Зиновьева-Аннибал Лидия Дмитриевна - Кольца

   Лидия Зиновьева-Аннибал

  

  

  

   Аглая

   Алексей, ее муж

   Анна, ее невестка

   Ваня, разведенный муж Аглаи

   Доктор Пущин

   Яша, двоюродный брат Аглаи

   Ольга

   Александра

   певцы оперной труппы

   Таня

   Матюша

   Маша, горничная

   Матросы

  

  

  

  

  

  

   Просторная комната, обшитая по стенам узкими сосновыми досками. Направо тонкая деревянная переборка прорублена, и сквозь широкую прорезь видна в прилежащей комнатке, такой же белой, узкая, из не-крашеного дерева, кровать, покрытая очень белым покрывалом; возле кровати столик такого же дерева. Прямо, в задней стене, дверь и на-право от нее, у стены, широкий шкаф. Налево - дверь и широкое окно в сосновую чащу. В середине комнаты - тяжелый четырехугольный стол; справа - столик с зеркалом на нем, покрытый белою вышитою скатертью. В разных местах комнаты - несколько стульев, лавок с вы-шитыми подушками. Вся мебель из некрашеного очень светлого дерева.

   Аглая входит легкими, радостными шагами, едва заметно прихра-мывая, останавливается посреди комнаты и, как бы собравшись, огля-дывается крутом спокойным взглядом. Она одета в светлое. Темные, блестящие волосы вьются, выбиваясь из прически. Глаза горят жизнью и быстрою мыслью. Оглянувшись на окно, она прежнею походкою идет к нему. Уже по дороге звонким и ласковым голосом зовет.

  

   Аглая. Маша! Маша!³ (Потом распахивает окно. Темные ветки сосен врываются в комнату. Она защищается от их игл и зовет еще.) Маша! Маша! (У окна между вет-ками сосны протискивается розовое лицо деревенской девушки.)

   Маша. Аглая Васильевна!

   Аглая (спешно). Садовник принес цветы? Маша, я боюсь опоз-дать к поезду. Все готово, только цветы! Боюсь - не по-спею встретить сестру! Мои часы всегда отстают. Слы-шишь? Не поезд ли?

   Маша. Вот садовник! Еще рано. (Убегает.)

   Аглая идет к двери в сад, еще оглядываясь и соображая. Маша входит, неся цветы. Лица и плеч не видно за большими букетами цветов.

   Аглая (берет высокий пук красных маков. Задумывается. По-том решительно.) Это маки. Я снесу к ее постели на бе-лый столик. Там все белое! (Несет. Оттуда, весело.) Гляди, гляди, какое красное пятно на всем белом! (Спешно и уверенно берет второй букет.) Какие алые, жаркие! Пре-красные, прекрасные! Уже вся комната благоухает. Вот розы-то! (Идет к столику с зеркалом.) Я ставлю их сюда, на ее уборный столик. Ты не знаешь, Маша, какие чудес-ные волосы у Анны. Они тяжелые, темно-красные, а лицо бледное, зеленое почти... а губы - вот как этот лепесто-чек! Смотреть на них жалко как-то... Я это особенно по-мню.

   Маша. Вы ее давно не видали...

   Аглая. С тех пор, как она была у нас, в Заречном⁴, невестой брата... да, шесть лет тому назад. (Ласкает лицо букетом роз.) А глаза у нее, Маша, серые, тихие, совсем молчат, не поймешь их - и вдруг загорятся! (Прикладывает не-сколько роз к своим волосам.) В ее волосах розы будут го-реть... как тогда... Или тогда были маки у нее? (Задумыва-ется долго. Вдруг идет к Маше.) Ах, Маша, я люблю розы в волосах! Я все люблю. Маша, я счастливая, не правда ли? (Смеется, застенчиво глядя на Машу.)

   Маша (ставит букет пестрых крупных цветов в одну из ваз на большом столе посреди комнаты). А эти цветы, Аглая Васильевна, здесь поставить, посереди комнаты?

   Аглая (берет вазу с цветами). Пионы! Нет, Маша, это грубо посереди комнаты. (Несет вазу к окну.) Ты только погля-ди, какая густая сосна! Ничего не видно сквозь! (Ставит букет на низкий подоконник. Отходит и глядит.) Это уютно, даже умильно: здесь ваза с веселыми цветами. То глубокое, темное - за окном, а это ясное, простое - до-ма! (Между тем как Маша устраивает на большом столе букет желтых тюльпанов и высокий сноп белых лилий, - идет к двери, глядя на свои часы.) Ну, я иду. На-дену шляпу. Мои глупые часы! Опаздывают, и никогда нельзя верить. (Еще раз оглядывается. Глубоко.) Хорошо! Успели все приготовить. Ведь поздно вчера пришла ее телеграмма!

   Маша (указывает рукою кругом). Вы всю ночь хлопотали здесь. Свою комнату уступили.

   Аглая (уже в дверях). Вот видишь! Какая радость эта встреча, такая неожиданная! (Вдруг возвращается. Прикрывает дверь и, очень тихая, внутренне взволнованным голо-сом.) Маша, где дети?

