Щепкина-Куперник Татьяна Львовна - Одна из них, Страница 4 - Книги

Ч-черт - забыл...

Прасковья Ниловна. Иди, иди... Всем пора... Вон и хозяйка не ложится.

Поранов. Хозяйка? Какая хозяйка? Я сам хозяин... А впрочем, черт с вами... Спать, так спать. Мирра... Иди меня укладывать... Мирра. Да где же ты, наконец?

Мирра (подходя). Здесь я.

Поранов. Ага! То-то... На всю жизнь и до гроба, а когда ты нужна, так и ищи?

Уходят вдвоем.

VII

Прасковья Ниловна. Эх, вы... а еще мужчины... Хоть бы вступился кто-нибудь за бабенку. А то все я да я. Степан Иванович. Я в чужие дела не вмешиваюсь.

Прасковья Ниловна. Ох, и терпелива же она... Я бы давно бросила да ушла. Ежиков. Поранов - конченый человек. Прасковья Ниловна. А что? Ежиков. С первой рюмкой пьянеет. Прасковья Ниловна. А ты с которой? Ежиков. Еще втрое столько - нив одном глазу. Прасковья Ниловна. Фернандо стойкий принц*, что и говорить.

VIII

Анисья. Барыня, я вам обеим в клети постелила, в избе-то душно.

Прасковья Ниловна. Ну, покажите мне вашу клеть... Прощайте, господа. Еж, табачишко есть?

Ежиков. "Зефиру"* купил.

Прасковья Ниловна. Одолжи...

Ежиков. Последние, ну да поделюсь.

Прасковья Ниловна. Подожди, как Савву увижу - первым делом хоть трешницу авансу возьму, куплю и отдам.

Ежиков. Да, авансец бы хотя малейший получить не вредно. В прошлом месяц на 300 марок* - семь с полтиной заработал... Вот тут и выворачивайся.

Прасковья Ниловна. Ну, ничего, коли не помрем, так живы будем. Приятных снов!

Ежиков. Я бы посидел еще, будь живительная влага, а так-то что... Лучше заснуть...

Прасковья Ниловна. Спишь - меньше грешишь. (Зевая, уходит.)

Ежиков за ней.

Степан Иванович (Анисье). Мне, пожалуйста, сюда куда-нибудь принесите сена, я на воздухе останусь. И вот вам за это отдельно - гривенник.

Анисья. Вон тамотка в беседке можно... (Провожает, его.)

Оба скрываются в темноте аллеи.

Мирра (выходит из избы). Заснул... (Подходит к столу, садится, опустив голову на руки.) О, Боже мой, Боже мой!

Анисья (выходя из аллеи, подходит к ней и, подгорюнясь, сочувственно смотрит на нее). Угомонился твой-то... Муж он тебе, небось?

Мирра. Да... муж...

Анисья. Что, шибко он запивает у тебя?

Мирра. Да... Пьет...

Анисья. А ты, бабочка, не пробовала его заговаривать...

Мирра. Как заговаривать?

Анисья. А так... Вон у нас знахарка от запою заговаривает. Помогает... Корешки какие-то настаивает, отваривает, пить дает. А то еще, бают, водку-то на покойниках настаивают...

Мирра. Как на покойниках?

Анисья. Так... На мертвом теле али на падали... Да с землицей кладбищенской смешать и дать ему выпить. Так его отшибет от ней... от водки-то...

Мирра. Не пробовала.

Анисья. Вот оно винище-то до чего доводит. А ты откуда же будешь?

Мирра. Из Москвы.

Анисья. О, даль-то какая! А родителя есть у тебя?

Мирра. Нет.

Анисья. Сирота, значит... А детки-то есть?

Мирра. Нет, нету...

Анисья. Не дал Бог, значит... А вот штой-то ты с лица белая какая? Здорова ли?

Мирра. Я здорова...

Анисья. Что ж, пойдешь в клеть-то... Я и перинку положила... (Вдруг с порывом.) Жаль мне тебя, болезная... Все - баба-то бабье горе, ох, как понимает!

Мирра. Я не пойду спать... Спасибо... (Вдруг целует ее и прижимается на минуту к иссохшей бабьей груди.)

