iv>
Святой оплот поборников Христовых,
Воздвигнутый отцом моим Иваном..
Мы, русские, святыню почитаем,
Изменникам святыня не защита.
Желаю я в таком великом деле
Своих бояр, природных русских, слышать
Совет прямой! Скажите мне, бояре,
Достойно ли московскому царю,
Блюстителю единой, православной,
Незыблемой и непорочной церкви,
Отдать свою святыню вековую
В разор и поруганье иноземцам?
Не видано у нас такое дело
Ты слышишь, князь Рожинский?
Не трогай Троицы Живоначальной
Монастыря святого! Не милует
Господень гнев за то. Побойся Бога,
Великий царь и государь Димитрий
Я слышу глас народа
В речах бояр моих. Народ московский
Заговорит, что я не чту святыни.
Сапега ждет приказа твоего.
Не двинусь я без воли государя.
Вы слышали. Какого вам приказа?
Ты скажешь,
Чтоб собрался, не мешкая, Сапега
К монастырю; своим боярам новым
Молчать велишь, иль я молчать заставлю
Мой гетман лучше знает,
Что делать мне и говорить.
Еще бы!
Я знаю все. Ты царь благочестивый
И Троицкий старинный монастырь
Ты уберечь и сохранить желаешь.
Да твой ли он? Он Шуйского покуда,
И в нем враги твои сидят. Ты хочешь,
Чтоб у тебя была святыня эта,
Так надо взять ее - и мы возьмем.
Вот мысль твоя. Ну, с Богом, пан Сапега,
Пан Лисовский
Идет со мной и с ним шесть тысяч русских,
Да я возьму с собой людей охочих.
Ну, если так, иди! Мы, царь Димитрий
Иванович, московский и всей Руси,
Всех царств и княжеств наших самодержец,
Единый, Богом данный и хранимый,
Помазанный и вознесенный Богом
Над прочими царями и, подобно
Израилю, ведомый высшей силой,
Единый христианский царь с востока
До запада, и многих государств
Самодержавный повелитель, ныне
Тебе, Ян Петр Сапега, указали
Идти войной на царских супостатов,
Сидельцев Троицы Живоначальной
Монастыря, и промышлять над ними.
Повелеваем
Тебе, наш думный дьяк Денис Сафонов.
И написать, и в войске объявить
Охочим людям, буде пожелают,
Идти с Петром Сапегою на наших
Изменников, которые доселе
Челом мне, государю, не добили
И вин своих не принесли; пусть идут,
Надежные на милости господни
И Богородицы его пречистой,
Великого Николы-чудотворца,
И жалованье царско неисчетно
Великий гетман.
В моем стану и войске все ль спокойно?
Великий царь, давно пора тебе
Сидеть в Москве на дедовских престолах,
А здесь пока во временном стоянье,
Под Тушином селом, и день вчерашний,
И ночь прошли, Бог дал, благополучно.
Нельзя сказать, чтоб вовсе без греха,
А не было беды большой. Казаки
Московского гонца вчера поймали
И отдали его на береженье
Из выходцев московских дворянину,
Поссорился вчера Буявский ротмистр
С товарищем за дружеской попойкой
И во хмелю убил до смерти.
Мы строгостью такою всех разгоним.
Буявского, я думаю, простить.
Поляки нам за жалованье служат,
Они пришли на помощь - наши гости,
А не рабы, мы жалованье прежде
О деньгах речь, так жди; а за провинность
Казнить сейчас, - какая ж будет правда!
И кто ж служить поедет к нам из Польши?
А кто ж из русских в Тушино пойдет,
Когда казнить мы будем только русских
И миловать поляков виноватых.
Полякам ты заступник, а за русских
Не вымолвишь и слова. Виноваты
Равно они, равно достойны казни;
Коль миловать, так надобно обоих.
Рожинский-князь, проси за поляка,
А я челом за русского ударю.
Мне русские нужней; я в сердце Руси
Веду войну; разведать путь-дорогу
И корм найти свои скорее могут,
И лишнему я рад. Не сотню тысяч
Веду с собой, мне каждый ратник дорог.
Великий царь, пусти его со мною
Ждут милости иль казни
Буявский пан и Редриков Максим
Привесть виновных.
Вводят Максима Редрикова и поляка.
Хоть оба вы, за ваши воровства,
И довелись до лютой смертной казни,
Для радости свидания с женой,
Мариной Юрьевной всея России,
Спроси его, Сафонов,
Пойдет ли он под Троицу с Сапегой
По царскому указу
Петр Павлович Сапега, царский ротмистр,
Войной идет на недругов, сидельцев
У Троицы в обители святой,
И вольно звать ему людей охочих.
Ты, Редриков, желаешь ли идти
Под Троицу и крепко, нерушимо
Стоять против врага, и всякий поиск,
И тесноту чинить по силе-мочи?
Уж заодно мне Богу отвечать.
Коль в Тушино пошел, так, значит, Бога
Молчи ты, смерд! Ты служишь
Здесь, в Тушино, природному царю.
А разве я его не величаю
Димитрием Иванычем, природным
И подлинным царем? К нему на службу
Я из Москвы пришел. Такая служба
Мне по сердцу. Служа ему, мы грабить
И разорять в Московском государстве
Все города у Шуйского должны.
А Сергиев, иной ли город грабить,
Гоните вон его!
Повесить бы его вернее было
И Господу угодней! Вот разбойник!
Таких-то мне и нужно, государь!
Мне, право, жаль, что я его простил.
СЦЕНА ШЕСТАЯ
ЛИЦА:
Третьяк Сеитов, воевода.
Людмила.
Николай Редриков.
Нянька и сенные девки.
В Ростове. Светлица в тереме воеводы.
Входят Людмила, нянька и две сенные девушки.
Нашелся он, мой суженый, желанный,
Нашла его душа моя. По нем-то
В глухой тиши полночной снов горячка
Томит меня, а днем грызет тоска.
Придет пора, и девушке не плакать
Никак нельзя! Защемит ретивое,
Тоски и слез любовных не минуешь.
Я девушка, и плакать мне не диво;
Но долго я не стану убиваться.
Поплакала, и будет. Я на горе
Связать себя с немилым не позволю.
Ужели мне в одних забавах воля,
А в муже нет! Кого отец укажет,
За тем и жить! Отдать красу девичью
Немилому, постылому! Потешить
Родителя и погубить себя!
Потешь меня, старик, свое ты отжил,
И молодого счастья не губи!
Все дело их, что за тобой ходить.
Приказу ждете? Мой приказ короткий:
А ты, старушка Божья,
Поближе стань, поговори со мной.
Что, матушка боярышня, прикажешь
Тебе, кажись, о чем бы тосковать!
Ты видела мальчишку молодого,
Не раз видала.
Пригоженький мальчишка, вот и все.
Мальчишка, да! Ребенок-недоросток,
А высушил и вызнобил он сердце
Рассказывай! Ты видела, ты знаешь,
Пригож ли он, и вьются ль русы кудри,
И ясны ли его сокольи очи,
И весело ль глядят, или кручинны,
Ахти! Не знаю,
Какую речь вести, боюсь тебя.
Не бойся, няня! Сядь со мной.
Садись, садись! Прилягу я легонько
На грудь твою. Меня ты приголубишь.
Тоскую я! Будь матушкой родимой,
Утешь меня, девицу-сиротинку.
Рассказывай про молодца-детинку,
Да говори же, старая карга!
Хорош... пригож .. да только молод больно.
Ну, вот беда! Состариться успеет.
За молодым-то веселее жить.
Уж так-то люб, уж так-то люб он, няня...
А люб так люб. Не по-хорошу мил,
А по-милу хорош, моя голубка!
Забыла
Ты, старая! А помнишь, на дороге
Мы съехались... А здесь в сенях отцовых
Два раза я тихонько поджидала,
Когда пойдет, и будто не нарочно
Встречалась с ним, и речи говорила,
И как зовут узнала: Николаем!
Никак, идет наш батюшка, боярин!
Входит Сеитов. Нянька уходит.
(кланяется низко отцу, он ее целует)
Хорош отец! О дочке и не вспомнит,
Заботы одолели
Великие. По царскому указу
Мне велено беречься от воров,
К Владимиру идти, крепить осаду
И воеводой быть во всем краю,
По городам сбирать детей боярских,
Из Суздали, из Юрьева, из Шуи,
А скоро ль их сберешь! Сидят в поместьях,
Не двинутся, как пни, покуда силой
Не выбьют их на службу батожьем.
Кругом мятеж, остроги наши плохи,
Запасов нет и отсидеться не в чем.
Я дел твоих не знаю воеводских
И знать-то не хочу. Ужли ты часу
Не выберешь для дочери-сиротки?
На возрасте, на выданье теперь
Я, девушка, со скуки пропадаю,
Родная,
Прости меня! До солнышка проснулся
Сегодня я. Все утро собирался
Зайти к тебе, да не поспел; с делами
Замешкался в избе приказной. Надо
Московского гонца к царю отправить
С отпискою о нашем утесненье,
И скудости, и ветхости острогов,
И осыпе валов по городам,
Я вижу, ты, родимый,
Состарился и выжил из ума.
Ну, можно ли мальчишку с царским делом,
С отписками, послать в такую пору
Немирную? Пошли к царю другого,
Постарше кто; его оставь.
Не смею
Держать его, он прислан с оборотом.
А если он отписки потеряет
Иль воры их отнимут у него,
Тогда-то что? При старости почтенной,
Ты в грамоте царевой прочитаешь,
Чтоб так тебе не дуровать вперед,
Иль хуже что. И самого-то вором,
Изменником перед царем поставят,
Нашепчут в уши злые шептуны,
Ну что ты мне толкуешь!
Перед царем в ответе я не буду.
С кем прислано, я с тем и отпускаю.
Ты, батюшка родименький, не любишь
Меня ничуть. Пойдешь ты на воров,
Подумай сам, меня-то на кого же
Тебе не привыкать,
Не первый раз одна ты остаешься.
Тогда не то, теперь другое время:
Я в Тушино попасться не желаю
Храни тебя Господь!
Оставлю я охрану понадежней.
Кто же
Гонец московский.
В уме ли ты, Людмила!
Не ты ль сама сейчас же говорила,
Что молод он и грамоты поверить
Нельзя ему? А как же я поверю
Ты вот что, мой родимый,
Послушайся меня хоть в жизни раз,
Не отпускай его в Москву.
Людмила,
Не говори таких речей безумных!
Ты дочь моя, Сеитова княжна.
И он не смерд, слуга царю такой же.
Ты погоди, не называй безумной,
Я в разуме покуда. Если ж хочешь,
Чтоб вправду я осталась без ума,
Молчи, Людмила!
Не заставляй отца седого слушать
Пустых речей твоих! Молчи, покуда
Не понял я бесстыдного их смысла.
Ты любишь дочь иль нет? Моя погибель
Нужна тебе иль ты желаешь счастья
И радости для дочери твоей?
Скажи мне толком,
Отпустишь ты гонца иль нет?
Не стоит
И говорить с тобою, полоумной!
И это слово
Последнее. Прощай!
Уходит. Входят нянька и девушки.
Так вот она, неволя теремная!
Так вот когда высокий, чистый терем
Мне тесен стал и жизнь моя девичья
Наскучила. Душа на волю рвется,
Хочу любить, любить... Ты, злой старик,
Ты баловал меня и тешил прежде!
Ты вырастил на волюшке меня,
И дай ты мне ту волю дорогую
За милого пойти. Ты дашь мне волю!
Не дашь ее, так я сама возьму.
Ну, нянюшка, старушка, поживее
Веди ко мне любезного дружка
Ах, батюшки! Да в чью же
Ступай без разговору!
Пропали
Мы, бедные, несчастные...
Завыли!
На лестницу ступайте, стерегите,
Чтоб не вошел боярин невзначай!
Пускай себе другие девки плачут
По теремам высоким взаперти
И ждут в слезах себе неволи злее:
С немилым жить, с неровней вековать
И девичьи коротенькие слезы
Сменять на бабьи слезы без конца;
Не стану я томить себя слезами,
Ретивому сердечку волю дам
И девичий обычай свой потешу!
Входят нянька и Николай Редриков.
Побережней иди! Вот видишь, глупый,
Какая честь тебе! Ты не болтай,
Не сказывай, что я тебя водила
К боярышне, а то себя погубишь,
Ты не бойся!
Поди ко мне, мой писаный красавчик!
Бывал ли ты в девичьем терему?
Ни разу не случалось,
А хорошо у вас, как словно в сказке,
Я всех люблю. У матушки учился
Сыздетства я речам ее любовным
И ласковым словам; она велела
Мне всех любить и миленькими звать.
А кто учил любить красу девичью?
Любить люблю, сказать боюсь; погонишь
Ты говори, да больше!
Любовных слов не слышим мы совсем,
Мне на свете
Одна лишь ты и жизнь и радость. Знаю,
Что ты неровня мне, а все тоскую
И плачу по тебе. Со мной ты шутишь
И посмеешься после надо мной,
А мне в тоске сидеть да убиваться
Постой! Постой! Неправда!
Тебе игра, а мне навеки мука,
Возьми себе на память перстенечек!
Ну, что же ты стоишь? Иль не умеешь
Спасибо! Мой возьми!
Серебряный и плохенький, а дорог,
Боярышня, беда! Отец идет!
Беги скорей ко мне в опочивальню
И спрячься там! Не выходи, покуда
Не позову сама.
Николай Редриков уходит. Входит Сеитов.
Послушай, дочка!
Немного мне на свете жить осталось.
Последних дней срамить я не хочу.
Давал тебе я волю и поблажку,
Но с той поры, когда в девичий терем,
Забывши стыд, водить ты парней стала,
Запру тебя и сторожей поставлю
С дубинами у окон и дверей.
И всякого, кто в терем твой заглянет,
В тюрьме сгною, тебя в монастыре.
Мне поздно в монастырь, теперь я замуж
Задумала, ты раньше бы хватился.
В моей опочивальне.
И выйдет он со мной оттуда в церковь
Не выйдете вы вовсе
Из терема; кругом законопатить
Все выходы велю, и умирайте
С любовником голодной смертью оба.
Тебе меня не жаль?
Ты что сказал? Морить голодной смертью
Родную дочь? Спасибо! Вот спасибо!
Любовь твою я вижу. Эка дура!
За что же я любила старика!
За что же я его любила столько!
Поди сюда, благодари отца!
Скорей ко мне бегите, няньки, мамки!
Входят нянька и сенные девушки.
Боярина благодарить за милость!
Челом ему! валитесь в ноги все!
Послушайте, как дочь свою он любит!
Прошу его: родитель-государь,
Дозволь ты мне, девице-сиротинке,
За рабскую мою тебе покорность,
За скучное сиденье теремное,
За слезные молитвы по тебе,
Позволь ты мне пойти, девице, замуж
За милого, - мне Бог его послал;
Отдай ты мне, рабе твоей, на выбор:
Иль с милым жить тебе и нам на радость,
Иль умереть с моим желанным вместе!
И батюшка пожаловал меня:
Он, государь, на милость тороватый,
Родную дочь и зятя запереть
И уморить сулит голодной смертью,
И закопать в одну могилу вместе.
Ну, кланяйтесь ему, благодарите.
Я говорить не стану с ним. Не долго
На свете жить, наговориться с милым
Чего же мне бояться! Я с тобою
Увидел рай; еще такой отрады
Мне в жизни не видать, зачем и жить!
Умрем с тобой, друг другу в очи глядя,
Целуяся, милуяся любовно.
Упряма ты! Упряма, как железо.
Послушай, милый!
Не верит он, что мы друг друга любим,
А то бы нас жалел он погубить.
А видит Бог, тебя я полюбила -
Я так любила только одного,
Один лишь был на белом свете дорог
И так же мил - седой старик, отец,
Пока моим он не был душегубом.
Ну, Бог с тобой! Забудь мою обиду,