| Главная » Книги |
Сухово-Кобылин Александр Васильевич - Дело, Страница 4
Сухово-Кобылин Александр Васильевич - Делоn="justify"> Варравин (с усмешкою). Ну, вот вы сами и поймались.
Муромский (тревожно). Где?.. Как?.. Я ничего не сказал.
Варравин. Сказали... Вы не беспокойтесь; вы всегда скажете то, что
нам нужно. (Лукаво.) Увлечение, говорите вы; - ну оно нами во
внимание и принято. - Степень этого увлечения мы теперь хотим
определить по закону.
Муромский (смешавшись). Так позвольте... я... я... не в том смысле.
Варравин. А в каком?.. А вам известно показание двух свидетелей об
увлечении-то... Да напрямик, что-де между дочкой вашей и
Кречинским была незаконная связь!..
Муромский (со страданием). Пощадите!.. Пощадите... это клевета, это
подвод... их купили... эти два свидетеля выеденного яйца не стоят.
Варравин. Присяжные, сударь, показания. Сила!.. А тут как бы
игралищем судьбы является и факт собственного сознания.
Муромский (с жаром). Никогда!..
Варравин. Дочь ваша, отдавая ростовщику солитер, сказала: это моя
ошибка!.. Слышите ли?! (Поднимая палец.) Моя!!..
Муромский. Нет - она не говорила: моя ошибка... (Бьет себя в грудь.)
Богом уверяю вас, не говорила!.. Она сказала: это была ошибка... то
есть все это сделалось и случилось по ошибке.
Варравин. Верю, но вот тут-то оно и казусно: все свидетели, бывшие
при этой сцене, отозвались незнанием, окроме четырех. Четыре эти
разделились на две равные стороны: два... и два... утверждая
противное. Свидетель Расплюев и полицейский чиновник Лапа
показали, что она употребила местоимение моя...
Муромский (перебивая). Не употребила! Не употребила! хоть в куски
меня изрежьте - не употребила!..
Варравин. Так точно: вы, сударь, и госпожа Атуева утвердились в
показании, что она сказала: это была ошибка, опустив будто
существенное местоимение моя... где же истина, спрашиваю я вас?
(Оборачивается и ищет истину.) Где она? где? Какая темнота!.. Какая
ночь!.. и среди этой ночи какая обоюдуострость!..
Муромский (с иронией). Темнота... Среди темноты ночь, среди ночи
обоюдуострость... (Пожав плечами.) Стар я стал, - не понимаю!..
Варравин (с досадою). А вот поймете. (Твердо.) В глазах, сударь,
закона показания первых двух свидетелей имеют полную силу.
Показание госпожи Атуевой, как тетки-воспитательницы, не имеет
полной силы, а ваше собственное никакой.
Муромский. Почему так жестоко?..
Варравин. Потому, сударь, что вы преданы суду за ложное показание о
бычке тирольской породы, которого получили от подсудимого в дар!
Помните?..
Муромский. Помню. (Покачивая головой.) Стало, по вашему закону
шулеру Расплюеву больше веры, чем мне. Жесток ваш закон. Ваше
Превосходительство.
Варравин (улыбаясь). Извините, для вас не переменим. Впрочем... пора
кончить; я затем коснулся этих фактов, чтобы показать вам эту
обоюдуострость и качательность вашего дела, по которой оно, если
поведете туда, то и все оно пойдет туда... а если поведется сюда, то и
все... пойдет сюда...
Муромский (с иронией). Как же это так (качаясь) и туда и сюда?
Варравин. Да! И туда и сюда. Так, что закон-то при всей своей
карающей власти, как бы подняв кверху меч (поднимает руку и
наступает на Муромского; - этот пятится), и по сие еще время
спрашивает: куда же мне, говорит, Варравин, ударить?!..
Муромский (с испугом). Боже милостивый!..
Варравин. Вот это самое весами правосудия и зовется. Богиня-то
Правосудия, Фемида-то, ведь она так и пишется: Весы и меч!
Муромский. Гм... Весы и меч... ну мечом-то она, конечно, сечет, а на
весах-то?..
Варравин (внушительно). И на весах, варварка, торгует.
Муромский. А, а, а... Понял...
Варравин. То-то (с иронией), а говорите, стар стал - не пойму...
Муромский. Уж я и не знаю, излагать ли мне вам мои опровержения.