Анисья (пораженная). Ох! Ты, ласковая... (Неумело гладит ее рукой по волосам.) Ну, Бог с тобой, Бог с тобой... Ишь, уж светает... Пойду... А коли что, ты докличь меня... (Уходит.)

Мирра (одна). Боже мой, Боже мой... Я гибну, гибну, я задыхаюсь! (Бросается на колени у скамьи и рыдает.)

Степан Иванович (выходит из аллеи, подходит к дверям избы, нацеживает воды в ковш и подает ей). Пейте.

Мирра. Не надо, не надо воды. Не поможет... Дайте выплакаться... Дайте поплакать мне над собой...

Степан Иванович. Ну, плачьте. (Отходит.)

Мирра рыдает.

(После долгой паузы.) Что же вы так всю ночь будете? Спать надо.

Мирра (долго рыдает. Потом). Что же мне делать? Что делать? Ну, скажите? Не могу я больше так... Вот уже пять лет я с ним... Жаль мне его, но прямо не могу больше. Разве это любовь, разве это жизнь? И я ему не нужна, я это вижу. И сама я с ним все опускаюсь и опускаюсь... Что делать, скажите, научите?

Степан Иванович. Чему я вас, старый бродяга, научу? Вот отдохнуть вам надо.

Мирра (истерически смеясь). Отдохнуть, отдохнуть... Мне так давно хочется отдохнуть.

Степан Иванович. Есть у вас родные? Близкие?

Мирра. Нет.

Степан Иванович. Никого?

Мирра. Две сестры... Одна еще маленькая... Обе живут у тетки генеральши... им обо мне и вспоминать запрещено.

Степан Иванович. Отдохнуть-то и негде...

Мирра. Да мне отдыха и мало. Мне вырваться надо из этого омута. Разве я об этом мечтала... Знаете, еще когда я ребенком была, я мечтала, что буду великой артисткой. Мне казалось, что все это так легко, так просто... Меня манило к красоте... Я строила такие красивые, такие гордые планы. Я хотела быть сильной, хотела ничего не бояться... Хотела служить красоте...

Степан Иванович. А красота-то оказалась - бутафорская?

Мирра. Да, да - бутафорская. Меня никогда не учили, в чем смысл жизни, в чем ее цель... Зачем мы сюда пришли, и неизвестно, когда и куда уйдем... И ничего я не знаю. Знаю только, что это не то, не то... И что я гибну, гибну, задыхаюсь здесь.

Степан Иванович. Всё это и я когда-то... Вот так же... Да заело, заело...

Мирра. Если вы меня понимаете - скажите же, что делать?

Степан Иванович. Бедная вы... Ничего-то я не могу вам сказать... Да и никто не может...

Мирра. Нет! Один человек может... есть один человек. (Таинственно, доверчиво и глубоко взволнованно.) Знаете что... Я расскажу вам... Хотите, расскажу? Только вы поверьте мне, что это так чисто, так хорошо... Такое светлое местечко в душе.

Степан Иванович. Поверю - говорите.

Мирра. Мне ведь не с кем поговорить. Некому открыть, что во мне творится. От Сергея я давно только и слышу, что пьяные упреки. И душа у меня стала такая пугливая... словно прибитое животное. Но сейчас ей не страшно. Сейчас мне хочется говорить. Так тихо, так хорошо кругом... Вон, смотрите, в воде розовая полоска засветилась. Ведь если в небе так чисто и на земле так прекрасно - может же быть и у людей в душе чисто и прекрасно? Ведь не все же водка, фарсы, которые мы играем, грязь? Нет, еще что-то есть...

Степан Иванович. Говорят... Не видал я...

Мирра. Я расскажу вам, что я давно думаю. Был один человек. Он любил меня такой чистой, хорошей любовью... Когда я была совсем девочкой... И потом, долго... А я была такая нехорошая, вся зацелованная, вся испачканная жадными глазами мужчин. А он на меня так смотрел - как в церкви на иконы. И даже никогда не осмеливался мне сказать словами, что он любит меня. Но любил, любил, любил... Я это знаю... И вот он мне говорил: "Слушайте и помните: когда вы поймете, как вы неправы, позовите меня: я - ваш, я выведу вас на дорогу - хотя бы жизнь пришлось отдать за это"... Я смеялась тогда, мне было весело: я ничего не понимала. Но у меня эти слова остались в душе, я их сохранила, свято сохранила, как дорогой жемчуг, заветный, которого ни продать, ни заложить, как бы скверно ни было. Даже если с голоду будешь умирать. Но с ним нужду вытерпишь-потому что знаешь, что в конце концов исход-то - есть. Понимаете?

