Аверкиев Дмитрий Васильевич - Каширская старина - Книги

Д. В. Аверкиев

Каширская старина

Драма в пяти действиях

Русская драма эпохи А. Н. Островского

Составление, общая редакция, вступительная статья А. И. Журавлевой

М., Издательство Московского университета

OCR Бычков М. Н.

Ищи коня за рекой, а дворянина на Кашире.

Пословица

Действующие лица

КОРКИН ПАРФЕН СЕМЕНЫЧ

богатый вотчинник*.

ВАСИЛИЙ

сын его, молодой царский сокольник.

БОРОДАВКА ИВАН СИЛЫЧ

помещик небогатый, Коркину ближний сосед.

САВУШКА

однодворец* сын названого брата Ивана Силыча.

АБРАМ

Савушкин

брат двоюродный.

ЖИВУЛЯ

подьячий.

ПЕТРУНЬКА Пелепёлихин сынишка.

ДВОРЕЦКИЙ

Коркина.

СЛУГИ, ГОСТИ, МУЖИКИ, ПАРНИ

Коркина.

ДАРЬИЦА

Ивана Силыча жена.

МАРЬИЦА

дочка Иванова.

ГЛАША

сирота, с Марьицей выросла.

ПЕЛЕПЁЛИХА

у Коркина ключница.

ДУНЬКА

его же сенная.

ГОСТЬИ, ДЕВУШКИ, БАБЫ, СЕННЫЕ.

между третьим и четвертым действиями больше полугода. Время - вторая четверть XVII века.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Иванов огород. Слева, на первом плане, изба видна, тесом крыта; пред сенями рундучок* невелик, без крыльца. Налево же, глубже, гряды, подсолнухи, мак, рожи-мальвы; еще подальше ветла стоит. Направо, на втором плане, рябина старая; под ней скамейка. Весь огород позади обнесен плетнем, местами раздерганным; на плетне горшки, тряпки и пр.

Немного отступя, за плетнем, высится дубовый тын коркинских хором. В середине ледник с земляною кровлей; его чуть за тыном видно; по бокам на него всходят и смотрят в Иванов огород, как указано ниже, некоторые из действующих лиц. Направо, из-за рябины и правее ее, видна часть высоких коркинских хором. Середина задней декорации: даль, село, церковь и т. д. Село в полуверсте кажет.

ЯВЛЕНИЕ I

Глаша выходит из Ивановых сеней; за тыном, на леднике, показывается Дунька.

Глаша (приставляя руку к глазам, как от солнца закрываются, смотрит вверх). А солнышко-т на закат пошло. На игрище сбираться пора.

Дунька (показываясь из-за тына). Глаша, чтой-то засмотрелась? Ай на село собрались?

Глаша. Зевать нечего: окрутились* и пошли.

Дунька. Тебе раньше надо: без тебя не начнут.

Глаша. Где начать! Игры, песни кто ж заводить станет? Я везде первая поспела. Без меня вода не святится.

Дунька. А наша-то жизнь анафемская: погулять некогда. Вы, чай, и отобедали давно?

Глаша. Выспаться старики успели.

Дунька. То-то ж. Гостей много у вас было?

Глаша. Много: Савушка сам-один.

Дунька. То-то ж. А у нас!..

Глаша. Труба нетолченая?

Дунька. То-то ж.

Глаша. Аль еще кто есть?

Дунька. Труба трубой, а еще утроба ненасытная. Господи, который час за столом сидят!

Глаша. Аль не вставали?

Дунька. Где! Кушаньев сколько, во что умещается! А медов, пива, таскали, таскали, и-ах господи! Ноги все отбегали.

Глаша. А все сидят?

Дунька. Сидят. Старико-т наш разошелся: "Две, говорит, у меня нынче радости. Первая радость - праздник господен, у людей разговены, Петров день*, апостола; а вторая, говорит, радость сын с Москвы на побывку приехал". Сама рассуди: с двух радостей не пьян из-за стола уж встанет ли?

Глаша. А молодое-т что же?

Дунька. Ты нешто не видала?

Глаша. Где видеть! Давно ль приехал?

Дунька. Недавно, точна, недавно; три дни всего.

Глаша. Вечор на него было взглянуть вздумала. На коне, сказали, едет. Не успела на крыльцо выскочить, ан за ним курево только в поле стоит.

Дунька. То-то ж. Видишь каков! А уж молодец собой - ни пером описать.

Глаша. Московской!

Дунька. Не здешний, знамо. Здешние что - вот хоть бы Савушку вашего взять, али Абрама, как есть деревенщина. Все-то у него иное: на коне посадка, с людьми повадка, ну и разговор, опять особый.

Глаша. Повидать бы. На игрище, чай, выйдет?

