Старицкий Михаил Петрович - Зимний вечер

  

  

  

  Действие первое

  Внутренность хаты Струга. Прямо входная дверь, слева дверь в комнату. Между

  дверями печь, ближе к занавесу полати, застланные рядном, на нем подушки.

  Возле полатей, ближе к печи, висит закрытая пологом колыбель. Справа на

  авансцене столярный верстак с принадлежностями; возле него стол, покрытый

  скатертью. У верстака обручи и бочки. Вдоль стены и окон - лавки. Посреди

  хаты столб, подпирающий потолочную балку, на нем прибита дощечка для

  

  

   каганца. Зима. Вечереет. Воет вьюга.

  

  

  

  

  

  

  Явление первое

  

  

   Л у к е р ь я и б а б а Н а т а л ь я.

  

  

  Б а б а. Ишь воет да стонет... даже грусть берет...

  

  Л у к е р ь я. Словно пугач в трубе.

  

  Б а б а. И как ты там шьешь, я уже ничего не вижу.

  

  Л у к е р ь я. Мне видно. Не поздно, а только окна совсем залепило.

  Еще только начинается вечер.

  

  Б а б а. Ох, и скучный же зимний вечер! Вон по углам тени какие стоят!

  (Потягивается.) Ох, спина болит!

  

  Л у к е р ь я. А у меня душа болит и думы теснятся в голове.

  

  Б а б а. Что там опять?

  

  Л у к е р ь я. Так, бабуся... это я о своем.

  

  

  

  

  

   Пауза.

  

  Ох-хо-о-хо-хо! (Поет.)

  

  

  

  

   Ах, когда бы мне воля.

  

  

  

   Ах, когда б счастье, доля,

  

  

  

   Я б тогда не томилась,

  

  

  

   Все бы дни веселилась.

  

  

  

   Ой, пойду на лужочек,

  

  

  

   Где же ты, мой дружочек,

  

  

  

   Отзовися, прошу я,

  

  

  

   Без тебя я горюю.

  

  

  

   Ой, приди на часочек,

  

  

  

   Глянь-ка: вот твой сыночек,

  

  

  

   Молви слово, мой милый,

  

  

  

   Чтобы я не тужила.

  

  

  

   Ой, молчит мой коханый,

  

  

  

   Иль не слышит, иль пьяный...

  

  

  

   Только ветер рыдает:

  

  

  

   Он в снегах погибает.

  

  

  Б а б а. Лукерьюшка, что это? Чего ты? Все грустишь да тоскуешь? Какую

  песню завела? И плачешь?

  

  Л у к е р ь я. Так, бабуся... Вспомнила, что жизнь моя прошла попусту,

  как пасмурный день - без просвета, без солнышка.

  

  Б а б а. Что там старое поминать! Пора уже давно забыть.

  

  Л у к е р ь я. Ох, не забуду, не забуду до смерти.

  

  Б а б а. Довольно. Уже умерло.

  

  Л у к е р ь я. Мне, кажется, было бы легче, если бы знала наверное,

  что он спокойно лежит в могиле, а то как подумаю, что, может, бедует, что

  его мучают...

  

  Б а б а. Нет, помер мой голубчик! Он не выдержал бы. не такая у него

  натура... Где же, почти десять лет - ни весточки.

  

  Л у к е р ь я. Ах, тато, тато! Если б тогда отделил нас, так и он

  опомнился бы, а то как напали...

  

  Б а б а. Чего там... Такова воля божья. А вот так долго роптать да на

  деда зло таить - тоже грех; ведь свекор принял тебя.

  

  Л у к е р ь я. Да что у меня за жизнь? Из милости. Вдова каторжная!

  

  Б а б а. А я разве не бобылка на старости лет? Хоть и брат, а только

  чарочка и утешит иногда.

  

  Л у к е р ь я. Моя душа ее не принимает.

