Грибоедов Александр Сергеевич - Наброски и планы

fy">  

   О сыне я скорблю: я человек, я мать...

  

   Где гром твой, власть твоя, о, боже вседержавный!

  

  

  

  

   К.

  

   Творец, пошли мне вновь изгнанье, нищету,

  

   И на главу мою все ужасы природы:

  

   Скорее в том ущельи пропаду,

  

   Где бурный Ксан крутит седые воды,

  

   Терпеть разбойником гоненья, голод, страх,

  

   От стужи, непогод не быв укрытым,

  

   Чем этой фурии присутствие сносить,

  

   И злость души, и яд ее упрёков,

  

  

  

  

   Т.

  

   Ничем тебя не можно умилить!

  

   Ни памятью добра, ни силой слезных токов!

  

   Подумай, - сам отец, и сына ты лишен.

  

   Когда, застреленный, к тебе он был внесен

  

   И ты в последний раз прощался с трупом милым,

  

   Без памяти приник к очам застылым

  

   И оживить хотел потухший взор,

  

   Весь воздух потрясал детей и жен вой дикий,

  

   И вторили раскаты этих гор

  

   С утра до вечера пронзительные крики, -

  

   Ты сам хотел зарыться в землю с ним.

  

   Но взятый смертию вовек невозвратим!

  

   Когда ж бы искупить ты мог его из плена,

  

   Какой тогда казны бы пожалел?

  

   На чей бы гнев суровый не посмел?

  

   Ты чьи тогда не обнял бы колена?,

  

  

  

  

   К.

  

   И нет еще к тебе вражды!..

  

   Я помню о люд_я_х, о боге,

  

   И сына твоего не дал бы без нужды.

  

  

  Но честь моя была в залоге:

  

   Его ценой я выкупил коня,

  

   Который подо мной в боях меня прославил,

  

   Из жарких битв он выносил меня...

  

   Тот подл, кто бы его в чужих руках оставил.

  

  

  

  

   Т.

  

   Ни конь твой боевой всей крепостию жил,

  

  

  Ни кто из слуг твоих любимых

  

   Так верой-правдою тебе не послужил,

  

  

  Как я в трудах неисчислимых,

  

  

  Мой отрок, если б возмужал,

  

   За славу твоего он княжеского дома

  

   Сто раз бы притупил и саблю и кинжал,

  

   Не убоялся бы он язв и пушек грома.

  

   Как матерью его ты был не раз спасен,

  

   Так на плечах своих тебя бы вынес он!

  

  

  

  

   К.

  

   Прочь от меня! Поди ты прочь, старуха!

  

   Не раздражай меня, не вызывай на гнев,

  

   И не терзай мне жалобами слуха...

  

   Безвременен кому твой вопль, и стон, и рев.

  

   Уж сын твой - раб другого господина,

  

   И нет его, он мой оставил дом,

  

   Он продан мной, и я был волен в том, -

  

   Он был мой крепостной....

  

  

  

  

   Т.

  

  

  

   (падает на колена)

  

  

  

  

   Он сын мой! Дай мне сына!

  

   И я твоя раба, - зачем же мать

  

   От детища ты разлучил родного?

  

   Дай раз еще к груди его прижать!....

  

   Ах, ради бога имени святого,

  

   Чтоб не видать кровавых слез моих,

  

   Соедини ты снова нас двоих.

  

  

  

  

   К.

  

   Не повторяй мне горькие упреки!

  

   В поля и в горы - вот пути широки,

  

   Там мчится шумная река,

  

  Садись над пропастью, беседуй с высока

  

   О сыне с мраками ночными,

  

   И степь буди стенаньями своими,

  

   Но в дом не возвращайся мой....

  

   Уймись, или исчезни с глаз долой. с

  

  

  

  

   Т.

  

   Достойное заслугам воздаянье!

  

   Так будь же проклят ты и весь твой род,

  

   И дочь твоя, и всё твое стяжанье!

  

   Как ловчие, - ни быстриною вод,

  

   Ни крутизною скал не удержимы,

  

   Но скачут по ветрам носимы,

  

  Покуда зверь от их ударов не падет,

  

   Истекший кровию и пеной, -

  

  Пускай истерзана так будет жизнь твоя,

  

  Пускай преследуют тебя ножом, изменой

  

   И слуги, и родные, и друзья!

