Андреев Леонид Николаевич - Gaudeamus

смеет. Так вот и я.

   О н у ф р и й. Лишних людей нет, это тебе кто-нибудь наврал, а ты и поверил. Их и так мало, а ты говоришь - лишние!

   С т. с т у д е н т. А сколько таких часовых по белу свету рассеяно - уж нет того, что сторожил, к чему своей судьбой приставлен, а все стоит, ружье все держит... герой!

   О н у ф р и й. Не на свою ты полочку попал, оттого и выходит глупо. Лирика, вздохи сердца... эх, дядя, и смотреть-то на тебя не хочется!

   С т. с т у д е н т. А какова моя полочка, ты знаешь, Онуфрий? (Смеется.) Не хочешь ли, Онуфрий, в акциз поступить, хорошее место предлагают? Я могу тебя устроить.

   О н у ф р и й. А зачем мне в акциз? Ежели выпить, так я и так могу, у меня три урока, я человек со средствами... я и жениться могу, если захочу... Только любовь - вредное чувство. Очень вредное.

   К о с т и к. (громко) . Ну будет, поработали. Бросайте, Кочетов.

   О н у ф р и й. Ты куда, старик? Посиди.

   С т. с т у д е н т. Так. В залу пойду. (Уходит.)

   К о с т и к. (выпивает) . Завтра кончим, тут сам черт ногу сломает. Выпей, Кочетов, за труды праведные.

   К о ч е т о в. Не хочу. Пойти посмотреть, что там делается. (Потягивается.) Спину всю разломило.

  

   Музыка играет печальный и нежный вальс.

  

   К о ч е т о в. Ты тут останешься, Онуфрий? На-ка пока деньги, да не перепутай - в этом кармане будут несчитанные. (Рассовывает по карманам деньги.)

   К о с т и к. Не шевелись. Ты теперь касса.

   О н у ф р и й. А если меня взломают?

   К о ч е т о в. Ну пойдем, Костя.

  

   Уходят. Некоторое время на сцене один Онуфрий - блаженствует. Входят Гриневич и порядком выпивший учитель гимназии, Панкратьев; Гриневич дружелюбно обнимает его за талию. За ними, как тень, появляется Старый Студент.

  

   Г р и н е в и ч. Ну рюмочку! Одну рюмочку, Андрей Иванович.

   П а н к р а т ь е в. Нет, не могу, Гриневич. Я уже выпил сегодня. Я всегда на ваших студенческих вечерах бываю пьян.

   Г р и н е в и ч. Ну, одну! Вы нас, Андрей Иванович, студентов, любите, а помните, сколько вы мне пар ставили? Из-за вас я в седьмом классе чуть на второй год не остался, п-помните?

   П а н к р а т ь е в. Ну, одну разве... Нет, не помню, Гриневич. Я, брат, ничего не помню. Разве ставил? Ну, и черт со мной! Я сегодня домой не поеду.

   Г р и н е в и ч. А куда же, Андрей Иванович, поедете?

   П а н к р а т ь е в. Не знаю. Налейте-ка мне еще одну. Вкусный у вас коньяк.

   О н у ф р и й. А меня помните, Андрей Иванович? Давно это, положим, было.

   П а н к р а т ь е в (вглядываясь) . Нет, не помню. Тоже пары ставил?

   О н у ф р и й. Единицы.

   П а н к р а т ь е в. Ого! Отчего же вы такой толстый? Я единицы худым ставлю, а толстым двойки! Это моя классическая метода, одобренная педагогическим советом. Не слыхали? Ну и не надо - мне все равно.

   Г р и н е в и ч. Рюмочка-то ждет, Андрей Иванович.

   П а н к р а т ь е в (пьет) . Послушайте... Гриневич: почему из вас не вышел прохвост?

   Г р и н е в и ч. Не знаю, Андрей Иванович. Может, еще выйдет.

   П а н к р а т ь е в. Вы думаете? (Размышляет, говорит растроганно.) Ну, дай тебе Бог. Дай я тебя поцелую, я тебя люблю!

  

   Танцуя, появляются Дина Штерн и Козлов. Последний сажает Дину на единственное, ближайшее к авансцене кресло и сам идет к столу .

  

   К о з л о в. Коньяк еще есть?

  

   Пьет, чокается с учителем, разговаривает. Дина Штерн в бальном платье, глаза горят, опьянена своей красотой, ухаживанием, танцами; минутами в ней чудится что-то почти безумное. Тяжело дышит, обмахивается веером; замечает Старого Студента.

