| Главная » Книги |
Потехин Алексей Антипович - Закулисные тайны, Страница 3
Потехин Алексей Антипович - Закулисные тайны/div>
голые... У нас дом огромный был: папенька ведь мой большой миллионер был,
и даром, что купец, а лучше благородного жил... Так, бывало, все двери из
комнаты в комнату отворю и порхаю, и порхаю... по стенам у нас везде
зеркала, мне себя и видно... Ну, ангел, ангел! Сама, бывало, на себя любуюсь...
Локончики около шейки вьются, шейка полная, белая, на щечках румянчик,
глазки веселенькие, везде полно, бело, пышно... Ну, купидон, просто
купидон!.. И вот за какого корявого попалась!.. Извел он меня, погубил... Я
еще и теперь была бы красавица, как бы не с этаким Бог связал...
Александра Семеновна.
Зачем же вы, тетенька, шли за дядю, если он вам не нравился?
Татьяна Андреевна.
Это нынче девушки такую волю взяли, что женихов сами себе выбирают, а
прежде девок об этом и не спрашивали... Понравился бы жених отцу с
матерью, а дочке до этого предмета и дела нет: за кого родители приказывают,
за того и пойдет... А мой корявый к родителям подольстился... ну, и то было
мне лестно, что дворянин, и в чине большом, и крест у него был на шее... Ну, и
отдали... Не подумали о том, что вот он теперь и со звездой, да противней
горькой редьки... Еще сначала что выдумал: я ведь всегда такая веселая, бойкая
была, так вздумал было меня степенности да скромности учить, начал манеры
преподавать и приемы показывать... А тут, как папенька обанкрутился, и он
увидел, что, кроме приданого, ничего больше не получить, вздумал было и
совсем меня в руки забрать... Да я сама не дура, потерпела год другой, а тут и
сама большая сделалась... У нас ведь до чего дело доходило: один раз
собралась я с визитами ехать, карету себе велела подать, не спросившись,
видишь, его, а он говорит: ты, говорит, дома останься, а в карете я поеду... Нет,
говорю, не ты поедешь, а я... а ты можешь извозчика взять... Нет, говорит, я
поеду, а ты дома останешься... Слово за слово: я одно, а он другое, шляпу надел
и шубу стал надевать... У меня даже кровь к сердцу подступила, очень горько
мне сделалось... Так, я говорю, ты в самом деле хочешь ехать?.. Видишь,
говорит: шубу надел... Так на же, я говорю, поезжай: взяла да ногтями всю
рожу ему и исцарапала...
Александра Семеновна (с невольным отвращением).
Тетенька!..
Татьяна Андреевна.
Да... Будь же по-моему, а не по его... Меня лучше убей, да по-моему сделай... А
он этого моего характера понять не хотел... Ну, и не пеняй... Ничего,
ангельчик, поживешь, всего случится... Я только секретничать не люблю: у
меня все в открытую: у меня все сердце нараспашку... Кого люблю, так люблю,
а не люблю, так прямо и скажу... Вот, мои ангелы... Анеточка! что задумалась:
подойди ко мне... (Анета подходит к матери. Татьяна Андреевна насильно сажает ее к себе на
колени и целует.) Я какая бы ни была, а детей люблю и перед Богом не покаюсь...
Вот у меня ангел какой... (целует Анету.) Уж не бойся, не отдам за немилого... У
меня в кого хочешь влюбись: полюбит - за любовь всякому отдам, всякому
последнему человеку... Только мне скажи... Я сама без любви-то измаялась...
все свое сердце на ветер пустила, все по разным сторонам на пустяки
разошлось... А дай-ка мне хорошего мужа, может, и я бы умела любить не хуже
других... Вот теперь только и люблю. (Целует дочь)... А то все пустяки... Ну, ну,
что... батюшка мой, ангел... Ну, Христос с тобой, Господь с тобой... (Крестит
Анету и целует.) Ну, ступай... (Толкает ее от себя.)
Михайло Иваныч.
