Чириков Евгений Николаевич - Мужики, Страница 5 - Книги

div>

Павел Иванович. Все-таки ты поосторожнее... Не споткнись!

Владимир. Как это кстати вышло, что ты когда-то занимался медициной!

Павел Иванович. Я в Сибири практиковал. На триста верст в окружности у нас не было ни одного врача, и я, брат, был у якутов своего рода знаменитостью!

Наташа. У тебя, Павел, говорят, даже роман был с якуткой?!

Липа (останавливая). Наташа! Тсс!.. (Грозит пальцем.) Не надо об этом!

Наташа (тихо). Нельзя? (Делает гримасу.)

Полковник. Ну что, как твоя нога, анархист?

Серафима Сергеевна. Лучше, Володя?

Владимир. Прекрасно!

Павел Иванович. Его счастье: попади пуля чуточку ниже - остался бы хромым!

Полковник. И пенсии не дали бы, брат! Эти сражения не одобряются...

Серафима Сергеевна (прислушиваясь). Погодите-ка! Кажется, колокольчики? Нет. Послышалось...

Наташа. Это, мамочка, в часах пружина звенит... всегда...

Горничная. Ведь они поехали, барыня, без колокольчиков! На бегунках.

Серафима Сергеевна. Да... я и забыла... И зачем только было ехать!

Полковник. Пожалуйста, не нервничай! Не ехать было нельзя: повалили около двухсот дерев строевого леса... Если не принять мер, то от вашего леса останутся одни пеньки!

Серафима Сергеевна. Ах, да бог с ним, с лесом!

Владимир. Ничего не поделаешь. Температура народного терпения поднялась до точки кипения...

Павел Иванович. Идет волна... И ничем ее не запрудишь.

Полковник (сердито). Ну конечно! Сперва - лес... "бог с ним, с лесом", а потом и земля... Это уж мы слыхали... И, конечно, бог с ним, с дворянством! И его не нужно... Ваш капитализм садится на нашу шею и гонит в омут анархии, разрушений и всяких безобразий.

Владимир. Не из той, дедушка, оперы!

Полковник. Вот у вас там пишут о надстройках. Вот все эти безобразия: забастовки, уличные драки, грабежи - вот все это и есть надстройки! Не ухмыляйтесь... Ничего смешного. Только будьте спокойны: все эти надстройки легко сломать, снести. И останется прежний крепкий фундамент. Старинный фундамент.

Владимир. Очень старинный! Прогнил!

Полковник. Не прогнил... Фундамент крепкий, старинный, каких нынешние архитекторы не умеют и строить.

Владимир (насмешливо). Липа! Ты бы перестала давать дедушке брошюрки! А то в конце концов он сделается марксистом!

Полковник (строго). Я слишком стар, чтобы менять свои убеждения! А что ваши забастовки устраивают жиды - в этом нет никакого сомнения!

Наташа. Дедушка! Не горячись! Садись, вот твой чай!

Серафима Сергеевна. Папа! Это неправда... Перестаньте повторять чужую ложь!

Полковник. Правда! Им все хочется забрать нашу империю в свои руки, - вот и забастовки!

Наташа. Ну а Володя? Ты скажешь, пожалуй, что Володя тоже жид?!

Полковник. Не суйся прежде отца-матери! Володя! Володя - жертва своей глупости...

Владимир. Ого!

Полковник (Владимиру). Попробовал нагайки? Вкусно? Потомственный дворянин! Как это благородно!

Липа. Бить людей нагайкой?

Полковник. На этот раз приехал хромым, а вмешаешься еще раз в уличные скандалы, кривым можешь вернуться...

Владимир. Случается...

Полковник. Да это уж поверь мне!

Наташа. Ты, дедушка, ужасно любишь пророчествовать! Словно ты рад, что Володе прострелили ногу...

Полковник. А как же иначе?!

Липа возмущенно отходит в сторону.

