Островский Александр Николаевич - Сердце не камень - Книги

А.Н.Островский. Сердце не камень
Комедия в четырех действиях
ГИХЛ, Москва, 1959-1960 гг., Собрание сочинений в 10 тт., т.8, с. 88-154.
OCR & spellcheck: В. Соколов, май 2006
Оригинал здесь: Библиотека драматургии.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЛИЦА:

П о т а п П о т а п ы ч К а р к у н о в, богатый купец, старик.
В е р а Ф и л и п п о в н а, жена его, 30 лет с небольшим.
И с а й Д а н и л ы ч Х а л ы м о в, подрядчик, кум Каркунова.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а, его жена, за 40 лет.
К о н с т а н т и н Л у к и ч К а р к у н о в, племянник Потапа Потапыча, молодой человек.
О л ь г а Д м и т р и е в н а, его жена, молодая женщина.
Е р а с т, приказчик Каркунова, лет 30-ти.
О г у р е в н а, ключница, старуха.
И н н о к е н т и й, странник.

В доме Каркунова, в фабричной местности, на самом краю Москвы. Жилая комната купеческого дома,
представляющая и семейную столовую, и кабинет хозяина, в ней же принимают и гостей запросто, то есть родных
и близких знакомых; направо (от актеров) небольшой письменный стол, перед ним кресло, далее железный денежный
сундук-шкаф, вделанный в стену; в углу дверь в спальню; с левой стороны диван, перед ним круглый обеденный стол,
покрытый цветной салфеткой, и несколько кресел; далее большая горка с серебром и фарфором; в углу дверь в парадные
комнаты; в глубине дверь в переднюю; с правой стороны большой комод, с левой - буфет; вся мебель хотя не модная,
но массивная, хорошей работы.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Огуревна стоит, подперши щеку рукой. Входят Константин и Ольга.

К о н с т а н т и н. Огуревна, что ты тут делаешь?
О г у р е в н а. Самоё дожидаюсь насчет самовара.
К о н с т а н т и н. А где ж она, сама-то, где дяденька?
О г у р е в н а. В зале сидят; залу растворить велели и чехлы все с мебели давеча еще поснимали.
К о н с т а н т и н. Что за праздник такой? Кажется, такие параты у нас раза три в год бывают, не больше.
О г у р е в н а. С гостями сидят.
О л ь г а. С какими гостями?
О г у р е в н а. Аполлинария Панфиловна с Исай Данилычем приехали; за ним давеча нарочно посылали.
К о н с т а н т и н (Ольге). Поняла?
О л ь г а. Ничего не понимаю.
К о н с т а н т и н. Завещание.
О л ь г а. Какое завещание?
К о н с т а н т и н. Дяденька давно собирались завещание писать, только хотели посоветоваться с Исаем Даннлычем, так как он подрядчик, с казной имел дело и, значит, все законы знает. А мы с дяденькой никогда понятия не знали, какие такие в России законы существуют, потому нам не для чего.
О г у р е в н а. Да, да, писать что-то хотят - это верно; у приказчика Ераста карандаш и бумагу требовали.
К о н с т а н т и н (Ольге). Слышишь?
О л ь г а. Ну, так что ж?
К о н с т а н т и н. Не твоего ума дело. Огуревна, поди скажи дяденьке, мол, Константин Лукич желает войти, так можно ли?
О г у р е в н а. Хорошо, батюшка. (Уходит налево.)
О л ь г а. Зачем ты пойдешь?
К о н с т а н т и н. Разговаривать буду.
О л ь г а. В таком-то виде?
К о н с т а н т и н. Я всегда умен, что пьяный, что трезвый; еще пьяный лучше, потому у меня тогда мысли свободнее.
О л ь г а. Об чем же ты будешь разговаривать?
К о н с т а н т и н. Мое дело. Обо всем буду разговаривать. Никакого завещания не нужно; дяденька должен мне наследство оставить; я единственный... понимаешь... И потому еще, что я, в надежде на дяденькино наследство, все свое состояние прожил.
О л ь г а. А кто тебе велел?
К о н с т а н т и н. Не разговаривай! Если дяденька мне ничего не оставит, мы должны будем в кулаки свистеть, и я даже могу попасть в число несостоятельных, со всеми последствиями, которые из этого проистекают.

Входит Огуревна.

О г у р е в н а. Пожалуйте!
О л ь г а. И я с тобой пойду.
К о н с т а н т и н (отстраняя жену). Марш за шлам-баум! Нечего тебе там делать. Разговор будет умственный. Тетенька и Аполлинария Панфиловна должны сейчас сюда прийти: либо их попросят вон, либо они сами догадаются, что при нашем разговоре они ни при чем, а только мешают; потому это дело на много градусов выше женского соображения. (Уходит налево.)

С той же стороны входят Вера Филипповна и Аполлинария Панфиловна.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Вера Филипповна, Аполлинария Панфиловна, Ольга и Огуревна.

В е р а Ф и л и п п о в н а. Здравствуй, Оленька!
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Здравствуй, Оленька!
В е р а Ф и л и п п о в н а. Садиться милости прошу, гостьи дорогие!
О г у р е в н а. Матушка Вера Филипповна, чай-то сюда прикажете подавать аль сами к самоварчику сядете?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Да он готов у тебя?
О г у р е в н а. В минуту закипит, уж зашумел.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. А ты ему шуметь-то много не давай, другой самовар ворчливее хозяина, расшумится так, что и не уймешь.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Сейчас придем, Огуревна.

Огуревна уходит.

Я поджидаю, когда сам выдет.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Что это вы, Вера Филипповна, точно русачка из Тележной улицы, мужа-то "сам" называете!
О л ь г а. Тетенька всегда так.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Мы с Потап Потапычем люди не модные, немножко старинки придерживаемся. Да не все ли равно. Как его ни называй: муж, хозяин, сам, - все он большой в доме.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Ну, нет, разница. "Хозяин" - уж это совсем низко, у нас кучерова жена своего мужа хозяином зовет; а и "сам" тоже разве уж которые еще в платочках ходят.
О л ь г а. А кто нынче в платочках-то ходит! Все и лавочницы давно шляпки понадели.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Нынче купчихи себя высоко, ох, высоко держат, ни в чем иностранкам уступить не хотят... снаружи-то.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Слышала я, по слуху-то и я знаю.что ж мудреного. Люди людей видят, один от другого занимаются. Только я одна пятнадцать лет свету божьего не вижу, так мне и заняться не от кого.что это Потап Потапыч с Исаем Данилычем затолковались!
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Стало быть, дело есть. Разве не слыхали?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Ничего не слыхала.
О л ь г а. Напрасно вы, тетенька, скрываете от нас; мы и сами довольно хорошо знаем.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Мне Исай Данилыч говорил.
В е р а Ф и л и п п о в н а. А мне Потап Потапыч ничего не сказывал.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. По заслугам и награда.
О л ь г а. Отчего ж не награждать, коли кто чего стоит; всякий волен в своем добре; только и других тоже обижать не нужно.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Зачем обижать! Сохрани бог! Только не знаю я, про какую награду вы говорите.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Завещание пишут, Вера Филипповна, завещание.
В е р а Ф и л и п п о в н а (с испугом.) Завещание? Какое завещание, зачем? Потап Потапыч на здоровье не жалуется; он, кажется... слава богу.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Осторожность не мешает, в животе и смерти бог волен. А ну, вдруг... Значит, надо вперед подумать да успокоить, кого любишь. Вот, мол, не сомневайтесь, все вам предоставляю, всякое счастие, всякое удовольствие.
О л ь г а. Как же, тетенька, неужели ж вы этого не ожидали?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Не ожидала, да и не думала никогда.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Как, чай, не думать! Разве вы богатству не рады будете?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Нет, очень рада.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Ну, еще бы!
В е р а Ф и л и п п о в н а. Я много бедным помогаю, так часто не хватает; а у Потапа Потапыча просить боюсь; а кабы я богата была, мне бы рай, а не житье.

Входит Огуревна.

О г у р е в н а. Я, матушка, насчет варенья.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Сейчас приду.

Огуревна уходит.

Извините, гостьи дорогие! (Уходит.)
О л ь г а. "Для бедных"! Рассказывай тут! И мы люди небогатые.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Надо ей говорить-то что-нибудь!

Входит Вера Филипповна.

Вы говорите, что не думали о богатстве? Да кто ж этому поверит! Не без расчету ж вы шли за старика. Жили бы в бедности...
В е р а Ф и л и п п о в н а. Я и не оправдываюсь; я не святая. Да и много ли у нас, в купечестве, девушек по любви-то выходят? Всё больше по расчету, да еще не по своему, а по родительскому. Родители подумают, разочтут и выдадут, вот и все тут. Маменька все сокрушалась, как ей быть со мной при нашей бедности; разумеется, как посватался Потап Потапыч, она обеими руками перекрестилась. Разве я могла не послушаться маменьки, не утешить ее!
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Послушались маменьку и полюбили богатого старичка.
О л ь г а. Как богатого не полюбить! Да я бы сейчас...
В е р а Ф и л и п п о в н а. Богатого трудней полюбить. За что я его буду любить! Ему и так жить хорошо. Бедного скорей полюбишь. Будешь думать: "Того у него нет, другого нет", - станешь жалеть и полюбишь.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Уж на маменьку только слава; чай, и сами были не прочь за Потапа Потапыча идти. Всякому хочется получше пожить, особливо кто из бедности.
В е р а Ф и л и п п о в н а. "Получше пожить". Да жила ли я, спросите! Моей жизни завидовать нечему. Я пятнадцать лет свету не видала; мне только и выходу было, что в церковь. Нет, виновата, в первую зиму, как я замуж вышла, в театр было поехали.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Да не доехали, что ли?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Нет, хуже.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Смешнее?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Кому как. Только что я села в ложу, кто-то из кресел на меня в трубку и посмотрел; Потап Потапыч как вспылил: "то, говорит, он глаза-то пялит, чего не видывал! Сбирайся домой!" Так и уехали до начала представления. Да с тех пор, вот уж пятнадцатый год, и сижу дома. Я уж не говорю о театрах, о гуляньях...
О л ь г а. Как, тетенька, неужели же ни в Сокольники, ни в парк, ни в Эрмитаж?..
В е р а Ф и л и п п о в н а. Какие Сокольники, какой Эрмитаж! Я об них и понятия не имею.
О л ь г а. Однако, тетенька.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Да, уж нынче таких антиков немного, чтоб Сокольников не знать.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Ну, да уж так и быть. Сначала-то и горько было, и обидно, и до смертной тоски доходило, что все взаперти сижу; а потом, слава богу, прошло, к бедным привязалась; да так обсиделась дома, что самой страшно подумать: как это я на гулянье поеду? Да уж бог с ними, с гуляньями и театрами. Говорят, там соблазну много. Да ведь на белом свете не все ж дурное, есть что-нибудь и хорошее, я и хорошего-то не видала, ничего и не знаю. Для меня Москва-то как лес; пусти меня одну, так я подле дома заблужусь. Твердо дорогу знаю только в церковь да в баню. И теперь, как выеду, так словно дитя малое, на дома да на церкви любуюсь: всё-то мне в диковину.
О л ь г а. Все ж таки выезжали куда-нибудь?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Выезд мой, милая, был раза два-три в год по магазинам за нарядами, да и то всегда сам со мной ездил. Портниха и башмачник на дом приходят. Мех понадобится, так на другое утро я еще не проснулась, а уж в зале по всему полу меха разостланы, выбирай любой. Шляпку захочу, так тоже мадам полну карету картонов привезет. О вещах дорогих и говорить нечего: Потап Потапыч чуть не каждую неделю возил то серьги, то кольцо, то брошку. Хоть надевать некуда, а все-таки занятие: поутру встану, переберу да перегляжу всё - время-то незаметно и пройдет.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Сидели дома с Потап Потапычем да друг на друга любовались.что ж, любезное дело!
В е р а Ф и л и п п о в н а. И любоваться-то не приходилось. Еще теперь, как Потап Потапыч стал здоровьем припадать, так иной день и дома просидит; а прежде по будням я его днем-то и не видала. Из городу в трактир либо в клуб, и жди его до трех часов утра. Прежде ждала, беспокоилась; а потом уж и ждать перестала, так не спится... с чего спать-то! А по праздникам: от поздней обедни за обед, потом отдохнет часа три, проснется, чаю напьется: "Скучно, говорит, с тобой. Поеду в карты играть". И нет его до утра. Вот и сижу я одна; в окна-то у нас, через сад, чуть не всю Москву видно, сижу и утро, и вечер, и день, и ночь, гляжу, слушаю. А по Москве гул идет, какой-то шум, стучат колеса; думаешь: ведь это люди живут, что-нибудь делают, коли такой шум от Москвы-то.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Житейское море волнуется.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Думала приемыша взять, сиротку, чтоб не так скучно было; Потап Потапыч не велит.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Сироту взять, так веселее будет.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Только чтоб не самого крошечного, не грудного
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Нет, зачем. Так лет двадцати пяти, кудрявенького. От скуки приятно.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Ах, что вы, как вам не стыдно! Без шуток вам говорю, помешаться можно было. Как я тогда с ума не сошла, так это дивиться надо.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Старики уж всегда ревнивы.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Да что меня ревновать-то! Я в пятнадцать лет не взглянула ни разу на постороннего мужчину. В чем другом не похвалюсь, а этого греха нет за мной, чиста душа моя.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Ну, не говорите! Искушения не было, так и греха нет. Враг-то силен, поручиться за себя никак нельзя.
О л ь г а. Это правда, тетенька. Вы по вечерам и по балам не ездите, а посмотрели бы там, какие мужчины бывают. Умные, ловкие, образованные, не то, что...
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. "Не то, что мужья наши". Ай, Оленька! Вот умница! А ведь правду она говорит: пока не видишь других людей, так и свои хороши кажутся; а как сравнишь, так на свое-то и глядеть не хочется.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Что вы, что вы! Как вам не грех!
О л ь г а. Да ведь мы, тетенька, не слепые. Конечно, обязанность есть наша любить мужа, так ее исполняешь; а ведь глаза-то на что-нибудь даны.что невежа и дурак, а что образованный человек, разобрать-то не хитрость.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Не видали вы настоящих-то мужчин, так хорошо вам разговаривать. И первый человек греха не миновал, да и последний не минует. Грех сладок, а человек падок.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Ну, и слава богу, что смолоду искушения не было; а уж теперь и бояться нечего, мое время прошло.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Какие ваши года! Мне и под пятьдесят лет, да я за себя не поручусь.
О л ь г а. Я, кажется, до семидесяти лет влюбляться буду. А то и жить-то незачем, какой интерес! А тут вдруг как-то тепло на душе. А то какая наша жизнь? Пей, ешь да спи!
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Я тоже не люблю, чтоб без занятия. Уж само собой, не любовь, - где уж! Хоть и не закАйваюсь. А чтоб были мне хлопоты: или сватать, или когда молодая женщина запутается, так поучишь ее, как из беды вынырнуть, мужу глаза отвести.
О л ь г а. Да что, в самом деле, тетенька, мы не люди, что ли! Посмотрите-ка, что мужчины-то делают, какую они себе льготу дают! что они боятся, аль стыдятся чего! Какая только придет им в голову фантазия, все и исполняют. А от нас требуют, чтоб не только мы закон соблюдали, а в душе и помышлении непорочность имели. Как еще они, при своей такой безобразной жизни, смеют от нас чего-то требовать! Да возьми такой муж в самом деле-то хорошую да благородную девушку, так она через три дня плюнет на него да убежит куда глаза глядят.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Недавно замужем, а как разговариваешь! Скоро жизнь-то раскусила.
О л ь г а. Раскусишь. Я шла замуж-то, как голубка была, а муж меня через неделю по трактирам повез арфисток слушать; сажал их за один стол со мной, обнимался с ними; а что говорили, так у меня волоса дыбом подымались!
В е р а Ф и л и п п о в н а. Я такие речи в первый раз слышу.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Да вольно ж вам людей-то дичиться. Вы уж спесивы очень. Пожаловали бы когда к нам запросто или меня к себе приглашали почаще; угощенья для меня особенного не нужно; был бы чай да бутылка мадеры - вот и все.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Нет, где уж мне по гостям! Я одичала очень, мне и людей-то видеть тяжело. И раз-то в год выедешь, так час просидишь в гостях, уж там и скучно, домой тянет.
О л ь г а. Теперь не прежнее время, не взаперти живете; вот бы и начали выезжать понемножку, привыкать к людям.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Разница-то невелика: прежде взаперти жила, а теперь сама уселась дома. Вот только одно мое удовольствие - по монастырям стала ездить: в Симонов, в Новоспасский, в Андроньев.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Раненько за богомолье-то принялись.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Да хорошо там очень: когда небольшой праздник, там народу немного, тихо таково, просторно, поют хорошо. Выдешь за ограду, по бульварчику походишь, на Москву поглядишь, старушек богомолок найдешь, с ними потолкуешь.

Входит Огуревна.

Что ты?
О г у р е в н а. Сумлеваюсь насчет лимону.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Я сейчас, гостьи дорогие. (Уходит с Огуревной.)
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. По монастырям стала ездить! Надо подсмотреть за ней; в самом деле, нет ли сироты какого.
О л ь г а. Нет, не похоже.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Смотри ей в зубы-то! Я очень тихим-то не верю. Знаешь пословицу: "в тихом омуте..."?

Входит Вера Филипповна.

В е р а Ф и л и п п о в н а. Сюда прикажете чай подать или туда пойдете? Сюда и мужчины придут; вон, кажется, Потап Потапыч подвигается.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Лучше мы к самовару присоединимся; я не люблю с мужчинами-то не привыкли мы вперемешку-то. Простору нет, разговор не тот; я в разговоре свободна, стеснять себя не люблю. Мужчины врут сами по себе, а мы сами по себе, и им свободней, и нам вольней. Любезное дело! А вместе одна канитель, а не разговор. Я с прибавлением люблю чай-то пить; неравно при мужчинах-то невзначай лишнее перельешь, так и совестно.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Как вам угодно. Пожалуйте!

Уходят Аполлинария Панфиловна, Ольга, Вера Филипповна.
Входят Каркунов (в руках бумага и карандаш), Xалымов, Константин Каркунов.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Каркунов, Халымов и Константин Каркунов.

К о н с т а н т и н. Помилуйте, дяденька!.. К чему, к чему?.. Ни к чему это не ведет.
К а р к у н о в. Помолчи ты, помолчи! (Халымову.) Ах, кум ты мой милый, вот уж спасибо, вот уж спасибо!
Х а л ы м о в. Да за что?
К а р к у н о в. Как за что? Я тебе шепнул: "Приезжай, мол", - а ты и приехал.
Х а л ы м о в. Да чудак: зовешь в гости, как не поехать! От хлеба-соли кто же отказывается!
К а р к у н о в. Да я еще тебя хлебом-то не кормил. Я, как ты приехал, так за дело тебя; говорю: "Помоги!.."
Х а л ы м о в. Да какое дело-то! Гроша оно медного не стоит; эка невидаль, завещание написать! Было б что отказывать; а коли есть, так нехитро: тут все твоя воля, что хочешь, то и пиши!
К а р к у н о в. Нет, ты не говори! Вот у нас тут по соседству адвокатишка проживает, такой паршивенький; а и тот триста рублей просит.
Х а л ы м о в. Еще мало запросил. Вольно ж тебе за адвокатами посылать.
К о н с т а н т и н. Да помилуйте! Коли есть единственный... так к чему? Одни кляузы!
К а р к у н о в. Погоди! Ты помолчи, помолчи.
Х а л ы м о в. Взял лист, и пиши!
К а р к у н о в. "Пиши", ишь ты! что я напишу, что я знаю! Как напьемся хорошенько, так "мыслете" писать наше дело; а перо-то возьмешь, так ведь надо, чтоб оно слушалось. А коли не слушается, так что ж ты тут! Ничего не поделаешь.
Х а л ы м о в. А ты его возьми покрепче в руки-то, да и пиши спервоначалу с божьего благословения: во имя, а прочее...
К а р к у н о в. Так, так, с божьего благословения; нельзя без этого, это уж первое дело. (Константину.) Ты незваный пришел, так вот тебе бумага и карандаш. Пиши! (Отдает бумагу и карандаш.) Пиши, что сказано.
К о н с т а н т и н. Да позвольте! Коли я единственный...
К а р к у н о в. Молчи, молчи!

Константин садится к столу.

Что ему писать-то?
Х а л ы м о в. Потом пиши: "Во-первых..."
К а р к у н о в. Константин, пиши: "Во-первых..."
Х а л ы м о в. "Поручаю душу мою богу..."
К а р к у н о в (вздыхая). Ох, ох! Да, да.

Константин пишет.

Х а л ы м о в. "А грешное тело мое предать земле по христианскому обряду".
К а р к у н о в. По христианскому, по христианскому, да, да, по христианскому, чтоб уж как следует.
Х а л ы м о в. Теперь насчет певчих... Каких тебе будет приятнее: чудовских иль нешумовских?
К а р к у н о в. Чудовских приятнее, друг ты мой любезный, приятнее.
Х а л ы м о в. Ну, и пиши "чудовских".
К а р к у н о в. Константин, запиши: "чудовских!"
Х а л ы м о в. Теперь покров на гроб... хочешь парчовый, хочешь глазетовый. Нынче этот товар до тонкости доведен, в Париже на выставке был.
К а р к у н о в. Над этим задумаешься, кум, задумаешься.
X а л ы м о в. Да как не задумаешься; дело большого рассудка требует. А ты вели принести образчиков, да который тебе к лицу, тот и обозначь; узорчик повеселей выбери. Да вот еще забыли, прежде всего надо: "Находясь в здравом уме". что забыли-то! Да и вправду, в здравом мы уме аль нет?
К а р к у н о в. В здравом, в здравом, куда хочешь. Константин, проставь впереди: "В здравом уме".
К о н с т а н т и н. Ну, уж сомневаюсь!
К а р к у н о в. Пиши, пиши, не твое дело!
X а л ы м о в. "И твердой памяти".
К а р к у н о в. Ну, насчет памяти... против прежнего не то.
X а л ы м о в. Да ведь помнишь всех, кто тебе должен ?
К а р к у н о в. Всех, всех, всех.
X а л ы м о в. Значит, твердая. Может быть, забываешь, кому сам должен? Так не беда, напомнят. Ну, главное дело кончено, теперь уж пустяки. Вот пиши: "Любезной супруге моей, Вере Филипповне, за ее любовь ко мне и всегдашние попечения..."
К а р к у н о в. Да, да, всегдашние попечения.
X а л ы м о в. Ну, там что знаешь.
К а р к у н о в. Пиши, Константин: "Все движимое и недвижимое имение и миллион денег".
К о н с т а н т и н. Да позвольте, дяденька...
К а р к у н о в. Молчи, молчи! Стоит, стоит, больше стоит.
X а л ы м о в. Уж это твое дело.
К а р к у н о в. Больше стоит, больше стоит. Только вот что, кум, ох...
X а л ы м о в. что случилось ?
К а р к у н о в. Оставлю я ей миллион, а она с моими деньгами-то замуж либо любовника.
Х а л ы м о в. Да тебе-то что за дело! Уж там как знает, как ей лучше.
К а р к у н о в. Нет, так нельзя, так нельзя: мои деньги-то. Она выйдет замуж, да еще подсмеется с мужем-то над стариком.
Х а л ы м о в. Да и подсмеются, ничего не поделаешь.
К а р к у н о в. Нет, вот как: любезной супруге моей, Вере Филипповне, коли не выйдет она замуж и не заведет любовника, миллион.
Х а л ы м о в. Нельзя так написать-то, кум.
К а р к у н о в. Отчего, кум?
Х а л ы м о в. Скажут, что не в здравом рассудке.
К а р к у н о в. Так мы этого писать не будем, не осрамим себя, кум, не осрамим. А вот что: я велю ей образ со стены снять да побожиться. Так, кум?
Х а л ы м о в. Так, так. Да ведь и она не глупа, она образ-то, на котором божилась, повернет к стене либо вовсе из комнаты вынесет, чтобы свидетелей не было; да и сделает, что хочет.
К а р к у н о в. Опять беда! Вот горе-то мое, горе!
Х а л ы м о в. Ну, как не горе! Всю жизнь мучил жену, хочешь и после смерти потиранить, да никак не придумаешь. Да она честно жила с тобой?
К а р к у н о в. Честно, честно. что тут говорить - святая!
Х а л ы м о в. Всякий твой каприз, всякую блажь исполняла?
К а р к у н о в. Исполняла, исполняла.
Х а л ы м о в. Стоит это чего-нибудь?
К а р к у н о в. Стоит, стоит, как не стоить!
Х а л ы м о в. Ну, чего это стоит, то ты и дай ей; да уж и не печалься больше, пусть живет, как сама знает.
К а р к у н о в. Нет, мало, мало. (Константину.) Да что тут! Пиши, без всяких условиев, миллион.
К о н с т а н т и н. Уж это, дяденька, даже довольно глупо, позвольте вам сказать.
К а р к у н о в. Ты молчи! Ты должен к дяде со всяким уважением.
К о н с т а н т и н. Я со всяким уважением; а ежели что не умно, так поневоле скажешь "глупо".
Х а л ы м о в. Пойдем дальше помаленьку! Теперь племяннику... "Племяннику моему, Константину Лукичу Каркунову, за его почтительность и хорошее поведение..."
К а р к у н о в. Пиши, Константин: "Племяннику моему..."
К о н с т а н т и н. Написал.
К а р к у н о в. Вся моя торговля, фабричное заведение, опричь стен, товары, векселя и миллион денег.
К о н с т а н т и н. Я так понимаю, что это только одна шутка с вашей стороны.
К а р к у н о в. Только чтоб он вечно поминал меня, а свое пьянство и безобразие оставил.
К о н с т а н т и н. Безобразием-то, дяденька, мы вместе занимались; ежели я и пьянствовал, так для вашего удовольствия.
К а р к у н о в. И чтоб всю жизнь он чувствовал.
X а л ы м о в. Опять ты с чувствами! А если он чувствовать не будет?
К а р к у н о в. Тогда деньги отобрать.
Х а л ы м о в. Нет, ты эти аллегории брось! Никто такого твоего завещания не утвердит.
К о н с т а н т и н. Оставьте! Пущай не утвердят; тем лучше, все мне и достанется.
К а р к у н о в. Ишь ты какой ловкий! Пиши: миллион! Миллион тебе - вот и все.
К о н с т а н т и н. Одна только прокламация, больше ничего.
Х а л ы м о в. Ну, еще что? Кому еще соблаговолишь?
К а р к у н о в. Приказчику моему, Ерасту... Пиши: ему десять тысяч! Давай бумагу, ступай! Об остальном без тебя порешим.
К о н с т а н т и н. Ну, дяденька, не ожидал. Кажется, знаете, какой я человек! Можно довериться без сумления. Стоит вам приказать словесно: выдай тому столько-то, тому столько-то - в точности исполню. Наследник у вас один я, а вы какую-то моду выдумали - завещание писать. Смешно даже.
К а р к у н о в. Ну, хорошо, хорошо, ступай! Обижен не будешь.

Константин уходит.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Каркунов и Халымов.

К а р к у н о в (осмотрел все двери). Ну, кум, вот уж теперь ты мне помоги, в ножки поклонюсь! Возьми бумажку-то! (Подает бумагу, писанную Константином.) Захерь, всю захерь! Да напиши ты мне все завещание снова! При племяннике я правды-то говорить не хотел.
Х а л ы м о в. А в чем твоя правда-то?
К а р к у н о в. Грешный я, ах, какой грешный человек! что грехов, что грехов! что неправды на душе, что обиды людям, что всякого угнетения!
X а л ы м о в. Ну, так что же?
К а р к у н о в. Так надо, чтоб за мою душу много народу молилось; выкупать надо душу-то из аду кромешного.
X а л ы м о в. Как же ты ее выкупишь?
К а р к у н о в. А вот как: ни жене, ни племяннику ничего, так разве малость какую. На них надежда плоха, они не умолят. Все на бедных, неимущих, чтобы молились. Вот и распиши! Ты порядок-то знаешь: туда столько, в другое место столько, чтобы вечное поминовение, на вечные времена... на вечные. А вот тебе записочка, что у меня есть наличными и прочим имуществом. (Достает из кармана бумажку и подает Халымову.)
X а л ы м о в. Ого! Сколько у тебя наличных-то! Где же ты их держишь?
К а р к у н о в. Дома, кум, вон в шкапу.
X а л ы м о в. Ты живешь в захолустье, кругом пустыри; налетят молодцы, так увезут у тебя деньги-то и с твоим дорогим шкапом вместе.
К а р к у н о в. Не боюсь, кум, нет. Нынче, кум, люди-то умны, говорят, стали; так и я с людьми поумнел. Вот видишь две пуговки! (Показывает две пуговки подле шкафа). Электрический звонок! А? Умственная штука, кум, умственная штука! Одну пуговку нажму - все молодцы и дворники тут, а другую - сто человек фабричных через две минуты здесь будут.
Х а л ы м о в. Ну, кум, задал ты мне задачу!
К а р к у н о в. Сделай милость! Будь друг! Трепещу, трепещу, что грехов-то, что грехов-то, что всякого окаянства!
X а л ы м о в. Как же ты жену-то обидишь, за что?
К а р к у н о в. Да, да... жена у меня душа ангельская, голубица чистая. Как подумаю, кум, про нее, так слезы у меня. Вот видишь, слезы. Заморил я ее, всю жизнь загубил... Да что же... Мое ведь... кому хочу, тому и даю. Душа-то дороже жены. Вот еще приказчик... Я у приятеля сыночка взял, обещал в люди вывести, наградить... а не вывел. И жалованье-то платил малое, все посулами проводил... И об нем тоже, видишь, плачу. Только у меня дорогого-то, что жена да приказчик; а душа все-таки дороже... Можно ему что-нибудь из платья... шубу старую... Так и напиши!
Х а л ы м о в. Напишу, что с тобой делать! Только будет ли польза душе-то ?
К а р к у н о в. Будет, будет; с умными людьми советовался, с благочестивыми... И больше все, чтобы по мелочам, в раздачу нищей братии, по гривне сто тысяч, по пятаку триста.
Х а л ы м о в. Это хорошо, это по крайности целиком в казну поступит; казне деньги нужны.
К а р к у н о в. Как, кум, в казну?
Х а л ы м о в. Чрез акцизное управление. Питейные заведения заторгуют хорошо.
К а р к у н о в. Ну, что ж, пущай! Все-таки каждый перед стаканом-то помянет добрым словом.
Х а л ы м о в. Перед первым помянет, а на другой не хватит денег, так тебя ж и обругает.
К а р к у н о в. Ничего, нужды нет; хоть раз перекрестится да вздохнет на образ, все-таки душе-то легче. (Растворяет двери.) Вера Филипповна, Костя!.. А! И ты, Ераст, здесь! Войдите, войдите!

Входят Вера Филипповна, Константин, Ераст.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Каркунов, Халымов, Вера Филипповна, Константин и Ераст.

К а р к у н о в. Ну, супруга любезная, ну, племянничек дорогой, и ты, Ераст! молитесь богу, молитесь богу! Всех, всех наградил, всю жизнь поминать будете.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Благодарю покорно, Потап Потапыч! Не надо мне ничего; а коли ваша такая любовь ко мне, так за любовь вашу я должна вас поминать всегда и всегда за вас богу молить.
Е р а с т. Покорно благодарю, Потап Потапыч, что труды мои цените, даже сверх заслуг.
К о н с т а н т и н. Извините, дяденька, мне благодарить не за что. Конечно, на все ваша воля, а коли рассудить правильно, так и без того все мое.
К а р к у н о в. А коли твое, так твое и будет; никого не обижу, никого.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Сюда чай прикажете или к нам пожалуете?
К а р к у н о в. Пойдем, кум, к бабам, пойдем балагурить, зубы точить.

Уходят Каркунов и Халымов.

В е р а Ф и л и п п о в н а. Пожалуйте! Константин Лукич, Ераст... приходите!
К о н с т а н т и н. Увольте, тетенька, мы не желаем.

Вера Филипповна уходит.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Константин и Ераст.

К о н с т а н т и н. Ну, Ераст, дело - табак.
Е р а с т. О чем твой разговор и как его понимать?
К о н с т а н т и н. Нам с тобой зубы на полку.
Е р а с т. Почему так полагаешь?
К о н с т а н т и н. Все тетке - шабаш!
Е р а с т. Что ж, послужим и ей.
К о н с т а н т и н. Не придется.
Е р а с т. Отчего ж не служить, мы не хуже людей?
К о н с т а н т и н. Ты думаешь, она при миллионах-то с фабриками да с торговлей путаться будет? Как же, очень ей нужно! Оборотит все в деньги да замуж за благородного.
Е р а с т. Пожалуй; мудреного нет.
К о н с т а н т и н. А мы с тобой на бобах останемся.
Е р а с т. Так неужто ж вся моя служба задаром пропадет?
К о н с т а н т и н. А ты благодарности ждешь?.. От дяди-то? Жди, жди! Он не нынче, так завтра тебя по шапке скомандует.
Е р а с т. За что про что?
К о н с т а н т и н. Здорово живешь. К расчету ближе. Ты, по своим трудам, стоишь много, а ему жаль тебе прибавить; ну, известное дело, придерется к чему, расшумится, да и прогонит. У них, у хозяев, одна политика-то.
Е р а с т. Однако призадумаешься. Надо место искать.
К о н с т а н т и н. Погоди! Ты вспомни, чему я тебя учил.
Е р а с т. Насчет чего?
К о н с т а н т и н. Насчет амуров.
Е р а с т. Эх! Будет тебе глупости-то!
К о н с т а н т и н. Одно твое спасенье.
Е р а с т. Не такая женщина; приступу нет.
К о н с т а н т и н. Ну, плох же ты, брат!
Е р а с т. Кто плох? Я-то?.. Кабы ты знал, так не говорил бы, что я плох. Я свое дело знаю, да ничего не поделаешь. Первым долгом, надо женщину хвалить в глаза; таким манером какую хочешь донять можно. Нынче скажи - красавица, завтра - красавица, она уши-то и распустит, и напевай ей турусы на колесах! А уж коли стала слушать, так заговорить недолго.
К о н с т а н т и н. Так бы ты и действовал.
Е р а с т. Я и действовал, да она меня только одним взглядом так ошибла, ровно обухом, насилу на ногах устоял. Нет, я теперь на другой манер.
К о н с т а н т и н. Какая статья?
Е р а с т. Она у нас сердобольная, чувствительная, так я на жалость ее маню, казанским сиротой прикидываюсь.
К о н с т а н т и н. Действует?
Е р а с т. Кажется, подействовало; уж полдюжины голландских рубашек получил вчера. От кого ж как не от нее! Ока все так-то, втайне благодетельствует.
К о н с т а н т и н. Ну, и действуй в этом направлении. Затягивай ее мало-помалу; потом свиданье где-нибудь назначь либо к себе замани.
Е р а с т. Ну, хотя бы и так, да тебе-то какая польза от всего этого?
К о н с т а н т и н. Ах, простота! Я подстерегу вас, да и укажу дяде: вот, мол, посмотри, кому ты миллионы-то оставляешь!
Е р а с т. Однако ловко! Да что ты дурака, что ль, нашел?
К о н с т а н т и н. Погоди! что болтаешь зря, не разобравши дела! Ты слушай да понимай! Тебя все равно дня через два-три дядя прогонит, уж он говорил, так что тебе жалеть-то себя! Так, ни с чем уйдешь; а коли мне, через твою услугу, дядино состояние достанется, так я тебя озолочу.
Е р а с т. Рассказывай! Тебе поверишь, так трех дней не проживешь!
К о н с т а н т и н. Это точно, это ты правду говоришь. И не верь мне на слово никогда, я обману. Какое я состояние-то ухнул - отобрали все. А отчего? Оттого, что людям верил. Нет, уж теперь шабаш; и я людям не верю, и мне не верь. Ты на совесть мою, пожалуйста, не располагайся; была когда-то, а теперь ее нет. Это я тебе прямо говорю. Бери документ! Хочешь две-три тысячи, ну, хочешь пять?
Е р а с т. Да что с тебя возьмешь по документу-то?
К о н с т а н т и н. Само собой, что теперь ничего; а как оставит дядя наследство, получишь все и с процентами.
Е р а с т (подумав). Вот что, слушай! Которое ты дело мне сейчас рекомендуешь, довольно оно подлое. Пойми ты! Довольно подлое.
К о н с т а н т и н. Да разве я говорю тебе, что оно хорошее? И я так считаю, что оно подлое. Только я за него деньги плачу. Разбирай, как знаешь! Пять тысяч, да на голодные-то зубы, да тому, кто их никогда у себя не видывал... тоже приятность имеют.
Е р а с т. Не надо. Не только твоих пяти тысяч... а отойди! Вот... одно слово!
К о н с т а н т и н. Правда пословица-то: дураков-то не орут, не сеют, а сами родятся. Получаешь ты триста рублей в год, значит, обязан ты воровать; хотят тебя осчастливить, дают тебе пять тысяч, а ты физиономию в сторону отворачиваешь! Мозги! Нечего сказать! Постучи-ка себя в лоб-то да вон в стену попробуй, будет ли разница?
Е р а с т. А как ты думаешь, ежели дьявол... так кто из вас тоньше... людей-то опутывать?
К о н с т а н т и н. Ну, вот еще, "дьявол". Испугать, что ли, меня хочешь? Слова, глупые слова, и больше ничего. К чему тут дьявол? Которые люди святой жизни, так дьяволу с ними заботы много; а мы и без него нагрешим, что на десяти возах не вывезешь. Но, однако, всякому разговору конец бывает... Хочешь - бери деньги, а не хочешь - сочти так, что я пошутил.
Е р а с т. Надо по крайности подумать.
К о н с т а н т и н. И выходишь ты, братец мой, невежа. Думай не думай, ума не прибудет; сколько тебе ума дано, столько и останется. Значит, показывай сейчас свой ум или свою глупость! На том и покончим.
Е р а с т. Ну, уж была не была, куда ни шло!
К о н с т а н т и н. Вот так-то лучше; а ты еще в рассуждения пускаешься! Какие еще твои рассуждения, когда ты обязан во всем слушать меня и всегда подражать под меня. Я старше тебя хотя не летами, но жизнью и умом; я большое состояние прожил, а ты всегда жил в бедности; я рассуждаю свободно, а ты в рассуждении связан; я давно совесть потерял, а ты еще только начинаешь. Когда ж подробный об этом предмете у нас разговор будет?
Е р а с т. Ты сегодня что делаешь?
К о н с т а н т и н. До вечера свободен, зайду к тебе и потолкуем; а вечером - опять с дядей в провожатых.
Е р а с т. Куда вы с ним ездите?
К о н с т а н т и н. По трактирам, а то куда ж больше. Надоело им без проказ пьянствовать, так теперь придумывают что чудней: антиков разных разыскивают, да и тешатся. У кого сила, так бороться заставляют; у кого голос велик, так многолетие им кричи; кто пьет много, так поят на пари. Вот бы найти какого диковинного, чтоб дяденьке удружить.
Е р а с т. Нет, я встретил антика-то: и сила, и голос, и выпить сколько хочешь.
К о н с т а н т и н. Кто он такой?
Е р а с т. Так, вроде как странник, по Москве бродит, понакутит, да у монастырей с нищими становится.
К о н с т а н т и н. И знаешь, где его найти?
Е р а с т. Знаю.
К о н с т а н т и н. Так покажи мне сегодня же! Я с кем-нибудь стравлю его на пари, большой капитал могу нажить от дяди. Да что! Дядя озолотит, все состояние оставит мне, коли придется ему по вкусу да всех мы победим.
Е р а с т. Можно.

Входят Каркунов, Халымов, Вера Филипповна и Аполлинария Панфиловна.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Каркунов, Халымов, Вера Филипповна, Аполлинария Панфиловна, Константин и Ераст.

К а р к у н о в. Что ж, кум, загуляли, значит?
Х а л ы м о в. Не знаю, как ты; а я коньки подвязал, далеко катиться могу.
К а р к у н о в. Так поехали, что ли?
Х а л ы м о в. Поехали.
К а р к у н о в. (указывая на женщин). А их не возьмем, кум, не возьмем! Пущай дома сидят! Вот вы и знайте! Да! Мы в разгул, а вы дома сидите!
Х а л ы м о в. Куда их! Нам с тобой надо быть налегке, без грузу; чтобы куда потянет, туда и плыть, так, глядя по фантазии, рулем-то и поворачивай!
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Да поезжайте, куда душе угодно, не заплачем.
К а р к у н о в. О чем плакать! что за слезы! Не о том речь! А ты вот что, кума: ты спроси у лошади, как ей лучше, свободней: в хомуте или без хомута! А баба-то ведь хомут.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Да ну вас, убирайтесь. Не очень-то в вас нуждаются. Домой-то дорогу я и одна найду. Так приедете, Вера Филипповна, в монастырь-то ко всенощной?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Приеду непременно.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Ну, вот, может быть, увидимся. Прощайте! К нам милости просим.
В е р а Ф и л и п п о в н а, Ваши гости.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а. Прощайте, кавалеры! (Уходит.)
К о н с т а н т и н. Дяденька, мне прикажете с вами сопутствовать?
К а р к у н о в. Чего еще спрашиваешь? Аль ты свою службу забыл? У тебя ведь одно дело-то: по ночам пьяного дядю домой провожать.
К о н с т а н т и н. А ежели я малость замешкаюсь, так к ночи где вас искать, под каким флагом? То есть, дяденька, под какой вывеской?
X а л ы м о в. Да уж где ни путаться, а, должно быть, Стрельны не миновать. Поклон, да и вон! Поехали.
К а р к у н о в. Хозяйка, не жди!

Уходят Каркунов, Халымов, Константин. Вера Филипповна провожает их в переднюю и возвращается.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Вера Филипповна и Ераст.

Е р а с т (потупя голову). Вера Филипповна, вы позволите мне сегодня идти ко всенощной?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Разве богу молиться позволения спрашивают?
Е р а с т. Нет-с, я спрашиваю, позволите ли вы мне идти в монастырь, куда вы поедете?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Храм большой, всем место будет... Иди, коли есть усердие.
Е р а с т. Я думал, что, может быть, вам неприятно, что я все с вами в одну церковь хожу. Так я могу и в другое место...
В е р а Ф и л и п п о в н а (взглянув на Ераста). Отчего же ты думаешь, что мне неприятно?
Е р а с т. Вы женщина строгая, мало ль что можете подумать.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Я ничего не думаю; а коли ты сам что-нибудь думаешь дурное, так лучше не ходи, не греши. А ежели ты с чистым сердцем...
Е р а с т. С чистым, Вера Филипповна.
В е р а Ф и л и п п о в н а. А коли с чистым, так иди с богом! Мне даже очень приятно; я очень рада, что в таком деле есть у меня товарищ и провожатый.
Е р а с т. Я только вам доложить хотел. Я без спросу не посмел.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Да, хорошо, хорошо! Вижу, что ты скромный и хороший человек. Я таких люблю. Хорошего человека нельзя не полюбить... Кого ж и любить, коль не хороших людей! Ну, покуда прощай!

Ераст почтительно кланяется.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЛИЦА:

В е р а Ф и л и п п о в н а.
А п о л л и н а р и я П а н ф и л о в н а.
К о н с т а н т и н К а р к у н о в.
Е р а с т.
И н н о к е н т и й, странник, сильный мужчина сурового вида. В длинном парусинном пальто и страннической шапке.

Бульвар под монастырской стеной; несколько скамеек; в глубине по обрыву деревянная
загородка, за ней вдали видна часть Москвы.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Иннокентий, один сидит на скамейке.

И н н о к е н т и й. Эка обуза!.. Эка обуза мне тело мое!., алчное, жадное, ненасытимое! Экую утробу богатому человеку - и то будет в тягость удоволить; а мне, пролетарию... несть конца мучениям... Непрестанные муки голода и жажды... непрестанные обуревания страстей! Был рубль сегодня - и нет его; а жажда и голод всё те же. Хоть бы ослепнуть! Несытым оком видишь трактиры, видишь пивные заведения, видишь лепообразных жен... Как зверь бы ринулся на все сие и пожрал; но не пожрешь. Прежде чем пасть твоя разинется, связан будешь и заключен в узилище. Был рубль... Лучше бы его не было... Рубль издержал, но удовлетворения нет, а только сугубая жажда. Всуе искать человека, который, как я, мог бы завидовать волку. Волк живет хищением, грабежом, убийством... а я ему завидую; ибо он даровую находит пишу.

Входит Вера Филипповна.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Иннокентий и Вера Филипповна.

И н н о к е н т и й. Государыня милостивая, соблаговолите странному человеку!
В е р а Ф и л и п п о в н а (подавая деньги). Примите!
И н н о к е н т и й. Мало.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Не взыщите.
И н н о к е н т и й. Другому это довольно, а мне мало.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Ты человек в силах, работать бы тебе...
И н н о к е н т и й. Не могу.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Нездоров, что ли?
И н н о к е н т и й. Нет.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Так почему же?
И н н о к е н т и й. Я празднолюбец.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Таким не помогают.
И н н о к е н т и й. Напрасно.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Работай и молись, так не будешь нуждаться.
И н н о к е н т и й. Не наставлений, государыня милостивая, а денег желаю я получить от тебя.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Так не просят.
И н н о к е н т и й (оглядываясь). Я не прошу, я приказываю.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Бог с тобой, миленький! Прими еще и будь доволен. За всякую малость надо бога благодарить. Не греши и меня не вводи в грех; я молиться иду.
И н н о к е н т и й. Вон у тебя, раба божья, сколько серебряных денег-то!
В е р а Ф и л и п п о в н а. Не завидуй, грешно!
И н н о к е н т и й. Отдай-ка ты мне их!
В е р а Ф и л и п п о в н а. Мне, миленький, не жаль, да не мои деныи-то, отдать-то нельзя: они бедным приготовлены.
И н н о к е н т и й. А если я их отниму у тебя?
В е р а Ф и л и п п о в н а. Отнимай, коли бога не боишься, а сама не отдам; это деньги чужие.
И н н о к е н т и й. Отнять-то я отниму, да вот беда: сила у меня большая и рука тяжела, как бы не повредить тебя, руки не оторвать прочь.
В е р а Ф и л и п п о в н а. Ты, миленький, глядел когда на небо-то, лоб-то крестишь себе или нет?
И н н о к е н т и й. Ну, уж будет разговаривать-то!
В е р а Ф и л и п п о в н а. Взгляни, миленький, взгляни на небо-то!
И н н о к е н т и й. Либо у тебя разум младенческий, либо ты уж очень в вере крепка. что ты мне рацеи-то читаешь! Я сам умнее тебя. Молчи, говорят тебе, замкни уста свои; а то я такую печать наложу на них!.. Давай кошелек!

Вдали показываются Константин и Ераст.

В е р а Ф и л и п п о в н а. А вот мне бог и помощь посылает.
И н н о к е н т и й (тихо). Ну, счастлива ты! Проходи! я пошутил с тобой! (Громко.) Благодарствую, государыня милостивая. (Садится.)

Вера Филипповна уходит. Входят Константин и Ераст.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Иннокентий, Константин и Ераст.

К о н с т а н т и н (Ерасту). Этот, что ли?
Е р а с т. Он самый.
К о н с т а н т и н. Мужчина занятный.
И н н о к е н т и й. Господа милостивые, соблаговолите странному человеку на пропитание!
К о н с т а н т и н. Я на пропитание не даю; коли пропить сейчас, так изволь, подам.
И н н о к е н т и й. Давай! Пропью!
К о н с т а н т и н. Так ты вот какой странник-то!
И н н о к е н т и й. Не осуждай! Коли хочешь подать, так подай; не хочешь, так проходи! Мне не до разговоров.
К о н с т а н т и н. Что так? Иль горд очень?
И н н о к е н т и й. Не горд, а голоден.
К о н с т а н т и н. Накормим.
И н н о к е н т и й. Накормишь, тогда и будем с тобой разговаривать.
К о н с т а н т и н. Да об чем с тобой разговаривать-то; что ты знаешь?
И н н о к е н т и й. Знаю больше тебя; я человек ученый и умный, а ты, как вижу, профан, простец
К о н с т а н т и н. А коли ты ученый, отчего ж бедствуешь?
И н н о к е н т и й. Я человек, обуреваемый страстями и весьма порочный.
К о н с т а н т и н, Нам таких и надо. А выпить ты много можешь?
И н н о к е н т и й. И пью, и ем много и жадно.
К о н с т а н т и н. Да как много-то?
И н н о к е н т и й. Не мерял; только очень много, не-изглаголанно много, поверить невозможно - вот сколько!
К о н с т а н т и н. Да, может, хвастаешь?
И н н о к е н т и й (отворачивается в сторону). Лучше отойди!.. Проходи мимо!
К о н с т а н т и н. Что "проходи"! Ты человек нужный. Надо тебя испробовать: словами-то все можно сказать.
И н н о к е н т и й. Испробуй!
К о н с т а н т и н. А начнешь пробовать, так, пожалуй, и я больше выпью. С нами такие-то оказии бывали.
И н н о к е н т и й. Не выпьешь.
К о н с т а н т и н. Да почем ты знаешь? Как ты можешь так... вдруг?.. Ты слыхал романс: "Никто души моей не знает"?
И н н о к е н т и й. Не выпьешь.
К о н с т а н т и н. Еще это дело впереди.
И н н о к е н т и й. Невозможно. Ты не только что не выпьешь, ты руками не подымешь того, что я могу выпить.
К о н с т а н т и н. Коли правда, мне же лучше; я на тебе большие капиталы наживу. (Ерасту.) Ну, я теперь его понял, мы с ним и едем. что у вас с теткой будет, извести!

Ераст уходит.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Константин и Иннокентий.

К о н с т а н т и н. Ты слышал, что я тебе сказал?
И н н о к е н т и й. Нет, я слышу только требования и вопли желудка моего.
К о н с т а н т и н. Ну, так я тебе повторю: "Я тебя понял".
И н н о к е н т и й. Говори, милостивец, ясней!
К о н с т а н т и н. Ты человек голодный; чем ты живешь?
И н н о к е н т и й, Подаянием от доброхотных дателей.
К о н с т а н т и н. А когда подаяния не хватает по размеру твоего аппетита, тогда что?
И н н о к е н т и й. Надо бы умирать с голоду, но я не умираю.
К о н с т а н т и н. Н