Мамаша, а вот, как вы думаете, не правду ли я говорю, что кузине следовало
бы выезжать в свет? Кроме того, что она со своей красотой могла бы иметь
блестящий успех в свете... мне кажется даже, что постоянно видеть одного
только мужа и не участвовать ни в каких общественных удовольствиях - это
невыносимая тоска... и... мне кажется, я возненавидел бы того человека, с
которым мне пришлось бы просидеть несколько лет почти безвыходно, в
одном и том же доме... Это...
Татьяна Андреевна.
Эх, глупенький, так неужели ты думаешь, что ей не хотелось бы
повеселиться?.. Состояния нет... Ей, бедненькой, я думаю, не на что и платьица
бального сшить...
Александра Семеновна.
Краснеет и хмурит брови.
Михайло Иваныч.
Ну, нет, мамаша, это что за причина... Денег можно достать... это такое пустое
дело... И, наконец, муж обязан...
(Слышится бряцание сабли. Входит все семейство Сукодавлевых: впереди мать, за нею дочь и
наконец сын).
Анета (на ухо Александре Семеновне).
Это он?
Александра Семеновна (тихо).
Он.
Александра Семеновна здоровается с ними и знакомит с Дроздовыми. Все садятся группами.
Сукодавлева-мать и Татьяна Андреевна на диване. Около них на креслах Анета и Варвара
Васильевна; Михайло Иваныч рядом с Павлом Васильичем по другую сторону стола. Александра
Семеновна помещается возле стола с чайным сервизом.
Татьяна Андреевна.
Сегодня холодно...
Авдотья Алексеевна.
Да; должно быть, но мы ехали в карете, и потому я почти не заметила погоды...
Мне так приятно встретиться с вами... я так много слышала и давно желала
познакомиться с вами... Сашенька так благодарна вам за вашу любовь к ней...
Вы так добры...
Татьяна Андреевна.
Да кто же может не любить ее, мою душеньку!.. Она такая милая...
Авдотья Алексеевна.
Сашенька, а Алексея Петровича нет дома?
Александра Семеновна.
Он на службе.
Авдотья Алексеевна.
Как, даже и вечером!.. Какой старательный молодой человек... Этак он скоро
выслужится...
Татьяна Андреевна.
Да, он прекраснейший человек... А как они живут мило! Совершенно как
голуби...
Авдотья Алексеевна.
Да, это всего дороже... это первое счастие в нашей жизни... Конечно, состояние
много значит, но без любви и оно не даст полного счастия...
Татьяна Андреевна.
Вот я с вами совершенно согласна.
Авдотья Алексеевна.
Конечно, если бы у Сашеньки было хорошее состояние, она была бы еще
счастливее... Но что же делать? На все есть судьба... Надобно быть довольною
тем, что Бог предназначил...
Анета (к Варваре Васильевне).
Вы живете в губернии?..
Варвара Васильевна.
Да, мы только лето проводим в деревне, а на зиму всегда приезжаем в
Москву... Знаете, это еще больше требует расходов, но maman расходами не
дорожит, потому что это такие пустяки... А вот брат Поль постоянно живет в
Москве... Он здесь служит... гусаром...
Анета.
Да, я вижу...
Варвара Васильевна.
Мы приезжаем в Москву в октябре или ноябре месяце и бываем здесь до
весны... И все это время проходит для меня, как одна минута... Знаете, у нас так
много знакомых... Постоянно выезды, визиты, вечера... Не успеешь
оглянуться, как подойдет это несносное время, весна...
Анета.
Вы не любите весны!..
Варвара Васильевна.
Да, потому что она лишает столичных удовольствий... Maman такая хозяйка и
непременно хочет сама смотреть за хозяйством, хоть у нас и есть
управляющий... даже два... Но она непременно сама во все входит... и даже
желает меня приучить... Но я создана для столичной жизни... А ваш брат
служит?..
Анета.
Я, право, не знаю хорошенько... Кажется... Мишель, ты служишь?..
