Островский Александр Николаевич - Комик семнадцатого столетия, Страница 5 - Книги

gn="center" >

Ну, ловко ли?

Яков

(из-за Домостроя)

Наташа молодец!

А я-то глуп, теперь лишь догадался.

Наталья

Есть заповедь.

Яков

Какая?

Наталья

Не зевай!

Юрий

Прощай теперь. Живите поздорову;

А доброму началу добрый час.

Постой, забыл. Велел тебе боярин

Во вторник быть пораньше на Постельном.

А что сказать боярину, подумай,

Чтоб глупостью людей не насмешить.

(Уходит.)

Анисья

Теперь начнем моленья и поклоны,

Благословясь, ударим по рукам.

Родители, возьмитесь за иконы;

Ну, детушки, валитесь в ноги к нам.

Клушин

Кому жена, да радость, да веселье,

А Клушину в чужом пиру похмелье.

ЭПИЛОГ

(4 июня 1672 года)

ЛИЦА:

Богдан Матвеевич Хитрово, дворецкий государя.

Василий Семенович Волынский.

Александр Иванович Милославский.

Матвеев.

Думный дьяк.

Грегори.

Кочетов Кирилл.

Яков.

Юрий Михайлов.

Клушин.

Комедианты.

Бояре, дворяне и всякие служилые люди.

Постельное крыльцо.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

На авансцене, перед каменною преградой, стоят дворяне, дети боярские, подьячие и прочие служилые люди, которым вход за каменную преграду был запрещен. Между ними Грегори с своими учениками, Юрий Михайлов, Кирилл и Яков Кочетовы и Клушин. За преградой несколько бояр.

Клушин

(Кочетову)

Чего-то ждут; бояре что-то шепчут

Между собой.

Кочетов

А нам какое дело!

У них свои, у нас свои заботы.

На то оно Постельное крыльцо,

Что всякий тут с своей печалью.

Юрий

Ты-то

С какою же? Проситься в воеводы?

Кочетов

Куда уж нам? Не лезь в чужую душу,

Оставь меня! Я знаю, что мне надо.

1-й комедиант

Беглец пришел, глядите-ка, Яшутка.

2-й комедиант

(Якову)

А нас вчера боярин пирогами

Попотчевал торговыми.

1-й комедиант

На квас

Сыченый дал.

2-й комедиант

И ангельское платье

Пошить велел, чтоб действовать Товита.

Юрий

Да что к нему пристали! Он не наш,

Особь статья. В овчарню возвратилась

Заблудшая овца - на радость дому.

Яков

Уйти бы нам отсюда!

Кочетов

Подождем

Боярина.

Яков

Да страшно показаться.

В глаза ему не взглянешь от стыда.

Кочетов

А ты молчи, за сына я в ответе.

Яков

Уж лучше мне сквозь землю провалиться.

Юрий

Молчите вы! Идут бояре с верху.

Выходят дьяк, Хитрово, Волынский, Милославский, Матвеев и несколько бояр.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Хитрово, Волынский, Милославский, Матвеев, дьяк, Грегори, Юрий Михайлов, Кочетов, Яков, Клушин, комедианты, бояре и разные люди.

Матвеев

Поди сюда, магистр Яган Грегори.

Грегори с поклоном подходит к преграде.

Дьяк

Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея великие и малые, и белые России самодержец, указал тебе, иноземцу Ягану Готфриду, учинити комидию. А на комидии действовать из библии книгу Есфирь, и для того действа устроить хоромину вновь.

Бояре выходят за преграду.

Хитрово

Яган Готфрид за все дела берется:

Магистр, и поп, и лекарь, и аптекарь;

И скоморох.

Грегори

Нет, я не скоморох.

Хитрово

Так кто же ты? Потешник, шпильман, что ли,

По-вашему? Все тот же скоморох,

По-нашему сказать тебе, по-русски.

(Уходит.)

Милославский

За что, Яган, шутов-то обижаешь?

Ну, как не грех! нашел кого обидеть!

Ведь, право, жаль! Тяжелый хлеб у них,

Горбом берут. Побои да увечья

За малую подачку переносят

И кормятся. А ты отнять задумал

Сиротский хлеб!

(Уходит.)

Грегори

Я хлеб не отнимаю.

Шутов кормить еще вам долго будет.

Какой кто ум имеет, то и смотрит:

Комидии один, другой медведя,

Как пляшет он. Хороший танец! Славно!

(Пляшет медведем.)

Волынский

Покажешь нам Есфирь, Юдифь, Товита,

А что ж потом? Одно ведь надоест,

И примешься неволей за скомрашьи

Потешные погудки.

Грегори

Нет, mein Herr!

О, много есть написано у тех,

Которые живут от нас подальше.

И будем мы писать - материй разных

Найдем себе. И всякий там увидит

И жизнь свою, и что тихонько делал,

И что он сам один с подушкой думал.

А совесть кто свою забыл, не знает

Суда ее - он там свой суд найдет.

Волынский

А кто же мне судьею будет?

Грегори

Комик.

Волынский

Ну, это, брат, в других землях ведется,

У нас не так.

(Уходит.)

Грегори

А будет и у вас.

Коль есть у всех, и вам уйти неможно

От комика. В душе у человека,

В числе даров господних, есть один

Спасительный: порочное и злое

Смешным казать, давать на посмеянье.

Величия родной земли героев

Восхваливать и честно и похвально;

Но больше честь, достойно большей славы

Учить людей, изображая нравы.

(Кланяется и уходит.)

Матвеев

Комидия в иных землях ведется,

На свете нам не мало образцов,

И стало быть, что недурное дело,

Когда она угодна государям

Таких земель, которым свет ученья

Открыт давно. И в нашем государстве

Комидию заводит царь великий

На пользу нам; народ ее полюбит

И доброго царя добром помянет.

Кочетов кланяется.

Ну, что, старик? Какое челобитье?

Кочетов

Сынка привел; возьми его, боярин!

Да будет он царев комедиант!

КОММЕНТАРИИ

Впервые пьеса была напечатана в журнале "Отечественные записки", 1873, No 2.

28 января 1872 года Островский писал Ф. А. Бурдину: "...Занят очень сильно новой пьесой..." (т. XIV, стр. 226). К этому периоду, по всей видимости, относится непосредственная работа драматурга по ознакомлению с историческими документами, связанными с эпохой XVII столетия. Островский тщательно изучал летописи, "Домострой", исторические исследования H. С. Тихонравова о русском театре, труды И. Е. Забелина "Домашний быт русских царей", "Домашний быт русских цариц" и другие источники. Он сам указывал на некоторые из них. В том же письме он извещал Бурдина: "От Николая Савича (Тихонравова. - Н. Г.) я получил интересные материалы" (там же, стр. 227).

В одном из своих писем к драматургу Тихонравов сообщил ряд историко-литературных сведений о режиссере в труппе Грегори- Юрии Михаилоне; о представлении комедии "Есфирь" и т. д. (см. "Неизданные письма к А. Н. Островскому", М. - Л. 1932, стр. 563-564). Прося Бурдина похлопотать о присылке ему десяти оттисков напечатанной пьесы, драматург объяснял: "Мне нужны они для подарков тем лицам, от которых я пользовался материалами: Тихонравову, Забелину и, кроме того, еще кой-кому из близких знакомых" (т. XIV, стр. 239).

К писанию комедии Островский приступил 2 марта 1872 года, что видно из авторской пометы на черновой рукописи (Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина). Но и во время работы над пьесой Островский продолжал знакомиться с историческими материалами. Так, 28 марта 1872 года Н. А. Дубровский (чиновник Московской дворцовой конторы, археолог и архивист) уведомлял драматурга: "Записка А. Матвеева помещена в издании Сахарова под названием "Записки русских людей". Эти записки ты можешь найти в Чертковской библиотеке, а потому и обратись к Петру Ивановичу Бортеневу" (Государственный Центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина). Однако Дубровский сам достал для драматурга записки А. Матвеева, о чем сообщил 30 марта Островскому (там же).

"Комик XVII столетия" был приурочен к 200-летнему юбилею официального открытия театра в России, праздновавшемуся 30 октября 1872 года.