   Маша. В лесу. Позвать их? (Хочет опередить Аглаю.)

   Аглая (мягко удерживает ее за плечо). Нет, не надо. Слушай, Маша, ты у меня такая добрая девушка. Ты мне как родная. Я ведь не умею иначе. Я тебе все так просто говорю. Ты береги сестру. Анна потеряла двух детей зараз - близне-цов. Ей может вспомниться, если она увидит наших тот-час по приезде, особенно Олю. Ее детям тоже было по три года. Лучше потом, знаешь? Пусть оглядится. Алексей каждый раз, что ездил туда в Забытое⁵, находил ее такой бледной, такой бледной! (Плачет и, стыдясь слез, ти-хонько стирает их ладонью. Совсем тихо.) И как печаль-но, что Алексея нет: он ее знает больше. Весь этот год ез-дил в Забытое... и узнал ее бедную.

   Mаша. Давно они померли, дети?

   Аглая. Больше года.

   Маша. И барыня все убивается - помнит?

   Аглая. Маша, Маша, разве мать может забыть?⁶ Я думаю, это все равно - когда случилось. Не забудешь никогда. Это должно быть ужасно - смерть. Ты не понимаешь, глупая девочка. (Улыбается ласково сквозь слезы. Тихо.) Маша, мне очень тяжело встречать сестру!.. Мне... мне, знаешь, стыдно сестры! Ты не понимаешь, глупенькая девочка, мне счастья своего стыдно с Алексеем и того стыдно, что я смерти не знаю, а она... О, это ужасно!

  

   В среднюю дверь входит Анна. Одета в черное гладкое платье и ма-ленькую дорожную шляпу.

  

   Аглая (пораженная, делает невольный шаг назад, отступая от двери. Глубоким голосом). Анна, Анна, милая Анна! И я не поспела на встречу!

   Анна (глядит прямо широким, неуклонным взглядом, говорит тихим голосом, как бы удивляясь сама простоте слов, тем голосом произносимых). Ты и не могла меня встре-тить. Я приехала часом раньше, нежели ты ожидала, Аг-лая. Я была уже у моря.

   Аглая (протягивает робко руки для объятия). Анна, какое доброе решение приехать так просто, так...

   Анна (тихо, явственно). Я не успела предупредить почти...

   Они обнимаются.

   Аглая (не разлучая рук). Ах, это и есть самое лучшее. Я все-таки успела приготовить - как сумела, конечно, но так от души, дорогая! Только...

   Маша тихо выходит.

   (Пугли-во.) Вот что печально: я одна дома. Алексей уехал вчера утром и как раз в твое Забытое, опять на завод... послали так неожиданно. А твоя телеграмма пришла только но-чью. Вот вы и разъехались. Он на две недели! (Внезапно охваченная мыслью.) Ах, Анна, не встретились ли вы по дороге? Может, признали друг друга, хоть на распутье, в поезде?..

   Анна. Да, мы признали друг друга на распутье.

   Аглая. Ах, Анна, если он знает, что ты здесь, он постарается скорее, скорее окончить дела там, в твоем Забытом...

   Анна. Нет, Аглая, не надо.

   Аглая (как бы извиняясь). Это с тех пор компания так часто стала его посылать в Забытое, как умер твой муж... (Пуга-ется своих слов.) Мой брат... (Пугается еще.) Иди, иди же, Анна! (Ведет ее на середину комнаты.) Ах, как хорошо все-таки, что надумала приехать! Ах, и с Алексеем даже, думаю, тебе тоскливо было там... Нужно новое, нужно... Ты оглядишься здесь; поживи, поживи!.. И начнешь новую жизнь... (Пугается. Кидает еще раз руки Анне на плечи. Глядит близко.) Анна, ты ребенок передо мною!.. Анна, где твои вещи?

   Анна. Еще на станции.

   Аглая (стыдясь). Да, да, конечно. Я же сама распорядилась. Все будет. Но от радости я забыла. Я рада так... Нам будет хорошо! Здесь у моря дождемся Алексея и... Останься дол-го, останься совсем!

   Анна (тихо улыбаясь). Я должна дальше...

   Аглая глядит на нее с глубокой грустью.

   Ты добрая, Аглая, ты очень доб-рая.

   Аглая (ведет Анну к двери в спальню). Хочешь умыться? Хо-чешь чаю?

   Анна (отчетливо). Подожди, подожди. Я умылась в городе. Я ведь выехала из дому уже вчера утром. Меня толкало из Забытого. Я ночевала в вашем городе. От города к вам на дачу всего два часа езды, не правда ли?

  

   Аглая изумляется. Хочет расспросить, но удерживается, непонятно стесненная тем мерным, как бы важное произносящим голосом.

   Аглая, дай мне теперь взглянуть на тебя. (Глядит ей близко в лицо, взяв в свои обе ее руки.)

  

   Аглая (смущенно). Здесь мало света. Здесь темные сосны. Алексей говорил мне - ты любишь тень.

   Анна (улыбаясь бледно). Ты красива, Аглая, этой жизнью. Кра-сиво видеть столько жизни и доброты. Это редко бывает. Ты счастлива, оттого ты добра. Ты счастлива, Аглая? (Ее глаза загораются.)

   Аглая (вспыхнув вся). Я счастлива. Знаешь, Анна, это порою кажется сказкой - мое счастье. Любовь, полнота всего, де-ти... (Смущается, смолкает. Потом робко.) Анна, прости. Я знаю и несчастье. Я была и несчастна... раньше. (Почти суетливо.) Но вещи твои! Как долго все-таки не несут.

   Анна. Пойдем пока к окну. Сядем спокойно.

   Садятся обе на подоконник. Между ними пионы. За ними темные сосны.

   Анна (медленно). Ты стыдишься говорить о своем счастье. Ви-жу. Не объясняй. Ты боишься напомнить мне смерть мо-их детей и твоего брата. Не бойся. Счастье делает челове-ка красивым, добрым... цельным.

  

   Аглая отворачивается от Анны и быстро смахивает бегущие слезы.

  

   Анна. Ты плачешь оттого, что умер мой муж и мои дети? Доб-рая Аглая!

   Аглая (ищет слово и, найдя, сияет улыбкой). Ты была счаст-лива с моим братом?

   Анна (как бы издалека). Да, да.

   Аглая (с внезапным пугливым устремленьем). Он никогда не изменял тебе? (Содрогается в испуге, ожидая ответа.)

   Молчание.

   Анна (как бы просыпаясь от своих мыслей; очень просто). Нет. Он умер так рано.

   Аглая хочет спросить и запинается.

   Анна. Спрашивай, Аглая.

   Аглая. Я боюсь сделать больно. Я так люблю тебя.

   Анна. Добрые не делают больно... Счастливые любят легко, не правда ли?

   Аглая (робко). Ты очень любила его?

   Анна. Да.

   Аглая. Ты... ты забыла его?

   Анна. Нет. Забыть нельзя. (Думает долго.) Это неправда, что можно забыть. Я стала другою. Значит, не забыла. (Дума-ет. Медленно.) Значит, не забыла.

   Аглая (совсем робко и печально). Анна, Анна, ты больше не можешь любить?

   Анна (глядит ей прямо в глаза своими тихими светлыми). Я могу любить. Это та, другая, может любить.

   Аглая. Ты стала лучше. Та, другая Анна, что после смерти мужа и детей, глубже прежней Анны, не правда ли?

   Анна (печально). Ты думаешь? Мне кажется - нет. Мне кажет-ся: во мне стал изъян. Когда я еще не знала смерти, я была полна и прекрасна. Теперь мне все кажется: как засохшая ветвь в груди, и все существо к ней приспособляется, и все становится другое. (Внезапно прерывает себя.) Здесь хорошо от сумерек сосен!

   Аглая (радостно). А когда солнце светит (Оглядываясь.), оно так мешкает за крышей соседней дачи, - вся комната так странно освещена. Сквозь сосны это как огонь золотой! (Вскакивает и протискивает голову сквозь ветви со-сен.) Гляди, гляди: вот солнце. Солнце уже в саду! А там, за соснами, - чувствуешь море! Мне всегда кажется, можно чувствовать море, и не видя его: простор чуется где-то близко, в самом воздухе.

   Анна (тихо встав, также глядит в окно). Да, да.

   Аглая. Я так жду Алексея! (Тревожится.) Видишь ли, мы эту да-чу на берегу моря наняли по настоянию заводского врача, нашего милого Пущина. Алексей слишком напряг нервы в Заречном. Ах, ты ведь знаешь, как может измучить челове-ка завод и его люди! Вот и пришлось покинуть наш милый любимый дом, там, в нашем Заречном, и уехать сюда... Ко-нечно, море нам все заменило! Оно может! - и больше то-го!.. Но здесь-то он всего шесть недель пробыл, и опять вот услали... (Пугается.) О, как нам было хорошо у моря! Вол-ны!.. У самых волн мы ходили часами - они набегают, от-бегают и снова... (Останавливается неожиданно.) Анна, и в Забытом, когда он туда наезжал в течение этого года, он сильно уставал на заводе, не правда ли? Мне так казалось каждый раз, когда он возвращался оттуда.

   Анна (спокойно). Мы так мало виделись там. Я не знаю.

   Аглая. Да, да, бедный, это оттого, что он был занят. Анна, ты любишь море?

   Анна. Меня море тянет в путь.

   Аглая. А мы с Алексеем любим его ритм. Ведь Алексей весь в своих ритмах. Ты знаешь? Ведь он говорил тебе о своей книге, нашей книге⁷, как он ее называет? (Смеется.) Это ритмы чисел, которыми могут измеряться все законы движений ? как миров, так и мельчайших частиц вещества. Говорил?

   Анна. Нет, нет. Он не успевал.