  

  Б а б а. Потому что глупая. Да и не рассудительная ты: почему не вышла

  замуж? Разве мало зажиточных людей сваталось?

  

  Л у к е р ь я. И не вспоминайте, бабуся! Не то что за другого замуж, а

  жить бы не жила, если б не сынок, не Ясько мой, - только из-за него и маюсь,

  только и утехи мне на свете.

  

  Б а б а. Если заботишься о сыне, так не изводи себя напрасной тоской.

  

  Л у к е р ь я. Да я, бабуся, терплю... Как переполнится сердце горем,

  выплачусь хорошенько, и будто немного легче станет.

  

  

  

  

  

  

  Явление второе

  

  

  

   Т е ж е и Я с ь к о.

  

  

  Я с ь к о. Ой, озяб, мама, озяб! И пальцы одубели, и ушей не чую.

  

  Л у к е р ь я. Матушка! Даже побелели! Не отморозил ли? (Бросается

  к нему.)

  

  Я с ь к о. Ой, мама, больно!

  

  Б а б а. И поделом! Чтоб знал, как в такую вьюгу бегать! На дворе

  мороз, прямо глаза слипаются, ветер, снег, а он гоняет!

  

  Я с ь к о. Ага, как же! Разве я просто так гулял? Весело же было,

  бабуся: на речке по льду катались да в свинку играли.

  

  Б а б а. Пока глаз не повыбивают.

  

  Л у к е р ь я. Не бегай на речку, а то у меня и душа не на месте: еще

  в прорубь угодишь!

  

  Я с ь к о. Что я, дурак? Я так гонял свинку - что во! А Ганулька как

  толкнула Демьяна, он и шлепнулся и поехал по льду затылком... смеху-то,

  смеху! Парубки давай за девчатами гоняться, а я за девчат заступился.

  

  Б а б а. Заступился? Ишь ты, мой милый! Ну, иди же сюда, я пожалею...

  пряничка дам.

  

  Л у к е р ь я. Берегись, как бы тебя не побили.

  

  Я с ь к о. Ого! А я что, сдачи не дам? Так засвечу, что ну!

  

  Б а б а. Милый ты мой, милый! А какие у него глаза - синие-синие,

  такие и у отца были.

  

  Я с ь к о. А где же мой отец?

  

  Л у к е р ь я. Не спрашивай, дитятко!

  

  Б а б а. Умер, давно умер!

  

  Я с ь к о. Мама, вы плачете?

  

  Л у к е р ь я. Нет, нет... я так... сиротка... бесталанный мой!

  

  Б а б а. Хватит, хватит! Иди вот сюда да ложись на печку, погрейся.

  

  

  

  

  

  

  Явление третье

  

  

  

   Т е ж е и д е д.

  

  

  Д е д. Фу, еле выбрался! Чуть в овраг не угодил... Еще день на дворе,

  а я заблудился... Ну, просто не дает глаз открыть... кругом бело, точно

  море, и ничегошеньки не видно. Разве вы не слыхали, как я кричал?

  

  Л у к е р ь я. В хате не слышно было.

  

  Б а б а. За таким стоном да воем услышишь...

  

  Д е д. Вот водило - будто все черти из пекла сорвались. И знаю, что

  хата близко, а не найду тропы, да и все... То в сугроб, то на камень, то

  чуть со скалы не ухнул.

  

  Б а б а и Л у к е р ь я. Не приведи господь!

  

  Д е д. Вот уж спускаюсь с горы и не пойму, куда ногой ступить, когда

  вдруг примечаю - что-то в белой тьме засветилось; я на свет поближе

  подошел, - словно кто-то гуторит, а кто не вижу, слышу выговаривает таким

  сдавленным голосом и плачет... Я крикнул да туда; пока с камня слез, свет

  уже погас. Перекрестился, вошел в часовню - никогошеньки, ни следа!

  

  Л у к е р ь я. Кто бы это?

  

  Б а б а. А нечистый, не в хате будь сказано.

