Старицкий Михаил Петрович - Зимний вечер

  

  

  

  

  

  Действие второе

  

   Декорация первого действия. Глубокие сумерки.

  

  

  

  

  

  

  Явление первое

  

  

  

  Л у к е р ь я и О р и с я.

  

  

  О р и с я (вбегает). Слышишь, никого нет!

  

  Л у к е р ь я. Как нет? Что ты?

  

  О р и с я. А погляди - никогошеньки!

  

  Л у к е р ь я. Что бы это значило? Зажги каганец.

  

  О р и с я. Спичек не найду!

  

  Л у к е р ь я. В комнате, в печурке.

  

  

   Какая-то т е н ь появилась в дверях и исчезла.

  

  

  О р и с я. Ну его, я туда впотьмах не пойду, такого страха нагнали...

  Да и нет никого, слышно же! Ау! Отзовись!.. Нету.

  

  Л у к е р ь я (садится к столу). Что за диковина? Куда же они все

  ушли? И хату пустую бросили...

  

  О р и с я. Может, что случилось... или, должно быть, пошли все

  прохожего проводить до большака.

  

  Л у к е р ь я. А он уже ушел? (Вздохнула.)

  

  О р и с я. Да, да, наверно... он и просился на минутку... Ну, так все

  вместе и ушли. (Испуганно.) И ребеночка одного бросили! Ой, господи!

  (Подбегает.) Уже зашевелился. (Поет колыбельную.) А-а-а! Люли, люли! люли,

  прилетели гули... (Окончив колыбельную, тихо качает люльку.)

  

  Л у к е р ь я. Жаль мне этого прохожего... Такой несчастный! Видно,

  что горе скрутило да замучило его, - сгорбленный и больной!

  

  О р и с я. И одет как нищий! В такую вьюгу и стужу еще замерзнет!

  

  Л у к е р ь я. И как его выпустили в глухую, страшную ночь? Ох, людям

  чужое горе - шутка, а мне так грустно, что не простилась с ним.

  

  О р и с я. Да ты, известно, по каждому страннику, по каждому нищему

  убиваешься: ты у нас такая!

  

  Л у к е р ь я. Потому как сама на той же тропке стою... а только

  знаешь, сестрица, этот словно родной мне, словно говорили мы с ним.

  

  О р и с я. И не диво: верно, не раз его видела, не раз слыхала, он же

  тут бывал, сам говорит, и всех знает.

  

  Л у к е р ь я. Да кто ж он такой? Думаю, гадаю и вот-вот, кажется,

  ухватила нитку, а она и оборвется... даже голова болит, а на сердце точно

  камень тяжелый...

  

  О р и с я. Да тебе все чего-то тяжело.

  

  Л у к е р ь я. Ох, веселье мое давно увяло. А сегодня что-то особенно

  грустно, будто сердце чем сдавило, будто предчувствие какое...

  

  

  

  

  

  

  Явление второе

   Т е ж е, д е д, О л е к с а, А н т о н, б а б а, Г а н у л ь к а,

  

  

  

  

   Я с ь к о

  

  

  Д е д (входит). А кто тут? Зажгите свет.

  

  

  

  

   Ему помогают раздеться.

  

  

  Л у к е р ь я (спохватилась). Сейчас... только где же спички?

  

  Г а н у л ь к а. Вот тут в печурке... (Подает, зажигает.)

  

  А н т о н. Ну, и перепугался, сердешный...

  

  Б а б а. А разве не из-за чего было?

  

  Я с ь к о. Там, мама, дядя Свирид въехал на лошадях на ту узкую

  чертову скалу, что повисла над пропастью, и ни туда ни сюда. Повернуться

  нельзя, а он только: "спасите" да "спасите"!

  

  Л у к е р ь я. А что ж, сынок, он один, один, без помощи.

  

  Я с ь к о. Он так кричал... Дед думал, что режут!

  

  Л у к е р ь я. А не кричал бы, так никто б и не пришел. (Целует его.)

  

  Д е д. Справедливо.

  

  О л е к с а. Ну и перепугался! Я оттягиваю задок возка, расспрашиваю,

  как угораздило его вскарабкаться на такую кручу, а он только зубами стучит и

  бормочет одно: "Разбойники!" Нагнали страху! Ха-ха!

  

  А н т о н. А я и не понял, гнались, что ли?

  

  О л е к с а. Да нет! Пенек стоял, а ему втемяшилось, что Довбня, ну,

  он и давай объезжать стороной, пока не вперся на кручу.

