Ибсен Генрик - Йун Габриэль Боркман

льчик. Теперь хуже.

   Эрхарт. Но ведь нет ничего опасного?

   Элла Рентхейм. Как взглянуть на дело.

   Эрхарт (живо). Ты знаешь что, тетя Элла? В таком случае тебе нельзя так скоро уезжать назад, домой.

   Элла Рентхейм. Я, пожалуй, и не уеду.

   Эрхарт. Тебе надо пожить у нас в городе. Тут к твоим услугам лучшие врачи. Выбирай только.

   Элла Рентхейм. Я на это и рассчитывала, выезжая сюда.

   Эрхарт. И тебе надо подыскать себе помещение получше... какой-нибудь уютный, тихий пансион.

   Элла Рентхейм. Я остановилась сегодня в старом, где жила прежде-.

   Эрхарт. Ну вот, там тебе будет хорошо, уютно.

   Элла Рентхейм. Но я там не останусь все-таки.

   Эрхарт. Да? Почему так?

   Элла Рентхейм. Я переменила намерение, когда приехала сюда.

   Эрхарт (удивленно). Вот?.. Переменила?..

   Фру Боркман (вяжет, не глядя на них). Тетка твоя решила жить здесь, в собственной усадьбе, Эрхарт.

   Эрхарт (глядя то на одну, то на другую). Здесь? У нас! С нами... Правда, тетя?

   Элла Рентхейм. Да, теперь я так решила.

   Фру Боркман (по-прежнему). Все здесь принадлежит ведь твоей тетке, как ты знаешь.

   Элла Рентхейм. Так вот, я остаюсь здесь, Эрхарт. Пока. А там видно будет. Я устроюсь отдельно. Во флигеле управляющего...

   Эрхарт. Так, так. Там для тебя всегда готовы комнаты. (Внезапно, с живостью.) Но ты, должно быть, сильно устала с дороги, тетя?

   Элла Рентхейм. Да, немножко устала, конечно.

   Эрхарт. Так, мне кажется, тебе надо лечь спать пораньше.

   Элла Рентхейм (улыбаясь, смотрит на него). Я так и сделаю.

   Эрхарт (живо). Мы можем ведь наговориться досыта и завтра... или в другой раз. Обо всем, обо всем. Все трое. Ты, мама и я. Не лучше ли будет так, тетя Элла?

   Фру Боркман (порывисто встает с канапе). Эрхарт! Я вижу, ты хочешь уйти от меня!

   Эрхарт (вздрогнув). То есть... как?

   Фру Боркман. Ты хочешь уйти... к адвокату Хинкелю!

   Эрхарт (невольно). Ах, вот что! (Спохватившись.) А неужели, по-твоему, лучше не давать тете Элле спать до поздней ночи? Она ведь больна, мама! Подумай!

   Фру Боркман. Тебя тянет к Хинкелям, Эрхарт!

   Эрхарт (с нетерпением). Но, мама... право, мне кажется, неловко не пойти!.. А ты что скажешь, тетя?

   Элла Рентхейм. Тебе лучше всего быть совершенно свободным в своих поступках, Эрхарт.

   Фру Боркман (угрожающе обращается к ней). Ты хочешь разлучить его со мной!

   Элла Рентхейм (встает). Ах, если б я только могла, Гунхильд!

   Наверху слышна музыка.

   Эрхарт (ежась, точно от боли). Нет, это невыносимо! (Озирается.) Где моя шляпа? (Элле.) Ты знаешь эту вещь, которую играют там, наверху?

   Элла Рентхейм. Нет. Что это за вещь?

   Эрхарт. "Danse macabre". "Пляска смерти". Ты не знаешь "Пляски смерти", тетя?

   Элла Рентхейм (со скорбной улыбкой). Нет еще, Эрхарт.

   Эрхарт (матери). Мама... я прошу тебя... очень прошу... позволь мне пойти!

   Фру Боркман (сурово смотрит на него). Оставить мать! И ты хочешь?

   Эрхарт. Я же возвращусь... может быть, завтра!

   Фру Боркман (страстно, взволнованно). Ты хочешь уйти от меня! Тебя тянет к чужим! Да еще к кому... к кому!.. Нет, и думать не хочу!

   Эрхарт. Там теперь так светло! Столько огней! Столько молодых, веселых лиц! Там музыка, мама!

   Фру Боркман (указывая на потолок). Здесь, наверху, тоже музыка, Эрхарт.

   Эрхарт. Да, именно эта музыка здесь - она и гонит меня из дому.

   Элла Рентхейм. Ты не радуешься, что твоему отцу удается хоть немножко забыться?

   Эрхарт. Нет, радуюсь, от всей души радуюсь. Только бы меня не заставляли слушать!

   Фру Боркман (внушительно). Соберись с силами, Эрхарт! Крепись, мой мальчик! Не забывай своей великой миссии!

   Эрхарт. Ах, мама, оставь эти фразы! Я не гожусь в миссионеры!.. Спокойной ночи, милая тетя! Спокойной ночи, мама! (Быстро уходит в переднюю.)

   Фру Боркман (после короткого молчания). Пожалуй, все-таки ты скоро опять приберешь его к рукам, Элла.

   Элла Рентхейм. Ах, если бы я могла надеяться!

   Фру Боркман. Но тебе не удержать его надолго, увидишь!

   Элла Рентхейм. Что же, ты помешаешь?

   Фру Боркман. Я или та, другая.

   Элла Рентхейм. Так лучше она, чем ты.

   Фру Боркман (медленно кивая). Я это понимаю. И скажу то же самое: лучше она, чем ты.

   Элла Рентхейм. Куда бы это в конце концов ни привело его?..

   Фру Боркман. Да, и это почти безразлично... по-моему.

   Элла Рентхейм (перекидывая пальто через руку). В первый раз в жизни мы, сестры-близнецы, одного мнения... Спокойной ночи, Гунхильд. (Уходит в переднюю.)

   Музыка доносится еще явственнее.

   Фру Боркман (стоит с минуту неподвижно, затем вздрагивает, съеживается и невольно шепчет). Опять волк завыл... больной волк. (Стоит с минуту и вдруг бросается ничком на ковер, ломает руки и с отчаянием шепчет.) Эрхарт, Эрхарт!.. Будь верен мне! Вернись и помоги своей матери! Не то мне не вынести больше этой жизни!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Большая, некогда парадная зала в рентхеймовском доме. Стены обиты старинными выцветшими гобеленами, изображающими охотничьи сцены и пастушков и пастушек. У стены налево пианино, подальше двустворчатые двери. В левом углу задней стены дверь под обои. У стены направо, посередине, большой резной дубовый письменный стол, на котором разложено множество книг и бумаг. У той же стены, впереди, диван, стол и стулья. Вся мебель в строго выдержанном стиле

   ампир. На столах горят лампы.

Йун Габриэль Боркман, заложив руки за спину; стоит у пианино и слушает игру Фриды Фулдал, которая доигрывает последние такты "Dense macabre". Боркман - среднего роста, крепко сложенный мужчина. Ему лет под шестьдесят; важная осанка, тонко очерченный профиль, пронизывающий взгляд, курчавые волосы и борода подернуты сильной проседью. Одет в черный, не совсем модного покроя костюм, носит белый галстук. Фрида Фулдал - хорошенькая бледная девушка лет пятнадцати, с несколько усталым и напряженным выражением лица. Скромное

   светлое платье. Музыка кончается. Молчание.

   Боркман. Можете догадаться, где я в первый раз слышал подобные звуки?

   Фрида (взглянув на него). Нет, господин Боркман.

   Боркман. В рудниках.

   Фрида (в недоумении). Да? В рудниках?

   Боркман. Я сын рудокопа, как вы, верно, знаете. Или, может быть, вы не знаете этого?

   Фрида. Нет, господин Боркман.

   Боркман. Сын рудокопа. И отец брал меня иногда с собою в рудники... Там, в глубине, поет руда.

   Фрида. Вот как? Поет?

   Боркман (кивая). Когда освобождается. Освобождают ее удары молотов. Как полночные колокола, бьют и освобождают ее. И вот руда поет... от радости... Поет по-своему.

   Фрида. Отчего же это так, господин Боркман?

   Боркман. Ей хочется на свет дневной, служить людям. (Ходит взад и вперед по зале, заложив руки за спину.)

   Фрида (сидит несколько минут в выжидательной позе, затем смотрит на свои часы и встает). Извините, господин Боркман, но, к сожалению, мне, пожалуй, пора.

   Боркман (останавливаясь перед ней). Уже уходить собираетесь?

   Фрида (складывая ноты в папку). Да, пожалуй, пора. (Видимо, смущенная.) Я приглашена сегодня вечером в один дом.

   Боркман. Где будут гости?

   Фрида. Да.

   Боркман. И вы будете занимать гостей своею игрой?

   Фрида (закусив губу). Нет... я приглашена играть танцы.

   Боркман. Только играть танцы?

   Фрида. Да. После ужина будут танцы.

   Боркман (стоит и смотрит на нее). А вы охотно играете танцы? По чужим домам?

   Фрида (надевая пальто). Да, когда пригласят... Всетаки маленький заработок.

   Боркман (пытливо). Вы об этом главным образом и думаете, когда играете танцы?

   Фрида. Нет, я больше всего думаю о том, как тяжело, что мне самой не приходится участвовать в танцах.

   Боркман (кивая). Вот это-то я и хотел знать. (Нервно ходит взад и вперед.) Да, да, да... тяжелее всего невозможность самому принимать участие... (Останавливается.) Но одно все-таки вознаграждает вас, Фрида.

   Фрида (вопросительно глядя на него). Что же это такое, господин Боркман?

   Боркман. То, что вы сами в тысячу раз музыкальнее всех этих танцоров, вместе взятых.

   Фрида (недоверчиво улыбаясь). О, это еще далеко не наверно.

   Боркман (предостерегающе поднимает указательный палец). Не позволяйте себе никогда такой глупости - сомневаться в собственных силах!

   Фрида. Да что же, если о них никто не знает?

   Боркман. Только бы вы сами знали, и довольно... А куда вы приглашены играть сегодня?

   Фрида. К адвокату Хинкелю.

   Боркман (быстро, устремляя на нее пытливый взгляд). К Хинкелю?

   Фрида. Да.

   Боркман (с саркастической улыбкой). И у этого господина бывают гости? Он может залучить к себе людей?

   Фрида. Да, фру Вильтон говорит, что у них бывает множество народу.

   Боркман (с горячностью). Но какого сорта? Можете вы сказать?

   Фрида (робко). Нет, я, право, не знаю хорошенько. Ах да, я знаю, что и студент Боркман собирался туда сегодня.

   Боркман (пораженный). Эрхарт! Мой сын?

   Фрида. Да. Он там будет.

   Боркман. Почему вы знаете?

   Фрида. Он сам сказал. С час тому назад.

   Боркман. Он разве здесь сегодня?

   Фрида. Да, он весь день просидел у фру Вильтон.

   Боркман (пытливо). А вы не знаете, заходил он сюда? То есть к кому-нибудь там, внизу?

   Фрида. Да, он заходил к фру Боркман.

   Боркман (с горечью). А! Я так и думал.

   Фрида. И там, кажется, была какая-то чужая дама.

   Боркман. Вот как? Впрочем, что ж? Фру Боркман, конечно, иногда навещают.

   Фрида. Сказать студенту Боркману, если я увижусь с ним, чтобы он зашел и к вам?

   Боркман (резко). Ничего не нужно говорить! Прошу меня избавить от этого! Если люди хотят меня видеть, они и сами придут. Я никого не зову.

   Фрида. Да, да... так я ничего не скажу... Спокойной ночи, господин Боркман.

   Боркман (продолжая ходить; отрывисто, сквозь зубы). Спокойной ночи.

   Фрида. Можно пройти по винтовой лестнице? Там ближе.

   Боркман (тем же тоном). Ах, да идите, где хотите. Прощайте!

   Фрида. Спокойной ночи, господин Боркман. (Уходит через маленькую дверь под обои в задней стене налево.)

Боркман задумчиво подходит к пианино и хочет закрыть его, но, по-видимому, отказывается от этой мысли, озирается вокруг и начинает опять безостановочно шагать взад и вперед из угла в угол, от пианино к противоположному углу на заднем плане направо. Наконец останавливается у письменного стола, прислушивается, глядя по направлению больших дверей, быстро берет со стола ручное зеркало, глядится в него и оправляет галстук. Стук в большие двери. Боркман бросает туда быстрый взгляд, но молчит.

   Немного погодя стук повторяется уже сильнее.

   Боркман (опираясь левой рукой о письменный стол, правую заложив за борт сюртука). Войдите!

В дверь осторожно входит Вильхельм Фулдал, сгорбленный, помятый жизнью пожилой человек с кроткими голубыми глазами и жидкими длинными седыми волосами, спускающимися на воротник сюртука. Под мышкой у него папка, в руке - мягкая шляпа, на носу - большие очки в роговой оправе, которые он при

   входе вскидывает на лоб.

(При виде вошедшего меняет позу, и лицо его принимает полуразочарованное, полудовольное выражение.) А, вот это кто.

   Фулдал. Добрый вечер, Йун Габриэль. Да, это я...

   Боркман (строго глядя на него). Поздновато как будто.

   Фулдал. Путь-то не близкий. Особенно коли пешком.

   Боркман. Да зачем же ты всегда ходишь пешком, Вильхельм? У тебя ведь под боком конка.

   Фулдал. Пешком здоровее. Да и десять эре останутся в кармане... А-а, Фрида недавно была у тебя, играла?

   Боркман. Сейчас только ушла. Вы не встретились на дворе?

   Фулдал. Нет. Я уж давно и в глаза ее не видал. С тех пор, как она перебралась к этой фру Вильтон.

   Боркман (садится на диван и указывает жестом Фулдалу на стул). Что ж, присаживайся и ты, Вильхельм.

   Фулдал (присаживается на кончик стула). Благодарю. (Удрученно смотрит на него.) Ах, ты не поверишь, как я одинок с тех пор, как Фрида переехала!

   Боркман. Ну, что там! У тебя и без нее их довольно.

   Фулдал. Правда, целых пятеро. Но одна Фрида еще того... понимала меня немножко. (Печально качает головой.) Остальные не понимают вовсе.

   Боркман (мрачно глядя перед собою и барабаня по столу пальцами). Вот, вот! Словно проклятие какое тяготеет над нами, единичными, избранными людьми. Масса, толпа, все эти средние люди - они не понимают нас, Вильхельм.

   Фулдал (смиренно). Да и бог с ним, с пониманием. Запасшись терпеньем, можно бы еще как-нибудь крепиться. (Со слезами в голосе.) А бывает и горше того.

   Боркман (горячо). Горше этого нет ничего!

   Фулдал. Нет, есть, Йун Габриэль. Я вот как раз сейчас только выдержал дома сцену... перед уходом сюда.

   Боркман. Вот как? С чего же это?

   Фулдал (всхлипнув). Они там... презирают меня!

   Боркман (вскакивая). Презирают!..

   Фулдал (смахивая с глаз слезы). Я давно уж замечал. А сегодня все прямо наружу вышло.

   Боркман (помолчав). Верно, ты сделал плохой выбор, когда женился.

   Фулдал. Да у меня почти что никакого выбора и не было. А ведь жениться тоже всякому хочется, как года-то начнут подходить. В тогдашнем моем положении... приниженный, пришибленный...

   Боркман (вскакивая, гневно). Что это? Обвинение против меня? Упрек!..

   Фулдал (испуганно). Что ты, что ты, Йун Габриэль!..

   Боркман. Конечно, у тебя теперь на уме эта катастрофа с банком!

   Фулдал (успокаивающим тоном). Да я ведь не виню тебя в ней. Сохрани бог!

   Боркман (садясь, ворчливо). Хорошо, что еще так.

   Фулдал. Впрочем, не подумай, что я жалуюсь на жену. Бедняжка не очень образованна, это верно. Но все-таки она, что ж... она ничего себе. А вот детки...

   Боркман. Я так и думал.

   Фулдал. Детки-то... пообразованнее ведь. Ну и требований к жизни у них больше.

   Боркман (с участием глядя на него). И потому эти молокососы презирают тебя, Вильхельм?

   Фулдал (пожимая плечами). Я, видишь ли, недалеко ушел в жизни. Надо сознаться...

   Боркман (подвигаясь к нему ближе и кладя руку ему на плечо). Они разве не знают, что ты написал в молодости трагедию?

   Фулдал. Это-то они, конечно, знают. Да, видно, мало придают этому значения.

   Боркман. Значит, они мало что смыслят. Твоя трагедия хороша. Я твердо убежден в этом.

   Фулдал (с прояснившимся лицом). Не правда ли, Йун Габриэль, в ней есть кое-что хорошее? Господи! Только бы мне удалось как-нибудь пристроить ее!.. (Поспешно развязывает папку и начинает перелистывать рукопись.) Постой! Я покажу тебе кое-какие поправки...

   Боркман. Она у тебя с собой?

   Фулдал. Да, я захватил. Я уж так давно не читал ее тебе. Я и подумал, что тебя, может быть, развлечет, если я прочту тебе действие, другое...

   Боркман (встает). Нет, нет, оставим лучше до другого раза.

   Фулдал. Как хочешь, как хочешь.

   Боркман ходит взад и вперед по комнате. Фулдал снова завязывает папку.

   Боркман (останавливается перед ним), Ты был прав, говоря сейчас, что недалеко ушел в жизни. Но я обещаю тебе, Вильхельм, когда пробьет мой час и я получу удовлетворение, то...

   Фулдал (собираясь встать). Спасибо!..

   Боркман (снисходительно поводя рукой). Сиди, сиди себе! (С возрастающим жаром.) Когда для меня пробьет час удовлетворения... когда они поймут, что им не обойтись без меня... Когда придут вот сюда, в эту залу... и начнут смиренно умолять меня снова принять бразды правления в банке - в новом банке... Основать-то они его основали, а справиться не в силах... (Опять останавливаясь у письменного стола и принимая ту же позу, как перед приходом Фулдала, ударяет себя в грудь.) Вот тут я и приму их! И по всей стране пройдет слух о том, какие условия поставил Йун Габриэль Боркман... (Внезапно останавливаясь и впиваясь взглядом в Фулдала.) Да ты как будто сомневаешься? Ты, может быть, не веришь, что они придут? Что они должны, должны, должны прийти ко мне когда-нибудь? Не веришь?

   Фулдал. Верю, верю. Как не верить, Йун Габриэль!

   Боркман (опять садясь на диван). Я твердо верю. Знаю, наверное знаю, что они придут... Не будь у меня этой уверенности, я бы давно пустил себе пулю в лоб.

   Фулдал (с испугом). Что ты, что ты! Ни за что на свете!..

   Боркман (гордо закидывая голову). Но они придут! Придут еще! Увидишь! Можно ожидать их каждый день, каждый час. И ты видишь, я всегда начеку... готов принять их.

   Фулдал (со вздохом). Только бы они пришли поскорее.

   Боркман (тревожно). Да, да. Время идет. Годы уходят. Жизнь... У!.. Нет, не смею подумать! (Глядит на него.) Знаешь, как я временами чувствую себя?

   Фулдал. Ну?

   Боркман. Как какой-нибудь Наполеон, которого искалечили в первом же сражении.

   Фулдал (кладя руку на папку). Это чувство и мне знакомо.

   Боркман. Ну да, так - в миниатюре.

   Фулдал (сдержанно). Мой маленький творческий мирок имеет для меня большое значение, Йун Габриэль.

   Боркман (горячо). Да, но я-то, я-то мог создать миллионы!.. Я хотел объединить в своих руках все горное дело!.. Новые рудники без конца. Водопады! Каменоломни! Торговые сношения, морские и сухопутные, со всем миром! Все, все это создал бы я один!

   Фулдал. Знаю, знаю. Ты бы ни перед чем не остановился.

   Боркман (стиснув руки). И вот я сижу теперь здесь, как подстреленный глухарь, да гляжу, как другие опережают меня, вырывают у меня из-под рук добычу за добычей.

   Фулдал. И со мною то же.

   Боркман (не слушая его), Подумать! Я был почти у цели. Дали бы мне еще неделю срока! Все вклады были бы выкуплены... Все ценности, которые я заимствовал смелою рукой, снова были бы на своих местах. Уже готовы были организоваться затеянные мною огромные, небывалые акционерные общества. Никто не потерял бы ни гроша...

   Фулдал. Да, такая жалость... Ты был так близок к цели...

   Боркман (со сдержанным бешенством). Но тут-то меня и постигло предательство! Как раз в те дни, когда все должно было решиться! (Смотрит на него.) Знаешь, какое преступление, по-моему, подлее всех, на какие только способен человек?

   Фулдал. Нет. Какое же?

   Боркман. Не убийство, не воровство, не ночной грабеж. Даже не клятвопреступление. В таких случаях человек имеет большею частью дело с людьми, ему ненавистными, или с посторонними, совершенно чужими ему людьми.

   Фулдал. Ну, так самое подлое преступление, Йун Габриэль?..

   Боркман (отчеканивая). Самое подлое - злоупотребление доверием друга.

   Фулдал (с некоторым сомнением). Послушай, однако...

   Боркман (запальчиво). Что ты хочешь сказать?.. Я уж вижу - что, по твоему лицу вижу. Но тут это ни при чем. Вкладчики получили бы все свое обратно в целости. Все как есть, до последней крохи!.. Нет, самое подлое преступление, на какое только способен человек, - это злоупотребление письмами друга... оглашение на весь мир того, что было доверено с глазу на глаз, как бы на ухо в пустой, темной, запертой наглухо комнате. Человек, способный прибегать к подобным средствам, насквозь пропитан и отравлен, зачумлен моралью сверхподлецов. И такой-то друг был у меня... Он и погубил меня.

   Фулдал. Догадываюсь, на кого ты намекаешь.

   Боркман. Не было уголка в моей душе, которого бы я не открыл ему. И вот, когда минута настала, он обратил против меня то оружие, которое я сам же дал ему в руки.

   Фулдал. Я никогда не мог понять, почему он, в сущности... Конечно, разное говорили в ту пору...

   Боркман. Что говорили? Скажи. Я ведь до сих пор ничего на знаю. Меня сейчас же... изолировали. Что говорили тогда, Вильхельм?

   Фулдал. Говорили, что тебя прочили в министры.

   Боркман. Мне предлагали, но я отказался.

   Фулдал. Значит, ты не стоял ему поперек дороги?

   Боркман. Нет. Он не потому и предал меня.

   Фулдал. Тогда я, право, не пойму...

   Боркман. Я, пожалуй, скажу тебе, Вильхельм.

   Фулдал. Ну?

   Боркман. Тут вышла... дело в некотором роде шло о женщинах.

   Фулдал. О женщинах? Но, однако, Йун Габриэль...

   Боркман (перебивая). Да, да, да! Мы не будем вспоминать эти старые, глупые истории... Ну, в министры-то не попали ни я, ни он.

   Фулдал. Но он далеко шагнул.

   Боркман. А я пал!

   Фулдал. О, это такая трагедия...

   Боркман (кивая). Такая же почти, как и твоя, если подумать хорошенько.

   Фулдал (простодушно). Да, уж по крайней мере.

   Боркман (посмеиваясь). А с другой стороны, это, право, своего рода комедия.

   Фулдал. Комедия? Это?

   Боркман. Да. По-видимому, так выходит... теперь. Ты вот послушай только...

   Фулдал. Ну, ну?

   Боркман. Ты ведь не встретил сегодня Фриды?

   Фулдал. Нет.

   Боркман. Ну вот, пока мы с тобой сидим тут, она сидит и играет танцы у того, кто предал и разорил меня.

   Фулдал. Я и не подозревал ничего такого!

   Боркман. Да, она забрала свои ноты и отправилась от меня туда, в барский дом.

   Фулдал (как бы извиняясь). Да, да, бедняжка...

   Боркман. И угадай-ка, для кого она играет... между прочими?

   Фулдал. Ну?

   Боркман. Для моего сына.

   Фулдал. Как?

   Боркман. Да. Каково тебе покажется, Вильхельм? Мой сын танцует там сегодня. Ну, так не комедия ли это, как я говорю?

   Фулдал. Так он, верно, ничего не знает.

   Боркман. Чего не знает?

   Фулдал. Верно, он не знает, что тот... этот... ну...

   Боркман. Да ты называй его, не стесняйся. Теперь ничего, я вынесу.

   Фулдал. Я уверен, что твой сын не знает всей сути, Йун Габриэль.

   Боркман (угрюмо сидит, барабаня пальцами по столу). Он знает все, даю тебе слово.

   Фулдал. Так... как же ты миришься с мыслью, что твой сын может бывать в том доме?

   Боркман (качая головой). Мой сын, должно быть, смотрит на вещи иными глазами, чем его отец. Я готов поклясться, что он на стороне моих врагов! Ему, верно, как и им, кажется, что адвокат Хинкель только исполнял свой про- клятый долг, предавая меня.

   Фулдал. Но, дорогой мой, кто же мог представить твоему сыну дело в таком свете?

   Боркман. Кто? Ты забыл, кто воспитывал его? Сначала тетка... с шести-семи лет, а потом мать!

   Фулдал. Я думаю, ты несправедлив к ним в данном случае.

   Боркман (запальчиво). Я никогда не бываю несправедлив к людям! И говорю тебе, обе они восстанавливали его против меня!

   Фулдал (робко). Да, да, да, тогда, верно, уж так.

   Боркман (гневно). О, эти женщины! Они портят и усложняют нам жизнь! Коверкают всю нашу судьбу, весь наш победный путь!

   Фулдал. Не все же!

   Боркман. Не все? Так назови мне хоть одну достойную!

   Фулдал. То-то и есть, - я знаю лишь немногих, а из них нет ни одной такой.

   Боркман (презрительно фыркая). Так велик от них прок, если и есть такие женщины... да их не знаешь!

   Фулдал (горячо). Нет, Йун Габриэль, прок все-таки есть. Какое счастье, какая благодать сознавать, что где-то там, вдали, существует все-таки настоящая женщина.

   Боркман (нетерпеливо передвигаясь на диване). Поди ты со своими поэтическими бреднями!

   Фулдал (глядит на него глубоко оскорбленный). Ты называешь самую святую мою веру поэтическими бреднями?

   Боркман (жестко). Да, называю! Вот тебе и причина, почему ты не пробил себе дороги. Бросил бы ты все эти бредни, так, пожалуй, я еще помог бы тебе стать на ноги, пробиться.

   Фулдал (сдерживая негодование). Где уж тебе!

   Боркман. Да, да, только бы мне вновь стать у власти.

   Фулдал. Ну, этого, верно, не скоро дождешься.

   Боркман (запальчиво). По-твоему, пожалуй, никогда не дождаться? Отвечай!

   Фулдал. Что ж мне отвечать!

   Боркман (встает и говорит холодным, надменным тоном, указывая на дверь). Так ты мне больше не нужен.

   Фулдал (привстав). Не нужен?..

   Боркман. Раз ты не веришь, что в моей судьбе произойдет переворот...

   Фулдал. Да не могу же я верить наперекор здравому смыслу!.. Конечно, ты-то нуждаешься в удовлетворении, но...

   Боркман. Дальше, дальше!

   Фулдал. Я хоть и не кончил курса, а все-таки кое-чему учился в свое время...

   Боркман (быстро). По-твоему, это невозможно?

   Фулдал. И примеров таких не бывало.

   Боркман. Примеры излишни для людей исключительных.

   Фулдал. Таких соображений закон не знает.

   Боркман (жестко и решительно). Ты не поэт, Вильхельм.

   Фулдал (невольно складывая руки). Ты это говоришь вполне серьезно?

   Боркман (уклоняясь от ответа). Мы только даром тратим друг на друга время. Лучше тебе не приходить больше.

   Фулдал. Так ты хочешь, чтобы я оставил тебя?

   Боркман (не глядя на него). Ты больше мне не нужен.

   Фулдал (покорно, взяв папку). Да, да, да, пожалуй.

   Боркман. Значит, ты все время лгал мне,

   Фулдал (качая головой). Никогда я не лгал, Йун Габриэль.

   Боркман. Разве ты не лгал мне, поддерживая во мне все время надежду и веру, доверие к самому себе?

   Фулдал. Лжи не было, пока ты верил в мое призвание. Пока ты верил в меня - я верил в тебя.

   Боркман. Так мы взаимно обманывали друг друга. И быть может, самих себя... оба.

   Фулдал. Не в этом ли, в сущности, и состоит дружба, Йун Габриэль?

   Боркман (с горькой усмешкой). Да, дружба - это обман. Ты прав, Это я уже испытал и раньше.

   Фулдал (смотрит на него). Я не поэт! И ты мог высказать это мне так безжалостно!..

   Боркман (несколько мягче). Ну, я ведь не знаток по этой части.

   Фулдал. Пожалуй, больший знаток, чем сам думаешь.

   Боркман. Я?

   Фулдал (тихо). Да, ты. На меня на самого, видишь ли, иногда находило сомнение. Да. Ужасное сомнение... что я загубил свою жизнь из-за бредней.

   Боркман. Если ты сам сомневаешься в себе - твое дело плохо.

   Фулдал. Вот для меня и было таким утешением приходить сюда к тебе и находить опору в тебе... Ты ведь верил. (Берет свою шляпу.) Но теперь ты мне чужой.

   Боркман. И ты мне.

   Фулдал. Прощай, Йун Габриэль.

   Боркман. Прощай, Вильхельм.

Фулдал уходит в дверь налево. Боркман стоит с минуту, вперив взор в закрывшуюся дверь, затем делает движение, как бы намереваясь вернуть Фулдала, но, одумавшись, начинает ходить взад и вперед по комнате, заложив руки за спину. Потом останавливается у дивана и тушит лампу на столе. В зале распространяется полумрак. Немного погодя слышится стук в маленькую дверь

   налево в задней стене.

(Вздрагивает, оборачивается и спрашивает громко.) Кто там?

   Никто не отвечает, но стук повторяется.

(Не двигаясь с места.) Кто там? Войдите!

Входит Элла Рентхейм с зажженной свечой в руках. Она в том же черном платье,

   на плечи наброшено пальто.

(Глядит на нее, широко раскрыв глаза.) Кто вы? Что вам надо от меня?

   Элла Рентхейм (затворяет за собою дверь и приближается к нему). Это я, Боркман. (Ставит свечу на пианино и сама останавливается около.)

   Боркман (стоит как пораженный ударом молнии; глядит на нее не отрываясь и шепчет). Это... это Элла? Элла Рентхейм?

   Элла Рентхейм. Да... "Твоя" Элла, как ты звал меня прежде. Когда-то. Давно-давно.

   Боркман (по-прежнему). Да, это ты, Элла... Теперь я вижу.

   Элла Рентхейм. Узнаешь меня?

   Боркман. Теперь начинаю...

   Элла Рентхейм. Годы жестоко изменили меня, Боркман. Не правда ли?

   Боркман (принужденно). Да, ты несколько изменилась. Так, на первый взгляд...

   Элла Рентхейм. Темные локоны не вьются больше у меня по плечам... Ты, бывало, любил навивать их на пальцы.

   Боркман (живо). Да, да! Теперь я вижу, Элла! Ты переменила прическу.

   Элла Рентхейм (с грустной улыбкой). Именно. Все дело в прическе.

   Боркман (желая переменить тему). А я и не знал, что ты в наших краях.

   Элла Рентхейм. Я только что приехала.

   Боркман. Зачем же ты приехала... теперь, зимой?

   Элла Рентхейм. Сейчас узнаешь.

   Боркман. Тебе что-нибудь надо от меня?

   Элла Рентхейм. И от тебя. Но если уж говорить об этом, то надо начать издалека.

   Боркман. Ты, верно, устала?

   Элла Рентхейм. Да, устала.

   Боркман. Так не присядешь ли? Вот там - на диване.

   Элла Рентхейм. Спасибо. Мне надо присесть. (Идет направо и садится на диван, в переднем углу.)

   Боркман остается стоять возле стола, заложив за спину руки, и смотрит на

   Эллу. Короткое молчание.

Давно-давно не встречались мы лицом к лицу, Боркман.

   Боркман (угрюмо). Давно-давно. И вспоминать странно, что отделяет нас от того времени.

   Элла Рентхейм. Целая жизнь человеческая. Загубленная человеческая жизнь.

   Боркман (бросая на нее пронизывающий взгляд). Загубленная!

   Элла Рентхейм. Именно загубленная. И даже не одна, а две... обе наши жизни.

   Боркман (сухим, деловым тоном). Я еще не считаю свою жизнь загубленной.

   Элла Рентхейм. Ну, а мою жизнь?

   Боркман. Тут ты сама виновата, Элла.

   Элла Рентхейм (вздрагивая). И это ты говоришь, ты!

   Боркман. Ты отлично могла быть счастливой и без меня.

   Элла Рентхейм. Ты думаешь?

   Боркман. Если б только сама захотела.

   Элла Рентхейм (с горечью). Да, да, знаю - другой был готов взять меня когда угодно...

   Боркман. Но ты отказала ему...

   Элла Рентхейм. Отказала.

   Боркман. И не раз. А несколько раз подряд. Отказывала из года в год...

   Элла Рентхейм (презрительно). Из года в год продолжала отталкивать от себя счастье? Так, что ли?

   Боркман. Ты отлично могла бы быть счастлива и с ним. И я тогда был бы спасен.

   Элла Рентхейм. Ты?..

   Боркман. Да, ты бы спасла меня, Элла.

   Элла Рентхейм. Почему ты так думаешь?

   Боркман. Он полагал, что это я стою между вами... я причина этих твоих... вечных отказов. И он отомстил. Ему это было легко - у него были в руках все мои неосторожные, донельзя откровенные письма. Он пустил их в ход... И я погиб... на время то есть. Видишь, все это твоя вина, Элла!

   Элла Рентхейм. Вот как, Боркман! В конце концов, пожалуй, я остаюсь виноватой перед тобой, в долгу у тебя?

   Боркман. Как смотреть на дело. Я хорошо знаю, что я обязан тебе. Ты оставила за собой на аукционе этот дом, всю усадьбу, предоставила дом в полное распоряжение мне и... твоей сестре. Взяла к себе Эрхарта... заботилась о нем всячески...

   Элла Рентхейм. Пока мне позволяли...

   Боркман. Пока позволяла твоя сестра, да. Я никогда не вмешивался в эти домашние дела... Так я хотел сказать, что знаю, какие жертвы ты принесла мне и твоей сестре. Но ты ведь и в состоянии была сделать это, Элла. И не могла же ты забыть, что этим была обязана мне.

   Элла Рентхейм (возмущенная). Жестоко ошибаешься, Боркман! Мною руководила одна любовь и горячая привязанность к Эрхарту... и к тебе!

   Боркман (перебивая). Прошу тебя, дорогая, не будем распространяться о чувствах и тому подобном. Я хочу, конечно, сказать лишь то, что я дал тебе средства сделать то, что ты сделала.

   Элла Рентхейм (с улыбкой). Гм... средства, средства...

   Боркман (горячо). Именно средства! Перед великим, генеральным сражением, когда я не мог щадить ни родных, ни друзей, когда я должен был ухватиться - и ухватился - за доверенные мне миллионы, я пощадил то, что принадлежало тебе, сберег все твое, хотя мог бы взять и пустить в оборот и это... как все остальное.

   Элла Рентхейм (холодно и спокойно). Это совершенная правда, Боркман.

   Боркман. Да, и вот... когда меня взяли, все твое оказалось неприкосновенным в кладовых банка.

   Элла Рентхейм (взглянув на него). Я часто думала об этом... Почему ты, собственно, сберег все мое? И только мое?

   Боркман. Почему?

   Элла Рентхейм. Да, почему? Скажи.

   Боркман (жестко, презрительно). Ты, пожалуй, подумаешь, что я хотел оатавить себе запасной выход - на случай неудачи?

   Элла Рентхейм. О нет! В то время тебе это вряд ли могло прийти в голову.

   Боркман. Никогда не могло! Я был слишком уверен в победе.

   Элла Рентхейм. Так почему же все-таки?

   Боркман (пожимая плечами). Ах, Элла, не так-то легко припомнить мотивы, которыми ты руководствовался десятка полтора лет назад. Я припоминаю только, что, строя в тиши свои грандиозные планы, я чувствовал себя чем-то вроде воздухоплавателя. В бессонные ночи я как будто накачивал свой гигантский шар, готовясь переплыть неведомый, полный опасностей мировой океан.

   Элла Рентхейм (улыбаясь). Да ведь ты же никогда не сомневался в победе.

   Боркман (нетерпеливо). Таковы люди, Элла. Они сомневаются и верят - сразу. (Как бы про себя.) Вот почему, должно быть, я и не хотел взять с собою на шаре тебя с твоим достоянием.

   Элла Рентхейм (напряженно). Почему же? Скажи - почему?

   Боркман (глядя в сторону). Не очень-то охотно берут с собой в такой путь то, что всего дороже.

   Элла Рентхейм. Ты брал с собою то, что было тебе всего дороже. Все свое будущее... свою жизнь...

   Боркман. Жизнь не всегда самое дорогое.

   Элла Рентхейм (задыхаясь). Тебе так казалось тогда?

   Боркман. Теперь мне так кажется.

   Элла Рентхейм. Что я была тебе дороже всего?

   Боркман. Да, выходит так...

   Элла Рентхейм. Но ты еще задолго до того изменил мне... и женился... на другой.

   Боркман. Изменил тебе, говоришь? Должна же ты понимать, что были, значит, высшие... или другие соображения... которые принудили меня. Без его помощи я бы не пробился.

   Элла Рентхейм (стараясь побороть свое волнение). Ты, значит, изменил мне из высших соображений.

   Боркман. Я не мог обойтись без его помощи. А он ценой своей помощи назначил тебя.

   Элла Рентхейм. И ты не постоял за ценой. Уплатил сполна. Не торгуясь.

   Боркман. Другого выбора не было. Или победить, или пасть.

   Элла Рентхейм (дрожащим голосом, глядя на него). Но тогда правду ли ты говоришь, что я была тебе в то время дороже всего на свете?

   Боркман. Ив то время, и после. Долго-долго спустя.

   Элла Рентхейм. И все-таки ты променял меня тогда... Торговался с другим человеком за свое право любить. Продал мою любовь за... пост директора банка!

   Боркман (угрюмо, подавленно). Необходимость заставила меня, Элла.

   Элла Рентхейм (вся дрожа, вне себя поднимается с дивана). Преступник!

   Боркман (вздрагивает, но овладевает собою). Это слово я слышу не впервые.

   Элла Рентхейм. О, не думай, что я говорю о том, в чем ты мог провиниться перед законом и правом! Что мне за дело до того, как ты распорядился всеми этими акциями и облигациями или что там было еще! Если бы только мне было позволено стать рядом с тобой, когда все обрушилось на твою голову...

   Боркман (напряженно). Что тогда, Элла?

   Элла Рентхейм. Верь мне, я с радостью разделила бы с тобою все. И стыд, и разорение, все, все! Помогла бы тебе перенести все!

   Боркман. И ты бы захотела? Смогла бы?

   Элла Рентхейм. И захотела бы, и смогла! Тогда ведь я еще не знала о твоем огромном, ужасном преступлении...

&n