  

  Д е д. Да, да! Вот если б сразу бросился на голос, так торчмя вниз

  головой и полетел бы, потому что я эти мороки знаю, - перекрестился да

  ощупью дальше... только покрикиваю для бодрости, и что же бы вы думали?

  двигаюсь боком, и вдруг на минутку словно луч проглянул... повернулся,

  а возле распятия кто-то припал к кресту и будто плачет... Я перекрестился,

  крикнул, опять исчезло.

  

  Б а б а. Нечистый... нечистый!

  

  Я с ь к о. А разве он может приблизиться к кресту?

  

  Б а б а. Он не приблизится, а только вид сделает, чтобы человек

  бросился, да и попал в колодец.

  

  Д е д. Ну, хватит! Антон где?

  

  Л у к е р ь я. Возле кошар; там чуть крышу не сорвало.

  

  Д е д. В такую бурю может статься... Только что же он сделает? Разве

  утром уже, как утихнет... А Олекса что, с ярмарки не вернулся?

  

  Б а б а. У меня за него душа болит. И тут вон что, господи, а как же в

  поле?

  

  Д е д. Ну, он же не пеший; да один в такую непогоду не тронется.

  А овец в хлеву проведывала?

  

  Б а б а. Куда мне, там такие сугробы!

  

  Л у к е р ь я. Верно, Антон в кошары зайдет.

  

  Д е д. Друг на дружку! Где больше всего нужен глаз, туда никто без

  меня и не глянул. Старик, старик! А без старика никто ни шагу. (Выходит.)

  

  Б а б а. Много ты наработаешь! Только нос свой всюду тычет! Разве

  молодых рук мало? Так нет же! Я да я! - и не перечь ему. А как крикнет:

  "Хватит", так чтобы все как мертвые замолчали.

  

  

  

  

  

  

  Явление четвертое

  

  

   Т е ж е, Г а н у л ь к а и О р и с я.

  

  

  Г а н у л ь к а. Вот каторжные парубки, аж в сугроб загнали.

  

  Я с ь к о. Вниз головой упала, ха-ха-ха!

  

  О р и с я. А ты не задевай!

  

  Г а н у л ь к а. Как же! Да и я одного с кручи как толкнула, так он

  и покатился!

  

  О р и с я. Ой, не сходи с ума.

  

  Г а н у л ь к а. Только и погулять что теперь. А ты почему удрал?

  

  Я с ь к о. Озяб.

  

  Г а н у л ь к а. У, неженка. А мы с девчатами сговорились, вот как

  соберемся... Ха-ха-ха! Ну и крепко шлепнулся, а мы на него вповалку,

  ха-ха-ха!

  

  Л у к е р ь я. Тише! Дед здесь... в комнате.

  

  Г а н у л ь к а. О!

  

  О р и с я. А муж не приходил?

  

  Л у к е р ь я. Приходил за сверлом и опять ушел.

  

  О р и с я. Намерзнется.

  

  

  

  

  

  

  Явление пятое

  

  

  

  Т е ж е и А н т о н.

  

  

  А н т о н. Ничего не сделаешь в такую вьюгу: из рук рвет.

  

  О р и с я. Замерз!.. Даже посинел...

  

  А н т о н. И замерз, и есть хочу, прямо живот подвело.

  

  О р и с я. На, а то постный хлеб.

  

  А н т о н. Спасибо, голубка, я голоден, как пес.

  

  

  

  

  

  

  Явление шестое

  

  

  

   Т е ж е и д е д.

  

  

  Д е д. Овец проведывал?

  

  А н т о н. Да, овцам в кошаре спокойно, а вот сарай совсем раскрыло.

  

  Д е д. Что же ты сделал?

  

  А н т о н. Прихватил несколько снопов обручами, а там уж - как утихнет.

  

  Д е д. Да, да... теперь ничего больше не сделать.