  

  Д е д. Понятно, водило! (Набивает трубку, сев на полати.)

  

  Б а б а. Нечистая сила может обернуться чем хочешь, только бы на

  человека туман напустить. (Поспешно выпивает чарку водки.) И на погибель его

  толкнуть.

  

  Д е д. А это что - от нечисти?

  

  Б а б а. С холода, братец, и со страха. (Садится под столбом.)

  

  О л е к с а. С холода и я выпью, а то не успел согреться и опять...

  (Наливает, пьет.)

  

  Г а н у л ь к а (Орисе). А мы как возвращались, так Демьяна встретили;

  я смеюсь, а он хотел меня поймать. Так я все возле деда.

  

  О р и с я. Ой, как поймает!

  

  Г а н у л ь к а. А что! Не испугаюсь; дулю съест!

  

   Все начинают работать: Антон бондарничает, баба щиплет перья и т. д.

  

  

  Я с ь к о (Лукерье). А может, это и в самом деле разбойник стоял? Как

  же тогда прохожему? Если встретят одного - зарежут.

  

  О л е к с а. А что, в самом деле, прохожий?

  

  А н т о н. Известно - ушел!

  

  О л е к с а. Ну, его счастье! Хитер!

  

  Д е д. Ох, бедняга, бедняга! Пропадет в такую непогоду.

  

  Л у к е р ь я. Почему ж не задержали, не попросили переночевать?

  

  Б а б а. Как не просили? Просили... Так уперся и уперся.

  

  О л е к с а. Если б не этот случай со Свиридом, я б его задержал.

  

  Д е д. Видно, у него большая беда, если в такую страшную ночь гонит из

  теплой хаты.

  

  О л е к с а. Должно, его такой страх гонит, страшнее вьюги.

  

  А н т о н. Ты все свое.

  

  О л е к с а. Да, свое! Лучше посмотрите, не стянул ли чего в хате?

  

  Л у к е р ь я. Грех тебе, братец, наговаривать на несчастного. У него

  и глаза не такие!

  

  Д е д. Очень, очень знакомый... вот-вот, а не припомню... а голос так

  слышал не раз... И ушел, исчез!

  

  А н т о н. Может, и был тут в работниках, но кто же он?

  

  Д е д. Хватит!

  

  О л е к с а. Был бы он кем путным, не убежал бы.

  

  Д е д. Хватит, говорю!

  

  

  

   Пауза; на пороге появляется п р о х о ж и й.

  

  

  

  

  

  

  Явление третье

  

  

  

  Т е ж е и п р о х о ж и й.

  

  

  П р о х о ж и й (тихо). Я и не убегал, а, спасибо вам за ласку,

  остался.

  

  Я с ь к о. Пан здесь?

  

   \

  

  Д е д. Боже мой!

  

  

   \

  

  Б а б а. Вот и хорошо!

  

   (Вместе. Все взволнованы.)

  

  А н т о н. Слава богу!

  

   /

  

  

  О л е к с а (Лукерье). Ну, что?

  /

  

  Л у к е р ь я. Не пойму!

  

  /

  

  Д е д. Это хорошо, что послушался. Где же, на ночь глядя, в такую

  непогоду! Садись сюда, поближе ко мне!

  

  

  

   Прохожий, боязливо оглядываясь, подходит.

  

  

  О л е к с а. Неужели я ошибся?

  

  П р о х о ж и й. Пан хозяин, а что про вашего Яська слышно?

  

  Д е д (даже вскинулся). Про какого Яська? Постой, постой.

  

  П р о х о ж и й. А про третьего вашего сына? Двое здесь, а третьего,

  старшего, сына нет. Или вы уже о нем, пан хозяин, забыли?

  

  Д е д. Старший, старший... ах, давние дела!

  

  Б а б а (подходит к ним и голосит). Пусть я свой век не доживу, чтоб

  мне на могиле креста не поставили, если я забыла моего соколика ясного;

  я ж его на руках не один раз и не десять носила... Своих деток не было,

  а его как родного сына любила.

  

  П р о х о ж и й. Бабуся, помните? А вы, пан хозяин, уже совсем Яська

  забыли? Он же у вас первенец, старший...

  

  Д е д. Почему забыл? Помню, давние дела... Только больно. Не надо

  трогать. А вы его хорошо знали?

  

  П р о х о ж и й. Ох, еще как хорошо: ловкий был парень, расторопный,

  смелый!

  

  Л у к е р ь я. Боже! Он знает его... (Онемела, слушает.)

  

  Д е д (выбивает пепел из трубки). Слишком уж смелый, поэтому и горе

  стряслось...

  

  Б а б а. Ой, сталась с ним беда, горюшко тяжкое! Пусть им господь так

  не простит, как они не простили!

  

  П р о х о ж и й. А что же с ним случилось?

  

  Д е д. Э, пропал ни за грош! Подали на нас в суд соседи Карповцы, чтоб

  им добра не видать! Ну, меня народ выбрал ходоком, и вот я часто ездил

  к аблокату и всякий раз брал с собою Яська. На погибель брал, чтоб

  наслушался всячины. А почему? Потому, что любил его...

  

  Б а б а. Ох, любили и ласкали его все, все добрые люди и все ему

  разрешали, потому что такой уж был миленький, славненький да ласковый...

  Ручками, бывало, обовьет шею и прижмется к тебе, как ягненочек, а глазки

  у были, как васильки во ржи...

  

  Д е д. Да, да... ох, умница был на удивление, только слишком уж

  своевольный; и работа у него, и забава были не такие, как у других хлопцев;

  если работает, бывало, так удержу не знает, как шальной конь, а если гуляет,

  так дым коромыслом. Иногда бросится на шею, обнимет, целует, чуть не

  задушит, а другой раз упрется на своем и так, прямо в глаза, любого осой

  жалит. И ругал я его иногда, а больше прощал. (Задумался.) Суд мы за

  давностью проиграли, хотя земля по справедливости принадлежала нам. Карповцы

  хотели отнять землю, а мы не даем: "Не отдадим и все!" Всем миром защищались

  от обидчиков, а во главе мой Ясько, горячий, как конь! Ну, думаю: "Что ж,

  если все, так пускай и Ясько!" И вдруг шасть - начальство, мы и руки

  опустили. Пусть уж обижают - Христос больше терпел! Но не так думала, на

  горе, молодежь... Выскочили хлопцев двадцать под командой Яська и не дали

  межевать землю, выгнали урядников вон; значит, бунт, значит, сопротивление

  власти, начальству! Ну, взяли их в тюрьму и на суд. Одних выпустили, других

  наказали нестрого, а моего на три года в тюрьму, - зачинщик, говорят;

  хорошо! За справедливость пусть три года, не век; он еще молодой, думаю, ума

  наберется...

  

  П р о х о ж и й. Ну что, набрался? Ха-ха-ха!

  

  Д е д (глядя в землю). Набрался, чтоб так черти злых дум набрались.

  Как вернулся домой, то и дня не было покоя в хате. Кричит, бывало,

  расписывает, как ночью надо красть, как замки сбивать, он, мол, теперь все

  способы знает... "Охота, говорит, в такой халупе сидеть и кровавым потом

  хлеб зарабатывать, если на свете богачей, обирал видимо-невидимо и можно до

  них легким способом добраться". А я его кулаком по спине: "Вот тебе легкий

  способ на чужое добро, на воровство". А он мне: "Не бейте, татко, а то

  убегу!" Да в шинок - напьется и по селу шумит. Чтоб тех учителей, что его

  учили... (Задумался.)

  

  П р о х о ж и й. Ой, пан хозяин, на хуторе сидите, а ничего не знаете.

  Да если б вы слыхали, как они вашего сынка добру учили, у вас бы от страха

  руки и коги отнялись! Ох, пан хозяин, не ропщите на вашего Яська: озверел

  он, а сердце его любило вас... Эх, ласка отца и матери, теплое слово - вот

  великая, святая сила! (Вытер глаза и склонил голову на руки.)

  

  Б а б а. Ох, правда, правда!

  

  

  

   Орися подошла и села возле Лукерьи.

  

  

  Д е д (весь дрожит). Погоди, погоди! Что это со мной? Что со мной?

  Оживает что-то здесь, встает... Память стариковская... но всплывает в ней...

  Неужели я не желал ему добра? Я ведь и женил его на сироте, на бедной, как

  он и хотел.

  

  П р о х о ж и й. И он вас за это благословлял, а пуще всего - мать...

  Потому что жену свою любил больше жизни... (Отворачивается, чтобы скрыть

  слезы.)

  

  Л у к е р ь я (Орисе). Боженька мой! Он его знает! (Рыдает.) За что он

  мучается, кормилец?

  

  О р и с я. Успокойся! Перестань! Мало натерпелась, так еще добавляешь

  печали!

  

  Д е д (озирается, что-то бессмысленно шепчет). Неужто я... разве такой

---