Шекспир Вильям - Мера за меру

что совершил" (V, 1). Заметим, однако, что в пользу утери текста говорит некоторая несогласованность в поведении Изабеллы: соблюдая по отношению к брату такую строгую принципиальность, Изабелла находит оправдание для Анджело в том, что у него "Деянье ведь намереньем осталось" (V, 1), причем эта сентенция относится не к предотвращенной герцогом казни Клавдио, а к покушению Анджело на ее честь <Стоит сопоставить с этим слова Кассандры в английском пересказе новеллы, сделанном Уэтстоном; Андруджо, убеждая Кассандру спасти ему жизнь и уступить Промосу, говорит: "В вынужденных преступлениях судья не признает дурного намерения", на что Кассандра отвечает: "О Андруджо, намерение в наши дни мало значит; ты осужден не за намерение, а по строгой букве закона". В итальянской новелле этого нет; в ней Визо убеждает Эпитию уверенностью, что ее бесчестие будет снято женитьбою на ней судьи.>. О спасении брата она еще не знает, но забывает, что грозила за его смерть "вырвать глаза" у "проклятого Анджело" (IV, 3), и все прощает Анджело. Точно так же забывает она и то, что ее подруга и названная сестра Джульетта - невеста Клавдио и что формальное заключение брака Клавдио и Джульетты было только отложено на время (см. I, 2) <В "Промосе и Кассандре" Кассандра, умоляя Промоса пощадить ее брата и сославшись на его юность, в силу любви и невозможности исправить совершенное преступление браком, добавляет, что он не осквернил ничьей брачной постели и никого не насиловал, а, напротив, собирается жениться на любимой девушке. Это очень близко к версии итальянской новеллы, где Эпития приводит Юристу те же доводы: " Он был движим любовью, не оскорблял ничьих мужниных прав и готов жениться". Шекспир вводит более сильный мотив; Клавдио у него говорит: "Мне она жена, хотя наш брак и не успели мы оформить...">, - обстоятельство, смягчающее вину Клавдио, ибо вступление в фактический брак до заключения церковного брака не слишком противоречило нравам времени Шекспира (см. аналогичный момент в жизни самого Шекспира).

  Если мы обратимся к "Промосу и Кассандре", то найдем, что здесь такого упущения нет, и встреча с сестрою вышедшего из своего убежища Андруджо подготовлена известием его бывшего слуги (Ганнона, видевшего Андруджо на рынке) и сопровождается следующим выражением взаимных чувств:

  "Полина (у Шекспира - Джульетта). Мой дорогой Андруджо!

  Андруджо. Милая Полина!

  Кассандра. Жив Андруджо, здравствуй, милый брат.

  Андруджо. Кассандра?

  Кассандра. Я.

  Андруджо. Как поживаешь, дорогая сестра?

  Король. Андруджо, у тебя еще найдется время..."

  Из этого отрывка видно также, что и возлюбленная Андруджо принимает участие в развязке комедии, тогда как Джульетта, хотя, как указано в ремарке, появляется на сцене одновременно с закутанным в плащ Клавдио, но точно так же, как Изабелла, ничем не выражает своих чувств при виде спасенного от смерти Клавдио. Поэтому и здесь возникает вопрос - не имеем ли мы дело с потерею текста, или, может быть, ее имя в ремарке поставлено вопреки авторскому намерению? Кстати сказать, также не мотивировано первое появление Джульетты (I, 2), где она сопровождает Клавдио в тюрьму и, не произнося ни слова, остается на сцене во время переговоров Луцио и Клавдио, который излагает положение вещей своему другу и направляет его к Изабелле. Всей этой сцене в комедии Уэтстона нет никакого соответствия.

  Истолкованием характеров главных действующих лиц Шекспир резко меняет развитие сюжета и мотивировку этого развития по сравнению с новеллой Чинтио и комедией Уэтстона, сохраняя только внешнюю рамку. Самостоятельность обработки Шекспира становится еще яснее, если учесть роли второстепенных персонажей. Кассандра как бы расщепляется: давая возможность Изабелле до конца остаться принципиальной в охране своей "чести" и доводя этим зрителя и читателя до высшей степени напряжения в ожидании развязки, Шекспир вводит совсем новый персонаж в лице Марианны. "Чистота" Изабеллы торжествует, и пьеса обогащается новым действующим лицом и, следовательно, содержанием. Довольно распространенным, вообще говоря, в новеллистике мотивом женщины, приобретающей благосклонность мужа после того, как она отдается ему, тайно заменив собой другую, с которой у него было назначено свидание, - Шекспир уже воспользовался в комедии "Конец - делу венец", но теперь Шекспир несколько модифицирует этот мотив и вплетает его в основной сюжет "Меры за меру". Марианна, таким образом, - модифицированная и обезличенная (поскольку в новой пьесе она занимает место второстепенного персонажа) Елена. Вероятно, в интересах заострения характеристики Анджело Шекспир делает Марианну не женой, а отвергнутой им - хотя и по корыстным, а не аскетическим мотивам - невестой <В этом пункте у Пушкина в его переработке шекспировской пьесы - "Анджело" - состоит едва ли не единственное серьезное его отступление от схемы Шекспира. У Пушкина Анджело "был давно женат", но "его жены молва не пощадила", и "он ее прогнал".>.

  Марианна вводится в развитие сюжета через посредство герцога, подобно тому как и спасение жизни Клавдио также происходит через него. Этими простыми приемами Шекспир достигает связности и драматического "сквозного действия", которые отсутствуют в комедии Уэтстона.

  В меньшей мере той же цели Шекспир достигает в переработке шутовской части комедии. У Уэтстона эта часть, как уже было отмечено, перегружает комедию, заставляя автора растянуть ее на десять актов. Шекспир ее сжимает и уплотняет. У нас нет уверенности, что сохранившиеся фарсовые сцены целиком принадлежат Шекспиру, - именно к ним относится высказанное выше предположение о возможном "расширении" текста, которое могло быть сделано чужой рукой или привнесено в текст импровизацией актеров, в особенности исполнителей шутовских ролей (в данном случае - Помпея). Во всяком случае, в том виде, в каком эти сцены дошли до нас, они совсем или почти совсем не связаны с основной интригой и лицами, участвующими в ней, - что мало соответствует практике Шекспира. В основном такие сцены являются "переходными" или своего рода интермедиями. Их назначение, по-видимому, в том, чтобы смягчить несколько угнетающее впечатление от развития сюжетного действия. Без этого до конца оставался бы неясным комедийный замысел этой в общем тяжелой ("мучительной", по выражению Колриджа) комедии или, как ее нередко именуют, трагикомедии. Не способствуя связи действия и протекая как бы рядом с ним, названные шутовские интермедии составляли красочный, хотя и грязный бытовой фон, на котором ярче выделяются персонажи благородного происхождения и положения. А это, в свою очередь, содействует впечатлению полноты и конкретности общей картины, без чего пьеса могла бы превратиться в холодное и абстрактное моралите.

  Единственная комическая фигура среди активно действующих лиц пьесы - Луцио, партнер Клавдио, франт, как его определяет список. действующих лиц, - по выразительной, лучшей и исчерпывающей характеристике "гуляка беззаботный, повеса, вздорный враль, но малый доброхотный" (Пушкин). Этот Луцио как тип возвращает нас к прежней "веселой" комедии Шекспира, как бытовой намек приближает чуждое по обстановке действие пьесы (Вена, католичество) к современной для шекспировского зрителя действительности и как роль в пьесе сценически необыкновенно обогащает эту "тяжелую" комедию. В сценическом отношении особенно интересно его участие в беседе Изабеллы с Анджело (II, 2), его собственные беседы с герцогом (IV, 4 и 5), забавность которых для зрителя подчеркивается тем, что зритель узнает в монахе переодетого герцога, и, наконец, ситуация, в которую Луцио попадает в заключительной сцене, после того как сорвал капюшон с мнимого монаха. Луцио - не шутовской, а подлинно комический персонаж - и по характеру и по ситуациям, в которые он попадает (например, решение герцога женить этого франта на потаскушке). Это положение очень забавно применительно к франту, но оно способно вызвать также недоумение: почему Шекспир не пощадил его одного и он один выходит из пьесы осмеянным и "пострадавшим"? Шекспир сердит на "веселого" дворянина и ему за что-то мстит или герцог так мелочен, что наказывает Луцио за неуважительные отзывы о государе? Как бы то ни в создании этого образа Шекспир опять-таки самостоятелен и не зависит от своего источника. Он также самостоятелен и в создании образа Эскала. Бесцветный партнер герцога не оживляет хода действия, и его драматургическое назначение можно считать невыполненным; незльзя сказать точно, в чем оно состояло.

  В целом из сказанного можно видеть, что сюжет новеллы и комедия Уэтстона были для Шекспира только сырым материалом, из которого он лепил художественное произведение по собственному замыслу и желанию. Держась в общем в рамках сюжета, он передвигает, меняет и переделывает отдельные его мотивы; многим сценам и даже ситуациям у него можно найти параллели и аналогии у Уэтстона, но способ их изображения и содержание от начала до конца новые. Его собственное воображение оживляет созданные им фигуры, его мастерство располагает свет и тени и его язык сообщает целому яркость, красочность и экспрессию, которые ставят некоторые места "Меры за меру" в один ряд с лучшими образцами творчества Шекспира. Изменение и перестройка в развитии сюжета вызваны главным образом представлением Шекспира о сценически эффектной комедии; психологическое и поэтическое содержание, которым он дополняет формы драматического действия и запас которого у него кажется неистощимым, связано единством замысла в интриге и конечной целью комедийной развязки.

  Окидывая пьесу одним взглядом в целом, мы видим в ней двух протагонистов, являющихся крупными и полноценными творениями: это Анджело и Изабелла. Первый и у Чинтио и у Уэтстона просто негодяй. Другое дело - у Шекспира. Еще А. С. Пушкин отмечал большую сложность и глубину характера Анджело:

  "Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока, но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их разнообразные и многосторонние характеры. У Мольера Скупой скуп - и только; у Шекспира Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен. У Мольера Лицемер волочится за женою своего благодетеля - лицемеря; принимает имение под сохранение - лицемеря; спрашивает стакан воды - лицемеря. У Шекспира лицемер произносит судебный приговор с тщеславною строгостию, но справедливо; он оправдывает свою жестокость глубокомысленным суждением государственного человека; он обольщает невинность сильными увлекательными софизмами, не смешною смесью набожности и волокитства. Анджело лицемер - потому что его гласные действия противуречат тайным страстям! А какая глубина в этом характере!" <"Пушкин-критик", М., 1950, стр. 412-413.>

  Анджело претерпевает немалую эволюцию. Чувствуя свою добродетель в опасности, он страшится - не есть ли Изабелла дьявольский соблазн под личиной добродетели. Его душа раздваивается между честной верой в строгий аскетический идеал и чувством, что он уклоняется с пути истины. Он уже не может добросовестно исполнять свою должность, он (как и король Клавдий в "Гамлете") не может молиться. Тогда он капитулирует и делает Изабелле свое мерзкое предложение (II, 4). Но хотя он и примирился со своим падением, он осознает весь его ужас. Он приходит в отчаяние и растерянность, приводящие к полному краху его сознания, и восклицает: "Я заслужил смерть!" Изабелла справедливо говорит, что "он был верен долгу, пока не увидел меня".

  Столь же или даже еще более интересное развитие получил под пером Шекспира облик Изабеллы. Она той же породы, что и Порция из "Венецианского купца": ей так же свойственны чувство жизненной гармонии и верность сверхличному идеалу отвлеченной чести, понимаемой как честность. Изабелла - воплощение совести, как Елена из "Конец - делу венец" - воплощение воли.

  Однако, несмотря на свет, исходящий от лица главной героини комедии, и на проходящий через всю пьесу призыв к милости (вспоминается и здесь "Венецианский купец"), от этой, по выражению Даудена, "комедии разочарований" веет глубокой печалью, а местами даже мрачностью. Центральный монолог герцога (III, 1, вначале) по своей скорби выходит за пределы маскировочной риторики и производит на слушателя, независимо от общего действия пьесы, угнетающее впечатление. Католические элементы (монастырь, монахи, монашки) в пьесе своим суровым лаконизмом подчеркивают не декоративно-эстетические, жизнерадостные, а наоборот - аскетические тона его. Не случайно также (вещь небывалая в ранних, жизнерадостных комедиях Шекспира) носителями фарсового комизма являются исключительно сводни, сутенеры и тому подобные персонажи. Но от печали до отчаяния еще далеко, и разделяющей их черты Шекспир ни разу не переступил. Эта комедия учит, что жизнь требует борьбы и подвига, которые при всех условиях возможны и необходимы, которые должны быть.

  

  

  

  

  

  

  

  

   А. Смирнов

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ К ТЕКСТУ "МЕРА ЗА МЕРУ"

  ...их применить. - В этом месте в дошедшем до нас тексте выпала по меньшей мере одна строка.

  ...чем французским бархатом с таким облезлым ворсом, как ты. - Намек на "французскую болезнь" (сифилис), от которой человек теряет волосы.

  Доллары были первоначально крупной английской серебряной монетой.

  ...а если без нос а... - Намек на все ту же "французскую болезнь", распространенную в кругу веселящегося дворянства.

  Да чем же он попользовался? - Но только что перед этим Переспела сама рассказывала, в чем заключается проступок Клавдио. Причиной непоследовательности является плохое состояние текста или просто небрежность Шекспира. Но возможно, что Переспела не видит в поступке Клавдио ничего предосудительного.

  ...и о вот уже почти пятнадцать лет... - Выше (I, 2) Луцио заявлял, что закон этот не применяется уже девятнадцать лет. Новый пример мелкой непоследовательности Шекспира. Но возможно, что Луцио считает время со дня издания закона (еще при предшественнике правящего герцога), а герцог - со дня своего вступления на престол. Возможна, наконец, и здесь небольшая порча текста.

  Если порядочные люди... - Подобно другим шутовским персонажам Шекспира (как, например, оба других констебля из "Много шума из ничего"). Локоть нередко искажает слова или просто говорит противоположное тому, что хочет сказать.

  Но жена плюнула ему прямо в лицо... - Как видно из дальнейшего, "он" - это Пена.

  ...в комнате, что называется "Виноградная кисть"... - Разные комнаты в тавернах и на постоялых дворах имели свои названия.

  Правда и Кривда - традиционные аллегорический фигуры средневекового театра.

  ...нечестивый Ганнибал. - Локоть хочет сказать "каннибал".

  Прошу вас, отобедайте со мной. - Люди высшего общества обедали обычно в одиннадцать часов утра, а в пять часов дня.

  Будет с его шеей, что и с вашим животом, ваше преподобие: стянут ее веревкой! - Монахи-францисканцы подпоясывались пеньковой веревкой.

  Пигмалион - легендарный греческий скульптор, искусный в создании фигур, необычайно похожих на живых людей. В созданную им статую нимфы Галатеи он влюбился и силой своего чувства оживил ее.

  ...сама в чан и попала. - В те времена больные сифилисом лечились паровыми ваннами, которые они принимали, залезая в бочки.

  ...доброму вору всякая петля впору. - Платье казненного переходило в собственность палача, который переделывал его потом по своей фигуре.

  ...приходится каждый раз просить прощения и каяться. - Согласно обычаю, палач, перед тем как лишить осужденного жизни, всякий раз просил у него прощения.

  ...с только здесь ее старых знакомцев. - Следующее за этим перечисление вымышленных имен (Шустряга, Попрыгун и т. д.), весьма вероятно, содержит ряд намеков на современников Шекспира, сейчас оно не поддается раскрытию.

  ...навязанный ему ростовщиком... - Ввиду множества законов, ограничивавших доходы ростовщиков, последние прибегали к всевозможным уловкам; например, они включали в ссужаемую сумму разные вовсе не нужные должнику и невыгодные ему товары, как, например, оберточная бумага, притом еще по фиктивной и крайне преувеличенной оценке.

  ...все старухи, которые его так любили, перемерли. - Любимым напитком старух считалось горячее подсахаренное молоко с имбирем.

  ...и теперь Христа ради просят! - Заключенные вывешивали в окно тюрьмы корзину, в которую прохожие опускали им подаяние.

  Достойный брат! - Брат или кузен - обращение, принятое между владетельными особами.

  

  

  

  

  

  

  

  

   А. Смирнов