Островский Александр Николаевич - Светит, да не греет

го он не говорил вам?

  Дерюгин. Ни-ни, сикрет! А только наказывал доложить вашей милости, что завтра сам явится и будет у него объяснение с вами наедине.

  Ренева. Нет, он свихнулся! Как же? Жду, жду, наконец пишу, спрашиваю коротко: покупает он или нет? И вдруг ответ: неведомое чувство, смятение и думы! И в заключение - еще какое-то объяснение наедине!

  Дерюгин. Да вот завтра узнаем, барышня; надо до завтра уж подождать.

  Ренева. Только до завтра, - больше я не жду! Так ему и передайте.

  Дерюгин. Слушаю-с.

  Ренева. Ну, уж благодарю, отыскал покупщика, Денис Иваныч!

  Дерюгин. Ах, барышня, я и сам не рад, что связался: замучил он меня своей канителью!

  Ренева. И я уверена, что с ним пива не сваришь, как говорится! Я еще раз предлагаю вам: покупайте вы именье!

  Дерюгин. Барышня, денег нет у нас.

  Ренева. Есть у вас деньги, Денис Иваныч! Хотите, я сделаю вам рассрочку? Не упускайте!

  Дерюгин. Гм!.. Коли ежели скидочку изволите...

  Ренева. Ну! Торговаться!.. Ступайте и подумайте; а завтра чтоб и у вас был готов ответ на случай, да и деньги.

  Дерюгин. Вашей милости мы рабы верные, должны покоряться! Подумать можно. А пока, барышня, просим прощения!

  Ренева. Прощайте! Так помните, завтра!

  Дерюгин. Будем помнить-с!

  

  

  

  Уходит. Входит Рабачев.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

  

  

  

   Ренева и Рабачев.

  Ренева. Так вы и не скажете мне?

  Рабачев (задумчиво). Чего? Что вам угодно?

  Ренева. Мне все сдается, вы не одни были, когда я пришла, что у вас был кто-то и я спугнула. Может быть, и теперь здесь...

  Рабачев. Ну, был, был... и теперь здесь.

  Ренева. Женщина, конечно?

  Рабачев. Да.

  Ренева. Любимая?

  Рабачев. Любимая.

  Ренева. И очень любите?

  Рабачев. Очень.

  Ренева. Так вот как вы! Наконец-то я узнала!.. Да нет, неправда, вы шутите; такой тон...

  Рабачев. Как хотите, так и думайте!

  Ренева. Я хочу думать, что е_е нет... такой женщины. Ну, пусть она есть; пусть даже в эту минуту она видит и слышит нас, но по крайней мере в этот вечер она не должна существовать. Сегодня вы мой! Слышите?

  Рабачев. А если невозможно?

  Ренева. Ни слова!.. Ужли же это такая страшная жертва? Нет, этот вечер мы вместе, вдвоем, и никто нас не разлучит. Мы пустимся сейчас на лодке туда... куда-нибудь подальше! Прокатимся в последний раз!.. В последний раз вы с этой странной женщиной!.. Уеду, тогда успеете любить и наслаждаться, не уйдет ваше сонное счастье! Собирайтесь! Я бегу к лодке и там жду!

  

  

  Уходит. Оля показывается на крыльце.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

  

  

  

   Рабачев и Оля.

  Оля (с крыльца). Звала?

  Рабачев. Звала.

  Оля. Ты не пошел?

  Рабачев. Нет, иду.

  Оля. Как? Куда?

  Рабачев. Кататься на лодке.

  Оля. Да ведь как же... ты сказал мне...

  Рабачев. Ничего это не значит. В последний раз потешу ее, и кончено!

  Оля. Боря, голубчик! Ради бога, не ходи, умоляю тебя! Пожалей ты меня!

  Рабачев. Так, значит, ты мне не веришь! Не веришь теперь, и после, и дальше так будет - что ж это выйдет у нас за жизнь? Без конца мученье!

  Оля. Нет, клянусь тебе, я верю, верю! Но страшно мне что-то, страшно!.. Вот боюсь до смерти!..

  Рабачев. Не ребячься, Оля, прошу тебя, не огорчай меня!

  Оля. Я верю тебе, я понимаю, что ничего... Да вот сердце-то, сердце-то мое... Что ж ты с ним сделаешь?

  Рабачев. Да что такое, не съест же ведь она меня в самом деле! Покатаюсь, да такой же приеду. А ты вот сбегай домой да, как все уснут у вас, прихода ко мне.

  Оля. Пряду, приду, милый! Как же не притти, разве утерпит сердце! Все будет думаться, где ты, да что ты!