Михайло Иваныч.
Да... пожалуй, служу... то есть я числюсь на службе... Что это тебя так
интересует?..
Анета.
Нет... Вот m-lle спросила меня...
Михайло Иваныч.
А-а... Pardon!..
Варвара Васильевна (вспыхнув).
Нет... я к тому... я хотела знать: вы постоянно живете в Москве? Мы говорили
про службу брата Поля...
Михайло Иваныч.
Вот видите: я так усердно служу, что, право, не знаю даже хорошенько того
ведомства, по которому числюсь... Впрочем, я об этом нисколько не
беспокоюсь... Я пока служу свету и обществу вообще, а отличия придут сами
собою!.. Я вполне уверен, что мне стоит только заняться несколько
каким-нибудь делом, а отцу попросить за меня, и через два года я буду
камер-юнкером.
Варвара Васильевна (с блестящими от восторга глазами).
Ах, камер-юнкерский мундир прелесть!..
Павел Васильич.
Я удивляюсь всем тем молодым людям, которые не служат в военной...
Во-первых, этот прелестный мундир, pardon, по-моему, гораздо лучше
камер-юнкерского.
Михайло Иваныч.
Ну, нет-с... я с вами не согласен.
Павел Васильич.
Как, вы не согласны, что гусарский мундир лучше камер-юнкерского?..
Помилуйте!.. Один этот ментик... Эти шнуры... И потом на коне... Это что-то
внушающее, марсовское...
Михайло Иваныч.
Ну, что ж такое марсовское... Вы меня извините, этот воинственный вид нынче
не в моде... Да и вообще вся военная форма очень присмотрелась... В
камер-юнкерском мундире, напротив, есть что-то такое изящное... Он
напоминает роскошь и блеск балов... утонченный этикет двора...
Павел Васильич.
Ну, это вы фантазируете, а я вам говорю просто о виде...
Михайло Иваныч.
Погодите, погодите: чем спорить между собой, отнесемте этот вопрос на
решение дам. (Обращаясь к Варваре Васильевне.) Я на ваш суд отдаюсь, mademoiselle,
скажите беспристрастно: какой мундир лучше: гусарский или
камер-юнкерский?.. Решите наш вопрос...
Варвара Васильевна.
Ах, какое же сравнение!.. Камер-юнкерский гораздо лучше... И вы прекрасно
выразились, что он сейчас напоминает двор... это изящество... этот блеск.
Михайло Иваныч.
Вот видите, я победил...
Павел Васильич.
В таком случае я к вам подаю на апелляцию, Анна Михайловна: защитите нас,
военных... Неужели и вам не нравится гусарский мундир?..
Анета.
Напротив, мне гусарский гораздо больше нравится.
Павел Васильич.
Благодарю вас: вы меня воскресили... Теперь я снова уважаю себя и свое
звание...
Татьяна Андреевна.
Правда, правда, Анеточка; и я за тебя: как можно этих штафирок сравнить с
военными!.. Военные все молодцы, ловкие, они всегда могут защищать
женщину... А это что?.. (Указывает на сына.) Так... только из-за людей...
Авдотья Алексеевна.
Конечно, это правда, что военная служба гораздо лестнее для молодого
человека, особенно если он хорошо идет, вот как Поль: в таких молодых летах
и уж эскадронный командир... только все это очень дорого стоит... Надобно
иметь очень хорошее состояние, чтобы прилично поддерживать себя...
Татьяна Андреевна.
Ну, ведь это, матушка, как кто поведет себя... Вот у меня Михайло Иваныч и
штатский, да не хуже всякого военного мотает...
Авдотья Алексеевна.
Уж будто и мотает? не может быть, это вы так говорите только... Нет, я так
могу своим похвастать... Мой даже расчетлив, я даже иной раз бранюсь со
своим... Что ж?.. состояние у нас, слава Богу, хорошее!.. Можно себе и
позволить иногда...
Павел Васильич (подсаживаясь к Анете).