Степан Иванович. Да, да...

Мирра. И вот, когда мне уж очень становилось тяжело - хотелось покончить - с жизнью покончить...

Степан Иванович. И вам хотелось?

Мирра. Очень хотелось... Но я все об этом вспоминала... и говорила себе: нет, у меня есть исход... У меня есть надежда - я с этим не погибну... Правда? О, как я боюсь, что уже слишком поздно...

Степан Иванович. Что же вы хотите делать?

Мирра. Я отыщу его... Пойду к нему, и он - сильный, чистый - он не даст мне погибнуть...

Степан Иванович. Где же он, этот рыцарь, ваш, освободитель?

Мирра. Я давно не писала ему... Не отвечала... Последние годы слишком тяжело было. Не хотелось о себе писать... Но я знаю, что он в Петербурге, что он при университете. О, он умный... Он, наверно, будет известным профессором. Вот видите - я и не так жалка, не так убога, как кажусь. Надо только храбрости, смелости... Надо уйти отсюда... вырваться... Переделать свою жизнь. Ведь не поздно? Лишь бы не было поздно...

Степан Иванович. Может, еще и не поздно...

Мирра. Вот видите, одна бы я не могла. У меня бы не хватило уменья. Но ведь он... Он выведет меня на дорогу? Он обещал мне...

Степан Иванович. Кто знает... Может, еще и будете счастливы...

Мирра. Счастье! Смею ли я мечтать о счастье? Мне искупить надо... Так много, так много дурного... Ах... Посмотрите, какая красота... Солнце восходит!

Незаметно рассвело, и ночь изменилась в чистое нежное утро, обрызганное росой, озаренное розовыми лучами солнца, отражающимися в воде. Мирра стоит, молитвенно сложа руки, вся просветленная.

Степан Иванович. Красиво...

Мирра. Никогда-то мы этого не видим... Прежде, бывало, в городе, с кутежа возвращаясь, среди камней - не видно... А тут... Святое какое, чистое утро... Слышите? Птицы в кустах проснулись... Словно каждый листок щебечет... Как хорошо...

Отдаленный звон благовеста.

Ах... Слышите?

Степан Иванович. В церкви благовестят.

Мирра. Как хорошо... Как чисто... Как свято... (В экстазе.) О, Боже мой! Вот я протягиваю руки к солнцу; если есть что-то высшее на земле и на небе - вот я... Отдаюсь вся этому... Хочу быть чистой и ясной, как это утро... Господи ... Если ты существуешь (падает на колени), спаси меня... Спаси меня! Спаси меня!..

Занавес

Акт четвертый

Петербургская квартира где-нибудь на Васильевском острове. Чисто, уютно хотя уже все убрано по-летнему: зеркала и картины, в кисее, мебель в чехлах, потому квартира имеет немного насторожившийся, необычный вид. Дверь на балкон открыта, в нее видно чуть смеркающееся розовое небо петербургской белой ночи. У окон зеленые растения. Рояль. Около письменного стола большой портрет Нади на мольберте. Много полок с книгами. При поднятии занавеса Строев пишет за столом, Надя в шляпе входит из передней.

Надя. Вот и я. Фу, как устала... Володя... Володя!

Строев. А? Что? А, ты вернулась...

Надя. Ты совсем записался. Даже не слышишь... Брось, хоть пока я не уехала. Небось, года три назад, не так бы реагировал...

Строев. Прости, голубчик, заработался...

Надя. Который час? Мои, конечно, стоят...

Строев. 7, пять минут 8-го.

Надя. Ого! Пора мне скоро и собираться.

Строев. Все сделала?

Надя. Все... Только у портнихи, конечно, неготово. Вечное надувательство... Книги нашла, сапожки Тосику переменила, с доктором виделась. Он уверяет, что с бебкой сущие пустяки, что это просто от жары. Дал рецепт присыпки.

Строев. Ну, слава Богу. Что же ты и шляпы не снимаешь?

Надя. Погоди... (Зовет.) Няня!..

Няня (входя). Кликала, Наденька?