  

   Неблагодарности в награду,

  

   Конца не знай мученья своего,

  

   Тогда продай ты душу аду,

  

   Как продал сына моего.

  

   Отступник, сам себя карая,

  

   В безумьи плоть свою гложи,

  

   И ночью майся, днем дрожи,

  

   На церковь божию взирая.

  

   Твой прах земле не предадут!

  

   Лишь путники произнесут

  

   Ругательства над, трупом хладным,

  

  И будь добычею чекалам плотоядным....

  

  А там, - перед судом всевышнего творца, -

  

  Ты обречен уже на муки без конца!

  

  

  

  

   Т.

  

  О, люди! Кто назвал людьми исчадий зла,

  

   Которых от кровей утробных

  

   Судьба на то произвела,

  

  Чтоб были гибелью, бичом себе подобных!

  

  Но силы свыше есть! Прочь совесть и боязнь!....

  

  

  Ночные чуда! Али! Али!

  

  

  Явите мне свою приязнь,

  

  

  

  Как вы всегда являли

  

  

   Предавшим веру и закон,

  

  

   Душой преступным и бессильным,

  

  

   Светите мне огнем могильным,

  

  

   Несите ветер, свист и стон,

  

  

   Дружины Али! Знак условный -

  

  

  

  Вот пять волос

  

  

  

  От вас унес

  

  Ваш хитрый, смелый враг, мой брат единокровный,

  

  Когда в <.........> {*} он блуждал

  

  {* Несколько слов остались неразобранными. - Ред.}

  

  На мшистых высотах уединенных скал.

  

  Я крестным знаменьем от вас оборонялась,

  

  Я матерью тогда счастливой называлась,

  

  А ныне кинутой быть горько сиротой!

  

  Равны страдания в сей жизни или в той?

  

  

   Слетайтеся, слетайтесь,

  

  Отколе в темну ночь исходят привиденья,

  

  

  

  Из снежных гор,

  

  

  

  Из диких нор,

  

  

  Из груды тли и разрушенья,

  

  

  Из сонных тинистых зыбей,

  

  

  Из тех пустыней многогробных,

  

  

  Где служат пиршествам червей

  

  

  Останки праведных и злобных.

  

  

  Но нет их! Непокорны мне!

  

  

  На мой привет не отзовутся,

  

  

  Лишь тучи н_а_ небе несутся

  

  

  И воет ветр.... Ах, вот оне!

  

   (Прислоняется к утесу и не глядит на них)

  

  

  

  

   Али

  

  

   (плавают в тумане у подошвы гор)

  

  

  В пар_а_х вечерних, перед всходом

  

  

  Печальной девственной луны,

  

  

  Мы выступаем хороводом

  

  

  Из недозримой глубины.

  

  

  

  

   Т.

  

  

  Робеет дух, язык прикован мой!

  

  

  Земля, не расступайся подо мной...

  

  

  

  

   Али

  

  

  Таятся в мрачной глубине

  

  

  Непримиримых оскорбленья

  

  

  И созревают в тишине

  

  

  До дня решительного мщенья;

  

  

  Но тот, чей замысел не скрыт,

  

  

  Как темная гробов обитель,

  

  

  Вражды во век не утолит,

  

  

  Нетерпеливый мститель.

  

  

  

  

   Р.

  

  

  . . . . . . . . . . . . . . {*}

  

  

  . . . . . . . . . . . . . .

  

  

  Настанет день и час пробьет.

  

  

  {* Две строки точек - в подлиннике. - Ред.}

  

  

  

  

   Али

  

  

  Неизъяснимое свершится:

  

  

  Тогда мать сына обретет

  

  

  И ближний ближнего лишится,

  

  

  

  

  (Молчание)

  

  

  Куда мы, Али? В эту ночь

  

  

  Бежит от глаз успокоенье.

  

  

  

   Одна из них

  

  

  Спешу родильнице помочь,

  

  

  Чтоб задушить греха рожденье.

  

  

  

  

  Другие

  

  

  А мы в загорские края,

  

  

  Где пир пируют кровопийцы.

  

  

  

  

  Последняя

  

  

  Там замок есть... Там сяду я

  

  

  На смертный одр отцеубийцы.

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  Печатается по тексту первой публикации в "Русском слове" 1859, No 5.