Варравин. Достопочтеннейший, к чему? был и я молод, любил и я
диспутоваться; теперь минуло; познал я жизнь; познал я и
существенность. Вы старину-то вспомните... простую, задушевную...
Вот время-то было! об нем и в стихах так складно сказано:
Там, где сердце нараспашку,
Наголо, как в старину!..
Муромский (живо). Нараспашку?!.. Наголо?!.. (В сторону.) Вот оно!..
Кидать стал. (Вслух.) То есть как же это наголо?
Варравин. А в старину не диспутовались; поговорят легонько,
объяснятся нараспашку, да и устроят дело наголо! (Делает жест.)
Муромский (с ужасом). Наголо!..
Варравин. Да, наголо!..
Муромский (в сторону). Вот он Антихрист действительный статский
советник. (Вслух.) Ах, Ваше Превосходительство. Отцы вы наши!
Благодетели!.. В старину легко было дело-то устраивать. В старину мы
жили в палатах, приказные - в комнатах; ныне мы живем в комнатах,
а приказные - в палатах.
Варравин. Ну, а сколько б, вы думали, в старину взял бы приказный с
вас за это дело?
Муромский (шелохнувшись). Я, право, не знаю. Я по этим торгам -
неопытен.
Варравин. Ну, вы для шутки.
Муромский. Право, неопытен.
Варравин. Ах, Боже мой - (настойчиво) ну, шутите.
Муромский (нерешительно). Тысчонки бы три взял.
Варравин (ему на ухо). Тридцать тысяч! (Повертывается и отходит.)
Муромский (вздрогнув). Как!.. как вы это сказали?
Варравин. Да, тридцать тысяч и ни копейки бы меньше приказный этот
не взял. Да, слышите: не на ассигнации, а на серебро.
Муромский. На серебро!!! Силы небесные - да ведь это сто тысяч -
это гора!!!.. Состояние! Жизнь человеческая! - Сто тысяч... Да
помилуйте, за что ж бы он их взял? Ведь и дело-то в сущности пустое.
Варравин. Однако.
Муромский. Если б тут степь какая, громадина была в спорности или
заводина какой - железноделательный - а то ведь что? - только
одно мнение - так - фу - воздух.
Варравин. Положим, что и воздух... только воздухом-то этим вас
поистомило. А старинные, сударь, люди так не рассуждали...
Старинные люди говорили: первое благо в мире - это мое
спокойствие.
Муромский (с особенною мягкостию). Да, это так. Ваше
Превосходительство... Но не сто же тысяч, Ваше Превосходительство!..
Варравин (так же с мягкостию). Согласен!.. Согласен!.. Время всё
изменяет: ныне люди и помягче стали.
Муромский (с любопытством). То есть как же это?
Варравин (смотря ему в глаза). Утверждают... философы... будто они
на... на двадцать процентов мягче стали...
Муромский (в сторону скоро считает). Десять копеек - три тысячи...
Варравин (продолжает). Теплоты душевной стало, говорят, более...
Муромский (та же игра). Да, десять копеек - еще три тысячи....
шесть тысяч долой...
Варравин. Сочувствия к нуждам ближнего - все это развилось,
усилилось.
Муромский (та же игра). Стало, двадцать четыре тысячи серебром.
Варравин. Вот это самое они прогрессом и называют.
Муромский (вслух). По чести. Ваше Превосходительство, приказный
бы этого не взял.
Варравин (нежно). Взял бы, достопочтеннейший. - Взял бы...
Муромский (твердо). Нет, он бы этого не взял.
Варравин (сухо). Как вам угодно. (Берет со стола бумаги.)
Муромский (мягче). Право... того... а я бы полагал... десять.
Варравин (кланяясь и резко). Имея по должности моей многосложные
занятия, прошу извинить. (Уходит в кабинет.)
ЯВЛЕНИЕ VII
Муромский (один).
Муромский (подумавши). Двадцать четыре тысячи - это - это -
восемьдесят четыре тысячи начетом! Где я их возьму? Их у меня нет,
видит Бог, нет... Что же, стало, Стрешнево продавать? Прах-то отцев -
дедов достояние... а дочь по миру... Так нет! Не отдам!.. Еду! К кому ни
есть еду! Лбом отворю двери, всю правду скажу! (Стихает.) Кротко,
складно скажу, Лидочку с собой возьму; не камни же люди; за правого
Бог! (Уходит скоро.)
ЯВЛЕНИЕ VIII
Варравин выходит из одних дверей, Тарелкин из других.