Наташа. Злой ты! (Встает из-за стола.)

Полковник (подходит к Наташе). Коза губы надула...

Наташа. Убирайся от меня! Не хочу с тобой... (Отвертывается и отходит.)

Павел Иванович. Милые бранятся... (Пройдясь по комнате, садится на диван.)

Большая пауза. Липа с Наташей тихо говорят в стороне о чем-то.

Наташа! Сыграйте-ка лучше что-нибудь... На прощанье? Завтра я уеду, и бог знает когда увидимся...

Наташа. Боюсь... Там темно...

Владимир. Что это, Натуся! Ты ведь не ребенок... постыдись!

Липа. Пойдем вместе... (Берет ее под руку, идут в зал.)

Наташа (оглядываясь). Что сыграть? "Марсельезу", дедушка, хочешь?

Полковник. Ну конечно!

Серафима Сергеевна. Папа не любит...

Владимир. "Марсельезу"!

Наташа. Назло дедушке сыграю "Марсельезу".

Полковник. А мне наплевать! Решительно все равно!

Наташа играет в зале "Марсельезу" и вместе с Липой подпевает. Владимир встает и, дирижируя клюкой, затягивает вдруг громко: "Вставай, поднимайся, рабочий народ!"

Ну, ты! Пожалуйста, не махай палкой! Демагог! Здесь не улица...

Серафима Сергеевна. Володя! Оставь!

"Марсельеза" обрывается; Наташа играет элегию. Липа подсаживается к брату; они ведут интимный разговор.

Липа (грустно). Ты уедешь... я останусь одна...

Павел Иванович (очень нежно). Пиши мне чаще... Не скучай. (Берет ее руку, ласкает.)

Липа. Скучать не буду, Павел... Некогда... Может быть, удастся эту... воскресную школу. Уйду с головой... Они меня любят, Павел! И это дает силы... и радость...

Павел Иванович. Хорошая ты, Липка! Право...

Пауза.

Липа (смущенно). Я тебя попрошу об одном... Может быть, это сентиментально, но... когда будешь в Петербурге... (Обрывает.)

Павел Иванович. Ну?! Что сделать в Петербурге?

Липа. Сходи на... к Васе на могилу...

Павел Иванович. Хорошо...

Липа. Отнеси ему венок из живых цветов... Он любил астры... Сделай это... Очень прошу! (Склоняет голову, прячет слезы.)

Павел Иванович. Схожу... Непременно! (Встает и взволнованно ходит по комнате.)

Полковник (Павлу Ивановичу). Отъезжаешь? Решил? А Липа?

Павел Иванович. Липа не хочет. Остается... Не хочет бросать деревню... Работать здесь хочет.

Полковник. Было бы тебе известно. Я вчера видел Виноградова, целиком все имение он купит, но один лес - не желает... Рубят теперь лес... ваши милые мужички.

Павел Иванович. Не желает - не надо... Ничего не поделаешь.

Наташа выходит из зала.

Горничная. Можно мне, барыня, в кухню идти? (Улыбается.)

Серафима Сергеевна. Тебе нечего там делать...

В передней Авдотьюшка проявляет беспокойство.

Горничная. Авдотье надо в кухню, а одна она боится идти!

Авдотьюшка (жалобно, из передней). Боюсь я, барыня! (Приближается к дверям.) Что-то вот трясется во мне... Словно подняла чего не под силу...

Полковник (строго). Что же это в тебе трясется?

Все смеются.

Авдотьюшка. Боюсь! На дворе темно, как в печке. Я и так давеча чуть не померла от страху-то... Бегу по двору, вдруг - человек предо мной... (Очень таинственно и взволнованно.) Словно из земли вырос... Я так и обмерла. (Нервно смеется.)

Горничная. Дура! Это, верно, был десятник, который покойника караулит, а она думала - разбойник! (Смеется.)

