Островский Александр Николаевич - Бедная невеста

дать будем.

  Добротворский. Хорошо-с.

  

  

  

  

  Уходят.

  

  

  

   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Сцена представляет небольшой тенистый сад: направо от зрителей скамейка,

  сзади которой большой куст. Хорьков сидит на скамейке, повеся голову,

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

  Хорьков. Ушел, струсил! Какой я жалкий человек! Однако что я делаю наконец! За что же я гублю себя? Вот уж три года, как я кончил курс, и в эти три года я не сделал ровно ничего для себя. Меня обдает холодом, когда я вспомню, как я прожил эти три года! Лень, праздность, грязная холостая жизнь - и никаких стремлений выйти из этой жизни, ни капли самолюбия! Для себя я ни на что не решусь, я это знаю. В ней мое единственное спасение, а я не смею сказать ей, что люблю ее. Нет, надобно кончить! Неужели она не сжалится надо мной? Для нее я бы стал работать, трудиться; она одна только способна привязать меня к жизни. (Садится.) Боже мой, как я люблю эту девушку! Как я люблю ее!

  

  

  

   Хорькова входит.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

  

  

  

   Хорьков и Хорькова

  Хорькова (садясь на скамейку). Как это тебе, Миша, не стыдно! Зачем ты ушел? Только что я стала выражать Марье Андревне, как ты их любишь и как ты об них относишься, ты сейчас и бежать... Я необразованная женщина, да никогда не конфужусь, а ты всего конфузишься.

  Хорьков. Ах, маменька! Не говорите, сделайте милость, обо мне с Марьей Андревной! Я сам поговорю. Вы и так про меня всегда бог знает что рассказываете.

  Хорькова. Да, дождешься тебя! Странно это, Миша, ты человек образованный...

  Хорьков. Да, маменька, я образован, у меня сердце доброе; кроме этого, я знаю, что со мной она1 будет счастлива, что только я один могу оценить ее, что она погибнет в этом кругу жертвой расчета или невежества... но я боюсь, что она мне откажет.

  Хорькова. Ах, боже мой! Свет-то не клином сошелся - найдем другую.

  Хорьков. Где я найду другую? Хорошо, что случай свел меня с Марьей Андревной, я ее узнал, полюбил... Да поверьте же вы мне, что я так люблю Марью Андревну, что никого не могу видеть, кроме нее... Я и не думал, что так могу полюбить. Я измучился в последнее время... Вы видите, я плачу... Я не могу жить без нее.

  Хорькова. А коли любишь, так откройся - это всегда так делают.

  Хорьков. Я поговорю с ней, непременно поговорю: надобно же чем-нибудь кончить... А что, если она мне откажет? Теперь по крайней мере есть надежда, есть мечты, а тогда что?

  Хорькова. Странно это, Миша: ты человек образованный, а что ты делаешь, как погляжу я на тебя. Никакого ты знакомства не имеешь, делом не занимаешься, валяешься дома в халате с трубкой. Вот теперь влюбился, а сказать боишься. Ты посмотри, как другие-то образованные люди живут: барышни за ними сами ухаживают... Вот, кажется, Марья Андревна сюда идет.

  Хорьков. Маменька! Ради бога, не говорите ни слова!

  Хорькова. Сделай милость, не учи! Я хоть женщина и необразованная, а умею себя вести.

  

  

  

  Марья Андреевна входит.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

  

  

  

  Те же и Марья Андреевна.

  Хорькова (встает). Погулять вышли?

  Марья Андреевна. Да, немножко освежиться. (К Хорькову.) Вы что здесь делаете?

  Хорьков. Так-с, мечтаю...

  Хорькова. Он у меня все тоскует.

  Марья Андреевна. Об чем?

  Хорькова. Влюблен, должно быть: я так замечаю по его словам.

  Хорьков. Маменька!

  Хорькова. Посмотрите, как страдает: право, мне на него даже тяжело смотреть.

  Хорьков. Маменька! Ах, боже мой!

  Марья Андреевна. Право, мне не верится. В кого же влюблен Михаило Иваныч?

  Хорькова. Уж это извольте спросить сами. Миша! (Делает ему знак и уходит.)

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

  

  

   Хорьков и Марья Андреевна.

  Марья Андреевна (садясь подле Хорькова). Что вы такие скучные? Вы в самом деле влюблены?

  Хорьков. Да, я не знаю, что со мной делается.

  Марья Андреевна. А я так плачу нынче целое утро.

  Хорьков. Об чем же вы плачете?

  Марья Андреевна. Маменька все с женихами пристает. Какой-то купец старик, да нынче еще чиновник приедет. Как вам это покажется?

