Булгаков Валентин Федорович - Христианская этика

ают непогрешимые посредники, думают, что обладают ею, и потому, чтобы не подвергать себя опасности впасть в самые страшные заблуждения, человек не должен признавать никого непогрешимым учителем, а искать истины везде, во всех преданиях человеческих, проверяя их своим разумом.

   Чтобы быть свободным от обмана веры в чудесное, человек должен признавать истинным только то, что естественно, т. е. согласно с его разумом, и признавать за ложь все то, что неестественно, т. е. противоречит разуму, зная, что все, что выдается за таковое, есть обман людской, как обманы всяких современных чудес, исцелений, воскрешений и т. д., так же, как и чудес, про которые рассказывается в библии, в евангелиях, в буддийских, магометанских, таосийских и других книгах.

   Человек должен освободиться также и от обмана ложного перетолкования. Он не должен смущаться тем, что истины, признаваемые разумом и не признаваемые им, выдаются за одинаково достоверные по своему одинаковому происхождению и как будто неразрывно связаны между собой, а должен понимать и помнить, что всякое откровение людям истины, т. е. всякое понимание новой истины одним из передовых людей, всегда так поражало людей, что облекалось в форму сверхъестественную, что к каждому проявлению истины неизбежно примешивались суеверия и что поэтому для познания истины не только не обязательно принимать все, что передается о появлении ее, а, напротив, обязательно отделять в передаваемом ложь и вымысел от истины и действительности. Пусть человек понимает и помнит, что суеверия, примешиваемые к истине, не только не так же священны, как сама истина, как это проповедуется людьми, находящими свою выгоду в этих суевериях, а, напротив, составляют самое пагубное и вредное явление, скрывающее истину *.

   ¹ Там же, с. 49-52.

  

  

  

  

   Человеку свойственно устанавливать согласие между своей телесной - физической и разумной - духовной деятельностью. Согласие это устанавливается двумя способами. Один - когда человек разумом решает необходимость или желательность известного поступка или поступков и потом уже поступает сообразно с решением разума, и другой способ - когда человек совершает поступки под влиянием чувства и потом уже придумывает им умственное объяснение или оправдание. Первый способ согласования поступков с разумом свойствен людям, исповедующим какую-либо религию и на основании ее положений знающим, какие им следует и какие не следует совершать поступки. Второй же способ свойствен преимущественно людям нерелигиозным, не имеющим общей основы для определения достоинства своих поступков¹. Люди нашего мира, вследствие отсутствия религии, устроив себе самую жестокую, животную, безнравственную жизнь, довели и сложную, утонченную, праздную деятельность ума, скрывающую зло этой жизни, до той степени ненужного усложнения и запутанности, что большинство людей совершенно потеряло способность видеть различие между добром и злом, ложью и истиной. Во всех областях так называемой науки нашего времени - одна и та же черта, делающая праздными все усилия ума людей, направленные на исследование различных областей знания. Черта эта состоит в том, что все исследования науки нашего времени обходят существенный вопрос, на который требуется ответ, и исследуют побочные обстоятельства, исследования которых ни к чему не приводят и тем больше запутываются, чем дальше они продолжаются. То же происходит в области юридической. Казалось бы; перед нами стоит один существенный вопрос - в том, почему есть люди, которые позволяют себе производить насилия над другими людьми, обирать их, запирать, казнить, посьиать на войну и многое другое. Разрешение вопроса очень просто, если рассматривать его с единственной приличествующей вопросу точки зрения - религиозной. С религиозной точки зрения человек не может и не должен совершать насилия над

   ¹ "Что такое религия", с. 31.

   своим ближним, и потому для разрешения вопроса нужно одно: разрушить все суеверия и софизмы, разрешающие насилие, и ясно внушить людям религиозные начала, исключающие возможность насилия. Но передовые люди не только не делают этого, но все хитрости своего ума употребляют на то, чтобы скрыть от людей возможность и необходимость этого разрешения. Они пишут горы книг о разных правах - гражданском, уголовном, полицейском, церковном, финансовом и др., и излагают их, и спорят на эти темы, совершенно уверенные, что они делают не только полезное, но очень важное дело. На вопрос же о том, почему люди, будучи по существу равными, могут одни судить, принуждать, обирать, казнить других, не только не отвечают, но не признают его существования¹.

   Люди эти и наука права имеют очень определенную цель и достигают ее. Цель эта - поддерживать суеверие и обман в людях и тем препятствовать человечеству в его движении к истине и благу. Цель науки права - поддержание давно уже существовавшего и теперь еще существующего страшного суеверия, сделавшего людям едва ли не больше вреда, чем самые ужасные религиозные суеверия,- именно, суеверия политического. Оно состоит в том, что, кроме обязанностей человека к человеку, существуют более важные обязанности к воображаемому существу - государству, и жертвы (весьма часто человеческих жизней), приносимые воображаемому существу,- необходимы, и люди могут и должны быть приводимы к ним всевозможными средствами, не исключая и насилия². Все люди прежде всего воспитываются в привычках повиновения государственным законам. Вся жизнь людей нашего времени определена государственным законом. Человек женится и разводится, воспитывает детей, даже (во многих государствах) исповедует веру - сообразно закону.