Я очень счастлив, что вы отдали пальму первенства военным...
Анета.
Я хотела быть только справедливой... Зачем же говорить против себя?..
Михайло Иваныч (подходит к Варваре Васильевне).
Итак, вы одни только защитили мою мысль... и согласились с моим вкусом...
Варвара Васильевна (стыдливо опуская глаза).
Мне так приятно, что я сошлась с вами во вкусе...
Михайло Иваныч.
Но вы хотели, может быть, только ободрить меня...
Варвара Васильевна (выразительно смотря на Михайлу Иваныча).
Я не умею говорить против чувств... Я говорю только истину...
Михайло Иваныч.
Но неужели вы вообще предпочитаете штатских военным?..
Варвара Васильевна.
Что ж военные?.. Конечно, они носят усы... Но ведь нынче не запрещено
носить усы и штатским... Впрочем, для меня решительно все равно... Я всегда
ценю душу и сердце человека... его образование и дар слова... которым вы так
владеете... а костюм... это все равно... Всякий может быть и военным, и
штатским...
Михайло Иваныч.
Вы меня приводите в восторг вашим образом мыслей... Мне почти вся Москва
знакома, но признаюсь, я редко встречаю девиц, которые бы так мало
обращали внимания на эту мелочность, на этот мундир, который... И в самом
деле, разве костюм что-нибудь прибавляет в человеке?.. В нем остается все то
же сердце, все та же душа, какое бы он платье ни надел... В вас должна быть
поэтическая душа...
Варвара Васильевна.
О, да, я ужасно люблю поэзию... Стихи - это моя страсть... Вы, вероятно,
сочиняете?..
Михайло Иваныч.
Почему вы это думаете?
Варвара Васильевна.
Вы так хорошо говорите... Как здесь жарко и душно... Походимте... Бедная
кузина, как у нее здесь тесно!... (Встает и, проходя мимо Александры Семеновны, целует ее
и говорит ей на ухо.) Он чудо как мил, и как умен!..
(Михайло Иваныч следует за Варварой Васильевной. Ходят по комнате и продолжают разговор,
причем Варвара Васильевна беспрестанно кидает выразительные взгляды на Михайла Иваныча).
Павел Васильич (вполголоса Анете).
Да, я до сих пор вел жизнь рассеянную, я весь отдавался общественным
удовольствием... Я как-то счастлив: меня все любят, и я, как говорится, был
просто нарасхват... Но однажды, в одном доме, на бале, я встретил одно
небесное существо, от которого весь вечер не мог отвести глаз... Это дивное
создание овладело всем моим существом... Со встречи с нею мне опротивели
все общественные удовольствия, я не стал почти никуда ездить... у меня только
и мыслей было, что о ней одной...
И наяву, и во сне
Она мерещится мне,
как говорит поэт. (Глубоко вздыхает.)
Анета (опустя к полу глазки и играя перчатками).
И вы не узнали, как ее зовут, как ее фамилия?
Павел Васильич.
О, разумеется, узнал... Ее имя такое же, как ваше, а фамилия... Отгадайте
сами...
Анета.
Но как же я могу узнать... это так мудрено...
Павел Васильич.
Напротив, это так легко... Я увидел ее в первый раз на балу у Хоботовых, где
были и вы... Вы ее знаете хорошо... Я танцевал с нею вальс, польку... кадриль...
ангажировал на мазурку, но, к несчастию, она была уже ангажирована другим
счастливцем... я танцевал мазурку с другою, но нарочно сел с нею рядом и
выбирал во всех фигурах... Я даже ничего не мог говорить с своей дамой и не
сводил глаз с того восхитительного существа... Неужели вы все еще не
отгадали?
Анета.
Кто же бы это мог быть? Вы говорите, что я ее знаю?
Павел Васильич.
О, даже очень хорошо знаете...
Анета.
И имя ее такое же, как у меня?
Павел Васильич.
То же самое... О, как люблю я это имя!...
Анета.
