Грибоедов Александр Сергеевич - Наброски и планы

  

  

   А. С. Грибоедов

  

  

  

   Наброски и планы --------------------------------------

  А.С. Грибоедов. Сочинения.

  ГИХЛ, М.-Л., 1959

  Подготовка текста, предисловии и комментарии Вл. Орлова

  OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

  

  

  

  

  СОДЕРЖАНИЕ

  Юность вещего

  <Серчак и Итляр>

  Родамист и Зенобия

  <1812 год>

   <План драмы>

   <Сцена из драмы>

  Грузинская ночь

  

  

  

   ЮНОСТЬ ВЕЩЕГО

   (Куростров. Ищут Михаила. Находят его. Ночь перед отплытием

  

  

  

   в дальний путь.)

  

  

   Орел, едва лишь пухом оперенный,

  

  

   Едва в себе почуял дерзость сил,

  

  

   Рассек эфир, с размаху воспарил;

  

  

   Хор птиц, его явленьем изумленный.

  

  

   Неспорный крик ему навстречу шлет.

  

  

   Нет! Дерзость тех очей и тот полет

  

  

   Не зрит себе ни равных, ни преслушных

  

  

   И властвует в селеньях он воздушных,

  

  

   Не так между людьми: ах! от пелён

  

  

   Томится столько лет ревнитель славы!

  

  

   Еще томится возмужалый он,

  

  

   Отвержен и не признан, угнетен...

  

  

   Судьба! О, как тверды твои уставы!

  

  

   Великим средь Австралии зыбей,

  

  

   Иль в Севера снегах, везде одно ли

  

  

   Присуждено! - Искать желанной доли

  

  

   Путем вражды, препятствий и скорбей!

  

  

   И тот певец, кому никто не смеет

  

  

   Вослед ступить из бардов сих времен.

  

  

   Пред кем святая Русь благоговеет,

  

  

   Он отроком, безвестен и презрен,

  

  

   Сын рыбаря, чудовищ земноводных

  

  

   Ловитвой жил; в пучинах ледяных,

  

  

   Душой алкая стран и дел иных,

  

  

   Изнемогал в усилиях бесплодных!...

  

  

  

  

  ---

  Океан, пустынный остров. Любопытство юноши.

  Скорбь отца. Вновь отъезд.

  Нелюбовь.

  Соловцы. Неведомый муж, богомолец. Весть о вечерних странах.

  Возвращение докой. Побег. Тот же таинственный спутник.

  

  

  

   <СЕРЧАК И ИТЛЯР>

  

  

  

  

  Серчак

  

  

  Ты помнишь ли, как мы с тобой, Итляр,

  

  

  На поиски счастливые дерзали,

  

  

  С коней три дня, три ночи не слезали;

  

  

  Им тяжко; градом пот и клубом пар,

  

  

  А мы на них - то вихрями в пустыне,

  

  

  То вплавь по быстринам сердитых рек...

  

  

  Кручины, горя не было вовек,

  

  

  И мощь руки не та была, что ныне.

  

  

  Зачем стареют люди и живут,

  

  

  Когда по жилам кровь едва струится!

  

  

  Когда подъять бессильны ратный труд,

  

  

  И темя их снегами убедится!

  

  

  Смотри на степь, - что день, то шумный бой,

  

  

  Дух ветреный, другого превозмогший,

  

  

  И сам гоним... сшибутся меж собой,

  

  

  И завивают пыль и злак иссохший:

  

  

  Так человек рожден гонять врага,

  

  

  Настичь, убить иль запетлить арканом.

  

  

  Кто на путях не рыщет алчным враном,

  

  

  Кому уже конь прыткий не слуга,

  

  

  В осенней мгле, с дрожаньем молодецким,

  

  

  Он, притаясь, добычи не блюдет, -

  

  

  Тот ляг в сыру землю: он не живет!

  

  

  Не называйся сыном половецким!

  

  

  

  

  Итляр

  

  

  Мы дряхлы, друг, но ожили в сынах,

  

  

  И отроки у нас для битвы зрелы.

  

  

  Не праздней лук, - натянут в их руках;

  

  

  Не даром мещут копья, сыплют стрелы.

  

  

  Давно ль они несчетный лов в полон

  

  

  Добыли нам, ценою лютых браней,

  

  

  Блестящих сбруй, и разноцветных тканей,

  

  

  И тучных стад, и белолицых жен.

  

  

  О, плачься, Русь богатая! Бывало,

  

  

  Ее полки и в наших рубежах

  

  

  Корысть делят. Теперь не то настало!

  

  

  Огни ночной порою в камышах

  

  

  Не так разлитым заревом пугают,

  

  

  Как пламя русских сел, - еще пылают

  

  

  По берегам Трубёжа и Десны...

  

  

  Там бранные пожары засвечают

  

  

  В честь нам, отцам, любезные сыны.

  

  

  

  

  Серчак

  

  

  В твоих сынах твой дух отцовский внедрен!

  

  

  Гордись, Итляр! Тебя их мужественный вид,

  

  

  Как в зимний день луч солнечный, живит,

  

  

  Я от небес лишь дочерью ущедрен,

  

  

  И тою счастлив... Верь, когда с утра

  

  

  Зову ее и к груди прижимаю, -

  

  

  Всю тяжесть лет с согбенных плеч стрясаю.

  

  

  Но ей отбыть из отчего шатра:

  

  

  Наступит день, когда пришельцу руку

  

  

  Должна подать на брачное житье;

  

  

  Душой скорбя, я провожу ее,

  

  

  И, может быть, на вечную разлуку...

  

  

  Тогда приди всем людям общий рок!

  

  

  Закройтесь, очи, - не в семье чад милых...

  

  

  Наездник горький: ветх и одинок,

  

  

  Я доживу остаток дней постылых!

  

  

  Где лягут кости? В землю их вселят

  

  

  Чужие руки, свежий дерн настелят,

  

  

  Чужие меж собой броню, булат

  

  

  И всё мое заветное разделят!...

  

  

  

   РОДАМИСТ И ЗЕНОБИЯ

  

  

  

  

  АКТ I

  Дебрь, лай, звук рогов, гром бубен. Несколько охотников, потом Родамиет и за ним приближенный оруженосец Семпад, которому он доверяет беспокойство души, алчущей великих дел и ныне принужденной довольствоваться ловитвою вепрей и серн. Ему ненавистны и Фарасман, и римляне, и парфы, но он сперва ополчится на сих, а Рим страшен царю, едва твердому на собственном престоле. Велит пригласить к себе посланца от римских восточных легионов, который тут же тешится охотою. Семпад идет, Родамист раскаивается, что был с "им слишком чистосердечен.

  Является Касперий. Переговоры, хвастовство с обеих сторон. Римлянин кичится свободою и славою отечества. Родамист дает ему чувствовать, что то и другое живо только в памяти, по преданиям. Рим рабствует и сила его оружия давно уже не испытана, власть царя восточного народа вернее и чистосердечнее, - велит, и любой из дружины его пожертвует жизнию. Касперий не удивляется, упоминает о Деции и о многих других опытах самопожертвования, но для благороднейшей цели. - Родамист велит удалиться прочим, а Семпаду готовиться к бою с тигром. Наедине с Касперием пытается подкупить его притворною приязнью, корыстию, честолюбием. Касперий непоколебим. Родамист отпускает его прежде себя на зрелище. Сам остается один и рассуждает; к чему такой человек как Касперийг в самовластной империи, - опасен правительству, и сам себе бремя, ибо иного века гражданин. - Коня! Коня! отправляется за Касперием на ту же травлю.

  2-я сцена в царском теремном саду. По-восточному прямолинейная аллея чинаров, миндальных деревьев, которые все примыкают к большой пурпурной ставке. Около нее главные чины в раболепном ожидании властителя, - Ярванд, Мирван, Бахрат, Аспрух, Армасили проч.

  Аспрух сидящий, все около него стоят. Он грузинин, албанского происхождения, взят в плен Фарасманом, им вскормлен, дрался против соотечественников и тем гордится. Арфаксат первый по Родамисте, все перед ним преклоняются; он кичится тем, что знает только царево слово, которое ему вместо совести и славы. Толки о близком возвращении царя с охоты, об отправлении римского посла и о том, чтобы никто из жителей не имел сообщения с чужеземцами - парфы они, или римляне. Все соглашаются на всё, что он ни говорит, потом он уходит. Долго никто не смеет сказать своего мнения, наконец Армасил, славный воин, воспитанный в Риме, где он был при Митридате, во время его заточения, прерывает молчание и своею откровениостию и убеждением невольно исторгает у каждого одно желание: смерть утеснителя. В Бахрате, Ярванде и Мирване видны мелкие страсти. Жалобы, что все главнейшие места воинские и все поборы поручены грузинам, иноземцам. Один жалуется, что уже не он орлоносец, которого важнее преимущество, но наследственное, по закону Вагаршака, о котором все вспоминают с энтузиазмом, как и с преувеличенною ненавистию к нынешнему царю, - при венчании царя на него возлагать корону; другой, что, евнуху поручена царская сокровищница, которой он по наследству был хранителем; третий, что Аспрух первый в доверенности царя, когда по роду и богатству ему принадлежит сей сан. Иные даже попрекают царя, что он воздержан с женщинами, почти не имеет наложниц и в пиршествах мало участвует, что он более похож на простолюдина, нежели на царя. Армасил упрекает их в малодушии. Вбегает Ассюд, его остерегаются. Он объявляет о насильственной смерти брата, о мщении, которым пылает за сие злодейство против Родамиста, Армасил недоверчив. - "Отчего же ты равнодушием его отбиваешь от нашего сообщества?" - "Он вскормлен в царедворцах, вчера еще дышал милостию царевой, ныне мгновенно возбужден против него одним внезапным случаем, - но кто поручится: завтра не обратится ли опять слабодушием в ревностного ласкателя?" - "Мне ли, юноше, быть опытнее вас, старцев? Но помните: не но множестве сила, когда дело правое, но в испытанном, надежном, несомненном мужестве участников". Является юродивый, пророчит. Он нищий скиталец, просит милостыню или соглядатай царев? Притворно ли проповедует, или точно безумный? Но многие, в том числе Бахрат, его знают. Все в него веруют, он давно уже стяжал славу святости; пещера его в утесе, на берегу Аракса. - Здесь он тайными словами из Зендавесты прорицает успех заговорщикам. Сперва тоже нем, не отваживается говорить. Армасил: "я знаю, отчего он немствует, - сей юноша, бывший ласкатель царев, ему заграждает уста". Армасил убеждает ему верить, и он религиею истинного армянина еще более их воспламеняет к скорейшему взрыву, назначает им ночное, решительное сходбище в склепе царей армянских. Заговорщики назначают ночь к тайному сходбищу в капище за южными врагами города. Потом пустынник исчезает. Ассюд удаляется с растерзанным сердцем, что никто не принимает участия в его скорби. Он армянин, но армяне к нему холоднее иверов. - "Я дебри оглашу моими справедливыми проклятьями за жестокость царя к несчастному брату". - Целый полк прислужников, за ними Родамист. Аспрух всех раболепнее. - Противуположность аспруховсй спеси с низшими и унижения перед властителем. - Родамист иных дарит дичью с охоты, кому благоволение, кому грозный суд. - Армасилу попрек, что не был на охоте. Говорит об отъезде римлянина, с которым он заключил союз, и о мире с парфами. Ждет от отца подкрепления. Все под его державою благоденствуют. "Тот день потерян, в который я не награждаю доблесть и не наказываю строптивых. Идите, покойтесь в мирных семейственных упражнениях, но не дремлет царево око. Врагов я имею и благодарю за них небо: они поощряют меня на Сезленостную бодрость, неусыпные труды и на славные подвиги".

  

  

  

  

  АКТ II

  

  

  

   Женский терем

  Зенобия, Перизада и прочие прислужницы. Зенобня - дочь убиенного Родамистом Митридата, его дяди, но выданная замуж еще прежде смерти отца, гаремное существо, рожденное и воспитанное для чувственного наслаждения супруга, и потому Перизада напрасно хочет возбудить в ней ненависть, желание мести, - страсти, ее невинному сердцу вовсе чуждые. Перизада ей напоминает о удавлении отца и кто его убийца, Зенобия едва этому верит. Отца она мало видала, почти не знала, муж ближе к ее сердцу, и ее долг его любить, угождать ему во всем и трепетать его гнева. Что приобретет она бесплодною местию? Успех невероятен, - способы к тому превыше женских ее сил. Но, если бы и удалось, - какое от того счастие? Перизада трогает ее совесть гневом небесным. {Сбоку, на поле листа, в подлиннике было приписано: "Это должно быть отнесено в I действие, между 1-й и 2-й сценой". - Ред.} Зенобия впадает в грусть, Перизада предлагает ей ворожбу для развлечения и святого пустынно-, жителя, который давно управляет ее собственным суеверием. Его вводят сенные девушки потаенно. Он еще более подкрепляет слова Перизады. Наконец Зенобия совершенно расстроена его таинственными прорицаниями. Он с нее берет слово, что она ночью, в сопровождении Перизады, придет в капище вне города, где склеп царей армянских, и мертвых зовет во свидетели, что там откроет ей тайну, от которой зависит будущее безмятежное течение ее жизни. Зенобия говорит ему, что Родамист всеми любим и злодеям страшен; кто покусится, восстать против него? Юродивый пустынник уверяет ее в противном.

  

  

  

  

  ---

  Евнух возвещает приход Родамиста. Пустынник скрыт толпою женщин. Сцена Родамиста с Зенобиею наедине: она печальна; воспоминания, которыми ей сейчас возмутили душу, препятствуют ей предаться иному чувству. Родамист недоволен ею, подозревает в ней притворство, нелюбовь. Ни в ком не уверенный, окруженный; трепещущими рабами, скрытыми предателями и открытыми корыстолюбцами... неужели в лоне супружеской любви нет ему успокоения!! Оставляет ее расстроенную и сам в волнении.

  

  

  

  

  ---

  Бахрат входит с Ассюдом, который уже включен совершение в тайное умышление против Родамиста. Армасил скорбит при самом Ассюде о сей неосторожности. Ассюд горит нетерпением отомстить царю, Армасил об одном его просит, - о совершенном бездействии и о скромном сохранении тайны. Ассюд обещает более: он на себя берет убить царя. Армасил всем в свете заклинает его не предаваться сему нетерпению, что он прочих тем губит, не совершив ничего; наконец говорит, что их дело слишком зрело, еще несколько мгновений, и кто поручится, что они не будут преданы - участников слишком много, в которых он не уверен, и потому надобна решимость; последнее слово - сходбище ночью и потом за оружие. (NB. Характер Армасила самый основательный: он не скор, но тверд в поступках и более молчалив; опасность его не пугает, но неосторожности не простит себе. В 3-м действии совершенное развитие его характера, которому Ассюд во всем противоположен). Некоторые из заговорщиков присоединяются к сей беседе. Вообще надобно заметить, что народ не имеет участия в их деле, - он будто не существует. В 3-м уже действии возмущение делается народным, но совсем не по тем причинам, которыми движимы вельможи: восстав сама собою, мгновенно, грузинская дружина своими буйствами, похищениями у граждан жен и имуществ восстановляет их против себя.

  

  

  

  

  ---

  Аспрух велит через евнуха, чтобы все удалились; ему повинуются. Входит Родамист, несколько слов с Аспрухом о порядке дружины. Аспрух доносит о содружестве между собою многих сомнительных царедворцев, Ярванда, Бахрата и проч. Родамист презирает слишком людей, чтобы от них бояться чего-нибудь важного. Он желает какого-нибудь важного происшествия, чтобы в полной мере предаться своей деятельности, измерить себя, людей и силу обстоятельств, насколько он их превысить может, - враги нужны великому человеку. Но скрытно и прилежно велит за ними наблюдать, при первом двусмысленном движении донести ему вновь; если требуется спеха, - схватить их без доклада ему и ввергнуть в оковы; если опасность неминуема, - без исследования предать смерти. Отпускает Аспруха с евнухом; несколько слов о Зенобии, о гареме; евнуху поручает насчет женщин, как Аспруху о вельможах. Родамист один, Смутное предчувствие, недоволен своим положением.

  

  

  

  

  ---

  Но кто этот, бродит вокруг ставки, в часы царского отдохновения, когда никто сюда не смеет приближаться? Боязлив, озирается... Родамист готовится к обороне, но делает вид, будто не замечает скрытного врага. Ассюд сперва медленно подступает, потом устремляется на царя, обезоружен им и ранен в руку.

  

  

  

  

  ---

  В 2-м <акте> Ассюд хочет заколоть Родамиста, тот удерживает его, притворное соучастие, выманивает у него тайну, потом свирепствует.

  

  

  

  

  ---

  В 3-м <акте> заговорщики ссорятся о будущей власти, в эту минуту устремляется на них Родамист.

  

  

  

  

  <1812 ГОД>

  

  

  

   <ПЛАН ДРАМЫ>

  

  

  

   ОТДЕЛЕНИЕ 1

  

  

  

   Красная площадь

  История начала войны, взятие Смоленска, народные черты, приезд государя, обоз раненых, рассказ о битве Бородинской. М * с первого стиха до последнего на сцене. Очертание его характера.

  

  

  

  Собор Архангельский

  Трубный глас архангела; на его призыв возникают тени давно усопших исполинов - Святослава, Владимира Мономаха, Иоанна, Петра и проч., из разных стихий сложенные и с познанием всего, от начала века до днесь, как будто во всех делах после их смерти были участниками, но вместе с тем исчезла у них память о тем, чт_о_ было с ними за пределами сей жизни, и где были, и откудова ныне вновь призваны к бытию. Пророчествуют о године искупления для России, если не для современников, то сии, повествуя сынам, возбудят в них огнь неугасимый, рвение к славе и свободе отечества. Хор бесплотных провожает их и живописным строем представляет их отшествие из храма; своды расступаются, герои поднимаются выспрь и исчезают.

  

  

  

  Терем царей в Кремле

  Наполеон с сподвижниками. Картина взятия Москвы. Н[аполеон] один. Высокие воспоминания. Открывает окно, лунная ночь. Видение - или нет, как случится. Размышление о юном, первообразном сем народе, об особенностях его одежды, зданий, веры, нравов. Сам себе преданный, - что бы он мог произвести?

  

  

  

   ОТДЕЛЕНИЕ 2

  

  

   Галлерея в доме Познякова

  Входит офицер R. из приближенных к Наполеону (см. сц[ена] 3-я, 1-го отделения]), исполненный жизни, славы и блестящих надежд. Один поседелый воин с горьким предчувствием опытности остерегает насчет будущих бедствий. Ему не верят. Хохот. Из театра несутся звуки пляски и отголоски веселых песен. Между тем зарево обнимает повременно окна галлереи; более и более устрашающий ветер. Об опустошениях огня. Улицы, пылающие дома. Ночь. Сцены зверского распутства, святотатства и всех пороков. - R* и М* в разных случаях.

  

  

  

   Село под Москвой

  Сельская картина. Является М*. Всеобщее ополчение без дворян. (Трусость служителей правительства - выставлена или нет, как случится.)

  

  

  

   ОТДЕЛЕНИЕ 3

  Зимние сцены преследования неприятеля и ужасных смертей. Истязание R* и поседелого воина. Сей юноша показывает пример, и оба умирают героями. Подвиги М*. Множество других сцен,

  

  

  

  

  ЭПИЛОГ

  

  

  

  

  Вильна

  Отличия, искательства; вся поэзия великих подвигов исчезает. М* в пренебрежении у военачальников. Отпускается во-свояси с отеческими наставлениями к покорности и послушанию,

  

  

   Село или развалины Москвы

  Прежние мерзости. М * возвращается под палку господина, который хочет ему сбрить бороду. Отчаяние ............... {Многоточие - в первопечатном тексте. - Ред.} самоубийство.

  

  

  

   <СЦЕНА ИЗ ДРАМЫ>

  

  

  

   Петр Ан[дреевич]

  

  

   Дитя мое любезное, <Наташа>! {*}

  

  

   Оставь шитье, узоры кружевные:

  

  

   Не выряжать тебе красы своей

  

  

   На светлых праздниках. Не выезжать

  

  

   С боярами, князьями. Было время:

  

  

   Ласкают и манят тебя с собой

  

  

   И мчат в богато-убранной карете.

  

  

   А ныне знать, вельможи - где они?...

  

  

   Тот князь, твой восприемник от купели?

  

  

   Его жена? Родня? Исчезли все!

  

  

   Их пышные хоромы опустели.

  

  

   Когда слыла веселою Москва,

  

  

   Они роились в ней. Палаты их

  

  

   Блистали разноцветными огнями...

  

  

   Теперь, когда у стен ее враги,

  

  

   Бессчастные рассыпалися дети,

  

  

   Напрасно ждет защитников; сыны,

  

  

   Как ласточки, вспорхнули с теплых гнезд

  

  

   И предали их бурям в расхищенье.

  

  

   Ты из житья роскошного обратно

  

  

   В убогий дом отцовский отдана,

  

  

   А мне куда с тобой?... Куда укрыться?

  

  

   И если б мог бежать отселе я,

  

  

   Нет! нет!... Не оторвался б от тебя,

  

  

   О матерь наша, мать России всей,

  

  

   Кормилица моя, моих детей!

  

  

   В тебе я мирно пожил, видел счастье, -

  

  

   В тебе и гроб найду. Мой друг, <Наташа>, {*}

  

  

   Гроза над нами носится, - потерпим,

  

  

   И с верою вдадимся той судьбе,

  

  

   Которую господь нам уготовил.

  

  

   Грустна, грустна!... О ком же плачешь ты?

  

  

   О прежних ли подругах и забавах?

  

  

  

  

  Наташа

  

  

   Ах, батюшка! Я плачу не о том!

  

  

   Теперь не та пора...

  

  

  

  

  (Рыдает)

  

  

  

   Петр Ан[дреевич]

  

  

   И те ли времена? О брате что ли?

  

  

   Наш Алексей... Даруй ему господь

  

  

   Со славой устоять на ратном поле.

  

  

   Мне всё твердит: он будет жив.

  

  

  

  

  Наташа

  

  

   Нет, батюшка, я плачу не об нем.,

  

  

  

  (Рыдает пуще прежнего)

  

  

  

   Петр Ан[дреевич]

  

  

   Когда же ты о родине печальна,

  

  

   Рыдай, мое дитя, - и для тебя

  

  

   Отрадного я слова не имею.

  

  

   Бывало, на душе кручинно, - посох в руки,

  

  

   С тобою сердцу легче, всё забыто...

  

  

   Утешенный я приходил домой.

  

  

   Бывало, посетишь и ты меня, отца,

  

  

   Обнимешь, всё осмотришь... угол мой

  

  

   На полгода весельем просветится...

  

  

   А ныне вместе мы, и ним не легче!

  

  

   Москва! Москва! О, до чего я дожил!...

  

  

  

   (Растворяет окно)

  

  

   {* В первопечатном тексте - Надежда. - Ред.}

  

  

  

   ГРУЗИНСКАЯ НОЧЬ

  

  

  

  

   1

  

  

  

  

   К.

  

   Но сам я разве рад твоей печали?

  

   Вини себя и старость лет своих.

  

   Давно с тебя и платы не бирали...

  

  

  

  

   Т.

  

   Ругаться старостью - то в лютых ваших нравах.

  

   Стара я, да, - но не от лет одних!

  

   Состарелась не в играх, не в забавах,

  

   Твой дом блюла, тебя, детей твоих.

  

   Как ринулся в мятеж ты против русской силы,

  

   Укрыла я тебя живого от могилы,

  

   Моим же рубищем от тысячи смертей.

  

   Когда ж был многие годины в заточеньи,

  

   Бесславью преданный в отеческом краю,

  

   И ветер здесь свистал в хоромах опустелых,

  

   Вынашивала я, кормила дочь твою.

  

   Так знай же повесть ты волос сих поседелых,

  

   Колен моих согбенных и морщин,

  

   Которые в щеках моих изрыты

  

   Трудами о тебе. Виною ты один.

  

   Вот в подвигах каких младые дни убиты.

  

   А ты? Ты, совести и богу вопреки,

  

   Полсердца вырвал из утробы!

  

   Что мне твой гнев? Гроза твоей руки?

  

   Пылай, гори огнем несправедливой злобы...

  

   И к_о_чет, если взять его птенца,

  

   Кричит, крылами бьет с свирепостью борца,

  

   Он похитителя зовет на бой неравный;

  

   А мне перед тобой не можно умолчать, -