Дунька. Уж не знаю; не умею сказать. С чего бы не пойти? Все хоть наших девок посмотрит - хоть Марьицу вашу. На Москве, чай, таких не много. (За сценой, вдали, слышен Пелепёлихин голос: "Дунька!") Ой! Ай панья зовет?

Глаша. Какая еще панья?

Дунька. Да наша, Пелепёлиха-то. Паньей ведь ее прозвали! Намедни до чего напилась: я-де с Литвы, отец мой у короля в чашниках служил. Мы ее паньей и прозвали. Что смеху-то было!

Глаша. Вот черт-то! (Обе смеются.)

Дунька. Прощай, одначе; на игрище, может, и свидимся. Авось урвуся.

Глаша. И ты прощай. Я звать на село пойду. Пора ведь. (Идет в избу.)

ЯВЛЕНИЕ II

Дунька обернулась, хотела вниз сбежать, как к ней навстречу Пелепёлиха из-за тьма видна стала. Одета пестро; нарумянена.

Пелепёлиха. У, черт, чуть не сорвалась было! Ты тут с кем, бестия, зубы скалила, лясы точила?

Дунька. Глашка в сад выбегала.

Пелепёлиха. В сад? Тоже сад называется! И лесу всего: ветла да рябина. Последнюю срубить надоть, на наш двор не тянулась бы... А Дарьица, сама-т, не выходила?

Дунька. Спала, вишь; теперь наряжается. На игрище тоже идут.

Пелепёлиха. Наряжаются тоже, голь перекатная! Одна телогрея, зиму-лето носит, тафта-де рудо-желта! Фря! Эх, ждать-то не время, уж я ее вышутила бы. Пойдем-ка. Нашо-т пил, пил, анисовой водки запросил. (Обе уходят.)

ЯВЛЕНИЕ III

Сцена малое время пуста. Из избы выходят: Марьица, за нею следом Савушка.

Савушка. Ты, Марьица, не сердись на меня. Я, право...

Mapьица. Чудной ты! С чего ж мне на тебя сердиться? Не королевна какая, не за замками живу, на людях. За себя свататься кому запретить разве можно? И опять: не моя вина,- матушке не угоден.

Савушка. Матушка что! Был бы тебе люб, на матушку не поглядела бы: батюшку уговорила, матушку переломила.

Марьица. Против матушки не идти же? Кабы еще своим домом жить стали, иное дело. Матушка посердилась бы и смилостивилась. А то отец зятя в дом взять хочет. Сам посуди, какое тебе житье будет: чуть что, и попрёки.

Савушка. Дом что - наживное дело. Только захоти - новый поставлю. Знамо, батюшке тебя отпускать неохота, и по мне вместе ладнее. Да что! Не люб я тебе и не люб.

Марьица. За что ж мне, Савушка, не любить тебя?

Савушка. Не любить не за что, и любить тоже не за что. Сам знаю: не по девке парень.

Марьица. Полно тебе!

Савушка. Полно и есть. Эх, думалось-гадалось: отцы-де братья названые были, с тобой опять, как брат с сестрой, выросли. Вот она, под рябиной скамеечка, мной же слажена. Отец-то, бывало, тут сидит, а мы с тобой под ветлой играемся, на огороде ли в грядах копаемся. В раю жилось. Знамо, малолетки были. Ну да прощай. Пойду.

Марьица. Прощай, Савушка. Ты не кручинься.

Савушка. Где уж!

Марьица. Не говорю: совсем не кручинься. Не покручиниться нельзя; ты и покручинься, да не очень. Не на век ведь уходишь, опять завернешь. Почем знать: матушка, может, смилостивится, и ты-то мне полюбишься. Понял: по-твоему полюбишься. А по-моему, и теперь тебя люблю, за что не любить?

Савушка. Уж не сомущай меня лучше! (Помолчав.) Еще сказать хотел: беда ль какая, храни господь, случится, аль нужда тебе, али батюшке будет,- ты Абраму весть дай, он мне перешлет. Для того "Абраму" говорю,- меня прямо просить, еще, поди, посовестишься. Гляди же, в те поры ты мной, Марьица, не побрезгуй. Усердно прошу. Затем, прощай. (Кланяется и идет.)

Марьица. Прощай.

ЯВЛЕНИЕ IV

Савушка, Марьица; из избы выходят: Иван и Дарьица.

Иван. Ты, Савушка, что ж пошел? Аль совсем уж?

Савушка. Совсем.

Иван. И на село не пойдешь?

Савушка. Нету. С тобой, батюшка, да с матушкой проститься, и пойду.

Иван. Слышишь, старуха, батюшкой с матушкой нас зовет, а какие мы ему отец с матерью?

Дарьица. Сызмальства тут; привык. (Отвернулась.)

