Островский Александр Николаевич - Сердце не камень

л и п п о в н а. Ну, полно шутить-то!
К о н с т а н т и н. Наследства жду.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Откудова?
К о н с т а н т и н. Об этом разговор после. Вы бы, тетенька, покормили странных-то!..
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Я не знала, что ты голоден. Подите вниз, там внизу стол накрыт, покушайте!
К о н с т а н т и н. Я сухояденья не люблю; прежде надо горло промочить.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Негде взять, миленький, мы вина не держим.
К о н с т а н т и н. Были б деньги, а вина достать можно.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Так возьми денег и ступайте, куда вам нужно; а в моем доме пьянства я не позволю.
К о н с т а н т и н. "В твоем доме"! Мой дом-то, а не не твой!
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Что же делать; на то была воля Потапа Потапыча!
К о н с т а н т и н. Ну, дом, куда ни шло; ты хоть деньгами поделись.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Я и поделилась, я за вас долги заплатила.
К о н с т а н т и н. Этого мало, ты подай половину всего!
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Так не просят.
К о н с т а н т и н. Да я и пришел к тебе не просить, а требовать; я за своим пришел, тут все мое. Вон на столе деньги, и те мои. Прибирай, Иннокентий, благо карманы широки.

Иннокентий берет деньги со стола.

Это раз! Теперь надо пощупать, что в шкапу лежит, это будет другой.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Что вы делаете, побойтесь бога!
К о н с т а н т и н. Иннокентий, с тобой разрыв-трава?
И н н о к е н т и й. Со мной, государь милостивый. (Вынимает небольшой лом.)
К о н с т а н т и н. Так похлопочи около шкапа-то! Постой! Не придушить ли ее немного, чтоб не тараторила?
И н н о к е н т и й. Как прикажешь, милостивец. Только у меня рука тяжела, после моих рук не выхаживаются. Клещи у меня здоровые, прихвачу горло, пикнуть не успеешь, государыня милостивая.
К о н с т а н т и н. Вот, слышишь! Ну, поняла ты теперь, что мы за люди? Ребята теплые! Ты кричать не вздумай! что хорошего! Пожалуй, дядю разбудишь, а он спит теперь; а Огуревну я вниз услал, не услышит. Значит, доставай ключ, отпирай шкап и дели деньги пополам.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Это деньги не мои, это божьи деньги. Он мне их послал для бедных. Хоть убейте, я не отопру.
К о н с т а н т и н. Да и убьем, тетенька, убьем, ты не сомневайся! Вон погляди, каков у меня товарищ, он из разбойников, только в отпуску, еще отставку не выслужил.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Я его знаю; он божьим именем у меня милостыню просил; он не убьет меня.
И н н о к е н т и й. Убью, государыня милостивая.
К о н с т а н т и н. Тетенька, разговоров нет, надо отпирать! Отпирай! Постой! Шкап-то с секретом, он и сам отопрется. Видишь пружины-то. (Показывает на пуговку звонка.) Подави-ка, Иннокентий, навались; а я другую пожму.

Нажимают пуговки звонков.

В е р а  Ф и л и п п о в н а. Что вы! Что вы делаете?
К о н с т а н т и н. Что делаем? Это ты сейчас увидишь.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Как бог-то вас попутал. Это не пружина, это звонки на фабрику. Сейчас вся фабрика будет здесь.
К о н с т а н т и н. Какая фабрика?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Фабричные, ткачи, ну и всякие.
И н н о к е н т и й. Я еще поборюсь, государыня милостивая.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Миленький, нельзя; человек семьдесят, а то и больше нахлынет.
И н н о к е н т и й. Да, это сила, против такой силы не пойду, ибо глупо. (Константину.) Милостивец, бросай что лишнее, да расправляй руки, лопатки крутить будут. Сопротивление бесполезно, я фабричных знаю; ребра беречь надо, милостивец.
К о н с т а н т и н (с испугом). Батюшки, что делать-то?
И н н о к е н т и й. Слышу шум от множества шагов.
К о н с т а н т и н (падая на колени). Тетенька, ведь мы только попугать вас хотели... Простите!
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Встаньте, Константин Лукич! Бог с вами!
К о н с т а н т и н. Деньги-то, тетенька, которые мы взяли, отдать прикажете?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Да, отдайте! Отнятое впрок не пойдет. Не ввели бы они вас в беду какую.
К о н с т а н т и н. Отдавай, Иннокентий!
И н н о к е н т и й. Здоровые зубы свои извлекать клещами легче бы мне было, чем возвращать сии деньги. (Отдает деньги.)
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Прошу вас принять их от меня. (Отдает деньги обратно.) Разделите их пополам! И дай бог, чтобы они вам на пользу пошли.
И н н о к е н т и й. Благодарим, государыня милостивая.
К о н с т а н т и н. Тетенька, отпустите нас?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Погодите!