  С. Н. Бегичев в своей "Записке об А. С. Грибоедове" сообщил: "Из планов будущих своих сочинений, которые он мне передавал, припоминаю я только один. Для открытия нового театра в Москве, осенью 1823 года, располагал он написать в стихах пролог в двух актах, под названием "Юность вещего". При поднятии занавеса юноша-рыбак Ломоносов спит на берегу Ледовитого моря и видит обаятельный сон, сначала разные волшебные явления, потом муз, которые призывают его, и, наконец, весь Олимп во всем его величии. Он просыпается в каком-то очаровании; сон этот не выходит из его памяти, преследует его и в море и на необитаемом острове, куда с прочими рыбаками отправляется он за рыбным промыслом. Душа его получила жажду познания чего-то высшего, им неведомого, и он убегает из отеческого дома. При открытии занавеса во втором акте Ломоносов в Москве, стоит на Красной площади. Далее я не помню... Пролога он написать не успел, а театр открылся" ("А. С. Грибоедов", стр. 13).

  Время работы Грибоедова над прологом, указанное С. Н. Бегичевым (осень 1823 г.), не согласуется с датой открытия вновь отстроенного московского Большого театра, которое состоялось значительно позже - 6 января 1825 г. (в этот день был исполнен пролог "Торжество муз", написанный М. А. Дмитриевым). Остается предположить, что либо Грибоедов, имея в виду предстоящее открытие московского театра, решил написать своя пролог заблаговременно, либо он приступил к нему в Петербурге в конце 1824 г.

  

  

  

   <СЕРЧАК И ИТЛЯР>

  Печатается по тексту первой публикации в "Русском слове" 1859, No 5. В рукописи Грибоедова отрывок никак не озаглавлен; в прежних изданиях он печатался под заглавием: "Диалог половецких мужей". За отсутствием данных не представляется возможным установить, к какому именно году относится этот, по-видимому, случайно уцелевший фрагмент стиховой драмы из эпохи войн половцев с русскими. Имеются веские основания полагать, что эта драма была написана Грибоедовым, если не полностью, то частично, не позже августа 1825 г. В неопубликованных воспоминаниях А. Н. Муравьева сообщается, что в августе 1825 г., в Крыму, Грибоедов читал ему фрагменты трагедия, из которой он запомнил "одну лишь сцену между половцами, позабыв ее название" (см. С. Голубов. А. Н. Муравьев об А. С. Грибоедове - "Литературная газета" 1939, No 46).

  Имя полоцкого хана Итларя встречается в русской летописи, рассказывающей о событиях конца XI века.

  

  

  

   РОДАМИСТ И ЗИНОВИЯ

  Печатается по тексту первой публикации в "Русском слове" 1859, No 5 (с сохранением грибоедовской транскрипции в собственных именах: Родамист, Семпад, Бахрат, Ассюд). К какому времени относится этот план трагедии - точно не установлено. Во всяком случае, он был записан не позже июня 1828 г., когда Грибоедов вставил у С. Н. Бегичева свою черновую тетрадь, в которой этот план был обнаружен.

  В плане Грибоедова намечена, по существу, лишь завязка трагедии (два акта из предполагавшихся, по-видимому, пята). Материал и тема ее были взяты Грибоедовым из истории Грузии и Армении I века нашей эры. Основным источником для него послужили "Анналы" римского историка Тацита (кн. XII, гл. 44 сл.), где рассказана драматическая история Радамиста.

  Различные детали в плане "Родамиста и Зенобии" свидетельствуют о том, что Грибоедов обращался и к иным материалам, в частности к "Истории Армении" Моисея Хоренского (первый русский перевод - СПБ., 1809). См. также Л. Мсерианц. К вопросу об интересе Грибоедова к изучению Востока - "Известия II отделения Академии наук" 1908, т. XIII, кн. 4.

  Эта же тема была разработана в знаменитой в свое время трагедии французского драматурга Кребильона-старшего (1674-1762) "Радамист и Зенобия" (1711), в 1810 г. изданной в русском стихотворном переводе С. Висковатова и с успехом шедшей на сцене. Грибоедову Кребильонова трагедия, разумеется, была известна, но его план не имеет с нею ничего общего, кроме заглавия и имен некоторых действующих лиц.

  Полагают, что известный армянский писатель А. Аламдарян, лично знакомый с Грибоедовым, под его влиянием написал в 1833 г. свою элегию "Радамист и Зенобия" (см. В. Парасмян. А. С. Грибоедов и армяно-русские отношения, Ереван, 1947, стр. 201).

