Потехин Алексей Антипович - Выгодное предприятие

хохотом). Может, стишки печальные пошлешь... Раиса (смело поднимая голову, со сверкающими глазами). Да, папаша, будет поручение: если увидите его, скажите ему, что я очень его уважаю и сожалею, что ему привелось учить и тратить время на такого негодяя, как мой братец... Квашнин. Ого!... Ну, об этом после, - теперь некогда... Поедем, Аркадий Петрович... (К жене.) Вот ваше воспитание... и присмотр!.. (Уходит вместе с Волыновым, Ольгою, Марьей Григорьевной и Ковырневым). Раиса (одна). И отец!... И его настроили!... Кто же это?... Они все как будто хотят заставить меня беспрестанно думать о нем... и мешают забыть его... Они не знают, что я и без того!.. Неужели, в самом деле, это то... настоящее... неизвестное мне прежде чувство?... Что он для меня?.. Отчего же я краснею при его имени, отчего мне подчас так грустно, скучно?... Зачем мне делается досадно, обидно, когда говорят о нем с пренебрежением, или насмешкой?... Неужели это любовь?... Ведь, когда я видела его здесь, - ничего подобного не чувствовала: я сама любила посмеяться над ним, подразнить его... Мне и в голову не приходило, что он мне нужен, что он дорог мне... (Входит Саша, оглядываясь.) Саша (таинственно). Раиса Алексевна... Раиса. Что тебе? Саша. Я все высматривала, когда вы останетесь одни... К вам вот записочка от Бориса Николаича; просил отдать так, чтобы никто не видал, и принести от вас ответ... Раиса. Как, от Бориса Николаича? Саша. Так точно, от них самых: они здесь за садом, увидели меня и попросили вам передать... А я, говорит, похожу здесь, буду ждать ответа. Раиса (прочитавши письмо, с видимым волнением). Послушай, Саша, скажи Борису Николаичу, что я очень рада его видеть, но сама к нему ни в сад, никуда не пойду, а если угодно - пожаловал бы сюда... Перескажешь? Саша. Как же не пересказать? Отчего же? Перескажу... Раиса. Слушай еще: ему не хочется встречаться ни с кем из наших, так пускай сам найдет время, когда я буду здесь одна, и приходит сюда... Но уж если с кем и встретится из наших, - был бы готов... Я скрывать не буду... Понимаешь? Саша. Понимаю, барышня... Как не понимать: я все понимаю... Раиса. Ну, поди и скажи... Иди же скорее... Саша. Я, барышня, одной минутой. (Уходит). Раиса (прочитавши письмо, с видимым волнением). "Только два слова... для вашего блага... Мне лично ничего не нужно: я приучил себя к мысли, что я для вас человек совершенно чужой... Мне жалко вас!... Вы себя погубите!... Может быть, пострадает и вся ваша семья..." Чт\о же это такое?... Какие-то загадки?... Я ничего не понимаю... (Продолжает читать.) "В письме я не хочу ничего говорить: мне думается, что лично переданные мною вам сведения и объяснения будут для вас убедительнее... А не поверите, - тогда ваше дело: моя совесть будет спокойна..." Чудеса!... (Слышит шаги и голоса, прячет письмо). (Входят Марья Григорьевна и Ольга). Марья Григорьевна (входя). Ну, Олюшка, ну, милая!... Не огорчайся, душенька, не убивайся так... Ну, мало ли бывает, что жених с невестой разлучаются, - ну, неужели же уж все так убиваются, как ты?... Надо же иметь благоразумие, моя душа... Ну, что такая за важность, что жених на две, на три недели уехал, по крайней надобности: ведь не навеки простилась... Ольга (рыдая). Ах, мамаша, вы не понимаете... Я чувствую, чувствую, что не увижу его более... Он там, в Петербурге, влюбится в другую, - меня разлюбит, забудет, женится на другой... Ох, я чувствую, чувствую, что это случится... И зачем вы не сделали давно свадьбу, не обвенчали нас: тогда бы уж я никогда его одного не отпустила, всюду бы за ним шла и ехала... Ну, зачем, зачем вы откладывали свадьбу?... Марья Григорьевна. Как, Олинька, откладывали?... Да ты посчитай: давно ли он тебе предложение-то сделал: еще недели ведь не прошло... Надо же хоть что-нибудь приготовить, хоть платье-то венчальное сшить... Ольга. Ничего этого не нужно: все это пустяки... Нынче все эти приготовления не в моде, а платье в неделю очень можно сшить... А теперь из-за этого платья я, может быть, его потеряю... Марья Григорьевна. Да, наконец, он сам же назначил срок свадьбы через месяц, - не могли же мы говорить ему: нет, венчайся поскорее, сейчас же... Ну, что бы он мог подумать, если б мы стали требовать этого... Ты рассуди, мой друг!... Ты девушка... и вдруг родители свадьбой торопятся, упрашивают жениха: венчайся поскорее... Да это Бог знает что могло ему в голову придти!... Ты подумай, что говоришь! Ольга. Ничего бы не пришло в голову: он знает меня, понимает и ценит... Он не сделал бы предложения, если б думал, что я какая-нибудь... И это не может быть, чтобы он сам на месяц свадьбу отсрочил, это неправда: это вы отсрочили... Он слишком страстно влюблен в меня, чтобы оттягивать свадьбу: уж это, позвольте, мне лучше знать... А это все вы... ваши предрассудки глупые, старинные, барские... Марья Григорьевна. Ну, так, коли так, - Бог с тобой... Коли не веришь мне, лгуньей меня делаешь, так мне и говорить нечего... Я лучше замолчу, - Бог с тобой! Ольга. Ах, Господи, да вы поймите, что мне ведь тошно, скучно без него... Я ведь влюблена в него, я жить без него не могу и боюсь, что потеряю его... А вы сердитесь!... Марья Григорьевна. Да я не сержусь, мой друг, а для чего же так себя убивать понапрасну... Если он человек достойный и благородный, если он любит и ценит тебя, так нечего и беспокоиться... Вот через две недельки воротится - и свадебку сыграем... Ольга. Вы думаете, мамаша, он непременно воротится? Вы уверены в этом? Марья Григорьевна. Да, конечно, уверена.. Как же я могу не думать этого... Разве он такой человек? Кажется, уж это всякий может видеть, что это человек солидный со всеми достоинствами... Ольга. И меня, ведь, любит?.. Ведь он влюблен в меня?... Мамаша, да? - Ведь влюблен?.. Марья Григорьевна. Да разве бы стал он делать предложение, если б не был влюблен?... Он ведь не из-за приданого на тебе женится... Ольга (кидаясь на шею к матери). Ах, мамочка, душечка, милая, вы оживили меня... Вы знаете сами, как страшно потерять то, что дорого... Ну, ну, я буду умница, я переломлю себя... Пойду сейчас, сяду и буду писать к нему... буду писать все, все, что думаю, чувствую, каждый день, каждый час, минуту каждую... Вот и буду как будто вместе с ним... Да, мамаша, это я хорошо придумала от тоски? Марья Григорьевна. Что же, это прекрасно, только чего лишнего не напиши: ты, ведь, еще девушка, невеста... Ольга. Что же вы думаете: я дура, что ли, какая?... Марья Григорьевна. Нет, я не к тому, а только для твоей же осторожности... Ольга. Не беспокойтесь: я знаю, что можно и что нужно писать к нему. (Уходит.) Марья Григорьевна (к Раисе, стараясь принять строгий тон). А ты что это, сударыня, какие выходки себе позволяешь? Раиса. Какие, мамаша? Марья Григорьевна. Как какие? Как ты ответила отцу насчет учителя?... Даже брата не пожалела, обозвала негодяем - при ком же? При Аркадии Петровиче... Разве это хорошо? И из-за кого ты так расстроилась, из-за кого брата обидела? Из-за какого-нибудь учителишки!... Это что же значит такое? Раиса. Мне, мамаша, все эти шуточки, все эти намеки до смерти надоели... И уж особенно такому мальчику, как Орест, не следовало бы их позволять себе... Марья Григорьевна. Да как же ему не позволять себе, когда он своими глазами видел и сам слышал ваши секретные объяснения с учителем... Только Орест был так скромен и благороден, что даже слова мне не сказал, - теперь только вот сейчас высказал, когда ты его при всех обидела... И как тот-то, тот-то... как он смел только подумать... Значит, ты сама повод подала... Он бы только то подумал: кто он и кто ты!... А уж от тебя я этого никак не ожидала, чтобы ты, моя дочь, и обратила внимание на какого-нибудь учителишку... И отчего он осмелился возмечтать о себе? - Только от нашей доброты и гостеприимства, что мы держали его в доме не как наемного человека, а как хорошего знакомого; что, по-твоему, это разве не значит глупость и необразование его? А?.. Умный, образованный человек сейчас бы понял свою настоящую позицию... и никогда бы себе этого не позволил... А, значит, ты сама ему повод подала... А?... Да что же ты ничего не говоришь?... Я говорю, говорю, а от нее ни гласу, ни послушания... Что это за манера такая?... Раиса. Да что же мне говорить, мамаша?... Вы делаете мне выговор, замечание: я выслушиваю его... Марья Григорьевна. А в душе не соглашается... Что же он, по-твоему, может быть тебе женихом, что ли? Уж не для него ли ты и Аркадию Петровичу отказала?... (Уходит). Раиса. Нет, не для него, а для Ольги... Марья Григорьевна. Для Ольги!... Не отказала бы для Ольги, а, значит, самой не нравился... А разве такой человек может не нравиться, как Аркадий Петрович, если бы у тебя другого в голове не было?.. А?.. Значит, было?... Ну, что же не говоришь? Отвечай... Раиса. Я не знаю, мамаша, что вам угодно, чтобы я отвечала... Вы сами все знаете и объясняете за меня... Что же мне говорить!... Вы мне прикажите, как отвечать вам, я так и буду. Марья Григорьевна. Ты дерзкая девочка, больше ничего... Разбаловала я вас совсем... С детства ты была вздорная, непочтительная... Я вперед знала, что мне с тобой не сговорить... Пускай, коли, отец поговорит с тобой, а я и расстраивать себя не хочу... Нашла какой предмет: учитель!... Нечего сказать: пристойный женишок для моей дочери!.. (Уходит.) Раиса (одна). Теперь все против него... Бедный Борис Николаич!... Как же мне теперь держать себя с ним?... Вот, ведь, я знаю, что и теперь от одного моего взгляда, от одного слова, от одной улыбки, он сделается или сияющий, счастливый, - или мрачный и злой... Это очень весело чувствовать власть над умным человеком... И нисколько не жалко, когда мучишь сама, не смей только трогать никто посторонний: тогда самой больно за него... Как же мне теперь держать себя с ним?... Он ушел совсем - и мне было грустно, скучно без него, так жалко его... Вот теперь он не выдержал, выдумал какой-то предлог, вперед знаю, что только предлог, чтобы видеться со мною, и мне так хочется в одно и то же время и обрадовать его, сказать, как я о нем скучала, как много думала, и помучить - показать совершенное равнодушие, даже пренебрежение, наказать за то, что много думает о себе, что ушел, когда я этого не хотела... Чт\о же я сделаю?... (Задумывается.) (Входит Скворцов.) Скворцов (торопливо подходя к Раисе). Раиса Алексеевна, скажите, неужели это правда: не вы, а ваша сестра выходит за Волынова?... Здравствуйте... (Протягивает руку.) Раиса (подавая и быстро отдергивая руку). Здравствуйте... Это вы для этого вопроса только назначали мне секретную аудиенцию?... Не стоило!... Скворцов. Нет, не для этого... Об этом я сейчас только узнал от Саши и не хотел ей верить... А если б знал прежде, то, может быть, и не пошел бы сюда... Раиса. Вы хотели сказать что-то важное, от чего-то предостеречь меня... Скворцов. Да, да, только для того я и ехал... Но так как не вы невеста Волынова, то я не знаю... впрочем, все равно: вы сестра... ваша семья... скандал и неприятность отразятся и на вас... Раиса. Что такое вы говорите: я ничего не понимаю... Скворцов. Я... я все объясню, все скажу... Вы только скажите мне, как это случилось: ведь, вы были невеста? Вы сами отказали ему?... Раиса. Да что это вас так интересует? Разве не все равно? Вы ничего еще не сказали мне, а сюда сейчас могут придти мамаша, сестра, брат, чего вы так боитесь... а?... Скворцов. Ничего я не боюсь, я боялся только за вас, желал видеть вас одну, чтобы не помешали убедить вас... но теперь, когда не вы... Ну, скажите же мне, ради Бога, вы сами отказали?... Раиса. Сама... Скворцов. Но почему?... Раиса. Вот этого уж я вам не скажу... потому что... было много причин... и я сама не знаю, которая из них главная... Скворцов. И после вашего отказа он сделал предложение вашей сестре!... Как это на него похоже!... Раиса. Он и не делал мне предложения: это было недоразумение со стороны мамаши... Скворцов. О, полноте, пожалуйста!... Какое тут недоразумение!... Конечно, ему лучше бы было, если бы удалось обмануть вас... Еще бы!... Вы знаете ли, ведь это мошенник, мошенник отъявленный!... Раиса. О, как вы решительно выражаетесь... Вы не забывайте, что кто бы он ни был в ваших глазах, но он жених моей сестры, наш будущий родственник... Скворцов. Никогда он не будет вашим родственником, если родители ваши узнают, кто он такой, а я не знаю, как иначе называть людей, которые всю жизнь существуют только обманом и мошеннической спекуляцией... Во-первых, он вовсе не то, что вы думаете: не богач, акционер и заводчик, а неоплатный должник, бегающий от своих кредиторов... Раиса. А его имение? Скворцов. Имения этого, если б оно не было даже заложено, не достало бы на покрытие и третьей части его долгов: неожиданно оно ему досталось, и он тотчас же заложил его и в банк, и в частные руки, а на вырученные деньги приобрел этих Джальм, Богатырей, эти кабриолетки и прочую обстановку, которая отуманивает людей, подобных Оресту и Ковырневу, которая обманула и ваших родителей, и даже... Раиса. И даже меня... хотите вы сказать... Скворцов. Да, я бы, может быть, сказал это, если б вы не освободились от такого упрека тем, что раньше других разгадали его и отказали в вашей руке... Раиса. Положим, я совсем не потому ему отказала... Но это все равно... Скажите мне, как же вы все это узнали и какие же у вас доказательства?... Скворцов. В руках у меня нет никаких доказательств... Я шел предупредить вас и думал, что вы мне поверите на слово... Но не сегодня - завтра его арестуют: случайно я встретился в городе с приехавшим из Петербурга поверенным, который имеет специальное поручение выследить и арестовать этого господина по одному делу, которое сделано тоже мошенническим образом... Я видел даже исполнительный лист об аресте Волынова и слышал от поверенного все то, что передал вам... Первым моим делом было тотчас ехать сюда, чтобы предупредить вас, вас.. Раиса (протягивая к нему руку). Спасибо вам... Скворцов. схватывает и страстно несколько раз целует ее руку. Раиса (вздрагивая и огладываясь). Что вы делаете?... Отстаньте... (Старается освободить руку.) Скворцов. О, как вы меня обрадовали!... Ведь я ждал не такой встречи: я думал, что вы неравнодушны к Волынову, что вы не захотите слушать меня, а, может быть, даже рассердитесь и прогоните... Я думал, что увижу слезы, или досаду, или огорчение, или презрение ко мне, как клеветнику... А вы, вы... Раиса (овладевая собою и стараясь быть холодною). Я благодарна вам за сестру и мое семейство... Теперь, может быть, очень удобно поправить дело без скандала, потому что Волынов очень кстати уехал в Петербург... Скворцов. Как уехал, когда?... Раиса. А вот в ту самую минуту, как вы ждали за садом свидания со мной... Он получил какую-то телеграмму, неожиданно собрался и уехал... Скворцов. Опять увернулся!... Жалко!... Очевидно, эта телеграмма предупреждала его о преследовании... Ну, значит, он больше к вам не возвратится... Раиса. Однако, что же я должна делать? Сказать сестре - она не поверит, родители тоже... Я-то вам верю безусловно, но - сестра... родители... Скворцов. Если он успеет уехать отсюда, то, будьте уверены, он не воротится... Если же его успеют арестовать здесь, то личность его разъяснится сама собой и для ваших родителей и для всех... Раиса (размышляя). Мне самой давно казалось многое в нем странно, подозрительно... Знаете, что меня беспокоит: у них были какие-то продолжительные секретные разговоры с папашей... Отец не раз проговаривался и в разговоре с нами, что если бы он получил вскоре ссуду и успел принять участие в предприятии Волынова, то быстро бы разбогател... Теперь он вдруг собрался и уехал в город с Волыновым, тоже после разговора наедине... Мимоходом я слышала, как папа говорил мамаше, что ему нужно быть у нотариуса, чтобы выдать Волынову в городе какую-то доверенность... Я боюсь... Папа очень легковерен и доверчив... Не вышло бы чего-нибудь... Скворцов. Я не знал, что ваш отец уехал вместе с ним... Для меня нет никакого сомнения, что он рассчитывает как-нибудь обмануть вашего отца... Да это нужно бы предупредить... Знаете что: я поеду сию минуту в город, может быть, найду поверенного, а то и прямо обращусь к исправнику... Одним словом, попытаюсь как-нибудь остановить этого мошенника и помешать ему обмануть вашего отца... Прощайте... я сейчас же поеду... Раиса. Я не знаю, как благодарить вас... Вы добрый!... Но мне совестно: ведь, до города тридцать верст... Вы, чужой нам... и - так заботитесь, принимаете такое участие!... Скворцов. Да, к несчастию, чужой... чужой для вас!... Но что же делать... Я ничего не требую, ничего не жду... кроме доброй памяти... Я чужой для вас, но вы... вы - не чужая мне!... Прощайте... Дайте мне вашу ручку, может быть, в последний раз... (Орест, входившей в дверь с балкона из сада, заметя их, останавливается и прячется за косяком.) Раиса. Нет, я не так выразилась... Я не то хотела сказать... Я сама вас... уважаю, ценю... Я и Волынова поняла... отказала ему... потому что узнала вас... увидела, какие бывают настоящие, хорошие люди... Нет, нет, ради Бога, не думайте!... Может быть, я держала себя с вами глупо, неосторожно, может быть меня поделом бранят за вас... Но в душе... я всегда... ценила вас... ставила гораздо выше себя и всех наших знакомых... Поверьте мне: я говорю теперь искренно... (Протягивает ему руку.) Скворцов (беря ее за руку). Слушайте: я, ведь, знаю, понимаю вас... Вижу, что в вас - свое, непосредственное, чем я всегда восхищался, и что навеянное, привитое воспитанием, средою... О, я знаю хорошо ваше сердце, вашу душу... Но уже теперь не то, не то мне хотелось бы слышать от вас, что вы сказали... И зачем вы дали себе свободу сказать даже эти приветливые слова? Прощаясь с вами, может быть, навсегда, мне легче было бы считать вас окончательно испорченною, избалованной, бессердечной барышней, мне легче было бы унести впечатление незаслуженных оскорблений, насмешек, презрения... Я тогда скорее забыл бы вас... может быть, возненавидел бы даже... И это было бы счастие для меня... А теперь... я унесу в душе светлый, прелестный образ... с которым я навсегда должен расстаться... Раиса. Но зачем вы говорите - навсегда... я вовсе не хочу с вами прощаться навсегда... Я хочу и надеюсь, что мы будем видеться, если не теперь, то после... Скворцов (со страстью). Но, ведь, вы не можете не видеть, что я люблю вас, люблю не как друга, а как женщину... А вы не чувствуете ко мне ничего, кроме приязни, кроме уважения... Вам никогда не приходила даже мысль о возможности ответить мне тем же чувством, о возможности когда-нибудь принадлежать мне... В ваших глазах я всегда останусь, может быть, хорошим человеком, но не таким, с которым можно связать свою жизнь. (Хватая ее за руку.) Вы, ведь, не любите меня, не считаете даже возможным полюбить?... Ну, ради Бога, скажите мне всю правду, не хитря, не стесняясь, не боясь меня оскорбить... Раиса (не отнимая руки, взволнованная). Я не знаю... Не знаю, что значит любить... Да, я не считала вас женихом... Но мне всегда было весело с вами, а без вас скучно... Я постоянно думала о вас... Скворцов (в восторге). Раиса... Раиса Алексеевна... Я не верю... Разве это возможно... Радость моя, жизнь моя! Это счастье не для меня!... Это сон!... Я не могу, не могу говорить... (Со слезами на глазах целует ее руку.) (Боковая дверь с шумом распахивается, в нее влетает запыхавшаяся Марья Григорьевна в сопровождении Ореста). Орест. Вот, я негодяй... А она что делает: вот полюбуйтесь!... Марья Григорьевна (едва в силах говорить от волнения). Вон, милостивый государь, вон!... Как вы смели подумать!... Не смейте и думать... Наглец!... Вон, я вам говорю... Никогда этого быть не может... Раиса. Успокойтесь мамаша... Он уйдет... Марья Григорьевна. Молчи... Я с тобой после поговорю... Скворцов. Позвольте, Марья Григорьевна... Марья Григорьевна (визгливо). Вон, говорю... Не смей говорить!... Я людей позову, вытолкать велю... Чтоб никогда духу твоего здесь не было!... Ах, ах, ах... (Начинается истерика). Орест. Что это в самом деле такое... Я пойду Павла позову... (Уходит). Раиса. Борис Николаич!... Это ничего!... Поезжайте поскорее туда: может быть, еще успеете... Устроите, или нет, во всяком случае приезжайте сюда и привозите, если можно, какое-нибудь доказательство о том господине... До вашего возвращения я ничего не буду говорить им о нем. Пожалуйста, только извините мамашу... для меня!... (Подает ему руку.) Скворцов. Для вас я все прощу... и все перенесу... Я так счастлив, как редко бывают люди... До свидания... (Быстро уходит.) (Марья Григорьевна, которая во время разговора Раисы со Скворцовым делала истерику вполголоса, наблюдала и прислушивалась, после ухода Скворцова начинает опять громко охать и хохотать истерически.) Раиса. Мамаша, мамаша, успокойтесь... Марья Григорьевна (в истерике). Прочь, прочь... Бесстыдница! Неблагодарная! Ах, ха, ха, ха!... (Входит Орест с Павлом.) Раиса. Павел, принесите воды поскорее, а ты, Орест, подай спирта или гофманских капель... Мамаша, мамаша, успокойтесь... Орест. А, убежал, струсил!... Я бы ему наклал... Раиса (строго). Принеси же спирту, я тебе говорю... и позови Ольгу... Мамаша, мамаша, успокойтесь... Ведь ничего не случилось особенного... Марья Григорьевна (в истерике). Осрамила, осрамила... все семейство, всю фамилию, на всю округу... На весь уезд... Ха, ха, ха!... Не позволю, не позволю... Не бывать этому, не бывать! ах, ах, ха, ха, ха!... (Занавес падает). Действие четвертое. Уг/ольная, она же и чайная комната в доме Квашнина. Два дивана. Перед одним из них круглый стол. Утро. Марья Григорьевна сидит за чайным столом, Орест и Ковырнев пьют чай. Орест (оканчивая стакан). Больше не хочу..... Ну, Ковырнев, кончай же скорее да поедем. Ковырнев. Позвольте, ангел мой, папеньки бы подождали, когда выйдут, узнали бы, расспросили обо всем, как и что... Разве вам не интересно знать? Орест. Да чего тут знать: распростились, Аркадий Петрович поехал в Петербург, папаша - домой... Вот и все новости... Чего тут расспрашивать?... Поедем скорей... Еще не напился разве? Который стакан оплетаешь?... Мамашу-то замучил наливая... Ненасытная утроба!... Ковырнев. Ах, ангел мой... я, кажется, не нахрапом; ваше же доброе... душевное угощение... Маменькино беспокойство по доброй ее душе, не в через силу... Она изволит знать, что я на счет чайку этого грешник большой... Может, не след бы мне и пить-то по бедности моей, да вот дворянская-то привычка... Маменька-то меня, старика, и изволит баловать, не взирает на свое беспокойство... А вы, ангел мой, по молодости своей меня осуждаете... Марья Григорьевна. Да, да, пей на доброе здоровье... Давай еще налью... Ну, чт\о ты, Орест, болтаешь... Ковырнев (подавая стакан, к Оресту). Вот видишь ты, вот маменька-то, старая-то благодетельница, и почитает старика... Знает, что - своя кровь, благородная, не какая-нибудь... А вы, молодые люди... Орест. Ну, надоел: я коли так один поеду... Марья Григорьевна. Да куда это вы собираетесь?... Орест. Да за Джальмой, мамаша... Я просто стосковался по нем... Вот как глаза разжал - все зову: поедем, так нет, видите, без чаю он никак не может... Барин какой!.. А теперь вот от самовара оттащить нельзя... Ковырнев. Не то без чаю, ангел мой... Правда, что у меня с утра грудь заваливает, а изопью чайку - и отпустит... А главный предмет: как же мы уедем, папашеньку не повидавши, ничего не разузнавши: как наш сокол в дальную сторонку полетел... И папашенька встанут, могут хватиться: где Ковырнев, где Орест?.. А нас и нету... И будет неприятность: не могли, скажет, подождать меня... (К Марье Григорьевне.) Вот, благодетельница, какое мое было рассуждение, а не то - чай... Что чай?.. Чай - чаем, а главное - к родителям почтение... Так ли я, матушка, говорю?.. Марья Григорьевна. И совершенно справедливо! И, конечно, следует отца подождать: что за нетерпение такое... Не уйдет от тебя твой Джальма, коли уж подарен тебе... Успеешь - наездишься... Орест. Да, успеешь... А вот как испортят его там... Лошадь-то тысячная... Марья Григорьевна. Пустяки, пустяки!.. Изволь отца подождать... Нет уж, избаловала я вас совсем... Давно уж пора за вас приняться... Делаете, что хотите, ни на что не похоже, а особливо ты... Изволь, изволь папашу подождать: у него спросись!.. Нет уж - довольно: я вижу теперь примеры, как вы все избалованы... Орест (надувши губы, кидается в кресло. Тихо Ковырневу). Погоди, дьявол, старый черт, я тебя утешу... Подхалима проклятая!.. Лизоблюд!.. Ковырнев (как бы не слыша). Поздненько, видно, воротился-то Алексей Михайлыч?.. Марья Григорьевна. Как не поздно: перед рассветом... Ковырнев. То-то, я все было поджидал, все не спал... Орест. Да, не спал ты... Дрых с 10 часов во всю ивановскую... Ковырнев. Нет, истинно не спал... Куда за полночь выходил даже на улицу: прислушивался - не едет ли?.. Нет, ничего не слыхать... К утру-то уж, видно, разморило меня очень: уснул, так ничего и не слыхал... Утром проснулся ранехонько... Неужто, спрашиваю, не бывал еще барин?. Нет, говорят, приехал... Только напугали же меня, проклятые; не совсем будто, сказывают, в своем здоровье, на силу на великую на руках вынули из тарантаса... Так я и мучился до самого вашего вставанья... Так ни в чем, ангел мой, в здоровье-то в своем - все благополучно?.. Алексей-то Михайлыч?.. Марья Григорьевна. Да уж я тебе говорила, что ничего... Видно, немножко лишнего на росстанях выпили, дорогой то его порастрясло... Ну, и... Ковырнев. Так, так, ангел мой!.. Это так точно, что на росстанях... Нельзя без этого... Ну, а дорогой-то поразмяло, поразмотало его: тоже - дорога не ближняя до города... Это так точно... А вот пропочивается, все как рукой снимет... Ну, так это слава Богу!.. Это ничего!.. (Входит Ольга.) А вот и сударыня наша... Невеста наша прекрасная... (Подходит к ручке.) С добрым утром, ангел мой, как изволили ночку почивать? А уж кого во сне видели - сам знаю... Ольга. Я совсем не спала: всю ночь глаз не сомкнула... Здравствуйте, мамаша. (целуются). Ковырнев. Чтой-то, сударыня: неужто все о дружке своем думала?.. Ведь, этак и в личике измена будет и с тельца спадете... Ночи не спать!.. Как это можно!.. И Аркадий Петрович приедут, увидят, что схудали, спасибо не скажет... Как нам будет за вас ответ-то держать?.. Скажет: чего смотрели?.. Отчего не покоили моего драгоценного предмета?.. Ольга. Ну, конечно, кому же отвечать за меня, как не тебе?.. Ковырнев. А как вы думаете, ангел мой!.. И очень он мне наказывал всячески соблюдать его драгоценную собинку... Как уж просил, как просил... Сами, чай, слышали... Ольга. Нет, я что-то не слыхала... Ковырнев. Как же, ангел мой, не слыхали? И при вас, при самих, вторительно повторял: будь, говорит, безотлучно при госпожах, утешай и забавляй их... Орест. Так ты бы вверх ногами ходил, как тебя заставляли у Хлябовых: на что уж забавнее... Встань-ка да походи... Ковырнев. Эх, милый вьюныш, ангел мой, Орест Алексеич!.. Старца почти! - сказано... А не то что все в смех, да в обиду... Мало ли что недобрые люди делают: как над бедным человеком смеются... Вам это не пример: не таковы ваши родители благородные... Вот что, ангел мой!.. Марья Григорьевна (с неудовольствием). Ну-ка, полноте... Что еще за ссоры... И без того мне не до того... (К Ольге.) Что принцесса-то наша, Раиса-то: выйдет, или нет?.. Али сама надурила, да сама же и гневаться изволит?.. Ольга. Она говорит: я не выйду из своей комнаты, пока меня не позовут... Если гонят, говорит, вон человека, который мне приятен, так, пожалуй, и меня выгонят, если я приду незваная... Марья Григорьевна. Видишь ты как!.. Ну, да уж не переломить же она меня этим... Уж не позволю свою фамилию пачкать этакими женихами... Изволите видеть: одна дочь будет за Волыновым, за таким человеком, что весь уезд теперь завидует, а другая за нищим, наемщиком, учителишкой каким-то... Бог знает, еще дьячков нет ли в родстве!.. Уж не бывать этого: напрасно она думает меня этими выходками переломить, что выходить не хочет, и без чаю остается... По мне хоть без обеда оставайся, а уж не позволю... А вот отец встанет, расскажу ему все, - как хочет: пускай он с ней поговорит, а мне уж это не под силу, я из сил выбилась... Не по моему здоровью этакие истории... Ольга. Мамаша, да, ведь, она, кажется, и не думает за него замуж идти... Вы напрасно только тревожитесь.. Марья Григорьевна. Как, матушка, напрасно: сама видела - ручки у нее целовал... Ольга. Ну, так что же за важность такая... Мало ли кто у кого руки целовал... Марья Григорьевна. Да, ведь, учитель, Олинька!.. Как это ты говоришь, мой друг... Ведь, не кто-нибудь, а учитель!.. Ну что уж учитель... Сама ты рассуди!.. Орест. А я и разговор их слышал... В любви изъяснялся, тоже чувства свои размазывал перед нею... А та и рада, довольна: красненькая стоит перед ним, раскисла... Марья Григорьевна. Вот, слышишь... Ковырнев. Уж не пара, сказать, что не пара!.. Квашниным барышням Волынов - вот жених на первый сорт... Уж всякой скажет: жених!.. А Скворцов-то ровно как бы уж и обидненько, и очень обидненько!.. Не та снасть!.. Да и кровь-то не наша, не подходящая... Ольга. Ну, да, впрочем, это не мое дело... А я, мамаша, всю ночь не могла уснуть... Марья Григорьевна. Отчего же это, милая моя?.. Зачем ты так себя убиваешь... Ольга. Я все думала о нем и писала к нему... Я вот нарочно принесла прочитать вам некоторые отрывки, если хотите... Кажется, не дурно вышло, от души... Марья Григорьевна. Прочитай, прочитай... Очень мне это приятно, что ты к первой к матери идешь посоветоваться... Вот это по дочерни!.. Прочитай, моя душенька... (Целует ее.) Ковырнев (со вздохом). Уж на что лучше к родительнице во всяком деле прибегать... На кого ближе облокотиться, как не на мать родную... Мать - напаче всего, она во чреве носит... Она завсегда и поддержит во всяком деле... Таковых людей, что родителей своих почитают, и Бог-от награждает, и люди-то одобряют... Таким-то людям... Ольга. Ну, Ковырнев, перестань... Коли хочешь слушать, так слушай, а то уходи - не мешай... Ковырнев. Слушаю, ангел мой, слушаю... Как мне не слушать... С полным даже... чувством моим... потому... Ольга. Да перестань же... Я буду читать, мамаша... (Начинает читать.) "После отъезда вашего... да, вашего... только души и сердца наши, не слышно ни для кого, говорят друг другу: ты!.. Но ни люди, ни свет, ни обычаи не позволяют еще нам открывать свои сердца, и мы должны заменять это ты холодным вы... Итак, после вашего отъезда, истерзанная тоскою, горем, скукою, но не расставаясь с вами мыслию ни на одну минуту, я стремилась прочь от всех, в уединение"... Орест. Да ты вчера весь вечер с мамашей и с Ковырневым просидела... Ольга. Тебя не спрашивают... Ты еще слишком глуп, чтоб критиковать... Кабы ты читал больше, ты бы понимал, как надо писать... Марья Григорьевна. Перестань, Орест!.. Правда, что не понимаешь: она от души пишет... из ума... а ты... Дурак!.. Читай, читай, Олинька, очень хорошо... И вежливо, и трогательно - очень хорошо!.. Ковырнев. Так прекрасно, ангел мой, что сказать невозможно... даже до слез... Ольга (читает). "В уединение... Да... Я пошла в сад, в ту аллею, которую мы так оба любили, и где, вы помните, в первый раз, среди благоухающей природы, под сводом смотревшего на нас неба, совершилось между нами то незабвенное, давно желанное, таинственное"... Марья Григорьвна (перебивая). Ах, погоди-ка, Оленька, это что-то... как будто неловко: совершилось!.. Можно Бог знает что подумать... Меня даже точно что в сердце кольнуло... Ольга. Нет, мамаша, не беспокойтесь... Вы не дослушали... Перебили меня... Вы слушайте: "в первый раз... совершилось между нами то незабвенное, давно желанное, таинственное, чудное, взаимное открытие наших душ"... Вот видите: ничего нет такого!.. Марья Григорьевна. Правда... Оно даже очень хорошо сказано, а все-таки лучше, кабы ты как-нибудь это по-другому, а то: в первый раз!.. совершилось!.. Как-то странно... неловко!.. Ольга. Ну, хорошо: я подумаю, переменю... (Читает.) "Тогда и небо, и деревья, и трава слышали наши взаимные признания и разделяли наши чувства: все сияло, все ликовало, все радовалось".. Марья Григорьевна. Ах, как прекрасно!.. Совсем ты у меня сочинительница!.. Хоть печатай!.. Ковырнев. Истинно: как все всклад расписано... Ольга. Ну, дальше... (Читает.) "Я видела тогда, что природа разделяет мою радость... Но что же теперь? Разделит ли она мою тоску, мое горе в разлуке с половиною моего существа"... Марья Григорьевна. Вот опять... Кабы после свадьбы писала... Ольга. Ну, это вздор, мамаша!.. Все равно: он для меня и теперь половина моего существа: он так мне дорог!.. Нет, я этого не переменю... Марья Григорьевна. Ну, как хочешь... Я только так... Ольга. Вы слушайте дальше. (Читает.) "И что же мне показалось?.. Мне показалось, что небо мрачно, что деревья уныло машут своими вершинами, как бы жалеют обо мне, что каждый цветок, каждая травка опустили свою головку... Но вдруг засвистал соловей"... Орест. Днем-то? Марья Григорьевна (укоризненно). Орест... Ольга (читает). "Засвистал соловей, этот вестник любви"... Мамаша, вам нравится это выражение: соловей - вестник любви... Марья Григорьевна. Прекрасное выражение!.. Ольга (продолжает). "Этот вестник любви. Его пение показалось мне вашим голосом"... Орест (тихо). Похоже... Ольга. Он говорил мне слова любви и утешения... и поняла; он говорил мне: я тоже люблю тебя, думаю о тебе, скучаю в разлуке с тобою... О, правда ли это?.. Не обманывай меня!.. Если я должна потерять любовь твою, должна погибнуть... О, говори скорее, не оставляй меня терзаться сомнениями!.. Для меня нет жизни без милого, без того, кому я отдаю себя навсегда, вечно!.. Если он обманет меня, я умру, я погибну или сойду с ума, превращусь в безумное существо!.. Но он умолк без ответа... Я шла, опустивши в землю глаза, и на песке дорожки искала ваших следов... Я нашла их: они были перепутаны с моими"... Орест (фыркнув). Да, как же!.. разберешь тут следы... кривой Федор в лаптях постоянно по этой аллее дрова таскает!.. Ольга (обидевшись). Ну, что это, мамаша, это невозможно!.. Я не буду читать... Велите ему уйти отсюда... Мальчишка, и смеет насмехаться над тем, чего не понимает... Марья Григорьевна. Орест, что ты в самом деле забываешься... Как ты смеешь против старшей сестры, невесты... Уйди, коли не можешь молча слушать... Орест. Да я бы давно ушел: вы сами не пустили... Я коли так поеду за Джальмой... Марья Григорьевна. Ах, поезжай куда хочешь... Надоел!.. Я уж знаю, что тебе не сидится... Орест (Ковырневу) Ну, а ты поедешь или нет со мной?.. Ковырнев. Я не знаю, ангел мой, как мамашенька скажут... Папашенька бы не огневался... Орест. Ну, черт с тобой, я и один съезжу, с Андрюшкой... (Уходит.) Марья Григорьевна (Ковырневу). Да уж съезди ты с ним... Все постарше, поопытней... А то поведут они эту лошадь... Я боюсь, не убила бы как. Ковырнев. Коли в угоду вам, матушка, я с моим полным удовольствием готов послужить... Конечно, что я уж поприсмотрю получше, и очень баловаться не дам... Только вот как бы Алексей Михайлыч, опасаюсь я, не хватились... Не огневались бы... Марья Григорьевна. Нету, ничего... Я ему скажу... Уж ступай, съезди с ним... Ковырнев. Слушаю, сударыня... Съезжу... (Уходит.) Марья Григорьевна. Ну-ка, Олинька, вот теперь всех отослали: никто не помешает... Почитай-ка еще... Как, право, ты все это прекрасно описала!.. И откуда это у тебя берется?.. Удивительно это даже для меня... Нет, Раичке так не удастся, не написать!.. Ольга. А вы думали, что ваша любимица Раиса одна все умеет... все звезды с неба хватает... А про меня думали, что я дурочка... Марья Григорьевна. Нет, я ничего никогда про тебя дурного не думала... Я тебя всегда за большую умницу считала... А Раичка, какая же она моя любимица особенная... Все вы у меня любимицы равные... Может, больше спускала ей, что, думала, ребенок... Ну, а уж теперь вижу: нет, она с душком!.. Да выходит и ума в ней нет большого... Вот и Аркадий Петрович, уж, кажется, ума палата, а тебя же предпочел... Ольга. Уж не напоминайте, мамаша!.. Вы и тогда хотели ему свою Раичку навязать... Если б он не был так влюблен в меня и не поторопился сделать предложение, а Раиса не закапризничала бы и дала согласие... Я не знаю, что бы тогда за скандал вышел... А все ваше пристрастие... Уж Раичка, Раичка!.. А что ваша Раичка, вот, влюбилась в учителишку, да еще замуж за него выйдет... Вот вам и Раичка ваша!.. Марья Григорьевна. Ну, уж нет, уж этому не бывать!.. Что другое уступлю, а уж в этом пусть извинит... Ольга. Да она захочет, так поставит на своем... Вы знаете ее взбалмошный, упрямый характер... Захочет выдти за него, она не задумается - и убежит... Не будете же ее под замком держать... Марья Григорьевна. Ах, не пугай ты меня, Олинька... Я и без того напугана... Я не знаю, что мне и делать: лаской, что ли, мне на нее действовать... да уговором... Уж папаше-то, я не знаю, сказывать ли: тот бурю такую поднимет, что после еще бы хуже не вышло... Нет, уж видно, лучше мне ее посовестить, да приласкать... а?.. Как ты думаешь?.. Ольга. Я не знаю, как хотите... Да из-за чего вы так хлопочете... По-моему, так пускай каждая выходит за кого хочет: всякой выбирает по себе... Марья Григорьевна. Ах, что ты говоришь, Олинька... Какая же это пара Раисе?.. Это пятно даже на тебя падает, что у тебя сестра за каким-нибудь Скворцовым замужем... Нет, нет, я поговорю с ней, а увижу, что не слушает, отцу скажу... (Входит Андревна с подносом в руках.) Марья Григорьевна. Что, али барин проснулся? Андревна. Проснулся, одевается... Сейчас Павел прибегал, чтобы закуску несла... Марья Григорьевна. А самовар-то готов ли горячий?.. Этот остыл... Прими-ка его, да вели принести другой... Андревна. Что это у нас Раичка не идет чай-то кушать... Спрашивала, спрашивала, не отвечает... Велела себе молока да хлеба черного принести, покушала, да так без чаю и сидит... И из своей комнаты никуда нейдет... Что за оказия за такая... Поссорились, что ли, вы с ней? Видать, что поссорились: вчера шум-от был... Да из-за чего вышло-то?.. Девки сказывают, - из-за учителя, что учитель к ней воровским манером на свиданье приходил... Да я не верю: не таковская она у меня барышня... Обругала только их, беспутков, не велела и рта разевать на такт речи... Скажи ты мне, матушка-барыня, всю правду-то... Марья Григорьевна. Ну, вот, нашла время, стану я теперь тебе рассказывать... С тобой, ведь, кричать надо... А ты поди-ка лучше, скажи ей, упрямице, что мамаша приказала, дескать, сейчас же в чайную идти... Чтобы сейчас же, - до папаши пришла... Слышишь? Андревна. Слышу, слышу.... Что это у нас за аказии - и, Господи, пошли!.. Чего никогда не бывало... Пускай Орест: тот озорник!.. А то Раичка... Хоть смела, шаловлива, а, кажись, завсегда с умком была... Марья Григорьевна. Ну, иди же, иди... Посылай ее скорее... Да самовар-от возьми... Слышишь?.. Андревна. Ну, так неужто не слышу... Вы не как вон Орест, внятно говорите... А вон тот так все пошептом, пошептом, нарочно меня старуху на смех... (Берет самовар и уходит.) Ольга. Как вам, мамаша, не скучно разговаривать с Андревной... Еще рассказываете ей все... И она приходит к вам точно не к барыне, а к товарке какой... Марья Григорьевна. Ну, что, Олинька, с нее взять, старухи... Я к ней привыкла, она преданная нашему дому... всех вас выводила... Ольга. Да скучно, мамаша, и неприлично: все-таки прислуга... Марья Григорьевна. Ну, мой друг, я не гордая... Меня не убудет, что поговорю с нею... А мне коли преданная слуга, так дороже всего на свете... (Входит Раиса.) Раиса (подходя к матери). Вы меня звали, мамаша? Марья Григорьевна. Ты хоть бы поздоровалась с матерью-то... Сегодня, кажется, еще не видались... Раиса (целует руку матери). Я думала, мамаша, что вам это будет неприятно... Марья Григорьевна. Почтение-то к матери неприятно... Ну, уж, матушка, я вижу, у тебя ум за разум зашел... Что же, дерзость мне ваша приятнее и неуважение?.. Раиса. Вы мне не приказали вчера подходить к себе... Я и не смела... Марья Григорьевна. Полно, матушка, кажется, уж очень смела: делаешь все, что тебе вздумается, никого не спрашиваешься... Кажется, я ничем тебя не оскорбила, не обидела, а оскорбила ли, нет ли, ты меня, так, по-моему, дочери следовало бы первой подойти да извиниться перед матерью... а не разыгрывать этаких ролей: не сидеть безвыходно в своей комнате без чаю... Раиса. Как только вы приказали, я тотчас пришла... Марья Григорьевна. Пришла, да без всякого чувства, безо всякого сознания... Ты, кажется, совсем не понимаешь даже, что вчера оскорбила меня и обидела... Раиса. Нет, мамаша, мне кажется, я вас ничем не оскорбила... Марья Григорьевна. Скажите, пожалуйста, это она мне прямо в глаза говорит... Да разве это не оскорбление для матери, что ты, без ведома ее, позволила ничтожному человеку изъясняться в любви, целовать у тебя руки и... и... не знаю еще что... Раиса. Я этого не ожидала, не предвидела, и потому не могла предупредить вас... Марья Григорьевна. Да ты не должна была совсем и принимать его одна, без матери, без сестры... Да уж не говоря об этом, я гоню его вон, приказываю уйти, мне дурно делается от расстройства, а она этому же человеку опять руку подает и шепчется с ним в присутствии моем... И это, по-твоему, не кровное оскорбление? Раиса. Я думала, мамаша, что вам дурно, и что вы этого не заметите... Марья Григорьевна. Скажите, пожалуйста, можно ли с этой девочкой сговорить!.. Нет, Раиса, ты бесчувственная, бессердечная, в тебе искры любви к матери нет!.. Бог с тобой!.. Я не того от тебя ожидала... Я считала тебя доброй, любящей, а ты в глаза над матерью насмехаешься... Бог с тобой!.. (Плачет.) Раиса (бросаясь к ней с участием). Мамочка, милая, душенька, что вы? Ну, о чем вы плачете?.. Ну, простите меня, если я вас обидела... Я не хотела оскорбить вас... Ну, мамочка, перестаньте плакать... Ну, простите меня. Марья Григорьевна. Нет, Раиса, Бог с тобой, я вижу, что мне с тобой не сговорить: ты меня не уважаешь и не любишь... Я расскажу все отцу: пускай уж он рассудит и поговорить с тобой... Все расскажу... Раиса (принимая снова холодный и спокойный вид). Как вам угодно... Расскажите!.. Я и сама вовсе не хотела скрывать ни от вас, ни от папа посещение Бориса Николаича... Марья Григорьевна. Ты даже, может быть, и опять намерена повторять эти тайные свидания?.. Раиса. Совсем не тайные... А я прямо просила его бывать у нас... Марья Григорьевна. Ну, уж извините: этого то я не позволю... И отец не позволит... Раиса. Отчего же, мамаша? Ведь, он жил же у нас с лишком два месяца, очень часто оставался со мной наедине, никто никогда не запрещал мне разговаривать с ним, вы даже очень любили и хвалили его... А теперь вдруг и бывать ему нельзя у нас... Он остался такой же, как и был, и я точно также... Марья Григорьевна. Ну, да уж ты сколько хочешь хитри и умничай, а я этого не позволю... Прежде он жил у нас, как наемный учитель, а теперь как он будет бывать?.. Как жених, что ли?.. Раиса. Просто как знакомый... Марья Григорьевна. Таких знакомых в нашем семействе быть не может. Раиса. Есть многие гораздо хуже и глупей, и бесчестнее его... Марья Григорьевна. Может быть, может быть, только ни я, ни отец твой таких знакомых не желаем, которые, забывая свой низкий род, осмеливаются у моих дочерей руки целовать и в любви перед ними изъясняться... (Входит Павел с кипящим самоваром.) Что барин, скоро? Павел. Сейчас, идут-с... (Уходит). Марья Григорьевна. Ну, вот папаша сейчас придет, мы его спросим, как он смотрит на таких знакомых... Вот, садись, подожди его, коли для тебя материнские слова ничего не значат... (Входит Квашнин. Дочери подходят к нему здороваться. С женой он целуется и садится завтракать.) Квашнин. Здравствуйте, здравствуйте... Ну, как, что? Марья Григорьевна. Как ты съездил? Расскажи нам... давно мы с нетерпением тебя ожидаем... Квашнин (закусывая). Ничего... Все отлично, превосходно... Ольга. Что, Аркадий, папаша? Квашнин. Кланяется, кланяется... Особенно уж тебе, Оля... Уж такие у него восторги, такие чувства к тебе!.. Просто, всю дорогу только и слов, что про тебя... И такая ты, и сякая: и умная, и добрая, и солидная, и красавица писаная, просто все добродетели!.. Ольга. Ах, милый!.. А он не прислал, папа, записочки с вами?.. Квашнин. Нет, милый друг... Да и некогда было... Как приехали, прямо к нотариусу... Сделали дело, надо было закусить... Ну, а тут уж и лошади ждут... Ольга. Неужели же он не нашел минутки свободной, чтобы хоть строчку, хоть словечко черкнуть мне... Квашнин. Некогда, некогда было, Оля, ей-Богу, некогда.. Каждая минута была занята, и торопился он очень... И какой же он делец!.. Ну, уж насмотрелся я!.. Мало таких видал... У нотариуса это сам диктует, сам пишет... И все он знает, все законы... Нотариуса-то учит... Удивительный человек!.. Ольга. Он гений, папаша... Квашнин. Уж именно гений!.. Это надобно правду сказать... Таких людей не много... Ольга. А все-таки я в большой на него претензии, что он не написал ко мне... не утешил меня... Квашнин. Ах, ты, какая чудная... Ведь, говорю же тебе, минуты свободной не было... Ему непременно нужно было сегодня утром попасть на железную дорогу, да еще заехать к одному богатому купцу, с которым у него тоже дела... Да и зачем тебе письмо, когда, вот, я налицо, живое тебе письмо... А уж что любит тебя, что все готов для тебя сделать, ты не сомневайся: уж это я тебе верно говорю... У меня есть даже доказательства... Ольга. Да, знаю, папочка... В любви-то его я уверена; знаю и то, как он великодушен, на что способен и что он сделал для вас... Квашнин. Сказал разве?.. Ольга. Я требовала, чтобы он сказал, он не мог скрыть, но заклинал меня никому не говорить, и я молчала... Но вообразите, папаша, он считает это свое одолжение ни во что, говорит, что это пустяки... Квашнин. Да для него, может быть, пустяки, а для нас это благодеяние... Марья Григорьевна. Да что такое? Про что вы говорите? Что это за секрет?.. Квашнин. Теперь уж это не секрет... Я могу всем сказать, пускай все знают, каков мой будущий зятек... Да, Марья Григорьевна, спасибо ему... Не всякий родной сын это сделает!.. Он мне дал взаймы, без процентов, сто тысяч рублей... Марья Григорьевна. Сто тысяч?.. Квашнин. Да-с, сто тысяч, пустячки!.. И благодаря ему, я буду учредителем предприятия, которое, может быть, даст мне миллиончик... Вот что сделал для меня ее жених, наш будущий зять, Аркадий Петрович Волынов... Раиса. Папаша, он вам в руки эти деньги отдал?.. Вы их получили от него? Квашнин. Что за глупый вопрос? - Если я занял у него, так, разумеется, получил... Ольга. Странная ты, Раичка! Это, ведь, не одни разговоры, не шутка, а настоящие сто тысяч рублей... Марья Григорьевна. Да, это благородный поступок... Квашнин. Да-с, этот жених не из тех, что в карман тестю смотрят... Этот сам старается, заботится о будущей своей родне... Этот не из тех прощелыг, что подъезжают к богатым невестам и прикидываются влюбленными, а у самого на уме одно, как бы к приданому-то подобраться поскорее... эти вот все чинуши мелкие, разночинцы, учителишки разные, вся эта нищета безродная... Наберутся разных слов из книжонок своих, да и размазывают перед барышнями, что побогаче... А наши дуры, развеся уши, слушают: ах, как умен, ах, как влюблен!.. Вот кого осчастливить нужно!.. Вот с кем соединить жизнь... Бедный, несчастный!.. Умрет, пожалуй, от любви, чахотку схватит!.. А он, прощелыга, и не думает об ее любви и чувствах, а подыгрывается как вор, что из кармана платки таскает... Ты не знаешь ли, Раиса Алексеевна, этаких мазуриков?.. Раиса. Знаю, папаша... Квашнин. Знаешь... Ну, и прекрасно!.. И прошу из головы этот вздор выкинуть, а вперед от таких людей держать себя подальше, - помнить, чья ты дочь и что для тебя партия может быть получше... Раиса. Я, ведь, и отказала ему, папаша. Марья Григорьевна. Что же ты мне этого не сказала... Вообрази, дружок, какая дерзость: только что ты уехал, к нам - уж не знаю как - прорвался этот учитель наш, встретил Раису один на один и осмелился изъясняться ей в любви и даже просить ее руки... Я застала их - уж он ручки у нее целует... Квашнин. Вот как... Что же ты сделала?.. Марья Григорьевна. Да, конечно, я без всяких разговоров выгнала его вон, не позволила ему даже слова сказать... Квашнин. Самое лучшее... Еще следовало бы велеть из комнат в шею вытолкать, а на дворе велеть кучерам в кнуты принять... Вот как этих женихов нужно провожать... Ракалия этакая!.. К мо