  

  За сценой голос Реневой: "Борис Борисыч, я жду!"

  Рабачев. Ну, прощай! Приходи же! (Убегает.)

  Оля (с крыльца, вслед Рабачеву). Убежал! Воротить бы надо на минутку. (Кричит негромко.) Боря, Боря!.. Нет, не воротишь! Да нет, что же я! Ведь он знает, знает, что мне расстаться с ним все равно, что с жизнью. (Приподнимается на крыльце и кричит громко.) Боря, Боря! Так ты и знай! Что с тобой расстаться, что с жизнью - мне все равно!

  

  

  

   ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

  

  

  

  

  ЛИЦА:

  Ренева.

  Залешин.

  Рабачев.

  Оля.

  Дерюгин.

  Худобаев.

  В глубине высокий берег реки, на котором разбросано несколько бревен;

  

   по обе стороны лес. Светлая лунная ночь.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

  

  

  

  Дерюгин, потом Худобаев.

  Дерюгин (выходит слева; один). Ишь закатывают песни на той стороне; должно, робята в ночном! (Подходит к берегу.) На реке тихо, и плоты мои целы. (Садится на бревно в размышлении.) Что-то будет у нас завтра? Да пожалуй, что так выдет: от барина ничего настоящего не дождешься, а развязывай-ка кису, Денис Иваныч, да выкладывай! А хоть и в рассрочку - много денег, ох, много! Стоитто оно стоит... вдвое стоит - что говорить, клад сам в руки дается, да деньги-то отдавать, ох!.. Нож это мне вострый! Не ндравится!.. Забарствует тогда Денис Иваныч, узнают его!.. Ну, и скручу ж я вас, други милые, миряне православные. Полно вам, ребятушки, баловаться; подвяжу я вам хвосты, это не то, -что у господ вы!.. (Зевает.) Ох, хо, хо, господи, помилуй нас грешных! (Встает и смотрит, направо.) Живой человек объявляется... Кто ж бы это такой?

   Идет навстречу, показывается Худобаев, в теплом пальто,

  

  с меховым воротником, с головой, обвязанной шарфом. Барин!.. Да это вы?.. Не почиваете еще?

  Худобаев. Не мог заснуть - бессонница! Но вообще я чувствую себя теперь довольно хорошо и бодро. Вышел освежиться! Доктора говорят, что деревенский воздух располагает ко сну.

  Дерюгин. Это действительно, потому воздух легкий.

  Худобаев. Ночь прекрасная; немного сыро, в левой ноге ощущаю ревматизм.

  Дерюгин. Ничего, сударь, оделись вы тепло, впору ходить зимой так! А далеконько-таки вы изволите гулять! Версты, чай, две будет от дому.

  Худобаев. Не заметил; задумался. (Садится на бревно.)

  Дерюгин. Это так-с; за этой думой можно уйти далеко. У нас так-то мужичок есть, Панкратом зовут, случилось с ним летось, лошадь у него увели; вот и пошел он искать, да дорогой и задумайся, идет да и думает. Шел, шел так, да в чужую губернию и зашел. Ну, обыкновенно, за бродяжничество в остроге посидел там, сколько ему следует, да уж на третий месяц так-то по этапу и вернулся. И теперь смеются ему: "А что, Панкрат, лошадь нашел?" - Как шибко ругается за это, страсть!

  Худобаев (про себя). Н-да, многое еще надо сообразить.

  Дерюгин. Да что тут, сударь, соображать! Дело все на глазах. Надо решение какое-нибудь от вас.

  Худобаев. И решимость есть, но меня несколько форма затрудняет: в какой форме?

  Дерюгин. А ежели без формы, безо всякой пока сделать, ее на после отложить?

  Худобаев. Нет, вы не знаете, о чем я думаю.

  Дерюгин. Конечно, сударь, мы люди темные, вы нас простите! Мы брякаем так, от своего необразования. Я полагаю так, что это вы насчет то есть купчей крепости?

  Худобаев. Ах, нет, совсем не то!

  Дерюгин. А завтра надо нам, сударь, являться; уж то ли, другое надо барышне сказать.

  Худобаев. Завтра... да... непременно завтра.

  Дерюгин. А мне тоже что-то не послалось: лег это на сене... пес его знает, точно кусает что-то; встал и пошел; да вот, кстати, лес тут свой на реке посмотреть, цел ли. Купил у плотовщиков, а убрать не успел. Ну, и берет опаска. Народ у нас - выжига, свой же сосед не постыдится убрать, что плохо лежит. Спуститься, привязать хорошенько. (Скрывается.) Я тотчас-с, а там хоть и провожу вас.

