Вяземский Петр Андреевич - Фон-Визин

хенсу en termes un peu forts. Конечно, не иного догадки надобно, чтоб узнать, сколь мало Борхенсу хочется иметь себе главного в своем месте. Барон Стакельберг может вам подать совет, как сыскать хорошую дорогу: он довольно знает оную землю et en même tems а des liaisons assez étroites dans les pays" Здесь я начать ничего не могу. Вы видели из первого моего письма к графу Н. И., из Гага, какое мне сделал описание к. Голицын о здешнем министре, чему я должен слепо верить, как человеку такому, который здесь довольно живет. В нынешний приезд, хотя со всеми познакомился, но не было довольно времени узнать характеры. И так, хотя б я нашел и не совсем праведное описание к. Г., не буду сметь начать ничего. Рассудите, ведь в случае неудачи вся вина упадет на меня, и по справедливости некоторым образом.

   Предложите графу, не рассудит ли поручить Пушкину в Лондоне, чтоб там начал с находящимся там человеком... и ежели б нужда была, я б и сам поскакал в Лондон.

   Я написал месяц назад, чтоб поменьше мне комплементов писал, а старался б о скорейшем начатии дела. Думаю в конце Генваря получить от него ответ.

   Прощай, друг мой! Оставляю на твое попечение придумать все, что можешь об моем деле. Прошу верить, что я есмь и буду

   Приложенное письмо к жене прошу отдать.

  

   По сей почте только успеваю вас уведомить и благодарить за письмо, и притом сказать, что письмо в князю Голяцыну еще не успели разобрать. На будущей почте пространно буду писать к его сиятельству о всем, что предпринято будет иною с князем Голицыным. Давно б я здесь что-нибудь начал, если б Голицын в ином был положении с нужным здесь для меня человеком. Прощай, друг мой! Не упущу обо всем тебя уведомить.

   P. S. Пожалуй, отдай письмо к жене и успокой ее; скажи, что все пойдет хорошо.

  

   От жены я, друг мой, давно писем не получал: звать, что в дороге она; и я свои письма уже давно адресую к Долгорукову, в Берлин. Не знаю, все ли она дела свои окончила, а из главных теперь то, чтоб коллегия прислала мне прежнее заслуженное жалованье, которого, по моему счету, наберется около четырех тысяч, которые мне конечно и выданы будут по курсу Петербургскому. Что ж касается до нынешнего моего жалованья, которого будет в конце марта пять тысяч рублей, надеюсь на твою истинную дружбу, что ты постараешься во мне переслать; да и затруднение в оном, не думаю, чтоб министерство сделало: потоку что я уже, будет полгода, как назначен в Гишпанию министром. Все оные деньги мне непременно надобно до выезда моего из Парижа, то есть не позже конца марта. Мне хочется выехать отсюда в начале апреля, чтоб, не захватя жаров, добраться до Мадрита. Здесь все заказал сделать, и в великих хлопотах буду ежели деньги не пришлют, Одним словом, нельзя будет выехать из Парижа, и не буду звать, что делать. По сю пору еще нигде худого слова не нажил. Помоги, друг мой, чтоб порядочно до дома добраться. Ни мало не сомневаюсь, чтоб ты все возможное для меня не сделал: Бог меня накажет, ежели я тебе буду не доверять! Завод первых годов будет мне труден, а в прочем десятью тысячами, право, можно везде честно жить.

   Брата твоего дожидаюсь, желая, чтоб он не знал, где я проехал в Лондон; пусть его погуляет и город и весь остров узнает. Почтенный А. Пушкин его так, конечно, не оставит. Клянусь тебе Богом, что я очень был бы рад, хотя б все наши русские министры так благопристойно вели и порядочно, как Алексей Семенович, и конечно не постыдится русским, который того стоит. En vérité mon aimable ami j'ai été souvent outré contre quelques uns, mais tout est passé, n'en parlons plus.

   Ради Бога, уведомь меня, не умедля, ежели кто назначится сюда министром. Он из тех будет министров, с которым я нужду иметь буду всех больше переписываться. Желаю оное место получить хорошему человеку; а место, право, не на шутку, по многим обстоятельствам. Не назначите ль Хотинского? Он уже несколько лет поверенный в делах, и по старшинству может случиться. Указ, помнится, есть сенатский, что прослуживших по семи лет в одном чину должно производить в следующий.

   Я с тобой, друг мой, часто буду шутить, ибо и все то говорим, что на душе; но при том сору из избы прошу не выносить. Ведь нам свет не переделать: как же было, так будет всегда. Отпиши, не надобно ль тебе что прислать отсюда; брат бы твой тебе и привез, или б на первых кораблях прислал. Карл здесь, как тебе известно, и я часто с ним вместе, и очень мы с ним ладим. Сестра его княгиня, я чаю, в Петербурге? Пожалуй, кланяйся от меня: я ее чрезвычайно почитаю.

