v>
И дерево одно - не темный лес.
Меня в тюрьму; а сколько нас на воле
Останется, ты всех не перевяжешь;
А у тебя домишко на посаде, -
Чай, бережешь от красных петухов, -
Со всех углов подпустят - плохо дело.
Ну, полно ты! К чему ты привязался!
Я пошутил, а ты и вправду.
Полно,
Шутил ли ты? Да ну, я зла не помню:
Я знаю, ты меня не свяжешь.
Братцы!
И мне знакомо
Обличье-то, а как назвать - не знаю.
Я не боюсь и не таюсь: я беглый,
Посадский наш, Роман Дубровин.
Братцы,
И то ведь он. Два года не видались!
На белом свете много
Привольных мест - и Дон, и Волга-мать.
Где я гулял - там нет меня; теперя
Ну, нет, зачем! С женой бы повидаться.
Взял насильем,
В тюрьму сажал, а из тюрьмы да на дом
Дьявол!
Ну, помни ж ты! А что, жива, здорова?
Эко, братцы,
Житье мое! А выходу ей нету?
Ну, только мне и надо.
Спасибо вам на добром слове, братцы.
Увидите жену, так поклонитесь!
Мол, жив еще и помнит. Воеводе
что собираюсь в гости,
Чтоб припасал, чем потчевать. Прощайте!
Никак, ушел? Поотлегло от сердца, -
Перепугал, проклятый. Что ж, робята,
А нам какое дело?
Как хочешь ты, а мы и знать не знаем.
Поди являй, а в послухи не ставь -
Вот так-то, брат! ты сСвок, да неловок!
Помалчивай, так сам целее будешь.
Выходят из собора: воевода, Облезлов, Бастрюковы, дворяне, дети боярские, Баим, стрельцы, слуги. Посадские и народ уходят в глубину площади.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Воевода, Облезлов, Бастрюковы, дворяне, дети боярские, Баим, стрельцы, слуги и прежние посадские.
(остановясь, не доходя ворот)
Два раза глуп бывает человек:
С младенчества сперва, потом под старость:
Состареешь и поглупеешь, разум
Отымется. Недаром люди стали
Учить меня. Ты думаешь, что дельно
Прикажешь что, а говорят - не ладно.
Плохая жизнь. И вижу сам, что плохо;
Да как же быть? Одно и остается:
Коль стар и глуп, так умных больше слушай.
Вот я велел переловить Баиму
Ругателей, а Бастрюков наехал,
Прогнал его, - что мы не дело, видишь,
Затеяли, мятеж заводим, буйство.
Челом ему за то, что надоумил
Нас, дураков. Вперед умнее будем.
Да что ж, и впрямь затеяли не дело.
Ты погоди, дай кончить! Я спасибо
Сказал тебе, чего ж еще! Не в ноги ж...
Другую речь я поведу. Вот, видя,
Что глуп-то я и стар, большое дело
Без вашего, друзья мои, совету
Начать не смел. Что вы приговорите,
Нечай Григорьич, полно
Пытать-то нас. Какие мы советы
Дадим тебе! Ты сам умнее всех.
Что смыслим, скажем.
Не знаю, как сказать!
Попутал грех. И молодых и старых
(снимает шапку и кланяется)
Простить меня прошу. Отцы и братья,
Не осудите! Старому, седому
И стыдно бы, да человек я слабой,
Летами стар, зато душою молод.
Какой старик, ты лучше молодых, -
Без бабы не живется;
Греха боюсь, - так вздумал ожениться.
И не о том бы думать,
Молиться бы, да слабость наша.
Что же
Жениться-то об эту пору! Сколько
Тебе и жить-то! Было две жены,
Чего ж тебе! И третьей век загубишь,
Коль женишься. Не дело, так не дело:
Тебе-то блажь, а молодежь-то сохнет
Вот что значит ум-то!
Не нам чета. И слушать-то отрада.
От умной головы совету много
Хорошего. А вас про что ни спросишь,
Ответу нет, а только друг за друга
Хоронитесь; а у него как раз
Умен ответ и скор. Развесьте уши
И слушайте Семена Бастрюкова!
Уж если он, такой разумной, скажет,
Что не женись, Нечай Григорьич! - значит,
Что надобно жениться беспременно.
Как хочешь, так и думай;
За что почтешь, не буду спорить.
Ладно ж!
Припомни ты! Я сорок лет на службе,
Я сорок лет доспеха боевого
Не скидывал, изранен весь, я земским,
Губным служил по выбору, не ползал,
Не кланялся подьячим по приказам,
Не плакался: пустите покормиться!
Своим кормлюсь всю жизнь. Моя обида
Откликнется тебе; держись, да крепче!
В Москве бывал, туда дорогу знаю.
Не страшно. Не грози!
Москва Москвой; готовься сам к ответу.
В поместье ты, как в омуте, уселся
И думаешь, ты царь, тебе суда нет.
Мы выведем на свежую водицу.
Длинней твоих. Ты беглых укрываешь,
И зернщиков, и воровское держишь,
И полон двор нагнали скоморохов.
Что ж, батюшка, ты смотришь! Что ж он лает!
Царю челом ударим о бесчестье.
Царю челом ударим, а покуда
Ты бородой ответишь. Без остатку
Семен, уймись! Безлепочное дело
Затеял ты. Ругаться непригоже
Не я, а он затеял!
Не уступлю, я сам его не хуже.
Ко мне, друзья! Запьемте рукобитье!
И вас бы звал к себе, да не взыщите,
Попотчевать вас нечем, не запаслив.
Уходит, Облезлов и вся свита за ним. Ворота затворяются; посадские подходят, с ними староста.
И черт с тобой! Ты думаешь, мне надо?
Подавишься твоим куском.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Бастрюков Семен, Бастрюков Степан, земский староста и посадские.
Робята!
С чего он взял, что я ворам потатчик
Про то являл сегодня
На площади и подал челобитье
Былой дьячок, прозваньем Гришка Жилка,
И сказывал на вас грабеж и бой.
Сыскать его! Эй, люди! По посаду.
По кружечным дворам и постоялым,
По всем рядам, и шалашам, и лавкам,
По кабакам, по всем щелям и норам
Искать дьячка к привести сюда!
Боярин, мы желаем челобитье
В Москву свезти на воеводу.
Ладно,
Да написать не знаем;
А земской наш дьячок писать не хочет,
Боясь того, что, вишь, у воеводы
А батоги на что?
На самого себя напишет. Руки
Прикладывать путем. Отцов духовных
Просите всех. Мирское челобитье
И выборных я сам свезу к Москве.
Да хоть сейчас пойдем
Ко мне во двор; как только Жилку сыщут,
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
СЦЕНА I
ЛИЦА:
Влас Дюжой.
Настасья.
Прасковья, Марья, дочери их.
Heдвига, мамка.
Воевода.
Шут.
Степан Бастрюков.
Резвый, Кубас, Шишига, слуги Бастрюкова
Слуги Дюжова и воеводы; сенные девушки.
Густой сад. Налево терем с выходом и крыльцом. Направо баня; в глубине стоячий тын, из которого несколько надолб вынуто; за тыном, когда он разобран, виден берег Волги.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Резвый, Степан Бастрюков в кустах, Кубас и Шишига у разобранного тына.
Пожалуй, осударь Степан Семеныч!
Иди смелей! В саду души не видно.
Ишь, заросло как часто, не пролезешь.
Ты нА голос иди! Здесь чисто!
Кубас, Шишига, забирайте тын,
Да разом в лодку, и лежи как мертвый!
На спрос: что зА люди? Мол, ждем с базара
Крестьянишек, замешкались в кружалах.
Откуда? Мол, из Красного села,
Рыбачим, мол! А больше не болтайте!
Да не дремать! По свисту подымайся;
А по второму ты, Кубас, за весла;
А ты, Шишига, здесь у лазу будь!
Ты свистни, а мы смыслим.
Перед тобой, как лист перед травой!
Спасибо вам, робята! Услужили!
Кому ж служить, как не тебе, боярин!
Аль ты нас платьем цветным изобидел,
Аль холодно и голодно живем?
И жалуешь, да и живем прохладно -
Что день, то пир да новые затеи
У нас идут. Гульба, а не работа
Одно и дело веселить да тешить
Да еще бы!
Потоль и тешиться, пока живется.
Ведь однова живем на свете белом.
В твои-то лета!
Что говорить! Лишь дал бы Бог здоровья,
Пси да гуляй! А дело не медведь,
Безделье так безделье,
А дело делом. Позовут на службу,
За нами дело никогда не станет.
И на войну пойдем, как на потеху,
Там что будет,
Тому и быть. А у меня покуда
Одно в уме; одно и сплю и вижу,
Как Марью Власьевну достать.
А мы-то!
Да нас и хлебом не за что кормить,
Коль мы тебе забаву не доставим.
В твоем дому боярском полны сени
Нас, скоморохов, слуг да челядинцев.
Да будь она за тридевять замками,
За тридесять морями - мы достанем.
Вчера всю ночь работали, пилили
Сосновый тын, шесть игол вынимали
С великим бережением и страхом,
Да и опять поставили, как было.
И разберем и заберем в минуту
Широкий лаз, хоть тройкой поезжай.
На всем посаде
Ни у кого нет выше городьбы:
А дочерей уж не взыщи. Боярин,
Никак, идут. Схоронимся до время.
Ну, ладно!
Уходят в баню. За сценой песня девушек.
На море утушка купалася.
На синем серая полоскалася.
Входят Прасковья Власьевна, Марья Власьевна, Heдвига; сенные девушки вносят ковры, подушки и разное шитье.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Недвига, Прасковья и Марья Власьевны, сенные девушки.
Нам в терему и тесно да и душно,
Жара, как в бане, а тебе и любо,
Коль у тебя в Петровки стынет кровь.
Ты - старая: тебя не манит лето
На волюшку, на шелковы луга,
В тенистый бор, где белым днем потемки,
В зеленый сад, где алый цвет цветет,
Где вишенье, орешенье назрело,
И налилось, и ждет девичьих рук.
Мы - не старухи, нам без печки жарко,
Не больно мил нам нов высок терем.
Ну, в сад так в сад; мне все равно, старухе.
Купавшися, утушка встрепенулася,
Встрепенувшись, серая воскрякнула:
Как-то мне с синя моря подыматься будет,
Как-то мне с желтым песком расставаться будет?
Что терем, что тюрьма - одно и то же.
Ну будь по-вашему. Вот здесь и сядем.
Ты, Марья Власьевна, прости старуху,
Велика выросла, хоть замуж впору,
А все еще, как посмотрю, глупа.
Ты знай одно: что в тереме, что в церкви
Ты завсегда спасеной человек;
Там образа, закрещены все двери.
А что в саду? Тут вольная земля,
Ну, значит, он, оборони создатель,
Свободно ходит; долго ль до греха!
А зачураться,
И поминать-то бы его не к месту.
Не в час сболтнешь, он к слову-то привязчив
И на помине-то легок бывает.
Что правда, правда. Пусто будь ему!
Ох, не люблю, когда молчат! В молчанки
Мы, что ль, играть сошлися! Нуте, девки,
Повеличайте молоду княжну.
Все величать! Довольно! Надоели.
Сказать аль нет? Вестимо, что не дело
Холопское о господах судачить,
Да всё про то же, всё про жениха-то.
Что у кого, а у меня забота
Тебе-то что, коль ей по сердцу?
По сердцу не по сердцу, а пойду,
Думали, гадали
Родимые, да вот и догадались.
Ну ровня ли! Седой как лунь, согнутый,
Глядит медведем, так и хочет съесть.
Одно и лестно, что большой боярин.
Так не с боярством жить, а с человеком.
Как месяц ни свети, а все не солнце!
Ей что ни поп, то батька: все равно;
Ей лишь бы замуж, разбирать не станет.
Само собой. Да разве наша воля
Себе мужьев по сердцу выбирать!
Прикажут, и конец; а мил ли, нет ли -
Не мы одни, всем девкам та же доля,
А всем топиться - Волгу запрудишь.
Другая б плакала, а ты так рада.
О чем, о ком я буду горевать-то?
Боярыней живи да величайся,
Ешь сладкое, медов сыченых вволю,
Гора горой пуховики лебяжьи
В опочивальне; хочешь спать, так спи,
А нет - лежи: пусть тонет бело тело
И нежится. Да вот сама увидишь,
Так раздобрею в год, что не узнают.
Работы нет, заботы не бывало!
Сиди как пава, а кругом рабыни
Кроят, и шьют, и строчат во сто рук.
Такая жизнь, что умирать не надо!
Чего жалеть-то? Девичью красу
Да косу русую? Об ней поплачу,
Как расплетут, да но уши повяжут
Волосником, да бабью кику взденут.
Тебе с ним жить, ну и живи как знаешь,
Не наше дело, кончен разговор!
Что ж мы начнем? Все песни перепели.
Переиграли игры, разве сказку
Договорить, что даве начинали.
Да с уговором: не любо - не слушай,
Ты думаешь, нам очень любы сказки?
От скуки слушаем, одна забота,
Как время скоротать. А вот ты мелешь,
Мы слушаем; так время и проходит.
Досказывай Никиту Кожемяку!
Ну, долго ль, коротко ли, в сказке скоро,
На деле-то не вдруг. Ну вот в ту пору
Сидит себе Никита, кожи мнет.
И держит он, красавицы мои,
В руках двенадцать кож; вдруг царь в кожевню,
Взглянул Никита, - так вот и затресся;
Со страху ходнем руки заходили,
И разорвал он те двенадцать кож.
Известно, сказка складка,
А песня быль; не мимо говорится.
Не всякая. Сама же ты певала,
Что воля красным девушкам гулять;
Молодкам миновалася гульба.
Мы девки вот, а все живем в неволе.
Ну брось, не надо.
Уж надоело про змеёв-то слушать!
Ты расскажи, как в тереме высоком
Сидит красавица; замком булатным
Дверь заперта дубовая, и стража
И день и ночь круг терема стоит.
И солнцем не печет, и буйный ветер
А дальше я не знаю; я не стала б
Просить тебя, сама бы рассказала.
Ты знаешь всю, тебе и книги в руки.
Как добрый молодец прокрался в терем...
Да ты нам все рассказывай, как было.
А мать услышит, кто в ответе будет?
Пойдем в малину! Не найдут до завтра.
Ну, быть по-вашему! Срамницы, право!
Вас хлебом не корми, а дай послушать
Соромских сказок. Да и то сказать -
Все взаперти: чужих людей не видим,
Гулять нет воли, миловаться не с кем,
А у живого на уме живое.
Все уходят. Резвый и Степан Бастрюков показываются из бани.
Рассыпались в кустах. Не поманить ли?
Боялися девки да серого волка,
Да не того волка, что по полю рыщет,
А того ли волка, что по лесу свищет,
Что по лесу свищет, красных девок ищет.
Марья Власьевна подходит к тыну, осматривается; Резвый скрывается, Бастрюков выступает.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Бастрюков и Марья Власьевна.
Вот диво-то! Не с неба ли свалился?
По моему прошенью,
По щучьему веленью. Надоело
Через забор вести переговоры.
И видит глаз, да зуб неймет. Поближе
Хотелось быть; лицом к лицу, бок о бок
Речь тайную, любовную держать
И миловаться, как душе угодно.
Ведь рано ль, поздно ль, надо ж будет, Маша,
Тебе покинуть свой терем высокой,
Чужую сторону узнать, так лучше
С милым дружком, тишком, лужком уехать!
Кто знает думу батюшки-отца
Иль матушки твоей башку пустую?
Загубят век, спихнут за старика
Постылого, на горе да на слезы.
Чего же ждать? Что думать? Свистнуть, что ли?
У нас готово, люди в лодке, только
Как же, дожидайся,
Так и поеду! Нет, ошибся, парень.
Так вот как, Маша!
За что тебя любить-то?
Обманщик ты! Охаживать горазд
Кругом да около. Тебе поверить -
Трех дней не проживешь. О святках, помнишь,
У нас в дому плясали скоморохи,
Ты мехоношей был, ты что мне баял?
Что ты купецкой сын, Иван Ковригин.
Зима прошла, весна-красна настала,
На дереве у моего окна
Ты по ночам сидел, и коротали
Тайком с тобой весенние мы ночи.
Ты нянек, мамок деньгами осыпал;
Не раз, не два я спрашивать пытала
Об имени и отчестве твоем:
Иван Ковригин - только и ответу.
Ну как тебе не грех? Я все узнала:
Ты не купецкой, а боярской сын
Степан Семеныч, Бастрюковых роду.
И скоморохи-то твои все слуги,
Тебе же лучше.
Боярской сын - тебе почету больше,
Со скоморохом веселее жить.
Ну нет, старуха надвое сказала.
Купецкой сын-то жен