  Худобаев. Мне кажется... да... нет сомнения, ведь сама же намекнула: "Может быть, ваше счастье близко, здесь!" Какая милая женщина! Она теперь в сладком сне, с улыбкой на устах! Какая картина! (Напевает.)

  

  

   На заре ты ее не буди,

  

  

   На заре она сладко так спит!

  Дерюгин (показываясь). Прикрутил крепко! Вот как, барин песенки распевает! Слава богу, поправились!

  Худобаев. Ночь очень хороша, невольно что-то чувствуешь!.. И притом... да... мне несравненно лучше, я очень бодр!

  Дерюгин. Всякое дыхание радуется, к примеру! Такая погода стоит! И уборка у нас важная, что бог даст дальше! А как рыба плещется, нет, нет, да и ударит, ровно поленом! Что ее здесь, этой рыбищи! Вот кабы невод хороший, пудов пятьдесят зацепить можно.

  Худобаев. Но все-таки я чувствую, что сыро; надо домой. (Идет.)

  Дерюгин (следуя за ним). Да, уж поберегайтесь, сударь, а то опять бы не расклеиться!

  Уходят. Слышен плеск весел, но лодки за берегом не видно. Удары весел

  

  замолкают. Входит на берег Ренева, за ней Рабачев.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

  

  

  

   Ренева, Рабачев.

  Ренева. Фу!.. Хорошо!.. Хорошо ведь?

  Рабачев. Хорошо!

  Ренева. Вот теперь сядем здесь, поговорим, отдохнем. (Садится на бревно.) Вы не думайте, мы еще покатаемся! Вы не устали грести?

  Рабачев. Нисколько не устал.

  Ренева (оглядываясь). Где это мы? Я этого места что-то не помню. Мы не отсюда поплыли?

  Рабачев. Нет. (Встает и указывает налево.) Вон ваша деревня; а поплыли мы вон - ниже, от моей усадьбы.

  Ренева (встает, одной рукой опирается на плечо Рабачева, а другой показывает вдоль по реке). А вон это? Где это огонек светится?

  Рабачев. Это у купца Горбина во флигеле, тут ваш покупщик Худобаев обитает на даче.

  Ренева. Вот он где! Ха, ха, ха! Не спит! Что-то он делает? Верно, банки ставит. Чем-то он меня завтра утешит?.. А вот еще близко огонек. Вдруг мигнул и погас. Заметили?

  Рабачев. Заметил.

  Ренева. У кого это?

  Рабачев. У Василькова в доме.

  Ренева. Ах, так вот где Васильков живет! Миленькая эта Оля у него. Забежала ко мне раз, да и пропала. Теперь я осмотрелась и узнаю местность. (Указывая налево.) Там дальше, за рощей, кажется, Тиновка Залешина?

  Рабачев. Да, там.

  Ренева. Залешин!.. (Задумывается.) Когда-то и с ним проводили мы ночи в горячих беседах!.. Почивает он теперь после сытного ужина на душном пуховике! А бог весть, может быть, и хандрит!.. А ночь-то, ноченька! Да, хороша она; а всё не то, что там, далеко, под другими небесами!

  Рабачев. Хорошо и здесь; особенно тому, кто не видал другого.

  Ренева. Да; но здесь, когда хорошо, то все куда-то манит тебя - улетел бы; а там бывают такие минуты, что никуда уж не хочется. Впрочем, мне сегодня, вот сейчас, и здесь хорошо; так хорошо мне, как давно не было: и грустно, и сладко! И никуда не манит... Одного бы мне теперь...

  Рабачев. Чего же?

  Ренева. Чего? (Смотрит на Рабачева, решительно.) Чтоб вы любили меня!

  Рабачев (с испугом). Зачем вам? Что вы хотите от меня? Ведь вы забавляетесь и больше ничего!

  Ренева. Нет, в эту минуту я вас страстно люблю!

  Рабачев. Что вы говорите! Это фантазия, минутное увлечение.

  Ренева. Пускай минутное, но оно горячее, искреннее...

  Рабачев. Завтра уедете, и все исчезнет!

  Ренева. Завтра уеду, а сегодня хочу жить! Что хорошо, то всегда коротко!.. Ох!.. (Встает.) Поедем еще... вон туда! Что это там?

  Рабачев. Остров.

  Ренева. А что там сверкает?

  Рабачев. Вода между ракитником; там всё заливы. А вон дальше белеет - это песок; это он от луны кажется белым.

  Ренева (восторженно). Вода, ракитник, белый песок! Там русалки, - пусть они нас вместе защекочут. Я сама хочу быть русалкой! Едем!