  

   Письмо твое, друг мой, от 22-го Апреля, получил. Благодарствую за поздравления. Я уже получил из Голландии превеликой лист всем пожалованным. Жалею, что не досталось генералы предостойному и прелюбезному человеку, в, H. B. Репнину.

   Щепотьев хотя тебя, друг мой, и уверяет, что деньги ко мне послал чрез Ольдекопа, но боюсь, не солгал ли: я еще никакого известия из Амстердама не имею. Вы, я чаю, видели из прежних моих писем, сколько я поспешал в Мадрид. Я не знаю, как я по сию пору исправляюсь деньгами. Надеюсь на твое дружеское старание, о пересылке жалованья моего.

   Господин Рикман вел себя во всю бытность здесь, как человеку ученому должно; весь корпус дипломатический похвалял ум его чрезмерно, и этот добрый человек для того теперь просится, что прибытие г. Крока lui fait une avanie. Я хотя очень жалею, что со мной он не будет, но первый ему советую проситься. Не мудрено, что его любочестие в оном терпит. Многие из министров меня спрашивали, не прослужился ль он в чем. - И так я, друг мой, прошу вас чтоб старались г. Рикмана отсюда отозвать, и сделать его состояние еще лучшим: истинно достоин он очень. Adieu mon très cher ami, je suis éternellement à vous.

   P. S. Верю, что на Рикманово место пришлешь ко мне человека хорошего: выбору твоему верю, и буду доволен.

  

   Давно я к тебе не писал, мой любезный друг. Приехав сюда, довольно мне было сует; теперь начинаю понемножку обживаться, но еще долго будет, чтоб совсем завестись домом, как должно. Надеюсь, что хотя чрез месяц пришлют мое жалованье. Все авансы, которые надобно делать для загородных домов, меня разоряют. Хотя знаю, что заплатят, но надобно много чистых денег из кармана вынимать.

   Жары начинаем здесь чувствовать дней с пять прежестокие; истинно не втерпеж, как бы кто ни любил солнца. Начинаю не дивиться, что народ здесь ленив: нельзя инако быть.

   Нарышкин у вас скоро будет и с славным Дидеротом. Я к тебе, братец, буду пересылать Нарышкина письма. Прощай! целую тебя.

   Il faut que je vous aime bien mon cher ami pour vous écrire dans ce moment; il fait une chaleur ici qui n'est comparable à rien, je sue à grosses goûtes et malheureusement je suis obligé d'être par voie et par chemins parceque je fais mes visites. Je ne peus rien vous dire d'agréable si non que je vous aime de tout mon cœur et que j'ose croire que je n'ai pas afiaire à un ingrat. Adieu mon cher ami, mes compliments à Аркад. Иван. M. et au P. Юсупов.

  

   Письмо ваше, друг мой, от 1 (12) июля, я получил. Об Щепотьеве я был уже предупрежден, как вы и видите из моих писем; во скорбеть до тех пор буду, пока не приведу дела свои в порядок, то есть расплачусь с долгом. На жену я свою не сержусь, пожалею об ней, что она весь век свой будет ребенок, и никогда у ней ничего основательного не будет. Я, братец, больше ее знаю, и должен призваться, что она оный характер имеет: на то имею многие доказательства. Я чувствую я уверен в вашу дружбу, и в сожаление обо мне. Такое поведение друзей моих со мной истинно, любезный друг мой, мне драгоценнее всех имений и сокровищ!

   Об дураке Щепотьеве жалею так, как о человеке, который больше сделал, думаю, себе несчастие, нежели тем, которых обокрал. Не стану я тебе больше об нем говорить, и ничего расспрашивать.

   Спасибо, друг мой, что сам письмо отдал к. Г. Г. Орлову; утешаешь меня весьма, что он по старому ко мне.

   Дом я свой продать непременно должен, и прошу тебя усердно стараться оное исполнить наискорее.

   Надеюсь, по вашему обещанию, скоро получить жалованье, не для моего только житья, но для больших издержек чрезвычайных, которые должно здесь делать: наем домов в загородных местах, перевозка со всем домом истинно стоят много; и все притом чистыми деньгами платить должно. Я уже на эти расходы издержал около 709 рублей на наши деньги.

   Уверен, что мне заплатят, как и всегда плачивали предместникам моим; но когда, Бог знает.

   Счет в коллегию пошлю в исходе года. Ежели б не сыскал занять по осьми на сто, то истинно нельзя б было и следовать за королем.

   Крок, думаю, просится прочь от меня: он говорят, что ему очень скучно я грустно здесь жить. Я думаю, что он для того и поехал только, чтоб чин выиграть. Я с ним обхожусь по-приятельски, и грех ему будет, ежели он и мною недоволен, но нечему тут дивиться: большая половина людей свете неблагодарных. Ежели Крока отзовут, то, думаю, Рикман останется с охотою: истинно достоин он, чтоб произвесть его секретарем и поощрить тем его к службе.