Надя. Няня, принесли из фруктовой мои покупки?

Няня. Все принесли. И куда такая уйма девается? На той неделе 5 фунтов сахара брали, а вот опять 5 фунтов. Что, оне его походя, что ли, едят?

Надя. Да, Матрена у меня в большом подозрении... Ну, да что поделать... Все-таки, мы да дети, их три. Кормилица любит сладкое...

Няня. Балованные оне нынче, балованные... Все бы кофеи распивать.

Надя. Ах, не расстраивай меня, няня, и так думать об них тошно. Ну, вот что: все, что стоит на столе в столовой, устрой мне в какую-нибудь корзинку и вели Маше одеваться, пора. Не забудь положить мои туфли. Да, и машинку для спирта... Да чайных полотенец. Каждый раз что-нибудь забуду - и вспомню только, когда поезд двинется...

Няня. Ветер у тебя в голове...

Надя. Поворчи еще... Иди, укладывайся...

Няня уходит.

III

Надя (садясь). Что же ты будешь делать сегодня? Завтра?

Строев. Сегодня весь вечер придется просидеть над корректурами. Как только сдам их - поеду к Балканову. Вечером у меня заседание. Если рано отделаюсь - может быть, пойдем куда-нибудь с Борисом, подышать суррогатом воздуха.

Надя. Не очень-то злоупотребляй этими суррогатами...

Строев. Ну, кажется, меня в этом упрекнуть нельзя...

Надя. Я и не упрекаю, но эти ваши мужские дружбы... Отчего я с Катей или с Анной Сергеевной не езжу дышать суррогатами воздуха?

Строев. Ну, знаешь, Наденька... Корпишь, корпишь над работой...

Надя. Можно подумать, что, покаты здесь корпишь, я там безумно веселюсь... На даче в такой глуши... Дети еще маленькие... Я все одна и одна... Так далеко, что даже и знакомые не ездят. Имей мы возможность нанять хорошую дачу, ну хоть в Териоках*...

Строев. Ничего, Наденька, потерпи... Все будет...

Надя. Ты так говоришь, будто я не терплю... Скажи еще, что я не думаю о детях... Как будто я не из-за них сижу в этой дыре... Мне все удивляются... Мне 24 года, у нас трое детей... Я только и живу ими... Я все им отдаю, я нигде не бываю... Я не одеваюсь... Я в театр не езжу... то Милочка нездорова, то у Тосика животик, то у бебки зубы... Все изумляются, какая я мать. Анна Сергеевна на днях говорит мне: вы героиня, в ваши годы так отдаться своим обязанностям... Ты... Тебе гораздо легче. Что же такое сидеть и писать? А тебя бы на мое место: не успеешь взяться за книжку или просто отдохнуть захочется, сейчас: "Барыня, прачка пришла... Барыня, чай вышел... Барыня, бебка плачет..." И всё я, всея... Без меня никто чихнуть не может. А ты, ты - аристократ...

Строев. Надя, милая, у тебя манера повышать голос... Ведь я тоже нервный человек...

Надя. Другие жены заставляют своих мужей ездить каждый день в город, исполнять их поручения, а я только и думаю, что о твоем покое, и сама превращаюсь в какого-то дачного мужа, лишь бы ты мог работать... А ты недоволен...

Строев. Да Бог с тобой, когда я был недоволен... Ты у меня чудесная женка, лучше и не надо... Ну, дай лапку...

Надя. То-то... лапку... А сам... Мне так обидно думать, что меня не ценишь...

Строев. Полно, голубчик... И ценю, и люблю... И ты это отлично знаешь.

Надя. Не так ты это говоришь, как бывало...

У окна стоят оба, полуобнявшись.

Смотри, какая ночь дивная...

Строев. Да, белые ночи еще не ушли...

Надя. Теперь, должно быть, дивно на островах... Помнишь, как мы с тобой ездили? Тогда, когда еще ничего не было... Как бы мне хотелось сегодня прокатиться!

Строев. Так что же, оставайся, поедем?

Надя. Бог с тобой! Сейчас видно, что ты отец, а не мать... Мать на такой эгоизм не способна: а дети? Не могу же я их оставить на наемных людей. Вот предложи я это, ты бы уж сейчас сказал, что я не думаю о детях... Нет, милый мой, брак - это не праздник... Ну, когда же тебя ждать?