  Рабачев. Нет, я домой. Пустите меня, пора!

  Ренева. Она ждет?

  Рабачев. Ну да, ждет!

  Ренева. Нет же, нет, не будет этого, не пущу. Я задушу вас! Видите, я плачу! (Рыдает.) Борис Борисыч, что со мной?.. (Убегает.)

  Рабачев (хватаясь за грудь). Ах!.. А со мной-то что!.. (Следует за ней.)

  

  

  Залешин выходит слева, сильно выпивши.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

  

  

  

  Залешин, потом Оля.

  Залешин. А что?.. Не пошел? "Не буду у нее больше, не пойду!" Дудки, брат! Либо ты меня, либо сам себя обманывал!..

   Справа выходит Оля, закутанная в платок, робко озираясь. Кто идет?

  Оля. Ах!.. Кто это?

  Залешин. Я!.. Уж простите... Ну что ж, каков есть!.. А это вы, барышня! И знаю куда, и знаю к кому! Я все знаю!.. А вы не бойтесь меня, ничего, не скрывайтесь... И скажу вам, - не ходите, подождите, его нет; я сейчас был; он гуляет и, пожалуй, долго прогуляет!.. Гуляли и мы!

  Оля, пошатнувшись, едва не падает. Он подхватывает ее под руки. А это вот нехорошо. Стой, не шатайся! А вот мы сядем с вами здесь, это будет лучше.

  

   Ведет, сажает ее на бревно и садится рядом,

  Оля. Ох, ох! Как у меня голова что-то!

  Залешин. Ничего, пройдет. Кто там где, а мы здесь. А ночь... она одна над всеми. И фонарик этот небесный, он сверху светит всем: и радостным, и печальным. Геката... да, Геката! Давайте поплачем, что ль, вместе!.. Иль посмеемся!.. Нет, смеяться лучше... Видали вы уродов-то? Не видали? Так смотрите! Вот он перед вами!.. Люди гуляют, а он бесится!.. Ничего до него не касается, посторонний он человек, а он ревнует. Вы только это поймите! Каков урод! А! Эко безобразие-то в людях бывает!

  Оля (вскакивает). Постойте! Мне послышалось на реке...

  Залешин (встает и смотрит на реку). Ни-ни, ничего нет. Игра воображения, милая барышня...

  Оля (опускаясь). Дурно мне, дурно.

  Залешин (садится). Ну, это ничего, это пройдет... Все войдет в свою колею!.. Пустяки! Вот завтра взойдет солнце, новый день настанет...

  Оля. Солнце взойдет, день наступит, а если счастья-то уж нет, так на что день, на что это солнце? Не надо его.

  Залешин. Ну, завтра и увидим, тогда и подумаем; потому утро вечера мудреней. (Встает.) Эка штука какая, скажу вам! Вот поди ж ты! Ведь вы мне на счастье попались, милая барышня... барышня милая. (Стучит в лоб.) Тут-то вот, на чердаке-то, у меня словно светлей стало! А то чисто одержимый; к чорту на кулички меня несет, вот куда!.. Так вот оно!.. Да, так!.. Коли, значит, слабый человек станет поднимать другого слабого, так берется у него тогда, невесть откуда, сила! Так!.. (Садится.) А вы милая, вы милая барышня. Вижу, вижу теперь, где я вас... я вас в церкви только и видал... Вы зачем в церковь? Молиться?

  Оля. Да, молиться.

  Залешин. Отлично! Возвестим печали своя! Я и забыл, когда я молился... а сейчас могу. За вас могу, а за себя... не умею.

  Оля. Что это со мной, у меня как будто все окостенело внутри?

  Залешин. Это... это нехорошо...

  Оля. Вы никому не скажете, что видели меня?

  Залешин. Я-то? Я-то, пустой человек, да буду про других рассказывать! Чудно! Я и с собой-то не разберусь, не соображу никак!

  Оля. А то все равно, хоть всему свету расскажите!

  

   Вдали раздается сторожевой церковный звон. Ах! Это на погосте!

  Залешин. Вот где покой-то, вот где спят-то крепко!

  Оля. Послушайте!.. Вот что!.. Вот что я хотела у вас спросить...

  Залешин. Спрашивайте.

  Оля. Про смерть... как вы думаете, страшно умирать?

  Залешин. Умирать-то?.. Хм!.. Я и сам вот на охоте про то же размышлял. Ничего, мне кажется, только бы покороче, поскорей чтобы!

  Оля. Как это, живешь и вдруг - куда? Где человек очутится? Вот что страшно-то, что не знаешь!