Иван (подмигнув на старуху). Выразумела старая, что сказать хотел... Ты, Савва, слышь, не горюй. Пожди осени-то: Покров придет, девок венцом покрывать станет*, а и молодцы, князья молодые*, не без венцов же вокруг налои ходят.

Дарьица. Пошел прибирать!

Иван (целуется с Савушкой). Ладно, прощай! (Опять на старуху подмигнул.) А слово-т все сказано; этак-то вернее.

Савушка. Прощай, матушка.

Дарьица (обнимает его). Прощай, голубчик. Помогай тебе господь. (Савушка идет.)

Иван (ему вслед). А с Марьицей что же?

Савушка. Прощались уж! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ V

Те же, кроме Савушки; потом из-за тына показывается Пелепёлиха и разговор мужа с женой слушает. В конце явления Петрунька с топором.

Иван. Что ж, на праздник пора. Мне в гостях сидеть, брагу пить, девкам - в хороводе играть норовится.

Дарьица. Тебе только бы, прости господи, в гостях где сидеть! Успеешь еще. Потолковать с тобой надо.

Иван (с добродушною улыбкой). Пилить меня будешь, поедом есть? Ладно. Я тута на скамеечке посижу, послушаю. (Сел. Дочке.) Ты, Марьица, куда же?

Марьица. По огороду поброжу; далече, батюшка, не уйду. (Идет налево, за ветлу, заходит за кулисы, порой опять возвращается).

Иван. Что ж, бери пилу-то!* Брани старика.

Дарьица (подле него садится). Слова подбирать нечего. Я сказала, и еще повторю: не жених он и не жених; не хочу я его в зятья.

Иван. Чем не жених? Еще какой работник! Нам за ним, старикам, покойно жить будет.

Дарьица, Работник, работник! Что у тебя дочь девка мужицкая что ли? Сам-то ты кто, скажи. А?

Иван. Не велик боярин - нет. Вотчины у нас где? В нетовом царстве. И поместного у нас много ли? Чем государь великий - дай ему, господи, здоровья - пожаловал, тем и сыты.

Дарьица. Все ж за службу свою от государя пожалованы. А он кто?

Иван. Он-то? Однодворец ведь.

Дарьица. Велика птица: однодворец!

Иван. А мы с тобой летать станем,- выше курицы взлетим ли?

Дарьица. Пошел прибирать!

Иван (с жаром). Да, пошел. Еще приберу. Однодворец что - велик человек. Им за что земля дадена, а? Не знаешь? Еще когда от татар неверных матушку нашу Русь крещеную боронили: на то им на Кашире земля дадена, чтобы погань всякую от святой земли отгоняли. Да. (В жару разговора костылем стучит.)

Дарьица. Ты что костылем стучишь? Не застращаешь. Ты лучше про Савушку скажи: он чем хорош?

Иван. Работник...

Дарьица. Слышала уж. Еще чем же?

Иван. А еще: сызмала его знаю, парень добр. Мы, слышь, с отцом его братья названые...

Дарьица. Разве я у тебя про отца спрашиваю? Ты вот что ответь: к чему ты о Покрове толковал? Какой еще ему Покров будет?

Иван (с улыбкой). Покров что - далече Покрово-т. А мысль такая была: жена-де, праздника ради, бражки малость хлебнет, добрей станет. Тут мы к ней приступим. Авось смилостивится.

Дарьица. И не думай того! На чем стала, век стоять буду. А он не жених ей, не жених. Тебе дочку пропить бы только. Спишь, во сне то же видишь.

Иван (смеется). А мы, слышь, дочку с ним у тебя увозом. Сговоримся и увезем. Право.

Дарьица (затыкает уши). Не отдам, не отдам! Не жених он!

Иван. Аль у тебя другой какой на примете есть?

Дарьица (на минуту уши открыла, прислушалась и опять заткнула). Другого нету. А с места не сойду; вовек не отдам. Не жених он. В зятья его не хочу.

Пелепёлиха (из-за тына). Ой-ой-ой! Ох, ох, ох! Кто бежит? с чего пыль стоит?

Иван и Дарьица (оба от крику вскочили). Что там еще?

Пелепёлиха (тянется, точно вдаль, за Иванову избу смотрит). Куда это едут, куда спешат? К Иванову двору повернули.

Дарьица. Кого там бог дает? (Поспешно идет к избе, Иван за ней, не спеша.)

Пелепёлиха. Сам царь ли с ордой? Аль король то с Литвой? Со царем сорок царевичей, с королем сорок королевичей. Все-то за дочку твою, Несмеяну царевну, сватовщики! Ха, ха, ха!

Дарьица (остановилась и плюнула). Ах ты, проклятая! (Иван подходит; оба, до конца явления, остаются на левой стороне сцены, ближе к авансцене.)

