Потехин Алексей Антипович - Мишура

А. А. Мишура. Комедия в 4-х действиях. ================================================== Источник: А. А. Потехин Сочинения, т. 9,10,11. СПб.: Просвещение, 1905 Оригинал здесь: http://cfrl.ru/prose/potexin/potexin.shtm ================================================== Действующие лица: Владимир Васильич Пустозеров, советник губернского правления. Анисим Федорыч Побединский, секретарь его. Дашенька, дочь Анисима Федорыча. Дмитрий Николаевич Золотарев, богатый помещик и откупщик. Пурпуров, становой пристав. Потап Егорыч Зайчиков, секретарь градской думы. Николай Потапыч Зайчиков, сын его, столоначальник губернского правления. Никифор Михайлович Губанчиков, недоросль из дворян, 50 лет. Прасковья Михайловна Губанчикова, сестра его. Частный пристав. Приказчик купца Трезимова. Андрей, слуга Пустозерова. Матрена, горничная Дашеньки. Действие первое. Кабинет Владимира Васильевича, убранный с претензиями, но довольно бедно. На рабочем столе несколько портфелей, кипы бумаг, два бронзовых подсвечника со стеариновыми свечами и множество ни на что не нужных безделушек. На другом столике складное зеркало с туалетными принадлежностями. По стенам литографированные картинки, изображающие полуобнаженных женщин в разных положениях. Мебель изысканная, но тяжелой и грубой работы. Двери на задней и на правой стене. Налево драпировка, отделяющая постель. Явление первое. Владимир Васильич (выходит из дверей направо, в халате и с полотенцем в руках, которым вытирает только что умытое лицо. Садится перед зеркалом и начинает тщательно расчесывать волосы). Андрей (выходит из тех же дверей, становится со сложенными назад руками, и, осклабляясь, униженно кланяется). Андрей. С дни рождения честь имею проздравить. Владидмр Васильич (сухо). Что за глупость такая! Что еще за поздравления, что за деревенщину вытащил? Полтинника, что ли, захотелось ?... Андрей (мрачно). Что мне, сударь в вашем полтиннике... Сызмальства вашего... завсегда... об Иванове дни со дни вашего рождения проздравляли... Владимир Васильич. Ну, я тебе, кажется, еще прошлого года говорил, чтобы этого не было... Я терпеть не могу этих патриархальностей. Оставь их до того времени, как я тебя в деревню отошлю... Там этим довольны будут, а меня прошу избавить, потому что это ведет только к тому, чтобы выпросить на водку, а потом напиться. Андрей. Как угодно! (Свирепо взглядывает на барина и медленно идет к дверям.) Владимир Васильич. Ну, да, мне так угодно! (Вслед Андрею.) Да прошу там никому не благовестить, что сегодня день моего рождения... Слышишь... (Про себя.) А то эта губернская братия не может представить себе никакого подобного дня без закуски насчет виновного. (Смотрится в зеркало и охорашивается.) В двадцать семь лет советник губернского правления... не дурно!.. А хотел бы я для сегодняшнего дня назвать Дашеньку моею... (Встает и подходит к письменному столу; осматривает кипы бумаг.) Эк их сколько! Есть ли человеческая возможность все это прочитать... И за 900 целковых жалованья!... (Откидывает бумаги в сторону и звонит.) Высокое наслаждение чувствовать себя бескорыстным. Для этого чувства я готов все перенести, готов умереть, но и существовать на 900 целковых, в пору самой пылкой молодости... поставленному на вид у целой губернии, развитому и образованному человеку, видеть беспрестанно возможность обогатиться и отталкивать все соблазны с презрением, - это не последний подвиг... (Опять звонит с нетерпением.) Эй... (Звонит.) Андрей... Андрей (высовывая голову через двери). Чего? Владимир Васильич. Что же я звоню, а ты не откликаешься, осел!... Что за дурацкая манера? Отчего ты никогда не откликаешься, когда я звоню? (Андрей молчит.) Владимир Васильич. Тебя спрашивают? Андрей. Да чего звонить-то? Фатера-то не больно велика. Чай, слышу, как позовете. Владимир Васильич. Так что же ты не пришел, когда я звонил? Андрей. Прибирался... Видно, недослышал. Владимир Васильич. Что за скотина! То слышал, то недослышал!.. Скоро ли же чай? Андрей. Готов чай! Владимир Васильич. Ну, так подавай. Андрей. Сейчас. Владимир Васильич (передразнивая его). Сейчас... Экой тон поганый. Стыдно держать-то при себе эдакое животное. Андрей. подает на подносе стакан чаю. Владимир Васильич. Вот сколько раз тебе было приказано, чтобы ты не показывал своих грязных ручищ... Отчего ты не в перчатках? (Андрей молчит). Владимир Васильич. Тебя спрашивают? Андрей. Не надел. Владимир Васильич. Отчего? Ведь тебе приказано! Андрей. Да что их надевать-то. Ведь не гости. Владимир Васильич. Что ты, свинья, со мной рассуждаешь. Тебе ничего не приказано подавать без перчаток. Андрей. Да перчатки-то, сударь, о двух пальцах: все износились, а изволите взыскивать... (Отворачивается.) Владимир Васильич. Так ты должен был сказать. Тебе бы купили. Андрей. Никакой купец спрашивает... Войти, что ли, прикажете?... Владимир Васильич. Никакой купец! Экой язык топорный... Вели войти... (Андрей уходит.) Что за дичь такая! Господи, когда образуется наша Русь православная! Явление второе. Владимир Васильич и приказчик. Приказчик. Здравствуйте, сударь, ваше высокоблагородие! Владимир Васильич. Кто ты такой? Приказчик. Старший приказчик, сударь, Ивана Алексеича Трезимова. Владимир Васильич. Ну, что ж тебе надо. Приказчик (вполголоса). По следствию, сударь, ваше высокоблагородие, что изволите производить над нашим хозяином насчет винного завода. Владимир Васильич. Ну, так что же? Следствие, будет произведено, и хозяин твой за свои мошенничества дорого поплатится. Приказчик. Помилуйте, сударь, ваше высокоблагородие! Хозяин наш ни в чем не виноват в эвтом... по одному невежеству только, что не знал вашего высокоблагородия... Но одначе хозяине наш не такой... (Вынимает из-за пазухи толстый конверт.) Только не оставьте вашим знакомством... (Подает конверт.) Пожалуйте, ваше высокоблагородие. Владимир Васильич. Это что такое? Приказчик (таинственно и тихо). Иван Алексеич приказали благодарить... Владимир Васильич. За что благодарить? Приказчик. За ваше неоставление и приятное знакомство... и для предбудущего времени. Владимир Васильич (удерживая внутреннее волнение). Да что это такое? Приказчик. Сумма, достойная вашего высокоблагородия. Владимир Васильич (несколько повышая голос). Это мне прислал твой хозяин? Приказчик. Точно так, ваше высокоблагородие, пожалуйте!.. (Старается отдать в руки пакет.) Владимир Васильич. Прислал для того, чтобы я взял эти деньги и оправдал его по следствию... Приказчик. Одного неоставления и приятного знакомства вашего для наипредбудущего времени. Владимир Васильич. Так твой хозяин надеется подкупить меня, купить у меня правду и долг службы?.. (Вдруг повышая голос до крику.) Да как ты осмелился, борода, как осмелился твой мерзавец хозяин подумать подкупить чиновника, которому вполне доверяет губернатор, о бескорыстии и неподкупности которого знает вся губерния?... Приказчик. Помилуйте, ваше высокоблагородие, об этом никто не может знать, - дело семейное... Здесь никого нет... Пожалуйте, ваше высокоблагородие, получите... Сумма достойная!... Окромя одной благодарности... будьте покойны. Получите, ровно, сказать к примеру: умрет... Владимир Васильич (с бешенством). Да как ты смеешь, брадатое животное, как ты смеешь!... Да знаешь ли ты, что за это... я твоего хозяина в Сибирь упеку... Он думал, что начальник губернии будет доверять таким чиновникам, которых подкупить можно... Он думал... Погоди же... (Звонит). Это надобно довести до сведения генерала... Я тебе дам... Я вас обоих... (Опять звонит.) Приказчик (пряча пакет за пазуху). Одначе помилуйте, ваше высокоблагородие, я ничего... Что же такое... Извините, не знали вашей милости... Владимир Васильич. Погоди, я тебя заставлю узнать... Я вас выучу... (Звонит с усилием.) Андрей, Андрей! Приказчик. Ничего, сударь, я ничем не обеспокоил вашего высокоблагородия... Как угодно! К обиде вашей ничего не докладывал... Счастливо оставаться... Владимир Васильич. Нет, погоди, я тебя не отпущу... Я тебя велю взять в полицию... Андрей, Андрей!... Андрей. Чего изволите? Владимир Васильич. Где ты пропадаешь, осел?... Пошел, позови ко мне квартального или частного, там кого-нибудь... Пошел скорей... Андрей. Да нельзя отойти. Повар на рынок побег, а печь растопил; надо присмотреть. Владимир Васильич. Пошел, тебе говорят... Андрей. Так как же печка-то? Ведь, не сами же станете смотреть? Того и смотри искра стреконет: беды наживешь. Владимир Васильич. Тебе что приказывают... Приказчик. Да напрасно изволите беспокоиться, ваше высокоблагородие... Ничего я вам не докладывал, ни об какой мзде... Владимир Васиьлич. Как ничего? А деньги?... Приказчик. Никак нет-с, сударь... Ни об каких деньгах вашу честь не беспокоил... Напрасно изволили в сердце войти... Хозяин, то есть, приказал только спросить, когда изволите его к ответу потребовать... А это напрасно только изволите себя тревожить... Владимир Васильич. А, теперь запираться стал... Да, хорошо, вот в полиции тебя сейчас допросят... (к Андрею.) Пошел же за квартальным... (Андрей уходит.) Приказчик. Как вам угодно, а я ничего-с. Владимир Васильич. Как тебя зовут? Приказчик. Как угодно вашей милости, а у меня дела хозяйские. Мне время продолжать некогда... Счастливо оставаться... (Проскальзывает в двери за Андреем). Владимир Васильич. Стой... А, ушел. Ловок, мошенник!... Когда же, наконец, убедится этот дикий народ, что могут быть на Руси чиновники совершенно неподкупные ?... А соблазн был не мал: пакет порядочный... Знали, к кому шли... О, как бы можно обирать этих мошенников, если бы захотеть... Я рад, что судьба послала мне новый соблазн в день моего рождения, и я не поддался ему! Говорят, как проведешь первый день нового года жизни, так и весь год... Андрей... Андрей... Ну, теперь зашел. Не скоро его дождешься... (Кладет перед собой кипу бумаг и начинает их читать. В соседней комнате слышится робкий кашель и шарканье ногами.) Андрей, это ты? (Кашель продолжается.) Кто же бы это? (Встает, подходит к дверям направо и, приотворивши их, заглядывает в соседнюю комнату). Что вам угодно?... Что же вы стоите тут? Пожалуйте сюда... Явление третье. Владимир Васильич и Потап Егорыч. Владимир Васильич. Что же это вы через заднее крыльцо... Потап Егорыч (в мундире, при шпаге и с треугольною шляпой в руках, робко и неловко входя в кабинет). Да я не... не посмел-с... Владимир Васильич. Чего же не сметь? Помилуйте... Потап Егорыч. Да я... это все равно, ничего-с... я, чтобы не беспокоить... Честь имею явиться, секретарь захарьевской градской думы, титулярный советник Зайчиков. Владимир Васильич. Не угодно ли вам садиться? Потап Егорыч. Помилуйте, я и постою-с... Владимир Васильич. Садитесь, садитесь, без церемонии... Потап Егорыч. Не устал-с... все сидел... Владимир Васильич. Да садитесь же, пожалуйста... Вот стул, вот... Садитесь. Потап Егорыч. Что вы так изволите беспокоиться ?.. Не успел заслужить такой чести... (Присаживается на конец стула.) Владимир Васильич. Что же вы, по делу здесь?.. Да, как бишь вы называли свою фамилию? Потап Егорыч (привставая). Зайчиков, титулярный советник. Владимир Васильич. Зайчиков.... У меня в отделении есть молодой человек Зайчиков... Вы не родственник ли ему ? Потап Егорыч. Мой собственный сын... (Вставая.) Почел долгом принести вашему высокородию мою родительскую благодарность за ваши к нему благодеяния... Поверьте, ваше высокородие, моя молитва за вас... всегда... Владимир Васильич. Полноте, какие же благодеяния... Садитесь, пожалуйста... Я сделал только то, что был обязан. Вижу, молодой человек из университета, я сам университетский, мы стараемся окружить себя подобными людьми... Он теперь столоначальник... Ну, хоть это и немного, но что делать? Я сам так же начал... Теперь, по крайней мере, он хоть имеет возможность существовать, а главное, может показать свои способности... Я говорил о нем и губернатору. Потап Егорыч (со слезами на глазах). Не знаю, как благодарить, не знаю как... Владимир Васильич. Да благодарить и не нужно. Я это сделал не для вас и не для него, а для дела... Он молодой человек, образованный, развитый, с новыми взглядами, следовательно, вероятно, будет и бескорыстен... а мы с генералом только этого и желаем... Одно мне не нравится в вашем сыне: он очень пылок, и не знаю, как вам сказать, жизни ли он не понимает, или слишком много думает о себе, но нет в нем этой необходимой в службе уступчивости, терпежа... Потап Егорыч. Молод-с... Это по молодости, от неопытности. Владимир Васильич. Нет, вот видите ли. Все, ведь, мы в университете думаем министрами быть, но потом, когда послужишь год, поосмотришься, видишь, что для всего есть свои законы, правила, дороги, и... покоряешься... Ну, и ему бы, кажется, пора понять это, - три года служит... Потап Егорыч. Четыре, ваше высокородие. Владимир Васильич. Вот видите, а между тем до сих пор он позволяет себе некоторые выходки: то из присутствия уйдет прежде времени, то не явится вечером... под тем предлогом, что дело свое сделал. Да ведь порядок нарушает... Ну, и формы не соблюдает, иногда даже умышленно. Конечно, смешно, что какой-нибудь столоначальник рассуждает об установленном и уже существующем порядке, а между тем это может повредить его служебной карьере... Потап Егорыч. Внушаю, стараюсь внушать. Как можно позволять себе свое рассуждение... Должен все исполнять, что тебе начальство приказывает, в том вся наша служба... Когда начальство к нам благоволит, в том все наше счастие, а не будет милости от начальства, что с нами станется... Не знаю, как это он так... ветреник этакой... А должен сказать, вот как перед истинным Богом, никогда я не видал от него непочтения, али там какого ослушания. Не смотрит на свою ученость, не гнушается моими словами, благодарение Богу, почитает отца-старика неученого... Внушу, буду внушать, не оставьте только своими милостями... Что мы без милости начальства? Долго ли нашего брата уничтожить?.. Владимир Васильич. Он у вас единственный сын?.. Потап Егорыч (жалобно). Никак нет, ваше высокородие, семерых имею... Три мальчика в гимназии, а еще три дочки при мне находятся в девках... Владимир Васильич. А сколько вы жалованья получаете? Потап Егорыч. 85 рублей серебром с копейками. Владимир Васильич (сухо). Скажите, пожалуйста, как же вы могли дать такое воспитание вашим сыновьям?.. Потап Егорыч. По милости Божией тащился кое-как: хоть не наживал, да без хлеба не сидел и деток хотелось людьми сделать... (Встает.) А теперь... осмеливаюсь прибегнуть к вашему великодушию... С тем пришел. Защитите, ваше высокородие. Заставьте за себя Бога молить. Не дайте старику от печали умереть и семью без куска насущного оставить... Владимир Васильич. Что это? Что такое вам нужно? Потап Егорыч. При несчастии нахожусь... Вы добродетельный человек. Не оставьте несчастных... Владимир Васильич. Пожалуйста, без предисловий. В чем дело? Мне некогда, извините меня. Потап Егорыч. Будьте милосердны, позвольте все подробно объяснить. Владимир Васильич. Ну, говорите, только покороче. Потап Егорыч. В одну минуту-с... Простите великодушно, что беспокою ваше высокородие, не прогневайтесь... Как изволили их превосходительство в последний раз по губернии на ревизию ездить... изволили поехать инкогнито, никто ничего не знал, - приехали вдруг в наш городишко и прямо по присутственным местам... Я только что успел сбегать домой, мундиришко натянуть, перепыхался совсем по старости лет, а они уж и к нам пожаловали. Изволили войти и прямо на меня оборотились, а я и от попыхов-то, и со страху, что наслышался об ихней строгости, духу не могу перевести, даже язык к гортани присох, в горле стеснение сделалось... Посмотрели на меня и спрашивают: "Ты секретарь?.." Только я голосом знак подал, а язык даже не проговорил и ихнего чина не произнес... Посмотрели этак на меня и на мундиришко мой, а он уж, правда, старенек же был, да и спрашивают: "Сколько лет у тебя мундиру?.." И опять я не мог дать ответа; мну, мну языком - не говорит... Тут опять посмотрели на меня их превосходительство и изволили сказать: "И видно, говорят, у кого совесть-то не чиста". Пошли в присутственную комнату, - не понравилось убранство: "Кто, спрашивают, канцелярскую сумму расходует?" Голова отвечает, что секретарь. Стали они тут на меня гневаться, что канцелярскую сумму будто бы себе в карман кладу, а велика ли она, извольте справиться: только бы на бумагу, да на свечи стало; нынче же бланки и книги все с печатными заголовками приказано иметь. Откуда тут на убранство взять?.. Мне бы все это изъяснить, а ужасть меня обуяла: язык точно деревянный... Тут стали ревизию производить, а у меня за два последних дня и журналов не выведено, потому общество у нас маленькое, делов никаких не было... Конечно, для порядку следовало бы поверстать из других дел, да ведь не знали и ничего даже не слыхали, что скоро будет ревизия. Так этим разгорячились их превосходительство, что все уж тут стало не по них: в архиве порядок не понравился, у одного служащего сапоги худые на ногах усмотрели, спросили меня, который мне год; на беду язык проговорил, что шестьдесят пять лет, и это им обидно показалось, зачем до таких преклонных лет службу продолжаю, что, хотя разуму я и лишился, но в лихоимстве будто бы и купцов обирать понятие не потерял. Конечно, против их превосходительства я к сердцу этих слов принять не осмелился, потому того заслужил, хотя и не чувствую себя в том виноватым, как перед истинным Богом говорю, но полагал, что их превосходительство погневаются, да и рассудить изволят, не думал того, что вдруг меня постигло: вместе с распоряжениями по ревизии пришло от их превосходительства предписание, чтобы я немедленно подал в отставку... Войдите в мое положение, ваше высокородие, на вас одних надежда. Владимир Васильич. Чего же вы хотите от меня? Потап Егорыч. Их превосходительство вам доверяют. Одно ваше слово много значит, заступитесь за несчастного... Владимир Васильич. Что же? Вы, значит, считаете генерала несправедливым? Потап Егорыч. Осмелюсь ли я только это подумать против начальства... Владимир Васильич. Так что же вы хотите, чтобы я для вас покривил совестью, прося губернатора изменить его правильное распоряжение? Потап Егорыч. Ничего я не осмелюсь желать, прошу только вашего милосердия... нахожусь на службе сорок пять лет, и никто про меня худо не скажет, весь город до последнего мальчишки знает меня, и никто на меня не пожалуется, хоть справку извольте навести, - это Бог видит... Владимир Васильич. Ну, послушайте, о чем же вы хлопочете. Прослужили сорок пять лет, будет с вас, пора другим дать место: вы уже стары, в вас не может быть той энергии, как в молодом человеке; молодым людям надо уступать дорогу, - они будут полезнее вас для отечества. А вам, по-настоящему, должно быть совестно даже оставаться на службе. Пенсию вы выслужили, чего вам еще ожидать от службы? Потап Егорыч. Но будьте же великодушны, чем я буду существовать? Велика ли моя пенсия? Владимир Васильич. Так послушайте же, мой любезнейший, что я вам скажу: во-первых, служба не богадельня, во-вторых, как же вы могли существовать при вашем малом жалованье?.. Потап Егорыч. Ваше высокородие, сами рассудите - можно ли жить одним нашим жалованьем с эдакой семьей?.. Дай Бог здоровья, меня купцы не оставляли... Владимир Васильич. Вот видите, почтеннейший, вы сами признаетесь, что брали с купцов, а еще смеете просить, чтобы я ходатайствовал за вас перед начальником губернии! Потап Егорыч. Да, ваше высокородие, будьте милосердны. Я никому не оказывал притязания, брал, что принесут, как милостыню. Купцы меня без души любят... Да если бы я не брал от них, так не то что дать детям какое-нибудь ученье, а и грамоте-то бы их не на что было выучить... И как бы я мужик, али мещанин был, так хоть бы мастерству их какому обучил, а то ведь мы тоже чиновники... дворяне называемся... Владимир Васильич. И гораздо бы лучше вам было оставить их неучами, нежели образовывать на незаконно нажитые деньги. Потап Егорыч. Бог видит, ваше высокородие, делал ли я что незаконное... Владимир Васильич. Всякий чиновник должен жить на те средства, которые ему дало правительство, а тот, который позволяет себе побочные доходы, не может быть терпим на службе!... Потап Егорыч. Ваше высокородие, пощадите. На вас одних надежда... Владимир Васильич. Ничего я для вас не могу сделать: было бы низко с моей стороны хлопотать за вас. Я знаю, что можно существовать одним жалованьем. Конечно, я больше вашего получаю, но я и живу в другом обществе, у меня и потребностей больше вашего, однако я существую же; бедствую, терплю лишения, но существую одним жалованьем. Потап Егорыч (нерешительно). Ваше высокородие, я и благодарить готов, только не оставьте... Владимир Васильич (грозно). Что-о-с? Так еще вы осмеливаетесь и мне даже предлагать взятку, мне?.. Вы до такой степени сроднились со взятками, что даже верите в возможность подкупить меня... И вы еще смели просить моего ходатайства?.. Потап Егорыч (оробев). Ваше высокородие, ваше высокородие!.. Только по вашим ласкам, по вашему вниманию осмелился... Владимир Васильич. А, так вы привыкли думать, что если вам подают руку, сажают вас, так хотят с вас взятки... О, чернильное племя, да когда же оно выродится?.. Не только защищать, буду настаивать, чтобы вас выгнали... Потап Егорыч (на коленях). Простите, пощадите... одна надежда на вас... Рад последнее отдать для семьи... Владимир Васильич. Оставьте меня, извольте идти... хм... Дворянин на коленях... Не позорьте своего звания... это гнусно... Потап Егорыч. Ведь ничего у меня нет, ведь пропадет моя семья от бедности. Владимир Васильич. Оставьте меня, говорят вам! Я ничему не поверю после того, что вы осмелились... Вы заставляете меня думать, что и сын пойдет по вашей дороге... Потап Егорыч. Нет, нет... его-то не погубите. Он ни в чем не виноват... Батюшка, ваше высокородие... (Плачет.) Владимир Васильич. Подите же вон, если не хотите, чтобы я велел вас вывести. Явление четвертое. Те же, Андрей и частный пристав. Андрей. Пришел частный-то. Владимир Васильич. Позови сюда... Андрей. Да еще секретарь, Анисим Федорыч. Владимир Васильич. Проси. Потап Егорыч. Так не будет милости? Владимир Васильич. Подите, а то будет худо. Потап Егорыч. Хоть сына-то не оставьте! (Уходит, сдерживая рыдания.) (Частный пристав и Анисим Федорыч входят в двери задней стены. Частный пристав останавливается у самых дверей. Анисим Федорыч с портфелем проходит несколько вперед в сторону.) Владимир Васильич (к Анисиму Федорычу). Здравствуйте, Анисим Федорыч! (Подает ему руку.) Здравствуйте! (Кивает головою частному приставу.) Частный пристав. Изволили требовать. Владимир Васильич. Да вот видите, зачем я вас просил. Частный пристав. Что изволите приказать? Владимир Васильич (обращаясь то к секретарю, то к частному приставу). Вообразите! Сейчас приходил ко мне приказчик купца Трезимова... Анисим Федорыч. Верно того, что снял завод у помещика Ахтубова и, вместо десяти тысяч ведер, производил сто тысяч... Владимир Васильич. Да, да! И представьте - осмелился предлагать мне взятку: огромный пакет с деньгами... Частный пристав (подобострастно ухмыляясь). Хм... какой... негодяй... Как же он смел-с? Анисим Федорыч. Верно ходатайствовал по этому самому делу?.. Владимир Васильич. Да!.. Ведь вы знаете, что генерал, не доверяя никому и зная, что тут замешана вся земская полиция, нарочно поручил это дело мне... Они уж об этом пронюхали и вздумали подкупить - кого же? меня!.. Частный пристав. Хм... Да-с... (Неодобрительно качает головой.) Народ смелый-с... Анисим Федорыч (спокойно). Мошенники!.. (Отворачивается и украдкой нюхает табак.) Владимир Васильич (к частному приставу). Я хотел его задержать и послал за вами. Как он только заметил, что человек мой ушел, сейчас и скрылся... Частный пристав. Хм... Скажите-с... Какой народец... Владимир Васильич. Так отыщите его, пожалуйста: имени своего он мне не сказал, да я его сейчас узнаю, - такой смуглый и рябоватый, рожа плутовская. Частный пристав. Слушаю! Постараю-с!.. Анисим Федорыч. Запрется... Это с опытом был подослан... Владимир Васильич. Ну, вот я им покажу, что значит делать со мной эти опыты... Анисим Федорыч. Запрется-с... признание не сделает.. Владимир Васильич. Все равно, пусть не делает. Губернатор и без признания прикажет с ним распорядиться... Частный пристав. Прикажете идти? Владимир Васильич. Да, пожалуйста, потрудитесь его отыскать... Частный приставь. Слушаю-с... (Кланяется и уходит.) Явление пятое. Те же, без частного пристава. Анисим Федорыч. Журналы изволили просматривать? Владимир Васильич. Да, читал, только не все подписал, уже в присутствии... Возьмите их, пожалуйста, с собой... А насчет замечания сената... тут можно выйти редакцией... изложением этого... вы не можете... Ну, это я сам сделаю. Анисим Федорыч (собирая и укладывая в портфель бумаги). Вице-губернатор вчера требовал меня к себе... Владимир Васильич. Это зачем? Анисим Федорыч. Не соглашается на предание суду чернокрутского и верхнеязинского земских исправников за медленность взыскания недоимок... Владимир Васильич. Да что нам за дело, что он не соглашается, когда губернатор приказал... Генерал непременно хочет, чтобы все недоимки к новому году были очищены... во что бы то ни стало. Анисим Федорыч. Да ведь и несообразно, Владимир Васильич, и суду-то их предать. За это бы и нельзя по-настоящему... Владимир Васильич. Вы ведь знаете, что это губернатор приказал, - так вице-губернатор может не соглашаться, сколько ему угодно; пусть подаст мнение, а между тем журнал привести в исполнение... Верно, ему исправники очень дороги, что он так вступается за них... Анисим Федорыч. Не могу знать-с... Опять приказали сорокинскому становому приставу Пурпурову написать строжайший выговор по жалобе вольноотпущенной женки Петровой, на медленность производства следствия о покраже у нее имущества на двадцать пять рублей с копейками... Владимир Васильич. Ну, да... Анисим Федорыч. По закону сначала следует потребовать объяснение... Ему уже и то было пять выговоров, а за шестым следует предание уголовного суда. Владимир Васильич. Мне этого-то и хочется; я слышал, он большой мошенник. Анисим Федорыч. Прикажете написать выговор? Владимир Васильич. Да, да, непременно. Анисим Федорыч. Слушаю-с. Владимир Васильич. Больше ничего нет особенного? Анисим Федорыч. Никак нет-с. Владимир Васильич. Не слыхали ли чего новенького? Анисим Федорыч. Вице-губернатор на вас в большой претензии остаются. Вчера даже и на меня кричали. Если что случится - защитите... Владимир Васильич. Уж об этом не беспокойтесь: за мною вы совершенно безопасны. Что же такое, расскажите, пожалуйста? Анисим Федорыч. Не извольте огневаться. Фанаберией, говорит, забирается, а дела не смыслит: из пустяков, говорит, шум заводит, а важное из виду упускает. Бедняков, говорить, преследует, а настоящих взяточников около себя держит... Владимир Васильич. Ага! Не по душе ему это преследование... Знает кошка чье мясо съела... Ну, да не долго и ему насидеть: говорят, что не берет, ни за что не поверю; не может тот не брать, кто защищает взяточников... Надобно об этом передать губернатору... Анисим Федорыч. Только вы, Владимир Васильич, меня пожалейте. Тоже и вице-губернатор человек случайный... Владимир Васильич. Я вам сказал, что вы, пока держитесь меня, можете быть совершенно покойны... Явление шестое. Те же, Андрей и Золотарев. Андрей (входя). Дмитрий Николаич Золотарев приехал. Владимир Васильич. Проси, проси. До свидания, Анисим Федорыч. Золотарев (входя). Здравствуйте, Владимир Васильич... Извините, я, кажется, помешал вашим занятиям? Владимир Васильич. Извините, что я встречаю вас в таком дезабилье... А занятия мои никогда не прерываются: это бесконечная история... (К Анисиму Федорычу.) Так, пожалуйста, сделайте поскорей исполнение по этим бумагам. Анисим Федорыч. Слушаю-с. Честь имею свидетельствовать почтение. (Кланяется Золотареву.) Золотарев. Прощайте, почтеннейший Анисим Федорыч. (Подает ему руку.) (Анисим Федорыч уходит.) Владимир Васильич (подавая кресла Золотареву). Прошу вас покорнейше. А вы знакомы с моим секретарем? Золотарев. Помилуйте, кто же из здешних помещиков не знает Анисима Федорыча? Он ведь несколько лет назад был секретарем здешней гражданской палаты, да при прежнем председателе его, кажется, попросили удалиться, был несколько времени без места, и вот опять действует на пользу службы... (Двусмысленно улыбается.) Владимир Васильич. Да и в губернском правлении ему бы не усидеть на месте. Слухи о нем ходили не совсем хорошие, да я заметил, что он отличный делец, и упросил губернатора оставить его; он может быть очень полезен для службы, только его надобно держать в руках... Золотарев. Смотрите, не хвастайте: он опытная щука, как раз выскользнет из рук, и не заметите. Владимир Васильич. Если и выскользнет, то, надеюсь, не в реку, а в садок, где ей будет уж очень голодно. Золотарев. Щука и в садке сумеет найти поживу; впрочем, это не беда, пусть ее ест, лишь бы другие были сыты... Но не в том дело... Я приехал к вам с просьбой, Владимир Васильич... Владимир Васильич. Что вам угодно, Дмитрий Николаич? Готов все исполнить с величайшим удовольствием. Золотарев. Ловлю на слове. Согласие дано прежде просьбы, следовательно, можно высказать, просьбу не стесняясь... Скажите, пожалуйста, за что вы напали так на Трезимова... Владимир Васильич. О, это величайший мошенник... Золотарев. Вот уж ничего не видя и мошенник! Как вы, молодые люди, щедры на приветствие... Владимир Васильич. Да помилуйте, Дмитрий Николаич, вообразите, что он осмелился со мной сделать не дальше, как сегодня... Золотарев. Знаю, знаю, и полагаю, уже половина города знает о его преступлении и о вашем геройстве. Владимир Васильич (смущаясь). Да каким же образом вы могли так скоро узнать? Золотарев. Очень просто: я ехал к вам, как встретился с частным приставом Тебетенниковым; у меня была маленькая просьбишка, требующая немедленного исполнения по случаю покражи некоторой суммы денег, тысяч в десять серебром, совершенной сегодняшнею ночью у одного из моих поверенных, тоже порядочного вора, признаться сказать... Так я, благо встретился, и просил было его принять немедленно меры к отысканию такого искусного вора, который умел обокрасть своего товарища. Никак, говорит, не могу: Владимир Васильич приказал отыскать мошенника, который давал ему денег; а, ведь, таких мошенников не много, Владимир Васильич, которые бы деньги-то давали!... Должен, говорит, отыскать этого мошенника во что бы то ни стало, а до тех пор, говорит, никакими государственными делами заниматься не дозволено... Владимир Васильич (смеется, чтобы скрыть невольное смущение). Ха-ха-ха!... Вы вечный остряк и шутник... Но что же вам до Трезимова? Золотарев. Как что, помилуйте! Он в части со мной по откупу, а если, ведь, вы его подберете к рукам, так он, пожалуй, обанкрутится, а чрез это, во-первых, государство потеряет один из производительных капиталов. Ну, да государство, положим, не будет плакать, оно останется довольно неподкупностью и распорядительностью своих чиновников, а вот мои-то дела пострадают, вот что прискорбно... Владимир Васильич. Так зачем же, скажите, пожалуйста, он решился тайно производствовать большее количество ведер? Ведь, он перестроил и усилил завод, не испросивши дозволения и не заплативши узаконенных пошлин; а он, говорят, очень богат. Золотарев. Да, за это, конечно, он дурак, а по капиталу он, действительно, субъект очень интересный для анатомических исследований как неподкупной, так и другой противоположной ей администрации, ибо первая может отличиться неподкупностью воззрений и честностию труда, другая, обогатиться разнообразными приобретениями... Но оставим все эти побрякушки и обратимся к делу; вот в чем моя просьба: нельзя ли как замять это дело? Владидпр Васильич. Что вы говорите, Дмитрий Николаич? Уж на это-то я никак не решусь, и даже удивляюсь, как вам вздумалось оскорблять меня такою просьбой... Золотарев. Ну, послушайте, удивляться тут нечему и оскорбляться также; ведь я вам денег не предлагаю, а каждому просить о том, что для него нужно, позволяется... не правда ли?... Так на этом-то законном основании я и прошу вас, а вот и резоны: вы начнете производить следствие, Трезимов, может, успеет доказать, не то, что вам хочется, - и тогда все дело будет пустяк... Ну, положим, что вы и докажете противное, так ведь не вы последние судьи, может быть, и следствие окажется неправильно произведенным, приедут новые следователи, для которых дело предстанет в другом свете... и тогда ваше рвение пропадет даром... Так не заводите шуму из пустяков, и если ваша совесть так щекотлива, что вы не можете покривить ею, так вот вам средство: уступите это дело другому следователю... Владимир Васильич. Губернатор мне его поручил, и я его должен произвести... Золотарев. То есть, может быть, вы опасаетесь, что губернатор заподозрит вас в чем-нибудь, если вы передадите это дело другому, - не бойтесь. Вы можете именно представить ту причину, что вы советник и что вам неловко производить следствие, или, наконец, даже то, что уже к вам приходили с подкупом, и что по этому уже самому вы не можете быть совершенно беспристрастны... Вы уже теперь огласили, что вас подкупали. Хорошо, если откроете, что вам хочется, а если не успеете, то, уверяю вас, весь город будет думать, что вы приняли деньги, а распустили слух о своей неподкупности для того, чтобы замаскировать свой поступок. Владимир Васильич. Я ничего не боюсь, уверяю вас... В моей честности никто не смеет сомневаться... И разве это не значит покривить своей совестью, - передать дело от себя в другие руки для того, чтоб оно было произведено противозаконно... Золотарев. Эх, Боже мой! Неужели вы думаете, что при вашем губернаторе нет честных людей, кроме вас? А хотите, вы мне верьте или нет: я уважаю честных людей и поэтому-то желаю вам добра... Я вам расскажу притчу: в одном месте явился богатырь, начал все рубить и крошить, что ни попадалось под руку: летели секретари, столоначальники, заседатели, исправники, - ничто не могло сопротивляться... Очень расхрабрился наш богатырь и вздумал померяться силами с некоторым чудовищем, называемым миллион, а, ведь, это многоглавая гидра. Сшиб одну голову, сшиб другую, только вступились за обиженных прочие, - и слетел богатырь с места, как ни крепко стоял на нем... Явление седьмое. Те же и Андрей, потом Никифор Михайлович и Прасковья Михайловна. Андрей (торопливо входя). Владимир Васильич! Владимир Васильич. Что тебе нужно? Андрей. Пожалуйте сюда... Владимир Васильич. Да что тебе? Андрей. Да папенька с маменькой приехали. Владимир Васильич (меняясь в лице). Где? Андрей. Здесь, в прихожей раздеваются. (Уходит). Золотарев. Ну-с, очень рад, что наш разговор прерывается таким радостным для вас событием. Владимир Васильич (в сильном замешательстве). Нет, вот видите... Ведь он врет... Ведь он дурак... Это дальние дядя и тетка мои, у которых я воспитывался после смерти моих родителей... Они... они... Золотарев. Но все-таки для вас это дорогие гости... Надеюсь, что хоть ради их приезда вы исполните мою просьбу... Владимир Васильич. Я, право, не знаю... Извините меня... Голоса за сценой. Да где он? Где наш Володя? Никифор Михайлович и Прасковья Михайловна (входя). Вот он, вот наш Володя. (Бросаются к нему и стараются обнять. Владимир Васильич, смущенный, старается уклониться от объятий, улыбается, хмурится, бледнеет и краснеет). Никифор Михайлович. А, каковы мы, Володя? Прикатили? Ха, ха, ха! (Потирает руки.) Прасковья Михайловна. Да что ты, здоров ли, что точно не в своей тарелке... Али не рад нам? Владимир Васильич. Нет, помилуйте, тетушка... Вот у меня... (Указывает на Золотарева.) Извините, Дмитрий Николаич. Золотарев. Извините меня... Позвольте... Прасковья Михайловна (перебивая его). Нет, как ты меня тетушкой-то назвал... Неужели уж совсем отвык... (Обращаясь к Золотареву.) Не имею, сударь, чести знать вашего имени, отчества... Вы люди губернские, мы люди деревенские, не взыщите на нашей простоте... Рада чести вас видеть у моего Володеньки, и карету вашу видели, карета прекрасная, - видно, вы люди богатые, мы люди бедные. Никифор Михайлыч. А мы в кибиточке притащились... ха, ха, ха!... В кибиточке. Прасковья Михайловна. Извините, батюшка, на нашем необразованье, на нашем неученье... Вы люди губернские, мы люди деревенские, из простых простые... Золотарев. Очень приятно, сударыня, очень приятно... (К Владимиру Васильичу вполголоса.) Вполне понимаю ваше положение, и, если угодно, оставлю для одного себя тайною вашу радость... Но как ж ваше согласие? Владимир Васильич (совершенно смущенный). Извольте, я согласен... Это так странно случилось... Золотарев. Будьте покойны... Прощайте... Прасковья Михайловна. Прощайте, сударь... Золотарев. Прощайте сударыня... Никифор Михайлыч. Позвольте познакомиться: недоросль из дворян, Никифор Михайлов Губанчиков... В пятьдесят лет недоросль, а все-таки из дворян, заметьте! ... Ха, ха, ха... Да, да вот какого воспитал... (Указывает на Владимира Васильевича.) Прасковья Михайловна. Это все я, все я хлопотала. И в гимназию я определяла, и в ниверситет... Не верьте, батюшка, где бы ему... Золотарев. Очень рад, очень рад... Прощайте, Владимир Васильич! (Уходит.) Явление восьмое. Те же без Золотарева. Прасковья Михайловна (подбегая к Владимиру Васильичу). Ну, ну, перестань, не бойся, ведь не сержусь... Все высказала и с души долой... Ну-ка, обнимай ласковей-то... Никифор Михайлыч. Кого сначала-то станешь, Володя, - всякому обидно... Лучше обоих вдруг... Ха, ха, ха... Прасковья Михайловна. Ну, перестань же кобениться-то. Говорят, все с сердца спало... Ведь, мы как тебя любим-то, а сердилась, сердилась... Ну, а теперь ничего... (Обнимают его и целуют.) Ведь мы к тебе недельки на две приехали, а, может быть, и... Владимир Васильич. Очень рад, только извините, у меня квартира тесная, мне вас поместить негде... Прасковья Михайловна. Что, что? Что ты сказал? У тебя отцу с матерью места нет? Никифор Михайлыч. Вот тебе раз... ха, ха, ха! Вот тебе раз! Владимир Васильич. Послушайте, тетушка. Пора это кончить... Вы могли от меня требовать, чтобы я считал вас матерью, когда я был ребенком, и когда вы меня кормили кашей и пирогами с капустой... А теперь я всем себе обязан, и потому позвольте мне быть только вашим племянником... Прасковья Михайловна. Что, что?... Так вот как! Так эдак-то?.. Так ты всем себе обязан? Так не я тебя в гимназию определила, не я за тебя последние деньги платила, не на свой счет тебя в Москву, в ниверситет свезла? Много ли после родителей-то у тебя осталось ? Кукиш... Так вот благодарность?... Так знай же, бессовестный, не есть твой хлеб ехали, а тебе везли... (Со слезами.) Бог с тобой... Не надо тебе нас, нет же и тебя у нас... Тетушка Глафира Ивановна померла, и все имение нам в раздел отказала... Владимир Васильич. Как? Прасковья Михайловна. Так, голубчик... Мы было с братом свою часть тебе хотели отдать, теперь не видать тебе ее... Получай свои тридцать душ... да и поминай, как нас звали... Нет нам у тебя места - и нам тебя не надо... Подем, Никифор Михайлыч, подем... (Плачет.) Было дитя, нет дитя... Подем... Владимир Васильич. Тетушка... Маменька... Прасковья Михайловна. Нет, стара штука... Минуты не хочу быть здесь... Андрюшка, скажи Ваське, чтобы лошадей подавал... Было дитя, нет дитя... (Уходит.) Никифор Михайлыч. Плохо, брат, Володя... Грех тебе... Что, обанкрутился?... Ха, ха, ха!... (Уходит.) Владидир Васильич. Что за несчастие!... (Бросается в кресло.) А в городе-то что будут говорить... Маменька... Маменька... (Бежит вслед за ушедшим.) (Занавес падает.) Действие второе. Гостиная в доме Анисима Федорыча. Мебель красного дерева, за исключением двух глубоких и мягких кресел на пружинах. Перед диваном стол овальной формы. На стене, в простенке между окнами, большое зеркало в раме красного дерева с таким же подзеркальником, на котором стоят бронзовые столовые часы под стеклянным колпаком. На окнах кисейные драпировки с бронзовыми багетами. На боковых стенах двери одна против другой. Явление первое. Анисим Федорыч и Пурпуров. Анисим Федорыч. Хорошо, что вы поспешили своим прибытием, а то Владимир Васильич настоятельно было приказывал послать исполнение о шестом выговоре и о предании вас суду. Пурпуров. Помилуйте, Анисим Федорыч, я тотчас поспешил по получении вашего письма, ни минуты не мешкал... Но будьте милостивы, Анисим Федорыч, рассудите великодушно. Ведь это несправедливо и даже, могу сказать, противозаконно. Анисим Федорыч. Докладывал... приказывают... Пурпуров. Так ведь как же, Анисим Федорыч, теперь, если по каждой жалобе будут нашему брату становому делать выговоры, не потребовавши даже объяснения, так что же это такое будет? Это нельзя служить... Это выходит одно мщение против нашего брата... Анисим Федорыч. Начальство!... Пурпуров. Конечно, начальство, Анисим Федорыч, но неужели начальство не может рассудить, что хоть бы я становой, - я не могу же заниматься каждым мужиком и бабой: у меня вон их в стану-то двадцать семь тысяч... А мужик, известно, народ глупый, необразованный, неуч. Ему только поблажку дай, - он каждый день будет жаловаться... Ну, вот хоть бы теперь по этому делу о покраже имущества у вольноотпущенной женки Петровой... Там стащили у нее коробишку с тряпьем, чай, всего алтына на три, а она объявляет пропажу в 25 рублей серебром и жалуется еще на медленность производства следствия... Да разве есть мне время заниматься такими пустяками? У меня есть дела поважнее... У меня их в стану-то двадцать семь тысяч, а им что больше делать, как не воровать друг у друга? Если во все их дрязги входить, так это давно надобно здоровья лишиться, болезнь себе получить, да и времени не достанет... Анисим Федорыч. Требуют распорядительности... Пурпуров. Гм... Да разве вы не знаете, Анисим Федорыч, моей распорядительности?... Кажется, давно знакомы. Знаете сами, ваш дом был в моей части, когда еще состоял я здесь частным приставом, был ли какой беспорядок, или там упущение, медленность?... Так уж, кажется, насчет этого мне не учиться... Ведь, начальство, может, того не знает, над мужиком какая нужна распорядительность. Чтобы он был тих, покорен, не возмечтал об себе, - кулак, да плеть нужна на него... Коли в строгости он содержится, не дает ему становой потачки, вот и порядок в стану, вот и распорядительность вся, чтобы он голоса не смел подать, потому знал бы, что он есть мужик... А вот у кого должно спросить начальство, распорядителен ли я, - у помещика. Становой постановлен для ограждения помещиков, у них и спросите про меня, так уж я знаю, что ни один на меня не пожалуется. Кто усмирил в самом начал возмущение крестьян против помещика Летаева? Я!... Кто отыскал троих беглых дворовых людей помещика Отрубкина? Я!... Кто поймал воров, что обокрали полковника Шипина? Я же, ведь... Так разве это не распорядительность?... Да на меня теперь ни один господин не пожалуется, чтобы я не занялся, не приказал при себе отодрать последнего лакеишка, которого пришлют ко мне для наказания... Так вот бы на что должно было начальство обратить внимание... Как еще служить, - не знаю... Анисим Федорыч (с невольной горечью). Начальство нынче требует, чтобы ко всякому последнему рабу оказывать такое же внимание, как к хорошему настоящему дворянину или чиновнику... Пурпуров. Гм... Так я теперь должен служить мужику, с ним и знакомство вести, а дворянскую компанию я оставлять должен... Ах! (С глубоким вздохом.) Чудеса, чудеса! чего только начальство требует! Так я теперь чиновник, имею себе сорок пять лет от роду, имею при себе жену и семейство, дочь на возрасте, и должен я водиться с мужиком? Да пустит ли тогда меня к себе в дом хоть один помещик, или я должен со всем своим семейством в уединении оставаться, в дикости эдакой, как в ссылке какой?... А где же хоть бы моим дочерям и перенять что-нибудь, как не в господском доме? А меня, слава Богу, вон генеральша фон Дризендорф, так и та принимает к себе в дом... Опять я то знаю, что помещик меня ни в чем и не оставит, если я ему услужу, а от мужика чего мне ждать?... Анисим Федорыч. Начальство ни во что это не входит. Это вот вы мне только так по знакомству говорите, а начальство делает взыскание только по одним делам. Пурпуров. Я, Анисим Федорыч, ни в каких делах не замаран. Я это в своей совести чувствую... А я знаю, откуда все это происходит: это все исправник мне мстит, и за что он мне мстит, понять не могу... Он разыгрывает ту роль, что по Владимиру Васильичу от нынешнего губернатора поставлен, так будто бы ни к чему не причастен. Точно, я два раза приносил ему следующее, как по-прежнему было, он не взял, но этим ведь нас тоже не обморочишь. Между тем, слышу, требует от откупщика, чтобы становым не давать, а что прежде шло на исправника и двух становых, все бы это ему одному доставлять... Опять по делам будто бы не берет, а с раскольниками что делает? Знает, что генерал строго следит по этой части и всячески старается о преследовании раскола, так прибудет в какой-нибудь раскольничий дом в ночное время с обыском, перепугает всех, - одна старуха даже через этот испуг смерть получила, - оберет там все книги и образа запрещенные, да и говорит: вот, - говорит, - коли хотите, чтобы все оставил и не открывал, так деньги давайте, и напишу, что ничего не нашел. Те известно: бери, что угодно, только их святости не тронь... Так он деньги-то возьмет, а образа-то, да книги все-таки представит... А наш генерал да и Владимир Васильич, известно, как думают. Уж коли раскольников обижает, значить, дескать, человек бескорыстный; так на эдакое-то бескорыстие всякого станет. А по-нашему это низость, что взял с подначального человека и не сделал для него... Мы еще эдак не поступаем... Вот спросил бы меня Владимир Васильич, я бы ему порассказал про ихнего-то честного исправника... Анисим Федорыч. Не поверят: скажут выдумка... Пурпуров. Да оно точно выдумка, только выдумка-то хороша; он с этой выдумкой тысяч десять в год нажил... ихный-то честный исправник... Анисим Федорыч. Разумеется, мошенник! Пурпуров. То-то и есть, Анисим Федорыч! А нашему брату, бедняку, жить нельзя: ты какими-нибудь крупицами пользуешься, а тебя взяточником зовут... Нет, это все, Анисим Федорыч, от счастья; кому какое счастье. Вот хоть бы господин вице-губернатор за Зайчикова, за думского секретаря, за того вступился, хоть тот по глупости сам, говорят, признался ему, что благодарности принимал, а на меня прошлого года опрокинулся, стращал от должности удалить... Изволите знать, по делу о засечении дворовой девки помещиком Быстриковым... А я тогда, видит Бог, не из низости из какой, не из корысти, а просто потому, чтобы не погубить хорошего человека из-за эдаких пустяков, хотел дело потушить... Нет, это, право, кому какое счастье... На меня, как на бедного Макара, все шишки валятся... Анисим Федорыч. А я вам скажу, что вы в большом сомнении. Примите меры, а то можете должности лишиться... Пурпуров. Анисим Федорыч, по нашему давнему знакомству прошу вас, не оставьте... Вы знаете меня... Я человек не непризнательной какой... Изволили получить стерлядочек, что я послал к вам о запрошлой неделе?... Анисим Федорыч. Благодарю вас, получил, только половина дорогой уснула... Пурпуров. Я вам, Анисим Федорыч, привез штучку подрагоценнее, да еще и не одну, а две, белорыбишку провесную, да балычок осетровый... Такие штучки, признаюсь, - посмотреть, слюнки текут... Они здесь, кому прикажете отдать? Или самим посмотреть угодно?... Анисим Федорыч. Благодарю вас, там люди получат. Отдадите... Ведь, я думаю, даровщинка... Хе!... (С улыбкой.) У вас ведь там купцы на Урал торговать ездят, так на поклон по возвращении, чай, десяточек-другой привезли... Пурпуров. Эх, Анисим Федорыч, нет! Нет, видно, настали времена: не очень нынче и купцы-то распоясываются... Кровные свои денежки, Анисим Федорыч, посылал. Именно хотелось вас почтить этим гостинчиком, как по себе знаю, сколько приятен эдакой редкий и лакомый кусок... Анисим Федорыч (сухо). Благодарю вас... Хотя и могу, как объяснил уже вам, заменить журнал о сделании вам выговора другим - об истребовании от вас объяснения по жалобе женки Петровой и, незаметно, подам его к подписанию, но только опять вас предупреждаю: примите меры. Относительно вас в большом сомнении и генерал, и Владими