  Залешин. Материя темная для нас, смертных. Обидно то, что кто ушел-то туда, так не возвращается и не сказывает! Да что за разговор мы затеяли? Ведь не сейчас же мы в неизвестность!..

  Оля. Нет, я так это. Ударил колокол, пришло в голову... Ах! (Закрывает лицо платком.)

  Залешин. Да бог с вами, что это вы? Плакать, что ли? Ну, плачьте, пожалуй, - это лучше. То есть говорят, что будто лучше; а по-моему, что в слезах хорошего? А уж отчаиваться и вовсе не годится... в молодых летах. Мы... ну, мы дело другое. А у вас еще все впереди. Так горе-то как тучка, мимолетом, налетит и пройдет, опять разъяснится. Зачем серьезничать прежде времени!

  Оля (вскакивая). Ах, не утешайте, не жалейте меня! Не хочу я!.. Как мне душно, душа рвется.

  Залешин. Ну, не надо, не буду.

  Оля. Не нужно верить никому, не нужно надеяться; меньше горя будет.

  Залешин. То есть оно, пожалуй, с одной стороны...

  Оля (подумав). Что мне в голову пришло! Ведь я напрасно плачу, я глупа. Погуляет, да и домой придет. Ведь прежде гулял же он до рассвета. Подожду, так и дождусь.

  Залешин. Да, конечно, давно бы так.

  Оля (помолчав). Скоро наша свадьба. Он завтра поедет к отцу... Ведь отец согласится?

  Залешин. Еще бы!

  Оля. Ну, сейчас и свадьба.

  Залешин. И чудесно!

  Оля. Он хочет новый дом выстроить, окнами на реку... Веселенький домик будет. Я и отца к себе перевезу. Мы будем смеяться, а старик ворчать на нас. Отец меня очень любит; какое он мне хорошенькое платье подарил к Троицыну дню! (Прислушивается.) Чу! Слышите теперь?

  Залешин. Теперь слышу, плывет кто-то. (Подходит к берегу.)

  Оля. Это они - он с ней!

  Залешин. Может быть.

  Оля (убегая в кусты). Они, они!

  Залешин. Они... да!.. И близко уж!.. (Отходит.) Куда ж она убежала?.. А мне-то тут что делать, какую фигуру из себя изображать? Нет, уж коли стал дураком, так дурачься один на один с собой, про себя; а людей тешить своей глупостью... нет уж, зачем же!

  

  

   Уходит. Входят Ренева и Рабачев.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

  

  

  

   Ренева и Рабачев.

  Ренева. Ну что, милый Борис Борисыч, довольны ли вы прогулкой?

  Рабачев. Да что говорить! Ваш теперь! Возьмите меня себе!

  Ренева. Что ж, можно. (Садится на бревно.)

  Рабачев. "Можно"! Нет, это не то слово, это не так. Непременно! Я вас не оставлю, теперь мы неразлучны. Я брошусь за вами, куда вам угодно. Я оставлю все, я буду учиться, я буду достоин вас. Я хочу видеть свет.

  Ренева. Об этом завтра, милый Борис Борисыч. А теперь подите сядьте подле меня, я хочу поиграть вашими кудрями.

  Рабачев. Нет, что за игра! Теперь уж мы неразлучны... говорите, неразлучны?

  Ренева. Хорошо, хорошо; но до завтра мы все-таки расстанемся.

  Рабачев. Нет. Вы лучше б уж меня не трогали; а то вы разбудили такую силу, от которой уж вам не уйти. Нам уж или жить вместе, или умирать вместе!

  Ренева (с испугом). Как умирать? Зачем умирать?

  Рабачев. Да так! Если вы не хотите быть моей навсегда, так смерть нас повенчает.

  Ренева. Что вы говорите!

  Рабачев. Да, схвачу вас сейчас, да вместе в воду!

  Ренева (отступая). Вы с ума сошли?

  Рабачев. Нет, так; так и будет.

  Ренева. Кто-то идет. Вон народ! До завтра, до завтра! Не идите за мной! Вон народ! (Убегает.)

  Рабачев (вслед ей). До завтра? Хорошо, я подожду до завтра, я перенесу эту разлуку; но и завтра я буду такой же, как теперь. (Садится на бревно.) Так вот она, любовь-то, вот страсть-то настоящая!

  

   Опускает голову на руки. Оля выходит из лесу.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

  

  

  

   Рабачев, Оля.

  Рабачев (поднимая голову). Оля?

  Оля. Я.

  Рабачев. Пришла?

  Оля. Да, ты велел; я ждала тебя долго, только уж теперь прощай!

  Рабачев. Ты здесь была?

  Оля. Здесь.