   Ежели ж оба они отозвутся, то истинно всего б лучше желал Томару; я его знаю, я мы уживемся. Представь еще графу Н. И. об оном. Прощай, братец; будь здоров; а я истинно буду тебе благодарен по век.

   Ваш верный слуга и друг

   P. S. По любви, которую имею к отечеству своему, желалось бы мне очень, чтоб исполнялось по моим мыслям, которые сообщил я в последнем письме графу Н. И. Всякий день имею доказательства, которые меня укрепляют в моих мыслях.

  

   По просьбе Ивана Ивановича Крока, посылаю на сей почте представление к графу Н. И. об отзыве брата его. Ему было желалось, чтоб я отправил брата его, не испрося дозволение у графа Н. И., но я в том отказал, как и по первому его письму. Желаю, чтоб по их желанию исполнилось, а мои мысли ты знаешь.

   Дней через пять поеду в Аранхуэс. Жаль, что для загородных мыз время у вас еще дурно. Редко видал такую дурную весну и в Петербурге.

   Стараюсь, чтоб жена выехала из Мадрида около начала июня по новому стилю. Дорога не ближняя, надобно стараться приехать в Россию прежде осени.

   Ежели б я знал, что ты живешь домой, то я б тебе прислал вина шампанского; но, думаю, что живешь по-калмыцки, даром что знатный помещик. Отпиши, хочешь ли пить наше вино хорошее? Прощай, друг мой; целую тебя.

   О Господине Бицо - ни слуху, ни духу.

  

  

   Г. М. Д. И., Фон-Визину.

  

   Милостивый государь мой Денис Иванович. Нельзя более моего я с искреннею благодарностью признавать тот обязательный знак неложной уже вашей ко мне дружбы, каковым вы, в последнем вашем письме, от 25-го Октября, почтить меня изволили. Если бы бывали вы в отдалении равном моему, толь долговременном, то бы лучше еще доверили, что я истинно наполнен теми к вам сентиментами сердечной благодарности, о которых, может быть, не вовсе без успеха, я вас уверять стараюсь. Сами бы сведали вы и испытали тогда, сколь утешно ласкаться вашею дружбою, а особенно милостивым мнением прелюбезного нашего шефа le plus aimable et le meilleur des hommes. Будьте же моим у него иногда предстателем: такой ваш труд неблагодарный, конечно, не останется. Можете вы считать то за самое верное, а для наибольшей надежности вашей прошу только меня в том изведывать. Из усердия моего усмотрите тогда более, нежели яз одних слов. Совершенное ваше по тому удостоверение оставляю я до того временя, а теперь только вас прошу доставить следующее при сем его сиятельству, когда он в С-Петербург прибыть изволит.

   Желал бы я очень ведать, какое действие произведет со держание двух последних моих депешей, No 94-го и 95-го?

   В прочем имею честь пребывать с совершенным почитанием

   Лондон, сего 25-го Ноября 1771.

  

  

   Сколько бы ни было вам приятно продолжительно обязывать меня наичувствительнейшим и великодушным образом, то я, конечно, более еще нахожу себе утешение и отрады в тон соучастии, которое вы столь искренно и усердно, в тягостном положении моем, принимать изволите. Всеобязательное ваше, милостивый государь мой, письмо, от 28-го сентября, наиявственнейший подает мне о том опыт. Последовавшее от ваших старательств соглашение банкиров на высылку на меня нового векселя, дает мне такую отстрочку, от которой я могу, ежели не вовсе, то, по крайней мере, большею частию исправиться, если публичные дела хотя бы мало мне в том пособили, а особливо, когда надеюсь и от вас, милостивый государь, получать равномерные известия о происходящем. Беда та, то разглашаются оные из Варшавы обыкновенно дней пять прежде, нежели из С.-Петербурга сюда доходить могут. Наиприлежнейше просил я для того господина Стак..., хотя бы на мой счет, прислали ко мне первую о мире ведомость с нарочным и проворным курьером, как бы можно поспешнее. Он вам, конечно, знаком. Сугубо был бы я вам одолжен, если бы могли и вы дать ему знать о надобности (не изъясняя какой), чтоб был я здесь прежде, против моих в других местах товарищей, уведомлен о мире или, паче всякого чаяния, о новых разрывах и возобновленных переговорах.

   Прося, в прочем, поднесть сие вложение милосердому, особливо мне, шефу нашему, прошу ни на час не сомневаться, чтоб все ваши обязательства не оставались на признательной и благодарном сердце моем на весь мой век, с тою всеусердною преданностию, с которою пребуду вам непоколебимо и отменно

   Лондон, сего 26-го Октября 1772.