Пелепёлиха (продолжает). А матушка Дарья Карповна снаряжалася: в телогрею, рудо-желта тафта, одевалася.- Уж простите-де вы, гости дорогие, иного платьишка нету. Ха, ха, ха!

Дарьица (мужу). Ты что ж стоишь? Жену бранят, не заступишься? Пугни ее.

Иван. Чем пугать-то? Правду ведь говорит: другой телогреи нету. Ты о телогреях не спорь с ней: переспорит.

Пелепёлиха. Ты поспорь,- я послушаю. Много ль еще нарядов насчитаешь?

Иван (жене; с виду так же спокоен, но голос дрогнул). Не спорь, говорю. Ты лучше спроси: стыда и совести у нее хоть на алтын наберется ли? Да. А о телогреях не спорь, всегда переспорит. Да.

Пелепёлиха. Ах ты, базыга* старая! Волчья ты снедь! Костыль в руке,- туда же в разговор пустился. Мало, знать, Парфен Семеныч разорял тебя. Богат еще: целая рябина осталась! Винца купит, рябинкой настоит,- выпьет, тепло старику. А я возьму, вконец старика разорю, рябину срублю. Выпить старичку захочется, ан выпить-то нечего. (Всполошившись.) Эй, Фомка, Сенька, Петрунька! Кто тут? Кто там? (Смотрит во двор.) Топор бери, сюда беги! В калитку скорей, через плетень скачи; рябину руби.

Справа, в проулок между тыном и плетнем, выбегает Петрунька, топор в руках; прыгает через плетень, подбегает к рябине; положил топор, в руки поплевал, опять топор взял, и готовится рубить. Марьица тем временем выбегает слева и бежит к отцу.

Марьица. Батюшка, родненький, что тут? (Прижимается к нему.)

Иван (гладит ее по голове). Ничего, Марьица, ничего, полно.

Дарьица (толкая мужа). Срубит ведь! Что ж стоишь? Костылем его!

Иван. Я с костылем, он с топором. Топоро-т крепче,- сунусь, ан костыль мой перерублен лежит. С чем тогда на село, к куму в гости, побреду?

Дарьица. Ой, срубит!

Иван. А я с ним построже поговорю. (Стучит костыльком.) Слышь, Петрунька, не смей! Я к боярину твоему пойду; к старому не пустят, молодому челом добью. Дерево срубишь, батогов на спину добудешь. (Петрунька в недоумении то подымает, то опустит топор; так до конца явления.)

Пелепёлиха. Что стал? Руби, говорю.

Иван. Не смей!.. Вот оно, жена, старым без зятя каково жить!

Марьица. Господи, да долго ль они насильничать будут?

Пелепёлиха. Руби, руби, говорят. (Несколько раз то же кричит.)

Иван (в промежутке между ее криком приговаривает). Не смей! - Ох, Петрунька, не смей!

ЯВЛЕНИЕ VI

Те же и Глаша; опрометью вбегает из сеней.

Глаша (вбегая). Молодое-т, сам Василий Парфеныч, пожаловал. Уж я с перепуга сюда его позвала.

Иван. Слышь, жена: голенький "ох", а за голеньким бог.

Из сеней выходит Василий; Пелепёлиха его увидала, крикнула: "Ох беда!" и мигом как сквозь землю провалилась. Петрунька до поры под рябиной стоит.

ЯВЛЕНИЕ VII

Иван, Дарьица, Марьица, Глаша, Василий и Петрунька.

Василий (останавливается и кланяется). Господину Иван Силычу много лет здравствовать. Каков, господин, в своем здоровье?

Иван. Постой-погоди. Прежде чем на здоровье отвечу,- озорников своих уйми. (Оглядывается на тын.) Где ж она? аль "давай бог ноги"? (Василью.) Мужика вот прогони; чужих рябин не рубил бы, прикажи.

Василий (мужику, строго, но сдержанно). Ты с чего на чужом огороде озорничать задумал?

Петрунька. Нешто я стал бы? Известно, она все, панья...

Василий (нахмурясь). Какая панья?

Петрунька. А ваша все ж, ключница господарская.

Василий. Не ее тебе, господ слушать надо. Пошел!

Петрунька. Я что ж... (Чешет затылок, Василий на него взглядывает; он мигом, бочком, убирается.)

ЯВЛЕНИЕ VIII

Иван, Василий, Дарьица, Марьица, Глаша.

Иван. Теперь, Василий Парфеныч, здравствуй. (Подает ему руку.) Садись: гость будешь.

Оба садятся под рябиной; женщины остаются на левой стороне сцены; Дарьица на втором плане, ближе к авансцене; девушки почти на авансцене, ближе к кулисам. Во время следующего разговора Глаша по временам наклоняется к Марьице, что-то ей на ухо шепчет и глазами указывает на Василия.

Иван. Что, Василий-господин Парфеныч прикажешь?

Василий (встает, кланяется, говорит стоя). Родитель мой, Парфен Семеныч, приказал тебя, господин, весьма к себе в гости звать, Сказывать велел: пусть-де вражду нашу нонешнюю забудет, старую дружбу вспомянет, сердце на любовь переложит. Еще велел сказывать: сын-де ко мне с Москвы приехал, царскою милостию взыскан, и в том-де великая мне радость. А не придет сосед, гнева своего не отложит, и та-де радость не в радость мне будет. И еще прибавить изволил: дважды-де ныне его к себе звать посылывал, да позыватые мои его чести, знать, угодить не могли, авось для ради сына моего смилостивится. (Кланяется и садится.)

Иван. Постой, Василий Парфеныч: наперво, слышь, от вас ко мне никого, и зова никакого я не слышал же.- Аль ты, жена?

Дарьица. Никого не видала. Разве как отдыхали мы. Глаша, ты не видала ли?

Глаша. Никто не бывал. Не Пелепёлихе ли приказо-т даден был? Коли ей, скрыла, с нее станется. Ты батюшке казала бы: пусть Василий Парфеныча о том поспрошает.

Василий (с желаньем предупредить вопрос). Не взыщи, господин Иван Силыч, не всяк господарский приказ, сам ведаешь, исполнен бывает. Со слуг взыщется. (Опять встал.) А коль слово мое перед тобой, господин, хоть малость значит: нашею с батюшкой хлеб-солью, будь добр, не побрезгай. (Поклонился и сел.)

Иван. На слове спасибо. Только с отцом мне с твоим, слышь, как мириться?.. Что он со мной делал, ты знаешь ли? Просто сказать: в разор разорял. Вот плетень взять, пустое ведь дело, а ты на него погляди: цел ли стоит. А виной кто? Мужик ваш последний с возом едет, о плетень задеть норовит: боярин-де не взыщет, похвалит еще. Подтопок ли бабе дворовой надо, сынишке кричит: "Беги-де на соседский огород, разоряй плетень, боярин приказал". Плетень что! Всех обид высчитывать, слушать устанешь: там луга часть запахали, здесь рощу дубовую, женино приданое, всю, слышь, до пня, повырубили. Опять... сам сейчас, чай, видел, каково ваши-те озорничают. Теперь рассуди: каково легко мне с родителем твоим мириться? Рассуди, да.

Василий. Отца мне судить, господин, не приходится, а судить начну, ты же не похвалишь. Ты слово молвить прикажи.

Иван. Говори, Василий Парфеныч! Говори. (В сторону.) И умен же парень.

Василий. Одно только скажу. Не все по господарскому указу делается, не все господарь и ведает. А тут: против тебя сплутуют, да батюшке на тебя ж наговорят. "То-то-де про тебя, государь, сказывал; тем-то-де похваляется". Батюшка - человек ведь - на тебя пуще разгневается, думает, правду доложили. А наушники-те рады: пуще на гневе его разжигают. Кабы вы сошлись когда, друг другу обиды выговорили, может, господин, поспорили бы, да потом рассудили: чего-де нам ссориться, только воров кормить, давай лучше ладком жить станем. (Встал.) Теперь, господин, советишка моего коли послушаешь, божескую милость сделаешь, к батюшке гостем званым со мной пойдешь,- старого, гляди, как не бывало, в мире, ладненько заживете. (Кланяется.) Усердно тебя, господин, прошу. (Садится.)

Иван (точно сам в своих словах сомневается). А ведь уговорил меня! И впрямь уговорил! Жена, аль пойти?.. (Точно опомнившись.) Что, стар, задумал: в таком деле у бабы совета спрашивать! (Василью.) Ну, Василий Парфеныч, руку давай, по рукам ударим (Оба встают и бьют по рукам.) Для тебя, молодец, делаю, полюбился ты мне. Так ты и знай. (Жене.) Жена, что ж ты на месте стоишь, дела своего бабьего не знаешь: угостить, чем бог послал, гостя дорогого надо.

Дарьица. Сейчас, батюшка. (Спешит к дому и уходит.)

Василий. Не лишнее ли, господин...

Иван. А ты со мной не спорь. (Идет к дому; Василий за ним, немного позади.) Я ведь куда норовист. Упрям, слышь, старик; меня уговорить - ох, трудно! Норов у меня велик. (Ты думаешь, сегодня скоро меня уговорил, и всегда я таков же. Не-ет. В другой раз часа три покланяться- заставлю. Да. (Они подошли к сеням.) Ну, милости просим.

Василий. Хозяину вперед бы.

Иван. А ты не спорь. Гостю честь - свят обычай. Милости прошу. (Василий входит; Иван за ним.)

ЯВЛЕНИЕ IX

Марьица и Глаша, обе переходят на середину сцены.

Глаша. Каков, а? Нет, скажи: ведь молодец, а? И речь, и все. Ведь молодец - говори же.

Марьица. Парень - ничего.

Глаша. Ничего? Нет, молодец. Говори: молодец. Не похвалить нельзя. И умен. Что ж не хвалишь?

Марьица (смеясь). Ты уж всего его расхвалила; мне за что хвалить не оставила.

Глаша. А хвалить не хочешь,- говори: не хорош. Говори же. (Схватывает ее и кружится, припевая.) Дурен, дурен мой кисель! Дурен, дурен, не хорош!

Марьица. Ох, Глашка, полно! Оглашенная, право.

Глаша (бросая ее). А мне весело. Я всегда, как этакого молодца увижу,- беситься мне хочется.

Марьица. Уж не приглянулся ли тебе?

Глаша. Мне этакой не приглянется! С чего приглянуться? Не жених мне, и не приглянется. А знаешь кому он жених, сказать?

Марьица. Ты почем знаешь?

Глаша. Я знаю. Тебе он жених, вот кому.

Марьица. Чего еще не выдумаешь?

Глаша. Стой, молчи. Не перебивай ты меня! Все расскажу, как по пальцам разочту. Старики теперь помирятся, ровно ведь меж ними ссоры не было. Да не мешай же мне! А помирятся, Парфен Семеныч что взял отдавать не захочет,- что тут делать? "Пусть-де за дочкой будто в приданое пошло, скажет, а ты ее за Василья выдай и вместе жить станем". Верно так будет.- Ты молчи только. И вот поедешь ты на Москву, а я за вами увяжусь.

Марьица. Не далече ль, Глаша, заехала?

Глаша. Ты молчи. Ты думаешь: о тебе я хлопочу? О себе думаю. Тут жить, какая мне корысть? Замуж кто возьмет? Разве подьячий какой вдовый сильно разворуется, денег много награбит, да хмелем крепко зашибаться станет,- тот меня за себя возьмет. "Бойка-де девка, бить меня станет, чтоб не пил, учить, ан добро-то в сундуках целей лежит". А на Москве-то!..

Дарьица (выглядывая из сеней). Девки, идите! Госте-т ушел, на село пора. Отецо-т за нами ужотко придет. (Скрывается.)

Глаша. Сейчас!.. А на игрище я его в хоровод уж заманю, пусть нашу Маню поглядит.

Марьица. Да полно ж тебе, полно! (Обе, повторяя последние речи, бегут в дом, обнявшись.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

Коркинская повалуша*, высокая. Потолка не видно. Рухлядь на веревках всякая повешена. Стол. Лавки. Стены брусяные. Одни двери сбоку.

ЯВЛЕНИЕ X

Входят: Парфен (на нем, поверх рубахи, кафтанец суконный короткий); следом, Живуля, Абрам, и еще человек пять-шесть гостей. Слуги.

Парфен (в дверях). Эй, вы! Кто на ногах еще стоит, иди сюда. Тута пить станем, тут прохладней.

Входят гости, слуги вносят питья. Парфен за стол садится; подле него кто постарше; Абрам на боковой у стола лавке: Живуля присаживается у дверей.

Парфен (наливая и потчуя). Не много целых-те осталось: скольких хмель уложил. А сколько вас ни есть - всех уложу, всех я вас перепью. (Соседу.) Начинай!

Абрам. Как еще уложишь, Парфен Семеныч, поглядим.

Парфен. Уж ты мне, Абрамка! Нет чтоб смолчать. (Живуле.) Ты, чертов кум, что даве рассказывать начал? Перебил я тебя.

Живуля (встал и подошел). А про чудо, государь. На Иванов день на самый, чудо какое в Лежайке было. Как только с образами по полям пошли, сейчас и дождь.

Парфен. Чего не знаешь, дурак, не ври. Разве лежайские умолили-те? Давно тому дождю идти бы, кабы они тучу не задерживали.

Абрам. Как так задерживали?

Парфен. А так же. Я к ним дуракам раз с пять посылывал: мы-де давно отмолебствовали, вы чего ж, дураки, молебна не поете? А они: собираемся-де. И собирались же. Мы еще когда, до Иванова дни недели за две, на Елисея на пророка* молебствовали. Вот еще когда дождю идти бы. И выходит, они тучу задерживали.

Живуля. Чего, государь, не знаю, о том молчу. А уж это своими глазами видел...

Парфен. Мне кому ж верить: глазам ли твоим, аль уму своему прикажешь? И глаза-те у тебя обманные.

Живуля. Где ж у меня глаза обманные?

Парфен. А во лбу - вот где! Аль не обманные, скажешь? Да ты какого роду - ответь: подьячего ведь?