   Аглая. Его поражает, что наша мысль может проникнуть и воссоздать эти законы и таким образом ощутить себя единою с творческим духом всего мироздания. И эта сила, и это единство так громадны, что сознание, пугаясь, - останавливается перед бездною бесконечностей! Вот эту громадность и это космическое единство он и заложил в основу своей философии и мечтает научить людей тер-пению и тихой любви к жизни, к маленькой близкой жиз-ни, потому что в людях и дух космоса, и душа покорного слезам и радости человека. Ах, он так любит эту бедную жалкую душу покорного человека! Слишком даже! Оттого и не мог сделаться только математиком, как мечтал с дет-ства, он стал инженером: на заводе так много горя и так много обиды и посрамления человеческой личности.

   Анна (тихо). Аглая, ты делишь с ним его мысли?

   Аглая (тепло). Делю - не совсем то слово, Анночка. Я только одно знаю. Не помню себя до него, какая была. Была ли вовсе? Я - он. Вся в нем. Это удивительно даже делается. Я чувствую даже, что его тело становится моим. Оно мне мило, о нем мне думать так жалостно... конечно, милее се-бя, конечно! Разве я чувствую жалость к себе?

   Анна (задумчиво). Да, да. (Все глядя пристально на Аглаю.) А дети? Детей как любишь?

   Аглая (тихо). А, детей! То другая любовь. Я детей не в себе люб-лю, а в них. Ты понимаешь, для их жизни, долгой, боль-шой, надеюсь - прекрасной, плодотворной. Это одна любовь, а та - другая... Да и любовь ли? - просто чудо, чу-до слияния! Из двух чудесно рождается одно, третье, та-инственное единое третье. Вот отсюда источник сил. Мы никогда не слабеем вместе. Если жизнь тяжела станет од-ному - другой поддерживает. Жизнь так часто становит-ся страшною!

   Анна (в тихом изумлении). Ты говорила - твоя жизнь всегда счастлива.

   Аглая. Но жизнь других! (Страстно.) Ах, если бы не это, да, мы были бы так счастливы, так непонятно, так лучезарно счастливы! (Волнуется.) Ах, счастье - несправедливое исключение! Стыдно, стыдно счастья. (Отвертываясь, быстро смахивает слезы, роняет голову.)

   Анна (очень серьезно). Счастье никому не принадлежит. За-чем его стыдиться?

   Аглая (горько). Но оно должно было бы всем принадлежать. Оно правильное состояние для души, любовь. (Горячит-ся.) Великая, цельная, верная, опорная любовь, что выше отчаяния, выше боли, дальше смерти... (Не выдержав бро-сает руки на плечи к Анне.) Анночка, ты должна иметь такую любовь... Ты еще так молода... (Пугается) Ах, прости меня... Я так решаюсь говорить: это оттого, что я очень стыжусь и очень желаю тебе... Прости, ты такая бледная; Алексей говорил это... Я утомила тебя. Сейчас мы пойдем напиться чаю. Потом будем раскладывать твои вещи. Я так люблю раскладывать вещи.

   Анна. Нет, подождем еще здесь. Аглая, скажи, ты любишь встречи?

   Аглая. А ты? Я так хочу узнать тебя ближе. (Ведет ее к середи-не комнаты.) Но я уже знаю тебя.

   Анна (качает медленно головой, очень серьезно). Нет, ты не знаешь меня.

   Аглая. Мы оба тебя знаем. Ты наша - обоих⁸. (Хочет идти к двери.)

   Анна удерживает ее за руку.

   Анна. Аглая, ты побледнела, когда спросила меня, изменял ли мне мой муж? Отчего? Или ты еще боишься измены? Еще не забыла первого мужа?

   Аглая (бледнеет. Как бы неясно понимая вопрос, растерян-но). Нет, нет. Я верю. Алексей не может. Ты, верно, еще не узнала его. (Суетливо.) Впрочем, да, конечно, ты права, думая так об измене. Это невероятно даже - его вер-ность, потому что мне уже тридцать лет! Женщина так скоро и некрасиво стареет, и любовь вся связана с телом и его молодостью. Да, да, конечно, так. Ты права. Хотя... я и не чувствую еще старости (Смеется внезапно, вся лас-ковая и светлая.) И говорю все это даже из страха... толь-ко чтобы не искушать судьбы... и он, знаешь, Анна, он больше не видит меня посторонним взглядом. Я как бы в нем. (Вдруг меняет голос, как бы извиняясь.) И, может быть, ему легко не изменять, потому что ему так простор-но в своих мыслях о большом, большом... (Громче) Такие, как он, не изменяют!

   Анна. Значит, ты забыла первого мужа?

   Аглая. Ах, это было где-то давно: не в этой жизни, мне кажет-ся... и... как черный сон. Знаешь, это даже не была измена, нет, другое... (Внезапно, пугливо пониженным голосом.) Мы оба были детьми почти... но отчего он это сделал тог-да?.. Она была еще моложе нас, совсем дитя, и ничего не понимала... и вот почему самоубийство. Нет, Анна (вся дрожит), я и теперь не могу говорить... и теперь не пони-маю его преступленья. (Молчит, потом спокойнее.) Толь-ко я ведь не любила его, я любила Алексея. Знаешь, я ду-маю, он как-нибудь тогда уже прошел мимо меня. Тогда я не знала, но теперь помню. Он тоже помнит. И мы полю-били, того сами не зная.