   Что же такое этот закон, определяющий всю жизнь людей? Верят ли люди в этот закон? Считают ли его истинным? Нисколько. В большинстве случаев люди нашего времени не верят в справедливость этого закона, презирают его, а все-таки повинуются ему. Хорошо было людям древности исполнять свои законы- Они верили, точно верили в то, что закон их (он же большею частью был религиозный) был единственный истинный закон, которому должны подчиняться все люди. Но мы? Ведь мы знаем и не можем не знать, что закон нашего государства не только не есть один вечный закон, но что это только один из многих законов разных государств, одинаково несовершенных, а часто и явно ложных и несправедливых. Хорошо было еврею подчиняться своим законам, когда он не сомневался в том, что их писал пальцем Бог; или римлянину, когда он

   ¹  Там же, с. 33-35.

   ²  "Так что же нам делать", с. 147.

   думал, что их писала нимфа Егерия; или даже - когда верили, что цари, дающие законы, помазанники Божий, или хоть тому что законодательные собрания имеют и желание, и возможность найти лучшие законы. Но ведь мы знаем, как делаются законы, мы все были за кулисами, мы знаем, что законы суть произведения корысти, обмана, борьбы партий,- что в них и не может быть истинной справедливости¹. И сущность узаконений вовсе не в субъекте или объекте прав, не в идее государства, совокупной воли народа и тому подобных неопределенных и запутанных условиях, а в том, что есть люди, которые, распоряжаясь организованным насилием, имеют возможность заставлять людей исполнять свою волю. Поэтому точным, всем понятным и бесспорным определением законов будет такое: законы - это правила, устанавливаемые людьми, распоряжающимися организованным насилием, за неисполнение ко-которых не исполняющие подвергаются побоям, лишению свободы и даже убийству². Так что где будет насилие, возведенное в закон, там будет и рабство³.

   Насилие всегда, в лучшем случае, если оно не преследует одних личных целей людей, находящихся во власти, отрицает и осуждает в одной неподвижной форме закона то, что большею частью уже гораздо прежде отрицалось и осуждалось общественным мнением, но с тою разницею, что тогда как общественное мнение отрицает и осуждает все поступки, противные нравственному закону, закон, поддерживаемый насилием, осуждает и преследует только известный, очень узкий ряд поступков, этим самым как бы оправдывая все поступки такого же порядка, не вошедшие в его определение. Общественное мнение уже со времени Моисея считает корыстолюбие, распутство и жестокость злом и осуждает их. И оно отрицает и осуждает всякого рода проявления корыстолюбия,- не только приобретение чужой собственности насилием, обманом, хитростью, но и жестокое пользование ею; осуждает всякого рода распутство, будь то блуд с наложницей, невольницей, разведенной женой и даже своей; осуждает всякую жестокость, выражающуюся в побоях, в дурном содержании, в убийстве не только людей, но и животных. Закон же, основанный на насилии, преследует только известные виды корыстолюбия, как то: воровство, мошенничество и известные виды распутства и жестокости, как то: нарушение супружеской верности, убийства, увечья,- вследствие этого как бы разрешая все те проявления корыстолюбия, распутства и жестокости, которые не подходят под его узкое подверженное лжетолкованиям определение ⁴. Учение "око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь" оттого и

   ¹ "Царство Божие внутри вас", с. 86-87.

   ² "Рабство нашего времени", с. 75.

   ³ "Так что же нам делать", с. 152.

   ⁴ "Царство Божие внутри вас", с. 181.

   отвергнуто христианством, что это учение есть только оправдание безнравственности, есть только подобие справедливости и не имеет никакого смысла¹.

   Напрасно говорят, что учение христианское касается личного спасения, а не касается вопросов общих, государственных. Личная моя жизнь переплетена с общей государственной, а государственная требует от меня нехристианской деятельности, прямо противной заповеди Христа. Теперь с общей воинской повинностью и участием всех в суде в качестве присяжных дилемма эта с поразительной резкостью поставлена пред всеми ². Всякий гражданин должен прийти в суд и быть участником суда и наказаний, т. е. каждый должен отречься от заповеди Христа непротивления злому не словом только, но и делом³. Христос говорит: не противься злому. Цель судов противиться злому. Христос предписывает: делать добро за зло. Суды воздают злом за зло. Христос говорит: не разбирать добрых и злых. Суды только то и делают, что этот разбор. Христос говорит: прощать всем, прощать не раз, не семь раз, а без конца, любить врагов, делать добро ненавидящим. Суды не прощают, а наказывают, делают не добро, а зло тем, которых они называют врагами общества⁴. Таким образом, в положении о непротивлении злому Христос говорит не только, что выйдет непосредственно для каждого от непротивления злому, но он,- в противоположение той основе, которою жило при нем по Моисею, по римскому праву и теперь по разным кодексам живет человечество,- ставит положение непротивления злому, которое, по его учению, должно быть основой совместной жизни людей, должно избавить человечество от зла, наносимого им самому себе. Он говорит: вы думаете, что ваши законы исправляют зло,-  они только увеличивают его. Один есть путь пресечения зла - делание добра за зло всем без всякого различия⁵.