Живуля. Нечего греха, государь, таить: подьячего.

Парфен. Как же глаза у тебя не обманные? Вы на что, подьячие, созданы? На обман. И глаза, и язык, и все у вас обманное.

Живуля. Порочишь, государь...

Парфен. Ты теперь сюда зачем пришел? С праздником меня поздравить? Аль я тебя в гости звал? Нету. Для обмана же пришел. Ты стоишь теперь и думаешь: с кем бы еще мне Парфена Семеныча поссорить? Потому - корысть тебе. Станешь таскать от меня мучицы-крупицы, овсеца ли. И алтын перепадет.

Живуля. Эх, Парфен Семеныч, государь мой милостивый! Эдак ты подьячих честишь, а напрасно бы, государь, право напрасно. Свет без подьячих когда стоять будет ли? Николи. Нужен он человек, подьячий-то, и всегда таков будет.

Парфен. На что нужен? На обман же.

Живуля. А тем нужен - без него обойтись невозможно. Люди-те,- ответь, государь,- людьми ж будут?

Парфен. А то чем же? Не все к черту в кумовья пойдут, как ты же.

Живуля (с жаром). Нет, государь, ты выговорить, мне дай. Вот что скажу: Гог и Магог придут*, и в те поры без подьячих не обойдется. Только, может, под конец мира нам почет иной будет.

Парфен. Тебе честь делают, с тобой разговор ведут,- ты с чего же отвечать вздумал? Твое дело - молчок. Разве спросят, тогда ответь. Кто тут всех выше? Я всех выше. Значит, я разговор вести стану, а вы все молчи.

Живуля (себе под нос). Воткни метлу средь пустого поля, и метла велика стоит.

Парфен. Ты что сквозь зубы цедишь?

Живуля. Раздумался, государь: что сынок твой позамешкался? Бородавку что не ведет? А и трудно ее, бородавку-т, с места сдвинуть: где сядет, ничем не сведешь.

Парфен. Ты про кого толкуешь?

Живуля. А про Василия Парфеныча, про твоего, государь, про сынка.

Парфен. Какого еще сынка нашел? Я, родитель, сыном его величаю, ты как же сынком назвать посмел?

Живуля. Прости, государь, обмолвился.

Парфен. Ты еще сынишком его назвал бы.

Живуля. В чем виноват, государь, каюсь.

Парфен. Ты о том, чертов кум, кто мой сын, подумал ли? Царский сокольник ведь. Ему на побывку ко мне ехать, царь его конем жаловал. Слышь ты, конем. Да и все-то вы, сколько вас тут ни есть, Васильева мизинного перста не стоите. (Грозясь.) Вот подождите у меня: придет он, всех вас челом ему бить заставлю.

Абрам. Всех-то не много ли будет? Не обочтись, Парфен Семеныч.

Парфен. Уж ты мне, Абрамка! Опять заговорил. Гляди: первый у него в ногах ползать будешь.

Абрам. Ох, не обочтись, говорю.

Парфен. Ему не хочешь,- коню кланяться заставлю. Велю сюда Васильева коня привести, а ты ему в ноги.

Абрам. Себе еще кланяться не заставишь ли?

Парфен. Ты споришь еще? Люди, эй!

Абрам (встал с места, стал насупротив Парфена и сильно кулаком по столу стукнул). Эй, Парфен Семеныч, не дури! Ты меня знаешь: ни пред кем еще я по таким делам без сдачи не оставался.

Парфен (точно опьянел, падает головой на стол и пьяным голосом). Ох, разбойник, разбойник! (Абрам отходит от стола; Живуля к нему сзади подбегает.)

Живуля. Всегда вот этак же. Надо мной уродует, а увидит: не под силу ему человек, будто пьяный сделается. Эх ты, притвореник старый! (Украдкой грозит Парфену; Абрам отворачивается от него; за сценой шаги; подьячий испуганно.) Ай, не Бородавку ль ведет?

Абрам. А тебе не по вкусу?

Живуля. Я ж тебя хвалил, а ты!.. (Прислушивается.) Ай, ведут!

Абрам. Иван Силыч не шел долго,- уж не твои ль тут зацепки были?

Живуля (с неудовольствием отходя от него). Чтой-то ты уж больно догадлив!

ЯВЛЕНИЕ XI

Те же; Василий, Иван; в конце, на минуту, Пелепёлиха.

Василий (в дверях пропускает Ивана вперед себя, и затем спешит к отцу; наклонившись над отцом). Батюшка, Иван Силыч пожаловать изволил.

Парфен (подымая голову). Ай да Василий, на все молодец! (Спешно встает из-за стола, гостю навстречу.) Милости, Иван Силыч, прошу. Пожаловал,- спасибо тебе великое.