Тарелкин. Каков, Ваше Превосходительство, уперся! Ну, я от него
такой невежливости не ожидал.
Варравин (с досадою). И что же! Вздумал предложение делать на
третью долю.
Тарелкин. Однако таки предложение сделал. Эх, Ваше
Превосходительство! махнуть бы вам рукой.
Варравин. Я сказал, нельзя.
Тарелкин. Он вот ехать хочет.
Варравин. Куда?
Тарелкин. Не знаю. Не камни, говорит, люди; за правого Бог.
Варравин (соображая). Я полагаю, он бросится к Князю.
Тарелкин. Другой дороги нет, как к Князю.
Варравин (думает). А как обставлено у вас это дело; всё ли исправно?
Тарелкин. В величайшем порядке.
Варравин. Распутие-то мне приготовлено ли?
Тарелкин. В лучшем виде. Я за этим, по приказу вашему, особое
наблюдение имел и даже своевременно с тятинькой списывался.
Варравин. Ну, что же тятинька?
Тарелкин. Он развалил их на три партии.
Варравин. Так.
Тарелкин. Одни пошли на выпуск: оправдать и от суда освободить.
Варравин. Так.
Тарелкин. Вторые - оставить Муромскую относительно любовной
связи в подозрении. Третьи - обратить дело к переследованию и
постановлению новых решений, не стесняясь прежними.
Варравин. Ну вот и хорошо, вот и распутие! Вот когда мне три пути вы
уготовали - да когда к ним подведешь начальство, так куда хочешь,
туда его и поворачивай!
Тарелкин. Окроме этих мнений, и солисты оказались.
Варравин. Пускай.
Тарелкин. И одно мнение по новой формуле.
Варравин. По какой это?
Тарелкин. А не не-веро-ятно!..
Варравин. А - да! В каком же смысле?..
Тарелкин. Изволите видеть: относительно незаконной связи
Муромской с Кречинским вопрос подвинут далее, а именно, что при
такой-де близости лиц и таинственности-де их отношений (поднимая
палец) не не-веро....ятно... что мог оказаться и ребенок...
Варравин. Н-да, это можно.
Тарелкин. Очень можно, а старику куда щекотливо кажется; так вот его
как шилом в бок - так и подымает.
Варравин (подумав). Гм... подымает... это хорошо!.. Ну, стало, пусть
его к Князю и едет. Хорошо бы, если бы его так направить, чтобы он
явился к нему утром, ранехонько, пока тот по залам разминается да
содовую пьет...
Тарелкин. Это можно. Ваше Превосходительство.
Варравин. Да чтоб он в самую содовую попал!..
Тарелкин. В самую содовую и попадет!..
Варравин. А если попадет, то он неизбежно там напорется... и как
только тот по своей натуре на него крикнет, так он опять у нас и будет.
Тарелкин. Будет, Ваше Превосходительство, непременно опять здесь
будет.
Варравин. Так и делайте. (Хочет идти.)
Тарелкин (принимая просительную позу). Ваше Превосходительство.
Варравин (вспыхнув). Как?.. Опять?!
Тарелкин (та же игра). Сил нет!
Варравин. Да вы на смех!
Тарелкин. Помилуйте (показывая на горло). Я воооот как сижу.
Варравин. Да вы что показываете мне? Разве это новое; вы целый век
вооот как (тот же жест) сидите.
Тарелкин. Будьте милостивы, выкупите меня разочек; не морите
измором, ради Бога! Я совершенно потерялся, жизнь в горечь
обратилась; ведь меня на улицах, как зайца, травят...
Варравин. Кто вас травит?
Тарелкин. Кто? - Кредиторы. Вы как думаете - я кругом должен, я и
дворнику, и ему должен. Как только сунусь на улицу - пырь мне в
глаза - кто? - Кредитор. Я уж куда попало; в переулок, так в
переулок, в магазин, в лавку, раз в полпивную вскочил; ну что,
помилуйте, ведь себя компрометируешь. А портной, да к тому же
немец... так совершенно остервенился! У меня, изволите видеть,
кухарке приказ строжайший; дома нет и кончено - хоть тресни... Так
верите ли Богу, намедни силою ворвался. Слышу - ломятся, а у меня
этак трюмо, - ну я, делать нечего, залез туда, скорчился и сижу... Так
что же: поискал он меня да подметил, видно, как харкнет за трюмо-то
- прямо мне в рожу!..
Варравин. Ну!..
