Андреев Леонид Николаевич - Профессор Сторицын

   Леонид Андреев

  

  

   Подготовка текста: С. Чернов.

   Оригинал здесь: http://lib.aldebaran.ru

  

  

   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

  

   С т о р и ц ы н В а л е н т и н Н и к о л а е в и ч, профессор.

   Е л е н а П е т р о в н а, его жена.

   В о л о д я, С е р г е й, дети

   М о д е с т П е т р о в и ч, брат Елены Петровны.

   Т е л е м а х о в П р о к о п и й Е в с е е в и ч, профессор.

   С а в в и ч Г а в р и и л Г а в р и и л о в и ч.

   К н я ж н а Л ю д м и л а П а в л о в н а.

   M а м ы к и н.

   Д у н я ш а, горничная Сторицыных.

   Ф е к л а, кухарка Модеста Петровича.

   Г е н н а д и й, денщик.

  

  

   Профессор Сторицын - худощавый, высокого роста, ширококостный человек лет сорока пяти. Держится очень прямо, ходит неслышно и быстро, жесты широки и свободны; и только в минуты большой усталости и нездоровья слегка сутулится. Седины не заметно: ни в темных, тонких, слегка разметанных волосах, ни в короткой, подстриженной бороде. Красивым лицом и формою головы профессор напоминает несколько Т.Карлейля; под скулами темнеют впадины. Обычное одеяние - свободно сидящий, широкий сюртук, отложной, не закрывающий шеи, крахмальный воротник. Внешний вид Сторицына скорее суровый, чем мягкий, и только в разговоре и поступках выявляется его истинный характер.

   Осенний вечер, часов около семи. Окна на улицу завешены тяжелыми суконными партерами, и воздух в профессорском кабинете тяжел, глух и неподвижен, как в пещере. Везде книги: как бы вышла из своих берегов библиотека и заливает комнату сверху; на столах рукописи и гранки. Видны мучительные усилия привести в систему книжный и бумажный хаос, но порядку мало: книжные шкапы без ключей, не на месте валяются вчерашние газеты. Пол затянут темным сукном; на стенах портреты писателей в черных рамах и несколько картин - подарков знакомых художников. На большом письменном столе рабочая лампа с непроницаемым абажуром; тут же на металлическом подносе начатая бутылка красного вина с двумя стаканами. В высоком стеклянном бокальчике одинокая роза. В стороне на столике, возле дивана, горит лампочка со штепселем, зеленый колпачок снят, чтобы виднее было; хозяин, профессор Сторицын, не совсем здоров, и его внимательно выслушивает и выстукивает Прокопий Евсеевич Телемахов, друг и товарищ Сторицына еще по гимназии, теперь профессор военно-медицинской академии. Телемахов в военном, докторском сюртуке с генеральскими погонами; седоват, сух, лицо морщинисто и желто, речь и жесты отрывочны и скупы. На тонком сухом носу пенсне, которым Телемахов пользуется только при писании рецептов и занятиях, обычно же смотрит поверх стекол, наклоняя голову и морща лоб. Ростом немного ниже Сторицына.

   В углу в кресле притаился Модест Петрович, не дышит, боится помешать осмотру, с беспокойством следит за неторопливыми, серьезными движениями Телемахова.

   Вот Телемахов приподнял рубашку у больного и приложился ухом к широкой, вздрагивающей от холода спине.

   Т е л е м а х о в. Вздохни.

   С т о р и ц ы н. Так? (Вздыхает протяжно.)

   Т е л е м а х о в. Довольно. Так. Нагнись. Вздохни еще. Так. А теперь положи правую руку на голову.

   С т о р и ц ы н. Я не понимаю, как?.. Так, что ли?.. Ну, довольно?

   Т е л е м а х о в (выстукивает) . Погоди. (Снова внимательно слушает.)

   С т о р и ц ы н (рассматривая себя) . Экое дрянное тело, кожа бледная, зябкая, неживая. Плохое тело, Телемаша?

   Т е л е м а х о в. Профессорское. Повернись-ка.

   С т о р и ц ы н. Да ты уж стукал... извини, извини, не буду. А ведь я, в сущности, здоров, как лошадь, мне бы на дороге камни ворочать или в цирке "Модерн" борцом. Если бы не сердце...

   Т е л е м а х о в. Молчи, не мешай.

   С т о р и ц ы н. Молчу, Модест, если тебе не трудно, дай дружок, со стола папиросу.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Сейчас, Валентин Николаевич, с удовольствием.

   Т е л е м а х о в. А подождать не можешь?

   С т о р и ц ы н. Если уж нужно, то могу, а вообще... Не велят, Модест, спасибо, голубчик. Кончено?

   Т е л е м а х о в. Да. Кури уж, курилка.

   С т о р и ц ы н. И одеваться можно?

   Т е л е м а х о в. Можно и одеваться. Модест Петрович, помогите ему.

   С т о р и ц ы н. Чего там, не надо, да не надо же, голубчик, я сам. (Отвернувшись от Телемахова, одевается.) Ну как, Телемаша, - поживу еще?