Иван. Не велика, слышь, милость. А паренек твой ладен - в нем сила: уговорил ведь.

Парфен. А все ж спасибо, и меня во всем прошлом прости. (Низко кланяется, дотрагиваясь пальцем до земли.) Теперь, как след, по-христиански, три раза поцелуемся.

Иван. И меня, в чем грешен, прости. (Кланяется; потом трижды целуются.)

Живуля (во время целованья, про себя, со вздохом). Охо-хо-хо! На мир пошло. Глядеть-то тошнёхонько.

Парфен (немного отступя, смотрит на Ивана). Давно, Иван, с тобой не виделись.

Иван. Года с три, Парфен, будет.

Парфен. И постарел же ты, Иван.

Иван. И ты, Парфен, не помолодел же.

Парфен. То-то! А из-за чего дело все вышло!..

Иван. Из-за кобылы сивой. Кобылы моей, слышь, тебе захотелось.

Парфен. Дело-т теперь прошлое, признайся, Иван, ты всему виной: горд очень, уважить меня не захотел.

Иван. Я виноват, я. Тем виноват, пословки старой не помнил. Давно сказано: не сели села близ княжа села. А еще и так молвить можно: не ставь двора близ двора насильникова. Не он, приспешники разорят. Запамятовал. И в том, Парфен, вина моя; виноват я.

Парфен. Ишь, гордость, Иван, в тебе какая! Я к тебе с поклоном, а ты меня ж насильником назвал.

Живуля (про себя, руки потирает). Старый сор перетряхивать стали,- нам чего не перепадет ли? (Оживляется.)

Василий (Ивану). Позволь, Иван Силыч, слово тебе молвить: старое вспоминать пословица, господин, не велит. Ты и батюшке о том доложил бы.

Иван. А уговорил ведь; опять уговорил. Каков у тебя, Парфен, паренеко-т разумен, а?

Парфен. Василья, Иван, хвалишь, слушай же: он мне дорог, и тебе ладен же. Давай, Иван, на сыне помиримся; поцелуемся опять.

Иван. И то. Худой мир лучше доброй брани.

Парфен. Только стой: с чего ты до третьего зова не шел? Я ль тебе не угоден был, аль слуги мои тебя разобидели чем?

Иван. Чем разобидеть,- нечем было. Первого зова не было, и второго не слыхал. Третий Василий сам Парфеныч пришел. Его спроси.

Парфен. Э! (Быстро идет к дверям, отворяет их: Пелепёлиха за дверью присела, подслушивает; Парфен схватывает ее за руку и тащит; она почти ползком за ним.) Да ты еще подслушивать! Чья, бестия, вина, говори?

Пелепёлиха (с воем). Он, он же, Живуля, подучил. Не зови-де: хмелен старик, запамятует... А я... (Припадает к Парфеновой ноге.)

Иван. А рябину кто подучал рубить - спроси.

Пелепёлиха. Сама, ох, сама!

Парфен (прикрикнул на нее). Не выть! И чтобы звания твоего тут не было! Духом твоим чтобы не пахло! Вон! (Пелепёлиха живо спохватилась и почти ползком в двери юркнула. Парфен оборачивается к Живуле.) Ты, сюда!

Живуля (бежит к нему, шагах в двух от него на колени бухается, и полушутовски, полупросительно). Виноват, и как же виноват еще: места праведного во мне на эстолько вот нету. А казнить не вели. Убьешь меня,- велика ль корысть тебе будет. А я тебе, как щука в сказке, испровещу голосом человеческим: не в которое время пригожусь, государь, тебе.

Парфен. Вон, пес! (Живуля быстро вскакивает и согнувшись убегает, точно выпрямиться не успел. Парфен ему вслед.) И людишки же! (Ивану.) Поцелуемся теперь. (Целуются.) В комнату в мою, в собиную, друже, пойдем. А здесь нам с тобой сидеть не гоже: людишки не под стать; мелкота-народ. (Уводит Ивана.)

ЯВЛЕНИЕ XII

Василий, Абрам, гости.

Абрам. Мы что ж делать учнем?

Василий. Что тебе, Абрам, любо.

Абрам. А мне любо на игрище идти. Пойдем-ка, Василий Парфеныч! У нас весело ведь живут. Девок по теремам не прячут, все на игрище ходят. Красавиц наших погляди.

Василий. Рад, Абрам, идти.

Абрам. Тебе и внове: поглядишь. У вас на Москве-т обычай туг: девок, которые побогаче, под замком держат. А у нас обычай вольный; и богатых, правда, у нас мало. Девкам у нас воля: с парнем при народе ли, с глазу на глаз ли, говори-любися сколько хошь, не осудят: себя только блюди. Одно слово: вольная сторонка. Идем, что ль?