Входит фабричный.


ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и фабричный.

Ф а б р и ч н ы й. Что приказать изволите, матушка Вера Филипповна?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Постой немножко... Дяденька ваш жалует вам пенсию, Константин Лукич, по пятидесяти рублей в месяц; каждое первое число приходите в контору получать.
К о н с т а н т и н. А наверх уж ни ногой, тетенька?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Да вам и незачем, уж я за вас поблагодарю Потапа Потапыча.
И н н о к е н т и й. Я, государыня милостивая, недолго погуляю на воле, к зиме-то на казенную квартиру попрошусь к Бутырской заставе; так не оставьте своей милостью, благодетельница.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Хорошо, я попомню, навещу. Прощайте.

Константин и Иннокентий уходят.

Молодец, вы подите вниз, скажите, чтоб вам дали по стаканчику водки перед ужином. Я за тем вас и позвала.
Ф а б р и ч н ы й. Благодарим покорно! (Кланяется и уходит.)

Входит Аполлинария Панфиловна.


ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Вера Филипповна, Аполлинария Панфиловна, потом Огуревна.

А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Я опять к вам, с мужем приехала, он там прямо к Потапу Потапычу прошел.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Очень рада гостям, милости прошу. Чем потчевать прикажете?
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Хоть оно и стыдно на угощение напрашиваться, а уж с вами по душе, велите-ка мне подать мадерки.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Ах, что вы, помилуйте, какой стыд! Это моя глупость, что я не знаю, кого и когда чем потчевать.
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Да как узнать-то! В чужую душу не влезешь.
В е р а  Ф и л и п п о в н а (у двери в переднюю). Огуревна, подай мадеры!
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Ну, как вы можете знать, зачем мне выпить нужно?
О г у р е в н а (за сценой). Сейчас, матушка, несу.
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Я для куражу хочу выпить. Разговаривать с вами хочу, а смелости не хватает.

Входит Огуревна с бутылкой мадеры и стаканом.

И стаканчик принесла, мою препорцию знает. Ну-ка, налей, слуга Личарда.

Огуревна наливает и уходит.

В е р а  Ф и л и п п о в н а. Кушайте!
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а, Выпью, много кланяться не заставлю. (Пьет.)
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Об чем же вам угодно было со мной разговаривать?
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Помните?.. Да нет, погодите, еще не подействовало, что-то не куражит. Не осудите вы меня?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Ах, что вы, помилуйте!
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Так я еще стаканчик пропущу.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Кушайте на здоровье. (Наливает стакан.)
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а (выпив). Ну, вот теперь, кажется, в самый раз. Отчего это мы с вами по-приятельски не сойдемся? Я ведь женщина недурная, я гораздо лучше того, что про себя рассказываю. Отчего ж это мы по-дружески не живем?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Я не прочь, это как вам угодно.
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Ну, так поцелуемся! (Целуются.) Вот что, Верочка милая, ты над нами не очень возвышайся! Коли тебе дана душа хорошая, так ты не очень возносись; может быть, и у других не хуже твоей.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Я и не возношусь. Я всегда и перед всяким смириться готова.
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Как думаешь, на что женщине дана душа-то хорошая?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Чтоб ближних любить, бедным помогать.
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Только? Кабы это правда, так одной бы души с женщины-то и довольно. А то еще ей дано тело хорошее, больно красивое да складное... это для чего? Вот и понимай как знаешь!
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Не разберу я тебя, Аполлинария Панфиловна.
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Да что тут разбирать-то! Помнишь, я тебя просила об одном человеке, так он в передней дожидается.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Кто же такой?
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Ераст; хочешь ты - принимай его, не хочешь - не принимай, твоя воля. А я к Потап Потапычу пойду. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Вера Филипповна, потом Огуревна.

В е р а  Ф и л и п п о в н а. (садится к столу и подпирает голову рукой). Что она сказала! что она сказала! Нет, не надо мне его... зачем он! А может... он нуждается? Ну, пусть через людей скажет, что ему нужно. А коль видеть хочет? Не всякую нужду-то людям поверишь. Словно как я боюсь его... Да нет, чего бояться!.. Обидел он меня, кровно обидел... Так как же это... неужто я до сих пор ему не простила? Ужели в самом деле не простила? А надо бы простить. Грех ведь - это грех... Разбойника, который хотел убить меня, я простила, а его не прощаю... Какой грех-то... какой грех-то! (Громко.) Огуревна!

Входит Огуревна.

Ераст в передней?
О г у р е в н а. Там, матушка.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Ну так... (Задумывается.)
О г у р е в н а. Что, матушка?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Пусть он... пусть он войдет сюда.

