Блок Александр Александрович - Песня судьбы

>  Он всегда отличался остроумием...

  

  

  

   Другой писатель

  Вот и заврался, голубчик! Котурнов-то тогда и не носили!

  

  

  

  

  Писатель

  Ну, вот, не все ли равно... Помешал... свинья... испортил настроение... (Ворча, слезает с табурета.)

  

  

  

  

   Все

  Продолжайте! Продолжайте! Только что стало весело.

  

  

  

  Знаменитый писатель

  Я повторяю, господа: все мы равны. Оставим личные счеты. Здесь не к чему делать исторические справки, это могло бы составить предмет особого доклада. Кто желает нарушать наше веселье, пусть удалится отсюда...

  

  

  

   Человек в очках

  Господа, мы говорили здесь о Фаине. А знает ли хоть кто-нибудь из нас серьезно, кто такая Фаина?

  

  

  

  

  Писатель

  Только уж, ради бога, не серьезно... Вы всех уморите... Он имеет обыкновение говорить не менее двух часов подряд...

  

  

  

   Другой писатель

  Не любо - не слушай...

  

  

  

  Знаменитый писатель

  Позвольте-с. Здесь говорят все, без различия направлений. Пусть и символисты выскажутся по интересующему нас вопросу.

  

  

  

   Человек в очках

  Когда я смотрю на Фаину, мне часто приходит в голову: почему это сюда допускаются только писатели, художники, артисты, - а не допускаются простые смертные...

  

  

  

  

  Писатель

  Вон куда он метит! Это, значит, обличительная речь!

  

  

  

   Другой писатель

  Оставьте его. Ведь он, в конце концов, сам себя высечет...

  

  

  

   Человек в очках

  Может быть, мои слова будут не всем приятны. Право, господа, все мы ужасно односторонни и не видим лица самой жизни. Мы слишком много пишем, говорим, спорим...

  

  

  

  

  Писатель

  Так вы бы и не спорили...

  

  

  

   Другой писатель

  И не писали...

  

  

  

   Третий писатель

  Я говорил, что он сам себя высечет!

  

  

  

   Человек в очках

  Мне хотелось бы все-таки договорить. - Вам не понять Фаину...

  

  

  

  

  Писатель

  Где уж нам...

  

  

  

   Человек в очках

  Она принесла нам часть народной души. За это мы должны поклониться ей в ноги, а не смеяться. Мы, писатели, живем интеллигентской жизнью, а Россия, неизменная в самом существе своем, смеется нам в лицо. Эти миллионы окутаны ночью; еще молчат их дремлющие силы, но они уже презирают и ненавидят нас. Они придут и, знаю, принесут неведомые нам строительные начала. Останется ли тогда какой-нибудь след от нас? Не знаю. В моей душе разверзается пропасть, когда я слушаю песни Фаины. Эти песни, точно костры, - дотла выжигают пустынную, дряблую, интеллигентскую душу. Слушая ее голос, я чувствую, как слаб и ничтожен мой голос. Может быть, уже пришли люди с новой душой, и прячутся где-нибудь среди нас, неприметно. Они ждут только знака. Они смотрят прямо в лицо Фаине, когда она поет Песню Судьбы. Вы не слушайте слов этой песни, вы слушайте только голос: он поет о нашей усталости и о новых людях, которые сменят нас. Это - вольная русская песня, господа. Сама даль, зовущая, незнакомая нам. Это - синие туманы, красные зори, бескрайные степи. И что - слова ее песни? Может быть, она поет другие слова, ведь это мы только слышим...

  

  

  

  

  Писатель

  Ишь, какой символ загнул.

  

  

  

   Другой писатель

  И вовсе это не символ, а плохая аллегория. Наш почтенный коллега не принадлежит к видным представителям символизма...

  

  

  

  Знаменитый писатель

  Недурно. Интересно. Хотя немного отвлеченно и туманно. Впрочем, я обратил бы этот упрек ко всей новой школе. Побольше бы красок, сочности, жизни...

  

  

  

   Человек в очках

  Ведь я и говорил о недостатке жизни...

  

  

  

  

  Писатель

  Довольно, довольно!

  

   Человек в очках (скромно садится в угол)

  Я кончил. Извиняюсь, что долго утруждал внимание.

  

  

  

   Другой писатель

  Противный ломака. А он таки сделает карьеру.

