливается около притолоки). Что-то я смотреть на них не могу... То есть вот так бы... Ах! Слушать я их разговору не могу - вот как!

Девка (гнусаво). Я бы чашечку одну еще выпила... (Несет свою чашку к столу.) Уж как сладко они пьют! (Облизывает губы.)

Степан (с полатей). От них сладко!

Лукерья (на полати). Не спишь? Слезай, попьешь чаю-то господского!

Степан. Была охота, да прошла...

За перегородкой начинает плакать ребенок.

Вон и младенец, видно, господского чаю захотел...

Лукерья бежит к ребенку.

Старик (подходит к столу, таинственно пророчески). Все скоро обнаружится, все объявится... Не может господь больше греха этого терпеть... Попомните мое слово: не долго ждать остается!

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Столовая в старом барском доме; с левой стороны - передняя, ведущая на черное крыльцо; здесь звонок в кухню, широкое окно во двор; с правой стороны - дверь в кабинет и винтовая лестница на мезонин; старинная громоздкая мебель: круглый стол, глубокий диван, часы в форме часовни, камин. В углу на столике - граммофон. В задней стене - дверь в маленькую библиотечную комнатку и арка в зал. Темный вечер глубокой осени. В зале темно. У потрескивающего камина сидит, кутаясь в мягкую шаль, Серафима Сергеевна. За столом Наташа и Липа говорят о чем-то таинственно. Часы медленно выбивают секунды. За стенами - ветер; где-то скрипит и стукает болтом ставень, скрипит флюгер на крыше. Полковник молча, сосредоточенно ходит по комнатам.

Серафима Сергеевна. Что это там скрипит и стукает? Неприятно!

Наташа (успокаивая). Это же, мамочка, болт у ставни... (Шепчется с Липой.)

Серафима Сергеевна. Точно все кто-то стучится.

Пауза.

Полковник (маршируя из зала). Вот ты, Липа, мне брошюру дала Ю. Либиха {Либих Юстус (1803-1870) - немецкий химик. Цитируется его книга "Химия в приложении к земледелию и физиологии растений", перевод проф. Ильенкова, изд. второе, дополн., М., 1870, стр. 75.}... Юлия Либиха, должно быть? Там есть прекрасная мысль. (Останавливается у стола и произносит словно читая.) "Уничтожение производительности полей расхищающим хозяйством положило конец и римскому и испанскому государствам". (Идет в зал.)

Наташа (тихо). Я ужасно боюсь мертвецов... а ты?

Липа делает знак в сторону Серафимы Сергеевны. Наташа прикусывает губу.

Серафима Сергеевна. Холодно у нас: зябнут и руки и ноги...

Полковник (маршируя из зала). То же самое будет и у нас. Вот поэтому-то я и говорю, что дворянские имения никоим образом не должны продаваться банком с торгов. Иначе выходит экспроприация, которой так добиваются разные социалисты... (Останавливается у стола.) Как это сказал поэт? (Припоминает.)

"Не много выиграл народ

(затрудняется),

И легче нет ему покуда

Ни от чиновных мудрецов,

Ни от начитанных глупцов...".

(Разводя руками.) Это, уж извините, про вас сказано: "Ни от начитанных глупцов, лакеев мыслей благородных". Про всех либералов и разных радикалов! (Опять идет в зал и, возвращаясь.) Что же, чай у вас скоро будет? Под Горным Дубняком, когда мы шли в атаку, почти на верную смерть, я страшно захотел стакан чаю с малиновым вареньем...

Серафима Сергеевна. Позвони, папа, в кухню еще раз!

Наташа. Я! (Бежит и сильно дергает за ручку звонка, потом пугливо смотрит в окно и на цыпочках возвращается.) Иногда мне кажется в темноте, что кто-то идет позади меня и хочет схватить...

Липа. Какая ты трусиха!

Пауза. Часы медленно бьют восемь.

Серафима Сергеевна. Восемь! Я ужасно беспокоюсь за Николая... Лучше бы уж не ездил... (После паузы.) Что же, папа, вскрывать Григория будут?

Полковник. Безусловно. Иначе нельзя предать тело земле. (Вздохнув.) Вечная память! Таких управляющих нынче мало...

Наташа (пожимаясь от страха). Авдотьюшка говорит, что ей рассказывали, как его убили... Григорий стоял на коленях и плакал, а один мужик закричал: "Молись!" - и ударил его по голове киркой! Он и покатился...

Серафима Сергеевна. Господи, какое зверство!..

Полковник (идет в переднюю, звонит и возвращается). Оглохли!

Серафима Сергеевна. Они боятся ходить по двору. Зачем было перевозить на двор?! Пусть бы там и остался...

Полковник. И не имели права трогать, пока не прибыли следственные власти...

Наташа. Я тоже боюсь ходить по двору. Он прикрыт рогожей, а одна рука, со скрюченными пальцами, выставилась... похожа на птичью ногу!

Серафима Сергеевна встает и тихо идет в кабинет и там вскрикивает. Наташа и Липа вскакивают и бегут к кабинету. Серафима Сергеевна выходит, тяжело дыша.

Мама! Мамочка! Что с тобой?

Липа. Тетя! Бог с вами!

Серафима Сергеевна. Испугалась... Показалось, что в углу... за Колиным гардеробом... кто-то стоит... Надо там огня зажечь... Боже мой! Дайте воды!

Липа подает воду, успокаивает. Полковник, откашлянувшись, решительной походкой направляется в кабинет; Наташа шагает за ним в отдалении. Полковник в самых дверях зажигает спичку и, еще раз кашлянув, входит в кабинет.

Полковник (возвращаясь, серьезно). Моя шинель висит, и больше ничего!

Все смеются.

Эти женщины всегда пугают своим визгом... Я неоднократно смотрел в лицо смерти, а вот от этого женского визга... вот видите: руки трясутся... Удивительно!

Стук в окно в передней и глухие женские голоса.

Что такое? А? (Смотрит на окружающих.)

Все притаили дыхание, стук повторяется.

Наташа (вскакивает). Ай-ай-ай! Я и забыла, что заперла дверь на крючок! (Бежит отпирать.)

Все облегченно вздыхают. В переднюю входят горничная и Авдотьюшка с самоваром; Наташа смеется, те шепчутся, нервно пересмеиваются; голос Авдотьюшки: "Страшно, чай!" Наташа идет в столовую.

Полковник (Наташе). Вот видишь, Коза Ивановна: заперла двери и забыла. Не могут же подать самовар сквозь затворенные двери?!

Горничная накрывает стол, подает посуду; Авдотьюшка, поставив на стол самовар, уходит в переднюю и садится здесь на сундук. Серафима Сергеевна садится к столу, в кресло. Всем делается веселее. По лестнице с мезонина сходит Владимир на клюке, за ним - Павел Иванович.