Тарелкин. Ну и плюнул. - Ха! что возьмешь-то? Вышел, подлец, в
сени, да, не говоря дурного слова, и кухарке в рожу... ну помилуйте, ну,
ей-то за что?
Варравин (берет со стола бумаги). Однако как же можно?
Тарелкин. Ну судите сами. Ваше Превосходительство, как же это
можно? Так я к тому говорю: что же это за существование? Всякий и
говорит-то тебе с омерзением. Ну помилуйте, это, почитай, первая
вещь, до которой каждый добивается; ты что хочешь себе думай, а
почтение мне окажи.
Варравин (уходя в кабинет). Ну это конечно, я с этим согласен, а
почтение он таки окажи.
Тарелкин (следуя за ним). Да! А почтение ты мне, подлец, все-таки
окажи...
Занавес опускается.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Квартира Муромских. Утро. Декорация первого акта, посреди комнаты стоит стол с
бумагами.
ЯВЛЕНИЕ I
Лидочка сидит за пяльцами. Иван Сидоров выходит из кабинета и поспешно
перебирает на столе бумаги.
Лидочка. Чего ты ищешь, Сидорыч?
Иван Сидоров. Да вот, сударыня, записку, что писарь переписывал. Мы
вот там (указывает на кабинет) с Кандид Касторычем весь кабинет
изрыли.
Лидочка. Да вот она. (Встает и отдает ему бумагу.) Что вы делаете?
Иван Сидоров. С Кандидом Касторычем совет держим, сударыня, едет
папенька ваш к Князю подать ему записку; так толкуют теперь, как с
этим лицом говорить надо.
Лидочка. Ах, Иван Сидоров, а мне сдается, что это добром не кончится;
у меня какая-то тоска... Сердце ноет... Ну что же, папенька ездил к
этому чиновнику?
Иван Сидоров. Ездил, сударыня.
Лидочка. Ну что же?
Иван Сидоров. Не сошлись. Да по правде сказать, как и сойтиться?
Ведь не то что взять хотят - а ограбить. Народ всё голь, живет
хищением; любого возьмите: получает он от Царя тысячу, проживает
пять, да еще нажить хочет - так как тут сойтиться? Вот около нашей
вотчины один, сударыня, судеец самым сверхъестественным
грабительством - миллион нажил; купил пятьсот душ вотчину, два
завода поставил. Так что ж? теперь, видите, пятьдесят тысяч рублей
доходу получает, и стал уж он большой барин. Вот вы и судите,
матушка, что один такой нечестивец на всю землю нашу соблазну
делает!
Лидочка. Да, страшный свет.
Иван Сидоров. Теперь, матушка, из них всякий не то что на прожиток
взять или бы благодарность какую: Бог бы с ним, мы за это не стоим; а
смотрит, чтобы сразу так цапнуть; чтобы, говорит, и себе было, и детки
бы унаследовали. Ну, и стало оно грабительство крупное, маховое;
сидят они каждый на своем месте, как звероловы какие, да в свои силки
скотинку Божию и подкарауливают. Попадет кто - они вот этою
сетью (указывает на записку) опутают - да уж и тешатся.
Лидочка. Точно сетью!.. Ах, Сидорыч, как у меня сердце-то ноет.
Иван Сидоров. Как ему и не ныть, матушка. Было на землю нашу три
нашествия: набегали Татары, находил Француз, а теперь чиновники
облегли; а земля наша что? и смотреть жалостно: проболела до костей,
прогнила насквозь, продана в судах, пропита в кабаках, и лежит она на
большой степи неумытая, рогожей укрытая, с перепою слабая.
Лидочка. Правда твоя. Я так иногда думаю: всего бы лучше мне
умереть; всё бы и кончилось - и силки бы эти развязались.
Иван Сидоров. Что вы это, матушка. Бога гневите. Посылает Бог
напасть, посылает силу, посылает и терпение.
Лидочка. Нет, Сидорыч, я уж слышу: ослабли мои силы, истощилось
терпение, истомилась я! - только об том и молю я Бога, чтоб прибрал
бы он к Себе мою грешную душу.... Смотри - если я умру, похороните
вы меня тихонько, без шума, никого не зовите, ну - поплачьте промеж
себя... чего мне больше... (плачет).
Муромский (из кабинета). Иван Сидоров, а- Иван Сидоров!
Иван Сидоров (торопливо). Извините, сударыня. Сейчас, сейчас!
(Бежит в кабинет).
ЯВЛЕНИЕ II
Лидочка (одна).
Лидочка. Я бы только хотела одного: чтобы и он приехал, - чтобы и
он заплакал. - Ведь он любил меня... по-своему..., нет! не любил он
меня. Почему бы ему не прийти да не сказать, что вот ему деньги
нужны! Боже мой - деньги! Когда я ему всю себя отдавала... и так
рада была, что отдавала... (Плачет и кашляет.) Вот надеюсь, что у
меня чахотка - а всё пустое, никакой чахотки нет; а как бы хорошо
мне умереть... благословить бы всех... Ведь вот что в смерти хорошо,
что кто-нибудь - и ребенок и нищий, а всякого благословить может,
потому отходит... я бы и его благословила... я бы сказала ему: вот
моими страданиями, чахоткой... этой кровью, которая четыре года идет
из раненой груди, я искупила все, что сделано, - и потому что
искупила - благословляю вас... :Я протянула бы ему руку. Он
бросился бы на нее, и целый поток слез прошиб бы его и оросил бы его
душу, как сухую степь, какую заливает теплый ливень!.. А моя рука уж
холодная... Какие-то сумерки тихо обступили меня, и уже смутно
слышу я: "ныне отпущаеши, владыко, рабу твою с миром" - я бы
сказала ему еще раз... Ты... Мишель... прости... вот видишь там...
(горько плачет)... в такой дали, какую я себе и представить не могу, об
тебе... об твоем сердце... буду я... мо... молиться (плачет).
ЯВЛЕНИЕ III
Муромский во фраке и орденах выходит из кабинета, за ним Иван Сидоров, держа
в руках записку, свернутую в трубку и перевязанную ленточкой, шляпу и
перчатки; наконец Атуева и Тарелкин, занятые разговором.
Муромский. Лида, - а - Лида, - где же ты?
Лидочка (оправляясь). Я здесь, папенька.
Муромский. Прощай - дружок. Да ты это что? а? - Ты плакала?..
Лидочка. Кто, я? - Нет, папенька. А вы это что в параде?
Муромский. О-о-о-х, мой друг, - вот ехать надо.
Лидочка. Ехать - куда?
Муромский. Да вот, решили к Князю ехать; просить, подать вот
записку.
Лидочка. Так постойте. (Уходит в свою комнату.)
Тарелкин (обертываясь к Муромскому). Петр Константинович, не
медлите, прошу вас - не медлите. Я вам говорю, теперь самый раз; он
теперь свободен, никого нет, и вам будет ловко на досуге объяснить все
эти обстоятельства.
Атуева. Ну разумеется: не ахти какая радость об таком деле, да еще при
людях толковать.
Тарелкин. Именно - ведь я для вас же советую.
Лидочка входит.
Муромский. А ты что это?
Лидочка. Я с вами.
Тарелкин (в сторону). Ах, коза проклятая!.. - да она все испортит.
Муромский (Тарелкину). Она вот со мной.
Тарелкин. Невозможно, невозможно. (Муромскому, значительно.) Им
неприлично.
Атуева. Полно, матушка, видишь, говорят, нельзя.
Муромский. Ты, мой дружок, простудишься...
Лидочка. Нет, папенька, не простужусь (решительно) - а впрочем, вы
знаете, я вас без себя никуда не пущу.
Муромский. Да, ангел ты мой...
Лидочка. Ведь я с вами только в карете: кто же мне запретит, папенька,
с вами в карете быть.
Тарелкин. Да, - так вы наверх к Князю не взойдете.
Лидочка (посмотрев на Тарелкина). Не беспокойтесь - не взойду!
Тарелкин. Ну, этак можно - ступайте, ступайте.
Муромский берет шляпу и бумагу и уходит с Лидочкой; Атуева и Иван Сидоров
провожают его за двери.
ЯВЛЕНИЕ IV
Тарелкин и Атуева, возвращаясь.
Атуева. Ну, вот так-то; насилу-то протолкали; и вам спасибо,
добрейший Кандид Касторыч!.. Ну что, право: живет, живет, а ни на
что не решается. Вот теперь и мне как будто легче стало.
Входит Иван Сидоров.
Ну что? - Вы что думаете?
Тарелкин. Я, сударыня, ничего не думаю.
Атуева. Да нет; я спрашиваю, что - успех-то будет? а?
Тарелкин. Никакого.
Атуева. Как же никакого?
Тарелкин. Так полагаю-с.