  

  

  

  

  Художник

  Господа, я занимаю место выбывшего из строя оратора. К чему мне лира и котурны, символы и настроения? Я - только художник. Итак, я буду иметь удовольствие рассказать вам, как и при каких обстоятельствах мне привелось...

  

  

  

   Лакей (в дверях)

  Госпожа Фаина не очень здорова и просит не тревожить ее сегодня.

  

  

  

   Общий галдеж

  Ну, вот еще! - Не в первый раз! - Я не уйду! - Не прогонит же она!

  

  

  

  Знаменитый писатель

  Скучно, господа, о, как скучно. Все вы ссоритесь по пустякам... Я ухожу. (Надевает калоши и шляпу, уходит. Все некоторое время молчат.)

  

  

  

  

  Писатель

  А он знает, когда уйти.

  

  

  

   Другой писатель

  Не прогадает. Не уйти ли и нам? Говорят, великие писатели знают все, что будет, надолго вперед.

  

  

  

  

  Писатель

  Да ну, сиди. То - великие, а мы - невеликие. Прогонит, - так и ладно, а не прогонит, - так он же и останется в дураках. Однако все волнуются. Один молчаливый поклонник, который все время вертел в руках коробку пудры с туалета Фаины, роняет ее. Пудра поднимается облаком.

  

  

  Все хохочут, стараясь скрыть испуг.

  

  

  

  

   Поэт

  Она и так не в духе. Что же нам делать? Разве подобрать, господа?

  

  

  

  

  Писатель

  Подбирайте сами.

  

   Поэт разыскивает щетку и начинает мести.

  

  

  

   Другой писатель

  Он выметает сор из храма... Художник зарисовывает прилежно метущего поэта в альбом. Музыканты мурлыкают что-то, обнявшись. Все стараются принять непринужденные позы. Открывается дверь, и порывисто входит Фаина. Между бровями у нее - гневная складка. Она

  останавливается среди комнаты, швырнув в угол бич. Все вскакивают.

  

  

  

  

  Фаина

  Что это за люди? Я велела не принимать.

  

  

   Писатель (подобострастно)

  Писатели, художники, поэты осмеливаются тревожить вас...

  

  

  

   Фаина (гневно)

  Писатели? Художники? Поэты? - Вон!

  

  

  

  

  Писатель

  Но, лучезарная...

  

  

  

  Фаина (топает ногой)

  Вон.

   Вся компания, согнув спины, неловко выползает в дверь.

  

  

  

  

  Фаина

  Старуха! Туши огни. Она садится в кресло перед большим зеркалом. Сбоку, из маленькой двери, выходит старая старуха и тушит огни, оставляя только один - над зеркалом.

  

  

  

  

  Старуха

  Хаить будут тебя, дитятко, хаить будут...

  

  

  

  

  Фаина

  А, ну их! Пусть хают. Очень надо. - Ох, устала я, старуха... Так устала... Не глядеть бы глазам моим... Расчесывай волосы. Рассказывай сказки.

   Старуха (расчесывая темные волосы Фаины, рассказывает

  

  

   привычно дребезжащую сказку)

  "Как с далекого синего моря выплывала белая лебедка с девичьим ликом. Выплывала она из терема по вечерней заре, в кудри черные жемчуга впутаны, крылья белые, как пожар, горят"...

  

  

  

  

  Фаина

  Дальше. Про лебедь я знаю.

  

  

  

  

  Старуха

  "Как из дальней пристани выбегали корабли, тридцать три острогрудых корабля. Как на первом корабле - добрый молодец, и стоит он под ветрилом шахматным"...

  

  

  

  

  Фаина

  Под шахматным ветрилом? Вот это я люблю.

  

  

  

  

  Старуха

  "На черных кудрях - шапочка заморская, а на статных плечах - кафтан расписной. Щеки румяные, а губы - что малина"...

  

  

  

  

  Фаина

  Ну, кончай скорее.

  

  

  

  

  Старуха

  "Как завидел добрый молодец лебедь белую, загорелся весь. Говорит он белой лебеди: а и станешь ли, лебедь белая, молодой женой добру молодцу? Как сказалось, так и сделалось"...

  

  

  

  Фаина (разочарованно)

  Так и сделалось?

  

  

  

  

  Старуха

  "...Так и сделалось. Обернулась лебедь белая - чудной девицей - раскрасавицей, ни дать ни взять - Фаина прекрасная. А и взял он ее за белы руки"...

  

  

  

  

  Фаина

  Ах...

  

  

  

  

  Старуха

  "...И увез он ее за море, и поставил ей терем среди бела вишенья, и постлал ей перину пуховую"...

  

  

  

  

  Фаина

  Молчи, старуха. Не знаешь новых сказок, так молчи. Фаина опускается в кресле и бледнеет. Лицо у нее теперь простое, почти -

  детское: лицо прекрасной женщины, которая устала и не хочет нравиться. Тихо, никем не замеченный, входит Герман с кровавой полосой на щеке. Он останавливается в самом темном углу, смотрит на Фаину сзади и слабо отражается в зеркале. Но зеркало заслонено старухой, и Фаина не видит

  

  

  

  

  Германа.

  

  

  

  

  Фаина

  Рассказала бы сама, да словами сказать не умею. А хорошая сказка: как весна была, ветер плакал, а молодица на берегу ждала... И плывет к ней на льдине такой светлый... так и горит весь, так и сияет... будто сам Иисус Христос... Только вот - слов не подобрать... (Задумывается.) Верно, скучают без меня парни... А мне их не надо. Никого мне не надо. Стояла над рекой, да ждала... Люблю я свою реку, старуха...

  

  

  

  

  Старуха

  Река хорошая, полноводная...

  

  

   Фаина (смотрит в зеркало)

  Давай погадаем, как, бывало, гадала на Святках, - не увижу ли в зеркале жениха? Только у меня тогда такого зеркала не было... Нет, не вижу... Отойди, старуха: тебя только и вижу за собой. Какая ты старая, сморщенная...

  

  

  

   Старуха (отходит)

  Старая, дитятко, старая...

  

  

  

  Фаина (всматривается)

  Не обмани, зеркало: кого увижу, тот и будет жених. (Вскрикивает.) Господи!

  

  

  

  

  Старуха

  Что ты, дитятко?

  

  

  

  

  Фаина

  Вот страшно, родная, вот страшно...

  

  

  

  

  Старуха

  Что ты, что ты, господь с тобой...

  

  

  

  

  Фаина

  Смотри, старуха: видишь, какой стоит? На щеке - черная полоса. С нами крестная сила! Не хочу такого!.. Не хочу!.. (Герман делает шаг вперед.) Смотри, идет, идет... Ах, вот что! (Ее глаза загораются гневом; она оборачивается.) Кто тебя впустил?

  

  

  

  

  Герман

  Сам пришел.

  

  

  

  

  Фаина

  Как же ты посмел?

  

  

  

  

  Герман

  Хочу смотреть на тебя.

  

  

  

  

  Фаина

  Хочешь - ударю еще?

  

  

  

  

  Герман

  Бей.

  

  

  

   Фаина (встает)

  Вот какой ты? Кто же ты такой?

  

  

  

  

  Герман

  Человек.

  

  

  

  

  Фаина

  Человек? В первый раз слышу. - У тебя лицо в крови.

  

  

  

  

  Герман

  У меня - сердце в крови.

  

  

  

  

  Фаина

  Так ты - человек? Хорошо, посмотрим. (Она берет его за руку и с минуту пристально смотрит ему в глаза; он выдерживает взгляд этих огромных, безумных и втайне печальных глаз.) Влюбился? А если мне с тобой скучно станет?

  

  

  

  

  Герман

  Скучно станет - прогонишь. - Я много понял. Тут все только и начинается. С тех пор, как ты ударила меня бичом.

  

  

  

   Фаина (с улыбкой)

  Что начинается-то? Как влюбился... а за что? Я своего лица не люблю: видишь, какая я усталая, бледная. В меня только издали влюбляются. - А подойдут, и сейчас прочь отойдут. Да разве в меня можно влюбиться? Я - случайная.

  

  

  

  

  Герман

  Ты - вечная. Как звезда.

  

  

  

   Фаина (смеется)

  Как звезда. Звезда падучая... Ну, прости, что я тебя ударила... иди...

  

  

  

  

  Герман

  Куда я пойду?

  

   Фаина задумалась. Герман отходит к двери.

  

  

  

  

  Фаина

  Куда ты?

  

  

  

  

  Герман

  Ты велела уйти.

  

  

  

   Фаина (встает)

  А может быть, я все неправду сказала! Ты думаешь, правда, я не люблю своего лица? Думаешь, мало мне руки целовали? Миллион раз. Только я - не хочу. Мне надо просто, ласково. Как молитва. Никто не достоин!

  

  

  

   Герман (тихо)

  Прощай.

  

  

  

  

  Фаина

  Постой. Ты боишься меня? Подойди... вот сюда... сюда... У тебя в глазах что-то... простое: как ни у кого... (Она поворачивает Германа за плечи и смотрит ему в глаза смеющимися, суженными глазами. Он закрывает глаза. Тогда она обвивает его шею руками и с жадным любопытством целует в губы.) Ну, поцеловала, и что же? Больше ничего! А ты думал, что-нибудь? Эх, ты!

  

  

  

   ПЯТАЯ КАРТИНА Широкий пустырь озарен осенней луной. - На втором плане - какое-то заколоченное здание. Вокруг пятна лунного света. От здания к первому плану спускается пологая площадь, на которой разбросаны груды щебня, кирпичи и бревна, а местами растет пышный осенний бурьян. За углом здания открывается

  

  

  

   просторная даль. Бесконечная равнина. Кой-где блестят вдоль речного русла тихие заводи - след частых осенних разливов; за купами деревьев серебрятся редкие кресты церквей. Где-то вдали - сигнальные семафоры, сменяющие зеленые и красные огни, указывают направление железнодорожной линии. Оттуда изредка доносится глухой рокот и свист ползущего поезда. За полями - светлые осенние леса и тихое зарево очень далекого пожара. На горизонте - неясные очертания фабричных труб и городских башен. Справа - часть резной решетки парка с калиткой. За нею - сквозь бледное золото кленов серебрятся осенние пруды и в

  глубине, полускрытый в камышах, покачивается сонный белый лебедь. При поднятии занавеса некоторое время стоит тишина. Издали доносится пение раннего петуха. Проползает поезд. И опять тишина. Потом набегает ветер, клонит колючий бурьян, шуршит в крапиве и доносит звон колокольчика, торопливое громыханье бубенцов и конский топ. Где-то близко останавливается тройка. Через минуту, на фоне необъятной дали и зарева, является Фаина. Несколько времени она стоит и смотрит в даль. Ее волосы закрыты черным платком, а зарево - как сияние над головою. На ней - праздничное русское

  

  

   платье, похожее на сарафан. Фаина возбуждена чем-то, бледна, глаза пылают. Она рвет и мнет алые ленты у

  

  

   пояса под набегающим ветром. За Фаиной идет ее огромный, грустный Спутник, в сером пальто, в широкой мягкой шляпе, с толстой тростью в белой руке. Движениями, костюмом, осанкой он напоминает императора или знатного иностранца, пожелавшего посетить инкогнито чужую, дружественную страну. Когда он садится, тяжко дыша, на большой камень среди пустыря, борода его опускается низко, а на руке,

  держащей трость, переливается в лунном свете драгоценный перстень.

  

   Фаина (бродит, волнуясь, среди бурьяна)

  Сплю на лебяжьем пуху - забываю все на свете! Скачет тройка, - еще можно дышать, пока ветер свищет в лицо! А проснешься или приедешь куда-нибудь, - нечего с собой делать! Ни сна, ни ветра, - ничего! Ветер, ветер! Вы-то знаете, что такое ветер? Господи! Вы не можете сделать шагу, чтобы не сесть!

  

  

  

   Спутник (просто)

  Я устал.

  

  

   Фаина (нервно обрывает листья)

  Мне что за дело! Вы исполняете мои прихоти, вы катаете меня на тройках, а что еще можете вы для меня сделать? Разве вы - мужчина? Посмотрите, какова я из себя? Со мной всякий на край света убежит! Вот возьму, да уйду от вас...

  

  

  Спутник (тяжело поднимает голову)

  Я знаю, что вы давно думаете об этом, Фаина. Но что же мне делать? Мы непохожи друг на друга. Может быть, за то я и люблю вас такой безнадежной любовью. (Опять опускает голову.)

  

  

  

  

  Фаина

  Вы меня любите? За такую любовь - бьют! Смотрите, какая ночь! Даль зовет! Смотрите - там пожар! Гарью пахнет! Везде, где просторно, пахнет гарью!

  Садится на краю обрыва, обняв колени, и смотрит в даль, колдуя очами.

  

  

  

  

  Спутник

  Фаина, роса большая. Вы потеряете голос.

  

  

  

  Фаина (не оборачиваясь)

  Оставьте меня. (Говорит, обращаясь в пространство.) Жених мой! Статный, русый, дивные серые очи! Приди, взгляни. Долго ждала тебя, все очи проглядела, вся зарей распылалась, вся песнями изошла, вся синими туманами убралась, как невеста фатой.

  

  

  

  

  Спутник

  С кем вы говорите, Фаина?

  

  

  Фаина (не обращая на него внимания)

  Жених мой, приди ко мне, суженый, погляди на меня! Погляди ты в мои ясные очи, они твоей бури ждут! Послушай ты мой голос, голос мой серебряной речкой вьется! Разомкни ты мои белые рученьки, тяжкий крест сыми с моей девичьей груди! (Простирает руки над обрывом.) Они так рано будят меня, как черное воронье, вьются надо мной и не дают мне спать. А ты хоронишь меня от всех напастей, никому не даешь прикоснуться, сказки мне говоришь, и лебяжью постелю стелешь, и девичьи мои сны сторожишь. Тебя, светлый, жду, бури жду, солнца красного жду! Встань, солнце, развей туманы, светлым ветром разнеси! Спутник встает с камня и поднимает шляпу со лба. Видно его лицо: отекшее, со следами былой красоты; на нем самая ярая буря не пробудит ничего, кроме

  

  

   тупого страдальческого волнения.

  

  

  

  

  Спутник

  Фаина... Вы гениальны...

  

  Фаина (простерла руки над обрывом и бормочет в вещем

  

  

  

  

   сне)

  В ту ночь, когда горели деды, за красным пламенем привиделся ты мне на том берегу. И бросилась я в поле, себя не помня, всю душу тебе отдала, все песни мои на волю пустила, как птица, летела всю ночь, всю ночь... Мало тебе этого? Ты обманул меня. Когда пою я бесстыжую песню, разве я эту песню пою? О тебе, о тебе пою! Мало тебе, что люди - как рабы передо мною? Рукой махну - золотом осыплют, на смерть пошлю - и на смерть пойдут? Мало тебе, что берегу себя, как зеницу ока, что воли не даю красоте своей, что мимо всех смотрю? Или не слышишь? Ветер осенний, донеси голос мой! Река разливная, донеси милому весть обо мне!

  

  

  

  Спутник (с волнением)

  Фаина, милая, успокойтесь... вы расстроены... Вам надо отдохнуть...

  

  

  

  Фаина (заломив руки)

  Боже мой! Ты слышишь - он уводит меня! Старый, тихий, властный - опять уводит меня! Услышь меня! Услышь! Освободи!

  Останавливается и ждет. Ее голос, прозвенев где-то серебряным эхом,

  

  

  

  

  замирает.

  

  

  

   Спутник (бережно)

  Фаина...

  

  

  

  Фаина (в страшном гневе)

  Никогда!.. Я говорю вам: никогда! Я жизнь мою проспала! Не буду спать всю ночь! Мне вас не надо! (Бросается на землю.) Родимая! Родимая! Бури! Бури! Или - тишины! Дай тишины, черной твоей, тишины твоей несмутимой!.. (Встает с сверкающими алмазами слез в очах.) Вон там, за решеткой... тихо... белый лебедь спит... - Слушай! (Гневно топает ногой.) Ты придешь. Ты найдешь меня! Бросаю тебе мою алую ленту! Порывисто срывает алую ленту от пояса и бросает ее вниз с обрыва. Потом быстро идет к решетке, открывает калитку и углубляется в парк. За ней -

  

  

   тяжко идет грустный Спутник. Тишина. Далекий рокот поезда. Луна бледнеет. Заря. Петухи начинают перекличку - все дальше, все дальше. Утренник налетает, шелестя все смелей и вдохновенней. - И медленно возрастая и ширясь, поднимается первая торжественная волна мирового оркестра. Как будто за дирижерским пультом уже

  встал кто-то, сдерживая до времени страстное волнение мировых скрипок. Подымаясь на откосе, легким прыжком вскакивает на то место, где колдовала и звала Фаина, Герман. Шрам от удара бича еще заметен на его озаренном лице; в расширенных глазах - предчувствие бури. Как Фаина, он встает над откосом и

  

   смотрит в даль. В руках у него - алая лента. Через мгновение взбирается на откос, пожимаясь от утреннего холода, Друг

  

  

  

  

  Германа.

  

  

  

  

  Герман

  Утро! Утро!