Неужели Анета Мухина?
Павел Васильич.
Нет, я ее не знаю.
Анета.
Ну, так Anette Перигорская?
Павел Васильич.
И с этой не знаком.
Анета.
Ну, в таком случае я решительно не могу отгадать...
Павел Васильич (выразительно).
И вы точно не отгадываете?
Анета (с притворным недоумением).
Право, нет... Кто бы это мог быть?
Павел Васильич.
Ну, хотите, я опишу вам ее наружность?
Анета.
Пожалуйста!
Павел Васильич (пристально смотря на Анету).
Во-первых, она очаровательна, как ангел... Ее глаза голубые, как море, так же
глубоки и таинственны, как оно... Ее волосы черные... или нет,
темно-каштановые... Причесывается она... совершенно так, как вы... Ее нос с
небольшим очаровательным горбиком... Ее губки... но это такое блаженство,
которого я описать не могу... для этого нужно или кисть Рафаэля, или перо...
самого Лермонтова... Один поцелуй этих уст может испепелить человека...
воспламенить его на всю жизнь...
Анета (раскрасневшись и махаясь платком).
Однако... как здесь душно и жарко. (Встает и, подойдя к Александре Семеновне, целует
ее.) У тебя ужасно жарко, Саша...
Павел Васильич (следуя за Анетой, к Александре Семеновне).
Да, прелестная кузинушка, нельзя сказать, что вы просторно помещаетесь...
Татьяна Андреевна.
Ты бы, матушка, приказала убрать самовар отсюда, а то от него еще жарче... И
ты устала сидеть за ним. Подсела бы к нам да поговорила.
Александра Семеновна.
Может быть, кому-нибудь еще угодно чаю?
Несколько голосов.
Нет, нет!
Александра Семеновна.
Сейчас уберут. (Уходит в другую комнату.)
Павел Васильич (к Анете).
Походимте. Я вам докончу портрет, если вы и теперь даже не догадались.
Анета.
Вы его описываете такими красками, что она должна быть необыкновенная
красавица... А я из своих знакомых никого не знаю такой...
(Ходит, продолжая разговор, причем Анета беспрестанно краснеет, а Павел Васильич кидает
молниеносные взоры и крутит усы).
Авдотья Алексеевна.
Да, вот бедная Сашенька вышла замуж по одной любви, за человека без
всякого состояния, и должна жить в таких лишениях...
Татьяна Андреевна.
Что же, матушка, делать-то: всякому своя судьба... Зато, говорит, счастлива, а
ведь иногда бывает, и через золото слезы льются...
(Входит Александра Семеновна в сопровождении горничной, которая несет на подносе десерт).
Татьяна Андреевна (беря лакомство).
Ах ты, мой ангелочик, все ты хлопочешь, беспокоишься!
Авдотья Алексеевна.
Да уж это напрасно, Сашенька... К чему, мой ангел, этакие траты... Можно бы и
без этого.
Александра Семеновна (краснея и скрывая досаду).
Тетенька, позвольте же мне быть хозяйкой... (С насильственной улыбкой.) Вы у меня
такие редкие и дорогие гости...
Татьяна Андреевна.
Ну-ка, садись сюда рядышком со мной да поцелуй меня, ангельчик... Люблю,
люблю... Ей-Богу, люблю...
Авдотья Алексеевна.
Сашенька всегда с большой благодарностью отзывается о вашем внимании и
расположении к ней...
Татьяна Андреевна.
Да как мне ее не любить-то! Ведь она мне родная...
Авдотья Алексеевна.
Конечно, мы с вами еще держимся старого завета и помним родство, а в
нынешнем свете не все его почитают... Вот ваш супруг, по своему большому
чину и по связям, я думаю, мог бы доставить место Алексею Петровичу.
Александра Семеновна (вспыхнув).
Мой Алексей не хочет быть никому обязан, кроме себя...
Авдотья Алексеевна.