  

  Б а б а. Должно, Олекса! Вот славу богу!

  

  О л е к с а. Т-пру! Куда? Подержите, бабуся!

  

  Б а б а. А замело как, господи!

  

  А н т о н. Диво, что добрался.

  

  Д е д. Именно.

  

  

  

  

  

  

  Явление седьмое

  

  

  Т е ж е и О л е к с а с б а б о й.

  

  

  О л е к с а. Богу слава!

  

  Л у к е р ь я. Навеки слава!

  

  Д е д. Аминь.

  

  О л е к с а. Здравствуйте, тато!

  

  Д е д. Здоров! Ну что, благополучно?

  

  О л е к с а. У меня-то славу богу... а там на ярмарке такого страху

  нагнали, что спугнули и торг.

  

  Д е д. А что такое?

  

  О л е к с а. Да говорят, Довбня... Опять этот разбойник появился тут с

  бандой.

  

  А н т о н. Довбня?

  

  Б а б а. Ой, горюшко!

  

  Г а н у л ь к а. Ой, страшно!

  

  Д е д. Один сболтнет, а другие пошли звонить.

  

  О л е к с а. Ей-ей, правда. Чтоб я подох, коли вру! Весь народ твердит

  одно: Довбня!

  

  Б а б а. Ой, горюшко, ой, пропали!

  

  Д е д. Хватит! Довольно! А как бычки?

  

  О л е к с а. Двадцать восемь.

  

  Д е д. Кажись, продешевил, сынок.

  

  О л е к с а. Цена, тато, упала; я еще до этих страхов продал, так взял

  хорошие деньги.

  

  Б а б а. Ох, такая весть всех перепугает, пойдет скотина ни по чем.

  

  А н т о н. А уж если зима затянется, так и совсем задаром.

  

  Д е д. Ладно, сынок, деньги все. Дай ему, Наталья, хоть чарочку, а то

  он совсем закоченел.

  

  Б а б а. Я принесу бутылку из чулана.

  

  Д е д. Да ведь на полке еще немного оставалось.

  

  Б а б а. Ну, сколько ее там? Только на донышке блестит, и на две чарки

  не достанет.

  

  Д е д. Будет, хватит! Ты радехонька каждый день по кварте.

  

  Б а б а. Грех вам, братец, я на нее и смотреть не могу.

  

  О л е к с а. Спасибо вам.

  

  Б а б а. Вишь, и не полная. Эту уж я за твое здоровье выпью.

  

  Д е д. Так-то ты ее ненавидишь?

  

  Б а б а. Затем и выпила, чтоб глаза не смотрели.

  

  Д е д. Ага!

  

  О л е к с а. До сих пор как льдина внутри.

  

  А н т о н. Конечно. (Ест из миски.) Видишь, не женишься, вот постный

  хлеб и ешь, а мы с рыбкой таранкой. Орися, дай ему чего-нибудь поесть.

  

  О р и с я. Сейчас. (Подает.) На, а то тебя и пожалеть некому.

  

  О л е к с а. Спасибо. Я и сам себя пожалею.

  

  О р и с я. Напрасно. Фрося бы лучше.

  

  О л е к с а. Гм! О!

  

  О р и с я. Вот видишь, как мой муж у меня располнел.

  

  А н т о н. Гм! Кто его знает, кто у кого полнеет.

  

  О р и с я. Противный! (Толкает Антона.) Сильно озяб?

  

  О л е к с а. Не приведи господь!

  

  А н т о н. Да он дрожит больше с перепугу.

  

  Б а б а. Может, еще чарочку?

  

  Д е д. Вот кому Довбня как раз на руку. Это он нарочно.

  

  О л е к с а. Нет, тато! Чтоб у меня язык колом стал! Там рассказывали,

  как его за побег из Сибири палач на кобыле драл... Сто кнутов залепил. Кожа

  с мясом летела.

  

  Г а н у л ь к а. Ой, мамонька!