   Анна (совсем тихо). Он тебе девять лет мужем, Аглая?

   Аглая (жарко). Конечно, конечно, ты верно сосчитала. (Сме-ется.) Я думаю, что верно, ведь я никогда не считаю го-дов. (В глубоком восторге.) Их нет, их нет у любви! Анна, я была так несчастна. (Молчит, испуганная своими слова-ми; потом как бы извиняясь.) Я, Анна, убежала тогда от него... ужас был во мне к нему, ужас и... поверишь - жа-лость, ах, бесконечная жалость, словно я знала, знала впе-ред, что его ждет пустыня, ах! Горючая пустыня и ее маре-ва! Я, Анна, одна рожала, я одна рожала моего старшего сына, одна с тем ужасом и с тою жалостью.

   Анна. Алексей любит твоего сына?

   Аглая (тихо, глубоко, рокотливо смеется). Алексей! Алексей! (Глубоким голосом.) О, Анна, ты не знаешь, как он хорош! О, Анна, его измены я не пережила бы. (Вдруг вся загора-ясь страстью.) Я всего хочу! Всего, всего от любви. (Ис-пуганно.) Анна, прости, прости! Я все о себе. Ты во мне от-крыла какой-то родник слов. Но не надо было. Ты так бледна! Анна, вот вещи, вот вещи!

  

   Два носильщика вносят в комнату два очень больших сундука и легкую небольшую корзинку. Аглая распоряжается с уверенною и ласковою деловитостью. Два сундука ставят к двум большим шкафам у стены. Корзинку оставляют посреди комнаты. Носильщики выходят.

  

   Аглая (указывая на корзинку). Эту мы сами снесем, куда ты решишь. Она, сейчас видно, ничего не весит.

   Анна (спокойно). В ней все мое добро.

   Аглая (немного растерянно). Но... те сундуки?..

   Анна (тихо, как бы смущенная). Прости, Аглая, я задумалась, пока вносили вещи. Это глупо. Те сундуки нужно было бы к сторонке... Вот там есть комнатка, где постель... нельзя ли туда? В уголок?..

   Аглая. Да, да, конечно, как хочешь. Но сундуки такие боль-шие, и там... там все ими займется... и... Хочешь, я велю их убрать на чердак или в кладовую. Дачка поместительная.

   Анна (почти поспешно). Нет, нет, подожди. Мы потом увидим. (Забывшись, медленно.) Я даже не понимаю, почему они всегда со мною. Верно, я так спешила из Забытого, что это случилось!

   Аглая. Я велю Маше принести сюда чай, и мы начнем сейчас после раскладывать корзину.

   Анна. Я напилась чаю в городе. Я выехала вчера утром из За-бытого, меня толкало к тебе, и должна была быть у тебя вечером, но ночевала в городе. Ты же и не ждала бы меня вчера вечером.

   Аглая (снова смущенная). Как можно, Анна? Здесь нечего бы-ло говорить... Но, конечно, ты так слаба... ты устала, не до-ехав. Ну, все равно. Теперь ты здесь, ты отдохнешь!..

  

   Входит Маша спешно, запыхавшись.

  

   Маша. Аглая Васильевна, вас Александр Федорович зовет.

   Аглая. Куда? (К Анне весело.) Он еще не знает, что ты здесь! Это Пущин!

   Маша. Он как шел с лесу домой к нам, его и встретила по до-роге больничная фельдшерица. Зовет в больницу, зем-ский доктор у них отлучился. Операция спешная. Так он и говорит мне здесь у ворот (смеется), ассистента моего, Маша, позови.

   Аглая. Сейчас, сейчас я пойду ему все объясню... (К Анне.) Это и есть наш милый, милый друг, заводской врач. Он тоже взял отпуск... Он всегда с нами. (Смеется.) Мы здесь отды-хаем, а он в городе в клиниках практикует. "Понюхать на-уку", как говорит, сюда собрался... (Уже в дверях, смеясь.) Он меня ассистентом называет.

   Анна. Ты лечишь на заводе?

   Аглая. Ах, это только потому, что компания скупится на вто-рого фельдшера. Я сейчас - только расскажу ему, что ты здесь. (Уже за дверью к Маше.) Маша, принеси нам сюда чаю.

   Анна (громче вдогонку). Ты не стесняйся. Ты не стесняйся из-за меня!

   Маша (смеется в дверях). Ничего, ничего. Довольно Аглая Ва-сильевна на заводе с ними, с больными да несчастными, возится. Целый день и она, и Алексей Дмитриевич! А ночь за книгой да в разговорах промеж себя двоих. (Очень се-рьезно и горячо.) Здесь отдыхают от доброты! Они оба как святые живут. (Уходит.)

  

   Анна стоит несколько мгновений, прислушиваясь. Внезапно срыва-ется с места, быстро, легко несется через комнату и останавливается у первого сундука. Медленно обходит его, потом второй, прикладывая к ним руку, как бы ощупывая их. У угла второго сундука вдруг падает, как подкошенная, бросает на него обе руки, зарывает в них голову и долго лежит так; изредка глухо стонет. За дверью шаги. Анна ловко вскаки-вает. Идет медленно, вся застывшая на середину комнаты.

   Дверь медленно раскрывается. Маша входит с большим подносом. Ставит его на стол посреди комнаты. Уставляет посуду.

  

   Маша. Вот и чай! Аглая Васильевна просит вас налить себе. Она сейчас, сейчас будет. И с нею Александр Федорович. (Смеется.) Вы не осудите его. Он такой на слово... строговатый, как будто бы и злой. А как взглянешь ему под брови, глаза-то и добрые. (Оглядывается на шум шагов за две-рью.) Да вот и они. (Уходит быстро.)

   Входит Аглая и за нею человек, плотный, невысокий, с лицом, за-росшим бородой, свободными волнами каштановых с проседью волос над просторным лбом и проницающими, строго пытливыми глазами, яркими, под тенью нависших темных бровей.

   Аглая (ему радостно). Вот и невестка, сестра моя! (К Анне.) Анна, изволь тебе представить нашего дорогого друга - Александра Федоровича Пущина.

   Анна. Вы освободились от вашего больного?

   Пущин (внимательно глядя на нее). Это не мой больной! (Ворчливо.) Я приехал сюда отдохнуть сегодня утром. Ос-вободился! Освободишься от них! Часок дали вздохнуть. Пришлось из города телеграммой кое-что выписать для операции!

   Аглая. Ах, Пущин, полноте на себя клепать! Вы любите боль-ных как истинный врач.

   Пущин. Как это?

   Аглая. Так: любите отгадывать!

   Пущин. Неправда, я люблю спорить с вами про любовь.

   Аглая (смеется). Ну, что же любовь?

   Пущин. Любовь? Любовь - это пристрастие. Так, несправед-ливость - вот любовь.

  

   Солнце ударяет сквозь ветви сосен в комнату золотистым светом.

  

   Аглая (радостно). Неправда, неправда. Любовь - это роды. Когда любишь, все от тебя рождается! И человек дорогой, и птенчик в гнезде, и нищий, и камушек, камушек в море на бережку, мокренький и соленый... Я все, все люблю... и волнушки, и волнушки на воде⁹...

   Пущин. Вы? Вы любите Алексея, детей, голубятню в Зареч-ном, Машу, моего жеребенка безухого и меня немнож-ко... А остальное, там на заводе, - все доброта! (Серди-то.) И к чему? Лучше бы себя берегли вы с вашим Алек-сеем. Вы оба дороже всех тех заводских пьяниц, а себя истязаете!

   Аглая. Довольно, Пущин. Садитесь. Анна, садись. (Указывает на стол с чаем.)

  

   Все трое идут к столу. Садятся.

  

   Аглая (Пущину). Нет, вы просто не в духе. Слушайте, друг, я вас слишком знаю. У вас (заботливо), у вас что-то слу-чилось. Говорите. Не получили ли послания слезного от кого-либо из заводских пьяниц? А, признайтесь, злой врач?

   Пущин (очень серьезно). Нет, Аглая, послания не получил от пьяниц, а вот об одном запойном пришел побеседовать.

   Аглая (в чуткой тревоге). Что такое? Кто запойный?

   Пущин (сердито). Все запойные. Слишком их много плодит-ся. Все вы. Все хотят не разумом, а вином жить.

   Аглая (наливает чай, рука дрожит). Ничего не пойму.

   Пущин. Ну, ладно. Об Алексее вашем...

   Аглая (сдерживаясь всеми силами, прерывает его). Анна, пей! Поешь хоть немного! Боже, какая ты бледная!

   Пущин (пристально глядя на Анну). Вам дурно стало?

   Анна (к Аглае. С кроткою искренностью). Нет, мне отлично. Это - солнце осветило комнату, и ты увидела меня в пер-вый раз ясно и в таком янтарном свете. Это обычная блед-ность моей кожи.

   Пущин (смотрит на нее своим пытливо вникающим ост-рым взглядом. Очень серьезно и обращаясь прямо к ней). Алексею надолго работы в Забытом?

   Анна (спокойно). Он мне не сказал.

   Пущин (так же). Скажите, вы давно знаете Алексея?

   Анна. Я видела его шесть лет тому назад... в Заречном... Потом после смерти моего мужа в этом году он приезжал...

   Аглая (к Пущину). Она была невестою брата шесть лет тому назад. Не помните? Вы где же тогда были, Пущин?

   Пущин (ей досадливо). Это все равно. (К Анне.) Скажите, ему очень скверно бывало в Забытом? Что там с заводом? От-чего он возвращался все три раза оттуда измученным? И в этот раз я видел, как его расстроил этот новый приказ компании.

   Аглая (быстро). Неправда, неправда, Пущин. Вы не знаете Алексея. (Гладит бледную руку Анны на столе.)

   Анна (К Пущину). Я не знаю. Мы так мало успевали видеться.

   Пущин (во внезапном необъяснимом гневе). Вас не нужно много видеть, чтобы запомнить!

   Анна (просто). Вы хотите сказать мне неприятность. Я выво-жу это не из слов, но из вашего взгляда.

   Пущин (насмешливо). Да, уж я такой человеконенавистник. (Пренебрежительно.) Впрочем, если вам нравится, при-нимайте мои слова за комплимент.

   Аглая (смущенно смеясь). Анночка, прости его! Я и за это, и за все, что он еще выдумает злого сказать, прошу вперед про-щенья. Я ведь, правда, никогда не придаю значения его словам... У него сердце - золото! Только он любит мучить! Вот и меня... теперь... Да говорите же, Пущин, что хотели.

   Пущин. Вы из скромности не придаете значения моим сло-вам... потому что я часто вас хвалю. Только сегодня при-шел бранить!

   Аглая (не выдерживая). Я жду. Что же? Скорей!

   Пущин (дразня). Скорее о запойном...

   Аглая (смущаясь). Ну да. Ну?

   Пущин. Наняли дачу! Бросили дело! И шести недель не про-шло, опять по Забытым!

   Аглая (к Анне). Ах, понимаю, он ревнует к новому заводу. Бо-ится за Заречное. Прости же его! (К Пущину.) Довольно растекаться по... вашей желчи!

   Пущин (тянет злобно). Про-кля-тый русский дух. В жизнь! К людям, братствовать! Благодетели! А главное - напере-кор себе. Вот здесь святость! (Бешено, как бы залпом.) Алексей - математик и созерцатель! Сидел бы со своей мыслью и Аглаей!

   Аглая (встает внезапно, подходит к нему и бросает руки на его плечо. Едва слышно). Довольно! Довольно! (Ее голос переходит в быструю мольбу.) Милый, не мучайте! Он болен? Очень болен? Это давно?

   Пущин (волнуется под ее руками, говорит тихим, стран-ным кротким голосом). Снимите руки, Аглая! Это ваша дурная привычка класть руки на плечи... от этого я чувст-вую себя... ну, неудобным... дурным... (Она снимает руки. Ждет, бледная.) Ну, теперь слушайте: ничего с Алексеем нет. Все то же. Нервное напряжение свыше сил. Уже гово-рил вам не раз... У меня есть план. Ехать ему с вами. Толь-ко... (со внезапной строгостью врача) очень далеко и на всю зиму. Вам вдвоем. Пусть захватит рукописи. Нужно цельное спокойствие для цельной души!

   Аглая (пугливо). Отпуск...

   Пущин. За отпуск ручаюсь. Компания должна дать такому ра-ботнику.

   Аглая (забывчиво еще раз бросает руки на его плечо). Пущин, только нервы? Всю правду!

  

   Пущин молчит.

  

   (Твердо.) Слышите! Всю правду!

  

   Пущин (бешено). Руки прочь... так!

   Она снимает.

   (Он весь ме-няется: ласковый, веселый, с детским смехом глаз.) Аглая, дочь моя, вы же знаете старого романтика! Помните, вы оба меня так дразнили. Слушайте, я вашего Алексея пой-мал в городе. Он там пересаживался на курьерский поезд в Забытое. Я ему самому все сказал. Такой план... что... что если бы и вправду он был болен - а он не болен, будьте спокойны, - воскрес бы, воскрес бы! (Смеется радост-но, весь сотрясаясь.) Вот что сказал ему: "Вы, батюшка, истормошились и пропадаете, а вы нам нужны. Мысли ва-ши нужны, мы с вами оба работники мысли. А жизнь - болото. Ваша мысль белой купавой на болоте глядится в небеса - законы созерцает. Моя мысль черпаком всякой нечисти болотной зачерпнет - исследует и мерит, и взвешивает. Так вот и поезжайте отдыхать, мысль натачи-вать! Куда? А куда глаза глядят! Где звезды ярче, конечно, звездочет!.. Вот в странах полярных - снег внизу, а небо черно, и они, звезды, рассыпаются подвижным сверкань-ем миллионов искр! (Откинулся на стуле, заки-нул голову с длинными прядями волос, двигает руки плавными жестами. Глаза его горят сквозь детскую улыбку вверх на Аглаю, всю осветившуюся.) Или на юг... Там кузнечики-цикады поют, как птицы в знойной сухой траве, небо густое и близкое, там лимонные рощи и лав-ры, пронзительные запахи. Пальмы с венцами вверху, вверху, в спаленной траве шорох змей и саламандр. Ба-зальты дворцов с проходами из тяжелых колонн, и крас-ки, и зной в раскаленных лиловых песках, где вздымается у лап вечного Сфинкса величавая обсерватория - Хеопсова пирамида. Мне все равно... только дальше, дальше! (Вдруг поворачивается весь на стуле к Анне. Коротко, жестко.) Анна Арсеньевна, вы, конечно, моя союзница.

   Анна (вся быстро загораясь, страстно). Он должен ехать дальше. Скорее... И ты, Аглая!