  Хорьков. Это ужасно!

  Марья Андреевна. Да и к тому же, Михаило Иваныч, - я с вами буду говорить откровенно, потому что мы очень дружны с вами. Не правда ли? (Протягивает ему руку.)

  Хорьков (берет ее руку). Говорите, говорите.

  Марья Андреевна. Я сама влюблена немножко.

  Хорьков (встает быстро). Вы?

  Марья Андреевна. Что вы так испугались? Не бойтесь, не в вас.

  Хорьков (садится). Нет-с. Я так, извините.

  Марья Андреевна. Как вы испугались! А вы думали, что в вас? Не бойтесь, не бойтесь: я не потревожу вашей солидности. (Молчание.) Вот какое мое положение, Михаило Иваныч. Что вы мне посоветуете?

  Хорьков. Я-с? Я решительно ничего.

  Марья Андреевна. Я теперь не могу ни за кого итти... Неделю прежде я бы пошла, если бы нашелся хороший человек.

  Хорьков. Неужели ни за кого?

  Марья Андреевна. Решительно ни за кого.

  Хорьков. А если б я за вас посватался? (Принужденно смеется.) Я шутя вас спрашиваю.

  Марья Андреевна. И за вас бы не пошла. Я с вами дружна, а любить вас не могу.

  Хорьков (с возрастающим волнением). А как бы я любил вас! Как бы я старался угождать вам! С какой бы готовностью исполнял малейшее ваше желание! С какой бы благодарностью я принимал каждую вашу ласку!

  Марья Андреевна (взглянув на него). Вы шутите?.. Впрочем, если бы вы посватались, мне все-таки было бы не так тяжело: я вам могу откровенно сказать, что вас не люблю, и вы не обидитесь, а другие еще обижаются.

  Хорьков. Да, да, конечно. (Молчание.)

  Марья Андреевна. Что, каков человек Мерич?

  Хорьков. Мерич?

  Марья Андреевна. Да, Владимир Васильич.

  Хорьков. Не знаю, Марья Андревна, что вам сказать; право, не знаю.

  Марья Андреевна. То есть вы не хотите. Однако прощайте: мне пора к маменьке. (Уходит.)

  Хорьков. И я, дурак, мечтал о счастье!.. Боже мой, боже мой!.. (Сидит, закрывши лицо руками.)

  

  

  

  Милашин и Мерич входят.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

  

  

   Хорьков, Милашин и Мерич.

  Мерич. Что нынче здесь за праздник? Дарья такая нарядная; так разрядилась, что смотреть не хочет. Бегает взад и вперед с крахмальными юбками.

  Милашин. Гостей ждут.

  Мерич. Каких же это гостей?

  Милашин. Приедет какой-то чиновник по делу Анны Петровны. Да его, кажется, прочат в женихи Марье Андревне. Это ужасно досадно!

  Мерич. Что же вы не женитесь на Марье Андревне?

  Милашин. Я-с? По самой простой причине. Нам будет жить нечем: у меня нет состояния, у нее также.

  Мерич. А любовь? G милым рай и в шалаше. Мне кажется, что она вас любит.

  Милашин. Может быть! Да-с, может быть! Разве вы что-нибудь заметили?

  Мерич. Нет, я нарочно, Иван Иваныч; она вас не любит.

  Милашин. Почему же вы так думаете?

  Мерич. Я не думаю, а наверное знаю. Она мне сама сказывала.

  Милашин. Это странно, что Марья Андревна так говорит. Это обидно даже. Мне, конечно, все равно: любит ли она меня, или нет, я на это никакого внимания не обращаю. Я сам к ней совершенно равнодушен. Да зачем говорить? Этим она хочет показать, что я за ней ухаживаю. Нет, уж я предоставлю это другим.

  Мерич. И прекрасно! И я бы на вашем месте то же сделал. Однако это жалко, если она выйдет замуж: она такая хорошенькая. Мне всегда жаль, когда хорошенькие девушки замуж выходят. Вам не жаль?

  Милашин. Нет, не жаль.

  Мерич. Софи Барашкова тоже недавно вышла замуж. Вы ее не знали?

  Милашин. Нет, не знал.

  Мерич. Мы были очень привязаны друг к другу. Вам я могу признаться, Иван Иваныч, вы, конечно, никому не скажете: она меня очень любила. Вот, посмотрите, какое она мне письмо написала перед свадьбой. (Вынимает.) Хотите прочесть?

  Милашин. Зачем же я буду читать чужие письма?

  Мерич. Как хотите! (Прячет опять.) Я надеюсь, что вы никому не скажете. Марья Андревна, вероятно, в комнатах, - я пойду к ней! (Уходит.)

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

  

  

  

   Милашин и Хорьков.

  Хорьков. Иван Иваныч!

  Милашин. А, вы здесь! Я вас и не заметил.

  Хорьков. Что, этот Мерич часто здесь бывает?

  Милашин. Прежде редко бывал, а теперь опять стал каждый день ходить.

  Хорьков. Это дурно.

  Милашин. Да вы представьте мое-то положение: каждый день ходит, чорт знает зачем!

  Хорьков. Да вам-то что ж?

  Милашин. Нет, как хотите, Михайло Иваныч, это мне ужасно неприятно.

  Хорьков. Тут не об вас толк. Он может иметь очень дурное влияние на Марью Андревну. Я его давно знаю. Он еще мальчишкой был, сам к себе письма писывал да хвастался товарищам в пансионе, что от барышень получает. Если вы имеете влияние на Марью Андревну, так вы ее предостерегите: мне будет очень жаль, если она поверит этому пустому человеку.

  Милашин. Хорошо, Михайло Иваныч. Покорно вас благодарю, что вы мне открыли глаза насчет этого человека. Я ей непременно скажу.

  Хорьков. Да поверит ли она вам?

  Милашин. Поверит, непременно поверит: она меня очень любит.

  Хорьков. Едва ли, Иван Иваныч! Мне кажется, что она вас совсем не любит.

  Милашин. Отчего вы так думаете? Разве я хуже других? Нет, уж извините! Вы меня не знаете: меня тоже женщины очень любят.

  Хорьков. Ну, положим, что так. Только надо сделать поумнее, чтобы Марья Андревна не подумала, что мы из ревности хлопочем. Эх, не хочется мне с ним связываться-то только, а то бы я его сразу выгнал отсюда.

  Милашин. Хотите, я это сделаю? Я буду в глаза смеяться над ним.

  Хорьков. Из этого ничего не выйдет; Марья Андревна на вас рассердится, и только. А впрочем, что нам за Дело, пусть их как хотят! (Молчание.) Чудак этот Мерич! Мне случайно попалась тетрадка из его дневника да несколько писем, которые он писал нашей соседке, а та отдавала мужу; уж чего там нет!

  Милашин. Одолжите мне этих писем на время.

  Хорьков. На что они вам? Пожалуй, возьмите.

  Милашин. Покорно вас благодарю! (Берет его за руку.) Вы меня очень обязали.

  Хорьков. Да за что вы меня благодарите: я стараюсь об Марье Андревне, а не об вас, потому что очень люблю ее и принимаю в ней большое участие.

  Милашин. И я люблю...

  Хорьков. Я верю. Мерич может очень много вреда сделать Марье Андревне. Он человек совершенно без правил.

  Милашин. Да и мне ужасно надоел: старается очернить меня в глазах Марьи Андреевы, мешает мне.

  Хорьков. Пойдемте домой, Иван Иваныч; нам, кажется, нечего здесь делать.

  Милашин. Нет, мне нельзя уйти; мне надобно здесь остаться. Марья Андреева, пожалуй, рассердится, что я ушел.

  Хорьков. Не беспокойтесь, не рассердится; ей теперь не до вас: нынче Анна Петровна ждет какого-то чиновника, которого она хочет просить о своем деле. Что вы будете здесь делать?

  Милашин. Пожалуй, пойдемте.

   Уходят. С другой стороны выходят Мерич и Марья Андреевна.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

  

  

  

  Марья Андреевна и Мерич.

  Мерич. Прощайте, Марья Андревна.

  Марья Андреевна. Куда вы? Мне будет скучно одной; посидимте здесь немножко. (Садятся.)

  Мерич. Я слышал от Милашина, Марья Андревна, что вам сватают какого-то жениха.

  Марья Андреевна. Да, Владимир Васильич, поминутно сватают то одного, то другого.

  Мерич. И вы пойдете?

  Марья Андреевна. Не знаю; но что же мне делать? Надо же выйти замуж,

  Мерич. Ну, я с своей стороны не вижу никакой необходимости; разве вас что-нибудь заставляет?

  Марья Андреевна. Много причин. Вы не знаете наших обстоятельств.

  Мерич. Но, боже мой, неужели это так необходимо?

  Марья Андреевна. Маменька говорит, что необходимо.

  Мерич. Это ужасно! Пожертвовать собой! Что вы делаете, Марья Андревна! Вы созданы для того, чтобы любить и быть любимой. Красотой должны любоваться все. Вы не имеете даже права отнять у нас это наслаждение и на всю жизнь отдаться одному человеку.

  Марья Андреевна. Вы все шутите!

  Мерич. Нет, не шучу. Вы рассудите, Марья Андревна, что это за жизнь! Одна минута истинной любви дороже такой жизни... Ну, в деле сердца я бы не послушался маменьки. Для маменьки вы хотите губить свое счастье и счастье других. Какой еще вы ребенок!

  Марья Андреевна. Да, если б это счастье было возможно для меня! А то мне нечего жалеть, нечего ждать! Меня никто не любит, я тоже никого не люблю,

  Мерич. Вы никого не любите?

  Марья Андреевна. Никого.

  Мерич. И вас никто не любит?

  Марья Андреевна. Мне кажется.

  Мерич. В таком случае, другое дело. Но все-таки страшно пожертвовать собой расчетам других.

  Марья Андреевна. Что ж делать-то! Я буду выбирать такого человека, который, имея состояние, удовлетворял бы несколько и моим требованиям.

  Мерич. Откуда в вас такая положительность, такие практические правила?

  Марья Андреевна. Нужда научит.

  Мерич. Если вы решились, я не хочу поколебать вашей решимости; она делает вам честь. Но что, если б вы полюбили кого-нибудь, если б вам случилось встретить человека, который вас любит пламенно, со всем пылом юношеской страсти?

  Марья Андреевна. Я не знаю, Владимир Васильич, но едва ли это случится когда-нибудь.

  Мерич (меланхолическим тоном). Теперь, когда уж дело кончено, когда вы соглашаетесь пожертвовать собой для вашей маменьки, что, разумеется, очень похвально, я могу вам сказать, что я вас любил, Марья Андреева, любил страстно; я вас до сих пор люблю так, как никто вас любить не будет.

  Марья Андреевна. Вы меня не обманываете, Владимир Васильич?

  Мерич. О нет, нет...

  Марья Андреевна. Вы меня не обманываете?

  Мерич. Все клятвы, какие я знаю...

  Марья Андреевна. Не нужно, не нужно... Ах, Владимир Васильич! Не обманывайте меня, ради бога! Вам так легко меня обмануть - я сама вас... люблю...

  Мерич. Ангел мой! Я не верю своему счастью... Зачем же слезы! Марья Андревна! Машенька! Мери! (Целует руку.) Ну, взгляни на меня. Ты хороша! Ах, как ты хороша в эту минуту! Я бы желал, чтобы теперь весь свет тебя видел с этими слезами на глазах.

  Марья Андреевна. Я, кажется, дурно сделала, что призналась вам.

  Мерич. Отчего же дурно? Тебе совестно, что у тебя есть сердце, что ты выше всех этих бесчувственных кукол, которые хвастаются тем, что не любили никогда. Я могу оценить твою любовь.

  Марья Андреевна. Я надеюсь. (Припадает к нему.) Ах, не смотри на меня, я, право, такая глупая; я думала, что у меня достанет твердости скрыть мою любовь.

  Мерич. Да зачем же скрывать ее?

  Марья Андреевна. Да, теперь уж, конечно, незачем. Напротив, теперь я хотела бы тебе вдруг открыть свою душу, чтобы ты знал, как много я люблю тебя.

  Мерич. Зачем? Ты и так для меня дороже всего на свете.

  Марья Андреевна. Нет, Владимир, нет, ты так меня не любишь, как я тебя люблю. Ты для меня все теперь, все, все! Ты веришь моим словам?

  Мерич. А ты моим веришь?

  Марья Андреевна. Не знаю: и хочется верить, и боюсь... С твоей стороны будет безжалостно обмануть меня.

  Мерич. К чему эти черные мысли! Посмотри, вся природа нам улыбается. (Сидят несколько времени молча.)

  Марья Андреевна. Ах, боже мой, я и забыла: нынче к нам хотел приехать чиновник какой-то. Маменька там хлопочет, велела мне одеваться хорошенько.

  Мерич. Уж не жених ли какой-нибудь?

  Марья Андреевна. Не знаю. Ты, впрочем, не бес-покойся. Я скажу маменьке, что не нравится... Уж как-нибудь сделаю.

  Мерич. И скоро будет?

  Марья Андреевна. Я думаю, скоро.

  Мерич. Так я пойду, прощай. (Встают со скамейки.)

  Марья Андреевна. Прощай. Когда же ты придешь? Приходи завтра поутру; маменьки не будет дома.

  Мерич (целует ее). Приду, приду. Прощай! (Уходит.)

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

  Марья Андреевна (одна, прислонившись к дереву). Он ушел! Хорошо ли я сделала? Мне и стыдно и весело. Что, если это только шалость с его стороны? Боже мой, как мне совестно за себя! (Молчание.) А если он любит в самом деле? Он всегда такой скучный, печальный. Он говорит, что до сих пор постоянно обманывался в женщинах. Ах, как бы мне хотелось знать, любит ли он меня... а я его очень люблю. Чего я для него не сделаю!.. все, все, все!.. (Стоит, закрывши лицо платком.)

  

  

  

   Входит Дарья.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

  

  

  

  Марья Андреевна и Дарья.

  Дарья. О, чтоб вас! Сбилась с ног нынче день-то деньской... Барышня, а барышня! Где вы тут?

  Марья Андреевна. А! Что?

  Дарья. Ищу, матушка, засовалась совсем, как угорелая кошка. Кто-то приехал, маменька вас спрашивает.

  Марья Андреевна. Приехал! Ах, боже мой!

  Дарья. Пойдемте, я вам головку причешу, да и платьице-то бы другое надели.

  Марья Андреевна. Пойдем, пойдем.

  

  

  

  

  Уходят.

  

  

  

  

  СЦЕНА II

  

  

   Комната первого действия.

  

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

  

  

  Добротворский и Беневоленский входят.

  Добротворский. Пожалуйте, Максим Дорофеич, пожалуйте. Признаться сказать, вас не ждали так рано. Поторопились, батюшка, раненько пожаловали. Ну, известно, женское дело. Повремените маленечко.

  Беневоленский. Ты говорил, что здесь есть барышня хорошенькая. Ты смотри - я ведь разборчив.

  Добротворский. Нет, как же можно, помилуйте, Максим Дорофеич. Такая барышня, что генералу взять не совестно. Я еще с папенькой ихним был знаком...

  Беневоленский. А хорошо ли она образована?

  Добротворский. Отлично образована.

  Беневоленский. То-то же. Ты ведь знаешь меня, Платон Маркыч, у меня и состояние есть, и место, ну и знакомство. Мне такую невесту нужно, чтобы не стыдно было в люди показать: ну, чтоб и хозяйка в доме была, знаешь, в этаком чепчике, по-нынешнему, чтобы принять кого-нибудь... Ну, чтобы и тон этакий светский. Понял ты меня?

  Добротворский. Как не понять! Уж, конечно, что вам за крайность на дурной жениться, сами-то вы ишь какой молодец! Ах, батюшка, голубчик! (Треплет его по спиче и потом кланяется.)

  Беневоленский. Ну, то-то же. Что, манишка у меня тут вот сзади не выбилась?

  Добротворский. Нет-с, ничего - в исправности. Причесаться вам разве не угодно ли - вот гребеночка.

  Беневоленский (берет и причесывается перед зеркалом.) Ну, так как же, братец, ты говоришь, хороша барышня-то?

  Добротворский. А вот увидите, Максим Дорофеич. Что прежде времени говорить, сами посмотрите.

  Беневоленский. Посмотрим, братец, посмотрим. А отдадут за меня, коли мне понравится?

  Добротворский. Как, чай, не отдать. Да ведь что ж такое: попытка не шутка, а спрос не беда.

  Беневоленский. Хорошо, братец, хорошо. (Садится.) Платон Маркыч! Ты не видал у меня дрожки?

  Добротворский. Нет, не видал-с.

  Беневоленский. А вороную, что на пристяжке ходит, не видал? Вот посмотри! (Показывает в окно.) Что, хороша?

  Добротворский. Ах, проказник вы, проказник, Максим Дорофеич! Да ведь, чай, некупленая?

  Беневоленский. Разумеется.

  Добротворский. Ну, так даровому коню в зубы не смотрят.

  

  

  

  

  Молчание.

  Беневоленский. Послушай, Платон Маркыч, найди мне где-нибудь органчик небольшой.

  Добротворский. Извольте, батюшка! На что вам?

  Беневоленский. Канареек учить.

  Добротворский. Хорошо, поищу.

  Беневоленский. Поищи. (Вынимает табакерку, нюхает.) Хочешь?

  Добротворский (нюхает, потом берет табакерку и взвешивает то на одной, то на другой руке). Вещичка-то хорошая! Где изволили приобресть?

  Беневоленский. Так, нечаянно хороший человек набежал. Да не помнишь ли ты, было у нас дело купца Пересемкина с малолетними наследниками купеческой племянницы Акулины Незамайкиной, доходила до Правительствующего сената и возвращено для справок...

  

  

  

  Анна Петровна входит.

  

  

  

  ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

  

  

  

  Те же и Анна Петровна.

  Беневоленский. Честь имею представиться. Коллежский секретарь Беневоленский.

  Анна Петровна. Очень приятно познакомиться. Милости просим садиться. Служить изволите-с?

  Беневоленский. Как же, служу-с с восемьсот тридцать восьмого года. Я вам скажу, я очень доволен своим местом и своим начальством. К службе я человек усердный, с подчиненными строг.

  Анна Петровна. И родство имеете здесь, в Москве?

  Беневоленский. Нет, совершенно никого-с.

  Анна Петровна. Я думаю, вам (к Добротворскому)... Как, бишь, Платон Маркыч, я всё забываю?

  Добротворский. Максим Дорофеич.

  Анна Петровна. Памяти нет совсем, Максим Дорофеич! Вот что ты будешь делать, право. Я думаю, вам, Максим Дорофеич, скучно. Я вот по себе сужу, дело женское, сами знаете... Еще при покойнике-то было туда-сюда: ну знакомство все этакое, а теперь просто не знаю, что делать.

  Беневоленский. Я с вами, сударыня, согласен.

  Анна Петровна. Вот процесс теперь. Как это без мужчины; пожалуй, проиграешь.

  Беневоленский. А позвольте узнать, в чем состоит ваше дело?

  Анна Петровна. Я уж и не запомню всего-то, еще, пожалуй, перевру, а вот уж вам Платон Маркыч расскажет.

  Добротворский. Вникните, батюшка, Максим Дорофеич, вникните!

  Беневоленский. Хорошо, я посмотрю. Если можно что-нибудь, сударыня, сделать, так сделаем, а если нельзя, так не взыщите - наше дело такое. Конечно, кто богу не грешен, царю не виноват, но я вам доложу, нынче насчет этого очень строго.

  Добротворский. Точно, матушка, строго. Это они правду говорят. Строгости пошли. Это так точно.

  Анна Петровна. Скажите, пожалуйста!

  Беневоленский. Нынче уж держи ухо востро. Я вам про себя скажу: в постоянном страхе находишься. Нельзя, чтобы грешков не было; того гляди, под суд отдадут, выгонят из службы, куда денешься? Ну, хорошо, я холостой человек, а другой женатый...

  Анна Петровна. А вы не намерены обзавестись семейством?

  Беневоленский. Это вопрос, сударыня, очень важный в жизни, особенно в моей. Я имею состояние, всего у меня много, своих лошадей держу. Кабы посмотрели, какую я квартиру занимаю; вон Платон Маркыч видел. Ты видел, Платон Маркыч, квартиру?.

  Добротворский. Как же, видел-с; квартира отличная.

  Беневоленский. Следовательно, чего же я должен искать, я вас спрашиваю?

  Анна Петровна. Подругу жизни, Максим Дорофеич, я так думаю.

  Беневоленский. Я с вами согласен, сударыня. Но, сколько мне известно, всякая жена есть подруга жизни. Я должен преимущественно искать хозяйку. Мое дело приобретать всеми силами, а ее дело хозяйничать. У меня порядку нет в доме; ведь, пожалуй, и растащат у холостого человека. Все может случиться.

  Анна Петровна. Что мудреного, Максим Дорофеич.

  Добротворский. Мудрено ли, долго ли до греха. Это точно.

  Беневоленский. Я желал бы, чтоб недурна была собой и образована, чтобы не стыдно было в люди показаться, выехать куда-нибудь. Хотя у нас знакомство и неважное, все больше мелкие чиновники, но все-таки, знаете ли, я вам скажу откровенно, приятно иметь красивую и образованную жену. А главное - мне нужно хозяйку.

  Анна Петровна. Вы справедливо рассуждаете, Максим Дорофеич; но, может быть, вы захотите также большого приданого?

  Беневоленский. Я? Нет-с, я не того ищу. Девушку с состоянием за меня не отдадут, по незначительности моего происхождения и даже самого положения в свете. А есть невесты благородные и образованные, но бедные - и для них-то, я вам без гордости скажу, такой жених, как я, - находка.

  Анна Петровна. Я с вами согласна, Максим Дорофеич.

  Беневоленский. Разумеется, я красотой не могу похвалиться; образование я тоже получил, сказать вам по простонародному выражению, на медные деньги; но я видел людей, не конфужусь в обществе и могу сказать, что очень развязен даже с дамами. Теперь я вас спрошу, что такое красота в мужчине? - Последнее дело.

  Анна Петровна. Это одна глупость, Максим Дорофеич... Так, фантазии.

  Беневоленский. Умная девушка не обратит внимания на красоту; для нее довольно, чтобы мужчина был умен, ну там... одет порядочно...

  Анна Петровна. Непьющий...

  Беневоленский. Конечно... А знаете ли вы, сударыня, я вам осмелюсь сказать, что в мужчине даже и это ничего. Как ты думаешь, Платон Маркыч, об этом?

  Добротворский. Ничего, сударыня Анна Петровна, мужчине это не мешает. Был бы добрый человек.

  Анна Петровна. Ну, как же, Платон Маркыч? Разве уж изредка, а то как же?

  Беневоленский, В женщине это порок, я с вами согласен, а для мужчины даже составляет иногда необходимую потребность. Особенно, если деловой человек; должен же он иметь какое-нибудь развлечение. Разумеется, я сам первый осуждаю тех, которые имеют к этому большое пристрастие. (Молчание.) Так вот, сударыня я какое мнение имею насчет женитьбы. Впрочем, мне еще торопиться некуда, я могу выбрать невесту совершенно по моему желанию.

  Добротворский. Куда вам торопиться, что вам за крайность.

  

  

  

  Входит Марья Андреевна.

  

  

  

  ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

  

  

  

  Те же и Марья Андреевна.

  Анна Петровна. Дочь моя, Машенька! Максим Дорофеич Беневоленский!

  Беневоленский. Очень приятно познакомиться. (Подходит к руке, потом садится рядом очень развязно.) Вы, я слышал, очень любите музыку?

  Марья Андреевна. Иногда, от скуки, играю.

  Анна Петровна. Неправда, неправда: все сидит за фортепьянами, никак не отгонишь. Что, бишь, ты, Маша, играешь-то так часто, я все позабываю?

  Марья Андреевна. Право, не знаю - я много играю.

  Анна Петровна. Нет, вот это, что ты еще нынче играла?

  Марья Андреевна. Из "Роберта-Дьявола" - Grасе.

  Анна Петровна. Да, да. (Тихо.) Будь поразвязнее.

  Беневоленский. Вообразите, я никогда не видал этой оперы; говорят, очень хорошая музыка. Как-то раз собрались компанией, да и то не попали.

  Анна Петровна. Как же это?

  Беневоленский. Очень просто. Мы прямо из присутствия зашли обедать в трактир, чтобы оттуда отправиться в театр. Ну, люди молодые, про театр-то и позабыли; так и просидели в трактире.

  Марья Андреевна (тихо). Это ужасно!

  Беневоленский. Я сам тоже люблю музыку, но, к несчастию, я не играю ни на одном инструменте, да деловому человеку это и не нужно. Играл прежде на гитаре, да и то бросил - некогда, совершенно некогда.

  Марья Андреевна (про себя). О, господи!

  Беневоленский. Вы, может быть, занимаетесь литературой? Барышни обыкновенно романы читают; еще в пансионах начинают читать потихоньку от надзирательницы.

  Марья Андреевна. Да, я читаю кой-что. А вы?

  Беневоленский. Я совершенно отстал; прежде читал, а теперь, знаете ли, дела, так решительно ничего не читаю.

  Анна Петровна. Что это ты, Машенька! Когда читать Максиму Дорофеичу: у него и без того дела много, без этих глупостей.

  Беневоленский. Что же нынче пишут, скажите?

  Анна Петровка. Бог знает, что пишут, чего никогда не бывает - одни фантазии.

  Добротворский. Именно, сударыня, фантазии. Так, мечта.

  Беневоленский. Вероятно, больше все про любовь пишут.

  Анна Петровна. Какая любовь! Все глупости, никогда этого не бывает. Чайку, Максим Дорофеич, не угодно ли?

  Беневоленский. Нет-с, покорно благодарю - я до него совсем не охотник.

  Добротворский. Что, сударыня, за чай; не такие мы гости, чтоб чай пить. А вы велите-ка закусочку подать, так мы с Максимом Дорофеичем по рюмочке бы выпили.

  Анна Петровна. Сейчас, батюшка, сейчас. Извините меня, я вас оставляю на минуточку. (Уходит.)

  

  

  

  ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

  

  

   Те же, без Анны Петровны.

  Беневоленский. Это ты недурно выдумал, Платон Маркыч. (Вынимает часы. К Марье Андреевне.) Я обыкновенно в это время водку пью, такую уж привычку сделал.

  Добротворский. Хе, хе, хе! А то что за чай! Что мы, дети, что ль, маленькие!

  Беневоленский. Ваша маменька об любви рассуждает, как старый человек; я им не хотел противоречить, потому что понимаю уважение к старшим. А я совсем противного мнения об любви; я сам имею сердце нежное, способное к любви; только у нас дел очень много: вы не поверите, нам подумать об этом некогда. (Смотрит на нее нежно.) Какие вы конфекты любите?

  Марья Андреевна. Я никаких не люблю.

  Беневоленский. Не может быть, вы меня обманываете. Вы хотите, чтоб я угадал ваш вкус. Позвольте мне привезти вам в следующий раз. Платон Маркыч, какие Марья Андревна конфекты любят, они не сказывают?

  Добротворский. Не знаю-с; надо у маменьки спросить.

  Беневоленский. А вот мы спросим.

  Марья Андреевна. Пожалуйста, не беспокойтесь; я не хочу никаких конфект.

  Беневоленский. Ну, уж как вам угодно, а я все-таки привезу. Позвольте вас попросить сыграть что-нибудь.

  Марья Андреевна. Я, право, ничего не играю.

  Беневоленский. Сделайте одолжение, я стану на коленях просить вас.

  Марья Андреевна. Ах нет, зачем же! Извольте. (Садится к фортепьянам, берет несколько аккордов и начинает играть.) Входит Анна Петровна, за ней Дарья вносит закуску, ставит на стол и уходит.

  

  

  

  ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

  

  

  

  Те же и Анна Петровна.

  Анна Петровна. Не угодно ли, Максим Дорофеич; пожалуйте, без церемонии.

  Беневоленский. Не беспокойтесь.

  Добротворский. С вас начинать. (Наливает.) Пожалуйте.

  Беневоленский. (Пьет, потом закусывает и, еще не прожевавши, подходит к фортепьянам и начинает подпевать. Марья Андреевна оборачивается и взглядывает на него вопросительно.) Не в тон взял... Сделайте милость, продолжайте.

  Анна Петровна. Играй, Машенька.

  Добротворский. Марья Андревна отменно играют.

  Беневоленский. Очень проворно. У меня был товарищ, он был регентом в певчих, так он на фортепьянах все, что вам угодно, самоучкой играл, по слуху; только проворства в пальцах нет; ну, вот что вы хотите, нет проворства.

  Добротворский. Не повторить ли, Максим Дорофеич? Как это говорится-то: репетиция...

  Беневоленский. Est mater studiorum {...мать учения.}. Да, это правда. Налей.

  Добротворский (наливает). Пожалуйте, готово-с.

  Беневоленский (пьет и закусывает). Прекрасный балык.

  Анна Петровна. Уж не знаю, Максим Дорофеич, коли не обманул купец, так хорош. Везде все сама. Дело женское, сами знаете, долго ли обмануть? Без мужчины в этом деле никак нельзя. Как это без мужчины, посудите сами!

  Добротворский (отводит к стороне Беневоленского и говорит тихо). Ну, батюшка, Максим Дорофеич, как вам наша барышня показалась?

  Беневоленский. Послушай ты, Платон Маркыч, довольно с тебя этого: я влюблен. Я деловой человек, ты меня знаешь, я пустяками заниматься не охотник, но я тебе говорю: я влюблен. Кажется, этого довольно. (Подходит к Марье Андреевне и опять подпевает.)

  Анна Петровна (Добротворскому). Что он вам говорил?

  Добротворский. Говорит: влюблен.

  Анна Петровна. Что?

  Добротворский. Влюблен, говорит.

  Анна Петровна. Ну, и слава богу. Потчуйте его, отец мой, хорошенько.

  Добротворский. Хорошо, сударыня, хорошо. Максим Дорофеич, винца не угодно ли?

  Беневоленский. Налей.

  Марья Андреевна (перестает играть и остается на стуле). Я устала.

  Беневоленский. Чувствительно вам благодарен. Вы прекрасно играете, главное - нигде не сбиваетесь; а то барышни обыкновенно сбиваются. (Смотрит на часы.) Извините меня, Анна Петровна, мне пора, у меня дела много, я ведь человек деловой. Позвольте мне выпить рюмку вина и проститься с вами. (Подходит к столу и пьет.) Ты со мной, что ли, Платон Маркыч?

  Добротворский. G вами, Максим Дорофеич.

  Беневоленский. Ну, поедем, я тебя довезу.

  Анна Петровна. Да вы бы, Максим Дорофеич, закусили чего-нибудь.

  Беневоленский. Нет-с, покорно благодарю. Я выпью еще рюмку вина и имею честь откланяться. (Пьет и раскланивается, подходит к Марье Андреевне и целует руку.) До приятного свидания! Вы мне, вероятно, позволите еще раз посетить вас.

  Анна Петровна. Сделайте милость, мы очень будем рады.

  Беневоленский. А уж конфект привезу, непременно привезу. (Уходит с Добротворским.)

  Анна Петровна. Какой человек-то, Машенька, чудо просто!

  Марья Андреевна. Господи! Что это за мука! (Убегает.)

  Анна Петровна. Машенька! Машенька! Куда ты? постой! Ну, вот теперь пода разговаривай с ней. Эко наказание!

  

  

  

   ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

  

  

   Комната первого действия.