  Рабачев. Видела?

  Оля. Все видела.

  

  

  

  

  Молчание.

  Рабачев. Да говори же что-нибудь скорей, говори! Только не слезы.

  Оля. Нет, слез не будет.

  Рабачев. Ну! Ведь я жду! (С жаром.) Да проклинай же ты меня!

  Оля. Нет, зачем! Дай тебе бог радости и счастья.

  Рабачев. Да ну! А ты как? С тобой что будет?

  Оля. Со мной-то? Да я еще не обдумала хорошенько. Да что и думать-то! Дело обыкновенное.

  Рабачев. Что же, что же?

  Оля. Я замуж пойду.

  Рабачев. Не может быть!

  Оля. Боря, после того, что я видела, что случилось Сейчас, все может быть.

  Рабачев. За кого же ты пойдешь ?

  Оля. За кого отдадут, кто посватается.

  Рабачев. Так, не любя, как же это?

  Оля. Да какая любовь, Боря! Любви нет. Уж я как верила, что ты меня любишь; а где ж эта любовь? Отчего же мне нейти? Мне все равно теперь, мне нечего жалеть, нечего беречь, у меня ничего нет. Мне как-то легко, и как будто я веселая. Только эта легкость какая-то особенная: как будто все с меня свалилось, ничего у меня нет, ни горя, ни радости, ну, ничего - и души нет.

  Рабачев (хватаясь за голову). Нет, Оля, плачь лучше! Пусть душа страдает, а так хуже.

  Оля. Да ничего, ты не бойся! А как это пришлось странно: здесь, на этом берегу, мы в первый раз встретились с тобой и теперь тут же расстаемся навеки. Помнишь?

  Рабачев. Помню.

  Оля. Только тогда было утро, а теперь ночь: как короток наш день-то был, как скоро он прошел!

  Рабачев. Ах! Да, прошел.

  

  

  Слышен звон сторожевого колокола.

  Оля. Чу! Слышишь, зовут меня? Пора мне.

  Рабачев. Что ты говоришь, Оля? Опомнись!

  Оля. Да, пора, пора. Прощай, жених мой ненаглядный! Прощай, Боря, голубчик, дорогой мой! (Бежит направо.)

  Рабачев (идет за ней). Оля, Оля!

  Оля (останавливается). Нет... ничего, ничего... не надо.

  

  

  

   Удар колокола. Слышишь? (Уходит.)

  Рабачев. Прощай, Оля! Не так бы прощаться-то надо; что-то холодно это. Да что же делать-то, у нее души нет, и у меня отнята. Выпросил ли я у нее прощенье-то? Простила она меня, кажется! Золото, золото я теряю, - что-то найду! Пойду коротать скучную ночь до веселого утра!

  

  

  Уходит налево. Справа выходит Дерюгин.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

  

  

  

   Дерюгин один.

  Дерюгин (прислушиваясь). Ишь ты, как плещет, ишь, как бултыхнулась! (Подходит к берегу.) С нами крестная сила! Уж не водяной ли шутит? Ну, а коли рыба, так уж рыбища редкостная. Завтра же утром скомандую своим парням в этом самом месте неводом закинуть!

  

  

  

   ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

  

  

  

  

  ЛИЦА:

  Ренева.

  Залешин.

  Авдотья Васильевна.

  Худобаев.

  Дерюгин.

  Рабачев.

  Даша.

  Ильич.

  Степанида.

  Декорация второго действия; в комнате следы сбора в дорогу: на полу

  

   чемодан, на столе сумка, плед и картоны.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

  

  

  Даша укладывает картон, Ренева входит.

  Ренева. Все готово, Даша?

  Даша. Кажется, все-с. (Смеется.) Одного вот нет, - денег не несут; за ними дело.

  Ренева. Деньги будут; с минуты на минуту жду Худобаева. А не он, так Денис. Мне чтобы сегодня непременно уехать.

  Даша. А пожалуй, и до завтра останемся. Уж делать нечего; ждали больше.

  Ренева. Нет, сегодня же; я не хочу здесь оставаться дольше.

  Даша. Что же так, барышня?

  Ренева. Так мне нужно.

  Даша. А как же, барышня, Борис-то Борисыч? Он влюблен в вас до страсти. Я это сразу заметила: как говорит с вами, так все вспыхивает.

  Ренева. Да, я знаю, что он ко мне неравнодушен, и даже очень; но зачем же напрасно возмущать людей! Я не хочу! Пусть после меня останется здесь мир и тишина; пусть их живут, как жили.

  Даша. А жаль, барин-то хороший и такой молодец!