   Т е л е м а х о в (наливая вино) . Поживешь.

   С т о р и ц ы н. Ты правду говоришь?

   Т е л е м а х о в. А то что же? На велосипеде ездить нельзя, и от цирка "Модерн" надо отказаться. Выставь анонс, что в борьбе не участвуешь.

   С т о р и ц ы н. Ты шутишь, Телемаша? А интересно бы знать, какое было сердце у римских гладиаторов - да, да, вероятно, удивительное сердце. Впрочем, пустяки, и мне совсем не нужно было обращаться к твоей помощи. Ты слушал только снаружи, а я слышу его изнутри, и я могу огорчить тебя, Телемаша, у меня ужаснейшее сердце!

   Т е л е м а х о в. Субъективные ощущения. Усталость.

   С т о р и ц ы н. Да? Ты Телемаша - юморист.

   Т е л е м а х о в. К сорока годам каждое сердце устает. Зачем столько работаешь, зачем столько куришь?

   С т о р и ц ы н. Да, зачем? Но, однако, пойду и доложу Елене, что у меня субъективные ощущения, она так беспокоилась, добрый человек!

   М о д е с т П е т р о в и ч. Может быть, сестру сюда позвать, Валентин Николаевич? Я позову.

   С т о р и ц ы н. Нет, Модест, я сам. Подожди меня, дружок, я быстро.

   Уходит. Телемахов, заложив руки под сюртук, прохаживается по комнате, сердито косясь на Модеста Петровича; выпивает еще стакан вина. Затем останавливается перед Модестом Петровичем и долго в упор молча смотрит на него поверх очков.

   М о д е с т П е т р о в и ч (робко) . Так как же, профессор?..

   Т е л е м а х о в. А так, что плохо. Скверно. Беречь надо.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Но вы же сказали, что субъективные...

   Т е л е м а х о в. Сами вы субъект, Модест Петрович. Я еще поговорю с вашей сестрицей, а вы постарайтесь ей внушить, что безобразия ваши пора кончить. Понимаете?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Да как же я внушу?

   Т е л е м а х о в. Это уж ваше дело. Вы ей брат. Пора кончить, здесь вам не свинушник, да! Не свинушник. Саввич опять здесь?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Но войдите в мое положение!..

   Т е л е м а х о в. Не имею на это ни малейшего желания. Я вообще ни в чье положение входить не желаю, у меня свое положение. Что вы моргаете? Терпеть не могу, когда вы начинаете моргать, Модест Петрович!

   М о д е с т П е т р о в и ч. Но, уважаемый...

   Быстро входит Сторицын.

   С т о р и ц ы н. Там, оказывается, Саввич и этот проклятый писатель, Мамыкин. Неприличная фамилия - Мамыкин. Когда они пришли, я не слыхал звонка... ах, до чего они мне надоели оба!

   Т е л е м а х о в. Выгони.

   С т о р и ц ы н. Экий ты, брат Телемаша, солдат. Но куда же ты? Неужели домой?

   Т е л е м а х о в. Надо. Больной ждет.

   С т о р и ц ы н. А я думал, вечерок посидишь, Телемаша, старый друг. Эх, жалко. Винца бы выпил - ты красное винцо по-прежнему любишь?

   Т е л е м а х о в. Я и сам бы рад... полчаса можно посидеть. Удивительно, что ты совсем не седеешь, Валентин Николаевич.

   С т о р и ц ы н. А ты изрядно пообносился, козлиная бородка! Сколько тебе лет, Телемаша? Я помню тебя лет тридцать, да до этого ты еще сколько-то жил...

   Т е л е м а х о в. Однолетки. Да, волчья шерсть. Как твоя книга: идет?

   С т о р и ц ы н. Да что, голубчик, удивительно! - пятое издание готовлю.

   Т е л е м а х о в. Ого!

   С т о р и ц ы н. Да, непостижимо! Ну, а твоя как?

   Т е л е м а х о в. Моя? (Смотрит поверх очков.) Стоит на полках как вкопанная.

   С т о р и ц ы н. Да что ты! Это у тебя издатель плохой, Телемаша, это же недопустимо!

   Т е л е м а х о в. Издатель тут ни при чем, книга плохая.

   С т о р и ц ы н. Прекрасная книга, великолепная книга!

   Т е л е м а х о в. Ну, оставь, не люблю. Слушай, Валентин Николаевич, тебе надо остепениться в работе, - да, да, брат, слушай, что я говорю. Зачем выступаешь публично? - не надо. Успех, поклонницы и поклонники, - все это хорошо, но нужно и о здоровье подумать. Ты человек не первой молодости...

   М о д е с т П е т р о в и ч. Валентин Николаевич работает ужасно, до обморока.

   С т о р и ц ы н. Но ты же знаешь, что я не для успеха и не для поклонниц. Что ты говоришь?

   Т е л е м а х о в. Ну - кто же не любит успеха! А скажи, с тобой за это время дурного ничего не случилось, ты что-то невесел? Я думал было, что книга села.

   С т о р и ц ы н. Дурного... Нет, кажется, ничего. Ты куда, Модест?

   М о д е с т П е т р о в и ч. В столовую. Я сейчас вернусь.

   Уходит.

   С т о р и ц ы н. Деликатнейший человек!

   Телемахов неопределенно смотрит вслед Модесту Петровичу и молчит с явным неодобрением. Сторицын смеется.

   Когда я вот так, вдвоем, смотрю на тебя, мне хочется смеяться, как жрецу. Ты все такой же, Телемахов?

   Т е л е м а х о в. А ты? А, пожалуй, пора бы перемениться. Еще не научила жизнь?

   С т о р и ц ы н (улыбаясь) . Учит. Да, вот что я хотел сказать тебе: у меня книги стали пропадать. Ворует кто-то. На днях у букиниста нашел книгу со своим ex libris.

   Т е л е м а х о в (исподлобья) . Нехорошо, профессор.

   С т о р и ц ы н. Да, очень. Дело не в книгах, хотя пропало довольно много, а в том, что где-то поблизости таится вор... и такой странный вор! Ужасное ощущение, от которого во всех комнатах температура становится на два градуса; ниже. Так-то, Телемахов!

   Т е л е м а х о в. Ex libris имеешь, а ключей от шкапов нет? Лучше наоборот, Валентин Николаевич: у меня простые; номера, но зато ключи есть, и ни одна книга пропасть не смеет! Нехорошо, профессор. Горничная у тебя грамотная, на кого ты думаешь?

   С т о р и ц ы н. Дуня наша неграмотная... и ни на кого я не думаю! Как ты не понимаешь этого, Телемаша: именно думать "на кого-то" я и не хочу. Есть люди, которые радуются, найдя вора, поймав преступника, обнаружив лжеца, - они всегда удивляли меня. Когда я встречаю лжеца, - мне становится так... глупо как-то и нехорошо, что я... сам иногда помогаю ему лгать, против себя же. Нелепо, Телемаша?

   Т е л е м а х о в (пытливо смотря на Сторицына) . Нет, постой, - это интересно: а секретарь, ну вот тот, что на машине работал, у тебя все тот же?

   С т о р и ц ы н. Нет уж, все, что хочешь, но только, Бога ради, без шерлоковщины! Достаточно и того, что вместо своих обычных мыслей, обычной работы, я вдруг на мгновение становлюсь... сыщиком. Этакие тонкие мыслишки, комбинации, догадочки... фух, свинство! Свинство, профессор!

   Т е л е м а х о в. Самому и не надо, зачем? Заяви в полицию, тебе пришлют агента...

   С т о р и ц ы н. Оставь! Прости, Телемаша, я, кажется, немного резок, но все это волнует меня... до болезни. Выпей винца, кажется, то самое, что ты любишь... Дурного? Оно случается каждый день, и ты сам его знаешь не хуже меня. Сам ли я становлюсь зол и нетерпелив, но меня поражает ужасающее неблагородство русской нашей жизни. Столько грубости и хамства... противное слово!.. крика и дрязг, и везде на выставке кулак, кулак! В форме ли кукиша, наиболее мягкой с их точки зрения, а больше - в виде гвоздящего молота. Вот вчера: стоит мой Сергей посередине передней и кричит: "Дунька, калоши!" Что за грубость, и откуда он ей научился? Я его, молокососа, никогда Сережкой не называл, а он стоит и кричит: "Дунька, калоши!" Или вот моя Елена Петровна - добрейший человек, ты ее знаешь, не вылезает из разной благотворительности, а не могу ее научить говорить прислуге "спасибо". "Мерси" еще может, это у нее выходит бессознательно и пусто, а "спасибо" - нет, ни за что! И что тут, подумаешь, трудного - спасибо.

   Т е л е м а х о в. Значит, трудно, коли за двадцать лет не научил. Что это она о тебе беспокоиться начала?

   Тихо постучавшись, входит Модест Петрович, несет стакан чаю.

   С т о р и ц ы н. Это ты, Модест? Присаживайся, голубчик... Она всегда беспокоится.

   Т е л е м а х о в (вставая) . Ну, не знаю. Дело ваше, у меня и своих Дунь достаточно. Так я поеду, Валентин, а ты уж постарайся не волноваться.

   С т о р и ц ы н (обнимая его) . Спасибо, Телемаша, старый друг.

   Т е л е м а х о в. Знаю, что совет нелепый, но обязательный... Что у нас сегодня, пятница? Через недельку заеду, поболтаем. До свидания, голубчик. Ты меня не провожай, я еще к Елене Петровне на минутку зайду. До свидания, Модест Петрович. (Уходит.)

   М о д е с т П е т р о в и ч. Суровый человек, неприступный человек! Вот такие точь-в-точь судьи у меня были, как в тюрьму закатывали.

   С т о р и ц ы н. Он юморист. Они там?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Да. Сидят.

   С т о р и ц ы н. Не уходи, голубчик. Мне работать сегодня не хочется и не хочется, чтобы кто-нибудь сюда пришел. Ты что, старик?

   М о д е с т П е т р о в и ч (нерешительно смотрит на часы) . Боюсь я, Валентин Николаевич, относительно поездов.

   С т о р и ц ы н. Ах, да брось твои Озерки! Черт тебя там поселил, в каких-то Озерках, мало тебе места в Петербурге. Когда последний поезд, в час? Ну, и успеешь, у меня на диване заснешь - ведь не девица. Оставайся.

   М о д е с т П е т р о в и ч (торопливо прячет часы) . Я с удовольствием, Валентин Николаевич, только стеснить боюсь.

   С т о р и ц ы н. А какая неловкость вышла с книгой, Модест? Фу, черт, - впечатление такое, будто я хотел похвастаться своим успехом. Ужасно неловко! - я так люблю Телемашу... Про какую это еще тюрьму ты говоришь? Как ты не устанешь повторять одно и то же, старик! Не ты виноват, что дом развалился, а подрядчик, и пора же к этому привыкнуть наконец.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Хорошо, Валентин Николаевич... А он говорит: я, говорит, хам незнающий, надо мною, говорит, глаз нужен, если надо мною глаза не будет, я могу всю землю разрушить. Вот ведь как он говорит, Валентин Николаевич.

   С т о р и ц ы н. Оставь! (Ходит.) Он юморист. Я еще его жену помню, красивая была женщина -беспутная, кажется, или что-то в этом роде.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Красивее моей бывшей?

   С т о р и ц ы н. Твоя, извини меня, была рожа и мещанка, и ты должен радоваться, что она тебя вовремя выгнала. Они там?

   М о д е с т П е т р о в и ч. Да, я уже говорил тебе, пьют чай... "Я честная женщина, мне незачем ногти чистить".

   С т о р и ц ы н (ходит) . Печально, печально... Странно и печально. Вот он говорит, что каждое сердце устает к сорока годам - неправда это, Модест. Как может устать сердце? - это вздор. Сердце может плакать, кричать от боли, сердце может биться, как в оковах, но усталость! Мне сорок шесть лет, - а иногда тысячу сорок шесть, но с каждым днем жизнь я люблю все больше, работу мою все нежнее... К черту усталость, старик!

   М о д е с т П е т р о в и ч. На тебя, Валентин Николаевич, вся Европа смотрит.

   С т о р и ц ы н. Не шевелись, старик! Он сед и желт, как пергамент, что понимает он в радости? Он как глухой в опере. Откуда знать ему эту силу внезапных очарований, - радость трагического, - великолепный ужас внезапных встреч, неожиданных открытий, провалов и высот. Усталость! Вообрази, старик, что ты ученый и что ты тысячу лет искал...

   Входит Е л е н а П е т р о в н а - высокая, полная дама с бурным дыханием. Лицо ее еще красиво, но очень сильно напудрено. Особенно красивы глаза.

   С т о р и ц ы н (подавляя выражение неудовольствия) . Ну что? наконец успокоилась, Елена?

   Е л е н а П е т р о в н а (пробуя его голову) . Тебе не лучше?

   С т о р и ц ы н (осторожно отводя руку) . При чем же здесь голова! Что у меня - дизентерия, как у грудного младенца?

   Е л е н а П е т р о в н а. Не волнуйся. Прокопий Евсеевич сказал, что прежде всего ты должен избегать волнений. Ах, Валентин, я так беспокоюсь! Ну, послушай меня, ну, поедем за границу, ты там отдохнешь, рассеешься. Будем ходить по музеям, слушать музыку...

   С т о р и ц ы н. Нет. Мне надо работать, Лена.

   Е л е н а П е т р о в н а. Тогда зачем же ты жалуешься?

   С т о р и ц ы н. Я не жалуюсь, это тебе показалось.

   Е л е н а П е т р о в н а. Тогда не надо жаловаться, если не хочешь лечиться! Ну, не волнуйся, не волнуйся, я уже давно привыкла все делать по-твоему. Но, если тебе лучше, то, быть может, ты выйдешь в столовую: Гавриил Гавриилыч очень беспокоится и хотел сам поговорить с тобой о твоем здоровье.

   С т о р и ц ы н. Саввич? Нет, нет, пожалуйста, Лена: извинись и, вообще помягче, скажи, что я немного утомлен.

   Е л е н а П е т р о в н а. И княжна пришла.

   С т о р и ц ы н (медленно) . Людмила Павловна?

   Е л е н а П е т р о в н а. Да, и непременно хочет видеть тебя. Я уже говорила ей, что ты не совсем здоров, но она такая назойливая...

   С т о р и ц ы н. Назойливая?

   Е л е н а П е т р о в н а. Не придирайся к словам, пожалуйста, у меня и так нервы расстроены. Если хочешь, я пришлю ее сюда, она тебя развлечет. О тех не беспокойся, они люди свои, и я им скажу, что это по делу. Я добрая, Валентинчик?

   С т о р и ц ы н (целуя руку) . Но, пожалуйста, извинись, Лена, вообще помягче.

   Е л е н а П е т р о в н а. Ах, Валентинчик, я сегодня весь день плачу! Нет, не беспокойся, это я так, у меня ужаснейшие нервы. Будь умницей и не волнуйся, а я сейчас приведу ее. Кажется, девочка не на шутку влюблена в тебя, пожалей ее. Je ne suis pas jalouse...

   С т о р и ц ы н (укоризненно и резко). Елена!

   Но Елена Петровна уже уходит.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Людмила Павловна очень гордый человек. Прекрасная девушка!

   С т о р и ц ы н (сухо) . Да? Где мой галстук, ты не видал, Модест? Дай скорей, голубчик! Если тебе когда-нибудь захочется сказать настоящую пошлость, то говори по-французски - удивительно удобный язык. И если тебе случится когда-нибудь захворать, Модест, то скрывай это так, как будто ты убийца и кого-нибудь зарезал...

   У дверей Елена Петровна и княжна.

   Е л е н а П е т р о в н а (церемонно) . Пожалуйте, княжна. Вот он, мой больной, развлеките его, он, бедненький, скучает. Un moment! Venez ici, Modeste!

   М о д е с т П е т р о в и ч (торопливо) . Иду, сестра, иду.

   Поздоровавшись с княжной, уходит. Сторицын и княжна одни.

   С т о р и ц ы н. Людмила Павловна, я очень рад... Простите великодушно, здесь такой ужасный беспорядок. Этот поднос я уберу, эти бумаги я отложу, эти гранки - так; теперь садитесь, пожалуйста, Людмила Павловна.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Вы нездоровы, Валентин Николаевич?

   С т о р и ц ы н. Пустяки, о которых чем меньше говорить, тем приятнее.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Хорошо. Ваш кабинет теперь не такой, чем днем.

   С т о р и ц ы н. Лучше?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да. Я вам не мешаю?

   С т о р и ц ы н. Нет, Людмила Павловна, вы были больны?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет, я была здорова. Я теперь каждый день езжу верхом на острова.

   С т о р и ц ы н. На острова? Да, конечно. Но я успел немного привыкнуть, чтобы мы вместе возвращались с курсов, и эти две недели...

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Вы привыкли, чтобы я вас провожала? Я не хотела.

   С т о р и ц ы н. Да, конечно. Не прикажете ли чаю, княжна?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет, благодарю вас, я в это время не пью. У вас в столовой сидит Саввич? Он всегда там сидит?

   С т о р и ц ы н. Да, почти всегда. Во всяком случае - пять лет.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. И в кабинет вы его также пускаете?

   С т о р и ц ы н. Оставим Саввича. Вы и у нас долго не были, отчего?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Тоже не хотела. Мне очень не нравится ваш дом. Вы ничего не имеете против, чтобы я так говорила? - я могу иначе.

   Молчание. Сторицын тихо и нехотя смеется.

   С т о р и ц ы н. Я смотрю на ваши длинные перчатки и чувствую себя, как студент, который на балу случайно познакомился с великосветской барышней и не знает, о чем с ней говорить. На вас особенное платье - обыкновенно я не вижу, как одеваются женщины, но на вас особенное платье, и от этого я просто не узнаю своего кабинета. Интересно было бы видеть вас в амазонке. Впрочем, все это пустяки... и вы хорошо делаете, что молчите. Скажите, Людмила Павловна, вы прочли книги, которые я вам рекомендовал?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет.

   С т о р и ц ы н (сухо) . Вероятно, не было времени?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да. Я все думала, и мне некогда было читать.

   С т о р и ц ы н. О чем же?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. О жизни думала. И о вас думала.

   Молчание. Сторицын быстро ходит.

   С т о р и ц ы н. Вы знаете, о чем я всегда мечтал?..

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Ваша жена сказала, что вам вредно волноваться.

   С т о р и ц ы н. Оставьте!.. Я мечтал о красоте. Как это ни странно, но я, книжник, профессор в калошах, ученый обыватель, трамвайный путешественник, - я всегда мечтал о красоте. Я не помню, когда я был на выставке, я почти совсем лишен величайшего наслаждения - музыки, мне некогда прочесть стихи; наконец, мой дом... Вы слушаете?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да.

   С т о р и ц ы н. Но не в картинах дело, да и не в музыке. Вот говорят, что жить надо так и этак... много говорят, как, когда-нибудь вы все это узнаете, - я же знаю одно: жить надо красиво. Вы слушаете? Надо красиво мыслить, надо красиво чувствовать; конечно, и говорить надо красиво. Это пустяки, когда человек заявляет: у меня некрасивое лицо, у меня безобразный нос. Каждый человек - вы слушаете? - должен и может иметь красивое лицо.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Как у вас?

   С т о р и ц ы н. Я вам очень благодарен, что вы мое лицо считаете красивым: я сам его сделал таким. Но это я, - а как же другие? Объясните мне эту загадку... эту печальнейшую загадку моей жизни: почему вокруг меня так мало красоты? Я надеюсь, я верю, что кто-нибудь из моих слушателей, которого я не знаю, которого я никогда не видел близко, унес с собой мой завет о красивой жизни и уже взрастил целый сад красоты, - но почему же вокруг меня такая... Аравийская пустыня? Или мне суждено только искать и говорить, а делать, а пользоваться должны другие? Но это тяжело, это очень тяжело, Людмила Павловна.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Наш дом очень красив, но от этого он еще хуже. Кто вам поставил розочку?

   С т о р и ц ы н. Модест. Это значит: или ваш дом в действительности некрасив, или же не так плох, как вы думаете.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет, очень плох, я знаю.

   С т о р и ц ы н. Но ведь вы же из этого дома? Простите, княжна.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Я не люблю, когда вы называете меня: княжна. И вы искренно думаете, профессор, что я красивая?

   Сторицын смеется.

   С т о р и ц ы н. Да.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Потом буду - да, а сейчас нет. Вы знаете, я бросила живопись. Это такой ужас! - я смешивала красивые краски, и вдруг на бумаге выходила гадость. А они хвалят. И вы знаете, зачем я езжу на острова? - думать. Однажды вы, Валентин Николаевич, посмотрели на меня с презрением...

   С т о р и ц ы н. Я?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да, вы, Валентин Николаевич, - и даже с отвращением. И с тех пор я все думаю, и если бы вы знали, как это трудно! Иногда я даже плачу, так это трудно, а иногда радуюсь, как на Пасху, и мне хочется петь: Христос воскрес, Христос воскрес! И вы неверно думаете, что жить надо красиво...

   С т о р и ц ы н (улыбаясь) . Неверно?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да. Жить надо - чтобы думать! Иногда я начинаю думать о самом безобразном, у нас на дворе есть такой мужик Карп - и чем больше я думаю, тем безобразия все меньше, и опять хочется петь: Христос воскрес!

   С т о р и ц ы н. Дорогая моя, но ведь это же и есть...

   В дверь стучат.

   Ах, Боже мой. Войдите, кто там... Что надо, Модест?

   М о д е с т П е т р о в и ч (нерешительно подходя) . Прости, Валентин, но к тебе хотят Гавриил Гавриилович и Мамыкин.

   С т о р и ц ы н. Зачем это? Нельзя.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Но они уже идут. Гавриил Гавриилович беспокоится о твоем здоровье.

   Входят Саввич и Мамыкин, некоторое время спустя - Елена Петровна. Саввич - полный, крупных размеров, красивый мужчина с черными, подстриженными щеткой усами.

   С а в в и ч. Хотя вы, профессор, и запретили строжайше входить в ваше святилище и хотя у нас и трясутся коленки от страха, но раз вы сделали исключение для одной особы, то и мы решили с Мамыкиным: пусть исключение станет правилом. Садись, Мамыкин.

   С т о р и ц ы н (сухо) . Садитесь, Мамыкин.

   С а в в и ч. Кроме шуток: как вы себя чувствуете, знаменитейший? Докторам не верьте, все доктора врут.

   С т о р и ц ы н. Меня выслушивал Телемахов.

   С а в в и ч. Знаю-с, но что отсюда следует? Позвольте, позвольте, хотя вы и знаменитейший профессор, а я никому не известный учитель гимназии, но я всегда позволяю себе говорить правду: ваш Телемахов - форменная бездарность. Почему вы не обратились к Семенову, ведь я же вам советовал? Не слушаете советов, а потом и киснете, как старая баба, извините за дружескую прямоту. Вот мне сорок лет, а вы видали когда-нибудь, чтобы я был болен, жаловался: ах, головка болит, ах, сердце схватило! Ты видал, Мамыкин?

   М а м ы к и н. Нет.

   С а в в и ч. И не увидишь! Исторический факт. Ты что, Мамыкин, закис: знаменитейшего испугался? Не бойся, он не кусается.

   М а м ы к и н. Я никого не боюсь.

   С а в в и ч. И не бойся. Папироску возьми.

   M а м ы к и н. У меня свои есть.

   С а в в и ч. Брось! Ты сколько за свои платишь: небось три копейки десяток, ведь ты пролетарий, а профессорские с ароматом.

   С т о р и ц ы н. Пожалуйста, курите, Мамыкин.

   Е л е н а П е т р о в н а. Вы не знаете, княжна, когда первый абонемент в опере?

   С а в в и ч. Профессор, мы с Мамыкиным о рукописи зашли спросить... Виноват, княжна, вы что-то изволили сказать.

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Валентин Николаевич, вы свободны в воскресенье? Поедемте с вами куда-нибудь за город.

   С т о р и ц ы н. В воскресенье? А что у нас будет в воскресенье?

   С а в в и ч (хохочет) . Пятница.

   С т о р и ц ы н (смеясь) . То есть я хотел сказать, что у меня есть какое-то заседание.

   Е л е н а П е т р о в н а. Нет, нет, княжна. Бога ради, увезите его. Я буду от всей души благодарна! Ему так необходим воздух... я рассержусь, если ты не поедешь, Валентин.

   С а в в и ч. Разве и мне с вами проехаться? Я тоже давненько на лоне природы не был.

   М а м ы к и н. Вы забыли, Гаврил Гавриилыч, в воскресенье я читаю у вас повесть.

   С а в в и ч. Ах да, да, да, - забыл, брат! И как раз днем. Послушаем, послушаем твои обличения!

   С т о р и ц ы н. Великолепно! Прекрасно! В конце концов это замечательная идея. Но, позвольте, куда же мы поедем? Или... или... А что, Модест, если мы приедем к тебе в Озерки? Как вы думаете, Людмила Павловна?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. Я согласна.

   М о д е с т П е т р о в и ч. Валентин, милый, если ты не шутишь...

   С т о р и ц ы н. Не шевелись, старик! Но только как это сделать: мне за вами заехать, или (тревожно) ... Модест, ты мне расписание дай, у тебя есть расписание?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а. До свидания, Елена Петровна.

   Е л е н а П е т р о в н а. Куда же вы?

   Л ю д м и л а П а в л о в н а (не отвечая) . Вы не можете сегодня проводить меня, Валентин Николаевич?

   С т о р и ц ы н. Сегодня?

   С а в в и ч. Сегодня ему нельзя.

   Е л е н а П е т р о в н а. Нет, отчего же. Конечно, пусть пройдется, здесь так накурено.

   С т о р и ц ы н (строго) . С удовольствием, Людмила Павловна... Я сейчас же вернусь, Елена.

   Княжна прощается одним поклоном, не протягивая руки; Елена Петровна провожает ее, Модест Петрович и Сторицын идут сзади.

   С т о р и ц ы н (на пороге) . Ах, да: не забудь же дать мне мелочи, Елена, я назад на извозчике... И где мой портсигар? Здесь!

   Выходят; Саввич и Мамыкин одни.

   С а в в и ч. Видал миндаль?

   Мамыкин хихикает.

   Ты, Мамыкин, смеешься, а меня возмущает вся эта профессорская порнография. Что понимает девчонка, да еще из такой семьи?

   М а м ы к и н. А разве он?..

   С а в в и ч. Почем я знаю, я не шпион.

   М а м ы к и н. Она сама завлекает.

   С а в в и ч. Не понимает, оттого и завлекает.

   М а м ы к и н. Она нас презирает, Гаврил Гавриилыч. Гордячка!

   С а в в и ч. То есть кого это нас - меня?

   М а м ы к и н. Да и вас. Я все время глядел на нее, как она на вас посматривала, благодарю покорнейше.

   С а в в и ч. А вот я ее в следующий раз ощиплю, как галку: будет знать. Не любят они правды, Мамыкин. Пойди сюда. Ты видал, какой письменный прибор у знаменитейшего?.. Посмотри.

   М а м ы к и н. Чего я там не видал?

   С а в в и ч. Нет, ты посмотри... Чистейшая бронза! Нет, ты на руку взвесь. Что?

   М а м ы к и н. Да.

   С а в в и ч. Тысячи две, как одна копеечка; тебе, пролетарию, таких денег и не представить.

   М а м ы к и н. А на прислуге лица нет, загоняли, как лошадь! Что ж, прочтет он мою рукопись когда или нет, до каких же пор я ждать буду?

   С а в в и ч. Некогда.

   М а м ы к и н. А провожать есть когда? Люди!

   С а в в и ч. Потерпишь.

   М а м ы к и н. Я потерплю! Я потерплю! Да Боже ж ты мой!.. Как не просыпался у меня талант, так думал я: вот они, настоящие-то люди, литература-то наша, ученые-то наши. А как пошел ходить - что такое! Одна черная зависть, одно хамство, чуть-чуть собаками не травят, по три часа в передней с лакеями держат. Вижу я: схватился человек за свой сладкий кусок и аж дрожит - как бы кто не вырвал. Жил я цельный месяц у Сохонина: всей России известный писатель, народный печальник...

   С а в в и ч. Выдохся твой Сохонин, и охота была к нему ходить.

   M а м ы к и н. Всей России известный писатель, а что у него в доме делается? Только и видишь, что жрут: ночь ли, полночь ли...

   Входит Елена Петровна.

   Е л е н а П е т р о в н а. Господа, ужинать. Сергей и Модест уже за столом, идемте скорее, Мамыкин.

   С а в в и ч (хохочет) . Ночь ли, полночь ли...

   Е л е н а П е т р о в н а. Что вы смеетесь? Мамыкин, пройдите, пожалуйста, вперед, мне нужно несколько слов сказать Гавриилу Гаврииловичу.

   С а в в и ч. Что еще такое?

   Е л е н а П е т р о в н а. Нужно, раз говорю. Идите, идите, скажите там, что я сейчас.

   Мамыкин уходит.

   С а в в и ч. Что это за тон? Я сколько раз тебе говорил, чтобы таким тоном ты не смела со мной разговаривать! Скажите пожалуйста!

   Е л е н а П е т р о в н а. Гавриил, сегодня я весь день плачу. Это ужасно, я с ума схожу! Гавриил, во имя всего святого, я умоляю тебя: продай бумаги, хоть на три тысячи, хоть на две. Я с ума схожу!

   С а в в и ч. Я вам уже объяснял, что сейчас, при теперешнем состоянии биржи, мы ничего продавать не можем... Поняли? Поняли или нет?

   Е л е н а П е т р о в н а. Я ничего не понимаю. Меня под суд, я на себя руки наложу.

   С а в в и ч. Вздор-с! Выпутаетесь! Позвольте, что я вам - мальчик? Так я вам и поверю, что у вас с профессором двух тысяч нет! Что я, мальчик?

   Е л е н а П е т р о в н а. Двух копеек нет. Завтра на обед нечего.

   С а в в и ч. В старых юбках покопайтесь: не зашито ли.

   Е л е н а П е т р о в н а. Как вы смеете наконец! Я плачу, я обращаюсь к вам, как к порядочному человеку, а вы ведете себя, как на улице.

   С а в в и ч. Что-с?

   Е л е н а П е т р о в н а (задыхаясь) . Вы грубы, как пьяный сапожник. Я с ума схожу, когда говорю с вами. Какая низость! Вы не смеете так говорить в этом доме, да, да, не смеете. Вы забыли, в какой дом вы пришли. Вы... извозчик! По какому праву вы смеете кричать на меня, когда даже муж... даже муж...

   С а в в и ч. По праву вашего любовника, Елена Петровна. И если я себя веду, как сапожник, то вы ругаетесь, как кухарка. Стало быть - квиты.

   Е л е н а П е т р о в н а. Вы ограбили меня!

   С а в в и ч (угрожающе) . Что такое? Прошу повторить! Что такое вы изволили сказать?

   Е л е н а П е т р о в н а. Прости меня, Гавриил, я не буду. Но я не могу слышать, когда ты так говоришь со мной. Зачем ты презираешь меня... Ведь не девчонка же я, я мать, меня все уважают. Ну, объясни, если я чего-нибудь не понимаю, но зачем же так грубо, с таким презрением, с такой насмешкой?.. Когда ты так говоришь со мною, я потом не смею никому в глаза взглянуть, мне начинает казаться, что я не жена профессора, образованная женщина, которая читает книги, которая говорит на языках, а переодетая кухарка, которую только что побил ее кум. Уважай меня хоть немного, Гавриил, я не могу без уважения, - я руки на себя наложу!

   С а в в и ч. А вы меня уважаете? Позвольте, позвольте, кто это кричал сейчас: грабитель? Со мной нельзя так обращаться, сударыня, и если я хоть раз только услышу... Что-с?

   Е л е н а П е т р о в н а. Ну, прости. Ну, объясни.

   С а в в и ч. Объяснять? (Отворачивается и становится в позу.) Дура!

   Е л е н а П е т р о в н а. Но это так трудно! Я ничего не понимаю в твоей игре. Почему нельзя продать бумаг хоть на две тысячи? Я же не говорю, что надо все продать...

   С а в в и ч. Ограбил! подлец! А куда вы с вашим профессором пойдете, как с голоду начнете издыхать?.. Ко мне же! Кто ваши деньги сберегает, сам с вами рискует, трудовых денег не жалеет? Ведь если за вами не смотреть, так вы детей голых на улицу пустите спичками торговать. Что у вас за хозяйство: десять рублей за тысячу папирос платите, абонемент в опере имеете... в музыке ни уха ни рыла, а тоже - абонемент! Первое представление! Эстетика! Литература! Идеи!.. А кто два года за дрова не платил, ко мне же и со счетами лезете. Ты Бога благодарить должна, что встретился на пути честный человек с твердым характером...

   Открывается дверь.

   С е р г е й (с порога кричит) . Что же ты, мама! Это безобразие! Два часа сидим за столом, мне заниматься надо.

   С а в в и ч. А ты не изволь кричать, хулиган! Вон!

   С е р г е й (отступая) . Что же это такое наконец. Туг вам не гимназия, Гавриил Гавриилыч, вы в частном доме и...

   С а в в и ч. Елена Петровна!

   Е л е н а П е т р о в н а (поспешно) . Иди, иди, Сергей. Разве вам еще не подавали? Я сейчас, я только два слова... о здоровье папы. Иди.

   Дверь со стуком захлопывается.

   С а в в и ч. Хулиган. Вы еще дождетесь, он себя покажет... мрачная рожа!

   Е л е н а П е т р о в н а. Прости меня. Ты очень разволновался, Гавриил?

   С а в в и ч. Пустите мою руку.

   Е л е н а П е т р о в н а (целуя его в щеку) . Ну, прости. Только не оставляй меня, я с ума схожу.

   С а в в и ч. Под вексель возьми.

   Е л е н а П е т р о в н а. Постараюсь.

   С а в в и ч. Продавать сейчас нельзя.

   Е л е н а П е т р о в н а. Хорошо. Поцелуй меня, Гавриильчик. Я так одинока, я так боюсь всего. Поцелуй меня, не оставляй.

   С а в в и ч (нехотя целует) . Зачем ты так пудришься, притронуться опасно.