  

   Д и н а. Петр Кузьмич! Вот вы где! Пойдите сюда. Где вы были - я вас целый вечер не видала? Что же вы такой грустный?

   С т. с т у д е н т. Я был на хорах, Дина, любовался, как танцует молодежь.

   Д и н а. Молодежь... Ах, как бьется сердце: вот выскочит. (Берет его за руку.) Но что с вами - вы чем-то расстроены... милый? Вы так грустно смотрите... скажите мне, что с вами? Скажите?

   С т. с т у д е н т. Нельзя быть такой красивой, это почти преступно, Дина.

   Д и н а. Разве я так красива? Мне говорят, но я не верю. Вы слышите вальс? Это мой любимый вальс. Но не смотрите так - мне становится грустно. (Говорит очень печально.) Отчего на балах всегда так грустно?

   С т. с т у д е н т. Я уезжаю, Дина.

   Д и н а. Куда?

   К о з л о в. (подходит, говорит требовательно) . Дина - прошу!

   Д и н а. Уже? А я еще не отдохнула. Какой вы безжалостный, Александр Модестович! Ну, пойдемте! (Старому Студенту тихо.) Я сейчас приду. (Громко.) Подержите мой веер.

  

   Удаляются, танцуя. Старый Студент беспокойно оглядывается и уходит в дальний угол. Там, в стороне от сидящих, тревожно шагает, обеими руками сжимая веер.

  

   П а н к р а т ь е в. Это с кем же она? Ваш?

   Г р и н е в и ч. Тише, Андрей Иванович. Это Старый Студент... тот самый.

   П а н к р а т ь е в. А, тот самый. Покажите-ка. (Смотрит и машет рукою.) Дуррак.

   Г р и н е в и ч. Тише, Андрей Иванович!

  

   Быстро входит Л и л я.

  

   Л и л я. Онуфрий, я за тобою! Это невозможно: там так хорошо, так весело!.. (Печально.) А, вы тоже здесь, Петр Кузьмич, я только сейчас вас видела в зале.

   С т. с т у д е н т (не глядя, отрывисто) . Здесь.

   П а н к р а т ь е в. Отведите меня, Гриневич. Возьмите меня под руку... ну, крепче держите... вот так. Хороший у вас вечер, сколько этого... сбору?

  

   Уходят .

  

   О н у ф р и й. За мною пришла, Лилюша? А может, и не за мною, а?

   Л и л я. За тобой... Хотите грушу, Петр Кузьмич? Я вам очищу. Скушайте, голубчик. Чей это у вас веер, какой красивый?

   С т. с т у д е н т (отрывисто) . Дины.

   Л и л я. А, Дины! Да, да, Дины. А Дина в зале танцует... Вам не кажется... нет, тебе не кажется, Онуфрий, что Дина... как будто изменилась? Мне она не нравится.

  

   Старый студент не слушает, беспокойно ходит.

  

   Л и ля (тихо) . Что с ним, Онуфрий? Что-нибудь случилось?

   О н у ф р и й. Пока ничего. Любовь - вредное чувство, Лилюша, ты меня никогда не люби, я могу от этого с ума сойти.

   Л и л я. Ах, и не говори! Постой, а ты что сказал? Свинство!

  

   Входит Дина.

  

   Д и н а. Ах, как я устала! Вы еще здесь, Петр Кузьмич? Очистите мне грушу, я хочу пить - в горле пересохло.

   Л и л я (сердито) . Вот очищенная, не угодно ли?

   Д и н а. Спасибо, Лилечка. Какая ты сегодня миленькая - отчего ты всегда не носишь эту ленточку?

   Л и л я. Да пойдемте же, Онуфрий Николаевич! Видеть не могу: расселся тут как Будда! За целый вечер хоть бы раз в залу вышел.

   Д и н а. Ах, этот вальс! Вы слышите, Петр Кузьмич?

   О н у ф р и й (встает, покорно) . Иду.

   Л и ля. То-то - иду! Дай руку! Отчего у тебя бока распухли? Или ты такой толстый?

  

   Уходят .

  

   Д и н а. Какая милая эта Лилечка, я ее ужасно люблю. Где же мой веер... ах, да, он у вас, дайте... Что вы так смотрите на меня, я красная?

   С т. с т у д е н т. Играют ваш любимый вальс... пойдите.

   Д и н а. Нет, я устала. И мне надоели танцы. Присядьте, ближе! (Берет его руку.) Какая у вас красивая рука... Вы хотите уехать?