Авдотьюшка (таинственно). Нашто десятник? Разя я не знаю десятника? Десятник в кухне сидел... Я подумала - студенты пришли забастовку делать!

Серафима Сергеевна. Не болтай пустяков!

Владимир. Я, Авдотьюшка, студент тоже... Меня не боишься?

Авдотьюшка. Что мне вас бояться...

Горничная. Они студентами называют мужиков, которые усадьбы громят. Не понимают.

Авдотьюшка. Да, это которые господ выжигают. Вечор какой-то приходил, так сказывал: "Ждите, говорит, гостей!" Я этто его и спрашиваю: каких таких гостей? А он и говорит: "Студенты придут забастовку вам делать!"

Полковник. Что же ты, дурища полосатая, не пришла и вовремя не сказала?!

Авдотьюшка. Кто их знат... Ничего я не знаю...

Полковник. Пусть кучер сейчас же едет верхом ко мне в имение! Пусть мои стражники немедленно скачут сюда!

Наташа (с нервным смешком). Никто не придет... Нас мужики любят... Мы для них все делаем... и папа им всякие льготы дает... и... и кормим... За что нас? Все ты выдумала! Не смей!

Авдотьюшка. Что мне выдумывать-то? Я икону сниму, ежели вру... А вот говорят еще, что управляющий-то живой: рукой будто шевелит... Бают, видели, как он кулак сжимал!

Серафима Сергеевна (раздраженно). Убирайся вон!

Владимир. Мама! На что сердишься? Разве она виновата...

Наташа. Она всегда так! И вчера... наговорит, напугает, а потом я спать не могу... (Тихонько плачет.) Пусть уходит!

Липа подходит к ней, успокаивает.

Серафима Сергеевна (горничной). Поди и проводи эту глупую бабу.

Полковник. Пусть кучер немедленно скачет ко мне за стражниками! Поняла?

Авдотьюшка. Поняла.

Горничная. Я прикажу, барин!

Горничная уводит Авдотьюшку. Продолжительная пауза. Серафима Сергеевна утирает слезы. Павел Иванович ходит по комнате. Владимир звонко помешивает ложкой чай в стакане.

Павел Иванович. У всех вас измотались нервы... Поскорее перебирайтесь в город, чем жить под вечным страхом...

Серафима Сергеевна (сквозь слезы). Я прошу Николая скорее перевезти семью. Отделывают квартиру. Зачем? Лишь бы поскорее... (Замолкает.)

Владимир. Мама, мама! Сдержи нервы! Не надо, не распускайся!

Полковник (Владимиру и Павлу Ивановичу). Это вы все! "Волна, волна! Идет волна!"

Владимир идет в библиотеку и роется там в книгах. К нему уходит и Липа.

Павел Иванович. Ведь это говорилось вообще... Здесь может и не быть ничего... (Ходит взад и вперед по комнате.)

В окнах зала - зарево пожара.

Полковник. Дайте мне полсотни казаков, и никакой волны не будет. Глупо церемониться... (Передразнивает кого-то.) "Как можно! Нам стыдно обращаться к оружию против безоружного мирного населения!" Хорошо мирное население!

Пауза.

Павел Иванович (увидя зарево). Господа! Что такое?! Зарево? (Торопливо идет в зал.)

За ним - Наташа и полковник.

Серафима Сергеевна (поднимаясь, с ужасом). Где? Где? Близко?! Володя! Липа! Там - пожар!..

Владимир ковыляет на клюке в зал. Липа бежит туда же.

Близко! Близко! Господи! Где же отец?! Зачем он уехал... Что делать?! (Почти в истерике.) Подите сюда!

Вбегают Наташа и Липа.

Наташа. Мамочка! Не волнуйся! Далеко, дальше кирпичных сараев.

Липа. Тетя! Ничего опасного... Право...

Дают ей воды, мочат виски и сами почти плачут.