Строев. Послезавтра...

Надя. Дня на три?

Строев. Постараюсь даже до среды...

Надя. Вот и отлично... Погуляешь, покупаешься... Три дня - это много.

Строев. Еще бы!

Надя. Только бы погода не испортилась. Да, хорошо тебе в городе. Когда у нас там зарядит дождь - право, повеситься впору. А все эта экономия... Я только из-за экономии не взяла напрокат пианино. Ну да, я знаю твое возражение: рояль перевезти... Извини, я вовсе не намерена единственную нашу порядочную вещь портить по этим ужасным дорогам... И вот моя музыка в забросе... Уж правда - раз выйдешь замуж, простись со всем этим.

Строев. Надя!

Надя. Ах, Господи, да я вовсе не говорю, что ты мне мешаешь, но разве ты понимаешь, сколько времени отнимают дети и хозяйство? Всякая замужняя женщина - это ломовая лошадь. Моей прислуге гораздо легче живется, чем мне... Но это незаметно, это не то, что написать книгу или сочинить лекцию.

Часы бьют 8.

Боже мой... Это 8 часов... Я на поезд опоздаю... Няня... Няня! (Вскакивает.)

Няня. Ну, вот я, матушка... Как на пожар зовешь. Все готово...

Надя. Отлично. Давай мне пальто. (Одевается.) Смотри, чтобы все здесь в порядке было...

Няня. Учи, учи старуху... Без тебя не знаю...

Надя. Ну, как же тебя не учить? Смотри, какая пыль на цветах! А отчего ты не закрыла кисеей всего, как я тебе велела?

Няня. Как не закрыла? Все закрыла...

Надя. А это что? (Указывает на портрет.)

Няня. По стенкам закрыла, а тут я обметаю...

Надя. Обметаешь... (Проводит пальцем.) Писать можно... А тебе, Володя, и горя мало, что вокруг. Однако до свиданья. Маша готова?..

Няня. Давно одемшись сидит...

Строев. Не проводить ли тебя...

Надя. Да я же с Машей, не стоит двух извозчиков брать.

Няня ушла в переднюю на звонок, там отпирает дверь.

До свиданья, милый. Береги себя, не засиживайся слишком поздно... И не простужайся... Ты, наверно, не носишь фуфайки...

Строев. Ношу, ношу... Поцелуй детвору...

Целуются.

Болотов (входя, за ним няня). А супруги все воркуют...

Надя. А, Борис Павлович... А я уезжаю. Но няня вам даст чайку... Няня, ты дай им чаю и варенья, всего...

Няня. Да уж будь спокойна...

Болотов. Нет, я пришел, как Мефистофель, соблазнять отшельника и тащить его под сень струй...*

Надя. И это дружба?

Строев. Нет, братец, сегодня не соблазнишь...

Болотов. От избытка добродетели...

Строев. От избытка корректуры.

Болотов. Ничего, я попытаюсь тебя уломать. Да вы не бойтесь, Надежда Александровна: я ничего с ним не сделаю - самое большое, на Крестовский* ужинать потащу.

Надя. О, я ничего не боюсь, я очень самоуверенна.

Болотов. И вы совершенно правы. Правда, когда я посмотрю на вас - даже меня, закоренелого холостяка, берет охота променять свою свободу на такое рабство, как у этого счастливца...

Надя. Он не раб - он мой повелитель.

Болотов. О... Ну, уж когда женщина так говорить - значит, мужчина совсем пропал: лежит под башмаком и даже не пикнет.

Надя. Подождите, подождите - я вас за все ваши дерзости еще женю. Но я с вами положительно опоздаю... Няня... Машинку не забыла? Вели Маше снести вещи и взять извозчика на вокзал. До свидания, Болотов...

Няня уходит.

Няня, постой... ну, конечно, я забыла: там в спальне баночка на ночном столике... уложи ее туда же... Знаешь какая?

Няня. Знаю, знаю. (Уходит.)

Надя (Болотову). Приезжайте же к нам: у нас чудно на даче, совсем не банальное дачное место; так пустынно, соседей нет...

Болотов. Неужели и граммофонов нет?

Надя. На десять верст кругом ни одного...

Болотов. Да это, должно быть, райское место! Приеду обязательно...

Надя. Вот в воскресенье, с Володей...

Болотов. Очень благодарен, постараюсь непременно.

Надя. Ну, до свидания, мой милый, Господь с тобой...

Строев (провожая ее в переднюю). Одевайся теплее, ночь свежая.

Надя. У меня теплое пальто.

Уходят оба в переднюю.

Строев. Ты извинишь, Борис?

Болотов. Пожалуйста, пожалуйста...

Болотов один, вынимает газету и читает. Строев возвращается.

Слушай, Владимир... Читал "Вечерние"?* Как тебе понравится сегодняшнее заседание?

Строев. Стыдно сказать, не успеваю газет в руки взять... Я совсем обалдел от работы, неделю на даче не был.

Болотов. В чью это ты голову? Охота тебе так заваливать себя работой. Ведь этак ничего толком не напишешь... Что твоя диссертация, так и не подвинулась?

Строев. Хорошо тебе рассуждать... Aboiremanger* небось надо? Нет, ты женись, а тогда и разговаривай...

Болотов. Да-с... это резон. А можно воспользоваться отсутствием хозяйки и закурить сигару?

Строев. Сделай милость. Вон спички.

Болотов вынимает сигару и закуривает.

Болотов. Хочешь...

Строев. Нет, спасибо, бросил курить...

Болотов. С каких пор?

Строев. Да и Надя уж очень против этого. А трудно... в работе помогало...

Болотов. Еще бы... Я, когда готовлюсь к лекции, в час до 20-ти штук выкуриваю. Однако я вовсе не желаю тебе мешать: ты пиши,

Строев. Да... уж ты не взыщи, голубчик! (Зажигает зеленую лампу на письменном столе.) Хочешь последнюю книжку "Современного мира"?..*

Болотов. Нет, а я не помешаю тебе, если буду бренчать? Совершенно не могу равнодушно видеть рояля. Знаешь, когда я был на войне*, я пока доехал до Харбина, в каждом городе ходил будто бы рояли выбирать. Этим и спасался. Но приехал в Читу - праздник, все заперто. А я прямо оголодал по музыке. Вдруг слышу, кто-то отлично на рояли играет... Чайковского! Чистенький такой домик, цветы на окнах... Я туда! доложите, мол - прапорщик запаса Болотов! Выходит дама. "Так и так... позвольте поиграть", говорю!

Строев. И позволила?

Болотов. Позволила.

Строев. Молодая?

Болотов. Старая и безобразная, но я ее нежно полюбил. Однако я все тебе мешаю! Отныне ни слова. (Подходит к балкону.) Ночь-то какая!.. Фантастическая! (Пауза).

Строев пишет. Болотов садится к роялю, начинает играть "Romance sans parois"* Чайковского - первые две страницы; когда он кончает, то замечает, что Строев глубоко задумался и слушает, забыв о своей работе.

Однако я так тебе еще хуже мешаю. Ты не работаешь?

Строев. Заслушался. Удивительно Чайковский юность напоминает.

Болотов. Можно подумать, что у тебя за плечами Мафусаилов век.

Строев. Нет, уж что ни говори... Конечно, теперь молодость... Но юность уж далеко отлетела! Мы, братец, на вершине - и начинаем спускаться.

Болотов. Это еще что за пустяки? Давай, встряхнемся! Отправимся в Крестовский - и сразу тебе покажется, что ты еще только поднимаешься.

Строев. Нет, друг, сегодня не уговаривай. Заходи завтра - может быть, и пойду. Ты у Бакланова будешь?

Болотов. Обязательно.

Строев. Вот там и сговоримся. Пообедать можно будет вместе.

Болотов. Отлично - значит, до завтра!

Строев. До завтра!

Болотов. Не провожай.

Строев. Что ты! (Провожает его.)

VIII

Строев (возвращается. Останавливается у балкона). А ночь действительно чудная! Однако теперь заниматься, заниматься... На чем же это я остановился? Да вот: "Жизнь каждого вида стоит в более тесной зависимости от присутствия других, уже установившихся органических форм"... То есть до чего безграмотно набирают! Изволь догадываться, что "пология" значить "геология"... (Пишет. Скрипит перо. Время от времени говорит какие-то отрывистые слова.).. огромным масштабом... с такими промежуточными звеньями... Мильн-Эдварс*...

Няня (входит). Ушел гость-то? А чай пить будешь?

Строев. Погоди немного, няня... Главу кончу... так, через час...

Няня. Ладно, так коли я засну - ты меня потолкай. Самовар-то я поставила.

Строев (машинально). Потолкаю, потолкаю...

Няня уходит.

(Читает.) "Среди английских биологов"... (Напевает "Romance sans paroles".)

Звонок, он не слышит.

"Параллелизм палеозойных* форм жизни"...

Няня (входя). Батюшки! Звонок!

Строев. Звонок? Верно, Болотов забыл что-нибудь. (Пишет.)

Няня. Да кто ж бы это такой? Ума не приложу. Нешто, почтальон?

Строев. А вот отвори поди, так узнаешь. (Пишет.)

Няня. И то, отворить. А то недавно так-то в 7-й линии... так он сказал "почтальон", а сам-то с ножом на нее...

Строев. На кого?

Няня. На кухарку-то.

Опять робкий звонок.

Иду, иду, иду! (Уходит и возвращается.) Там барыня какая-то... Чужая... шляпа на ней большущая...

Строев. Барыня? Ко мне?

Няня. Да, говорит, по делу.

Строев. Фамилию не сказала?

Няня. А фамилию-то я не поняла толком: Весенова, что ли, какая...

Строев. Если по делу, так проси.

Няня уходит и возвращается с Миррой. На Мирре большая черная шляпа, убого-изящный туалет провинциальной актрисы. Она очень бледна.

Няня. Пожалуйте.

Строев (вставая навстречу). Кого имею удовольствие видеть?

Мирра. Не узнали?.. Вы меня не узнали?...

Строев. Извините...

Мирра. Я - Мирра... Маруся Вестен.

Строев. Мирра Аркадьевна?.. Боже мой... Какая неожиданность!.. Здравствуйте, здравствуйте! (Радостно и немного взволнованно протягивает ей обе руки.)

Мирра. Я так изменилась?

Строев. Нет... но вы знаете, я слепой... а здесь темно... И главное, я так не ожидал видеть вас именно сейчас... Так странно, так странно! Однако я хорош... и не попрошу вас сесть! Чаю можно вам предложить?

Мирра. Пожалуйста... Я озябла очень. У вас в Петербурге холодно.

Строев. Няня, дай нам чаю... скорее...

Няня (неодобрительно). Слушаю-с... (Уходит.)

Мирра. Вот я и у вас...

Строев. Да, кто бы мог подумать... Вы давно здесь? Играете где-нибудь? Знаете, как странно... Вот, если в роман или на сцене это, так сейчас сказали бы: "Как искусственно"... А я вот несколько минут тому назад вспоминал свою юность... и вдруг - вы как призрак этой самой юности... Ах, как странно, как странно...

Мирра. И мне так странно, что я у вас... Я себе представляла все... как это будет... И мне казалось...

Строев. Что вам казалось?

Мирра. Не знаю... постойте... Мне еще трудно говорить.

Строев. Вы дрожите вся - вам холодно?

Мирра. Нет, это не от холода, это так.

XII

Няня вносит чай.

Строев. Вот сейчас выпьете горячего чаю и согреетесь.

Няня (поджимая губы, недовольно). Чай, пожалуйте, а варенья не могла достать... Ключи на даче. (Уходит.)

XIII

Строев. Вот вам чашка... сахару, лимону? Ну, говорите, рассказывайте... Когда вот так внезапно увидишься - не знаешь с чего начать. Снимите вашу шляпу... Она совсем закрывает ваше лицо...

Мирра снимает шляпу.

Строев. Вот теперь я вижу, что вы мало изменились - только похудели... и побледнели!..

Мирра. А вы... очень изменились. Я бы вас не узнала, если бы встретила на улице. Я вас помнила совсем мальчиком... И бороды у вас еще не было...

Строев. Мы шесть лет не виделись.

Мирра. Как хорошо у вас!

Строев. Вам нравится?

Мирра. Как просторно... Я давно не была в таких комнатах. Как, должно быть, приятно иметь возможность переходить из одной комнаты в другую!

Строев. То есть как это?

Мирра. Знаете, когда живешь в номере... Можно только в коридор выйти, а то все в одной комнате... это душно.

Строев. Как же вы жили все это время? Где играли?.. Вы издалека?..

Мирра. Да... а была очень далеко.

Строев. Как вы нашли меня? Вы мне больше четырех лет не писали - я уж отчаялся - не знал, куда вам писать.

Мирра. Я нашла ваш адрес во "Всем Петербурге"*. Я давно уж подходила к вашему подъезду, но все чего-то не решалась... Два раза подходила к самой двери и уходила. А сейчас видела, как какой-то господин ушел от вас... Я подождала, пока он спустился, и позвонила; мне не хотелось видеть чужих.

Строев. Я тронут и взволнован, что вы вспомнили старого друга. Я ведь был всегда вашим... другом, Мирра Аркадьевна.

Мирра. Я знаю!

Строев. Ах, какое хорошее время напоминаете вы мне!.. Боже ты мой! Помните наши занятия?.. Помните Петровско-Разумовское!..* Как я для вас в парке крал сирень, забывая все принципы собственности!.. А помните, как мы изучали карту звездного неба?..

Мирра. Помню... помню... и вы все помните?..

Строев. Еще бы! Спросили, помню ли я свою юность, то что-то милое, светлое... невозвратное... Где это у Крестовской* говорится: "О, юность, юность - сколько поэзии в твоей прозе, сколько света в твоих серых днях!.."

Мирра. Помните, значит, помните... Ничего не забыли?..

Строев. Мог ли я забыть то, что было так хорошо?..

Мирра. Постойте, постойте... Вот я все думала, как я начну с вами говорить... и мне легче, чем я думала...

Строев. Как я счастлив видеть вас, вы прямо не поверите... Вы надолго сюда?

Мирра. Не знаю.

Строев. Приехали играть?

Мирра. Нет... (Решаясь.) Я к вам приехала.

Строев. Ко мне?

Мирра. Мне нужно было видеть вас.

Строев. Все, чем я могу...

Мирра. Нет, нет... не так...

Строев. Милая вы моя, хорошая Мирра Аркадьевна! Все мне расскажите о себе, все. Что же вы делали в эти годы?.. Я ведь ничего не знаю теперь...

Мирра. Что я делала?.. (С порывом, вдруг загораясь вся.) О, Боже мой, Боже мой! Чего я не делала! Я играла, в провинции... Знала самую настоящую нужду... Питалась иногда черным хлебом... Жила с пьяным, больным человеком, презирала сама себя... плакала слезами отчаяния - и играла фарсы... вот что я делала!

Строев. Боже мой! Так неужели вас так обманули ваши мечты - об искусстве, об успехе!..

Мирра. Что я делала? Кусала себе иногда пальцы, чтобы громко не кричать от боли, - унижалась перед какими-то дровяниками*... Ужинала с теми, кто мог накормить меня!.. Что я делала? Проклинала день своего рождения, проклинала всех, кто толкнул меня на мой путь... И думала о вас... О, как я думала о вас!..

Строев. Мирра!..

Мирра. Да, вот с этим я и пришла к вам. Я пришла к вам... не жалкая провинциальная актриса, полуголодная и истрепанная, - а прежняя Маруся... Та 16-летняя Маруся, которую вы любили. Я долго мучилась, долго не смела решиться, но я так верила в вас, я так помнила... И я хранила в моем сердце ваши слова... Помните их?.. Помните?.. О, Боже мой, в самые тяжелые минуты, в минуты озлобления и падения, поруганная, избитая, - потому что на меня поднимали руку, Володя... Я повторяла себе эти слова. И когда мне хотелось покончить эту проклятую жизнь, я говорила себе: "Нет, ты не имеешь права этого сделать, перед ним не имеешь права"; и как свет в моей темноте, мне сияли ваши слова: "Когда бы вы ни позвали меня - я ваш, я выведу вас на дорогу, хотя бы мне пришлось отдать за это всю жизнь". И вот я пришла теперь повторить вам эти слова... Я зову вас, я протягиваю вам руки... Я верю вам... Спасите же, спасите меня...

Пауза. Строев низко опускает голову.

Вы молчите?.. Вы молчите?!.

Строев (после паузы). Мне больно... Вы затронули во мне такие струны... Вы были самой чистой, самой светлой страницей моей юности. Но ведь это был