Ну, это уж, моя душенька, гордость одна... Отчего же бы не желать себе
лучшего, особливо если есть такой случай, и еще родственный... Отчего же бы
и не попросить такого доброго и почтенного родственника... Нет, это гордость
непозволительная.
Татьяна Андреевна.
Горденек, горденек, Алексей Петрович, это правда... Да чего бы это стоило!...
Да только заикнись он, я бы и покою не дала своему: сейчас бы велела место
найти... Еще какое бы место-то нашли, хорошее, выгодное... Нет, горд... Я
люблю правду говорить... Не то, что попросить дядю... и не заглянет никогда...
А заикнулась я однажды об месте, так в такой азарт вошел: чуть дерзостей не
наговорил... Я и язык прикусила...
Авдотья Алексеевна (качает головой).
Нехорошо, нехорошо... Этого я не хвалю... За родственное расположение и так
платить!.:. Нет, это гордость!... Нехорошо!...
Александра Семеновна (с улыбкою).
Вот видите, тетенька, вам это не нравится, а муж мой говорит, что в нем только
и хорошего, что эта гордость, что он уважает себя только за нее одну!...
Авдотья Алексеевна.
Не понимаю, мой дружочек, не понимаю я этого... Что ж тут, извини ты меня,
умного и хорошего, - не желать себе пользы и добра?... Это какое-то
вольнодумство... Это ни до чего хорошего не доведет... Неужели это и тебе
нравится?...
Александра Семеновна.
Чрезвычайно, тетенька... я в восторге от моего мужа...
Авдотья Алексеевна.
Очень жалею, мой дружок, что он поселил в тебе такие мысли... Мне так очень
прискорбно и даже обидно это слышать от тебя... Эта гордость может вас
погубить... С ней вы никогда не разбогатеете...
Александра Семеновна.
Мы, тетенька, и не ищем богатства... От того мы так счастливы и покойны...
Авдотья Алексеевна (обидевшись).
Не понимаю я этого, извини меня, не понимаю... И понять не могу... По-моему,
первое достоинство молодых людей - скромность, уступчивость и
почтительность к старшим... По крайней мере, я своих детей так воспитываю...
и твои родители тебя, вероятно, тому же учили... (Переменяя тон и обращаясь к
Татьяне Андреевне.) На вас в каком магазине шьют?...
Татьяна Андреевна.
Да во всех почти... как случится...
Авдотья Алексеевна.
Ах, это не совсем приятно... Надо, чтобы приноровились ко вкусу... В одном
магазине заказывать, мне кажется, лучше...
Татьяна Андреевна.
У меня вон больше Анета этим распоряжается: где вздумается, там и закажет...
Я эту часть ей передала... Пусть забавляется, пока молода... (Обращаясь к Павлу
Васильевичу.) О чем это вы, господа, так горячо разговорились?... Не пора ли нам
и домой?... Поди сюда, Анета, ангельчик, поцелуй-ка меня...
Павел Васильич.
Мы вспоминали наших общих знакомых, и я имел счастие напомнить Анне
Михайловне, что на одном балу даже танцевал с нею...
Татьяна Андреевна.
Милости просим к нам...
Павел Васильевич (раскланиваясь).
Очень вам благодарен... Почту за особую честь...
Татьяна Андреевна.
Милости прошу... Очень рады будем... У нас хоть больших балов не бывает...
но тоже попрыгать, потанцевать, повеселиться можно... Случается не редко...
Варвара Васильевна (Михайле Иванычу вполголоса).
Смотрите же, не забудьте ваших слов, а то я буду думать, что вы не
исключение из мужчин, а также ветрены и непостоянны, и только любите
говорить комплименты, как и все они... Я надеюсь скоро видеться с вами...
(Кидает выразительный взгляд на Михайла Иваныча и подходит к матери.)
Авдотья Алексеевна (к Татьяне Андреевне.)
Как приятно, право, что имела удовольствие с вами встретиться и
познакомиться... Это так приятно... Мы ведь приходимся, хоть очень дальняя, а
все-таки родня...