   Музыка. Молчание.

   С т. с т у д е н т. Да.

   Д и н а. Вы это решили?

   С т. С т у д е н т. Да.

   Д и н а. (тихо) . Не надо.

   С т. с т у д е н т. Вы счастливы, Дина?

   Дина. (грустно) . Я не могу быть счастливой.

   С т. с т у д е н т. Вы любите?

   Д и н а. Не знаю... Ваша жена была красива?

   С т. с т у д е н т. Зачем это, Дина!

   Д и н а. (вставая) . Ах, не знаю. Подержите мой веер. (Поправляет волосы.) Я ухожу.

   С т. С т у д е н т. Проводить вас?

   Д и н а. Нет. Вы заедете ко мне проститься?

  

   Музыка. Молчание.

  

   С т. с т у д е н т. Нет. Прощайте.

   Д и н а. Прощайте.

   С т. с т у д е н т. Дина...

  

   Д и н а, не оборачиваясь, уходит. Старый Студент, опустив руки, смотрит ей вслед, потом делает по комнате несколько быстрых шагов, улыбается странно. Садится за стол и опускает голову на руки. Последние звуки того печального и нежного вальса, под который блаженно мечтал Онуфрий.

   Тихонько подходит Л и л я и кладет обе руки на плечи Старого Студента.

  

   Л и л я. Петр Кузьмич, миленький, не надо!

   С т. с т у д е н т. Это вы, Лиля! (Не глядя, берет ее руку и целует.) Эх, прошла жизнь! Прошла и не вернется!

   Л и л я (плача) . Хочешь, я тебе буду говорить "ты", по-товарищески? Миленький, голубчик ты мой! Жаль мне тебя от всего моего сердца! Ну, не надо так, не надо!

   С т. с т у д е н т. Ты думаешь, что я плачу? Нет, я не плачу. (Поднимает голову.) Взгляни на меня.

   Л и л я. Бедненький ты мой. Не стоит она твоих страданий. Поверь ты мне хоть разочек в жизни! Лучше вспомни... Наташу, ты сегодня так хорошо рассказывал...

   С т. с т у д е н т. Молчи, Лиля! Два года день и ночь я звал забвение: приди, приди! - И оно не приходило. А теперь я зову память: вернись, вернись! - и она не возвращается! И я ничего не помню.

   Л и л я. Но ты сегодня же рассказывал...

   С т. с т у д е н т (смеясь) . Лгал, Лилечка, лгал. Я ведь все время лгу! Как я могу прожить хоть один день не солгавши - или ты не знаешь, чтС такое моя правда, правда вот этой белой головы, дрожащих коленей, изношенного сердца! Ах, Лиля, как глупый фанфарон, я громогласно вызвал на бой самоё судьбу - и вот, раздавленный, лежу у ее ног... даже не жалкий, даже не жалкий! Ну кто пожалеет такого дурака?.. Разве только ты, мое нежное и тоже глупенькое сердечко. Жалеешь меня, Лиля?

   Л и л я. Жалею, милый. Буду и я когда-нибудь старая...

   С т. с т у д е н т (улыбаясь) . Утешаешь, а сама и не веришь: буду старая! Ты слышишь, Лиля, как пахнет здесь весенними цветами и травой. Послушай, послушай - весенними цветами и травой.

   Л и л я. Это духи, миленький! Это Дина так душится.

   С т. с т у д е н т (смеется) . Духи! Ах, глупенькая Лиля: ты, может быть, и солнца над головой не видишь? Думаешь, что это лампочка, - сознайся!.. Каждую осень, Лиля, деревья роняют миллиарды листьев, и уже вся земля была бы покрыта ими, как толстым старым одеялом, и не было бы места живому - не исчезай они бесследно. Так исчезну и я, старый, отживший, печальный лист, так глупо проснувшийся весною среди молоденькой, зеленой травки. Не жалеть, а топтать ногою ты должна меня, Лиля!

   Л и л я. Ну что ты! Тебя просто измучила Дина - сегодня она злая, сегодня я сама боюсь ее.

   С т. с т у д е н т. Дина? Ты встретила ее, когда она шла отсюда? Ты заметила, что губы ее были в крови? Тише, тише, не надо говорить об этом, а то она услышит и опять придет сюда. Пусть думает, что я мертвый, совсем мертвых они не любят.

   Л и л я. Что ты говоришь, я не понимаю! Зачем ты пугаешь меня. Пусти мою руку - мне больно... Успокойся, миленький.

   С т. с т у д е н т (вставая) . Боже мой, Боже мой, до же прекрасна жизнь, до чего она прекрасна! Онуфрий сегодня сказал: эх, и жаден же ты до жизни, старик. А он - не жаден? А ты, Лиля? Милые вы мои, голуби вы мои пернатые, пусть останется с вами моя любовь, а я... пойду далеко. Не удалось солгать, пойду на поклон к самой правде: бери меня, вяжи меня, сажай меня на железную цепь! (Смеется.) А то опять убегу! Ну, улыбнись же, Лиля. Товарищ ты мой хороший - сейчас сюда придет Онуфрий и... Ну, Лилечка; и... а что дальше?

   Л и л я (вспыхивая) . Вот уж не ожидала, что ты станешь так говорить... свинство! Ну, слава Богу - хоть засмеялся по-человечески! Только это неправда, и Онуфрия вашего мне совсем не надо: любовь - вредное чувство. Не веришь?..

  

   Оба смеются.

  

   Л и л я. Господи, вот удивится сейчас Онуфрий, что я тебе "ты" говорю. Но ты такой милый... постой, ты же говорил, что не будешь плакать! Как же это так, зачем же ты обманул меня, а я, глупая, и поверила! Ну, миленький!..

   С т. с т у д е н т. Одну слезиночку-то можно, одну, Лилечка, всего-навсего одну? Видишь - уже смеюсь.

   Л и л я. Тише, наши идут! (Хватая его за руку.) Теперь ты навсегда мой друг. Ты вот что, ты поцелуй-ка меня, пока Онуфрий не увидел, а то он может с ума сойти. (Целуются.) Вот так! Никто и не видал!

  

   Вваливается Онуфрий и с ним кучка студентов, в том числе Костик, Кочетов, Тенор и другие. Старый Студент и Лиля отходят к стороне.

   Шум веселый, восклицания.

  

   О н у ф р и й. Опять на родине! Какая тут тишина, Сережа, какой воздух! Нет, больше в эту кашу не полезу, суета сует и всяческая суета, и все танцуют, как в аду. Стой, кто коньяк мой выпил? Его было в три раза больше.

   К о ч е т о в. Опять шампанского не хватило. Что стоило взять несколько лишних бутылок, потом можно было вернуть. Это все Петровский, черт его возьми.

   К о с т и к. Потом сосчитаем, Кочетов, поздно.

   К о ч е т о в. Надо, надо. За шампанское надо сосчитать. Эй, ты, несгораемый шкап, - раскрывайся! (Обшаривает Онуфрия.)

   О н у ф р и й (подняв руки, в одной из которых бутылка) . Или это один из самообманов философского ума, который жажду смешивает с объемом? Жажда ли в три раза больше, или бутылка в три раза меньше, - вот проклятый вопрос.

   Б л о х и н. Пойди на компромисс: и жажда больше, и бутылка меньше. Ну, наливай, наливай.

   О н у ф р и й. Верно. Какой же ты умница, Сережа. Это ты под моим влиянием так развился. Давай, образуем школу, Сережа. Будем брать учеников... А, могила Гамлета, - хрипишь?

   Т е н о р. Ха-ха-ха! Онуша пьян. Ты знаешь, что сегодня я буду петь?

   С т. с т у д е н т (подходя) . На два словечка, Александр Александрович... у тебя найдется минутка времени? (Отходят.)

   Л и л я. А я к тебе присяду, Онуфрий. Ты знаешь, вышло гораздо лучше, чем я ожидала... (Шепотом рассказывает ему.)

   С т. с т у д е н т. Завтра я, Александр Александрович, уезжаю назад... в Москву. Не знаю, удастся ли мне повидаться с тобою, и вот на всякий случай я хочу еще раз поздравить тебя и крепко пожать твою руку.

   Т е н о р. Спасибо, старик. А разве Дина тебе говорила?

   С т. с т у д е н т. Что?

   Т е н о р. Завтра мы с нею едем в Крым.

   С т. с т у д е н т. А, к весенним цветам! Там скоро весна, Саша. Весенние цветы!

   Т е н о р. Не знаю - я еще не бывал в Крыму. Должен тебе сказать, что этот... папаша выгнал нас обоих, и мы едем, собственно, с горя. Но это, конечно, не серьезно, и Дина рассчитывает так, что папаша этот сам приедет за нами. Оригинальный старик. Ха-ха-ха! Но, однако же, денег у нас, фью-ю. (Свистит.) Ты слыхал - сегодня я буду петь в хоре: Дина приказала.

   С т. с т у д е н т. Вот что, милый Саша, не возьмешь ли ты денег у меня? Дело, видишь ли, в том... (Продолжает тихо говорить.)

  

   Быстро входит Петровский.

  

   П е т р о в с к и й. Ой, братцы! Ой, батюшки, спасайтесь, Стамескин пришел, сюда идет, вас, братцы, ищет.

   К о с т и к. Да ну! А чтоб его черт!

   О н у ф р и й. Протестую.

   К о с т и к. (беспокойно) . Чаю ему, что ли, предложить. Да не пьет он чаю. Кочетов, как ты думаешь?

   О н у ф р и й. Глаза мои не могут его видеть, ухо мое не может его слышать, нос мой не может его нюхать, как говорит Соломон в "Песне Песней". Пожалуйста, дети мои, не надо сегодня Стамескина, я этого не выдержу сегодня...

   П е т р о в с к и й. Да я соврал, ей-Богу.

  

   Общий смех. В зале музыка смолкла, но публика еще не разошлась: доносится нестройный, веселый шум, требование.

  

   Г о л о с а.

   - Испугался, Онуша. Это тебе не вице-губернаторша.

   - У него совесть заговорила.

   - Гляди, гляди: Онуша языка лишился, ей-Богу.

   К о с т и к. А я тебе другой раз, тетя, за этакие шутки голову оторву. Чего от дела отрываешь? Лотоха проклятая.

   П е т р о в с к и й. Да я соврал, ей-Богу. Ну, вот и кончен бал. И умаялся же я, братцы.

   К о с т и к. (ворчит) . То-то, соврал.

   Ч е й-т о г о л о с. Господа, в залу. Кончено, чего тут расселись.

   В т о р о й г о л о с. Дай поблагодушествовать. Ну и подлец же Онуфрий, хоть бы на донышке оставил. Этакий математический ум, как раз к концу подогнал.

   С т у д.-т е х н и к. Подносит Петровский губернаторше цветы, да в шпаге своей и запутался, чуть не забодал ее, прямо головой ей в живот.

  

   Требование песни все настойчивее. Входит рассерженный Козлов.

  

   К о з л о в. Господа, что же это? Ну не свинство ли, а? Расселись, как старухи в богадельне. Там орут, требуют "Gaudeamus", сейчас электричество гасить начнут, ведь в темноте орать придется, черти!

   Б л о х и н. Идем. Это Онуфрий тут р-расселся...

   К о з л о в. Тенор, ты что же это, брат? Свинство! Я тебя и на хорах ищу, и где только ни был, а ты...

   Т е н о р. Я готов.

  

   Шум в зале растет. Со смехом и говором студенты уходят в залу.

  

   Л и л я. Идемте, Петр Кузьмич. Я хочу, чтобы ты тоже пел.

   О н у ф р и й. Ты? Это что же такое?

   Г о л о с а :

   - Волоките Онуфрия.

   - На кой он черт, он ни бе ни ме.

   - Нечего там, волоки, волоки - для декорации пригодится.

  

   Тащат Онуфрия в залу.

  

   О н у ф р и й (оборачиваясь) . Ты смотри, дядя! Мне наплевать, что у тебя римский нос, у меня у самого...

   С т. с т у д е н т. Я сейчас. Иди, Лилечка.

   Л и л я. Нет, я тебя не пущу. Давай руку.

  

   Все уходят. Остается один замедливший, сильно охмелевший Гриневич: опрокидывает кверху дном бутылки одна за другой, убеждается, что пусты, и бегом направляется в заду. В зале страшный шум. Мгновение сцена пуста. Быстро входит Старый Студент и скрывается в дальний угол, где на скамейках свалены студенческие пальто и шубы. Лампочки вверху гаснут - видимо, в зале погасили электричество; остается только непогашенная свеча на столе. Тишина, и хор молодых мужских и женских голосов поет громко, уверенно и сильно:

  

   Gaudeamus igitur,

   Juvenes dum sumus.

   Post jucundam juventutem [4] ...

  

   [4] -

   Будем веселиться,

   Пока мы молоды.

   После радостной юности... (лат.)

  

  

   С т а р ы й с т у д е н т падает ничком на шубы и беззвучно плачет.

  

   Post molestam senectutem,

   Nos habebit humus.

   Ubi sunt, qui ante nos

   In hoc mundo fuere... [5]

  

   [5] -

   После тягостной старости

   Нас ведь примет земля.

   Где все те, кто жил до нас

   В этом мире... (лат.)