  Ренева. Да, он молодцеват; но у него странный характер: он как-то беспокоен и даже страшен бывает, он может испугать, так что мне сегодня не хотелось бы даже и видеть его; лучше без лишних объяснений.

  

  

   Входят Ильич и Степанида.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

  

  

   Ренева, Даша, Ильич и Степанида.

  Ренева. А, старички! Даша, поди, пожалуйста, в переднюю, подожди там. Кто придет - доложишь.

  

  

  

   Даша уходит. Что скажете?

  Степанида (с поклоном). Матушка наша, барышня, отъезжать изволите?

  Ренева. Еду. Жаль мне вас, бедных; какая старина!

  Степанида. Стары мы, барышня, оченно мы стары; уж и перед добрыми людьми совестно даже, что чужой век живем, - а на все воля божья!

  Ренева. Поживите; вам все-таки не скучно, вы вдвоем.

  Степанида. Вдвоем, вдвоем, барышня; да уж оченно ругатель он у меня, и такой-то злющий стал тебе!..

  Ильич (огрызаясь). Ты добра!

  Ренева. Ничего; поссоритесь и помиритесь.

  Степанида. Это-то что, помиримся! А вот пропитанье-то не знаем, где теперича добывать себе, чем свой хлеб оправдывать, где нам голову приклонить. (Подталкивает Ильича.) Что ж стоишь столбом? Говори барышне.

  Ильич. Говори ты; у тебя язык длинней.

  Степанида. Вот он, перед вашею милостью, барышня, облаял! Ах ты, полоумный!

  Ильич. Молчи, дурова лапотница!

  Степанида. Бессовестный! Сам старый сыч!

  Ильич. Замолчишь ты?.. Как же будет, барышня, у нас, как вы отъедете, стало быть, и нам отправляться со двора долой, куда глаза глядят? Потому как продажа эта в настоящее время...

  Ренева. Что вы! Что вы!.. Вы останетесь по-старому; я распоряжусь, я сделаю условие с покупщиком.

  Степанида (толкая Ильича). Кланяйся в ножки барышне.

  Ильич. Постой, не толкай!

  Ренева. Ах, пожалуйста, не надо! За что это вы? Вы, кажется, заслужили!

  Ильич. Усерднейше благодарим, барышня! А что заслужили, это действительно, мы заслужили.

  Ренева (уходя налево). Пойдемте, я дам вам кое-что из вещей!

  Степанида (следуя за ней). Чурбан! Как следует поблагодарить не умеет! (Передразнивая.) "Мы заслужили"!

  

  

  

  

  Уходят.

  Даша (пробегая через сцену). Слава богу, приехали!

  

   Входит Худобаев во фраке, с шляпой в руке.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

  

  

  Худобаев, потом Дерюгин и Ренева.

  Худобаев. Да, минута, можно сказать, единственная в жизни человека! У меня несколько дрожит сердце, но буду тверд. Форма же объяснения и самое изложение, мне кажется, хороши; лучше не мог придумать: "Человек - это странник, плывущий по морю житейскому!" Очень живописно! Очень удачное сравнение!

  

  

  

   Входит Дерюгин.

  Дерюгин. Барышня, верно, сию минуту пожалует. Насчет здоровья, сударь, смею вас спросить?

  Худобаев. Н-да... Немножко в боку что-то и спина отчасти; но вообще хорошо, много лучше! Я бодр!..

  Ренева входит и окидывает взглядом Худобаева. Дерюгин молча кланяется.

  Худобаев (расшаркиваясь). Имею честь кланяться, Анна Владимировна!

  Ренева. Здравствуйте, садитесь.

  Худобаев. Благодарю-с.

  

  

  Садится. Дерюгин садится у дверей.

  Ренева. Прежде всего, поправились ли вы? Я слышала, что вы пострадали от нашей поездки на луга.

  Худобаев. Да-с, очень быстрая езда. Признаюсь, я не могу выносить, не люблю. Вынужден был некоторое время остаться дома.

  Ренева. Простите! Это я виновата, я тогда вас пригласила.

  Дерюгин. Помилуйте, барышня, где же им за вами поспевать! Им ежели легкой рысцой...

  Худобаев. Нет-с, не извольте беспокоиться: я оправился, вполне окреп, совершенно здоров-с!

  Ренева. Зачем это вы во фраке? Что за церемонии?

  Худобаев. Так-с, такой случай!.. Минута, можно сказать, для меня торжественная!

  Ренева. Извините, не понимаю. Что ж, вы покупаете мое имение?

  Худобаев. Н-да... нет-с... У меня, видите ли, есть соображение, то есть я бы желал... (Откашливается.)