Михайло Иваныч (остановившись за стулом Александры Семеновны, шепчет ей на ухо).
Ну, кузина, я истощил весь свой запас любезностей и, кажется, успел победить
это неопытное, тридцатилетнее сердце... Зато измучился до такой степени, что
больше видеть ее не могу ни одной минуты и сейчас уезжаю... Надеюсь, что в
другой раз вы будете милостивее ко мне... (Вслух.) До свидания, кузина!
Татьяна Андреевна.
А ты разве хочешь ехать?
Михайло Иваныч.
Да, maman...
Татьяна Андреевна.
Так поедем вместе... Пора... Анеточка, поедем. (Встает и начинает прощаться. Все
меняются приветствиями. Дроздовы уходят.)
Павел Васильич.
Ну, кузинушка, благодарю вас... Ручку, ручку... Тысячу раз приношу мою
благодарность за сегодняшний вечер... (Целует руку Александры Семеновны.)
Александра Семеновна.
За что это, кузен, такая горячая благодарность?
Павел Васильич.
Сегодняшний вечер делает мне карьеру... Я приглашен к Дроздовым... С
Анеточкой я говорил, тонко высказался и заметил, что ей нравлюсь...
Следовательно, кончено: пять, шесть визитов, и делаю предложение... Прочь
все волнения бурной молодости! Через месяц я степенный, счастливый,
богатый семьянин.
Варвара Васильевна.
Как, ты решительно хочешь делать предложение?
Павел Васильич.
Решительно, всенепременно... И получу согласие, потому что ей нравлюсь, а
она сама мне сказала, что мать ее отдаст за того, кто ей нравится...
Варвара Васильевна.
Но почем же ты знаешь, что понравился ей?
Павел Васильич.
Гм!... Она краснела, трепетала, она была вся в огне, когда я говорил с ней...
Прощаясь, я пожал ей ручку, она тоже...
Варвара Васильевна.
Но это гадко, Поль, это мерзко: с первой же встречи и жать руки мужчины!...
Это значит, что она ветреная, дурная девушка...
Павел Васильич.
Атанде-с, ma soeur, в этом случае никто меня не остановит, не разуверит,
никого не послушаю, ни даже мамаши, если б она стала останавливать...
Авдотья Алексеевна.
Зачем, мой друг, останавливать; была бы только по душе и по сердцу, да не
обманули приданым... А то с Богом... А это что же за важность такая, что
девушка, которая намерена выйти замуж за молодого человека, пожала ему
руку, прощаясь... Если это только так, оно, конечно, нехорошо...А если имеет
намерение, - в этом ничего нет такого...
Варвара Васильевна (со слезами).
Вы вечно этак, мамаша... Вы все только для брата, и ничего для меня... Ему во
всем счастье... а я, видно, навсегда должна остаться несчастною...
Все.
Что ты?... Что ты?
Варвара Васильевна (всхлипывая).
Как что, мамаша!... Только было блеснула надежда, только было... и вдруг
опять все разрушено...
Авдотья Алексеевна.
Да что такое? Что с тобою, мать моя?
Варвара Васильевна.
Как что, мамаша!... Вы видели, кажется, он не отходил от меня целый вечер, он
говорит, что не встречал женщины с такой возвышенной душой, которая бы
ему так нравилась... Он, прощаясь, тоже пожал мне руку, и я ему... И вдруг
брат хочет делать предложение этой девчонке... Ведь я не могу же бежать
вперед его и сделать предложение... Я девушка...
Авдотья Алексеевна.
Так ты думала, что этот молокосос захочет жениться на тебе?... Да как тебе не
стыдно, Варенька? Ведь он моложе тебя... Неужели ты думаешь, что я отдам
тебя за него?... Ведь он еще мальчик совсем... Ему еще, я думаю, не больше
двадцати лет... (Павел Васильевич хохочет.)
Варвара Васильевна.
Что же это такое, мамаша!... То ищи себ 
| |
| Просмотров: 289 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры