Островский Александр Николаевич - Блажь

ify">  Баркалов. Не ходи к приезжим господам, не советую, по дружбе не советую. Он индюк, а она рычит, как бульдог, курит трубку, как фельдфебель, очки вот какие, чубук вот какой!

  Гурьевна. Да мне все равно, какие бы ни были.

  Баркалов. Нет, нет, не все равно. Попробуй-ка ей не понравиться, она сейчас чубук-то и приложит. Она говорит, что от зубов курит, ты ей не верь. Она для того и курит, чтоб на всякий случай чубук под руками был: как что не по ней - она и приласкает.

  Гурьевна. Да какое мне дело! Я не к ним, я к Серафиме Давыдовне.

  Баркалов. К Серафиме Давыдовне не пущу. Поворачивай оглобли назад!

  Гурьевна. Да как же это возможно, бывши в усадьбе, да не показаться. У меня дело до них, за мной присылали.

  Баркалов. Никаких дел не нужно; марш обратно; тем же трактом на старое место, откуда пришла!

  Гурьевна. Что вы, Степан Григорьевич, проходу мне не даете, завсегда обижаете.

  Баркалов. Полно казанской-то сиротой притворяться.

  Гурьевна. Что я бедная, так и нападаете! Это вам должно быть совестно!

  Баркалов. Ну да, как же, конечно, совестно, очень совестно. А знаете, какая мне счастливая мысль в голову пришла?

  Гурьевна. Почем же я могу чужие мысли знать.

  Баркалов. Я вас как-нибудь собаками затравлю.

  Гурьевна. За это ответите, нынче на всех закон есть.

  Баркалов. Это вы совершенно справедливо изволите говорить. (Смотрит на нее.) Позвольте вас поцеловать.

  Гурьевна. Всякие я от вас обиды видела, Степан Григорьевич, а уж такой не ожидала. Даже неблагородно.

  Баркалов. Да разве я обижаю? Полно притворяться-то. Вас хочет поцеловать молодой человек приятной наружности. Признайтесь, ведь вы давно не испытывали такого удовольствия?

  Гурьевна. Тьфу! Тьфу! Прости господи мои прегрешения! Ах, что вы, что вы? Можно ли такие слова девице говорить!

  Баркалов. А что ж такое! Ведь я с благородным намереньем! Много ль у тебя денег припрятано? Откровенно скажи, не скрывай.

  Гурьевна. Какие у меня деньги! Из-за хлеба на квас перебиваешься.

  Баркалов. Когда у вас будет пятьдесят тысяч, я ваш жених, а пока... приди в мои объятья! (Хочет ее обнять.)

  Гурьевна. Что вы, что вы, я закричу. Я сама благородная, у меня папенька был чиновник.

  Баркалов. Да ведь я жених. Разве я не имею права сказать тебе: милая, очаровательная Гурьевна! - и задушить в своих объятьях...

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

  

  

  Те же, Бондырев, потом Бондырева.

  Бондырев (входит). Молодой человек, что это вы на старушку-то польстились?

  Баркалов. Вы нас не судите, мы старинные приятели.

  Гурьевна. Господи помилуй! Да что он это такое?

  Баркалов. Я ее люблю за остроумие. Вы ее послушали бы сейчас, она целый уезд перебрала. Вас назвала Индюком; жену вашу - бульдогом и фельдфебелем.

  Гурьевна. Я? Да это вы назвали. Что это вы с больной головы да на здоровую?

  Баркалов. Видите, вертится! У-у! Язычница! Вы ее также хорошенько, она в наши места вместо сибирской язвы послана. (Уходит.)

  Гурьевна. Милостивый государь, вы ему не верьте! Провалиться в преисподнюю, никак вас не называла. Конечно, мне веры нет, я человек бедный. (Плачет в голос.) А с ним без вины виноват будешь!

  Бондырева (входит). С кем ты тут?

  Бондырев. Ты послушай, что тут за история! Вот потеха-то!

  Гурьевна. Матушка, не называла! О-ох! Не называла! Под очистительную пойду!

  Бондырева. Кого? Как называла?

  Бондырев. Управляющий сказал, что она меня назвала индюком, а тебя бульдогом и фельдфебелем. (Хохочет. )

  Бондырева. Что ты зубы скалишь! Постыдись хоть немножко! Передаешь ты всякую гадость, очень нужно мне слушать. (Гурьевне.) Убирайся ты со своим управляющим! На кой шут вы оба-то здесь? Буду я разбирать вас, как же! Убирайся!

  

  

  

   Гурьевна уходит. А и ты хорош! Ввязываешься во всякие дрязги! Тебе нужно? Башка вся лысая, а ума не нажил. Ну, скажи ты, пристало ли тебе с ними связываться? Подумай ты хоть раз в жизни, бочка сороковая!

  Бондырев. Чего тут думать? Если говорят, так как же! Уши заткнуть, что ли?

  Бондырева (перебивает). С тобой говорить, что мякину сеять. (Уходит.)

  Бондырев (один). Ишь ты, расходилась; должно быть, прозвание-то в самый раз попало. Меня и самого смех разбирает! (Хохочет.) Выдумал же, каторжный!

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

  

  

  

  Бондырев и Баркалов.

  Баркалов. Ну, что, призналась? Я вам сказал, что язва. Помилуйте, чем вы индюк!

  Бондырев. Ну, на старуху-то не напрасно ли? Не сами ли вы? А это нехорошо!

  Баркалов. Вы думаете, что я и что это нехорошо? Значит, вы находите, что я оскорбил вас!

  Бондырев. Да, если это вы!

  Баркалов. Ну, я!

  Бондырев. Вы? (Про себя.) Вот те раз, как же теперь быть? (Вслух.) Это, милостивый государь, весьма неблагородно! Ишь ты какой! Это вам не пройдет даром!

  Баркалов. А что мне будет? Интересно знать. Может быть, вы меня на дуэль вызовете?

  Бондырев. На дуэль! Вона! Эк куда махнул! Да с чего вы выдумали?

  Баркалов. Да ведь вы мне угрожаете? Чем же, позвольте спросить?

  Бондырев. Разве дуэлью? И без дуэли вам хвост-то прижмут за безобразье в этом доме.

  Баркалов. Я не индюк, хвоста у меня нет, значит и прижимать нечего; а безобразье в доме делаю не я, а ваша супруга. (Подвигается.)

  Бондырев. Вы не извольте, однако, на меня так наступать!

  Баркалов (идет еще ближе). Нет, я вас словами покорнейше прошу!

  Бондырев. Позвольте, позвольте, чего вы лезете? (Отступает.)

  Баркалов. Будто я лезу? Я не лезу, а только покорнейше прошу.

  

   Наступает. Бондырев скрывается в дверь. Высадил! А старуху еще чище высажу. Вы у меня сегодня же уберетесь!

  

   Бондырева быстро входит с чубуком в руке.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

  

  

  Баркалов, Бондырева, потом Бондырев.

  Бондырева. Это что такое? Что вы, в кабаке, что ли? Думаете, на вас управы нет?

  Баркалов. Пощадите. За что? Не пугайте! Я человек нервный, робкий.

  Бондырева. Нет, вы не робкий, а бесстыдный человек.

  Баркалов. Ну, хорошо, так и запишем. Что далее?

  Бондырева. Оборванца взяли из милости...

  Баркалов (дерзко). Как? Кто меня взял из милости? Вы, что ли? Как вы смеете мне это говорить? (Подходит.)

  Бондырева. Только шаг еще! Я не Семен Гаврилыч, я, коли на то пошло, для вас и чубука своего не пожалею!

  Баркалов. Вы думаете, что если хозяйка деликатна, так вы и можете, как одичалая корова, реветь на всех в этом доме!

  Бондырева. Ах, негодный!

  Баркалов. Ну, еще что?

  Бондырев (в дверях). Да брось ты его!

  

  

   Она поворачивается, чтобы уйти.

  Баркалов. Позвольте!

  

  

   Бондырева останавливается. Вы или отправляйтесь, или сидите в доме смирно - я в усадьбе шуметь не позволю!

  Бондырева. Ах, пропадай ты тут пропадом! Оставаться больше нельзя, Семен Гаврилыч!

  

  

  

   Уходит с мужем.

  Баркалов. Фу! Работа, кажется, не трудная, а как устал. Теперь надо похлопотать, чтоб Лизгунов как-нибудь не встретился с Ольгой Давыдовной. Прежде с него денег возьмем, а потом пусть как хотят разговаривают. Хоть и придется уйти отсюда, - все-таки не с пустыми руками.

  

  

  

  ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

  

  

  

   Баркалов и Ольга.

  Ольга. Позвольте мне с вами поговорить.

  Баркалов. С большим удовольствием. Что вам угодно?

  Ольга. Вы оскорбили наших родных.

  Баркалов. Не будем говорить об этом. Ваши родные сами виноваты, а с вами я не имею ни малейшего желанья ссориться, с вами желал бы мира и согласия.

  Ольга. Невозможно, Степан Григорьевич; вы выгоняете из нашего дома родных, компрометируете наше семейство.

  Баркалов. Какой толк от этих разговоров? Вы будете доказывать, что я поступаю нехорошо, а я буду говорить, что меня вынудили на это.

  Ольга. Я не буду касаться того, правы ли вы, или неправы; я вам скажу только, что мы не желаем, чтоб вы управляли нашим именьем. Мы убедительно просим вас отказаться от этой должности.

  Баркалов. Очень жалею, что не могу исполнить вашей убедительной просьбы. Вы не желаете, чтоб я был управляющим, а Серафима Давыдовна желает; чье же желанье я исполнять должен?

  Ольга. Но ведь она только опекунша, а хозяйки мы: я и Настя. Поймите, что нельзя же служить управляющим или чем бы то ни было против воли хозяев. Если бы мы не побоялись огласки, мы бы удалили вас, не обращаясь к вам с просьбой.

  Баркалов. Так и действуйте! Желаю вам успеха.

  Ольга. Вам все равно?

  Баркалов. О, решительно!

  Ольга. Сердца найти в вас я не надеялась, к нему и не обращаюсь, я рассчитывала на ваше самолюбие.

  Баркалов. Самолюбия довольно, не беспокойтесь! На ногу себе наступить не позволю!

  Ольга. В вас не самолюбие, а дерзость!

  Баркалов. Барышня, потише!

  Ольга. Смелость и дерзость тоже хорошие качества в глазах некоторых людей. Одну старуху уже свели с ума, теперь другая сходит.

  Баркалов (про себя). Это еще что за известие!

  Ольга. Желаю вам успеха на этом пути!

  Баркалов. Благодарю. Извините, я жду гостя.

  Ольга. Я вас не удерживаю; я все сказала, что мне надо было.

  Баркалов (уходя). Про какую старуху она говорит? (Уходит.)

  

  

  

  ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

  

  Ольга, Бондыревы и Настя входят, Марья у двери.

  Бондырева. Мы сейчас едем. Ну, старик, сбирайся!

  Бондырев. Да что мне сбираться, я готов; везите, куда хотите. Перевозите меня с места на место - я багаж; запакуют, налепят ярлык, уложат - и отправляйся по назначенью.

  Бондырева. Ну, милые мои, мы отсюда к предводителю. Думала я уладить дело мирно, по-родственному - не удалось; не захотела она родных слушать, так давай ответ чужому. С опекунства ее долой и над ее именьем опеку назначить; она расточительница-это всему свету известно.

  Настя. Да, тетя, расточительница, расточительница.

  Бондырева. Она со вчерашнего дня сидит в спальне запершись, а мы ходи по комнатам да углы считай! Сбирайтесь!

  Настя. Тетя, мы к вам поедем? Ах, как я рада!

  Бондырева. Сначала к предводителю, а потом ко мне. Сбирайтесь!

  Настя. Я, тетя, сейчас. (Убегает.)

  Бондырева (Ольге). А ты что ж?

  Ольга. Я не поеду.

  Бондырева. Что ты, что ты! Зачем ты останешься в этом омуте?

  Ольга. Моя сестра, моя вторая мать гибнет, и мой долг - оставаться при ней!

  Бондырева. Я знаю, что она задолжала еще немного, тысяч десяти не наберется, я бы и заплатила, да что толку! Сегодня заплати, а она завтра опять задолжает. Вот отчего она гибнет-то, и спасти ее нельзя!

  Ольга. Можно, да вы не хотите.

  Бондырева. Мало ль ты что еще выдумаешь, так мне по твоей дудочке и плясать?

  Ольга. Так поезжайте, у меня есть средство спасти ее! (Утирает слезы.)

  Бондырева (с участьем). Какое, какое?

  Ольга. Лизгунов просит руки моей.

  Бондырев (машет руками). Что ты, господь с тобой!

  Бондырева. Не допущу, не допущу!

  Ольга. Он скоро приедет, я должна дать решительный ответ.

  Бондырева. Из-за нее да себя губить!

  Ольга (с участием). Так спасите нас обеих, сделайте то, что я вас просила!

  Бондырева. Ох, тяжело, Оля, ох, трудно на старости-то! Ну, да уж что с тобой делать - изволь! (Обнимает Ольгу.)

  Настя (входит). Я готова. Едемте!

  Бондырева. Не торопись, поспеем!

  Бондырев. Перевозка меня, по непредвиденным причинам, отлагается.

  Настя. Как, что такое? Вы уж все против меня, и дядя, и тетя? Ну, бог с вами! (Плачет.) Я одна к предводителю поеду! Прощайте!

  Ольга. Настя, ведь я просила тебя подождать.

  Настя. Ты просила подождать до нынешнего дня, я и ждала!

  Ольга (обнимая Настю). День-то еще не прошел!

  

  

   Бондыревы окружают Настю.

  Бондырева. Погоди, егоза, день-то еще не прошел!

  Бондырев. Погоди, куцая, не прошел еще день-то!

  

  Настя закусывает губу, топает ногой и задумывается.

  

  

  

   ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

  

  

  

  

  ЛИЦА:

  Сарытова.

  Ольга.

  Настя.

  Бондырев.

  Бондырева.

  Баркалов.

  Лизгунов.

  Гурьевна.

  Митрофан.

  Марья.

  

  

  

   Декорация та же.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Гурьевна (выходит из калитки с небольшой корзинкой в руках), потом Митрофан.

  Гурьевна. Вот и крадешься, как вор. Не знаешь, за что ухватиться, к кому подделываться, кому потрафлять-то! Кабы знать, кто здесь утвердится, уж я бы как-нибудь подладилась. А кажется, этому соловью-разбойнику не сдобровать. Да уж и будет, пора честь знать; награбил, и довольно, дай место и другим. Вот бы Митрошу устроить на это место! Куда хорошо!

  

  

   Из флигеля идет Митрофан. Митроша, Митроша!

  Митрофан (подходит). А?

  Гурьевна. Говорила тебе, не каркай, будь поучтивее, говори: чего изволите-с?

  Митрофан. Ну, ладно, ладно!

  Гурьевна. Вот тебе корзинка, ступай в рощу за грибами.

  Митрофан. Вот нужно очень! Какой расчет? Я вчера полтора пуда купил за бесценок, по тридцати копеек на фунт наживу; вот ты и считай!

  Гурьевна. Да, глупый, не в расчете дело. Ты покупать-то покупай, что под руками плывет, того пропускать не надобно, - а и вперед-то гляди!

  Митрофан. А что там впереди-то?

  Гурьевна. Барышня в рощу пошла; постарайся познакомиться да понравиться!

  Митрофан. Все это журавли в небе, их руками не достанешь.

  Гурьевна. С умом все достанешь. Ты слушай: я-таки пробралась в спальню к Серафиме Давыдовне. Ты, говорит, мне, Гурьевна, нужна будешь. Ты меня не оставляй. Что, говорит, делать, хоть и обидят, уж как-нибудь перенеси... Да я, говорю, матушка, за вас рада побои принять. Я ей денег-то задам, да заберу в руки, тогда ты можешь здесь управляющим быть. А там, повремени, чем чорт не шутит, можно и за барышню посвататься. Понял ты?

  Митрофан. Как не понять. Да насчет опойка-то я сомневаюсь.

  Гурьевна. Какого опойка?

  Митрофан. А физиономии-то?

  Гурьевна. Полюбится и сатана лучше ясного сокола. Ты не из красавцев, да и не пугало воронье. Возьми корзинку-то, повесь на руку! Да ты ходи по-благородному, вот так! (Идет покачиваясь и подняв голову кверху.)

  Митрофан. По верхам-то грибов не ищут, они по земле растут, да еще на сук наткнешься, глаз выколешь!

  Гурьевна. Тебе грибы, что ль, нужны - корысть-то в них невелика; ловкость да благородные манеры - вот что тебе нужно. Ну, ступай! И я тоже пойду, издали на тебя смотреть буду.

  

  

  

  

  Уходят.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

   Бондырева, Ольга (выходят из дому), Марья (в дверях).

  Ольга. Я нарочно Настю с девушками за грибами отправила, чтоб она не мешала тут.

  Бондырева. А лошадей я все-таки откладывать не велела, мало я на твои хитрости надеюсь.

  Ольга. А вот увидим, отчаиваться никогда не нужно. Конечно, я еще молода, мало знаю людей, а говорят, что всякого человека можно на какую-нибудь удочку поймать.

  Бондырева. Марьюшка, позови управляющего.

  

  

  

  Марья уходит во флигель.

  Ольга. Я подожду в зале, чем кончатся ваши переговоры. Тогда уж я буду знать, как с Лизгуновым разговаривать, он, того гляди, и приедет. Уходит в дом. Из флигеля выходят Баркалов и Марья. Марья проходит в дом.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

  

  

  

  Баркалов и Бондырева.

  Баркалов. Вы меня звали? Что вам угодно?

  Бондырева. Прежде всего, чтобы вы сели здесь.

  Баркалов. О! Это что-то новенькое!

  Бондырева. Что ж с вами поделаешь, когда вы больно ершисты? Надо по-другому начать.

  Баркалов. Напрасно будете стараться; я знаю, что вы хотите!

  Бондырева. Едва ли знаете вы, чего вы сами-то хотите!

  Баркалов. Расчудесно! У вас не спрошу!

  Бондырева. А лучше бы спросить. Потому что вы петлю надели и себе, и ей. Долго не надышите.

  Баркалов. Это до вас не касается. Что вам угодно? В участии вашем я не нуждаюсь.

  Бондырева. Да его и нет! Что вы мне? Я хотела выпроводить вас, потому что вы тут не к месту. Понимайте, как знаете. И выпроводила бы, да обижать вас мне не расчет. Ну, и нашла я нужным посбавить тону и поговорить с вами откровенно.

  Баркалов. Это любопытно. Должно быть, хороша откровенность будет. Денег хотите дать? Наверно, денег?

  Бондырева. Вот и ошиблись. Я знаю, что вы денег от меня не возьмете. Я вас хорошо поняла. Вы сколько денег-то через руки пропустили, а ведь небось в кармане ветер свистит, все разбросано и ничего не припрятано. Вот вы какой!

  Баркалов. Ну, я такой. Ну, что ж дальше? Разве вы обо мне доброго мнения? Не верю. Все-таки я вам противен, и вы меня или ненавидите, или презираете.

  Бондырева. Нисколько. За что? Что вы безобразничали? Эва! Посердилась, правда, а как подумала, так даже одобрила вас. Всякий свою шкуру бережет. Мы на вас, вы на нас. И дошли мы до того, что всем нам может быть скверно. Неужели это вам любо?

  Баркалов. А зачем меня трогаете? Я и теперь думаю, что не лучше ли нам разойтись подобру-поздорову, а то опять договоримся до войны. У вас горло - ой-ой, да и я не отстану... Вот и Мамаево побоище!

  Бондырева. Нет, мы теперь будем тихим манером. Довольно! Полюбовную сделку сделаем!

  Баркалов. Какую же вам угодно сделку мне предложить?

  Бондырева. Да самую простую: хотите вы итти ко мне в управляющие?

  Баркалов. Как? К вам? (Хохочет.) Вот одолжили! (Хохочет.)

  Бондырева. Что вы горло-то дерете? И ничего-таки тут смешного нет. Да, ко мне!

  Баркалов (хохочет). Лопну!

  Бондырева. Подожду и посмотрю!

  Баркалов. Фу! Ну, так как же, в управляющие?

  Бондырева. Я говорю серьезно.

  Баркалов. Не верю.

  Бондырева. Напрасно. Надо верить. и соглашаться поскорей, пока предлагают.

  Баркалов. Подумайте! Что вы? Не вы ли говорили, что я дрянь и ничего не понимаю в хозяйстве, а теперь зовете к себе. Как же это согласовать?

  Бондырева. Я и теперь говорю, что вы ничего не понимаете; а будете жить у нас в доме, волюшки такой вам не будет, станете делать, что я скажу, и человеком будете. Рассчитывайте: у меня в имении пять тысяч десятин, а тут полторы тысячи; у меня хлеб родится сам-двенадцать, а тут сам-друг; у меня тысяча рублей жалованья, а тут с сумочкой, да с богом по морозцу.

  Баркалов. Гм! Странное предложение! Оно бы ничего, мне все равно, но я вам не верю.

  Бондырева. Зачем верить? Мы контракт сделаем, задатку дадим хоть сейчас, вот и дело в шляпе. Да вы меня еще не знаете. Если бы вы мне по нраву пришлись, да будете угождать, да буду я вами довольна... (Смотрит на него.) Ведь и вам хорошо будет.

  Баркалов (смотрит на нее пристально). Гм... Хорошо будет? Подумаем...

  Бондырева. Подумать? Это на что лучше. Я к вам Семена Гаврилыча пришлю, а вы пока раскиньте умом. Да что тут? Как я вижу... Эх вы, перец! Подумайте, подумайте подите!

  Баркалов (в раздумье). Я вам скоро дам ответ. Мне прежде нужно видеться с одним господином, с которым у меня есть серьезные дела. Я его жду, он скоро приедет. (Уходит.)

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

  

  

  

   Бондырева, Ольга.

  Ольга. Ну, тетя, как дела у вас?

  Бондырева. Колеблется.

  Ольга. Хорошо, что не отказался сразу.

  Бондырева. Прежде чем дать ответ, хочет повидаться с каким-то господином, с которым у него дела.

  Ольга. Я догадываюсь, он хочет повидаться с Лизгуновым и попробовать, нельзя ли занять у него побольше денег. Тогда он, конечно, откажется. Вот отчего он колеблется.

  Бондырева. А ведь займут, пожалуй; и все на нашу же шею.

  Ольга. Да, займут много, за большие проценты и...

  Бондырева. И деньги размотают.

  Ольга. А мы примем меры. Я постараюсь прежде их поговорить с Лизгуновым, тогда уж они не займут, и он колебаться перестанет. Тетя, навязала я вам управляющего, что-то вы с ним будете делать?

  Бондырева. А что ж? Ничего. Дадим ему в задаток побольше денег и пусть живет да учится. Дела ему будет довольно: жатва, а потом молотьба. Пусть мешки считает да в амбары ссыпает. А задурит, так прогоним. Только и убыток, что задаток пропадет - так это еще беда невелика: здесь-то его оставлять, так дороже обойдется. А может, и за дело возьмется, может, и человеком будет. Еще молод, жаль его. Конечно, из десяти таких шелопаев только разве один поправляется, да, может быть, этот один-то он и есть. А не захочет по честной дорожке итти, так чорту баран, - так турну его, что и своих не узнает. Дам из милости пятьдесят рублей на дорожку, целуй ручку и убирайся!

  Ольга. Тетя, кто-то подъехал... Это Лизгунов. Вот хорошо; я его сейчас и встречу.

  Бондырева. Ну, я уйду!

  

  

  

  Уходит. Входит Лизгунов.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

  

  

  

   Ольга и Лизгунов.

  Лизгунов (позируя). Какая приятная встреча! Это вы? Мое почтенье!

  Ольга. Здравствуйте!

  Лизгунов. Очень рад, что вижу вас, я так желал этого.

  

  

  

   Ольга молчит. Позвольте мне вам так же откровенно высказать, как и вашей сестрице...

  Ольга. Что же такое?

  Лизгунов (восторженно). Я... я люблю вас.

  Ольга. Вы? Вот не ожидала!

  Лизгунов. Не ожидали? Я этому не удивляюсь. Ухаживать я предоставляю другим, но если я имею намеренье, благородное намеренье, то я прямо... вы меня понимаете?

  Ольга. Нет.

  Лизгунов. Нет? Гм! Я прошу вашей руки. Сегодня я имел удовольствие говорить с вашей сестрицей, и она согласна.

  Ольга. Это мне все равно. Я-то не согласна и прошу прекратить этот разговор.

  Лизгунов. Вам даже неприятно мое предложение?

  Ольга. Да, неприятно, потому что вы мне не нравитесь.

  Лизгунов (в изумлении). Это удивительно! Не нравлюсь? Помилуйте! Да мне только стоит посвататься, и за меня с радостью пойдет губернаторская дочка. Я слишком разборчив, я многих не удостаиваю своим расположеньем; за мной гоняются невесты, а не я за ними. Употребляют разные ухищренья, ставят мне ловушки, и, кроме того, сколько я вижу ухищрений...

  Ольга (перебивая). Извините, все это не интересно для меня. Вы слишком самонадеянны.

  Лизгунов. Помилуйте, я еще никогда так не робел, как с вами.

  Ольга. Хороша робость! Вы не дали себе труда узнать меня и даже полюбопытствовать, как я смотрю на людей, что желаю найти в своем муже. Вы удостоили меня вашего расположенья, пожелали жениться - и для вас довольно! Это мещанский обычай.

  Лизгунов. Извините, я не знал вас. Вы мне позвольте надеяться... Когда узнаете лучше...

  Ольга. Да ни теперь, ни после, никогда!

  Лизгунов. А! Вот как! Интересно! Право, интересно! В таком случае извините... посмотрим.

  Ольга. Вы, кажется, угрожаете кому-то?

  Лизгунов. Да-а! Они узнают!

  Ольга (смеется). Кто же?

  Лизгунов. Они должны были знать ваше мнение обо мне.

  Ольга. Конечно, я его не скрывала.

  Лизгунов. Но они меня обманули; они мне говорили, что вы меня...

  Ольга. Что?

  Лизгунов. Хвалите.

  

  

  

   Ольга смеется. Судя по их словам, я не мог сомневаться в вашем согласии.

  Ольга. Как вы просты, как легко обмануть вас...

  Лизгунов. О нет, я не прост. Они воспользовались тем, что я влюблен; влюбленные доверчивы... но я теперь разочарован и поступлю строго.

  Ольга. Только прошу, не обвиняйте сестру: она вынуждена была!

  Лизгунов. Уж я виноватого найду!

  

  

   Баркалов выходит из флигеля.

  Ольга. Вот и прекрасно! Найдите и поступите с ним как следует. (Кланяется и уходит в дом.)

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

  

   Баркалов, Лизгунов, потом Бондырев и Марья.

  Лизгунов. А! Вы здесь! Очень кстати!

  Баркалов. К вашим услугам.

  Лизгунов. Благодарю-с, благодарю! (Горячо.) Вы думали, вы хотели...

  Баркалов. Не горячитесь, не горячитесь, говорите толком!

  Лизгунов. Но я не прост, нет...

  Баркалов. Да ну, тише же! Я не люблю...

  Лизгунов. Вы хотели поймать меня на такую пустую штуку!

  Бондырев (входит и подавая руку Лизгунову). Что это вы, Павел Спиридоныч, горячитесь?

  Лизгунов. Помилуйте, какую было ловушку поставили! Да плохо разочли, соображенья нехватило. (Хохочет.)

  Баркалов. Ну, да будет наконец! Довольно, говорю я вам...

  Лизгунов. О, я этого не прощу! (Ходит взад и вперед)

  Баркалов. Скажите вашей супруге, что я согласен.

  Бондырев. Хорошо, скажу. К индюку служить желаете?

  Баркалов. Ах, полноте! Поверьте, я сумею стать во всякие отношения.

  Бондырев (пожимая руку Баркалову). Очень приятно, очень приятно!

  Лизгунов (Баркалову). На-днях вы будете иметь честь принимать дорогого гостя, судебного пристава. Я представлю ко взысканью векселя Серафимы Давыдовны.

  Бондырев. Я по ним заплачу.

  Баркалов (Бондыреву). И по моему, прошу вас: всего шестьсот рублей!

  Бондырев. И по векселю господина Баркалова.

  Лизгунов. Тем лучше, меньше хлопот. Честь имею кланяться... (Уходит.)

  Марья (входит). Степан Григорьич! Барыня приказала сказать, чтобы вы подождали здесь, они сейчас выдут. (Уходит.)

  Бондырев. Поговорите с ней, а я пойду к жене, скажу, что вы согласны.

  Баркалов. Сделайте одолженье.

  Бондырев. Да и сбирайтесь! Мы напишем старосте приказ, чтобы вас приняли как следует, если вы раньше нас приедете. (Уходит.)

  Баркалов. Похожденьям моим здесь приходит конец. Все-таки пожил. Пожил так, как другому и во сне не приснится.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

  

  

  

  Баркалов и Сарытова.

  Сарытова. Наконец-то я вижу вас! Скажите, что Лизгунов?.. Она, верно, очень резко отказала ему? Он рассердился?

  Баркалов. Ничего я не знаю. Знаю только одно, что в вашем доме мне оставаться нельзя.

  Сарытова. Вам? Послушайте, друг мой, не пугайте меня, не шутите так неосторожно!

  Баркалов. Это далеко не шутка, я говорю серьезно. (Твердо.) Я должен уехать отсюда и сегодня же исполню это намеренье.

  Сарытова. Да? Вы должны? (Совсем растерянная.) Сон это, или я в бреду? Посмотрите на меня. Вы не улыбаетесь, вы смотрите зло!

  Баркалов. Не зло, но и не с таким малодушием, как вы. Оставьте, прошу вас, все эти нежности и выслушайте меня. Вам необходимо со мной расстаться.

  Сарытова. Почему это так сделалось вдруг необходимо?

  Баркалов. Оттого, что обстоятельства переменились и вам нужно помириться с родными, а пока я здесь, это невозможно.

  Сарытова. Я не прошу ваших забот обо мне, родные отреклись от меня, и бог с ними; тем более дороги вы мне. Вы для меня все: и жизнь, и радость! Мне не нужно ваших забот, мне нужно ваше сердце!

  Баркалов. Опомнитесь! Вам ли об одном сердце думать? Вы не молоденькая. Одним словом, мы должны расстаться - это решено, иначе невозможно. Расстанемся же как добрые друзья, без неудовольствия.

  Сарытова. Как это легко и просто! Расстанемся! Нет, и не говорите мне!

  Баркалов. А что ж такое? Можно было - жили дружно, а нельзя - разъехались.

  Сарытова. Нужна была, хорошо, а не нужна стала, можно бросить - благородный расчет! Да где же все ваши клятвы, уверенья?

  Баркалов. Вы никак не хотите расстаться без упреков?

  Сарытова. Не я говорю, а мое разбитое и растоптанное чувство.

  Баркалов. Какое чувство? Никакого чувства и не было.

  Сарытова. Вы не смеете этого говорить! Я доказала, я очень доказала!

  Баркалов. Что вы доказали?

  Сарытова. Любовь свою к вам. Для вас я пожертвовала состояньем, родными.

  Баркалов. Для меня? Позвольте, я тут ни при чем.

  Сарытова. Боже мой! Я стыжусь, что приблизила к себе такого безумного человека. Он разорил, опозорил меня и надо мной же издевается!

  Баркалов. Вы сами себе надели петлю, а я только затянул ее. Слышите: разорил! Мальчишке, недоучке-гимназисту, получавшему двадцать рублей в месяц, наполняют карман деньгами и говорят: трать! Я не был так умен, чтоб читать вам мораль и лекции о бережливости, и не был так глуп, чтоб отказаться от денег. Я стал хлестать направо и налево, да и дохлестался. Стал мотать, обманывать, одним словом вел себя достойно моей роли и не жалел вас, потому что ведь вы и не заслуживали сожаленья.

  Сарытова. О, если б я поняла вас, всю вашу низкую, неблагородную душу!

  Баркалов. Что нам с вами о благородстве говорить? При чем оно тут? Не к лицу мне говорить об чувстве, но теперь я чувствую, что говорю, глубоко чувствую. Если б вы действительно любили, вы бы не допустили меня пасть так низко. Если мне придется за свои дела ответ держать и каяться, горьким словом помяну я вас, Серафима Давыдовна! Какое тут благородство, какая любовь? Эти слова нейдут к нам, это не любовь... Это - блажь.

  Сарытова. Это выше сил! Бессовестный! Идите, и пусть проклятье мое преследует вас всю жизнь.

  Баркалов. Проклинайте! А я так, напротив, желаю вам всего хорошего. Затем вам поклон, а сам вон! (Уходит.)

  Сарытова. Какая жизнь, какая жизнь! В душе только тоска и горе! Больше нет ничего и вперед не видать, не видать ничего! Да еще трепещи, что у тебя все отнимут и не будешь знать, где голову приклонить. Лучше уж смерть! Я убита, я совсем убита... и что это такое... как я ослабела. У меня нет сил дойти до дому, подняться на лестницу...

  

  Садится на скамью. За сценой звон колокольчиков.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

  

  

  Сарытова, Марья, потом Бондырева.

  Сарытова (слабым голосом). Маша, приехал, что ли, кто?

  Марья. Никак нет-с. Степану Григорьевичу лошадей закладывают; коренная не стоит смирно, вот колокольчик и побрякивает, да и бондыревские лошади запряжены стоят, того гляди, подавать велят.

  Сарытова. Разве уезжают?

  Марья. Уезжают и с барышнями; уж давно собрались, только Настасья Давыдовна еще гуляют в роще, да уж и они домой идут, их с крыльца видно за ригой.

  Сарытова. Значит, я одна... Проводи меня хоть проститься.

  Марья. Да вот Прасковья Антоновна сюда идут.

  

  

  

   Входит Бондырева.

  Бондырева. Ну, прощайте! Спасибо за щи, за кашу, за ласку вашу!

  Сарытова. Все! Все вдруг меня покидают!

  Бондырева. Что ж нам дожидаться, пока ты прогонишь?

  Сарытова. Нет, ты прости, пощади меня! Помни, мы с тобой ровесницы и подруги, ты здесь жила у отца моего... мы с тобой вместе росли, вместе играли в этом саду. Протяни мне руку!

  Бондырева. Гм... Да! Ну, что ж, известное дело. Крест на шее есть у меня. Что же тебе?

  Сарытова. Спаси меня!

  Бондырева. Да... "спаси"! Что ж... конечно, совсем-то погибнуть не дадим, ты не чужая.

  Сарытова. Помири меня с сестрами.

  Бондырева. Да что тут мирить-то? Что они такое? Девчонки! Приласкай - вот и все!

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

  

  

  Сарытова, Бондырева, Бондырев и Ольга.

  Бондырева. Ну, вот тебе и Ольга!

  Сарытова. Я не знаю, как и начать!

  Бондырева. Начнем. Что тут Мудреного! Оля, вот твоя сестра и мать крестная думает, что она была виновата пред вами. Она об этом сокрушается, хочет помириться с вами.

  Сарытова. Оля, мне нет оправданья, я знаю; но я прошу тебя, прошу...

  Бондырева. Будет толковать-то да старую дрянь ворошить. Мир, так мир!

  Оля (обнимает Сарытову). Мама, я забыла, забыла!

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

  

  

  Те же, Настя, Митрофан и Гурьевна.

  Бондырева. Ну, беги сюда, целуй сестру!

  Настя (запыхавшись). Нет, погодите, дайте дух перевести! (Отдохнув немного.) Я выхожу замуж!

  Бондырева. Ах, батюшки мои! Чего только этой егозе в голову