  Ренева. Пожалуйста, только скорей объясняйтесь, - я так спешу в дорогу.

  Худобаев. Н-да-с... но именно я бы желал наедине...

  Ренева. Что за тайны! Впрочем, извольте: Денис Иваныч, выйдите на минуту.

  Дерюгин. Слушаю-с! (Кашлянув в руку, выходит.)

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

  

  

  

   Ренева и Худобаев.

  Ренева. Говорите, я вас слушаю.

  Худобаев. Н-да-с... именно, минута торжественная для меня, и я первый раз в жизни решаюсь! Я долго думал-с!

  Ренева. Но только короче и ясней, прошу вас, сообщайте ваши думы, если это идет к делу.

  Худобаев. Вы изволили сказать, что уезжаете отсюда?

  Ренева. Еду сегодня же.

  Худобаев. Н-да!.. И имеете решимость продать ваше имение?

  Ренева. Кажется, это вам известно более, нежели кому другому!.. Что же мы будем толковать, о чем уже сто раз говорили!

  Худобаев. Нет-с, но ваш отъезд и эта продажа могли бы устраниться, могли бы совершенно не состояться в случае...

  Ренева. В случае, если я сегодня внезапно умру, да?

  Худобаев. Нет-с; и при других обстоятельствах...

  Ренева. Послушайте, вы меня решительно ставите втупик!

  Худобаев. Сейчас-с, позвольте, сейчас будет ясно... Н-да-с... я много думал!.. Вообще человек... его можно сравнить с странником, который волею судеб плывет по океану; он переносит различные треволнения, страждет; но, наконец, обретает тихую пристань, источник чистого счастья и успокоения.

  Ренева. Что за риторика! К чему все это?

  Худобаев. Позвольте-с, позвольте! Вы сейчас увидите! Я много думал... Н-да... Странник!.. Вот и я-с: тридцать пять лет беспорочной службы, немало тяжестей и лишений; в заключение, - я не могу, конечно, пожаловаться, - служба меня вознаградила: я имею ордена, полную пенсию; притом же благоразумною бережливостью я составил накопление, - у меня около пятидесяти тысяч денег. Но... но все же я еще тот странник, пловец, не обретший еще тихой пристани.

  Ренева. Нет, извините, я теряю всякое терпенье!

  Худобаев. Позвольте, сейчас-с! И вот я случайно приезжаю сюда, для поправления расстроенного по службе здоровья, и вдруг... встречаю!.. Я долго думал! И мне кажется, я именно здесь нахожу...

  Ренева. Свою пристань?

  Худобаев. Да-с.

  Ренева. Что же, и прекрасно, желаю вам...

  Худобаев. Но все будет зависеть от вас-с, Анна Владимировна.

  Ренева. От меня?

  Худобаев. Единственно от вас-с; вы, так сказать, можете решить мою судьбу: или я получу блаженство земное, или останусь вечным пловцом, вечным странником!

  Ренева. Да что же вам угодно, наконец, от меня?

  Худобаев. Анна Владимировна, я уже имел честь письменно изложить вам...

  Ренева. Да, я получила ваше письмо; но оно для меня так же странно, как и ваше настоящее объяснение.

  Худобаев. Мое письмо - в нем именно мои чувства; при первом же знакомстве, с первого взгляда на вас, Анна Владимировна, я сказал себе: вы - моя судьба! Анна Владимировна, чувства мои глубоки и искренни, и в сию минуту я прошу... Н-да... прошу...

  Ренева. Чего?

  Худобаев. Я прошу вашей руки.

  

  

  Ренева с удивлением смотрит на него. С своей стороны, я сделаю все зависящее от меня для вашего счастья!

  Ренева. Что же именно? Вы желаете взять меня и в придачу мое имение; что же за все это вы сами можете предложить мне?

  Худобаев. Мой чин, мои ордена, - они дадут вам положение в обществе; потом я могу вам преподать некоторые нравственные правила, необходимые для молодой женщины.

  Ренева. Немного. (Встает.) Нет, батюшка мой, я не тихая пристань, вы ошиблись, я бурное море! И ваш челнок, нагруженный нравственными правилами, сразу бы разбился вдребезги, да и от вас самих не осталось бы ничего, кроме чина да орденов ваших. Нет, в несчастную минуту вам пришла эта мысль в голову!

  Худобаев. Я долго думал!.. Это было вполне искренно; но если... то я прошу извинить, что посмел.

  Ренева. Извиняю, ради ваших немочей! А теперь последнее слово: покупаете вы имение?

  Худобаев. Именье-с... собственно именье... н-да... нет, видите ли, я еще не сообразил. Такая