   Аглая (вдруг вся потухая, к Анне). Но ты, Анна, милая Анна? Или... (Жарко.) Ты должна с нами! Да, да... Тебе тоже нужна перемена. Анна, Анна, не откажи!

  

   Перебегает к ней и бросает руки на плечи.

  

   Анна (беззвучно). Я должна дальше...

   Аглая (пугаясь). Я, может быть, не умею с тобой говорить! Алексей тебя лучше знает. С ним мы лучше решим, что делать. (Радостно.) Да, да, мы обе дождемся здесь скоро Алексея. (Тихо через стол к Пущину.) Милый, а дети? И де-тей к пирамидам?.. (Смеется тепло.)

   Пущин (весь загораясь). А я? Аглая, я вам был отец и мать. Им буду. Мне - их! Мы вернемся в Заречное вас ждать.

   Аглая (подходит еще раз к нему и, обнимая, целует в лоб). Пущин, вы добры! И... Пущин, вы - поэт!

   Пущин. Не угадали. Живописец!

   Аглая. Вы?

   Пущин. Не знали? А я картину написал.

   Аглая. Не знала. Что это?

   Пущин. Это так. Я ведь в жизни отшабашил давно. Так вот ей, матушке, на прощанье. (С насмешливым пафосом.) Ее опыт вел мою правдивую кисть. (Просто.) Эх, правда лучше лжи! Маленькая правда - лучше большой лжи.

   Аглая. Опять! Да что же?

   Пущин. А вот слушайте: тощий волк с повислым хвостом и ры-щущими глазами. Подпись: загрызи - или удирай! Под-пись к зрителю относится. Мораль: человек человеку - волк!

   Аглая (тихо идет к своему месту. Садится. Наполняет ста-каны чаем. С раздумчивой грустью). Милый Пущин, вы откуда ни начнете, все в ту же гавань причалите. Но вы не посмели повесить вашей картины: вы побоялись моих детей. Ах, нет, нет, сердце не то говорит! Зачем мозг дума-ет, что сердце всегда лжет?

   Пущин. Сердце - эластический мешок, назначенный для пи-тания мозга. Мозг подымает человека от драки с собрать-ями... виноват, с со-волками, к исследованию законов и причин этого волчатника. (Встает. Ходит беспокойно по комнате.)

   Аглая (к Анне, указывая на него). Вот погляди на этого волка. Этот волк всю молодость отдал за великую идею. Из бога-того в нищего обратился. И потом... (Запинается.) Ах, только я не умею сказать! У него есть еще высший идеал, я это чую.

   Пущин (останавливаясьрезко перед нею. Злобно). Ошиблись, Аглая! Я предоставляю идеалы господам сверхчеловекам! С меня довольно цели. Цель - достижимое. Идеал - не-возможное.

   Аглая (взволнованно встала как бы ему навстречу. Потом взволнованно ходит взад и вперед близ него, стоящего возле ее покинутого места). Слушайте, пусть я лгу! Но я в это верю. Нет, я это знаю. Человечество живо не целями, оно живо идеалом. За невозможным оно пойдет, ему мало достижимого. Безумием, безумием живо человечество - и бесцельным, бесцельным, да, одним бесцельным!

   Пущин (весь сотрясается от нахлынувшей злости, хвата-ет ее руки. Резко). Молчите, вы...

   Аглая (громко). Безумна горящая молитва о сверхмерном: "Дай мне вместить кумиров много тленных в мой тлен-ный храм"¹⁰... Безумно и отрешение! Отрицание всего дей-ствительного в этот единственный и краткий миг жизни, между двумя безднами - рождением и смертью!

   Пущин (вдруг затихая). Бедная Аглая, вы, как сосуд, до краев полный, и ключом кипите. Опасно кипеть переполнен-ному сосуду. Смотрите: одним напором до дна выплесне-тесь.

   Аглая (подходит к Анне, наклоняется к ней в тихой ласке). Вот видишь, вот видишь, как он меня дразнит. Он такой!.. Но он любит - дразня. И... Анночка, разве не лучше так зараз, так, как он говорит?

  

   Пущин смотрит на них со злобой из-за стакана чая.

  

   Анна (встает). Аглая, я выйду в сад. Там сосны...

   Аглая (хочет допить свой чай, стоя у своего места). Я сей-час... с тобою. (Застенчиво.) Или... ты хочешь одна... сна-чала?

   Анна (уже в дверях. Улыбается). Нет. Но ты не спеши. Да я сейчас вернусь. Мне хочется вздохнуть легко там, в со-снах...

   Аглая. Это еще от пути душно.

  

   Анна выходит. Пущин несколько мгновений ждет. Подходит к двери, удостоверя-ется, что она плотно заперта. Берет руки Аглаи и отводит ее на сере-дину комнаты. Его лицо помолодело внезапной, усиленной жизнью. Голос звенит напряжением.

  

   Пущин. Аглая, зачем вы бросили Ваню?

   Аглая (смущенная, в недоумении). Ваню! Что с вами, Пущин? Да это из другой жизни...

  &nb