Огуревна уходит. Входит Ераст.


ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Вера Филипповна и Ераст.

В е р а  Ф и л и п п о в н а. Здравствуй, Ераст!
Е р а с т. Честь имею кланяться.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Как ты поживаешь?
Е р а с т. Лучше требовать нельзя; место имею отличное, две тысячи рублей жалованья получаю.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Ну, слава богу! Очень рада за тебя. (Молчание.) Ты меня зачем-то хотел видеть?
Е р а с т. Точно так-с.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Зачем же? Ведь уж ты теперь не нуждаешься.
Е р а с т. Я пришел затем-с... вот чтоб сказать вам, что я хорошо живу.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Ну, спасибо тебе. Это радость для меня немалая.
Е р а с т. Да еще...
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Зачем еще-то?
Е р а с т. Пожалеть вас.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Что ты, бог с тобой. Нашел кого жалеть! Я так счастлива, как в раю живу!
Е р а с т. Так ли-с ?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Чего мне еще? Я теперь полная хозяйка всему, у меня больше, чем надо - на добрые дела тратить могу, сколько хочу. Какого ж еще счастия?
Е р а с т. И, значит, вы живете в полном удовольствии?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. В полном удовольствии, Ераст.
Е р а с т. А я так понимаю, что вы только сами себя обманываете.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Да что с тобой? Как ты знать можешь? Я сама-то себя лучше знаю.
Е р а с т. Не знаете. Вы очень любите людей-с и полагаете, что этого довольно?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Да, конечно, довольно.
Е р а с т. Нет, мало-с. Ежели я кого люблю, а меня на ответ не любят, так какое же мне удовольствие!
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Ты про другое говоришь; ты про то говоришь, чего я знать не хочу.
Е р а с т. Нет, не про то самое. Вы теперь всех людей любите и добрые дела постоянно делаете, только одно у вас это занятие и есть, а себя любить не позволяете; но пройдет год или полтора, и вся эта ваша любовь... я не смею сказать, что она вам надоест, а только зачерствеет, и все ваши добрые дела будут вроде как обязанность или служба какая, а уж душевного ничего не будет. Вся эта ваша душевность иссякнет, а наместо того даже раздражительность после в вас окажется, и сердиться будете и на себя и на людей.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Правда ли это?
Е р а с т. Зачем же я буду лгать. Я лгать пробовал, да ничего хорошего не вышло, так уж я зарок дал А если бы вы сами настоящую любовь и ласку от мужчины видели, совсем дело другое-с; душевность ваша не иссякнет, к людям вы не в пример мягче и добрей будете, всё вам на свете будет понятней и доступней, и все ваши благодеяния будут для всякого в десять раз дороже.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Может быть, это и правда; да что ж делать-то, нельзя.
Е р а с т. Я так думаю, что можно. Отбросьте гордость; не гоните того человека, который вас полюбит, не обижайте его!
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Я замужняя женщина.
Е р а с т. Так что ж за беда! Потап Потапыч уж не жилец на свете, доктора говорят, что он больше месяца не проживет. Притом же если умный человек, так он поймет ваше теперешнее положение, будет себя вдали держать и сумеет благородным образом своего термину дождаться.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Ты давно ли так умен-то стал?
Е р а с т. Давно-с. Я не то что другие из нашего брата, которые только и знают, что по трактирам шляться; я все больше к умным да к образованным людям в компанию приставал; хоть сам говорить с ними не могу, так по крайней мере от других занимаюсь.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Да, умные твои речи, только слушать их грех.
Е р а с т. Как вы, однако, греха-то боитесь! Вы, видно, хотите совсем без греха прожить? Так ведь это гордость. Да и какая ж заслуга, ежели человек от соблазну прячется? значит, он на себя не надеется. А вы все испытайте, все изведайте, да останьтесь чисты, непорочны - вот заслуга.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Ох, да!
Е р а с т. От врагов прячутся-то, а не от тех, кто любит. Поверьте душе моей, что кто вас истинно любит, тот злодеем вашим не будет.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Да хорошо, хорошо, я верю.
Е р а с т. Так будьте хоть несколько поснисходительнее к тем, кто вас любит.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Хорошо, хорошо, мы об этом после поговорим.
Е р а с т. Значит, вы мне позволяете навещать вас хоть изредка.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Что ж, заходи... только я редко свободна бываю.
Е р а с т. Уж я найду время. Так я буду в надежде-с?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Не знаю, Ераст, на что ты надеешься; только надежды отнимать я не буду у тебя. Надежду отнимать у человека - грех... Прощай, Ераст.
Е р а с т. Если я что вам неприятное... так извините-с.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Нет, что ты! Скорей же я... Меня извини.

