Чириков Евгений Николаевич - Мужики, Страница 2 - Книги

на черный день кое-что сбережет... (Опуская бумагу.) Так ведь?..

Небольшая общая пауза.

Верно?

Староста. Это действительно... который пьяница, ничего не выйдет.

Земский начальник. Да... Дале... М-мм... (Читает раздельно и внушительно.) "Поэтому мой совет крестьянину: начинать всякое дело молитвой, работать постоянно, усердно; в кабак не ходить, не сквернословить, не петь непристойных песен. Волостным и сельским должностным лицам я приказываю держать в селах порядок, составлять хлебные запасы, исполняя в точности данные мною через господ земских начальников (показывает на себя) приказания, и стараться составлять мирские капиталы на случай нужды. Должностные лица, которые сумеют выполнить указанные мною задачи, заслужат мою сердечную благодарность". (Опускает бумагу.) Слышали? Слышал, староста?

Староста. Слышал... Постараемся...

Мужики молча глядят в землю.

Земский начальник (объясняет). Некоторые полагают невозможным составлять хлебные запасы ввиду сырости зерна. Правда, хлеб бывает действительно сыр, но его легко высушить на печах и сухой уже засыпать в магазины. Беда не в том, что хлеб сыр, а беда, если нет его вовсе.

Голоса. Вот это правильно!

- В этом и дело-то!

Ключников (угрюмо). А где его взять?!

Земский начальник (объясняет). Что касается уплаты повинностей, то я уже говорил вам, что следует стараться уплачивать деньгами не от продажи хлеба, а заработанными. Хлеб же следует беречь, продавать его за бесценок не следует...

Ключников (хмуро). Нет его, хлеба!

Земский начальник. Нынче нет, а на будущий год будет! Губернатор советует не на один только нынешний год, а всегда поступать так. Понял?

Ключников молчит.

Корявый мужичонка. Это дай бог ему здоровья...

Голоса. Дай бог!

В толпе тихий говор, покашливание.

Земский начальник. Что вы там? Поняли?

Молчание.

Если что непонятно, прошу заявить!

Легкий говор.

Старик (прячась за спины других). Они говорят - в нонешний год не могут магазеи пополнить!

Земский начальник. Говори громко! Ничего не слышу!.. Кто там говорит?

Старик не выходит.

Староста (робко). Народ толкует, что нечем магазеи пополнить.

Голос из толпы. Не то, чтобы продавать, а самим есть нечего!

Ключников (насупясь). Нет хлеба!..

Земский начальник (с раздражением). А я что же говорю? Нынче бог не дал, на будущий год даст.

Голоса. Дай бог!

- Когда родится - можно...

Старик (из-за чужой спины). Большое притеснение... На ревизскую душу у нас... Когда это, размежовка была...

Земский начальник (обрывая). Что такое? Какая размежовка?

Старик молчит.

Староста!

Староста. Здесь, ваше благородие!

Земский начальник. Завтра собирай сход и объясни им, что я здесь читал и говорил!

Староста. Можно...

Земский начальник. Не "можно", а я тебе приказываю!

Староста. Слушаю... Будет исполнено... Не сумлевайтесь...

Земский начальник. Затем - все ли у вас благополучно?

Староста. Слава богу, все благополучно!

Земский начальник (строго). Нет ли каких-нибудь толков, разговоров в народе о прирезке земли?.. О том, что земля скоро к вам отойдет, и других подобных росказней?..

Некоторое волнение в толпе.

Староста! Говори правду!

Староста. У нас? У нас, ваше благородие, спокойно. Не слыхать этого... У нас народ, как тихая вода! Болтают разное, да ведь...

Земский начальник. Пусть не болтают... А кто будет болтать - немедленно сообщить уряднику.

Староста. Разве можно не заявить?!

Земский начальник. Теперь ходят по деревням и селам злонамеренные люди и обманывают народ разными вздорными слухами.

Староста. Не видать у нас этаких...

Земский начальник. Эти люди - ваши враги. Они смущают вас, пользуются вашей глупостью, невежеством и доверчивостью... Ушей не распускать, смутьянов не слушать! Если такой человек появится в деревне, хватайте его и ведите к уряднику!

Второй мужик. Не ходят у нас такие...

Корявый мужичонка. Неприметно у нас... Разя где в других местах...

Голоса. Ежели что - пымаем, ваше благородие!

- Пымаем!

Староста. Постараемся, ваше благородие.

Ключников (хмуро). Некого ловить...

Земский начальник. Знайте, что это волки в овечьей шкуре! Помните!

Староста. Будем помнить.

Земский начальник. И всем другим скажите! Ну теперь с богом, можете отправляться по домам! (Поворачивается и медленно идет по направлению к садовой калитке.)

Мужики в глубоком смущении топчутся, шевелятся, тихо направляются к воротам. Остаются старик, староста и Ключников.

Старик (пошептавшись с Ключниковым, бежит рысцой за земским начальником, держа шапку в левой руке, догоняя земского). Ваше благородие! Погодь малость!

Земский начальник оглядывается и приостанавливается у калитки сада. Ключников останавливается в отдалении и ждет чего-то.

Земский начальник. Ну! Что еще?

Старик. Разное народ болтает. (Задыхаясь от волнения.) У нас... на ревизскую душу две с четвертью десятины, а народ множится... тварь живая, ваше благородие... Что поделаешь?

Земский начальник (нетерпеливо). Ну?

Старик. Вот оно и выходит... Податься некуда... Разное болтают. Вышла будто от батюшки-царя льгота народу насчет земли... Болтают тоже, что...

Земский начальник (перебивая). Очень скверно делают, что болтают... И если ты сам будешь повторять эту болтовню, то...

Старик (испуганно). Я ничего не знаю, ваше благородие. Народ мы темный... Вот мы до вашей милости... Лучше спросить... Вы как наши начальники... Болтают другие...

Земский начальник (кричит). Староста!

Подбегает староста.

Отправь этого дурака под арест на трое суток!

Старик растерянно кланяется.

Не болтай! И другим закажи! Понял? (Хочет идти.)

Старик (со слезами в горле). Ваше благородие! Ваше благородие! За что?!

Земский начальник (оборачиваясь). Не понял? Ну посидишь и поймешь! Под арест! На трое суток! Возьми его, староста!

Старик. Ведь я что же... Я им говорю...

Земский уходит в калитку. Старик растерянно топчется на месте.

Староста. Пойдем! (Вздохнув.) Ничего не поделаешь! (Идет к воротам.)

Ключников идет позади них очень медленно, без шапки, глядя в землю. Вдруг он приостанавливается и злобно смотрит туда, куда ушел земский начальник. Из дому доносится говор, смех, и граммофон опять запевает "Меж горами ветер воет". Тогда Ключников, отмахнувшись рукой, сжатой в кулак, надевает шапку и твердой, решительной походкой идет за стариком.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Яркий весенний полдень. Боковой фасад барского дома с мезонином. Ветхая терраса с облезлыми, когда-то штукатуренными колоннами и с широкой лестницей в сад. В линию с фасадом дома - изгородь с калиткой во двор, далее - глухие бревенчатые стены кухни. В глубине за оградой - огород и пустырь, где устроена столовая для крестьянских детей. Павел Иванович сидит на террасе и, облокотись руками на перила, читает книгу. С пустыря доносится пестрый веселый гомон крестьянских ребятишек: кто-то из них плачет, кто-то бранится; звучат голоса Серафимы Сергеевны и Наташи. Городецкий выходит из дома на террасу с заткнутой за шею салфеткой, чистит зубы перышком.

Городецкий. На совещании выяснилось, что в среднем по нашему уезду на сто домохозяев приходится сорок семь целых и три десятых лошади, или, другими словами... мм... Сколько это на человека?.. Забыл, как делятся десятичные дроби...

Павел Иванович (поднимая голову). Что?

Городецкий. На сто дворов у нас сорок семь и три десятых лошади...

Павел Иванович (рассеянно). Ага! Мало... (Читает.)

Городецкий (глядит по направлению пустыря). Как они там!.. Словно пчелы в улье...

Пауза.

А что же ты, Павел, не сходишь туда... посмотреть? Ужасно люблю детвору! (Позевывает, уходя в комнаты.)

Павел Иванович, оторвавшись от книги, смотрит куда-то в пространство и потихоньку тянет песню "Стоит гора высокая", потом начинает ходить по террасе. Наташа, одетая в белый передник, с слегка засученными рукавами, "дет с пустыря в комнаты, ажитированная и кокетничающая своим необычайным костюмом. Павел Иванович смотрит на нее с ласковой иронией.

Павел Иванович. Нашла себе наконец дело?

Наташа. Правда, Павел, я похожа на горничную из порядочного дома? (Смеется.)

Павел Иванович. Душа у тебя цветет от добрых дел?

Наташа (входя на террасу). Хочу их побаловать: дать по конфетке. Они преуморительные! И любят меня ужасно! Все это очень интересно и приятно, Павел.

Павел Иванович. Так уж бог строил, чтобы доставить тебе удовольствие.

Наташа (с гримасой). Уж пожалуйста! Не острите! Ничего смешного... (Исчезает в дверях.)

Павел Иванович ходит, тянет "Стоит гора высокая". Со стороны пустыря идет Серафима Сергеевна, и за нею по пятам бабенка с мальчиком.

Бабенка (жалобно). А вот тебе с места не сойти, если он обманывает... Зря ты нас обижаешь.

Серафима Сергеевна. Как только я увидала этого мальчишку с разбитой губой, так моментально вспомнила, что он уже обедал... И вчера не хватило троим...

Бабенка. Хошь, я образ сниму?..

Серафима Сергеевна (строго). За мной прошу не ходить... Сюда нельзя лезть. Уходи!

Бабенка с мальчиком отстает и, удаляясь на пустырь, тычет мальчика в загорбок и ворчит: "Уу-у, обжора! Теперь вот и гляди, как другие жрут!"

(Медленно следует к террасе.) Одним по два обеда, а другим - ничего... (В калитку во дворе.) Федор! Поди и скажи, чтобы расходились: поели, и нечего больше там делать! Всю голову прокричали...

Кучер идет на пустырь. Авдотьюшка носит оттуда деревянную посуду, ложки, миски.

Серафима Сергеевна. Представь, Павел! Обманывают; съест свою порцию, а через десять минут опять лезет как ни в чем не бывало, словно ему не давали.

Павел Иванович. Один офицер, тетя, рассказывал... Командир спросил на смотру солдата: хорошо ли кормят? "Хорошо, ваше высокоблагородие, так что остатки бывают!" - "Куда же вы деваете остатки?" - "Доедаем, ваше высокоблагородие!"

Серафима Сергеевна. Ах, ну тебя тут! Им хоть по три порции давай - все недовольны!.. (Идет в комнаты.)

Навстречу идет Наташа с бумажным мешочком.

Наташа. Я им, мамочка, хочу - по конфетке... побаловать...

Серафима Сергеевна. Только, пожалуйста, не шоколад, который привез сегодня папа! (Идет в комнаты.)

Наташа. Монпансье, мамочка. Никто не любит... (Сходит с террасы.)

Павел Иванович (смотрит ей вслед, ухмыляется). Наташа!

Наташа приостанавливается, оглядывается.

Когда я был студентом и сидел в тюрьме, однажды ко мне на свидание пришла девушка, которая назвалась моей невестой, но которая меня не знала... И я не знал ее... Право! Она была немножко похожа на тебя... Живая такая и веселая. Она была у меня только один раз - принесла мне фиалок, и больше я никогда уже не видал ее...

Наташа. Ну?

Павел Иванович. Вот здесь, в книге, я нашел сухую фиалку. (Грустно покачивает головой.) Почти десять лет она лежала здесь, а посмотри: словно живая... словно все это было прошлым летом.

Рассматривают фиалку.

Она была немножко похожа на тебя, но... она, наверно, не кормила голодных ребятишек конфетками...

Наташа (рассердилась). А я вот кормлю! (С презрительной гримаской бежит с террасы на пустырь.)

Городецкий (выходит с террасы, тихо приближается к калитке, кричит). Федор! Федор! (Манит пальцем и отходит.)

Кучер (вбегает). Меня, барин, кликали?

Городецкий. Ты не забыл, что к поезду надо выехать за молодым барином?

Кучер. Зачем... Больше часу, как уехали, Ваську послал.

Городецкий. Вятку запрягли?

Кучер. Ее. (После паузы.) Николай Алексаныч? Мужики опять насчет лугов пришли. Что им сказать?

Городецкий. Где они?

Кучер. На канаве. Больше часу лежат. Просят вас... поговорить...

Городецкий. Скажи управляющему.

Кучер. Они с ним не желают... Вас просят.

Городецкий. Пусть идут к парадному крыльцу - я сейчас выйду.

Оба расходятся; в дверях Городецкий сталкивается с женой, идущей на террасу с листом бумаги и карандашом.

Ах, Серафимочка! Надо же смотреть!..

Серафима Сергеевна. Павел! Не разберешь ли вот эту фамилию? Земский начальник пишет, словно какой-нибудь министр! Извольте разбирать и догадываться...

Павел Иванович (берет лист). Действительно! Иван... Иван... Черт его знает? Почему это одни подчеркнуты синим карандашом, а другие - красным?

Серафима Сергеевна. Синие - это "едоки", которых, по его мнению, следует кормить, а красные - этих он исключает: могут своим трудом прокормиться. Беда мне с этими списками! Сколько неприятностей, ошибок! Кто "едок", а кто "не едок"... (Уходит, взяв у Павла лист.)

Павел Иванович. То ли дело у нас: все "едоки". Как это, тетя, удобно! Не правда ли? Никаких ошибок...

Кучер (подходит к калитке). Барыни нет?

Павел Иванович. А что?

Кучер. Там, на дворе, один больно безобразничает... Поденщина! А скажешь барину - себя очень обеспокоит...

Павел Иванович. Лучше и барыню не беспокоить. Пойдем-ка: что там? (Спускается с террасы.)

Кучер. Вас ведь, Павел Иваныч, не послушают... Они вас не боятся...

Уходят в калитку.

Наташа (идет с пустыря, ведя за руку девочку лет девяти, хорошенькую, пугливо озирающуюся). Не бойся! Марфушей тебя зовут, а?

Девочка (альтом). Да-а, Марфуткой!

Наташа. Наелась? Досыта?

Девочка. Да-а, досыта!

Наташа. Больше не хочешь? (Намеревается поласкать.) Дай я тебя поцелую! Ух, какая ты грязнуля!..

Девочка. Кабы дали, еще бы съела!

Наташа (хохочет). Это великолепно! Пойдем в кухню - там еще чего-нибудь поедим!

Девочка. А тетенька не заругает?

Наташа (со смехом). Нет-нет!.. (Влечет девочку в калитку.) Потом я покажу тебе ту машину, которая поет! (Уходят.)

Павел Иванович (появляясь в калитке, вслед ушедшим). Да, будущая красавица! И за это ей можно дать два обеда. (Идет к террасе, где появляется Городецкий.)

Городецкий (чем-то раздражен). Нет ничего глупее, как сентиментальность с мужиками! Ваши душевные разговоры о земле уже дали некоторые результаты... Они думают, кажется, что я не имею права распоряжаться своими лугами так, как это мне хочется и как выгоднее... удобнее...

Павел Иванович. Ты делай так, как нравится и удобно тебе, мы с сестрой - по-своему...

Городецкий. Нельзя этого! Если вы будете дарить свою землю мужикам, этим вы дадите им повод ждать того же и от меня, от другого, третьего... от всех нас, помещиков...

Павел Иванович. Скажи, чтоб не ждали.

Городецкий. Да они, видимо, ждут уже!

Павел Иванович (обиженно). Во-первых, я земли не дарил; я только предложил им взять нашу землю в долгосрочную аренду на льготных условиях, а во-вторых...

Городецкий. Теперь надо быть поосторожнее. Мужики фантазируют, и всякий опрометчивый шаг может повлечь большие неприятности...

Павел Иванович (прохаживаясь и скептически ухмыляясь). Ну дальше!

Городецкий. Дальше? Скверно! Скверно! Ничего хорошего, кроме арестантских халатов, для них в результате не предвидится. Каждый день приносит известия о захватах, буйствах, грабежах, а вы подливаете в огонь масла...

Павел Иванович (серьезно). Имею я право распоряжаться своею собственностью? На каком основании ты ограничиваешь мои права? И права моей сестры?

Городецкий. Бывают в истории такие моменты, когда...

Павел Иванович (перебивая). Мужики несомненно думают, что наступил именно такой момент...

Городецкий. Я говорю серьезно, и спорить, для того чтобы переспорить, не желаю!

Павел Иванович (после паузы, волнуясь). Тебя считают в земстве демократичным, радикальным, а между тем ты рассуждаешь, как самый умеренный аграрий...

Городецкий. Кем меня считают - это мне решительно все равно! Жизнь и программа никогда не могут совпадать в частностях... И только люди, изучавшие эту жизнь по книжкам да из тюремных окошек, могут рассуждать так... наивно, прямолинейно!.. Я думаю, что твоя сестра смотрит на дело гораздо благоразумнее...

Павел Иванович. Жизнь, жизнь!.. Жизнь-то именно и требует, чтобы мы с тобой поступились своими интересами... Ты вот все толкуешь о необходимости отдать крестьянам казенные и удельные земли. А там, где их нет?! Как там? У нас, например, почти нет!

Появляется Липа.

Липа. Все спорите?!

Городецкий. Скажи, пожалуйста, Липа, кто из вас придумал сдать имение мужикам по пяти рублей за десятину и на эти деньги выстроить им баню?

Павел отвертывается и смотрит в сторону, пощипывая бородку.

Липа. Вы все о том же... Не одну баню, Николай Александрович, а главное - школу, а потом и баню... Каюсь: придумала это я!..

Павел Иванович. Ты, дядя, желаешь ссориться? Отлично! Мы... мы строим бани... А вы?

Городецкий. Во всяком случае, я не буду воздвигать мужикам какие-то там бани, когда им жрать нечего... В нашем уезде сорок семь и три десятых лошади на сто дворов, а они... (Злорадно смеется.)

Павел Иванович (очень раздраженно). Опоганить можно все, что угодно! Что строите вы? Тюрьмы? Арестантские халаты? Виселицы?.. (Сердито сходит с веранды, направляясь к калитке.)

Наташа (выбегая на террасу). Опять умные разговоры? Beau frere! {Кузен! (франц.).} Вернитесь! Вот кипяток.. (Бежит следом за Павлом Ивановичем, но скоро возвращается.) Изволили разгневаться... Ты его, папа, верно, обидел?

Липа (угрюмо глядя в пол). Успокойтесь: мужики отказались не только от бани, но и от школы...

Городецкий. И отлично сделали!

Липа. Отказались и, значит, сделали по-вашему... И не стоит больше об этом разговаривать. Мы все так изнервничались, что разучились разговаривать...

Городецкий. Трудно оставаться спокойным, когда там хлеб растащили, в другом месте - лес вырубили, в третьем... А тут еще вы с вашими утопическими проектами!.. (После паузы.) Я, Липа, не ретроград! Вы с Павлом отлично это знаете. Я согласен, что народ беден, нищий, что он раб - все, что угодно... Но согласитесь, господа, что не подарками и не банями можно поправить экономическое положение народа!..

Наташа. Не горячись, папочка!

Липа. Тут, Николай Александрович, нет никаких проектов. Тут только личное дело мое и Павла... Личное! Мы не говорим, что спасаем народ... Вероятно, это сделает сам народ лучше нашего. Вы вот кормите похлебкой крестьянских ребятишек и, наверно, тоже не думаете, что изменяете экономическое положение народа?..

Наташа (с большими глазами). Что же? По-твоему, не надо их кормить? Мама делает глупо, что кормит? Глупо?

Липа. Погоди, Наташа... Не в этом дело... Прекрасно делает...

Наташа. А может быть, несколько детей умерли бы, если бы мы... Бабы маме руки целуют...

Городецкий. Вы с Павлом все хотите вылезти из собственной кожи... Отлично! Ликвидируйте свое постыдное положение землевладельцев! Снимите эту тяготу со своей души! Успокойте совесть! Продайте имение!

Липа. Кому это?

Городецкий. Да хотя бы тем же мужикам!

Липа. Не купят, Николай Александрович! Во-первых, им не на что купить, а во-вторых, они так уверены, что земля перейдет к ним без всяких покупок, что ничего не выйдет...

Городецкий. "Уверены"? Конечно, если мы сами будем давать пищу мужицкой фантазии... Вы полагаете, что, предлагая им взять землю по пяти целковых вместо десяти, вы не кружите им головы?

Липа. Но что же делать? Знать, что десять рублей нельзя брать, и все-таки брать?

Городецкий (не слушая). Если бы все помещики согласились, что земля - ничья, божья, то, конечно, все совершилось бы без пожаров, грабежей, без арестантских халатов, но...

Наташа (повернувшись на каблуках). Надоели мне хуже горькой редьки ваши споры и умные разговоры! Пойду Володю встречать. (Берет с окна простенький платочек и покрывается им по-крестьянски.) Хорошо? Идет? (Спускается с террасы.) Пойдем, Липа, Володю встречать! В поле! Колокольчиков нарвем! (Уходит, бурча что-то веселенькое.)

Горничная приготовляет стол к чаю.

Городецкий (ходит). Но ведь согласитесь, господа, что я-то, который всадил в имение все свое и женино состояние и хожу теперь в долгу как в шелку, я-то не могу согласиться, что земля - ничья, а божья? Проценты-то ведь я плачу!

Горничная. Что вы, барин, говорите?

Городецкий (сердито). Не с тобой! Наконец, я возился с вашим имением не меньше, чем со своим... Я вложил в него столько забот и труда...

Липа (с раздражением). Ну а если мы с Павлом хотим подарить мужикам свою землю. Какое тебе, дядя, дело, в самом деле? Мы живем для себя и распоряжаемся своим... Ты... ты бери десять рублей... Можешь даже двенадцать, а мы хотим по пяти! Даром хотим! И нет никому дела! Никому! (Тихо сходит с террасы, отирая платком слезы, и направляется через калитку во флигель.)

Серафима Сергеевна (входя на террасу с листом бумаги). Коля! Почему Иван Ключников вычеркнут из числа едоков? Ведь у него четверо детей?

Городецкий. А ну вас тут с едоками! (Вслед Липе.) Можете не только дарить, а даже еще от себя приплачивать за каждую десятину!

Серафима Сергеевна. Ведь ты знаешь Ивана Ключникова? Картошку в прошлом году копал у нас со своей женой?

Городецкий. Черт его знает... Иногда кажется, что взял бы и плюнул на все: и на хозяйство, и на всяких едоков, и на идейных помещиков!

Серафима Сергеевна уходит.

Городецкий спускается с террасы и, сосредоточенно думая о чем-то, ходит по аллейке сада. Из калитки выходит приказчик и идет позади Городецкого.

Городецкий (чувствует это, оглядывается). Что такое еще?

Приказчик. Надо, Николай Александрович, убрать одного поденщика... Степана из Сухого Дола!

Городецкий. Почему это? (Идет, приказчик - за ним.)

Приказчик. Произносит разные слова... За такие слова надо прямо к уряднику.

Городецкий (приятельски). Вот что, Григорий: рассчитывать ты можешь, но еще с урядниками возиться - пожалуйста, уж без этих кляуз... Я тебе несколько раз говорил, что с полицией нечего связываться...

Приказчик. Как знаете... Если такие слова оставлять без внимания, я уж не знаю... тогда уж все можно говорить, что хочешь...

Городецкий. Что же это за ужасные слова? Ругань трехэтажная? Меня, что ли?

Приказчик. Ругань - это пустяки. Разве я стал бы вас беспокоить из-за ругани?! Другое...

Городецкий. Именно?

Приказчик. Вынес я из флигеля мебель проветрить, а он, Степан, сел в кресло, ноги - врозь, и не слазит! "Пошел!" - кричу... Никакого внимания. "Не все, говорит, барам на мягком сидеть, пришло время и нам позабавиться"... И пошел, и пошел! "Земля - божья, моим потом полита, моей кровью вспоена", - и другое разное... И так везде неспокойно, а тут этакие слова произносит...

Городецкий. Откуда завелся этот господин? Давно он у нас?

Приказчик. Только второй месяц. Незаметно было... Трезвый -- степенный человек, никогда никакого себе неприличия не позволял, а тут ему немножко попало - Павел Иваныч поднесли - и нет никакого сладу! Стенька Разин, да и только! Или разбойник Чуркин какой...

Городецкий. Гм!..

Приказчик. Оставить его с такими слова невозможно: у меня - народ... Дозвольте его покуда хоть в баню запереть?

Городецкий. В баню, говоришь?.. Гм!

Приказчик. А как же иначе? В рыло дать вы тоже не дозволяете, а...

Городецкий (прерывая). Только не драться! Я сам себе этого не позволяю и тебе запрещаю... Боже тебя избави! (Грозит пальцем.)

Приказчик. Раз нет вашего разрешения, как же я могу? Никогда! Пусть лучше меня изобьют, а я пальцем не трону.

Городецкий. Сильно пьян?

Приказчик. Не шатается, ходит ровно!

Городецкий (после паузы). А ну-ка, приведи его сюда. Что это за субъект...

Приказчик. Как-с?

Городецкий. Приведи его сюда. Я с ним побеседую.

Приказчик. Как бы он... Сейчас приведу-с! (Уходит, поскрипывая сапогами.)

Серафима Сергеевна (в дверях). Чем с ними лучше, тем они хуже. (Идет к столу, за чай.) Кажется, уж делаешь для них все: и отсрочки всякие, и льготы, и кормишь, и заработок даешь хороший, и лечиться ко мне бегают... И все-таки! Полное отсутствие всякого чувства благодарности! У Виноградовых никакой пощады не дают: за все - штраф, и ничего... лучше...

Городецкий. Ну, матушка, Виноградовым я никогда не был и не желаю быть. И что там ни говори, а мужики отлично понимают, что такое я и что - Виноградов...

Серафима Сергеевна. Я начинаю убеждаться, что потрав и порубок прощать не следует. На той неделе простили, а вчера опять поймали в лесу с лыками! Маленькие молоденькие липки! Даже простой жалости к растениям нет...

Городецкий. Ты, матушка, кажется, скоро убедишься, что следует загонять мужицких гусей и поросят и потом заставлять отрабатывать убытки, как это делает и Виноградов и даже... твой родной батюшка...

Серафима Сергеевна. На что ты сердишься? Я тебе ничего не рекомендую. Я только вижу, что так нельзя, немыслимо вести хозяйство. Раньше ты все-таки давал понять, что рубить чужой лес нельзя, что мы сеем овес вовсе не для того, чтобы они пасли там свой скот.

Городецкий (сердито). То было раньше, а теперь другое... Из-за пустяков не стоит портить отношений... На грош экономии, а... а...

Из калитки идут приказчик и Степан.

Серафима Сергеевна (поднимаясь и уходя в дом). Еще какую-нибудь гадость тут услышишь... Предпочитаю не присутствовать. Чай тебе налит.

Приказчик (останавливая Степана). Погоди, не лезь! Стой здесь! Сними картуз-то: не в кабаке...

Степан. Постоим... Снимем... (Неохотно снимает картуз.)

Приказчик. Привел его... Здесь он!

Степан. Звали меня?

Городецкий. Не звал, а велел привести.

Степан. Что меня вести-то... Сам приду... Не допускали, а то...

Городецкий. Чем ты там недоволен? Платой? Пищей?

Степан. Никаких неудовольствий я вам не заявляю... А если я выпимши сел в креслу, так неужто я вам этим убыток сделал?!

Городецкий. Ты, пожалуйста, дурака не ломай!

Приказчик. А что ты говорил, когда в кресле сидел? Ну-ка! Про землю ты что говорил?

Степан. Что сказал, то и сейчас повторю. Мне отпираться нет причины. Приказчик сказал: "Как это земля этаких жуликов носит", - про меня это он. А я ему: "Земля, говорю, не ваша, а божья, и жулик тоже божий человек..." Верно! Что тут толковать? Все мы - боговы, как я, так и барин, и ты, неправильный ты человек, и все движимое и недвижимое!..

Приказчик (со злостью). Не так было! Врешь, а еще на бога ссылаешься... Потерял совесть-то?

Степан. Если ты никаких свидетелей не допустил, на кого мне, окромя бога, сослаться?

Городецкий. Ну а дальше что?

Приказчик. А не говорил ты, что земля твоим потом полита, твоей кровью вспоена? Что по этой причине неурожаи пошли?

Степан. И верно! Кто свой пот над землей проливает? Ты, что ли? Кто Россию от неприятеля защищает? Ты?

Приказчик. Да и не ты ведь!

Степан. Мой брат в сражении свою кровь пролил, а твой в монополии сидит!

Городецкий. Во всяком случае, если тебе хочется в мягком кресле сидеть, а не работать - можешь получить расчет и - с богом! (Приказчику.) Рассчитай его!

Приказчик. Пойдем... Получай и - с богом!

Входит Серафима Сергеевна.

Степан. Что я в кресле посидел- каюсь, а чтобы от работы отлынивать - это грех будет... Наплевать тому в глаза надо...

Городецкий уходит в комнаты.

Приказчик. Ладно... Иди, брат!

Серафима Сергеевна. Нечего больше разговаривать. Барин сказал тебе! И... все... уходи!

Степан (с озорством). Как же не разговаривать? Корова и та мычит...

Городецкий (в дверях, с раздражением). Получи расчет и мычи сколько твоей душе угодно!

На дворе гремят бубенчики, слышны голоса Владимира и Наташи.

Ну! Пшел!.. (Уходит в комнаты.)

Степан (отнимая руку от приказчика). А вы не цепляйтесь! Мне от бога язык дан!..

Влетает с букетом колокольчиков и зеленой ржи Наташа, за ней идет улыбающийся, в пыли и с сумкой через плечо Владимир.

Серафима Сергеевна (радостно). Приехал!.. Володя приехал!

Наташа и Владимир, обходя Степана, идут на террасу; Владимир целуется с родными.

Наташа. У него, мама, эспаньолка выросла! Видишь? (Берет брата за подбородок.)

Степан (у калитки, оглянувшись). А запирать человека в баню не можете! Крепостное право прошло!

Городецкий (в дверях, выходя из терпения). Я тебя отправлю к земскому начальнику!

Серафима Сергеевна. Коля! Перестань! Сдерживайся... Не унижайся...

Степан. А еще образованные! (Подталкиваемый приказчиком, скрывается за калиткой.)

Наташа. Какой грубый!

Неловкая общая пауза.

Владимир (целуясь с отцом). Что, и у вас мужички пошаливать начали? Вот тебе и добрые отношения!

Городецкий (строго). К твоему огорчению, пока все благополучно: не ограбили, не сожгли и не убили...

Владимир пожимает плечами.

Наташа (мягко ласкаясь к отцу). Какую ты, папочка, ерунду говоришь! На тебе колокольчик в петличку... Тебя Гладстоном {Гладстон Уильям Юарт (1809-1898) - английский государственный деятель, один из лидеров либералов, в 1859 г. министр финансов.} называют, а Гладстон, говорят, всегда носил цветочек...

Серафима Сергеевна. Ты, отец, напрасно говоришь таким тоном эти несуразные вещи...

Владимир. Да пусть... Папа, видимо, раздражен чем-то...

Городецкий. Они - народ прямолинейный. Летают, как галки. Для приближения к будущему строю будет, матушка, небесполезно, если все это случится с нами...

Владимир. Все это, папа, либеральные парадоксы...

Наташа, встав позади брата, щекочет ему щеку колосом.

Брось, чертова кукла!

Серафима Сергеевна (с упреком). Володя! Кель выражанс!!!

Городецкий (с улыбкой). Это очень демократично. Социал-демократично! (Уходит в комнаты.)

Владимир. Однако какой отец сердитый... На что он обиделся... Я, кажется, ничего не успел сказать!

Серафима Сергеевна. Сегодня он с утра рассердился... Что-то у него там с мужиками из-за лугов вышло.

Наташа (стоя позади брата). У-у! Какая у тебя, Володечка, шея! Как голенище! (Хохочет.)

Владимир (отстраняясь). Постой! А где же Павел? Липа? Живы они?

Наташа (весело). Вели умные разговоры и все разбранились!

Серафима Сергеевна. Они - в своем флигеле. Мы, Володя, теперь все ссоримся... И ты попал как раз в такое время, когда мы расходимся по разным половинам...

Владимир (встает). Я вас помирю около самовара! Тут-то, вероятно, не выйдет никаких разногласий...