Полковник (очень распорядительно). Серафимочка! Прежде всего - спокойствие! Не волнуйся... Иди в спальню и ляг... Уведите мать... А я сейчас...

Серафима Сергеевна. Я в кабинет. На диван... Ты, папа, не уходи... Не пускайте его!

Липа и Наташа уводят Серафиму Сергеевну в кабинет. Полковник взволнованно идет в переднюю и сильно звонит, вызывая прислугу. Павел Иванович и Владимир задумчиво идут из зала и тихо говорят между собой.

Павел Иванович. Подожгли...

Владимир. Подожгли.

Павел Иванович (очень тихо). Надо увезти женщин.

Подходит полковник, и все трое о чем-то тихо и торопливо совещаются. Из кабинета выходит Липа, вопросительно смотрит в зал, где все ярче разгорается зарево.

Липа (вслушиваясь и идя на цыпочках к группе мужчин). Вы ничего не слышите?

Все слушают. Чуть слышен доносимый ветром набат.

Павел Иванович. Это набат... в Городецком.

Владимир (тихо). Куда же поедешь? На станцию - мимо завода... Опасно...

Полковник. Все - ко мне! (Идет в переднюю и снова звонит в кухню.)

В переднюю вбегает горничная.

Горничная (хочет говорить громко, полковник останавливает жестом). Кирпичный сарай горит.

Полковник (приказывает). Сию же минуту лошадей! Одну в тарантас, а другую... хоть в телегу... все равно! Живо!

Горничная убегает.

Липа! Приготовь Серафимочке пальто, плед... На дворе ветер. Живо! Все!

Липа. Вы, господа, думаете, что...

Полковник. Некогда думать! Собирайтесь! (Делает руками какие-то жесты.)

Павел Иванович. Стоит ли, господа?

Владимир бежит в библиотеку и тащит оттуда охапку книг.

Владимир. Заберу редкие книги. (Кладет на пол и снова идет в библиотеку.)

Липа и Павел Иванович тихо скользят по комнатам, складывая в одну кучу одежду, калоши, башлыки. Полковник ходит и заглядывает то в зал, то в кабинет и приговаривает: "Живо! Живо!"

Наташа (выходит из кабинета и останавливается, с ужасом озираясь вокруг). Что? Зачем?! Вы думаете, что... А как же папа?

Тихо, глухо. Доносится набат и едва слышный неопределенный шум.

Что это?

Авдотьюшка (вбегает в переднюю, запыхавшись). Идут они... Едут... Телег, телег едет! Что будем делать-то! Голубчики!

Наташа. Кто? Зачем?

Авдотьюшка. Барышня! Милая! Что делать-то будем? Они идут!..

Общее замешательство. Наташа бежит к матери, Липа одевается. Полковник, надев калоши, идет к кабинету.

Полковник. Оденьте мать! Владимир! (Авдотье.) Помоги одеть барыню! Живо!

Павел Иванович и Владимир идут в кабинет, под руки выводят Серафиму Сергеевну, усаживают на стул и одевают.

Есть какое-нибудь оружие? Оружие есть?

Павел Иванович (спокойно). Не надо оружия! Нас не тронут...

Наташа (в ногах у матери). Мамочка! Они убьют нас...

Горничная (вбегает). Едут мужики... Подвод, подвод! В сад все выходите, в беседку всем надо...

Авдотьюшка. А из сада-то огородом в луга... В сено заройтесь!

Полковник. А лошади готовы?

Авдотьюшка (машет рукой). Все разбежались!..

Все торопливо одеваются. Слышен стук двойных дверей на террасу, замокших и неотворяющихся. Шум многосотенной толпы, крики, смех и гармоника.

Господи! Никак, на дворе уж!

Серафима Сергеевна (бессильно опускается в кресло). Поздно уж... Не могу... Ноги не слушаются... Где Коля? Коля, Коля!

Дверь в передней отворяется, врывается нестройный шум голосов, и входят трое: Ключников, старик и Степан из Сухого Дола.

Полковник (приосаниваясь). Кто вы такие, и что вам надо?

Степан. Люди мы! Хрещеные!

Полковник. Кто вас звал?

Ключников (угрюмо). Сами пришли! Ждали, что позовете, - не дождались...

Старик. А вы постойте! Ничего не сказамши, вздорить начали. (Выдвигается вперед.) Ты, енерал, нам не нужен... покуда.

Староста (входит, молится богу). Еще здравствуйте! (Кланяется.) Здравствуй, Павел Иваныч! Как у нас тут дело-то?

Старик (Степану и Ключникову). Погодьте! Вот староста должен поговорить... А свару зря нечего делать...

Староста идет в глубь комнаты, подает Павлу Ивановичу руку.

Полковник. Ты староста?

Староста. Я... (Заметив Липу.) Барышня! Мое почтение! (Подает Липе руку.)

Полковник (строго). Как же это? Ты староста, а закона не знаешь!

Павел Иванович (полковнику). Не кричите! Не кричите! Дайте - я буду с ними...

Староста. Обчества, Павел Иваныч, приговора составили: землю у вас всю отобрать, а вам только под усадьбу, чтобы летом было где разгуляться, десять десятин оставляют. Это раз! А потом...

Полковник (издали). Незаконный приговор!

Ключников. Законы господа писали... для своей пользы! Вот что!

Степан. Свои законы сделаем!

Наташа и Серафима Сергеевна плачут.

Старик (приближаясь к плачущим). Что вы зря плачете? Вы бы пошли в опочивальню, а мы потолковали бы промеж себя... с вашими мужиками...

Полковник. Жгете, грабите - и плакать не надо?

Степан (окрик). Помолчи! Будет ломаться!

Серафима Сергеевна. Папа! Оставьте!

Наташа. Дедушка! Молчи, ради бога!

Владимир подходит к полковнику и, взяв его под руку, говорит что-то и отводит в библиотеку.

Староста. А вы погодите! Разберемся! Ты, енерал, не кричи, да и ты, Степан, тоже... послабже! Вот я вам, Павел Иваныч, приговор объявляю... Обчество Городецкое, Сухого Долу и Никифоровки... Десять десятин вам под усадьбу... Всем, стало быть, - делитесь промежду себя как хотите... И еще две десятины леса и две лугов...

Павел Иванович. Садись!

Староста и старик садятся у стола, Степан - на диван. Ключников стоит без движения, уставивши глаза в землю.

Приговор, говорите... Вы меня знаете... Я вас никогда не обманывал... Мы с сестрой... Мы хотели вам только добра... Не верите... ваша сила... и ваша воля...

Ключников (вызывающе). Да, уж не без этого! Довольно вы над нами покуражились.

Павел Иванович. Дайте договорить! Надо же выслушать! Я никогда не был вашим врагом!

Старик (вскакивая). Погодь, Иван!

Староста. Пущай скажет! Что вы?! Говори, Павел Иваныч! Тебе верим.

Полковник (кричит из дверей библиотеки). А земский начальник утвердил ваш приговор?

Степан |

Ключников |(вместе). Не пугай! Не страшно!

Полковник. Вот как!

Степан. Этак! Поговори там...

Полковник стушевывается.

Павел Иванович. Мы с сестрой предлагали вам свою землю взять почти даром. Почему вы не хотели? Берите!.. Берите даром... Мы с сестрой ничего вам не скажем... А приедет начальство и распорядится по-своему: отберут у вас обратно и вас будут судить... Потом уже нас не вините!

Старик. Судить, так судить... всех!

Ключников. Уж конечно! Вы друг за дружку крепко держитесь! (Ударяя кулаком по столу.) А манифест знаешь?!

Полковник испуганно выглядывает из библиотеки. Серафима Сергеевна и Наташа опять начинают плакать.