  К стр. 312. Аспрух... албанского происхождения. - Албания - древнее название нынешнего Азербайджана. Орлоносец - высокий титул при дворе армянских Аршакидов.

  

  

  

  

  <1812 ГОД>

  Печатается по тексту первой публикации в "Русском слове" 1859, No 5. К какому времени относятся эти наброски - точно не установлено. Колебания в датировке возможны между 1822 и 1828 гг. Впрочем, есть известные основания для того, чтобы приурочить этот замысел к 1824-1825 гг. (см. М. Нечкина. А. С. Грибоедов и декабристы, М., 1947, стр. 400-401).

  К стр. 318. Галлерея в доме Познякова. - В 1812 г., когда французы были в Москве, в доме известного театрала П. А. Позднякова, на Никитской, в течение трех недель происходили спектакли французской труппы, посещавшиеся офицерами наполеоновской армии.

  К стр. 319. Пятнадцать точек, поставленные первым публикатором "1812 года" (Д. А. Смирновым), безусловно заменили какой-то текст, исключенный по цензурным соображениям.

  

  

  

   ГРУЗИНСКАЯ НОЧЬ

  Печатается по тексту первой публикации в "Русском слове" 1859, No 5. Там же приведены следующие варианты:

  К стр. 325. После стиха: "А ныне кинутой быть горько сиротой!.."

  

  

   Так от людей надежды боле нет,

  

  

   И вседержителем отвергнуто моленье!

  

  

   Услышьте вы отчаянья привет

  

  

   И мрака порожденье!

  Далее, несколько отступя от этих стихов, записаны следующие:

  

   Я крестным знаменьем от вас оборонялась,

  

   Тогда была добра, имела сына я...

  

   (Одна Али появляется на уединенном месте)

  

  

  

   Кого клянешь?

  

  

  

   На чью главу

  

  

  

   Беды зовешь?

  После стиха: "Останки праведных и злобны..." - два варианта:

  

  

   Но нет их! Непокорны мне!..

  

  

   Лишь тучи длинными грядами

  

  

   Перебегают над холмами

  

  

   И всё крутятся... Ах, оне!

  

  

  

  

  ---

  

  

  Но нет их! Нет! И что мне в чудесах

  

  

  И в заклинаниях напрасных!

  

  

  Нет друга на земле и в небесах,

  

  

  Ни в боге помощи, ни в аде для несчастных!

  После стиха: "И воет ветр... Ах, вот оне!.." - также два варианта:

  

  

  

  

   Али.

  

  

   Ты здесь! Но ты, исчадье праха,

  

  

   Где ты украла волоса?

  

  

   Они нам сила и душа,

  

  

   Отдай их нам...

  

  

  

  

   Умри от страха.

  

  

  

  

  ---

  

  

   Мы здесь, но гибель и напасть

  

  

   Тому, кто взыщет ада власть.

  

  

   Не цепенеешь ли со страха,

  

  

   Увидя нас, исчадье праха?

  

  

  

  

   Т

  

  

   Ах! Вот они! Язык прикован мой!

  

  

   Но не умру с испуги.

  

  

   Вот ваши волоса... Вот суд вам роковой:

  

  

   Кто их имеет, тех вы слуги.

  По свидетельству Лиц, близко знавших Грибоедова, он работал над трагедией "Грузинская ночь" во время своего пребывания в Грузии с сентября 1826 по начало мая 1827 г. (ср. в письме к С. Н. Бегичеву от 9 декабря 1826 г.: "Я на досуге кое-что пишу" - выше, стр. 585). Приехав 14 марта 1828.т. в Петербург, Грибоедов привез с собой трагедию и читал ее приятелям; в апреле 1828 г. Ф. В. Булгарин, будучи в Дерпте, рассказывал Н. М. Языкову, что "Грибоедов написал трагедию, какой не бывало под солнцем, - Грузинская ночь" ("Письма Н. М. Языкова к родным", СПБ., 1913, стр. 354).

  Содержание трагедии известно из следующего пересказа Ф. В. Булгарина: "Во время военных и дипломатических занятий Грибоедов, в часы досуга, уносился душою в мир фантазии. В последнее пребывание свое в Грузии он сочинил план романтической трагедии и несколько сцен, вольными стихами с рифмами. Трагедию назвал он: "Грузинская ночь"; почерпнул предмет оной из народных преданий и основал на характере и нравах грузин. Вот содержание: один грузинский князь за выкуп любимого коня отдал другому князю отрока, раба своего. Это было делом обыкновенным, и потому князь не думал о следствиях. Вдруг является мать отрока, бывшая кормилица князя, няня дочери его; упрекает его в бесчеловечном поступке, припоминает службу свою и требует или возврата сына, или позволения быть рабою одного господина, и угрожает ему мщением ада. Князь сперва гневается, потом обещает выкупить сына кормилицы и, наконец, по княжескому обычаю, - забывает обещание. Но мать помнит, что у нее оторвано от сердца детище, и, как азиятка, умышляет жестокую месть. Она идет в лес, призывает Дели <Али>, злых духов Грузии, и составляет адский союз на пагубу рода своего господина. Появляется русский офицер в доме, таинственное существо по чувствам и образу мыслей. Кормилица заставляет Дели <Али> вселить любовь к офицеру в питомице своей, дочери князя. Она уходит с любовником из родительского дома. Князь жаждет мести, ищет любовников и видит их на вершине горы св. Давида. Он берет ружье, прицеливается в офицера, но Дели <Али> несут пулю в сердце его дочери. Еще не свершилось мщение озлобленной кормилицы! Она требует ружья, чтоб поразить князя, - и убивает своего сына. Бесчеловечный князь наказан небом за презрение чувств родительских и познает цену потери детища. Злобная кормилица наказана за то, что благородное чувство осквернила местью. Они гибнут в отчаянии. Трагедия, основанная, как выше сказано, на народной грузинской сказке, если б была так кончена, как начата, составила бы украшение не только одной русской, но всей европейской литературы. Грибоедов читал нам наизусть отрывки, и самые холодные люди были растроганы жадобами матери, требующей возврата сына у своего господина. Трагедия сия погибла вместе с автором!.." ("Воспоминания о незабвенном А. С. Грибоедове - "Сын отечества" 1830, ч, 131, No 1, стр. 28-30).

  Из этого рассказа следует, что Грибоедов сочинил только "план" трагедии и "несколько сцен" (первый из дошедших до нас фрагментов трагедии как раз и является сценой, которую Грибоедов читал Булгарину и другим). Однако С. Н. Бегичев, которому Грибоедов также читал наизусть сцены из "Грузинской ночи" в середине июня 1828 г., говорит о трагедии как о законченном произведении: "На пути к месту своего назначения Грибоедов пробыл у меня три дня. В разговорах наших, между прочим, спросил я его, не написал ли он еще комедии, и нет ли еще нового плана. "Я уже говорил тебе при последнем свидании, - отвечал он, - что комедии больше не напишу, веселость моя исчезла, а без веселости нет хорошей комедии. Но есть у меня написанная трагедия", И тут же рассказал он содержание и прочел наизусть читанные им сцены в Петербурге... Но на убеждения мои прочесть всю трагедию он никак не согласился. "Я теперь еще к ней страстен, - говорил он, - и дал себе слово не читать ее пять лет, а тогда, сделавшись равнодушнее, прочту как чужое сочинение, и если буду доволен, то отдам в печать"" ("А. С. Грибоедов", стр. 14).

  Злые духи Али фигурируют во многих грузинских народных преданиях (литературную обработку одного из таких преданий встречаем у известного грузинского писателя X.IX века Эгнате Ниношвили, в легенде "Али"), По разъяснению Н. Берзенова ("О грузинской медицине" - "Кавказский календарь" на 1857 г.), "есть молитва, в которой гном, известный у грузин под именем Али (буквально: пламень), обрисован рельефно. По народному поверью, Али - дух женского пола, и он особенно преследует родильниц; часто является он им в образе повивальных бабок, умерщвляет дитя, а родильницу уводит и бросает в реку". В грузинском фольклоре Али изображается "женщиною, у которой зубы словно кабаньи клыки, а коса во весь рост, и говорит-то она хотя и языком человеческим, но все наоборот, и вся создана будто наизнанку, и все члены у ней будто выворотные... Уверяют, что она невольно делается рабою того, кто отрежет у ней косу, а так как Али расчесывает свои волосы на пустынном берегу реки, то это можно сделать при известных условиях.

  В первом из дошедших до нас фрагментов, судя по плану трагедии, пересказанному Ф. В. Булгариным, участвуют Князь и Кормилица. Литера К, очевидно, обозначает у Грибоедова слово "Князь", а Т - какое-либо грузинское женское имя (например, Тамара или Тинатин).