  

  Я с ь к о. Мне страшно! Не таращь на меня глаза!

  

  Г а н у л ь к а. Тю!

  

  Л у к е р ь я. Не умер несчастный? Сохрани нас сила божья!

  

  О л е к с а. Э, черт его не возьмет. В больнице повалялся, а потом

  погнали в Сибирь, а он взял да удрал.

  

  Д е д. С каторги? Второй раз?

  

  О л е к с а. Да с каторги, тато, с каторги! Побыл там год или два

  и опять ноги на плечи и айда на волю! По всему царству теперь его ищут.

  Губернаторам, полицмейстерам, становым, урядникам и по волостям разослали

  бумагу, мол, такой-то такой бежал с каторги, так чтобы искали его и ловили и

  вязали. Приказ этот для всех - под страхом наказания; вот и ищут его повсюду

  год-два - ни следа! А он, чтоб ему провалиться, у нас объявился!

  

  Б а б а. Ох, горюшко!

  

  Д е д. Где, где же он? Где нашли? Э, глупые сплетни, дурацкие выдумки.

  

  О л е к с а. Ей-богу, тато, правда! Тут-то и наткнулись позавчера, что

  ли, но еще не поймали: в двух верстах от нас сидел, на фабрике; фальшивый

  паспорт нашли и его должны были захватить, так не на дурака напали, -

  к нему, а он круть-верть, да давай бог ноги, только его и видели. Вот он

  какая хитрая собака! Ха-ха-ха!

  

  Г а н у л ь к а. Ой, господи, спасите! Кто-то смотрит окно бородатый.

  

  А н т о н. Да это коровий хвост, никого нет.

  

  О л е к с а. Ей теперь и Рябко покажется чертом. (Смеется.) Ну, если

  его поймают, так и руки, и ноги, и спину - все в цепи закуют и палач всыплет

  ему уже не сотню, а две или три, до косточек.

  

  Л у к е р ь я. Не говори так, все ж человек, божья душа... такие муки

  терпит. Несчастный, несчастный... Была же у него когда-то мать!

  

  Б а б а. Убереги нас от того, боже!

  

  Д е д. Так всем шельмам и надо: справедливо! Не тронь чужого, не

  проливай невинной крови, потому что сам бог милосердный запретил, да

  и должны же иметь честные люди защиту и охрану... Хватит!

  

  Б а б а. Ох, смилостивься, матерь божья!

  

  Д е д. Хватит, говорю!

  

  

  

  

  

  

  Явление восьмое

  

  

  

  Т е ж е и п р о х о ж и й.

  

  

  П р о х о ж и й. Пусть славится имя божье!

  

  К т о-т о. Во веки веков!

  

  Д е д. Аминь!

  

  П р о х о ж и й. Пан хозяин, пани хозяйка! Я прохожий и прошу вашей

  милости: дозвольте мне часочек посидеть в теплой хате. Окоченел, замерз!

  Отогреюсь и потащусь дальше... Долго вам докучать не стану.

  

  Д е д. Просим, заходи, садись.

  

  Б а б а. Погрейся.

  

  Л у к е р ь я. Садитесь, пожалуйста! Ясько, дай пану скамеечку.

  

  Б а б а. К печке, к печке поближе.

  

  П р о х о ж и й. Ух-ух, холодно! Холодно и голодно...

  

  О л е к с а. Ветер сегодня, что огонь, - не дай господи!

  

  А н т о н. Поесть хотите?

  

  П р о х о ж и й. О, пообедал бы, поел бы, да нечего. Запаса на дорогу

  не взял. Два дня в дороге... Да что я - два дня? Мне и память заморозило, -

  две недели. Иду и иду, ищу, чего не терял, неведомо только, найду ли?

  Ха-ха-ха!

  

  Д е д. Бабы, нет ли у вас чего покушать? Поднесите гостю.

  

  Л у к е р ь я. Постный борщ да каша. Пойди-ка налей.