Ераст вздыхает, кланяется и уходит. Вера Филипповна сидит у стола в задумчивости.
Из двери налево входят Аполлинария Панфиловна, Каркунов; одной рукой опирается на палку, под другую его поддерживает Xалымов.


ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Вера Филипповна, Аполлинария Панфиловна, Каркунов и Халымов.

А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. Кресло Потапу Потапычу, кресло!

Вера Филипповна берет кресло от письменного стола и ставит на середине комнаты. Каркунов садится.

К а р к у н о в (дрожащим голосом). Любезная супруга моя, Вера Филипповна... я вот сейчас... торжественно... потому, кум, кума, Аполлинария Панфиловна, вы знаете, как мои чувства, ежели насчет души моей... как ее устроить... значит, чтоб на вечное поминовение... я не могу сам; а все она, все она. (Утирает слезы.) Торжественно объявляю... (Достает из кармана бумагу и передает Вере Филипповне.) На, возьми! Все, все предоставляю... Теперь выгони ты меня, дурака, из дому-то! Все твое, все... дарственная... Я гость у тебя, а ты хозяйка. Поди сюда поближе, нагнись ко мне! Я тебе шепну на ухо!

Вера Филипповна нагибается.

Ты возьми да выгони меня из дому! Так, мол, вас и надо, дураков старых, женолюбивых. Кум, кума, нет... она меня не выгонит... Как она об душе моей хлопочет.. все меня благодарить приходят, земно кланяются; а за что, я и не знаю.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Я, Потап Потапыч, за Константина Лукича долги заплатила.
К а р к у н о в. Вон, вон, слышите, слышите?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Я ему вашим именем, Потап Потапыч, пенсию положила пятьдесят рублей в месяц.
К а р к у н о в. Что для души-то моей делает! (Утирает слезы.) А мне бы не догадаться, не догадаться.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Он приказал благодарить вас.
К а р к у н о в. Да, да, вот; владей... владей всем!
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Потап Потапыч, при вашей жизни, продли вам бог веку, я исполнять вашу волю с радостью готова; искать бедных, утешать их, помогать им я нисколько не считаю себе в тягость, а даже за великое счастие. И благодарю вас, что вы наградили меня таким счастием.
К а р к у н о в. Кум, кума, слышите?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. И когда бог по вашу душу пошлет, и тогда я готова до самой своей смерти непрестанным подаянием вашу душу поминать, только дарственную вы от меня возьмите и откажите ваше имение кому-нибудь другому.
К а р к у н о в. Что это! Обижает ведь она меня, обижает... На коленях ведь я тебя буду просить, на коленях... (Приподнимается.)
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Никакого зароку, никакой клятвы я не дам.
К а р к у н о в. Как, как ты говоришь?
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Я вам откровенно скажу, я замуж пойду.
К а р к у н о в. Змея, змея! (Падает в кресло.)
Х а л ы м о в. Зачем было говорить!
А п о л л и н а р и я  П а н ф и л о в н а. К чему это похвасталась! Делай после что хочешь; а пока молчала бы.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Не могу я лгать, не могу.
К а р к у н о в. Нет, нет. Она моей смерти ждет, моей смерти радоваться будет.
В е р а  Ф и л и п п о в н а. Неправда, я вашей смерти радоваться не буду. (Отходит к стороне и, отвернувшись, плачет.)
К а р к у н о в. Так не дождаться ей, не радоваться. (Быстро поднимается.) Я ее убью. (Подымает палку.) Пусть умирает прежде меня.
X а л ы м о в. Кум, кум, что делаешь?
К а р к у н о в. Прочь! Между мужем и женой посредников нет. (Подходя к Вере Филипповне.) Так ты моей смерти ждешь? Гляди на меня! Гляди на меня!

Вера Филипповна глядит на него.

Убить ее, люди добрые, убить? Убить тебя, а? (Глядит ей в глаза, бросает палку, весь дрожит и едва держится на ногах. Вера Филипповна его поддерживает, Каркунов смотрит ей в глаза, потом прилегает к плечу.) За пятнадцать-то лет любви, покоя, за все ее усердие убить хотел. Вот какой я добрый. А еще умирать собираюсь. Нет, я не убью ее, не убью и не свяжу... Пусть живет, как ей угодно; как бы она ни жила, что бы она ни делала, она от добра не отстанет и о душе моей помнить будет.

Вера Филипповна подводит его к креслу и сажает его. Все окружают Каркунова.
Вера Филивповна становится на колени подле него.

Владей всем, владей! Тебе и владеть! А я должен благодарить бога, что нашел человека, который знает, на что богатым людям деньги даны и как богатому человеку проживать их следует, чтоб непостыдно мог стать он перед последним судом.