  

  

  

  

   Друг

  Когда вы угомонитесь, наконец? Таскаете меня за собой всю ночь по каким-то пустырям и тычете в нос красотами природы, когда мне смертельно хочется спать...

  

  

  

  

  Герман

  Хотел бы я знать, кто уронил красную ленту? Какая алая лента - как заря! И пахнет свежими духами!

  

  

  

   Друг (посмеиваясь)

  Должно быть, какая-нибудь прекрасная незнакомка оставила вам ленту. Вы очень возмужали и похорошели, Герман; пожалуй, певица не стала бы теперь щелкать вас бичом...

  

  

  

  

  Герман

  Вы и над этим смеетесь, будто не знаете, как это важно для меня. Не лицо, а все сердце облилось кровью. Сердце проснулось и словно забилось сильнее... Я услыхал тогда волнующую музыку - она преследует меня до сих пор: с каждым восходом солнца - все громче, все торжественней. По ночам я просыпаюсь внезапно, и чей-то голос говорит мне: "ты избран, ты избран". И больше я уж не могу уснуть: я блуждаю по улицам очарованный, я бросаюсь в поле, в эту пьяную осеннюю гарь! Так проходят дни и недели, - и душа как шумный водопад! Если бы знать, куда направить ее силу! Я не знаю! Знаю, сколько дела, и не умею начать, не умею различить! И опять - тот же голос шепчет, остерегая, что утро не наступило, что туман не поднялся, что нельзя различить в тумане добро и зло... но я хочу! Боже мой! Какая страшная радость, какое тяжелое бремя - этот хмельной, голодный, вечно влюбленный дух! Налетает ветер и пригибает бурьян, - и скрытый на мгновение за склоненным

   бурьяном Друг говорит смеющимся и вызывающим голосом.

  

  

  

  

   Друг

  Вечно влюбленный дух! Берегитесь, Герман. Вы ушли из дому. Вас ждет жена. Эй, Герман, чиста ли ваша совесть, с которой вы так носитесь?

  

  

  

  Герман (вздрагивает)

  Я забыл, что вы здесь. - Какой у вас иногда страшный голос! Я не вижу вас - где вы? - Ах, это ветер спрятал вас в бурьяне... Да, я ушел из дому, я понял приказание ветра, я увидал в окно весну, я услыхал песню судьбы! Разве преступно смотреть в окно?

  

  

  

  

   Друг

  Берегитесь, Герман.

  

  

  

  

  Герман

  Не испугаете больше, - вижу вас, знаю вас давно. Я бежал от нее! Я бежал от ее поцелуя! Бежал, падал, и опять бежал, - и вот забыл ее! Не помню ее лица! Не помню даже этих страшных глаз!

  

  Друг радостно хохочет. И ветер хохочет с ним вместе.

  

  

  

  

   Друг

  Однако вспомнили глаза! Правда - красивые глаза?

  

  

  

  

  Герман

  Вы не понимаете меня! Вы думаете, что я - раб? Нет, я свободный! Я не знаю только, куда идти, но все пути свободны!

  

  

  

  

   Друг

  И вы пойдете всеми зараз...

  

  

  

   Герман (кричит)

  Я верен! Я верен! Никто не смеет заикнуться об измене! Вы ничего не понимаете! Путь свободен, ведь здесь только и начинается жизнь! Здесь только и начинается долг! Когда путь свободен - должно неминуемо идти. Может быть, все самое нежное, самое заветное - надо разрушить! Ведь и весна разрушительна: весной земля гудит, зори красные, синий туман в лощинах. Слышите, - я должен был уйти из этого тихого дома, от этого безысходного счастья! Потому что ветер открыл окно, монах пришел, сны приснились, незнакомое ворвалось, - не знаю, не знаю...

  

  

  

  

   Друг

  Вы так горячо спорите, точно не уверены в себе или хотите оправдаться. Я ведь не обвиняю вас, я приветствую вашу беспринципность...

  

  

  

  

  Герман

  Вы ничего не знаете, ничего! Я не один! Я ушел не во имя свое! Меня позвал ветер, он спел мне песню, я в страшной тревоге, как перед подвигом!.. Сердце горит и ждет чего-то, о чем-то плачет, но уже торжествует, заранее торжествует победу. И как будто вся вот эта необъятная ширь - заодно с моим сердцем, тоже горит, и тоскует, и рвется куда-то со мной заодно!

  

  

  

  

   Друг