  

  

   Упустил я, умышленно почти, ответствовать на обязательнейшее ваше письмо, от 18-го декабря, для того, что не имел я ничего другого на то довести, как о той чистейшей благодарности, которую вы уже сами измерять можете, по вашим наложенным на меня одолжениям. Сохраню оные на веки, ради собственного моего удовольствия. Можно вам на все сие полагаться вавервое, как на собственное ваше дело; частыми же повторениями о том утруждать вас отнюдь не буду и для того, что у вас, может быть, и без меня дел много, и премного, а теперь не могу оставить, чтоб при случае сем не оказать вам, милостивый государь, новой моей признательности за новое же ваше обязательство. Вчера получил я от господина Стакельберга письмо, которым меня уведомляет, что наставлен он от Деда отправить ко мне немедленно нарочного с известием о мире. Почитаю я одолжен сим за то не иному кому, как вашим трудам и прямо обязательным обо мне попечениям. Если подлинно курьер сей подоспеет сюда прежде всякого другого, то получу от следствий сего одного обстоятельства немалую тяжестным моим делам отраду и облегчение. Сокрушение мое доводит меня до отчаяния, когда либо выправиться, но ободряет меня надежда какого-либо незапного благополучного приключения, чему я вижу разные примеры. Желая вам оных, милостивый государь, всеусердно остаюсь навсегда непоколебимо, с отличным для вас почтением я с особенной преданностию,

   Лондон, сего 5-го февраля 1773.

  

  

   Последнее обязательное письмо ваше, от 5-го Февраля, получил я с новым и тем приятнейшим для меня удовольствием, что содержит оное новые же и опыты вашей непременной во мне дружбы и того намерения, которым вы начатое благодарнейшее во мне признание довершить желаете.

   Толь милостиво доставленным мне позволением отлучиться отсюда, воспользуюсь я после дня рождение короля Великобританского, когда Парламент и министры обыкновенно по деревням отсюда разъезжаются. На время же окредитование здесь титулярного советника Василья Лизакевича, не знаю выдавать ли ему то, что я за необходимо считаю, или сказать ему, чтоб вел он чрезвычайным своим на то время издержкам счеты. Могут оные показаться странными и потому, что надобно ему будет ездить тогда и к министрам, к во двору, и, следовательно, пристойным образом от настоящего отменнее и одеваться, содержать карету и лакея, и словом - вести себя здесь на таком основании, на каком теперь живут здесь Гишпанский и Португальский, также на время окредитованные секретари. К тому же надобно, милостивый государь, и исправный сюда перевод денег: тому уже около 9 месяцев, как живем мы здесь все без оных в долг (на кредит), который вчера получил себе новое повреждение от банкрутств кавалера Колбрука, которого считали одним из первейших здешних богачей. Ежегодно собиралось ему чистого доходу до 25 тысяч фунтов, а теперь едва ли остается ему что на одно пропитание! Удар сей приводит циркуляцию тем более в остановку, что находится уже в оной более 4-х миллионов фунтов, больше бумаг одних, нежели наличных денег или товаров вместо оных; и потому надобно, чтоб общие дела пришли сперва в уравнение, и именно прежде, нежели кредит вовсе восстановится.

   Первых из Бухареста известий ожидаем мы здесь из Варшавы, яко из ближайшего места. Срок перемирию вышел тому уже 13 дней; теперь там, конечно, известно, чем оный кончился, а курьер, может быть, приедет сюда с тем дней через осемь. Ничто не может сравнится с нетерпеливостию, с коею я его ожидаю, как та преданность и почтение, которые всегда останутся основанием всех моих стараний и истинным побуждением

   Лондон, сего 3-го апреля, нов. ст. 1773.

  

  

   Всеобязательное письмо ваше, от 12-го июля, получил я здесь со всем тем признанием, с каковым надлежало мне оное получить. Все ваше обо мне попечение принимаю прямо дружески. Но несчастие свое должен я и по ныне еще почитать почти непреодолимым, особливо потому, что известие о разбитии визиря дошло сюда не инако, как чрез публичные газеты почтою, прежде нежели письмо о том из Варшавы. Могло бы оное послужить мне знатно, если бы мог я ведать о сем знатном и радостном происшествии, хотя несколько часов прежде всех других. Оставляя напрасную о том кручину, тем по крайней мере ласкаюсь, что будет, наконец, преподан мне такой случай, которым бы, по настоящим обстоятельствам, мог я хотя бы несколько воспользоваться, к восстановлению прежнего моего состояние и спокойствия. Положение такое немало мешало и восстановлению здоровья моего; для пользы оного, еду я, по совету докторов, в Скарбору, к тамошним холодным баням. Расстояние такое, конечно, не позволит мне в Лондон возвратиться прежде исхода сентября, но всякая малейшая во мне там нужда, конечно, ускорит и моим туда возвращением.