Где он? Нашто его прячете? Жулики, а не господа!

Липа (со слезами в голосе). Иван! Мы ничего не прячем! Ничего! Разве я вас обманывала когда-нибудь?!

Староста. Не зевай! Не в кабаке...

Старик. Что зря кричать?.. Испугал баб... Эх! Шли бы они на свою половину!

Староста. Лимпияда Ивановна! Мы против тебя ничего не имеем... Верно оно. Идите-ка все с богом! Чаво тут? Дело не женское...

Липа уговаривает уйти Серафиму Сергеевну и Наташу.

Серафима Сергеевна (поднимаясь с кресла). За что? Разве мы вам не помогали в нужде? Мы всегда делали для вас все, что могли... А вы пришли и оскорбляете. Грех вам...

Наташа (гордо и робко). Кормили ваших ребятишек... Папа всегда за вас заступался.

Наташа, Липа и Владимир уводят Серафиму Сергеевну в кабинет.

Ключников. Покормили - и будет! Мы вас, может, больше тысячи годов кормили! Нас едоками...

Старик. Брось, Иван!

Староста. Оставь, говорю!

Ключников. Нас едоками зовете, а сами бесперечь жрете!

Полковник (проходя из библиотеки в кабинет). Что только творится в России - понять невозможно...

Степан. Не понимаешь? А еще енерал!!! (Кричит хрипло.) С голоду, что ли, нам помирать? Сколько вас, а сколько нас?

Ключников. Захотим - всем вам отставку дадим!

Полковник (из двери). Я уже, голубчик, и без того в отставке, стало быть...

Липа тянет его за руку в кабинет.

Старик. Ах ты боже мой! Будет вам зря толковать!

Павел Иванович (встает). Давайте тихо, без крику...

Владимир выходит из кабинета.

Староста. Верно! Будет! Садись, Павел Иваныч... Так касательно земли вам сказано. Вам она ни к чему... Нашто вам?

Ключников (сердито, но тихо). Попашите ее вместе с нами, а так нечего вам и за землю держаться!

Староста. Теперь обчества приговора сделали... Так что теперь время тяжелое, голодное, а у вас, промежду прочим, хлеб в амбарах крысы едят... приговор такой, чтобы хлеб этот у вас отобрать... для народа... Согласны?

Павел Иванович. Что же я могу сказать? Все равно ведь возьмете.

Степан. А то, думаешь, оставим?

Староста. Уж ничего, Павел Иваныч, не сделашь... Надо уж по-хорошему... Пожалуйста, распорядитесь ключи от амбаров выдать!

В переднюю вваливаются человек десять мужиков и с ними Лукерья с грудным ребенком на руках. Часть мужиков входит в столовую. Лукерья с любопытством заглядывает туда из-за косяка.

Корявый мужичонка (с гармоникой под мышкой, весело). Принимайте гостей!

Второй мужик. Мир честной компании! Павлу Иванычу! Владимиру Николаичу! (Оборачивается к передней.) А вы идите! Чего боитесь?!

Входят еще несколько человек; трое и с ними девка и Лукерья остаются в передней. Входя, все кланяются и осматривают комнату и мебель, заглядывают в зал; один тычет пальцами в клавиши и пугается; двое шепчутся в уголку, около граммофона, переговариваются, смеются все смелее.

Староста. Потише, православные! Так ключи пожалуйте уж!

Павел Иванович. Ключи? (Беспомощно озирается.) Где же ключи? Володя! Где ключи?

Владимир. Не знаю... Неизвестно... Были у управляющего, а теперь неизвестно... (Идет в кабинет.)

Полковник выходит из библиотеки.

Полковник. А-а зачем сарай-то подожгли? Ну хлеб... я понимаю, а сарай чем вам помешал?

Корявый мужичонка. Сарай зажгли для свету... Не зря же! Темно было ехать.

Второй мужик. Заместо лампы!

Общий смех. Корявый мужичонка берет аккорд на гармонике.

Корявый мужичонка. Вот она, грош дана! Сыграл бы, да некогда!

Староста. Не играй! Может, у них которые не любят...

Владимир (идет из кабинета). Никто не знает, где ключи...

Полковник. Ну а кто из вас управляющего убил? За что? У него - жена, дети...

Ключников. А у нас, думаешь, нет этого добра?!

Степан. Они нас за людей не считают. Мы скотина. Хуже скотины!

Павел Иванович. Неправда. Неверно. Городецкие мужики нас знают. Кто из них скажет, что я крестьян за людей не считаю?

Староста. Зря болтают... Это, Павел Иваныч, действительно... Мы против тебя ничего не имеем... Зла против тебя и Лимпияды никто в сердце не носит...

Лукерья (из передней). Про них этого нельзя сказать! Грех...

Корявый мужичонка. Правильно!.. Ты человек душевный... Дал бы мне стаканчик водки, я бы тебя век не забыл... Страсть охота!

Кругом смеются.

Голоса. Чай, им не жалко...

- По-хорошему надо!

Владимир достает из буфета графин с водкой, хлеб, чашки. Выпивают. Пьют за здоровье Павла Ивановича и Владимира; водворяется веселое настроение, и пропадает первоначальный страх у женщин. Те выглядывают из кабинета, жалобно как-то улыбаются и снова прячутся.

Степан (усаживаясь в кресло). Вот и сел! И ничего не сделать!

Корявый мужичонка (подняв книгу, вырывает листок и делает себе цигарку). Прикурить следует!

Владимир. Эх! Напрасно вы книгу рвете! Хорошая книга... Я лучше вам...

Корявый мужичонка. Я ведь маленько! У тебя их вон сколько! Гора!

Владимир. Я лучше папиросу бы дал вам! (Раскрывает портсигар.)

Корявый мужичонка берет папиросу, еще двое-трое подходят и берут.

Степан. Что, Павел Иваныч, не любишь, когда я в креслу сажусь?

Павел Иванович. Сделайте одолжение - сидите, пожалуйста!

Степан. "Сидите", "пожалуйста"! А как в прошлом году посидел на твоей кресле, так в каталажку запрятали? (Встает, пинает ногой кресло, -- оно падает.) Видел? Я, брат, помню! Не забыл!

Старик и староста уговаривают Степана не шуметь.

Степан. Довольно посидели, теперь мы - на мягком, а вы подите на снегу посидите! Да! На снегу тоже мягко!

Ключников (громко). Насчет земли надо от них расписку взять!

Голоса. Верно!

- Пусть дадут отказ!

Ключников. Пущай отрекутся, чтобы опосля не кляузничали!

В толпе гул удовольствия. У Лукерьи плачет грудной ребенок.

Корявый мужичонка. Младенец! Хрестьянский! Не плачь, не плачь! Теперь, брат, сам помещиком будешь!

Смех в толпе. В переднюю входят двое мужиков и кричат: "Ключи скорей! А то разобьем!" - и исчезают.

Степан (встает, проталкивается к выходу). Какие там ключи! (Показывает кулак.) Вот он, ключ. (Уходит.)

С ним уходят стоявшие в передней.

Староста (ласково). Лучше бы отдали без шкандалу! Все одно возьмут! Не удержишь... Лучше по-хорошему бы!

Голоса. Ладно и так!

- Пес с ними!

Староста. И касательно земли: пусть ты с сестрой насчет своей земли отдельный документ выдадите, а Миколай Лександрыч касательно своей... по форме... Согласны, мол, и обязуемся... прочее такое... Правильно надо.

Ключников. И чтобы больше никакого разговору! А раз от своей подписи откажутся - хуже будет! Все одно не житье вам здесь... Всех, как вшей из рубахи, выжарим.

Корявый мужичонка. Все одно, подадитесь.

Ключников. А манифест прятать - это которые без совести! Да! А еще господа!

Павел Иванович. Я ничего не прячу...

Старик (Павлу Ивановичу). Как его, хромого-то барина, звать?

Староста. Володимер.

Старик. Володимер, принесь-ка сюда бумагу, чернильницу, всякий струмент.

Второй мужик. Сами пусть напишут! Собственноручно! Отдаем, дескать, землю в полную собственность, с лесом и лугами и всяким угодьем.

Голоса. Скотину отобрать!

- Знамо, отобрать!

Второй мужик. И со всем скотом, который держим в экономии, в пользу хрестьян... трех обчеств... И все, дескать, за землю и прочее сполна с хрестьян получили, в чем и расписуемся.

Полковник. Это с кого же получили? Когда?

Ключников (раздраженно). Как - с кого? С кого вы аренду брали? Сколько годов вытягивали? Больше того и земля ваша не стоит, что с нас получили... Когда? От веку веков - вот когда! И с банку получили, и с нас! Какого вам лешего еще надо? Али опять на выкуп хотите?! Прошло! Вот! Возьми! (Показывает кукиш.)

Полковник отворачивается и пожимает плечами.

Голоса. Правильно!

- Все свое из земли вынули!

- Больше вынули!

- Нечего с ними толковать! Требовать!

Владимир приносит из библиотеки бумагу, чернильницу, ручку, кладет на стол.

Староста. Ребята! Тише: условие будем писать!

На дворе страшный шум, там громят амбары и увозят хлеб.

Что это народ шумит?

Старик. Амбары ломают... Надо было ключи отдать, тогда бы этого беспорядку не было!

Полковник. Вот ты - старик, скоро пред судом божиим предстанешь...

Старик. Ничего не сделать... И ты не молодой: вместе, верно, преставимся...

В толпе одобрение.

Полковник. Что ты скажешь господу? Он тебя спросит: "Зачем, старик, в разбойничье дело впутался?.." Что ответишь?

Корявый мужичонка. Чай, и за нас, хрестьян, кто-нибудь на небе-то заступится? Неужто и там (показывает на потолок) опять вам же, господам, послабление будет, а мы, мужики, на вас пахать будем?

Общий смех.

Староста (аккуратно разделяет бумагу). Будет вам. Повремените!

Полковник. Там, брат, пахать никому не придется... Все сравняются...

Ключников (со злобой). А здесь равняться не жалашь? Енералом хошь остаться?.. Ловкий!

Владимир и Павел Иванович ухмыляются.

Староста. Ладно! Будет уж... Пиши, Павел Иваныч!

Павел Иванович (берет ручку). Чудаки... Ну! Что писать? Говорите!

Ключников. А ты не прикидывайся! Будто не знашь?!

Старик. Небось с нами условие писать, так хорошо знаешь, как его надо написать.

Староста. Пиши: сего года, числа... которое у нас число-то... семнадцатое? Мы, нижеподписавшиеся, помещики Городецкого хутора... Поминай всех: Миколай Лексаныча, жену его, себя, сестру и других сродственников. Написал?

Павел Иванович (пишет. Пауза). Написал.

Корявый мужичонка. И енерала-то припиши! Заодно!

Кругом смех.

Полковник. Бумага все стерпит.

Староста. Не надо его! Он - другой волости! Там другие будут отбирать... Пиши, Павел Иваныч!

Павел Иванович. Ну?

Староста. Все мы, нижеподписавшиеся, которые по доброй воле, без принуждения решили исполнить хрестьянскую волю: оставить себе - под усадьбу, сад, огород и другое хозяйство - десять десятин; из лесу две десятины строевого и две десятины лугу заливного. А всю остальную землю, луга и лес, какой незаконно владеем с воли императора Лександра II, согласны вполне возвратить хрестьянам по принадлежности... В чем и подписуемся...

Павел Иванович пишет, му