Приступив к написанию комедии, драматург не сразу определил в ней количество актов и последовательность событий. Пьеса была задумана сначала в четырех действиях с прологом. На первом листе черновой рукописи есть запись: "Комик XVII столетия, комедия в IV действиях. С прологом. Пролог. Постельное крыльцо (4 июня 1672 года)". Островский начал пьесу со сцены Кочетова и Клушина (д. III, явл. 3, печатный текст). Но первый акт в этом виде не был полностью написан драматургом. Продумывая заново весь ход пьесы, он составил следующий сценарий: "1. Сватовство. 2. Аптека. 3. У Кочетова. 4. Двор. 5. Постельное крыльцо". Продолжая работать над сценарием, драматург хотел включить в него как пятую сцену - сцену "У мастериц", но затем отказался от этой мысли, а четвертую сцену изменил так: "Двор и заднее крыльцо" - и набросал план ее: "Боярыня Хитрая и Клушин. Лопухин и Клушин у казначея с жалобой. Две девки, Хитрая и Лопухин. Лопухин и Матвеев и Кочетов Яков. Матвеев".

В процессе работы комедия неоднократно подвергалась существенным композиционным изменениям. Драматург очень тщательно продумывал ход событий, в рукописи встречается несколько вариантов сценария пьесы. Здесь, например, имеется разработанный план первой и второй сцен, который в своей основе совпадает со структурой первого и второго актов в окончательном тексте.

Островский поставил перед собой задачу раскрыть в своей пьесе народные корни русского театра, показать, что театр на Руси был основан в 1672 году не для "царской потехи", а явился результатом потребности народной жизни.

До XVII века представителями театрального искусства на Руси были скоморохи, которые "разносили по всей стране "лицедейства" и песни о событиях "великой смуты", об "Ивашке Болотникове", о боях, победах и о гибели Степана Разина" (М. Горький, "О литературе", М. 1955, стр. 605). Но профессия скомороха считалась позорным и греховным занятием, осуждалась правительством и церковью. Следуя исторической правде, Островский и положил в основу своей пьесы противоречие между влечением талантливого актера к театру и его суеверным страхом перед профессией скомороха.

Однако этот конфликт не сразу нашел глубокое выражение в комедии. К этой мысли драматург пришел лишь в процессе работы. Первоначально драматизм положения главного героя - Якова - заключался в том, что он оказывался насильно завербованным в комедианты окольничим Матвеевым, который "сгонял подьячих молодых в потешную палату" для "потехи царской". Сам Яков не обнаруживал призвания к театральному искусству. В черновой рукописи имеется такой диалог Якова и его отца - Кочетова:

Яков

Несут молву, что для некакой потехи царской

Неведомый окольничий Матвеев

Сгонять велел подьячих молодых

В потешную палату.

Кочетов

Эта служба

Не хитрая: охотников найдется

Хоть пруд пруди; да чести в ней нисколько,

А грех велик.

Яков

...Охотников не ищут.

В потешную сбивают силой: жизни

Своей не рад, брожу, как полоумный,

Навяжут мне невесть какую службу.

Островский неоднократно возвращался к мысли о том, что Яков не по своему желанию попал в скоморохи. Зачеркнув диалог Кочетовых - отца и сына, - драматург ввел эту мысль в сцену Якова с Натальей; Яков говорил Наталье: "Вот видишь ли, безвинно я страдаю. Моей вины и моего хотенья нисколько тут, ни на волос". И в первом и во втором действиях именно сцены, в которых идет речь о новой службе Якова, подвергались наибольшей правке. Глубокое проникновение в историю русского театра и в психологию актера-скомороха XVII столетия заставило Островского отказаться от первоначального замысла и дополнить драму главного героя комедии конфликтом между его добровольным стремлением служить искусству и суеверным страхом перед профессией актера. Уже в черновой рукописи монолог Якова (д. II, явл. 6) имел такую редакцию:

Яков

С добра ума убраться поскорее.

Потешно им, а мне хоть волком вой.

Душа моя трепещет, сердце ноет

И день и ночь. Не силой, не неволей

Заставили грешить меня. - Тогда бы

И грех на них и вся вина. - Я сам,

Охотой шел, свое хотенье было.

И сам держи ответ перед отцом,

Перед судом Господним. Страшно дело,

Охотой шел, охотой и уйду.

Отбегаюсь, веди хоть на веревке

В потешную, хоть бей, а буду бегать.

Хоть режь меня. Я бегать не отстану

До той поры, когда родной отец

Прикажет мне комедиантом зваться

И действовать меня благословит.

Всяк о себе. Кому нужна Есфирь,

А мне душа нужна. Прощайте, братцы!

В окончательном тексте противоречие между призванием талантливого артиста к театру и его боязнью преступить общепринятые нормы приобрело еще более острую форму, а положение Якова стало еще драматичнее: он не верит в благословение отца на его скоморошью службу и вынужден бежать от любимого дела.

Островский упорно работал над пьесой, торопился написать ее к бенефису Д. В. Живокини 2-го.

26 августа 1872 года он сообщал Бурдину: "Новую пьесу я кончу на днях и тогда буду просить тебя употребить все усилия, чтобы она скорей прошла цензуру и Комитет. Она должна пойти в Москве 19-го октября в бенефис Живокини 2-го" (т. XIV, стр. 236).

"Комик XVII столетия" был закончен 9 сентября 1872 года. 12 сентября Островский послал пьесу брату M. H. Островскому в Петербург для передачи ее в театральную цензуру и в журнал для печати. Отдав пьесу Некрасову, брат 22 сентября уведомлял драматурга: "Некрасов пьесу твою взял с величайшей охотой и деньги мне заплатил" (Государственный Центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина). В связи с отъездом за границу М. Н. Островского все хлопоты о пьесе перешли к Бурдину. "...На тебя я надеюсь как на каменную стену, - писал ему драматург 27 сентября. - Кому бы ты не отдал комедию, попроси, чтобы, во-1-х, не торопились ее печатать, а во-2-х, чтоб поисправней была корректура, - мне хочется, чтоб она была напечатана точь-в-точь как есть в моем оригинале" (т. XIV, стр. 239).

Некрасов предполагал поместить пьесу сначала в первом номере "Отечественных записок". Она была даже набрана, но затем он обратился к драматургу со следующей просьбой:

"Пишу я Вам по особому случаю. У меня есть поэма в три печатных листа да в Вашей комедии четыре листа. Семь листов стихов на одну книгу журнала много, между тем мне хочется пустить свою поэму ("Княгиня Волконская". - Н. Г.) в 1-ю книгу по той причине, что цензурные условия ухудшаются с ужасною быстротою; в лишний месяц может дело дойти до того, что поэму мою (из времен декабристов) запретят. Итак, не будет ли для Вас в каком-нибудь отношении неудобно, если я "Комика" (уже набранного - не прислать ли Вам корректуру?) пущу во 2-й книге. Говорите откровенно. Если Вам это не понравится, то я обе вещи пущу в 1-ю книгу" (Н. А. Некрасов, Собр. соч., М. 1952, т. XI, стр. 230-231).

Таким образом, по просьбе Некрасова "Комик XVII столетия" был напечатан во втором номере журнала.

Бурдин деятельно хлопотал о скорейшем прохождении комедии через театральную цензуру. 25 сентября он уведомлял Островского: "Пьеса представлена в Комитет, а теперь еду просить цензора поскорее прочитать ее. Вероятно, в средине будущей недели она будет совсем готова" ("А. Н. Островский и Ф. А. Бурдин. Неизданные письма", М.-Пг. 1923, стр. 163).

Комедия была одобрена Театрально-литературным комитетом 30 сентября 1872 года, а разрешена театральной цензурой 3 октября того же года.

Бурдин советовал Островскому поставить ее на Александрийской сцене и для этого приглашал приехать в Петербург (там же). Но по неизвестным соображениям драматург не хотел ставить пьесу в Петербурге. В письме от 17 ноября 1872 года он просил Бурдина: "Если бы ты мог как-нибудь устроить, чтобы "Комик" совсем не пошел в Петербурге, то оказал бы мне величайшую услугу" (т. XIV, стр. 240). Бурдин же считал, что пьесу "нет причины... не играть, только нужно переделать конец и сделать его более сценичным" ("А. Н. Островский и Ф. А. Бурдин. Неизданные письма", М.-Пг. 1923, стр. 167). В конце концов Островский уступил Бурдину: "С "Комиком" делайте что хотите, если захотят поставить, ты меня уведомь, - тогда я пришлю переделку окончания" (т. XIV, стр. 240).

Однако постановка "Комика XVII столетия" в Петербурге при жизни драматурга не была осуществлена. Следов работы Островского над изменением окончания пьесы также не имеется. Цензурованный экземпляр комедии (Центральная театральная библиотека в Ленинграде) совпадает с первопечатным текстом, если не считать незначительных разночтений в заключительных словах Грегори в эпилоге: печатный текст полнее цензурованного.

Премьера пьесы состоялась в Москве 26 октября 1872 года, в бенефис Д. В. Живокини 2-го, исполнявшего роль подьячего Клушина. В других ролях выступали: С. П. Акимова - Псрепечина, Г. Н. Федотова - Наталья, И. В. Самарин - Кочетов, Н. И. Музиль - Яков, В. И. Живокини - Лопухин, Е. Н. Васильева - Анисья, С. В. Шуйский - Иоган Грегори, H. E. Вильде - Матвеев, М. А. Решимов - Юрий Михайлов.

Островский стремился к исторической верности сценического оформления спектакля. 12 сентября 1872 года в письме к Дубровскому он просил со свойственным ему юмором: "Сходи к Иваиу Егоровичу Забелину и поклонись ему в ноги (а после я тебе поклонюсь), а проси его вот о чем: чтобы он начертил тебе на бумажке постановку декораций для Постельного крыльца, так, чтобы та часть его, которая выходила к нежилым покоям, приходиласъ к авансцене, далее, чтоб видна была каменная преграда, место за преградой и ход на государев верх. Мне это очень нужно для комедии, которую я кончил и которая пойдет у Митоса в бенефис" (т. XIV, стр. 238).

Дубровский передал просьбу драматурга историку Забелину и 22 сентября 1872 года известил Островского: "...Забелин с полным удовольствием взялся исполнить твою просьбу, прибавив при этом, что он всегда рад содействовать тебе во всем, в чем только может быть полезным... Он хочет составить тебе верный и подробный план местности старого дворца... План будет готов к 26 сентября" (Государственный Центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина). Островский действительно получил от Забелина подробный чертеж с объяснениями, пересланный историком через Дубровского (там же, письмо Дубровского от 27 сентября 1872 года).

Московская премьера "Комика XVII столетия" не получила широкого освещения в театральной критике. Подробный отзыв был помещен на страницах либеральной газеты "Русские ведомости" (1872, No 239). Рецензент свидетельствовал о том, что, несмотря на участие в спектакле лучших сил театра, пьеса прошла "скучно, безжизненно". Даже Шуйский "был ниже своей всегдашней игры", а Федотова в роли Наташи "утрировала до крайности". "Эта молодая девушка, - писал рецензент, - по прихотливой воле автора, то кроткая голубица, то какая-то до неприличия развязная баба, сама по себе уже крайне неизящна и неестественна, а потому отнюдь не нужно было того до чрезвычайности резкого подчеркиванья, с каким г-жа Федотова произнесла хотя бы свой троекратный ответ: "Не помню, хмельна была!".

Театрального рецензента совершенно не удовлетворила и игра Музиля, который, изображая якобы "неудавшегося г. Островскому комика XVII столетия, представил собою такого жалкого комика XIX века, что смотреть было невозможно". Так же неудачным, по мнению рецензента, было исполнение Решимовым роли Грегори: "...Он к роли режиссера театра аптекаря Грегори, в XVII столетии, приурочил жесты и дикцию Чацкого, с присоединением безукоризненной храбрости капитана Маржерета".

Отрицательная оценка пьесы в известной мере объясняется непониманием сущности комедии Островского. Ее рассматривали просто как "юбилейную" пьесу, вне юбилейной даты она будто бы лишена не только смысла и значения, но, "напротив, лишенная всякого самостоятельного внутреннего достоинства "комедии", не имела даже и тени успеха" ("Голос", 1872, No 184).

Консервативная печать не хотела признать в пьесе ее народной основы, исторической и бытовой достоверности. Критик "Нового времени", например, считал, что комедия построена на ложной коллизии: "Так как самый мотив борьбы крайне фальшивый, потому что влечение Якова к ремеслу комика решительно ни в чем не выражается, то она и не возбуждает в нас ни малейшего сочувствия" ("Новое время", 1873, No 61).

"Комик XVII столетия" ставился на сцене редко. После премьеры в Москве вторая постановка этой комедии была осуществлена на сцене Александрийского театра в Петербурге только 30 августа 1894 года, опять-таки в связи с юбилейной датой - 138-летием основания императорских петербургских театров. Роли исполняли: В. В. Стрельская - Перепечина, В. А. Мичурина - Наталья, В. Н. Давыдов - Кочетов, Р. Б. Аполлонский- Яков, П. Д. Ленский - Матвеев, Н. Л. Глазунов - Иоган Грегори.

По свидетельству современников, спектакль не был удачным прежде всего "из-за отсутствия ансамбля". В исполнении не было естественности и простоты ("Петербургская газета", 1894, No 239). "Актеры играли старательно, - писал рецензент "Нового времени", - но этого недостаточно... Исполнители не жили на сцене, а именно представляли. Все они, впрочем, имели внешний успех, если соизмерять успех числом вызовов. Только г-н Давыдов в роли подьячего Кочетова, г-жа Мичурина в роли Натальи да г-н Глазунов в небольшой роли аптекаря Грегори были живыми лицами" (1894, No 6648). Однако хроникер газеты "Биржевые ведомости" отмечал, "что г-жа Мичурина, игравшая... роль с усердием, достойным лучшего дела, выделяла своею игрою именно развязность, смелость и находчивость молоденькой мастерицы", совсем забывая о том, что Наталья - узница московских теремов XVII века ("Биржевые ведомости", 1894, No 240).

На сцене Малого театра "Комик XVII столетия" был возобновлен в 1898 году, в бенефис Н. И. Музиля (Клушин), с участием К. Н. Рыбакова (Кочетов), М. П. Садовского (Матвеев), О. О. Садовской (Анисья), А. П. Ленского (Лопухин) и др.

После Великой Октябрьской социалистической революции пьеса была поставлена в 1922 году одновременно в Москве, Вологде и Омске в ознаменование 250-летия русского театра. В Москве "Комиком XVII столетия" начала свою деятельность студия Малого театра. "Самая комедия Островского, - писал П. Марков об этой постановке, - имеет... специфический, почти этнографический интерес - интерес лирических воспоминаний, исторических воссозданий, бытоизображении... Ее сюжетная оправа и ее романическая интрига только фон, на котором разыгрывается "комедь" о первых русских комедиантах. Играючи и смеясь написана эта "комедь", в которой, однако, такое точное знание быта и такое великолепное ощущение начал Домостроя, крепкой и ядреной русской жизни... Общий замысел режиссера лежал в воскрешении отделенных от нас 250-летним промежутком трудов и дней актеров придворной комедиальной храмины. В целом этот замысел был достигнут" ("Театр и музыка", 1922, No 10, стр. 163-164).

В 1923 году, в 100-летнюю годовщину со дня рождения Островского, "Комика XVII столетия" показал Ленинградский театр юного зрителя. Спектакль был выдержан в реалистических тонах, хотя в нем обнаруживались элементы внешней театральности.

В сезон 1935-1936 года пьеса игралась на сцене МХАТа 2-го. Но эта постановка была неудачной (см., например, оценку в газете "Советское искусство", 1935, No 49); текст комедии подвергся театром большим произвольным изменениям, вычеркнут эпилог, В. Каминским заново написан пролог и т. д.

[1] Глупый малый (нем.).

[2] Очень хорошо, что вы пожаловали (нем.).

[3] Интермедия (лат.).

[4] Пролог (лат.).

[5] Цыган выходит (лат.).

[6] Болен? (лат.)

[7] У меня под рукой есть разные лекарства (лат.).

[8] О, какой учащенный пульс! (лат.)

[9] Вот лекарства (лат.).

[10] Где болит? (лат.)

[11] Искаженное латинское dentes - зубы.

[12] Где инструменты? (лат.)

[13] Какие огромные зубы! (лат.)

[14] Вот и готово! (лат.)

[15] Боже мой? (нем.)