Атуева. Так неужели такому лицу нельзя объяснить свое дело? Ну, я
сама поеду и объясню.
Тарелкин. Объяснить вы можете.
Атуева. Уж я вас уверяю. Да и в просьбе-то всю подноготную
пропишу.
Тарелкин. И подноготную прописать можете.
Атуева. Так подать не могу?
Тарелкин. Еще бы; даже приемные дни назначены.
Атуева. Ну, вот видите - сами говорите, приемные дни. Вот я сама и
поеду.
Тарелкин. Вот вы и поехали. Введут вас в зал, где уж человек тридцать
просителей; вы садитесь на кончик стула и дожидаетесь...
Атуева. Отчего же, сударь, на кончик? я и во весь стул сяду.
Тарелкин. Ну нет - во весь стул вы не сядете.
Атуева. Сяду. Я не экономка какая. Мой отец с Суворовым Альпийские
горы переходил.
Тарелкин. Положим даже, что он их с Аннибалом переходил, а все-таки
во весь стул не сядете, ибо - дело, сударыня, имеете!.. Выйдет он
сам!.. за ним чиновники, - заложит он этак руку за фрак. (Закидывает
руки и протяжно.) Что вам угодно?
Атуева. А я ему тут все и выскажу.
Тарелкин (сохраняя позу). Положим.
Атуева. Да так выскажу, что у него кровь в голову хватит.
Тарелкин. Не полагаю. Его Сиятельство страдает геморроем; а от
рассказов этих у них оскобина, - зубки болят-с. Ведь это вам так
кажется; а в сущности все одно да то же. Пятьсот просителей - и все
тот же звон.
Атуева. (с жаром). Тот, да не тот.
Тарелкин. А он в самом-то пылу и спросит (тот же голос): записку
имеете?
Атуева. А я ему и записку.
Тарелкин. Он примет, да чиновнику и передаст: вам поклон
(кланяется), значит, кончено; к другому - а их до полусотни, у
всякого записка - воз; да по почте получен - другой; да всяких дел
- третий; да у него в час заседание; да комитетов два; да званый обед
на набережной; да вечером опера, да после бал, да в голове-то уж вот
что... (делает жест), так он вашу-то просьбу с прочими отдаст
секретарю: рассмотрите, мол, и доложите... Понимаете... А секретарь
передаст сделать справки - мне.
Иван Сидоров (тихо Атуевой). И предаст тя соперник Судии.
Тарелкин. А я отдам столоначальнику.
Иван Сидоров. И предаст тя Судия слузе...
Тарелкин. Вот вы туда же и попали...
Иван Сидоров (покачав головою, тихо Атуевой). Не изыдеши оттуда,
дондеже не отдаси последний кодрант.
Атуева (раскинув руки). Не понимаю!!..
Тарелкин. А секретарь-то, ведь он тоже власть. - А я-то, я ведь тоже
власть; а у меня столоначальник, - ведь и он власть!..
Атуева. Так, стало, - от столоначальника до Князя по всем и бегать.
Тарелкин. Зачем же так себя беспокоить, - в существе достаточно
только к столоначальнику.
Атуева. Ну! не верю!
Тарелкин. Извольте, мы вам на счетах выложим. (Ивану Сидорову.)
Дай-ко, брат, нам счеты. (Иван Сидоров подает счеты.)
Тарелкин (становится в позу и кладет на счетах). В отечестве нашем
считается, милостивая государыня, две столицы и сорок девять
губерний...
ЯВЛЕНИЕ V
Муромский и Лидочка входят.
Тарелкин (увидавши их, срывается с своего места). Что? что такое?
Муромский (размахнув руками с сокрушением). Нет; -не принимает.
Тарелкин. Как не принимает, когда я вам говорю, что принимает.
Муромский. Мне курьер сказал.
Тарелкин. Да вы курьеру-то сунули?
Муромский. Как же, как же.
Тарелкин. И говорит - не принимает?
Муромский. Говорит - не принимает.
Тарелкин (трет себе лоб). Это удивительно. - А вы сколько ему
сунули?
Муромский. Полтинничек.
Тарелкин (хлопнув по счетам). Ну, так вот отчего и не принимает. Ну
помилуйте: ну можно ли такому курьеру полтинник давать?
Муромский (с досадою). А сколько же такому курьеру давать?
Тарелкин. Пяти- или десятирублевую.
Муромский (с ужасом). Тридцать пять рублей!
| |
| Просмотров: 252 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры