Писемский Алексей Феофилактович - Подкопы, Страница 2 - Книги

3;шительно некогда; онъ по горло заваленъ дѣлами!.. Наградъ никакихъ не даютъ; а дѣла прибавляютъ, такъ что я прошу его даже бросить лучше эту службу проклятую.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (махнувъ рукой).

Охъ, эта ужъ нынче служба; она всѣхъ, кажется, отъ всего отвлекаетъ!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Какъ же не отвлекаетъ!... но когда еще она вознаграждается, такъ это ничего; вотъ какъ нашему общему съ вами знакомому Алексѣю Николаичу Андашевскому - тому хорошо служить: въ тридцать какихъ нибудь съ небольшимъ лѣтъ какую должность получилъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А вы думаете - легко ему! Онъ тоже никуда теперь не ѣздитъ; у меня какихъ нибудь раза два былъ въ продолженiи всей моей болѣзни; пишетъ, что все дѣлами занятъ!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА (какъ бы въ удивленiи).

Неужели-же онъ у васъ всего толььо два раза былъ?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Всего!... Это меня больше и огорчаетъ; а вижу, что нельзя требовать, - занятъ!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Что-жъ такое заняъ!... Это ужъ, видно, не одни занятiя его останавливаютъ, а что нибудь и другое.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (съ нѣкоторымъ испугомъ и удивленiемъ).

Что же другое можетъ его останавливать?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Заважничалъ можетъ быть!... Возгордился, что на такой важный постъ вышелъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Но какъ же ему, душенька, противъ меня-то гордиться!... Вы знаете, я думаю, мои отношенiя съ нимъ!... Что жъ, я, не скрываясь, говорю, что пятнадцать лѣтъ жила съ нимъ какъ съ мужемъ.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Какъ же не знать!... Всѣ очень хорошо знаемъ, и тѣмъ больше тому удивляемся! Въ газетахъ даже пишутъ объ этомъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (окончательно испугавшись).

Въ газетахъ?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Да!... Сегодня Владимiръ Иванычъ, какъ я поѣхала къ вамъ, подалъ мнѣ газету и говоритъ: "Покажи этотъ нумеръ Марьѣ Сергѣевнѣ; врядъ-ли не про нее тутъ написано!" Я и захватила ее съ собою (подаетъ Марьѣ Сергѣевнѣ газету). Въ этомъ вотъ столбцѣ напечатано это!... (показываетъ ей на одно мѣсто въ газетѣ).

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (начинаетъ неумѣло и вслухъ читать).

"Мы сегодня лучъ нашего фонаря наведемъ во внутренность одного изъ петербургскихъ домовъ, въ небольшую, но мило убранную квартиру; въ ней сидитъ съ кроткими чертами лица женщина; противъ нея помѣщается уже знакомый нашему читателю г. Подстегинъ. Видно, что бѣдная женщина преисполнена любви и нѣжности къ нему, но г. Подстегинъ мраченъ и озабоченъ. Вдругъ раздается звонокъ. Г. Подстегинъ проворно встаетъ съ своего стула и выходитъ въ зало. Тамъ стоятъ какихъ-то двое неизвѣстныхъ господъ; они сначала почтительно кланяются г. Подстегину; а потомъ начинаютъ cъ нимъ шептаться. Въ результатѣ этого совѣщанiя было то, что когда г. Подстегинъ проводилъ своихъ гостей и снова возвратился къ своей собесѣдницѣ, то подалъ ей на триста тысячъ акцiи Калишинскаго акцiонернаго общества. "Ангелъ мой, говоритъ онъ ей: побереги эти деньги до завтра въ своей шифоньеркѣ!" (останавливаясь читать и качая головою). Да!... Это такъ!... Да! Правда!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА (стремительно).

Правда это, значитъ?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Совершенная правда!... Два дня потомъ лежали у меня эти деньги! вечеромъ онъ обыкновенно поздно отъ меня уѣзжалъ, побоялся ихъ взять съ собою; а на другой день ему что-то нельзя было заѣхать за ними; онъ и пишетъ мнѣ: "Мари, будь весь день дома, не выходи никуда и постереги мои триста тысячъ!" Такъ я и стерегла ихъ: цѣлый день все у шифоньерки сидѣла!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА (съ вспыхнувшимъ отъ радости лицомъ).

А у васъ цѣла эта записочка?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Цѣла! О, у меня каждая строчка его сохраняется!... Интересно, кто это пишетъ!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Тутъ дальше еще интереснѣе будетъ!... Позвольте мнѣ вамъ прочесть - вамъ, кажется, трудно читать.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Да, я не привыкла читать; по французски мнѣ еще легче, - прочтите, пожалуста!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА (беретъ газету и начинаетъ бойко и отчетливо читать).

"Казалось-бы, что одно это событiе могло связать на вѣки г. Подстегина съ его подругой; но ничуть не бывало: онъ кидаетъ ее, какъ только нужно ему это стало. Напрасно бѣдная женщина пишетъ ему, - онъ ей не отвѣчаетъ! Она посылаетъ къ нему свою горничную, - онъ обѣщается къ ней прiѣхать и не ѣдетъ!"

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (со слезами уже на глазахъ).

И это совершенно правда!... Но кто же, душа моя, могъ все это узнать и описать.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА (съ улыбкою).

Это пишетъ чортъ, который куда наведетъ лучъ волшебнаго фонаря своего, вездѣ все и видитъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Какъ чортъ - Господи помилуй!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Конечно, не чортъ, а человѣкъ; но у котораго вездѣ есть лазейки, шпiоны свои, черезъ которыхъ онъ все знаетъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ужъ дѣйствительно настоящiй чортъ - все описалъ.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Но вы послушайте еще дальше! (читаетъ). "Перемѣнимъ направленiе нашего луча: передъ нами богато-убранная гостиная. Г. Подстегинъ стоитъ уже на колѣняхъ передъ прелестнѣйшей собой дамой. Она вѣеромъ тихонько ударяетъ его по головѣ и говоритъ: "я никогда не выйду за васъ замужъ, пока вы такъ дурно будетъ произносить по французски!" "Божество мое, восклицаетъ Подстегинъ, я учусь у француза произносить слова. Какъ вы, напримѣръ, находите я произношу слово: étudient?... хорошо?" "Недурно, отвѣчаетъ дама и даетъ ему поцѣловать кончикъ своего мизинца".

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

И это правда!.. Онъ очень дурно произноситъ по французски.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Французъ, тоже говорятъ, какъ назначили его товарищемъ, каждый день ходитъ къ нему и учитъ его.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Но кто-же эта дама? Не я же это?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Конечно, не вы!.. И я не знаю, правда-ли это, но весь Петербургъ, говорятъ, понялъ такъ, что это Ольга Петровна Басаева.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (восклицаетъ).

Дочь графа?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Да!.. Онъ дѣйствительно бываетъ у ней каждый вечеръ; по слухамъ, даже женится на ней - вотъ и вѣрьте нынче мужчинамъ!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (съ полными уже слезъ глазами).

Славно, отлично со мной поступилъ!.. Но я не допущу этого; не позволю ему это сдѣлать!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Но какъ же вы не допустите? Чѣмъ? Какимъ способомъ?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А я приду въ ту церковь, гдѣ ихъ вѣнчать будутъ, да и лягу поперекъ двери.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Развѣ возможно это? Вы и не узнаете, гдѣ они обвѣнчаются.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Но не могу же, душа моя, я все это видѣть и переносить равнодушно.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Записочкой вотъ этой, гдѣ онъ пишетъ о трехстахъ тысячахъ, которыя онъ въ вашемъ домѣ получилъ съ Калишинскихъ акцiонеровъ, вы могли бы попугать его; но вы, конечно, никогда не рѣшитесь на это!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Отчего-же?.. Ничего?.. Если онъ самъ со мной такъ поступаетъ, то я рѣшусь на все!.. Я добра и кротка только до времени!.. Но чѣмъ же я именно напугаю его этимъ?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Тѣмъ, что вы записку эту можете напечатать.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Гдѣ же это я напечатаю ее?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Въ газетахъ!.. Въ какой хотите газетѣ можете напечатать.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Но, душенька, я рѣшительно не съумѣю это сдѣлать! Если я ему скажу это, онъ просто разсмѣется. "Гдѣ, скажетъ, тебѣ напечатать!" Онъ знаетъ, что я ни по какимъ бумагамъ ничего не умѣю сдѣлать... Вы научите ужъ меня, пожалуста.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Да я сама хорошенько не знаю какъ это дѣлается; но Владимiръ Иванычъ, если вы позволите, сегодня заѣдетъ къ вамъ и поучитъ васъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ахъ, пожалуста!.. Я несказанно буду рада ему; но только я напередъ позову къ себѣ Алексѣя Николаича и выспрошу у него все!.. Можетъ быть на него тутъ и клевещутъ?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Только вы, Бога ради, не проговоритесь какъ нибудь ему, что мы съ Вдадимiромъ Иванычемъ принимаемъ въ этомъ участiе!.. Вы можете вооружить его противъ насъ навѣки; а онъ все таки теперь начальникъ мужа!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Понимаю я это, милушка, будто этого я не понимаю! Скажу, что въ газетахъ прочла.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

И что газету не я вамъ привезла, а что вы ее купили.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Конечно!.. понимаю!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

А потомъ, если насчетъ женитьбы Алексѣй Николаичъ станетъ запираться, то вы потребуйте отъ него, чтобы онъ на васъ женился - это будетъ самымъ вѣрнымъ доказательствомъ, тѣмъ больше что онъ долженъ же когда нибудь это сдѣлать!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (обрадованная этимъ совѣтомъ).

Какъ же не долженъ?.. Непремѣнно долженъ!..

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

А теперь пока: adieu!.. Я поѣду сказать Владимiру Иванычу, чтобы онъ прiѣхалъ къ вамъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Да, да!.. Чтобъ прiѣхалъ!..

(Обѣ дамы цалуются и Вильгельмина Ѳедоровна уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ II.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (оставшись одна и беря себя за голову).

Такъ разстроилась этимъ извѣстiемъ, что, пожалуй, не въ состоянiи буду и сообразить, что написать Алексѣю Николаичу (садится къ письменному столу и, начиная писать, произниситъ то, что пишетъ). "Я прочла въ газетахъ, что вы женитесь на другой. Прiѣзжайте сейчасъ же ко мнѣ оправдаться въ томъ. Если вы не прiѣдете, то я напечатаю въ газетахъ всѣ ваши письма ко мнѣ, въ которыхъ вы клялись меня вѣчно любить и гдѣ просили меня хранить ваши триста тысячъ, которыя вы получили въ моемъ домѣ и это показываетъ до чего вы прежде были откровенны со мной"... (останавливаясь писать). Ну, вотъ и все, слава Богу - теперь только фамилiю подпишу... (макаетъ перо въ чернильницу и хочетъ продолжать писать; но дѣлаетъ огромное чернильное пятно на письмѣ и восклицаетъ испуганнымъ голосомъ). Вотъ тебѣ и разъ! (слизываетъ чернильное пятно и вмѣстѣ съ тѣмъ смарываетъ самое письмо и мараетъ себѣ носъ чернилами). Ну, все письмо испортила!. Господи, что я за несчастное существо въ мipѣ! Во всемъ то мнѣ въ жизни неудачи! Больше писать не въ состоянiи; отправлю какъ есть (кое-какъ складываетъ письмо и кричитъ). Даша!

ЯВЛЕНIЕ III.

Входитъ Даша.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (ей).

Отнеси поскорѣй это письмо Алексѣю Николаичу (отдаетъ Дашѣ письмо).

ДАША.

Слушаю-съ! (уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ IV.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (одна и начиная плакать).

Ужъ именно несчастное существо!.. Больше двухъ лѣтъ какъ Алексѣй Николаичъ заѣдетъ ко мнѣ на какiе нибудь полчаса, никогда не посидитъ, ничего не разскажетъ; а теперь и совсѣмъ бросить хочетъ!.. Что я буду дѣлать съ собой? Мнѣ скоро жить даже не на что будетъ; все прожила съ нимъ!.. Не къ роднымъ же мнѣ идти на хлѣба. Меня никто изъ нихъ и знать не хочетъ, а все изъ за него; долженъ онъ все это понять и хоть сколько нибудь оцѣнить! Вильгельмина Ѳедоровна совершенно справедливо говоритъ, что ему надобно жениться на мнѣ!.. (продолжаетъ плакать).

ЯВЛЕНIЕ V.

Входитъ Даша.

ДАША.

Алексѣй Николаичъ сейчасъ придутъ къ вамъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (утирая слезы).

Хорошо!

(Даша уходить).

ЯВЛЕНIЕ VI.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (повеселѣвъ нѣсколько).

Испугался, видно, немножко!.. Теперь я знаю какъ держать себя съ нимъ!.. Спасибо Вильгельминѣ Ѳедоровнѣ, что она научила меня насчетъ газетъ!.. Я теперь все буду печатать въ газетахъ, что онъ противъ меня ни сдѣлаетъ.

ЯВЛЕНIЕ VII.

Входитъ Андашевскiй, господинъ съ рыжею, типическою чиновничьей физiономiей; глаза его горятъ гнѣвомъ; но ротъ его улыбается и видно, что все его старанiе направлено на тo, чтобы сохранить спокойный вид и скрыть волнующую его эмоцiю.

АНДАШЕВСКIЙ (подавая Марьѣ Сергѣевнѣ руку и садясь вблизи ея).

Что это за странное письмо вы ко мнѣ написали?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Какъ же мнѣ не написать было тебѣ писѣма!.. Ты посмотри, что про тебя самого пишутъ въ газетахъ (подаетъ ему газету).

АНДАШЕВСКIЙ (беря газету и тихо откладывая ее въ сторону).

Знаю это я, читалъ; но почему-жъ вы думаете, что это про меня писано?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Потому что тутъ пишутъ, какъ къ тебѣ на квартиру ко мнѣ приходили акцiонеры, какъ ты получилъ съ нихъ триста тысячъ и далъ мнѣ ихъ убрать.

АНДАШЕВСКIЙ (насильственно смѣясь).

Но тоже самое могло случиться съ тысячью другихъ людей; а потому я никакъ не могу принять это прямо на свой счетъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А кто же, по твоему, эта дама, передъ которой ты стоишь на колѣняхъ.

АНДАШЕВСКIЙ.

Этого тоже я никакъ уже не знаю.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А я знаю!.. Это дочь графа, Ольга Петровна Басаева, на которой ты женишься.

АНДАШЕВСКIЙ (замѣтно сконфуженный).

Дѣлаетъ честь твоей прозорливости.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Пора ужъ быть прозорливой! Не все оставаться слѣпой.

АНДАШЕВСКIЙ (пристально взглядывая ей въ лицо).

Мнѣ интереснѣе всего знать, кто прислалъ тебѣ эту газету.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Никто, я сама ее купила!

АНДАШЕВСКIЙ.

Купить ты никакъ ее не могла, потому что какимъ же образомъ ты именно купила тотъ нумеръ, гдѣ, по твоему мнѣнiю, напечатано обо мнѣ, - стало быть все таки сказалъ же тебѣ кто нибудь объ этомъ!.. Кто тебѣ это сказалъ?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (опѣшенная этимъ вопросомъ).

Я не скажу тебѣ кто мнѣ сказалъ.

АНДАШЕВСКIЙ.

Все равно, я послѣ узнаю!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ни за что!.. Никогда ты этого не узнаешь!.. И, пожалуста, не отклоняйся въ сторону отъ разговора и отвѣчай мнѣ на мой вопросъ: женишься ты на Ольгѣ Петровнѣ или нѣтъ?

(Андашевскiй на это только усмѣхается;

но ничего не говоритъ).

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (не отставая отъ него).

Женишься или нѣтъ?

АНДАШЕВСКIЙ (довольно протяжно и потупляя въ землю свои глаза).

Нѣтъ, не женюсь.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А ты думаешь, что я такъ сейчасъ твоимъ словамъ и повѣрила!.. Ты мнѣ долженъ доказать это!

АНДАШЕВСКIЙ.

Но чѣмъ-же я могу тебѣ это доказать?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Тѣмъ что женись на мнѣ! Ты давно бы долженъ былъ сдѣлать это!

АНДАШЕВСКIЙ (захохотавъ уже

искреннимъ смѣхомъ).

Что за безумiе выдумала!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Отчего же безумiе?.. Тутъ ничего нѣтъ такого страннаго и смѣшнаго.

АНДАШЕВСКIЙ.

Да какъ же не смѣшно! сколько лѣтъ жили, и вдругъ ей пришло въ голову, чтобы я женился на ней.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Мужъ мой только прошлаго года померъ; раньше и нельзя было; а теперь я непремѣнно требую, чтобы ты женился на мнѣ.

АНДАШЕВСКIЙ.

Нѣтъ, я не могу на тебѣ жениться!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Почему же не можешь?

АНДАШЕВСКIЙ.

Потому что ни моя служба, ни мое положенiе въ свѣтѣ, ничто мнѣ не позволяетъ того.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (очень окорбленная послѣдними словами).

А, такъ это значитъ я унижу васъ; но только вы ошибаетесь, кажется, въ этомъ случаѣ!.. Ты хоть и чиновенъ; но отецъ твой все-таки былъ пьяный приказный, а мой отецъ генералъ-лейтенантъ! братья мои тоже генералъ-маiоры! Ты вонъ по французски до сихъ поръ дурно произносишь и на старости лѣтъ долженъ учиться у француза; а я по французски лучше говорю, чѣмъ по русски, и потому воспитанiемъ моимъ тоже не унижу тебя!

АНДАШЕВСКIЙ (въ свою очередь тоже вспыхнувшiй

отъ послѣднихъ словъ Марьи Сергѣевны).

Тутъ не объ униженiи говорятъ, а то, что, женясь на тебѣ, я при моемъ высокомъ постѣ не буду имѣть жить на что!.. Я слишкомъ бѣденъ, чтобы вести жизнь женатаго человѣка.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (крайне удивленная этими словами).

Какъ ты бѣденъ?.. Ты жалованье огромное получаешь и кромѣ того у меня въ домѣ получилъ триста тысячъ капиталу - бѣдный какой!..

АНДАШЕВСКIЙ (еще болѣе покраснѣвъ).

Послушай, ты наконецъ выведешь меня изъ терпѣнiя этими тремя стами тысячъ! Ты говоришь объ нихъ на каждомъ шагу и сдѣлалъ то, что объ этомъ всѣ газеты теперь трубятъ!.. Понимаешь ли ты, какое зло мнѣ можешь принести этимъ; а между тѣмъ это были казенныя деньги, которыя я случайно получилъ у тебя на квартирѣ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ахъ, Боже мой, скажите, пожалуйста, какую дуру нашелъ, въ чемъ завѣрить хочетъ! Зачѣмъ же ты въ запискѣ своей, которую прислалъ мнѣ объ этихъ деньгахъ, прямо просилъ меня, чтобы я поберегла твои деньги?.. Казенныя деньги ты не сталъ бы называть твоими.

АНДАШЕВСКIЙ.

Въ запискѣ къ тебѣ я и казенныя деньги могъ назвать своими!.. Это не оффицiальная бумага!.. Но гдѣ-жъ у тебя эта записка?.. развѣ цѣла еще она?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Цѣла и спрятана!

АНДАШЕВСКIЙ.

Отдай мнѣ ее сейчасъ-же!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Нѣтъ, не отдамъ.

АНДАШЕВСКIЙ (удивленный и взбешенный).

Какъ же не отдашь?.. Ты не имѣешь права не отдать мнѣ ее, потому что она у тебя можетъ быть украдена; ты можешь умереть одночасно, и ее опишутъ вмѣстѣ съ другими вещами, а я со всѣхъ сторонъ окруженъ врагами и шпiонами, которые изо всего готовы сдѣлать на меня обвиненiе.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Зачѣмъ-же мнѣ умирать? Ты вѣроятно желаешь этого, а я нѣтъ!.. Украсть у меня этой записки тоже никто не украдетъ: я ее далеко бepeгy!

АНДАШЕВСКIЙ (показывая на шифоньерку).

Въ этой шифоньеркѣ, конечно?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Нѣтъ, подальше!

АНДАШЕВСКIЙ.

Никакъ ужъ не подальше!.. Гдѣ у васъ ключи отъ нея?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ключи потеряны! (при этомъ она поспѣшно закрываетъ руками одну изъ подушекъ своихъ).

АНДАШЕВСКIЙ.

Вотъ они, видно, гдѣ! (засовываетъ руку подъ ту же подушку).

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (кричитъ).

Не дамъ я вамъ ключи!

АНДАШЕВСКIЙ (весь красный).

Нѣтъ, дадите!.. (вытаскиваетъ изъ подъ подушки руку Марьи Сергѣевны, въ которой она держитъ ключи, и начинаетъ отнимать ихъ у нея).

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (кричитъ на всю квартиру).

Не дамъ, - пустите!

АНДАШЕВСКIЙ (тихимъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ бѣшеннымъ голосомъ).

Если ты мнѣ сейчасъ-же не отдашь ключей и не возвратишь записки, я убью тебя, - слышишь!

(Въ это время раздается довольно сильный звонокъ, Андашевскiй тотчасъ-же оставляетъ руку Марьи Сергѣевны, которая, въ свою очередь, убѣгаетъ въ соседнюю комнату и кричитъ оттуда):

Я не отдамъ вамъ вашей записки!.. Я напечатаю ее!

ЯВЛЕНIЕ VIII.

АНДАШЕВСКIЙ (одинъ и замѣтно сконфуженнымъ тономъ).

Какую величайшую неосторожность сдѣлалъ тогда, что посвятилъ эту дуру въ мою тайну!.. Въ голову совершенно не пришло, что я долженъ съ ней непремѣнно буду поссориться; а между тѣмъ у себя на казенной квартирѣ не ловко было принять этихъ господъ!.. Ее непремѣнно кто нибудь тутъ учитъ и поддуваетъ, а то она по своей безтолковости и безпамятливости давно бы все забыла... (Подумавъ немного). Дѣлать нечего, надобно ѣхать къ Ольгѣ Петровнѣ, признаться ей во всемъ и посовѣтоваться съ нею.

(Входитъ Даша).

АНДАШЕВСКIЙ (ей).

Кто это звонилъ?

ДАША.

Владимiръ Иванычъ Вуландъ.

АНДАШЕВСКIЙ.

А, понимаю теперь откуда все это идетъ!.. Проводи меня чернымъ ходомъ.

ДАША.

Пожалуйте-съ! (уводитъ Андашевскаго).

ЯВЛЕНIЕ IX.

Изъ дверей въ зало входитъ Владимiръ Иванычъ Вуландъ.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Господинъ Андашевскiй, кажется, изволилъ здѣсь быть!.. Посмотримъ, посмотримъ какая это записочка его!.. (потираетъ съ удовольствiемъ руки).

ЯВЛЕНIЕ Х.

Входитъ Марья Сергѣевна, сильно разстроенная.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Здравствуйте, Владимiръ Иванычъ!

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Что это вы больны изволите быть и какъ будто-бы чѣмъ-то разстроены?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

И больна, и разстроена!.. У меня былъ сейчасъ Алексѣй Николаичъ.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ (склоняя голову).

Былъ, значитъ; прiѣзжалъ!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Прiѣзжалъ, и то себѣ позволилъ, что я понять не могу: я спросила его, что правда-ли, что онъ женится на Ольгѣ Петровнѣ Басаевой. Онъ запирается. Тогда я, какъ Вильгельмина Ѳедоровна мнѣ совѣтовала, сказала ему, чтобы онъ на мнѣ женился... Боже мой, взбѣсился, вышелъ изъ себя и сталъ мнѣ доказывать, что онъ не можетъ на мнѣ жениться, потому что бѣденъ и что даже тѣ триста тысячъ, которыя онъ получилъ при мнѣ, не его, будто-бы, деньги, а казенныя.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ (восклицаетъ въ удивленiи).

Какъ казенныя?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (насмѣшливо).

Казенныя ужъ стали.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Казенныя, такъ въ казну и должны были бы поступить. Какъ же онѣ у него могли очутиться.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ну, вотъ, подите!.. Я говорю ему: "Ты самъ въ запискѣ своей ко мнѣ называлъ ихъ своими деньгами."

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Слышалъ я отъ жены объ этой запискѣ, и собственно за тѣмъ прiѣхалъ, чтобы взглянуть на эту записку... Позвольте мнѣ ее видѣть!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Сейчасъ, сiю секунду! (подходитъ къ шифоньеркѣ, отпираетъ ее и, вынувъ оттуда цѣлый пукъ писемъ и записочекъ, подаетъ его Владимiру Иванычу). Она тутъ должна быть гдѣ нибудь!

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ (перебирая письма и просматривая ихъ).

Вижу-съ!.. Найду! (останавливается на одной запискѣ). Вотъ она - и записка очень важная.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Должно быть очень важная; потому что какъ только я напомнила ему объ ней, онъ сейчасъ же сталъ требовать ее себѣ; но я не дура: прямо сказала, что не дамъ ему этой записки... Тогда онъ, вообразите, силой рѣшился взять ее.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ (опять въ удивленiи).

Силой.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Да, бросился къ ключамъ отъ шифоньерки, такъ что я едва успѣла ихъ взять въ руку, тогда онъ схватилъ мою руку и началъ ломать ее.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ (качая головою).

Скажите, пожалуста!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Всю руку мнѣ изломалъ!.. Я не знаю какъ у меня достало силы не выпустить ключей!.. Ломаетъ мнѣ руку, а самъ мнѣ шепчетъ: "я тебя убью, убью, если ты не отдашь мнѣ записки!.." И я теперь въ самомъ дѣлѣ боюсь, что онъ убьетъ меня.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

О, полноте, Господь съ вами!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Нѣтъ, вы его не знаете! Онъ злецъ ужасный: я всѣ ночи теперь не буду спать и ожидать, что онъ ворвется ко мнѣ въ квартиру и убьетъ меня!

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Если вы его ужъ такъ боитесь, такъ уѣзжайте куда нибудь на время изъ Петербурга, а записочку эту передайте мнѣ съ письмомъ отъ себя, въ которомъ опишите все, что мнѣ теперь говорили, и просите меня, чтобы я эту записку и самое письмо представилъ графу, какъ единственному въ этомъ случаѣ защитнику вашему.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Что-жъ графъ сдѣлаетъ ему за это?

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

О, графъ многое можетъ сдѣлать ему: вопервыхъ, видя изъ вашего письма, какъ безчестно этотъ человѣкъ поступилъ уже въ отношенiи одной женщины, онъ, конечно, не пожелаетъ выдать за него дочь, да и сама Ольга Петровна вѣроятно не рѣшится на это.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (понявъ).

Это такъ!.. Да!..

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

А по случаю трехсотъ тысячъ и записки, которую Алексѣй Николаичъ писалъ къ вамъ объ нихъ, графъ, полагаю, посовѣтуетъ ему жениться на васъ, такъ какъ вы владѣете весьма серьезною его тайною.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ахъ, я очень бы этого желала, потому что я до сихъ поръ ужасно еще люблю его, да и привыкла къ нему - сами посудите!

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Вѣроятно такъ это и будетъ, и мы мѣсяца черезъ три назовемъ васъ "madame Андашевскою".

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Благодарю васъ за ваше доброе желанiе.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Записочку эту вы позволите, значитъ, мнѣ взять съ собою! (кладетъ записку себѣ въ карманъ). А письмецо отъ себя, какъ я вамъ говорилъ, вы потомъ пришлете!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Непремѣнно пришлю! Только я хоть и больна теперь, но завтра же уѣду изъ Петербурга - я ужасно боюсь здѣсь оставаться!

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Это какъ вамъ угодно!.. Конечно, если ѣхать, такъ чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше! Главное, не забудьте письмецо-то ко мнѣ написать и прислать!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Никакъ не забуду!

(Владимiръ Иванычъ цалуетъ у нея руку,

а она его въ лобъ, и затѣмъ Вуландъ уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ XI.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (оставшись одна и видимо повѣрившая всѣмъ словамъ Вуланда).

Какъ только я сдѣлаюсь женою Алексѣя Николаича, такъ непремѣнно стану покровительствовать Вуланду!.. Онъ и жена его такое участiе показали мнѣ въ теперешнемъ моемъ непрiятномъ положенiи, что, ей Богу, рѣдко встрѣтишь подобное отъ самыхъ близкихъ родныхъ!

(Занавѣсъ опускается).

Конецъ втораго дѣйствiя.

"Гражданин", No 9, 1873

Оригинал здесь - http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1873/26febN9.htm

ДѢЙСТВIЕ ТРЕТЬЕ.

Огромная и красивая дача, большая тераса которой, увитая плющемъ и задрапированная полотномъ, выходитъ въ садъ, простирающiйся до самаго взморья. На горизонтѣ виднѣется заходящее солнце.

ЯВЛЕНIЕ I.

На одномъ концѣ терасы сидитъ графъ Зыровъ, сѣдой уже старикъ, съ энергическимъ и выразительнымъ лицомъ, съ гордой осанкой и съ нѣсколько презрительной усмѣшкой; привычка повелѣвать какъ бы невольно высказывалась въ каждомъ его движенiи. Одѣтъ онъ былъ довольно моложаво, въ коротенькомъ пиджакѣ и съ однимъ только болтающимся солдатскимъ Георгiемъ въ петличкѣ. На другомъ концѣ терасы помѣщалась дочь графа, Ольга Петровна Басаева, молодая вдова, съ нѣсколько cуxoй, черствой красотою; но, какъ видно, очень умная и смѣлая. Костюмъ ея отличался безукоризненнымъ вкусомъ и былъ самой послѣдней моды.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (замѣтно горячась).

Этотъ князь Янтарный, папа, или, какъ ты очень мѣтко его называешь, азiатскiй князь, на вечерѣ у madame Бобриной, на всю гостиную á pleine voix кричалъ: "Какъ это возможно: графъ Зыровъ на такое мѣсто, которое всегда занимали люди нашего круга, посадилъ никому неизвѣстнаго чиновничка своего!" Я вышла наконецъ изъ себя и сказала: "Князь, пощадите!.. Вы забываете, что я дочь графа!" "Ахъ, pardon, madame, говоритъ, но я графа такъ люблю, такъ уважаю, что не могу не быть удивленнымъ послѣднимъ выборомъ его, который никакъ не могу ни понять, ни оправдать чѣмъ-либо...

ГРАФЪ (презрительно усмѣхаясь)

Какъ же ему и понять мой выборъ, когда онъ самъ просился на это мѣсто.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Я это предчувствовала и даже кольнула его этимъ: "нельзя, говорю, князь, требовать, чтобы всѣ назначенiя дѣлались по нашему вкусу. Мало-ли чего человѣкъ желаетъ, но не всегда того достигаетъ!" Его немножко передернуло. "Англiйская, говоритъ, аристократiя никогда не позволяетъ себѣ открывать такой легкiй доступъ новымъ людямъ въ свою среду!" "Позвольте, говорю, а Робертъ Пиль и Д'Израели?" "Робертъ Пиль и Д'Израели и г. Андашевскiй двѣ вещи разныя: то люди генiальные!"

ГРАФЪ (съ прежней презрительной усмѣшкой).

А можетъ быть, и Андашевскiй человѣкъ генiальный! Почемъ они знаютъ его? Они его совершенно не вѣдаютъ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Они нисколько и не заботятся узнать его; а говорятъ только, что это человѣкъ не ихъ общества, и этого для нихъ довольно.

ГРАФЪ (вспыливъ наконецъ).

Что-жъ мнѣ за дѣло до ихъ общества!.. Я его и знать не хочу - всякiй дѣлаетъ какъ ему самому лучше: у меня собственно два достойныхъ кандидата было на это мѣсто: Вуландъ и Андашевскiй - первый безспорно очень умный, опытный, но грубый, упрямый и по временамъ пьяный нѣмецъ; а другой хоть и молодой еще почти человѣкъ; но уже знающiй, работающiй, съ прекраснымъ сердцемъ и наконецъ мнѣ лично преданный.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (съ нѣкоторой краской въ лицѣ).

Тебѣ онъ, папа, преданъ и любитъ тебя больше чѣмъ сынъ родной.

ГРАФЪ.

Это я знаю и многiя доказательства имѣю на то! Неужели же при всѣхъ этихъ условiяхъ не предпочесть мнѣ было его всѣмъ?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Объ этомъ, папа, и рѣчи не можетъ быть!.. Иначе это было-бы величайшей несправедливостью съ твоей стороны, что я и сказала князю Янтарному: "если, говорю, графъ въ выборѣ себѣ хорошаго помощника проманкировалъ своими дружественными отношенiями, то это только дѣлаетъ честь его безпристрастiю!" "Да-съ, говоритъ, но если всѣ мы будемъ такимъ образомъ поступать, то явно покажемъ, что въ нашемъ кpyгy нѣтъ людей способныхъ къ чѣму либо болѣе серьозному."

ГРАФЪ.

И дѣйствительно нѣтъ!.. хоть-бы взять съ той-же молодежи: развѣ можно ее сравнить съ прежней молодежью?.. Между нами всегда было, кромѣ ужъ желанiя трудиться, работать, нѣкотораго рода рыцарство и благородство въ характерахъ; а теперь вотъ они въ театрѣ накричатъ и набуянятъ и вмѣсто того, чтобы за это бросить, заплатить тысячи двѣ, три, они лучше хотятъ идти къ мировому судьѣ подъ судъ - это грошевики какiе-то и алтынники!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Все это, можетъ быть, справедливо; но тутъ досадно, папа, то, что, какъ видно, всѣ, старые и молодые, раздѣляютъ мнѣнiе князя Янтарнаго, потому что я очень хорошо знаю Янтарнаго: онъ слишкомъ большой трусъ, чтобы позволить себѣ въ такомъ многолюдномъ обществѣ такъ рѣзко выражать свое мнѣнiе, если-бы онъ ожидалъ себѣ встрѣтить возраженiе, напротивъ: одни поддерживали его небольшими фразами, другiе ободряли взглядами; наконецъ, которые и молчали, то можно навѣрное поручиться, что они думали тоже самое.

ГРАФЪ.

И пусть себѣ думаютъ что хотятъ! Я на болтовню этихъ господъ никогда не обращалъ никакого вниманiя и обращать не буду.

ОЛЬГА ПETPOBHA.

Ты этого не говори, папа!.. Крикъ этихъ господъ для тебя и Андашевскаго гораздо опаснѣе, чѣмъ что нибудь другое, а тѣмъ больше, что къ этому присоединилась опять какая-то статья въ газетахъ.

ГРАФЪ (нахмуривая брови).

Опять статья?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Опять!.. Очень рѣзкая, говорятъ, и прозрачная. Ты бы, папа, какiя нибудь мѣры принялъ противъ этого.

ГРАФЪ (пожимая плечами).

Какiя же я могу принять мѣры?.. (насмѣшливо). Нынче у насъ свобода слова и печати!.. (встаетъ и начинаетъ ходить по терасѣ). Нечего сказать, - славное время переживаемъ: всѣмъ негодяямъ даны всевозможныя льготы и права, а всѣ порядочные люди связаны по рукамъ и по ногамъ!.. (Прищуривается и смотритъ въ одну изъ боковыхъ аллей сада). Что это за человѣкъ ходитъ у насъ по парку?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Это должно быть Мямлинъ!.. Я ему говорила чтобы онъ прiѣхалъ къ тебѣ! Вообрази на этомъ вечерѣ у madame Бобриной онъ одинъ заступался за тебя и очень умно, по моему, доказывалъ, что нынче всѣ службы сдѣлались такъ трудны, такъ требуютъ отъ служащихъ многаго, что мѣста можно давать только людямъ совершенно къ тому приготовленнымъ.

ГРАФЪ (съ презрительной усмѣшкой).

Это вѣроятно онъ себя считаетъ совершенно приготовленнымъ на освободившееся мѣсто Андашевскаго!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (стремительно).

И ты, папа, опредѣли его - непремѣнно!

ГРАФЪ (съ удивленiемъ взглядывая на дочь).

Что ты такое говоришь?.. Шутишь, что-ли?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Нѣтъ, не шучу, и я тебѣ сейчасъ объясню, почему я такъ говорю: ты вспомни, что Мямлинъ родной племянникъ князя Михайла Семеныча и когда ты опредѣлишь его къ себѣ, то самому князю и всему его антуражу будетъ это очень прiятно и дастъ тебѣ отличный противувѣсъ противъ всѣхъ сплетенъ и толковъ у madame Бобриной, которыми, опять я тебѣ повторяю, вовсе не слѣдуетъ пренебрегать.

(Графъ грустно усмѣхается).

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.