Андреев Леонид Николаевич - Профессор Сторицын

   Е л е н а П е т р о в н а. Это я от слез. Ну, пойдем, а то все уже перегорело. Ах, Боже мой, Боже мой!

  

   Озерки. Маленькая ветхая дачка с терраской; некрашеные доски и подгнившие столбы темны от сырости, кое-где зеленеют мхом. Сентябрьский погожий день полон солнца, тишины и золотого покоя. Березовая рощица, в которой стоит дача, рябины и молоденькие, недавно посаженные клены у забора по-осеннему золотятся и багровеют. Нежный голубой туман уже в сотне шагов родит впечатление дали, делает воздушным и легким, как паутину, все тяжелое и прикрепленное к земле. За низким частокольчиком видны другие такие же маленькие и тесные дачки - теперь они пусты и покойны, как сон. Только большая дача через дорогу, наискосе, еще занята: туда наехали воскресные гости - много молодых девушек, студенты. Время от времени звучит рояль. От недалекой станции доносятся свистки проходящих поездов.

   В садике на скамейке полулежит В о л о д я, лениво покусывает поднятый с земли лапчатый кленовый лист. Одет он, как рабочий: серая коломянковая блуза с ременным поясом, высокие сапоги, ниже колен охваченные ремешком. Шурша палым листом, беспокойно прохаживается по дорожке М о д е с т П е т р о в и ч; на нем старенький, но чистенький сюртук из черного сукна, мягкая фетровая шляпа. При седых кудрях, ложащихся на ворот, он похож на старого художника-неудачника. Часто посматривает на часы, всем видом выражает тяжелое беспокойство и тревогу.

  

   М о д е с т П е т р о в и ч (бормочет) . Ах, Боже мой, Боже мой... Ты что сказал, Володя?

   В о л о д я. Я ничего. Лежу.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Лежу!.. Эх, Володя: лежу. А ты когда-нибудь стоишь или ходишь? Нельзя быть таким ленивым, невозможно...

   В о л о д я. Я не ленив. Кабы машину не сломали, я бы сегодня обязательно полетел. Нас учится пятнадцать человек, а машина всего одна, да и ту каждый раз кто-нибудь сломает.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Куда полетишь? Воробьев пугать? То, скажут, чучела на земле стояли, а теперь летать начали. Никуда ты не полетишь - молчи.

   В о л о д я. Я уж летал.

   М о д е с т П е т р о в и ч. И не верю!

   В о л о д я. Метров на сорок два. Вы лучше посмотрите чем клеветать.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Клеветать?.. Да кто ты, скажи на милость: сын ли ты профессора Сторицына или вообще какая-то фигура?.. Монтер не монтер, шофер не шофер, - черт тебя знает, кто ты. Сапоги! А ведь я помню тебя в бархатной курточке, с кудрями, как у ангельчика. Ну и детки, ну и детки... Ну и жизнь, ах, Боже мой...

   В о л о д я. Не огорчайтесь, дядя. Не всем же быть вундеркиндами.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Вундеркинд?.. Вундеркиндов, брат, из гимназии не выгоняют, вундеркинды, брат, в сапогах не ходят... э, да что ты, мешок, тюлень, сапог летающий, понимаешь в вундеркиндах? Без тебя тошно, а тут ты еще - позорище! Живет с каким-то пьяницей, опростился...

   В о л о д я. И опять клевета. Михаил Иванович вовсе и не пьяница и вам двадцать очков вперед даст. У нас, вы думаете, грязь или какое-нибудь безобразие? И вовсе нет: чисто, как на Рождество, два раза пол метем, а книг наломало меньше, чем у папахена. Михаил Иванович за книжку человека разорвать готов.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Так ты и читаешь?

   В о л о д я. Я нет, а Михаил Иванович читает. У нас такой уговор: все вместе, а керосин врозь: мне невыгодно. Михаил Иванович, дядя, замечательный человек. Это вы только и умеете, что ругаться, - Володька, да сапог, а Михаил Иванович никогда не ругается.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Никогда?

   В о л о д я. Никогда.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Нет, правда?

   В о л о д я. Никогда. Мы с ним даже на вы говорим: Михаил Иванович и Владимир Валентиныч.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Какие милостивые государи! Ну, живите, Господь с вами, кто вас там разберет, милостивых государей. Ах, Боже мой, Боже мой! (Смотрит на часы.) Теперь едут.

   В о л о д я. А вы, дядя, как будто и не рады папахену? Я бы на вашем месте радовался.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Не рад - что значит, Володя, это слово: не рад, когда на душе - черт знает что! И день, вдобавок, такой божественный, тут бы радоваться, тут бы ликовать, а вместо того: позор и убийство человека. Позор и убийство человека - вот как, Володя! Сам с тобою болтаю, а сам все на калитку гляжу: вот покажется Телемахов - ну, и конец! Убийство.

   В о л о д я (приподымаясь) . Я ничего не понимаю, дядя. Сережка что-нибудь или мама?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Молод ты еще знать, и о матери говорить рано. Позор!

   В о л о д я. Я и так все знаю.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Ничего ты не знаешь... Одним словом, катал я вчера по всему городу, доставал две тысячи для Елены - ну, и могу я достать разве? Не достал, конец. Конец, Володя.

   В о л о д я. Папахену конец?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Какой это ужас - быть бессильным и трусом! Ворочаюсь и плачу, как во сне, а даже крикнуть - и то нет сил. Как я вчера умолял Телемахова, чуть на колена не падал, плакал, брат - нет! "Самому Валентину Николаевичу в руки дам, а вам с сестрицей - ни копейки". Жестокий, неприступный человек! И если сегодня к двенадцати Елена не достанет, то... Володя, голубчик, может, ты знаешь денежного человека, авиатора какого-нибудь? Нет?

   Молчание.

   В о л о д я. Я, дядя, три месяца от мамы содержания не получаю, за этим было и к вам зашел, чтобы вы подействовали. Я ей писал заказным, да никакого толку, не отвечает. Пробовал я голодать, да меня Михаил Иванович обнаружил, теперь следит за мной. А какие у него деньги? У них же и забастовка на носу. Значит, теперь и нам крышка.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Ай-ай-ай, что же это такое? Что же ты сам не зашел, не потребовал?

   В о л о д я. Я от них, дядя, отрекся, и нога моя там не будет до скончания живота; разве только с машиной к ним упаду, так и то постараюсь, чтобы мимо ахнуть. Да вы обо мне не грустите, я устроюсь. Эх, папахен!

   М о д е с т П е т р о в и ч. Ты писал ему?

   В о л о д я. Папахену? Ну нет, зачем же я его беспокоить буду, сами посудите. Ну, я пойду, поезд засвистел, дайте полтинник.

   М о д е с т П е т р о в и ч. На пять рублей, все равно деньги-то отцовские. А то подождал бы?

   В о л о д я. Нет, зачем его беспокоить. Спасибо, дядя. Ну, что вы на меня смотрите, дядя, конфузите меня, я этого не люблю, право! Эх, дурачье, машину сломали, полетать бы сегодня. Пойду той дорогой, а то встречусь. Вы меня, дядя, как оглоблей по голове, даже затылок свернулся.

   М о д е с т П е т р о в и ч. И день-то какой чудесный...

   Идут. Модест Петрович останавливается и шепчет:

   С а в в и ч .

   В о л о д я. Да?

   Модест Петрович молча кивает головой. Идут.

   Убить бы его следовало.

   М о д е с т П е т р о в и ч (останавливается и снова шепчет) . Это мой ужас, Володя, мой ночной кошмар! До чего дошло: каждую ночь его вижу, все один и тот же сон... Нет, послушай: сидит будто папахен в каком-то многолюдном собрании, много венков и цветов, знаешь, вообще такой почет, некоторые даже плачут... и вдруг подходит к нему Саввич и говорит при общем молчании: "Вы меня оскорбили, профессор, а я никому не позволю себя оскорблять, мне наплевать, что все на вас молятся, а вот вам от меня - пощечина". И бьет, понимаешь, бьет, прямо по лицу бьет...

   В о л о д я (тяжело сопя и исподлобья глядя на Модеста Петровича) . А меня на этом собрании нет? За такой сон, дядя, вас самого можно...

   М о д е с т П е т р о в и ч. Стой - кажется, его голос? Идут. Ну, ну, живее, брат, а мне поулыбаться надо. Приучить лицо... да, да, поулыбаться! Так, так.

   Володя уходит. Модест Петрович один - неестественно скалит зубы, улыбается, приветливо кланяется и разводит руками.

   М о д е с т П е т р о в и ч (бормочет) . Дорогой мой, как я рад! Какой день! Княжна, наконец-то... Ерунда, ерунда на постном масле... Дурак, ничтожество. Как я рад, княжна...

   К калитке подходят Сторицын и княжна. Модест Петрович устремляется к ним навстречу.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Какой день, Валентин, а? Позвольте, позвольте, княжна, я открою, вы не сумеете. Какой день... Как доехали, не тесно ли было, по воскресеньям всегда народ. Пожалуйста, Людмила Павловна. Видали, сколько на ту дачу народу наехало, и все ваши курсистки. Неужели тебя не узнали, Валентин Николаевич?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Один студент поклонился, но очень скромно. Мне это очень понравилось.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Еще бы!.. Сейчас чай. Ну, как, Валентин?

   С т о р и ц ы н. У тебя чудесно! Но сколько дач и все такие маленькие.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Летом шумно, а осенью и зимой очень хорошо. Ну, как доехали? Я чай приготовил в комнатах, Людмила Павловна, но, может быть, на террасу перенести? Я перенесу. Вы не бойтесь холоду, княжна: так тепло.

   С т о р и ц ы н. Постой... Это музыка? Послушайте, Людмила Павловна, музыка.

   М о д е с т П е т р о в и ч. На той даче. Прекрасно играет!

   С т о р и ц ы н. У тебя чудесно! Ты счастливец, Модест!

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Ну, вы слушайте, Валентин Николаевич, а я хочу взглянуть... Покажите, Модест Петрович, как вы устроились? Это терраса, на которой будем пить чай?

   Берет его под руку и ведет к дому.

   У вас совсем хорошо, Модест Петрович. Это терраса?.. Модест Петрович, мне необходимо переговорить с Валентином Николаевичем. Тише... это для него... Нет, потом взгляну, а пока надо послушать... Не обращайте на нас внимания, Модест Петрович, хорошо?

   Подходит к Сторицыну. Оба слушают музыку. На террасе Модест Петрович хлопочет с кухаркой у стола, часто поглядывая на калитку.

   С т о р и ц ы н. Когда радости слишком много, она переходит в грусть. Мне неловко сознаваться, это может показаться сентиментальностью, но я растроган... до смешного. Меня все сегодня удивляет. Меня удивляет воздух и это солнце - солнце осени. Меня удивляют желтые листья, их цвет, их рисунок; когда лист падает и ложится на мое плечо, мне кажется это необыкновенным, полным таинственного смысла. Или я никогда до сих пор не видал осени, или это вовсе не осень, а необыкновенное чудо, мировое событие, переселение народов... Вы слушаете?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Говорите.

   С т о р и ц ы н. Я вижу, что и люди сегодня другие, в глазах у них золото и лазурь. И почему музыка? - это меня удивляет. Искал ли я музыки и вот нашел ее, или она меня ждала, но вот мы встретились - и все так чудесно, - и я смотрю на вас - и в ваших глазах золото и лазурь...

   Людмила Павловна хмуро опускает глаза. Молчание. Сторицын улыбается и сверху внимательно смотрит на девушку.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Зачем вы меня мучите, Валентин Николаевич?

   С т о р и ц ы н. Разве? (Серьезно.) Так надо.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет, так не надо. Вы сомневаетесь в моей силе?

   С т о р и ц ы н. Нет, я верю в вашу силу. И в гордость вашу верю, Людмила Павловна.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Гордость? Не знаю. Но с тех пор, как я стала думать, я сделалась сильнее всех на свете. Вам, привыкшему размышлять, все видеть и понимать - вам трудно представить, что это значит, когда человек впервые начал думать. Живешь, как в урагане, все разрушается и падает быстрее, чем при землетрясении. Вокруг меня - одни развалины, Валентин Николаевич! Но вы еще молчите? Если я захочу, я завтра же могу уйти, и никто, ни отец, ни братья не посмеют даже взглянуть на меня. Но вы еще молчите? Отчего вы так побледнели вдруг? Сегодня я решила все сказать.

   С т о р и ц ы н. Нет.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Вы не хотите? Мне надо молчать? - что ж, я молчу.

   Молчание.

   Она была похожа на меня, та девушка, которой вы никогда не сказали о вашей любви?

   С т о р и ц ы н. Нет, это была бедная девочка в рваном пальто. Она умерла от чахотки.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а (сурово) . Я хотела бы пойти на ее могилу и сказать ей.

   С т о р и ц ы н. Я не знаю, где ее могила. Я не знаю, где могилы моих надежд и радостей: они рассеяны по всему миру. Иногда весь мир для меня только кладбище, а я - немой сторож при могилах. Но сегодня со мной творится что-то чудовищное. Я так радостен, что это становится болью, страданием... и от этого я бледнею. Раскрылись могилы, и воскресли мертвецы. Со всего мира внезапно упала его тяжкая завеса - и я вижу светлого Бога моей мечты. Вот то, чего еще никто не слыхал от меня, слова, которые нужно забыть, как только их услышишь... И вы забудьте!

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да.

   С т о р и ц ы н. Всю жизнь и во всем: в моей науке, в моих книгах, в людях и вещах, радуясь и страдая, я искал одно: ее, чистую, без нетления Бога-Слово родшую. Образ ли это человека, девушки, женщины или самой красоты - я не знаю. Сегодня с мира упала завеса, и я вижу нетленное во всем: может быть, это красота, а может быть - вы. Я думаю, что это - вы.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Мне страшно.

   С т о р и ц ы н. Да. Страшные слова, трагический завет, и мне хочется обнажить голову, когда только в мыслях моих, только в голове моей прозвучат они. Есть на свете матери многих детей, оставшиеся девушками... и есть грудные девочки - растленные, как проститутки!.. Простите, княжна.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Говорите.

   С т о р и ц ы н. В небе, над нами, я вижу нетленное: нетленное я вижу в ваших глазах... и да сохранит вас Бог, Людмила Павловна! Когда вы выйдете замуж... да, да, выйдете замуж, то во имя того человека, который будет любить вас, во имя моей любви, всей моей жизни, я говорю вам: сохраните нетленное. Помните, что только без нетления рождают женщины Бога-Слово, а иначе у них родятся... только дети...

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да.

   С т о р и ц ы н. Осторожнее: ваше "да" звучит как клятва!

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да. Это и есть клятва! Но разве и теперь, когда я поклялась, я должна молчать? Я не хочу молчать. Или вы только один искали и мучились? Я тоже искала, тысячу тысяч лет ждала и искала, и когда я нашла, мне говорят: нет. Молчи! Забудь! Я не девочка, которая может позволить себе умереть от чахотки, и я не стану умирать. Вы также горды, и я сегодня поняла вас: вы боитесь вульгарного романа между профессором и красивой курсисткой, вы боитесь...

   С т о р и ц ы н. Нет.

   Молчание.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а (пугаясь) . Извините меня, я, кажется, оскорбила вас, Валентин Николаевич. Простите меня. Сегодня...

   С т о р и ц ы н. Сегодня мы видимся последний раз. И я вас люблю - отчего же мне не сказать и этого? И я отчаянно, непередаваемо одинок в этом мире моих могил - отчего же мне и этого не сказать? Все можно сказать, все могу сказать, и все это значит только одно: я вижу в последний раз ваше лицо, Людмила Павловна.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Я знаю: вы хотите от меня подвига? Ваша красота - подвиг?

   С т о р и ц ы н. Да. Моя красота жизни - подвиг. Вы молоды - живите. Кто ищет подвига, тот всегда найдет его, и когда найдете, вы и совершите, и ваша жизнь станет прекрасна, как ваше лицо, - тогда придите ко мне. Пусть это будет тогда только моя могила - я из могилы отвечу вам, подниму могильный камень и отвечу.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. А если это будет моя могила?

   С т о р и ц ы н. Тогда я приду на нее, и вы услышите мой голос. Но сейчас... не оскорбляйтесь, княжна: сейчас я еще... не совсем... верю вот в эту вашу красоту. Да, я вижу нетленное в ваших глазах, но, Боже мой!.. - я уже не молод, княжна, надо говорить правду, и мне будет стыдно, ужасно стыдно, если... Мне и сейчас немного стыдно, княжна, и только вот это золото и лазурь несколько оправдывают меня. Честное слово, мне вдруг захотелось покраснеть. Забудьте! Вам больно, Людмила Павловна?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да. Ничего. Простите меня, я очень виновата.

   С т о р и ц ы н. Но вы можете улыбнуться?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Для вас - да.

   С т о р и ц ы н (гневно и страстно) . Ах, если бы вы; знали!.. (Сдержанно и почти шутливо.) Ничего, я также улыбаюсь. Меня многие считают слепцом, Людмила Павловна, а я вот никак не могу понять: слишком ли я слеп или слишком зряч? Но, в конце концов, то и другое - слепота.

   М о д е с т П е т р о в и ч (издали) . Профессор, Валентин, чай готов.

   С т о р и ц ы н. Сейчас. (Тихо.) Деликатнейший человек! - вы знаете, он нарочно нас оставил, чтобы мы могли поговорить... Вы улыбаетесь? Честное слово, мне опять захотелось покраснеть, это становится глупо. Идите, дорогая, я хочу побыть один. Когда вы рядом, время бежит убийственно быстро, а его так мало... Да, да, улыбайтесь, ибо сказано про день сегодняшний: да будет свет и да будет счастье.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Сейчас, Модест Петрович, я иду... А завтра?

   С т о р и ц ы н. Кто знает завтра?.. Идите, дорогая, а то Модест начинает что-то подозревать, ужасный старикашка.

   Княжна идет на террасу, с каждым шагом становясь все сумрачное и строже. Сторицын сосредоточенно думает, лицо его ясно и спокойно.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Пожалуйте,

   Л ю д м и л а П а в л о в н а, чай готов. Не крепко ли я налил, я неумелый хозяин, так редко принимаю гостей, что... Какой прекрасный день!.. Что с ним, княжна, отчего вы так... простите, может быть, я не смею, но вы очень расстроены?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. С ним? - я не знаю. Но что с вами? Вы больны или что-нибудь случилось?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Да.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. У них в доме?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Да. Ах, если бы вы знали... Я глаз не свожу с калитки. Если сейчас придет один человек, то... Княжна, может быть, это нескромно, но я должен сказать, вы одна только можете... Спасите его! Елена - моя сестра, но... (Неестественно громко.) Не крепок чай, а? Я налью другого.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Но разве он может позволить, чтобы его спасали? (Горько смеется.) Вы бы взяли мою жизнь, Модест Петрович?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Не только я, княжна, но вся Европа... Надо его звать.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нам надо быть на свидании. Я вам напишу, когда, хорошо? Он ничего не хочет говорить о своей жизни, а мне надо знать все - для него, понимаете? (С тем же горьким смехом.) Ведь спасают же людей насильно!

   М о д е с т П е т р о в и ч (решительно) . Конечно, конечно... Валентин Николаевич, твой чай остыл, голубчик. Иди.

   С т о р и ц ы н. Иду.

   М о д е с т П е т р о в и ч (тихо и торопливо) . А мы вот что: мы возьмем да уйдем куда-нибудь, пусть ищет. О, Господи!.. Ну и денек сегодня, Валентин, это не день, а настоящий, как бы это сказать... что есть такое подходящее? Вот твой стакан. Кстати, забыл сказать: сегодня у меня был Володя, такой вообще чудак, очень милый юноша.

   С т о р и ц ы н (переставая улыбаться) . Владимир? - отчего же он не остался и не подождал меня? Жаль. Это мой старший сын, Людмила Павловна.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Вы его любите?

   С т о р и ц ы н. Да... Но у тебя так прекрасно, старик, что я начинаю смотреть на тебя с благоговением. Ты маг и волшебник: ты колдуешь, и от этого все сегодня удается мне. Ну, разве дома мне позволили бы пить такой деготь вместо чаю?.. Нет, нет, оставь.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Я не видал тебя таким, Валентин Николаевич.

   С т о р и ц ы н. Да? А разве я еще когда-нибудь был таким? Таким два раза не бывают - как не родятся два раза и два раза не умирают. Сегодняшний день записан в Книге Судеб, старик!

   М о д е с т П е т р о в и ч. Не пройтись ли нам в рощицу?

   С т о р и ц ы н. Сейчас не надо думать, Людмила Павловна! Что же, можно и в рощицу. А нет ли у тебя горы, Модест, хотя бы небольшой?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Извини, Валентин Николаевич, горы нет. Есть бугорки, но...

   С т о р и ц ы н. Жаль. Мне бы хотелось сегодня взойти на высочайшую гору и оттуда взглянуть на землю. Если сегодня даже этот кусочек земли так прекрасен, то как же все?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. И что-нибудь сказать оттуда?

   С т о р и ц ы н. С горы? (Перестает улыбаться и мрачно смотрит на княжну.) Нет. Вы проникли почти в самую глубину моих мыслей... но в конечном выводе вы ошиблись, княжна. Нет, я не пророк. Я скромный и тихий русский человек, родившийся с огромной и, по-видимому, случайной потребностью в красоте, в красивой и осмысленной жизни. У каждого из нас есть свой палач - и мои палачи: грубость - безобразие - и неблагородство нашей жизни. И мне ли, уже изъязвленному, прошедшему пытку огнем и водой, с часу на час вот уже десяток лет ожидающему какого-то последнего и страшного удара, - мне ли проповедовать с горы? Но не надо, не надо, дорогая... Сегодня я счастлив, сегодня я радуюсь своей судьбе, сегодня я вижу нетленную красоту - будьте же радостны и вы! Улыбайтесь, смейтесь, заколдуйте музыку и велите ей играть - громко и всем Озеркам заявите, что сегодня - наш праздник. Смотрите - Модест уже улыбается.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Да, я очень рад. День, действительно, необыкновенный. Но не пора ли в рощу? - скоро темнеть начнет. А, может быть, еще чаю, Валентин Николаевич?

   С т о р и ц ы н (вставая) . Идем.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Идем. (Шепчет.) День проходит, день проходит, княжна!

   С т о р и ц ы н (радостно) . Нет, ты посмотри, Модест, кто это? Это Телемахов ломает калитку. Вот радость! Людмила Павловна, вот радость! (Сбегает в сад.)

   Л ю д м и л а П а в л о в н а (к Модесту Петровичу) . Это тот, кого вы ждали?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Тот. Тот самый.

   С т о р и ц ы н. Телемаша, старый друг! Нет, вы видите эту козлиную бородку, этот древний нос, оседланный очками... (Целуются.) И еще, и еще. Скорее красного винца, Модест; Телемаша не может без винца!

   Т е л е м а х о в. Здравствуйте... У вас, Модест Петрович, не калитка, а проволочное заграждение. Так нельзя.

   М о д е с т П е т р о в и ч. От коров, профессор.

   Т е л е м а х о в. Нельзя так. Я рукав разорвал.

   С т о р и ц ы н (любуясь) . Юморист, Телемаша! Но как ты нашел меня? Так же, как эта музыка нашла меня, как это солнце? Ты знаешь ли, что сегодня мне все удается.

   Т е л е м а х о в. Так и нашел, что два часа Озерки изучаю. Ваш дом чей?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Королевой.

   Т е л е м а х о в. А мне сказали, что Кораблева. Не могут адреса правильно записать.

   С т о р и ц ы н. Юморист, ужаснейший весельчак! Ты, значит, у нас в доме был?

   Т е л е м а х о в. Был. Ну, как ты? Вид у тебя хороший.

   С т о р и ц ы н. Совсем хорошо. Спроси у них.

   Т е л е м а х о в. Ага. У вас тут приятно, и воздух сравнительно чистый. Чаю я не хочу, а вина выпью, не беспокойтесь, я сам привык наливать... Что это за студенты там? Кричат.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Сегодня праздник, гости приехали.

   Т е л е м а х о в. Сколько платите за дачу?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Если на круглый год, то двадцать пять в месяц. Не дорого.

   Т е л е м а х о в. И не дешево. Сыро? Тут ревматизмом пахнет.

   С т о р и ц ы н (обнимает Телемахова) . Ты очарователен, Телемаша. Ты когда шел, хоть раз посмотрел вокруг? Ты посмотри: это что? Это что? Пей спокойно и молчи: ревматизма здесь нет. Но и вы хмуритесь, господа: знаете, мне становится неловко за свое веселье.

   Входит кухарка Ф е к л у ш а, одетая празднично.

   Ф е к л у ш а. Барин, а барин... Какая-то барышня букет вам принесла, передать велела. Нате-ка...

   М о д е с т П е т р о в и ч (беря большой букет из осенних листьев и цветов) . Барышня? Кому передать?

   Ф е к л у ш а. Не знаю. Гостю какому-то. Сама, говорю, отдайте, так она: нет, говорит, как же я могу в чужой дом? Я на кухню пойду.

   М о д е с т П е т р о в и ч (встает и торжественно передает цветы Сторицыну) . Это тебе, Валентин Николаевич. Теперь и моя хижина стала знаменитой! Жаль, нет у меня цветов, чтобы присоединить их к этому дару чистой юности...

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Вы опять побледнели, Валентин Николаевич?

   Телемахов искоса смотрит на Сторицына и опускает глаза.

   С т о р и ц ы н. Хорошо бы поцеловать руку, которая собирала цветы: вероятно, это еще маленькая и очень глупенькая ручка. У нее не хватает силы поднять камень - и вот она приносит цветы.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Зачем так зло? Они вас любят.

   С т о р и ц ы н. А я?.. Но... молчание, молчание, как говорит Гамлет. Где мое пальто, Модест, становится холодно. Тебе не холодно, Телемаша?

   Т е л е м а х о в. Терпеть не могу Гамлетов. Впрочем, некоторые, вероятно, не разделяют моего вкуса, извиняюсь. Нет, не холодно.

   М о д е с т П е т р о в и ч. А в рощу, значит, так и не пойдем?

   Т е л е м а х о в. А это далеко?

   С т о р и ц ы н. Но ты устал, Прокопий, мы можем ходить.

   Т е л е м а х о в. Нет, отчего же? Вот вы, барышня, берите Модеста Петровича и прогуляйтесь, пройдитесь а мы тут немного поболтаем, поговорим. Погуляйте.

   С т о р и ц ы н (удивленно.) Что такое? Неотложное дело? Странно. Мы только позавчера виделись.

   Т е л е м а х о в. Да, так кое-что.

   Сторицын оглядывает всех, тревожится сильнее.

   С т о р и ц ы н. Странно! Значит, ты меня искал..... Странно!.. Пожалуйста, пройдите, княжна... Минут двадцать тебе довольно, Телемахов?

   Т е л е м а х о в. Довольно. Я сам в город тороплюсь. Что вы задумались, Модест Петрович?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Идемте. Я буду близко, Валентин Николаевич.

   Быстро идет к калитке: за ней Модест Петрович; Телемахов смотрит вслед, избегает взглянуть, на Сторицына.

   Т е л е м а х о в. Она действительно княжна?.. Красивая девица. Твоя слушательница?

   С т о р и ц ы н. Что случилось? Касается Сергея? Говори.

   Т е л е м а х о в (начиная смотреть на него) . Говорить? Мне вовсе не улыбается, Валентин Николаевич, быт вестником несчастья и врываться в вашу... идиллию. У меня и своих дел достаточно, и я удивляюсь людям, которые не желают этого понимать. Ну, ну, не волнуйся, особенного ничего, вздор! Я тебе говорил или нет, что жене, Елене Петровне, не следует заниматься благотворительностью? Ну, все равно, говорил или нет. Там, в Обществе, произошла маленькая растрата.

   Смотрит на Сторицына, тот неподвижен.

   Тысячи что-то две, пустяки.

   С т о р и ц ы н. И подлог?

   Т е л е м а х о в. Да. И подлог. Пустяки! Последний срок для взноса завтра, да и то только во внимание к твоему имени и положению. Надо внести, Валентин Николаевич.

   С т о р и ц ы н. У меня денег нет.

   Т е л е м а х о в. Найди. Надо найти. Иначе суд и позор!

   С т о р и ц ы н. Пусть суд и позор.

   Т е л е м а х о в. Глупо, Валентин Николаевич. Я менее всего намереваюсь покрывать мошенников и растратчиков, но до суда ты доводить не должен. Кому принесет пользу твой позор? Не надо, чтобы улица хохотала и глумилась над профессором Сторицыным. Внеси, надо внести. И как не быть деньгам? Зарабатывай я столько, я бы дом на Каменноостровском имел. Возьми у издателя.

   С т о р и ц ы н. Все взято. Но почему это мой позор? По-твоему, Телемахов, это позорно: быть обманутым или обокраденным?

   Т е л е м а х о в. По-моему, позорно не иметь глаз или... умышленно закрывать их. Скажу откровенно: меня уже просили тайно от тебя ссудить эти деньги, давали клятвы и прочее... но я отказал. Тебе, Валентин, в руки - хоть все мое достояние, делай с ним, что хочешь, верю! - но условие одно: возьми их с открытыми глазами. Пора.

   С т о р и ц ы н. Ты знаешь меня с детства и думаешь все-таки, что я умышленно закрывал глаза?

   Т е л е м а х о в. Не знаю. Но не слеп же ты в самом деле? Я не хочу учить тебя, Валентин Николаевич, и не мне, бездарности, лезть в проповедники... но так нельзя, голубчик! У вас в доме порядочному человеку бывать нельзя - тошнит. Если не можешь справиться, не хватает характера, так уйди, брось, не пачкайся. Я-то еще, пожалуй, поверю, ну а другие не поверят. В конце концов, как не видеть... Саввича? Этого, воля твоя, я не понимаю. Не понимаю, хоть расстреляй!

   С т о р и ц ы н. Это первая растрата?

   Т е л е м а х о в. Не знаю. Да и Саввича кто сделал таким? Я еще не забыл, каким он вошел: он и тогда был красавец мужчина, хам и мерзавец, рыцарь, чтоб черт его взял! - но чтобы до такой наглости и спокойствия... Он и на прислугу кричит, он и на жену твою кричит, он и детей твоих воспитывает, и кто же у вас в конце концов хозяин? Он, кажется, и тебя жить учил...

   С т о р и ц ы н. Ты также учишь меня жить.

   Т е л е м а х о в (яростно) . Прошу не сравнивать!

   Молчание. Темнеет. На некоторых дачах загорелись первые вечерние огоньки. Около станции тяжело и медленно сопит и лязгает железом поезд.

   Не понимаю. Психологических загадок решать не умею! Каждая кошка на лестнице, и та знает, а ты как с неба свалился. Впрочем, я биолог и реалист, - извиняюсь.

   С т о р и ц ы н. Не веришь?

   Т е л е м а х о в (пожимая плечами) . Верю. Володька головотяп, и тот ушел. В конце концов надо платить, Валентин Николаевич... ты мне позволишь внести деньги?

   С т о р и ц ы н. Нет, не позволю.

   Т е л е м а х о в. Значит, суд и позор, пусть улица хохочет! Японская месть - взрезать себе живот, чтобы им стыдно было? Не могу удержаться, чтобы дружески не сказать тебе, Валентин Николаевич: трижды глупо! Им арестантские легче, чем тебе свидетельское кресло... если только свидетельское.

   С т о р и ц ы н. Да? Во всяком случае, благодарю тебе! за дружеское предложение.

   Т е л е м а х о в. Не стоит. Извиняюсь, что побеспокоил!

   С т о р и ц ы н. Ты сейчас едешь? Мы едем с первым поездом, вероятно, вместе? Я еще раз благодарю тебя: если не слова твои, о которых позволь мне иметь свое мнение, то твой поступок вполне дружеский. Как похолодело однако.

   Т е л е м а х о в (пожимая плечами) . Не спорю. А как твое сердце?

   С т о р и ц ы н. Очень хорошо. Я уже принимал два раз ту микстуру, что ты дал. Она успокаивает. Потом еще нюхать что-то?.. Я забыл.

   Т е л е м а х о в. Да, если плохо почувствуешь. Завтра к тебе не приехать?

   С т о р и ц ы н. Это зачем? Кстати: как вообще твоя практика? Я слыхал, растет, скоро модным профессором станешь.

   Т е л е м а х о в. Благодарю, недурно. А вон и Модест.

   С т о р и ц ы н. Сейчас спросим у него расписание. (Спускаясь с террасы.) Простите, Людмила Павловна, мне необходимо ехать домой - сейчас же - и нам приходится прервать наш праздник. Если этот день и записан в Книге Судеб, то несколько иначе, чем я полагал.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Мне можно с тобою, Валентин?

   С т о р и ц ы н. Конечно, мы вместе и поедем. Кстати, ты проводишь и Людмилу Павловну. Когда поезд?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а (тихо) . Не ездите домой.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Через полчаса, еще успеем. Я только накидку возьму, я сейчас.

   Т е л е м а х о в. А я потихоньку вперед пойду, на форме подожду. Я не из ходоков. Ведь и сделают же люди калитку!

   Выходит. Сторицын и Людмила Павловна одни.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а (торопливо) . Валентин Николаевич, не ездите домой. Не ездите.

   С т о р и ц ы н. Так надо.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Ну, тогда - я люблю вас! Не забывайте, не забывайте!

   Молчание.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а (в отчаянии) . Вы молчите? Ну, тогда - вспомните девочку в рваном пальто. Вы не смеете ее забыть, не смеете.

   Появляется Модест Петрович; в своем плаще и шляпе он похож на старого итальянского бандита.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Вот и я. (С судорожным весельем.) И вечер-то такой божественный! Да вы не торопитесь, время еще достаточно... Погодите, а цветы? Цветы-то мы и забыли. Сейчас, сейчас!..

   Сторицын и княжна молча, двумя темными силуэтами, стоят у открытой калитки.

  

  

   Продолжение того же дня.

   Кабинет Сторицына. Огни уже зажжены, но портьеры не завешены, и с улицы, несмотря на двойные стекла, доносится вечерний воскресный шум. В одно из окон видно, как над фронтоном дома на противоположной стороне вспыхивает электрическая вывеска-реклама: "Скетинг-ринк". На обычном месте профессора, у его стола, сидит Саввич, в руках карандаш, которым он поигрывает во время разговора; наискось, у того же стола, в кресле сидит и внимательно слушает его Елена Петровна. Глаза у нее заплаканы и припухли, часто вздыхает.

  

   Е л е н а П е т р о в н а. Говорите, Гавриил Гавриилыч, я слушаю.

   С а в в и ч. Повторяю и настаиваю, что это даже к лучшему, что профессор узнает про твою игру на бирже. Почему? Потому что нарыв созрел и должен прорваться, как говорят в этих случаях врачи. Конечно, он поволнуется, потому что кому же приятно, чтобы его деньгами распоряжались без спросу, но зато мы сможем играть открыто. Мне надоела...

   Е л е н а П е т р о в н а. Но, Гавриил!.. Но ты не знаешь его характера.

   С а в в и ч. Не перебивай, а лучше слушай, что тебе говорят. Мне надоела, повторяю, роль тайного приспешника, который должен прятаться и моргать глазами, вроде твоего братца-идиота, Модеста. Что я, мошенник или честный человек? Во-первых, вместе с вами я рискую моими трудовыми деньгами, скажи ему; во-вторых, как в случае выигрыша, так проигрыша, я участвую сообразно своей доле.

   Е л е н а П е т р о в н а. Но он не поймет, Гавриил Гавриилович!.. Извини, я слушаю тебя очень внимательно, ценю каждое твое слово, но он не поймет, даю голову на отсечение! Он очень ценит тебя и уважает, он верит в твое бескорыстие...

   С а в в и ч. Он меня знает.

   Е л е н а П е т р о в н а. Я так тороплюсь... Я не могу!

   С а в в и ч. Говори, время еще есть. Конечно, он очень умный человек, я сам его уважаю, а с умным человеком всегда можно сговориться. Дай только первому пылу пройти.

   Е л е н а П е т р о в н а. Нет, нет! Уверяю вас, Гавриил Гавриилович, что нет! У него ужаснейший характер, и если он не захочет чего-нибудь понять, то с ним можно с ума сойти! Он скажет просто, что это очень плохо, и тогда... я не знаю...

   С а в в и ч. Плохо? Ну, если он не захочет понимать, тогда пошли его ко мне, я ему втолкую. Плохо, скажите пожалуйста! Для него же, для его же семьи стараются, а он будет корежиться и краснеть, как невинность: "Ах, не надо! Ах, не хочу, ах, я умру от стыда!" Не умрет, знаю я ихнего брата, повидал достаточно. Я даже рад, что есть случай сказать ему правду в глаза, пусть другие холопствуют, если хотят, а мне наплевать, что он профессор. Я сам теперь был бы профессором, если бы не увлекся женщинами... не у всякого же такой лягушечий темперамент!

   Е л е н а П е т р о в н а. Но две тысячи? (Вздрогнув.) Я с ума сойду, Гавриил...

   С а в в и ч. Не сойдешь, не с чего сходить. Позвольте, позвольте, у нас через неделю пятьдесят тысяч будет, а я из-за каприза, из-за прихоти стану на улицу деньги бросать? Копейки не пожертвую, скажи ему, копейки! Одумается, сам благодарить будет. Деньги же, две тысячи, пусть возьмет у Телемахова, а не захочет одолжаться у посторонних, - понимаешь? - то я могу достать ему под вексель: слава Богу, я не мошенник и не дам пропасть человеку. Ну - сумеешь сказать, не напутаешь?

   Е л е н а П е т р о в н а. Не знаю, постараюсь. Я очень волнуюсь, Гавриил, я едва дышу, у меня всю грудь стеснило!

   С а в в и ч. Да уж за версту слышно, как корсет скрипит. Это от полнокровия, много вы едите. Только разговаривай с ним деликатнее, слышишь? Лучше плачь, если не сумеешь по-человечески говорить, а не наскакивай, как корова на забор. (Небрежно.) Книжку положила?

   Е л е н а П е т р о в н а. Да.

   С а в в и ч. Скажи, что мимоходом на Литейном увидел, подумал, что ему может пригодиться, интересная книжонка. И про Сережку ему обязательно скажи, пусть посмотрит, каков хулиган. Скажи, что, если б не я, так давно бы его Сережку из гимназии выперли, не посмотрели бы, что папаша профессор... Обязательно скажи, не забудь, что я...

   Е л е н а П е т р о в н а. Ох, кажется, звонок. Это он... иди, идите, Гавриил Гавриилыч.

   С а в в и ч (смотрит на часы) . Нет еще, но скоро будет, поезд уже пришел. Но, однако, я пойду. Слушай, Лена: минут на десять я выйду с Мамыкиным, кстати, и ветчины к ужину возьму, а потом буду в столовой.

   Е л е н а П е т р о в н а. Да, да, мерси. Но, может быть, тебе сегодня не приходить, лучше завтра, он успокоится...

   С а в в и ч. Убьет? Я не трус, Елена Петровна. Ну, ну, не волнуйся, в случае чего я там буду... Давай лоб, я тебя поцелую. (Целует.) Так, по-родительски. И, пожалуйста, не трусь, Леночка: Бог не выдаст, свинья не съест. Ветчины я сегодня на свои возьму, некогда путаться со счетами. Адье.

   Уходит. Елена Петровна некоторое время стоит у окна, смотрит на улицу, потом садится за стол, на место профессора, и плачет, закрываясь платком. Едва успевает, услышав шаги, встать и оправиться, когда входит Валентин Николаевич. В руке у него цветы, для которых он ищет места, видимо, не совсем ясно отдавая себе отчет: соображает и бросает цветы на стол. Молчание. Елена Петровна нерешительно берет букет.

   Е л е н а П е т р о в н а. Можно? (Нюхает очень долго.) Какой красивый букет и так хорошо пахнет, по-осеннему. (Осторожно кладет букет на место.) Ты чаю хочешь, Валентин?

&n