   Впрочем, прошу быть совершенно удостоверенным, что везде и всегда пребуду я вам, милостивый государь, непременно с наиусердною преданностию и с таковым же подлинно почтением,

   Бристоль, сего 4-го августа 1773.

  

  

  

   Возвращая в Отечество племянника моего Кошелева, надлежало бы мне возобновить и старые мои уверения, о непоколебимой моей к вам преданности и таковой же признательности. Неоднократно поручал я ему, именно изъяснить вам, милостивому государю, одно и другое словесно: усомнился писать к вам, особенно, зная, сколько заняты вы и без того разными другими бумагами. Теперь же прошу только ни мало не сомневаться о моих к вам сантиментах, кои обещался я честью сохранить для вас непременно; но когда же придет то время, т.е., когда станете вы оные взведывать самым делом, жду дожить до того нетерпеливо. Если кто другой может отправлять вашу комиссию лучше моего, то никто, конечно, не приложит к тому более моего усердия и ревности. Приложа к тому всеискреннее почтение и всеусердную преданность, можете верно всегда надеяться, что я пребуду на жизнь мою непременно и неложно

   Лондон, сего 7-го марта 1774.

  

  

   Я, мой друг, Денис Иванович, получил ваше письмо, от 26-го Февраля, но не мог на прошедшей почте, за недосугом, отвечать; теперь же благодарю вас на оное и за исправление моих ковшиссий. Извещение с нарочным я еще не получил. Что ж принадлежит до дела Лобановых, то иным его поправить не чем, как тем, чтобы дети, по причине, что они не разделены и имеют общую в одном месте деревню, просили от Сената опекунов, с теми, чтобы оные половину доходу с деревни давали на содержание отцу и матери, а другую им, по равным частям, доставляли; без сего в правление их имением никто не вступится, и я не войду. Прощай, мой любезный приятель! Пиши, что у вас делается, и верь, что я искренно и непременно весь ваш навсегда,

   P. S. Скажите Гр. Н. И-чу мой поклон от всей души и сердца.

  

  

   Благодарствую сердечно, любезный приятель Денис Иванович, за ваши письма, от 1-го и 3-го сего месяца, которые я оба вдруг получил; третие же, отправленное вами чрез Гр. Н. Ивановича, я стану ожидать. Известий, как от вас Петербургских, так и из чужих краев, столь мало, что я в крайнем о том удивлении. Происшествие с Лордом Корнвалисом, коли к тому же и флот Грасов разобьет флот Английский или в нерешимости там морские операция останутся, великую, кажется, перемену в военных обстоятельствах сделает. Если же там Английский флот атакует и разобьет Граса, то большой важности от того Корнвалисова пленения, думаю, не последует. Итак, все резоны теперь настоят Английскому флоту, отваживавшемуся искать жестоко подраться, а французскому сколь возможно от решительного морского бою откланяться. Не прогневайся, что я пустым рассуждением наполнял целую страницу, желая с вами побеседовать. Не имея отсель в тому материи, не почитаю таковою здешние выборы, в коих, кроме многолюдства и связанного с оным шума, ничего нет. Благодарю вас за известие о положении здоровья Гр. Н. Ивановича. Пожалуй, мой дорогой друг, продолжай со мной вашу мне приятную переписку, и будь уверен, что я с искренностию непременно пребуду вам навсегда истинным и покорнейшим слугой.

  

  

  

   Искренно благодарю вас, любезный приятель Денис Иванович, за ваше письмо, от 24-го сего месяца, и за сообщенные в нем известия. Более сюда уже не пишите. Прошу письма ваши адресовать в Москву. Сам же я надеюсь с вами увидаться около 25 или 26 генваря. С новым годом вас поздравляю, желая вам от всего сердца всякого добра! Отсюда вестей, как из ямы, никаких нет. Прощай, мой друг; будь уверен, что я нелицемерно ваш.

  

  

   Братец ваш Александр Иванович поехал вчера с господином Пушкиным, и оба в компании с господином и госпожею Демидовыми, да князем Гагариным, в Лондон. Перед отходом, поручил он мне доставить к вам при сем включаемое. Пользуясь сим случаем, возобновлю я то, что поручил ему вам сказать, то есть, предложить себя во всем к услугам вашим. Я уже вам писал, почему я преисполнен всевозможными к вашей особе высокопочитанием; судя же о достоинствах и качествах ваших по наслышкам, уверился я о честности и добродушии вашем примерами братцев ваших, которые и с сей стороны, кровь вашу не облыгают. За сим, имею я честь пребыть с истинною навсегда преданностию и нелицемерным почтением,

   Париж, 19-го мая 1773 года.

  

  

   В одном из нынешних моих к его сиятельству графу Никите Ивановичу писем, изволите усмотреть, самый неожидаемый мне случай приключился в недостатке в деньгах, для отправление находящихся на моих руках Русаков, увезенных из Камчатки. Переменою состояние моего, по которому банкир видит, что денег у меня убудет, имеет потому недоверку, тем наипаче, что я ему и без того уже должен. На сей год, не получали мы жалованья ни полушки, да и за прошлый год доплату получили только недели с две. Между тем, без денег жить нельзя. Деньгами банкир меня ссужал; потому, ему я и много должен. Как то ни есть, а денег на отправление их надобно, и необходимо должно по получении моего письма, с первою после того почтою переслать, или же также написать, что в тех людях нужды нет. Так я их распущу. В сем случае, полную имею я доверенность на человеколюбие ваше как ко мне, так и к тем бедным несчастным обманутым людям, и ожидаю с нетерпением скорого и благосклонного вашего на сие и по всякому случаю ответа. Пребываю с истинным высокопочитанием и чистосердечною преданностию,

   Париж. 1-го июля н. с. 1773 года.

  

   P. S. Буде в решение по сему делу произойдет какое-либо замедление, то наиусильно прошу предуведомить меня, не замешкав, какого конца по оному ожидать имею, дабы потому расположить всякие приуготовительные меры.

  

  

  

   Подлинно приятельским ваших письмом, от 27-го июля, которым избавили вы меня от хлопот, забот и беспокойствия, обрадовали вы меня несказанно, и за оное приношу истинное мое благодарение. Ждал я письмо с нетерпением, и по получении оного 24-го августа по здешнему стилю, опасался, что не приедут мои дети ко времени отхода корабля, но, по счастию, все удалось, как вы то увидите из письма моего к его сиятельству графу Никите Ивановичу.

   В конце вашего письма, приметил я следующее ваше выражение: я почел бы себе за особенное счастие, если в рассуждении вашего собственного положения мог оказать вам услугу. Будучи известен о добродушии вашем, не трудно было мне догадаться о всей силе и смысле того выражения, которое до слез пронзило сердце мое! Из признания, мне остается надеяться на Бога и на вас, добрых людей, а в прочем всего ожидать с терпением, которое не редко исчезает.

   Господину Новикову сказал я о 15 луидорах, о коих он не беспокоится. Он поручил мне засвидетельствовать вам его почтение.

   Когда бедные Камчатские люди приедут, примите их в свое покровительство. Они были обмануты, и потому не столь виноваты.

   Я имею честь пребыть с отличным почтением и нелицемерного по век преданностию,

   Париж. 29-го августа 1773 года.

  

   P. S. Любезным братцам вашим прошу засвидетельствовать мое почтение.

  

  

   Прямо дружеское ваше письмо я получил с равным удовольствием имеющемуся к вам, моему государю, дружелюбию и нелицемерному почтению. При сем прошу вложенное здесь к общему нашему благодетелю верно доставить. Братца вашего рекомендовать вам было не для чего: он сам себя рекомендует. У меня их трое, как приемышей, а четвертый бедный, то есть Трегубов, за случившимся припадком, оставлен на дороге. Я, надеюсь, что они всегда мною будут довольны. Прошу, государь мой, когда праздное время излучите, посетить моих детей, дать им хорошие наставление к учению и поведению, да и учителя их, господина Ольрия, побуждать ко всевозможному их обучению, а камердинера, заболевшего, коль скоро с настоящими силами сберется, ко мне на почте отправить. Я есмь, с отличным почтением и усердною преданностию, ваш,

   Яссы. 30-го Мая 1772.

  

  

   Из сегодняшнего отпуска вы увидите, что Господь не благоволил увенчать все мои труды ожидаемым успехом; однако ж совсем оных и не испроверг, но предоставил решить по его всемогущему благоизобретению: судьбины его для нас, смертных, суть не исповедимы, и им, с сокрушенным сердцем, всякому, на него надеющемуся, повиноваться должно без роптание я без отчаяния. Мой случай самый сей, что с одной стороны душевно стражду, видя все мои труды в пепел обращающимися, а с другой, бодрствую духом в надежде, на него полагаемой, и чистого совестию в сделании всего в силах моих быть могущего. Включенный при сем пакет к Льву Борисовичу Никитину покорно прошу верно ему доставить, потому, что в нем есть вексель, отправленный с сегодняшним отпуском, Измаиловского Полку унтер-офицер Ерлыков, мой ближний свойственник, которого в милость вашу рекомендую, и прошу исходатайствовать от милостивого нашего начальника в полк рекомендацию, о повышении его, а потом ко мне возвратить. Я есмь, с отличным почтением и дружелюбием,

   Бухарест. 13-го марта 1773.

  

  

   Последнее ваше дружеское письмо, от 7-го марта, получил я по отправлении моего отпуска, от 13-го того же марта, с которого времени я в край ваш ни одной строчки поныне не писал: дух был оскорблен малою удачею трудов моих, а к тому же я упражнен был в снарядах к езде и в пути. Теперь живем, как пустынники и оглашенные; поободрило только содержание письмеца общего нашего милостивца, от 19-го апреля, твоей рукою писанное к графу Петру Александровичу. Утешь его, Всевышний, во всех его делах, так, как он меня утешил! Вы знаете, мой любезный друг, что я все то сделал, что только сделано быть могло, а во многом, беспристрастно сказать могу, почти сам себя превзошел. Но когда в чем есть неудача, то обыкновенно все хорошее забывается, а бросается в глаза она одна. В этом то самом положении, я себя видя, мучился, но милостивец дух мой поуспокоил. Денежек маленько здесь остается, а все пить и есть хотят! Пожалуйте, не уморите с голоду, и при случае принапамятуйте о посылке в свое время. Прости, мой любезный друг, и будь уверен, что пpeданность моя с отличным почтением будет во мне навсегда непременно; с каковою теперь есмь

   Из Романа. 13-го мая 1773 года.

  

   Р. S. С сегодняшним отпуском отправляю поручика Грязнова до Серпухова только, а оттуда велел ему ехать, по некоторым моим нуждам, в Ярославль и Тверь, а после в С.-Петербург. Когда он туда прибудет, прошу удостоить его вашей милости и возвратить ко мне, когда время вам, господам, дозволит

  

  

   Дружеские письма ваши, одно от 20-го марта, чрез графа Михаила Петровича, а другое от 11-го апреля, чрез поручика Грязнова, исправно получил, и покорнейше благодарю за удостоение оными. Ответствую: братцу вашему я предоставляю целую свободность съездить в Отечество, но он сам поудерживается в рассуждении наших недоведомостей, опасаясь, чтоб столько трудясь и столько претерпевая скуки и всего неприятного, не отлучиться в такой момент, который бы мог лишить, по всякому правосудию, ожидаемого удовлетворения, о должках же ннже помышлять должно: как разбогатеем, так все лоправим. За все содержаше второго, приношу наипризнательнейшую мою благодарность. Из него имею я новый опыт истинной вашей ко мне дружбы и приязни. Я уже несколько был успокоен отзывами графа П. А., а теперь вашим письмом и во всей полноте. Я не признаю себя виновным в моих подозрениях, а причиною тому единственно sa langue bien pendue et goguenarderie, что ему обыкновенно много недоброжелательных делает, но в существе, я и сам знаю, он нимало не вредителен; но как человек, от утра до вечера, не умолкая, говорит, то можно ли наполнить конверсацию, чтоб кого-нибудь не укусить? В прочем, наружно у нас приязнь наитеснейшая, и я приветствиями и приемами его весьма доволен, а преданность моя их нему есть наследственная. Грязнов мне сказывал, что вы сбирались отправлять ко мне деньги; но после отменили: неужели подумали, что я, взбесясь, уеду? Нет, мой любезный друг! Правда, сколько я не чувствителен, однако же никогда не сделаю ничего противного долгу я званию моему. Из сегодняшнего моего письма к общему нашему милостивцу, увидите вы покорнейшее мое прошение, о повышении чином переводчика Тамару, яко человека достоинствами наполненного и годного не токмо в нынешнем миротворении, но и в других могущих быть делах, а наипаче с полуденными нациями; потому что, ежели Бог одарит нас желаемым миром, и коммерция возьмет свое порядочное течение, то люди таковых свойств, каковых есть Тамара, весьма будут надобны. Вы, любезный друг, его не знаете, а может быть, по речам других, несколько против его еще и предубеждены; но я, зная вашу честность, преуверен остаюсь, что ежели б вы его столько же знали, сколько я его знаю, то бы, может быть, и больше меня его возлюбили; потому наиприлежнейше вас прошу, употребить весь ваш кредит, в исходатайствовании ему повышение чина. Право, грешно забывать тех, которые, по несчастию в отдалении трудятся. Братец ваш писал к вам о бедном Шокурове, который по совету Германштадтских докторов, вместо Темесвара и Меадии, едет в Буду, расстоянием на два дня от Вены, где, как слышно, воды еще лучше, нежели Меадские. Да и неизвестно, если не получит там облегчения, не поедет ли он куда и далее; чего ради, я буду просить князя Дмитрия Михайловича о подании ему всяких вспоможений. Однако, не излишне бы было, ежели б вы, государь мой, у его сиятельства какую-нибудь об нем и князю Дмитрию Михайловичу рекомендацию исходатайствовали. Напред сего, я вас просил постараться повысить мальчишек моих, о чем и теперь прошу. Мне кажется, сие никакой важности не заслуживает. Итальянцы говорят, только один дым, а жаркого нет; то есть, одна честь, а жалованья ни копейки. Мы теперь с нетерпеливостию ожидаем визирского ответу, и ежели он будет податливый, то приближусь к Фельдмаршалу; в нужном же случае и по требованию его, и в лагерь к нему поеду. Поистине сказать, в мои лета и по моей дряхлости, будет сие несколько несносно и изнурительно, но что делать, послужу покамест есть силы. Я есмь с истинным почтением и совершенною преданностию,

   Роман. 13-го мая 1774 года.

  

  

   J'ai été extrêmement flatté du billet, que vous m'avés fait l'honneur de m'éerire le 26 Avril. L'incluse pour monsieur votre frère est arrivée quelques jours après son départ de Berlin; mais comme il m'a dit qu'il alloit à Varsovie auprès de monsieur de Saldern, je n'ai pas manqué de la lui y envoier, Paiant accompagné de quelques lignes de ma part et pour qu'elle lui parvienne d'autant plus sûrement je l'ai adressée a Dantzig, parce que la voie directe d'ici à Varsovie n'est pas sûre à cause des confédérés, qui pillent souvent les malles et endommagent les lettres.

   Pendant le séjour, que monsieur votre frère a fait à Berlin, j'ai eu le bonheur de me lier d'amitié aves lui" Il m'a promis la sienne, et il vient de m'en donner une preuve par une lettre que j'ai reèue de lui. Il est fort aimable et a plus ici à tout le monde.

   Quoi qu'il, paraine bien intéressé de ma part, qu'à la première lettre, que j'ai l'honneur de vous écrire, j'ose vous importuner par rapport à moi même; je me flatte cependant, monsieur, que vous ne le prendrés pas en mauvaise part. Il y a près de,., ans, que je suis secrétaire d'ambassade, et il y a beaucoup de mes confrères, qui n'ont pas servi vingt cinq ans dans la carrière ministeriele, comme moi et qui ont été avancés depuis déjà plusieurs années, et je reste sans le moindre encouragement. Il est douieureux d'être oublié sur ses vieux jour. Je vous рг³и donc, monsieur, de dire un mot en ma faveur à m-n le comte de Panin, pour que ce seigneur daigne se souvenir de moi à la première promotion, en me faisant avancer au grade de conseiller d'ambassade. On m'a dit tant de bien de votre faèon de penser et de vos sentimens, que je ne doute point que vous ne soyés disposé à contribuer à rendre mon sort plus gracieux et moins infortuné. Ma reconnoissance sera aussi éternelle qu'est parfaite et très distinguée la considération, avec laquelle j'ai l'honneur d'être,

  

   Я сию минуту еду в деревню. Москва n'est pas un séjour très sure pour les habitants, qui ne veulent pas encore avec tous les domestiques sortir de ce monde, le mal s'augmente de jour en jour peu a peu. - В моем доме нет еще ни кошки больной, ибо я все способы употребляю очищать воздух и удалять гнилость; но в народе болезнь, или иначе смерть, ne commit pas la raillerie. Вручите письмо его сиятельству H. Ивановичу, и напоминайте ему о милостивом ответе. Сие письмо, ради меня, есть крайне нужное. Montrés moi de nouveau votre amitié.

   Adieu.

   Р. S. Исполните мое прошение.

  

  

   Письмо вашего высокоблагородия, от 9го числа прошедшего ноября, купно с приложенным притом векселем на сто рублей, я исправно получил, и не премину оные деньги, по желанию вашему, употреблять на исправление нужд свойственника вашего Ивана Федоровича Мамонова, который теперь здесь продолжает инженерную и артиллерийскую науки, дабы сделаться способным к назначенному для него званию.

   Причем не могу обойтись, дабы как не упомянуть, колико нужным почитаю ваше особливое сему молодому человеку нашпоминовение, чтоб он в своих расходах лучшую, противу прежнего, экономию наблюдал: ибо он не точию все курьерские деньги помесячно уже издержал, но из вышеписанных переведенных от вас денег, теперь, за уплатою долгов, едва только двадцать рублей оставил.

   Правда, он мне то сам обещал, и я не оставляю, в рассуждении вашего об нем участвования, сколько можно, в тому способствовать, однако ваше свойственническое поощрение еще больше силы преподаст, и я ласкаюсь, что вы мое о сем упоминание примите истинным знаком моего ему доброжелательства, вследствие того отличного почтения, с которым навсегда пребуду,

   Из Стокгольма. Декабря 9-го дня 1771 года.

  

  

   Хотя мы, дорогой Денис Иванович, уже девять недель в дороге, но еще не на своей земле, и приятного природного воздуху не глотаем; чему дурные дороги, упрямство почтальонов и худой корм почтовых лошадей - главною причиною. Сии два рода скотов отменно в Бранденбурге и Пруссии скучны, но теперь пора об них не думать. Буду упражняться радостным воображением, любезным с родными и друзьями свиданием. Прошу сказать дядюшке Никите Ивановичу, что он первый из сих для меня, и что для спокойствия моего, безделицы не достает: дом продан, другого нет; люди в Москве, и не знаю, дозволят ли