  

  О р и с я. Сейчас.

  

  Д е д. Издалека?

  

  П р о х о ж и й. Из Га-ли-ции.

  

  Д е д. Верно, на какую-нибудь фабрику, потому что сюда больше немцы

  заходят.

  

  О р и с я. Кушайте, пожалуйста!

  

  Я с ь к о. Так пан - немец ?

  

  П р о х о ж и й. Нет, я не немец, мой дорогой... Я русин. Иду на

  фабрику, где полотно делают, слышал, что заработок хороший. А недалеко,

  говорят, и кошары строят... Может, там наймусь, потому что я и каменщик. Эх,

  лишь бы заработать, лишь бы прожить...

  

  Л у к е р ь я. Ох, правда! Бедному человеку лишь заработать, лишь бы

  прожить.

  

  П р о х о ж и й. Спасибо! Не сердитесь, пан хозяин... Однако промерз

  до костей; когда бы панская милость - хоть чарочку бы водки согреться;

  нельзя ли водочки?

  

  Д е д. Почему нельзя? Эй вы, бабы! А ну-ка встаньте кто-нибудь.

  

  Б а б а. Я, братец, сейчас в чулан!

  

  Д е д. Ты насчет водочки самая проворная.

  

  О л е к с а. И помоложе не поспеют!

  

  А н т о н. Только одна и утеха.

  

  Б а б а. На здоровьице!

  

  П р о х о ж и й. На счастье!

  

  О л е к с а. А ну-ка! Будем живы! А ты, Антон?

  

  А н т о н. Не хочу - жена прибьет, из-за нее и не пью.

  

  О р и с я. Ах, чтоб ты пропал, если из-за меня!

  

  Б а б а. Можно?

  

  Д е д. Да пей уж!

  

  П р о х о ж и й. А сколько тебе, серденько, лет?

  

  Я с ь к о. Тринадцатый.

  

  П р о х о ж и й. Так, так, славный мальчик, шустрый и глаза ясные,

  и личико чистое, и улыбка такая приятная... Чей сынок?

  

  Я с ь к о. А вон мама.

  

  П р о х о ж и й. А как тебя звать?

  

  Я с ь к о. Ясько.

  

  П р о х о ж и й. Ясько! А-а... (Торопливо.) А как звать?

  

  Я с ь к о. Мама - Лукерья.

  

  П р о х о ж и й. Ой, Луке... ой, так...

  

  Б а б а. Ясько! Подай воды!

  

  Д е д. Что с паном?

  

  П р о х о ж и й. Поперхнулся! (Пьет.) Спасибо тебе, дитятко, за

  услугу... Дай тебе господь...

  

  Б а б а. Детей любите; верно, свои есть?

  

  П р о х о ж и й. Есть, - давно не видел. (Кланяется.) Спасибо!

  

  Б а б а. На здоровье!

  

  П р о х о ж и й. А давно, пан хозяин, построили эту хату?

  

  Д е д. Хата старая. Я только поднял ее немного, кое-где бревна заменил

  да окна побольше сделал.

  

  П р о х о ж и й. То-то я вижу, что хата словно бы не та...

  

  Л у к е р ь я. Разве вы тут когда-нибудь бывали?

  

  Д е д. И в моей хате? Видно, что пан не впервые!

  

  О л е к с а. Не впервые!

  

  П р о х о ж и й. Ну, был... был... давно... Миновало ... А был здесь.

  Работником нанимался, когда новый двор строили.

  

  Б а б а. Ага, когда новый двор?

  

  Д е д. Давно это было... Может, десять лет назад!

  

  П р о х о ж и й. Ох, больше! Давно, давно!

  

  Д е д. Что-то мне мерещится... Какая-то старина, да не вспомню...

  И глаза не видят, и уши не слышат, и память ослабела: не то я знаю, не то не

  знаю...

  

  Б а б а. Побей мен