   Разрешение не одного вопроса общественного устройства; а всех, всех вопросов, волнующих человечество,- в одном: в перенесении вопроса из области кажущейся широкой и значительной, но в сущности самой узкой, ничтожной и всегда сомнительной: из области внешней деятельности (имеющей будто бы в виду благо всего человечества,- деятельности научно-общественной) в область, кажущуюся узкой, но в сущности самую широкую и глубокую и, главное, несомненную: в область своей личной, не телесной, но духовной жизни, в область религиозную. Только сделай это для себя каждый человек, спроси себя, настоящего себя, свою душу, что тебе перед Богом или перед твоей совестью (если не хочешь признавать Бога) нужно, и тотчас же получатся самые простые, ясные, несомненные

   ¹ Там же, с. 221.

   ² "В чем моя вера", с. 23

   ³ Там же, с. 24.

   ⁴ Там же, с. 26.

   ⁵ Там же, с. 35-36.

   ответы на самые, казавшиеся сложными и неразрешимыми вопросы, уничтожатся большею частью и самые вопросы, и все, что было сложно, запутанно, неразрешимо, мучительно,- все тотчас же станет просто, ясно, радостно и несомненно. Кто бы ты ни был: миллиардер, король, палач, тюремщик, нищий, министр, вор, писатель, монах, остановись на минуту в своей деятельности и загляни в свою святая-святых, в свое сердце и спроси себя, что тебе, настоящему тебе, нужно для того, чтобы прожить наилучшим образом те часы или десятилетия, которые еще могут предстоять тебе. И кто бы ни был, если ты искренно и серьезно спросишь себя об этом, ты не можешь не ответить себе то же, что отвечали и отвечают себе все люди, серьезно и искренно ставившие и ставящие себе вопрос этот: нужно тебе, наверное, одно, то самое, что всегда было и теперь нужно для всех: благо, истинное благо, не такое благо, которое нынче может быть благом,. а завтра может стать злом, и не такое, какое было бы благом для одного тебя, а злом для других, а одно истинное, несомненное благо, такое благо, которое благо и для тебя, и для всех людей, и сегодня, и завтра, и во всяком месте. А такое истинное благо дается только тому, кто исполняет закон своей жизни. Закон же этот ты знаешь и по разуму, и по учениям всех мудрецов мира, и по влечению своего сердца. Закон этот любовь, любовь к высшему совершенству, к Богу и ко всему живому и в особенности к подобным тебе существам - людям. Только пойми это каждый из нас, и он тотчас же поймет и то, что причина страданий и его и всего мира - не в каких-либо злых людях, виновных в том зле, которое совершается, а только в одном: в том, что живут люди в условиях жизни, сложившихся на насилии,- условиях, противных любви, несовместимых с нею, и что потому причина того зла, от которого мы все страдаем, не в людях, а в том ложном устройстве жизни на насилии, которое люди считают необходимым ¹.

  

  

  

   В самом деле, что такое в наше время правительства, без которых людям кажется невозможным существовать?

   Если было время, когда правительства являлись' необходимым и меньшим злом, чем то, которое происходило от беззащитности против организованных соседей, то теперь правительства стали ненужным и гораздо большим злом, чем все то, чем они пугают свои народы. Правительства, не только военные, но правительства вообще, могли бы быть если не полезны, то хоть безвредны только в том случае, если бы они состояли из непогрешимых, святых людей, как это и предполагается у китайцев. Но ведь правительства, по самой деятельности своей, состоящей в совершении насилий, всегда

   ¹ "Неизбежный переворот", с. 12.

   состоят из самых противоположных святости элементов, из самых дерзких, грубых и развращенных людей¹.Захватывать и удерживать власть никак не могут более добрые. Властолюбие соединяется не с добротой, а с противоположными доброте качествами: гордостью, хитростью, жестокостью. Люди, находящиеся во власти, утверждают, что их власть нужна для того, чтобы злые не насиловали добрых, подразумевая под этим то, что они-то и суть те самые добрые, которые ограждают других добрых от злых. Не если египтяне покорили евреев, персы покорили египтян, македоняне покорили персов, римляне покорили греков, варвары покорили римлян, то неужели все те, которые покоряли, были более добры, чем те, кого они покоряли? И точно так же в переходах власти в одном государстве от одних лиц к другим, разве всегда власть переходила к более добрым? Когда свергнут был Людовик XVI и во власть вступил Робеспьер, и потом Наполеон, кто властвовал? Более добрые или более злые? И когда властвовали более добрые: когда версальцы или коммунары были во власти? Или когда во главе правительства был Карл I или Кромвель? И когда царем был Петр III или когда его убили и царицей стала в одной части России Екатерина, а в другой - Пугачев? Кто тогда был злой, кто добрый? Властвовали всегда и теперь властвуют не более добрые, а, напротив, более злые, чем те, над которыми они властвуют. По учению Христа, добрые - это те, которые смиряются, терпят, не проявятся злу насилием, прощают обиды, любят врагов; злые - это те, которые величаются, властвуют, борются и насилуют людей, и потому, по учению Христа, нет сомнения в том, где добрые - среди властвующих или покоряющихся, и где злые - среди покоряющихся или властвующих. Даже как-то смешно говорить о властвующих христианах².

   Напротив, среди современных христианских народов положение участника в правительстве и богача уже не представляется, как оно было прежде, и каково оно теперь среди нехристианских народов, несомненно почтенным и достойным уважения положением и благословением Божиим³. Не говоря уже о явно презираемых теперь должностях и положениях, вроде: шпионов, агентов тайной полиции, ростовщиков, кабатчиков,- большое количество положений насильников, считавшихся прежде почетными, вроде полицейских, административных, духовных, придворных, судейских, военных, откупщицких, банкирских, не только не считается всеми желательным, но даже осуждается известным, наиболее уважаемым кругом людей⁴. Люди наиболее чуткие, нравственные (большею частью, они же и наиболее образованные) избегают этих положений и предпочитают им более скромные, но независимые от насилия положения. Круг, из которого

   ¹ "Патриотизм и правительство", с. 15-16.

   ² "Царство Божие внутри вас", с. 170-172.

   ³ Там же, с 189.

   ⁴ Там же, с. 188.

   отбираются люди правительственные и богатые, становится все меньше и низменнее, так что по уму, образованию и в особенности по нравственным качествам уже теперь люди, стоящие во главе управления, и богачи не составляют, как это было в старину, цвета общества, а, напротив, стоят ниже среднего уровня. Как в России и Турции, так в Америке и Франции, сколько правительства ни переменяют своих чиновников, большинство их - люди корыстные и продажные, стоящие на такой низкой степени нравственности, что они не удовлетворяют даже и тем низким требованиям простой неподкупности, которые предъявляются к ним правительствами¹. Нравственный, добродетельный государственный человек есть, впрочем, вообще, такое же внутренно противоречащее себе самому понятие, как нравственная проститутка, или воздержанный пьяница, или кроткий разбойник².

   Все употребляемые приемы - и божеского благословения, и выбора, и наследственности, и голосований, и выборов, и собраний, и парламентов, и сенатов,- все эти меры оказывались и оказываются недействительными. Все знают, что ни один из этих приемов не достигает ни цели вручения власти только непогрешимым людям, ни препятствования злоупотреблениям ею.

   Все знают, что, напротив, люди, находящиеся у власти - будь они императоры, министры, полициймейстеры, городовые - всегда, вследствие того, что они имеют власть, делаются более склонными к безнравственности, т. е. к подчинению общих интересов личным, чем люди не имеющие власти³. Обладание властью развращает людей⁴.

   И таким-то правительствам предоставляется полная власть не только над имуществом, жизнью, но и над духовным и нравственным развитием, над воспитанием, религиозным руководством всех людей⁵.

  

  

  

   По общественному жизнепониманию предполагается, что, так как смысл жизни заключается в совокупности личностей, то личности сами добровольно жертвуют своими интересами для интересов совокупности. Так это и было и есть в действительности при известных формах совокупностей, в семье или племени, безразлично от того, что чему предшествовало, или в роде и даже в патриархальном государстве. Но чем сложнее становились общества, чем больше они становились, в особенности, чем чаще завоевание было причиной соединения людей

   ¹  Там же, с. 189.

   ²  "Единое на потребу", с. 17.

   ³ "Царство Божие внутри вас", с. 119,

   ⁴ Там же, с. 121.

   ⁵ "Патриотизм и правительство", с. 16-17.

   в общества, тем чаще личности стремились к достижению своих целей в ущерб общему и тем чаще для ограничения этих не покоряющихся личностей понадобилось употребление власти, т. е. насилия. Человек, подчиняющийся власти, действует не так, как он хочет, а так" как его заставляет действовать власть. Заставить же человека делать не то, что он хочет, может только физическое насилие или угроза им, т. е. лишение свободы, побои, увечья, или легко исполнимые угрозы совершения этих действий. В этом состоит и всегда состояла власть. Несмотря на неперестающие усилия находящихся во власти людей скрыть это и придать власти другое значение, власть есть приложение к человеку веревки, цепи, которой его свяжут и потащат, или кнута, которым его будут сечь, или ножа, топора, которым ему отрубят руки, ноги, нос, уши, голову,- приложение этих средств или угроза ими. Все правительственные требования уплаты податей, исполнения общественных дел, подчинения себя накладываемым наказаниям, изгнания, штрафы и т. п., которым люди как будто подчиняются добровольно, в основе всегда имеют телесное наказание или угрозу его. Основа власти есть телесное  насилие.   Возможность же   совершать  над  людьми телесное насилие, прежде всего, дает такая организация вооруженных людей, при которой все вооруженные люди действуют  согласно,   подчиняясь   одной  воле.  Такие  собрания вооруженных людей, подчиняющихся одной воле, составляют войско.   Войско   всегда   и стояло   и теперь стоит в основе власти.

   Если было время, когда, при известном низком уровне нравственности и при всеобщем расположении людей к насилию друг над другом, существование власти, ограничивающей эти насилия, было выгодно, т. е. что насилие государственное было меньше насилия личностей друг над другом, то нельзя не видеть того, что такое преимущество государственности над отсутствием ее не могло быть постоянно. Чем более уменьшалось стремление к насилию личностей, чем более смягчались нравы и чем более развращалась власть вследствие своей нестесненности, тем преимущество это становилось все меньше и меньше. В этом изменении отношения между нравственным развитием масс и развращенностью правительств и состоит вся история последних двух тысячелетий¹. Теперь уже нет тех особенных насильников, от которых государство могло защищать нас. Если же под теми, от нападения которых спасает нас государство, разуметь людей, совершающих преступления, то мы знаем, что это не суть особенные существа, вроде хищных зверей между овец, а такие же люди, как и все мы, точно так же не любящие совершать преступлений, как и те, против которых они их совершают. Мы знаем теперь, что угрозы и наказания

   ¹ "Царство Божие внутри вас", с. 118-120.

   не могут уменьшить количества таких людей, а уменьшает его только изменение среды и нравственное воздействие на людей¹.

   Деятельность всякого современного правительства нельзя рассматривать иначе, как ряд преступлений.

   Огромное большинство людей, рождающихся на планете Земля, тотчас же со дня своего рождения оказываются лишенными права пользоваться той землей, на которой они родились,- не только пользоваться тем, что есть на поверхности и внутри земли, но даже и права находиться на ней, не платя за это своим трудом тем, которым государственная власть передает право владеть землей как собственностью, защищая такой грабеж, как священное право. Лишенный таким образом самого естественного и законного права на пользование землей, на которой он родился, такой человек отыскивает какое-либо другое средство существования и, чтобы насколько возможно улучшить положение свое и своей семьи, иметь досуг учиться, думать, отдыхать, общаться с людьми,- он работает, отдавая узаконенную дань грабителю за право жить на земле и пользоваться ею; но его не оставляют в покое. С него прямыми или косвенными путями берут еще подати для оплаты чиновников, духовенства, в которых он может не нуждаться, или для учреждения дворцов, памятников и содержания двора и сановников, в которых он уже наверное совсем не нуждается, на содержание таможен, в которых он не только не нуждается, но которые вредны ему, на уплату процентов по государственным займам, совершенным за сотни лет до его рождения для войн, в которых не нуждались его предки, и на приготовления к войнам и на самые войны, которые не только не нужны, но губительны для него и для его близких. Он покоряется, потому что все эти требования поддерживаются насилием, т. е. угрозой убийства, и платит все эти подати, но правительственная машина и тут не оставляет его. В большинстве государств он должен, достигнув двадцатилетнего возраста, идти на военную службу, т. е. в самое жестокое рабство; в государствах же, где нет военной повинности, должен платить для этого усиленные подати и во всяком случае быть готовым на все те бедствия, которые несут с собою войны.

   Таковы те материальные бедствия, которые совершенно невинно претерпевает всякий человек от правительственной власти. Но это далеко не все. Самое ужасное зло, совершаемое правительствами это - умственное и нравственное развращение, которому они подвергают свои народы. Родится ребенок, и его тотчас же причисляют к вере, установленной государственной властью. Как только он возрастет, его обязательно посылают в школу, учрежденную правительством. И в школе этой его неизменно учат тому, что правительство с своей властью

   ¹ Там же, с. 128.

   вообще есть необходимое условие его жизни и что то самое правительство, в стране которого он родился, есть наилучшее в мире, будет ли это правительство русского царя, или турецкого султана, или правительство английское с своим Чембер-леном и колониальной политикой, или правительство С.-А.-Штатов с своим покровительством трестам и империализмом. Но не только в школе,- в литературе, в собраниях, в памятниках, на улицах, в прессе, или подкупленной правительствами, или угождающей правительству, или принадлежащей богачам, опирающимся на правительство,- везде гражданин какого бы то ни было государства будет подвергаться развращающему внушению правительств о том, что власть вообще и его государство в особенности со своими цепями, тюрьмами, виселицами, войсками есть необходимое условие жизни его и его близких, есть почтенная, прекрасная, достойная всякого уважения и почестей деятельность.

   Человек лишен всех своих самых естественных прав, большая часть его труда отнята от него в пользу дела зла, он незаметно для себя так запутан в расставленных со всех сторон сетях, что он - такой же раб правительства, каковы были рабы рабовладельцев, с той только разницей, что последние могли быть рабами добрых и нравственных хозяев, правительственные же рабы - всегда рабы самых развращенных, жестоких и лживых людей¹. Правительство, т. е. люди вооруженные и насилующие, решают, что им нужно от тех, которых они насилуют: сколько им нужно работы с своих рабов, сколько помощников для собирания этой работы, организуют своих помощников в виде солдат, в виде поземельных собственников и в виде сборщиков податей. И рабы отдают свой труд и вместе с тем верят, что они отдают его не потому, что этого хотят их хозяева, а потому, что для их сврбоды и для их блага необходимы служение и кровавые жертвы божеству, называемому "государство", а что, кроме этого служения божеству, они свободны.

   Они верят в это потому, что так говорили прежде - религия, жрецы, а теперь говорят - наука, люди ученые. Но стоит только перестать слепо верить тому, что говорят другие люди, называя себя жрецами или людьми учеными, чтобы нелепость такого утверждения стала очевидна. Люди, насилующие других, уверяют их, что насилие это необходимо для государства, государство же необходимо для свободы и блага людей: выходит, что насилующие насилуют людей для их свободы и делают им зло для их блага. Но люди на то и разумные существа, чтобы понимать, в чем их благо, и свободно стремиться к нему².

   ¹  "Единое на потребу", с. 17-19.

   ²  "Так что же нам делать", с. 148-149.

  

  

  

   Правительства в наше время - все правительства, самые деспотические так же, как и либеральные - сделались тем, что так метко называл Герцен "Чингис-Ханом с телеграфами", т. е. организациями насилия, не имеющими в своей основе ничего, кроме самого грубого произвола и вместе с тем пользующимися всеми теми средствами, которые выработала наука для совокупной общественной мирной деятельности свободных и равноправных людей и которые они употребляют для порабощения и угнетения людей. Они образовали с помощью усовершенствования науки искусную организацию, при которой все люди захвачены в круг насилия, из которого нет никакой возможности вырваться. Круг этот составляется теперь из четырех средств воздействия на людей.

   Первое, самое старое средство, есть средство устрашения. Оно состоит в том, чтобы выставлять существующее государственное устройство чем-то священным и неизменным и потому казнить самыми жестокими казнями все попытки изменения его. Железные дороги, телеграфы, телефоны, фотографии и усовершенствованный способ без убийства удаления людей навеки в одиночные заключения, где они, скрытые от людей, гибнут и забываются, и многие другие новейшие изобретения, которыми преимущественно перед другими пользуются правительства, дают им такую силу, что если только раз власть попала в известные руки, и полиция явная и тайная, и администрация и всякого рода прокуроры, тюремщики и палачи усердно работают, нет никакой возможности силой свергнуть правительство.

   Второе средство есть средство подкупа. Оно состоит в том, чтобы, отобрав от трудового рабочего народа посредством денежных податей его богатства, распределять эти богатства между чиновниками, обязанными за это вознаграждение поддерживать и усиливать порабощение народа. Эти чиновники всегда и везде, не останавливаясь ни перед какими средствами, во всех отраслях деятельности отстаивают словом и деЛом правительственное насилие, на котором и основано их благосостояние¹. При том, при совершении правительственными людьми каждого из их безнравственных и неразумных дел, в нем бывает столько подстрекателей, пособников, попустителей, что ни один из участвующих в деле не чувствует себя в нем нравственно ответственным. Все переносят друг на друга ответственность за совершаемые ими дела. Одни потребовали, другие решили, третьи подтвердили, четвертые предложили, пятые доложили, шестые предписали, седьмые исполнили. Убьют, повесят, засекут женщин, стариков, невинных, как у нас в России, и как это делается везде в Европе и Америке - в борьбе с анар-

   ¹ "Царство Божие внутри нас", с. 137-138.

   хистами и всякими нарушителями существующего порядка; расстреляют, убьют, повесят сотни, тысячи людей, или, как это делают на войнах - побьют, погубят миллионы людей; как это делается постоянно - губят души людей в одиночных заключениях, в развращенном состоянии солдатства,- и никто не виноват. Но мало того, что люди, благодаря такому распределению обязанностей, избавляются от сознания ответственности за совершаемые ими дела, они теряют нравственное сознание своей ответственности еще И от того, что, складываясь в государственное устройство, они так продолжительно, постоянно и напряженно уверяют себя и других в том, что все они не одинаковые люди, а люди различающиеся между собою "как звезда от звезды", что начинают искренно верить в это. Так, одних людей они уверяют в том, что они не простые, одинаковые с другими люди, а люди особенные, которые должны быть особенно возвеличиваемы; другим же внушают всеми средствами, что они ниже всех других людей и потому должны безропотно подчиняться тому, что им предписывают высшие¹.

   Таково средство подкупа, в соединении с приемом распределения ответственности и с утверждением сословного предрассудка.

   Третье средство можно назвать средством гипнотизации людей. Оно состоит в том, чтобы задерживать духовное развитие народа и различными внушениями поддерживать его в отжитом уже человечеством понимании жизни, на котором и зиждется власть правительств. Начинается эта гипнотизация с первого возраста, когда, в нарочно для того устроенных и обязательных школах, детям усиленно внушаются отжившие бессмысленные и кощунственные религиозные, а также общественные предания. Всеми силами внушается и поощряется патриотическое суеверие, состоящее в признании исключительной значительности одного своего народа и величия одного своего государства и правителей его,- суеверие, располагающее к недоброжелательству и даже ненависти к другим народам. Кроме того, всеми правительствами без исключения скрывается от народа все, могущее освободить его, скрывается различными средствами, как то: писательство, поддерживающее народ в его дикости религиозных и патриотических суеверий, всякого рода чувственные увеселения, зрелища, цирки, театры и всякие даже физические средства одурения, как то: табак, водка, составляющие главный доход государств; поощряется даже проституция, которая не только признается, но организуется большинством правительств. Таково третье средство.

   Четвертое состоит в том, чтобы посредством трех предшествующих средств выделять из всех, таким образом закованных и одуренных людей еще некоторую часть для того, чтобы, подвергнув этих людей особенным усиленным способам одурения

   ¹ Там же, с. 225-227.

   и озверения, сделать из них безвольные орудия всех тех жестокостей и зверств, которые понадобятся правительству. Достигается это одурение и озверение тем, что людей этих берут в том юношеском возрасте, когда в людях не успели еще твердо сложиться какие-либо ясные понятия о нравственности, и, удаляв их от всех естестенных человеческих условий жизни: дома, семьи, родины, разумного труда, запирают вместе в казармы, наряжают в особенное платье и заставляют их, при воздействии криков, барабанов, музыки, блестящих предметов, ежедневно делать известные, придуманные для этого движения и этими способами приводят их в такое состояние гипноза, при котором они уж перестают быть людьми, а становятся бессмысленными, покорными гипнотизатору машинами: эти-то загипнотизированные, физически сильные молодые люди, снабженные орудиями   убийства,   всегда   покорные   власти   правительств   и готовые по его приказанию на всякое насилие, и составляют четвертое и главное средство порабощения людей. Этим средством замыкается круг насилия.

   Устрашение, подкуп, гипнотизация приводят людей к тому, что они идут в солдаты; солдаты же дают власть и возможность и казнить людей, и обирать их (подкупая на эти деньги чиновников), и гипнотизировать, и вербовать их в те самые солдаты, которые дают власть делать все это. Круг замкнут и вырваться из него силой нет никакой возможности¹.

  

  

  

   Образованные люди высших классов стараются заглушить все более и более выясняющееся сознание необходимости из-менения настоящего строя жизни, но жизнь, продолжая развиваться и усложняться в прежнем направлении, усиливая противоречия и страдания людей, приводит их к тому послед-нему пределу, дальше которого идти нельзя. Такой последний предел противоречия есть общая воинская повинность². Общая воинская повинность была неизбежная логическая необходимость, к которой нельзя было не прийти, но вместе с тем она же есть последнее выражение внутреннего противоречия общественного жизнепонимания, возникшего тогда, когда для поддержания его понадобилось насилие.

   Люди, принесшие все требуемые от них жертвы для того, чтобы избавиться от жестокости борьбы и от непрочности жизни, призываются опять ко всем тем опасностям, от которых они думали избавиться. Правительства должны были избавить людей от жестокости борьбы личностей и дать им уверенность в ненарушимости порядка жизни государственной, а вместо этого они накладывают на личности необходимость той же борьбы³.

   ¹ Там же, с. 138-139.

   ² Там же, с. 117.

   ³ Там же, с. 125.

   Войска нужны всякому правительству прежде всего для содержания в покорности своих подданных и для пользования их трудами. Но правительство не одно: рядом с ним другое правительство, точно так же насилием пользующееся своими подданными и всегда готовое отнять у другого правительства труды его уже приведенных в рабство подданных. Каждое государство вследствие этого невольно приведено к необходимости друг перед другом увеличивать войска¹. Германия первая додумалась до всеобщей воинской повинности. И как скоро это сделало одно государство, другие должны были сделать то же. А как скоро это сделалось, сделалось то, что все граждане стали под ружье для того, чтобы поддерживать все те несправедливости, которые против них производились: сделалось то, что все граждане стали угнетателями самих себя². Мало того, перед всеми нами встает ужасное противоречие христианского сознания и международной войны.

   Патриотизм, как чувство исключительной любви к своему народу и как учение о доблести жертвы своим спокойствием, имуществом и даже жизнью для защиты слабых от избиения и насилия врагов,- был высшей идеей того времени, когда всякий народ считал возможным и справедливым, для своего блага и могущества, подвергать избиению и грабежу людей другого народа; но уже около 2000 лет тому назад высшими представителями мудрости человечества начала сознаваться высшая идея братства людей, и идея эта, все более и более входя в сознание, получила в наше время самое разнообразное осуществление. Благодаря облегчению средств сообщения, единству промышленности, торговли, искусств и знаний, люди нашего времени до такой степени связаны между собою, что опасность завоеваний, убийств, насилий со стороны соседних народов уже совершенно исчезла, и все народы (народы, а не правительства) живут между собой в мирных, взаимно друг Другу выгодных, дружеских - торговых, промышленных, умственных сношениях, нарушать которые им нет никакого ни смысла, ни надобности³. И вот правительства вызывают эти враждебные отношения под видом патриотизма и потом делают вид, что умиротворяют народы между собой. В роде того, как цыган, который, посыпав своей лошади перца под хвост, нахлестав ее в стойле, выводит ее, повиснув на поводу, и притворяется, что он насилу может удержать разгорячившуюся лошадь⁴. Мы же, все христианские народы, живущие одной духовной жизнью, так что всякая добрая, плодотворная мысль, возникающая на одном конце мира, тотчас же сообщаясь всему христианскому человечеству, вызывает одинаковые чувства радости и гордости, независимо от национальности; мы, любящие не только мысли-

   ¹Там же, с. 124.

   ² Там же, с. 125.

   ³ "Патриотизм и правительство", с. 8-9.

   ⁴ "Христианство и патриотизм", с. 50.

   телей, благодетелей, поэтов, ученых чужих народов, мы, гордящиеся подвигом Дамиана¹, как своим собственным, мы, просто  любящие  людей  чужих   национальностей:   французов, немцев, американцев, англичан, мы, не только уважающие их качества, но радующиеся когда встречаемся с ними, радостно улыбающиеся им, не могущие не только считать подвигом войну с этими людьми, но не могущие без ужаса подумать о том, чтобы между этими людьми и нами могло возникнуть такое разногласие, которое должно бы было быть разрешено взаимным убийством,- мы все призваны к участию в убийстве, которое неизбежно, не нынче, так завтра должно совершиться. Противоречие это для людей нашего времени так ужасно, что жить, не разрешив его, стало невозможно².

  

  

  

   "Только бы правительство действовало правильно или установлено было вместо дурного хорошее,- думает большинство людей нашего времени,- и все исправится и будет хорошо, люди будут уравнены, будут свободны и будут жить согласно". Одни думают, что для этого нужно только не нарушать спокойное течение жизни существующих правительств, нужно поддерживать без изменений существующий, раз установленный порядок, и правительства сами все устроят, только бы не мешали им. Это те, которые называются консерваторами. Другие думают и говорят, что настоящее дурное положение вещей должно и может быть изменено и исправлено введением новых законов и учреждений, обеспечивающих равенство и свободу людей. Это те, которых называют либералами. Третьи полагают, что теперешнее устройство все не годится, должно быть все разрушено и заменено другим, более усовершенствованным, таким, которое устанавливало бы полное равенство, в особенности экономическое" обеспечивало бы свободу и утверждало братство всех людей, без различия государств. Это те, которые называются революционерами различных оттенков. Все эти люди, хотя и не согласны между собою, все согласны в одном главном, что только правительственной, т. е. принудительной властью можно улучшить положение людей³.

   Устройство жизни, основанное на насилии, до такой степени стало привычно людям, что люди не могут себе представить общей жизни без правительственной власти и даже идеалы разумной, свободной, братской жизни стараются осуществить посредством правительственной власти, т. е. насилия. Ведь при-

   ¹ Дамиан де-Вестор, молодой католический священник, в 1873 г. поселившийся на одном из Гавайских островов, куда свозились прокаженные, во имя любви и помощи последним, и в служении им умерший там же от проказы в 1889 г. - В. Б.

   ² "Царство Божие внутри вас", с. 88.

   ³ "Единое на потребу", с. 36-37.

   нудительная власть, как ни переставляй и не оставляй ее, есть всегда присвоенное одними людьми право распоряжения другими и, в случае неповиновения,- принуждения посредством крайнего средства - убийства. Посредством убийства осуществлять идеалы человеческого блага! Французская большая революция была тем enfant terrible , который в своем охватившем весь народ восторге, при сознании великих истин, открытых им, и при инерции насилия, в самой наивной форме высказал всю нелепость того противоречия, в котором билось тогда, бьется и теперь человечество: liberte , egalite , fraternite ou la mort ¹. Деятели революции ясно выставили те идеалы равенства, свободы, братства, во имя которых они намеревались перестроить  общество. Из принципов этих вытекали практические меры: уничтожение сословий, уравнение имуществ, упразднение чинов, титулов, уничтожение земельной собственности, распущение постоянной армии, подоходный налог, пенсии рабочим, отделение церкви от государства, даже установление общего всем разумного религиозного учения. Все это были разумные и благодетельные меры, вытекающие из выставленных революцией несомненных, истинных принципов равенства, свободы и братства. Но достигнуты эти идеалы никогда не могли быть насилием.

   То противоречие, которое так ярко и грубо выразилось в большой французской революции и вместо блага привело к величайшему бедствию, таким же осталось и теперь. И теперь это противоречие проникает все современные попытки улучшения общественного строя². В Испании, в южно-американских республиках, в России устраивали и устраиваются революции; но удаются или не удаются революции, после революций, как отогнанная волна, возвращается то же и то же положение, иногда даже и хуже прежнего. Оставляют ли люди прежнюю правительственную власть или изменяют ее, стеснение свободы и вражда между людьми остаются те же.

   Те же казни, тюрьмы, изгнания, та же несвобода покупать без податей то, что производится за известной чертой, или пользоваться орудиями труда; такое же, как при Иосифе Прекрасном, повсюду лишение права