Андреев Леонид Николаевич - Gaudeamus

! А ты уже за водкой? Какая же ты свинья, Онуфрий!

   О н у ф р и й. Тебя не спросился!

   К о з л о в. Как же тебе не стыдно, а? С тобой и разговаривать после этого не стоит... свинья!

   О н у ф р и й. И не разговаривай!

   К о з л о в. Свинья!

   О н у ф р и й. Да что ты привязался, в самом деле! Мне твоей указки не надо.

   К о ч е т о в (качая головой) . Да, нехорошо, Онуфрий Николаевич. Фу-ты, как холодно, рук не согреешь. Ну, так как же, Петр Кузьмич, побеспокоим вас?

   С т. с т у д е н т. Пожалуйста, прошу вас следовать за мной. У вас будет свободный номер, вам никто не помешает, я все устроил. Пожалуйста! А у меня там... лежит один больной... Нет, нет, из моих знакомых...

  

   Уходят. Из-за перегородки тихонько выбирается Тенор и становится в мефистофельскую позу над мрачным Онуфрием.

  

   Т е н о р. Ха-ха-ха! Как он тебя, Онуша! Говорит, что ты, Онуша, свинья! Ха-ха-ха!

  

   Онуфрий сперва сердито, потом иронически смотрит на Тенора.

  

   Т е н о р. Выпей еще рюмочку, Онуша! Ха-ха-ха!

   О н у ф р и й (серьезно) . Знаешь что, Тенор?

   Т е н о р. Что?

   О н у ф р и й. Надевай-ка, брат, пальто с барашком - и удирай отсюда, пока путь свободен.

   Т е н о р. (беспокойно) . Ты думаешь?

   О н у ф р и й. Предчувствую. В твоем идиотском смехе я слышу дыхание рока. Спасайся, Тенор!

   Т е н о р. Пожалуй, я уйду. Это будет лучше.

   С т. с т у д е н т (входя, говорит, волнуясь) . Там в коридоре - идет какая-то дама... кажется, Дина Штерн. Кажется, она! (Суетливо прибирает комнату.) Ах, Боже мой... это все твои окурки.

  

   Онуфрий хохочет. Тенор быстро прячется за перегородку, закрывая за собою дверь. Слегка постучав, входит Д и н а.

  

   Д и н а. Можно?

   С т. с т у д е н т (сияя) . Да, конечно! Простите, у нас такой беспорядок...

   Д и н а. У вас много народу - в передней столько шинелей.

   С т. с т у д е н т. Да, Стамескин, Козлов и другие... Этакое совещание... на нейтральной почве! (Радостно смеется.)

   Д и н а. (разочарованно) . Ах, вот что! Так вот вы как живете, Петр Кузьмич, совещания у вас... Что это, водка?

   О н у ф р и й. Водка.

   С т. с т у д е н т (руки его дрожат, растерян) . Как я счастлив, Дина! Наконец-то вы посетили мою одинокую убогую келью. Сердечно благодарю вас, Дина, вы и представить не можете, какую высокую радость вы мне доставили. Да благословит вас Бог!

   Д и н а. (смущенно и ласково) . Ну что вы, дорогой мой, я сама так рада... Я уже давно собиралась навестить вас, но так занята... а тут еще это.

   С т. с т у д е н т (умоляя) . Разденьтесь!.. Онуфрий, позвони, чтобы скорей чаю... Ужасно холодно.

   Д и н а. (незаметно морщась) . Право, я не знаю... Я спешу...

   С т. с т у д е н т. Разденьтесь! Позвольте вашу муфточку... И сахару вели дать, сахару нет.

   Д и н а. Ну хорошо. Но только чаю я не хочу, я на минуточку. (Раздеваясь.) Ну, как вы хозяйничаете, Петр Кузьмич, расскажите! У вас очень хороший номер.

   С т. с т у д е н т (весело) . Управляюсь! Я всегда сам хозяйничал, Дина, я не хотел, чтобы тяжесть хозяйства ложилась на одну жену, - это несправедливо. Я и на базар с корзиночкой бегал, конечно, только по праздникам, так как в будни...

   Д и н а. Неужели? Какой вы милый, вас нельзя не любить. А это ваша спальня? Да вы совсем как настоящий студент... Вы дома всегда в тужурке ходите? К вам тужурка идет.

   С т. с т у д е н т (тихо) . Я - студент... Дина. Пусти на диван, Онуша.

   Д и н а. Да и здесь хорошо, не беспокойтесь.

   С т. с т у д е н т. Нет, нет, садитесь на диван. Впрочем... там одна пружина... Сиди, Онуша, голубчик! Вот кресло.

   О н у ф р и й. Что же, звонить или нет?

   Д и н а. Нет, не надо, я чаю не хочу. Так вот как у вас... и не скучно вам всегда одному?

   С т. с т у д е н т. Почему вы думаете, что я один? Я всегда с товарищами. Вот Онуфрий Николаевич, милейший человек. Блохин... Козлов часто заходит. Мы такие ночи проводим, Дина! Пьем!..

   Д и н а. (с ужасом) . Неужели вы пьете, Петр Кузьмич?

   С т. с т у д е н т. Нет, Дина, то есть да. Рюмку, так, иногда две хватишь... хочется разгула, Дина. Наша жизнь коротка!

   О н у ф р и й. Разгула! Ну и фарисей же ты, старик!

   С т. с т у д е н т (смеется и хлопает Онуфрия по плечу) . Не ворчи, товарищ. Водка-то вся, тащи другую бутылку.

   Д и н а. (изумленно) . Да что с вами, Петр Кузьмич? Вот не ожидала! Неужели вы будете пить? Тогда я сейчас же уйду. Ну да - две рюмки!

   С т. с т у д е н т (падая духом) . Нет, это я так, это я для Онуфрия Николаевича. Посидите, Дина.

   О н у ф р и й. Ну и фарисей же ты, старик! (Молчание)

   С т. с т у д е н т. Ну, как вы спали вчера, Дина? Я вас замучил своими рассказами... и все такое грустное. Вы должны останавливать меня, когда я загрущу, - хорошо, Дина?

   Д и н а. (с легким кокетством) . Нет, ни за что! Мне так нравятся ваши рассказы и ваша грусть... Вы себя мало цените, Петр Кузьмич! Вы много читаете, - но почему же я не вижу книг?

   С т. с т у д е н т. Представьте! Совсем забросил книги, да и некогда как-то.

   О н у ф р и й. Он шведской гимнастикой занимается.

   С т. с т у д е н т. Не ворчи, Онуша! И вы подумайте, Дина, я веду дневник!

   О н у ф р и й. Мемуары.

   С т. с т у д е н т. Нет - самый настоящий дневник. Мемуары, Онуша, это история, а дневник - это лирика, тайны души, вздохи сердца, которых никто не смеет подслушать. Да ты прозаик, ты не поймешь.

   Д и н а. У вас электричество? А о чем же вы пишете?.. Да, кстати: к вам не заходил сегодня Александр Александрович? К нему есть поручение от одного знакомого, насчет музыки.

   С т. с т у д е н т (опоминаясь) . Александр Александрович?

   Д и н а. Ну да. Что вы так смотрите? Послушайте, Петр Кузьмич, что вы так смотрите? Что-нибудь случилось?.. Да говорите же.

   О н у ф р и й. Да ничего не случилось - почему, как только человек глаза вытаращил, так сейчас же должно что-нибудь случиться? (Крайне одобрительно.) Таращи, старик, таращи!

   С т. с т у д е н т. Да ничего не случилось. Александр Александрович... он не совсем здоров.

   Д и н а. Что с ним?

   С т. с т у д е н т. Ничего, ничего особенного. Ах, Дина, да успокойтесь же! У него слегка болит голова. Он здесь, у меня.

   О н у ф р и й. Лежит. Тенор - лежишь, брат?

  

   Молчание.

  

   С т. с т у д е н т. У него голова болит.

  

   Бледный, но уже причесанный, выходит Тенор и молча здоровается.

  

   Д и н а. Вы нездоровы, Александр Александрович?

  

   Молчание.

  

   Т е н о р. Нет, здоров. Они шутят.

   С т. с т у д е н т. Александр Александрович действительно не совсем здоров.

   Д и н а. Я вижу... Как вы хорошо устроились, Петр Кузьмич, - вы не скучаете по вашей Сибири? Это ваши лекции? Какой прилежный - учитесь. Онуфрий Николаевич, он читает лекции. Однако мне надо идти, я совсем и забыла, что меня ждет извозчик. Где же пальто? Это все вы, Петр Кузьмич, с вашим гостеприимством.

   О н у ф р и й. Посидите, Дина, куда торопиться. Сегодня ужасный холод. А извозчика вашего мы отпустим. Верно, дядя?

   Д и н а. Вы думаете, что на извозчике холоднее?

   О н у ф р и й. Неизмеримо! (Берет Старого Студента под руку.) Да пойдем, дядя, что стал!

   С т. с т у д е н т (упираясь) . Вы меня извините, Дина, если я на несколько минут...

   Д и н а. Пожалуйста.

   О н у ф р и й. Ну, идем, идем. Стамескина, кстати, проведаем, да я еще тебе свеженький анекдот из римской жизни расскажу. Когда Тарквиний Гордый... (Уходя, тихо.) Нельзя так, дядя, а то и лохмач этот будет над тобой смеяться. Дневник, лирика, эка куда ты забрался!..

  

   Дина и Тенор. (одни). Молчание.

  

   Д и н а. Я все понимаю, Александр Александрович.

   Т е н о р. Тем лучше.

   Д и н а. Вы давно здесь прячетесь?

   Т е н о р. Со вчерашнего, кажется, вечера... Да - со вчерашнего вечера.

   Д и и а. И все лежите... там?

   Т е н о р. Да, преимущественно. Немного и хожу.

   Д и н а. И когда я пришла, вы продолжали лежать? И когда услыхали мой голос, продолжали оставаться там? Вы подумали, Александр Александрович, в какое положение перед этими господами вы ставите меня? Вы подумали, в какое положение вы ставили меня вчера, когда на собрании говорили: Тенор трус, Тенор прячется, а я должна была лгать, что вы больны?

   Т е н о р. Самолюбие, Дина?

   Д и н а. Да, самолюбие, которого, к сожалению, у вас нет. Прятаться от меня, здесь за перегородкой, на чужой постели, сдерживать дыхание, чтобы не услыхали. (Смеется.) Вчера при голосовании смеялись, что Тенор и здесь бережет свой голос, - теперь я понимаю, что это значит. (Презрительно.) Подайте мне пальто.

   Т е н о р. Я избегал объяснения, Дина, - знал, что сейчас оно ни к чему не приведет, но если вы хотите... Я на сходку не пойду.

   Д и н а. А? Мне казалось, что вы пойдете.

   Т е н о р. Нет, не пойду. Вы знаете, Дина, что ради таланта я превратил свою жизнь в тюрьму?

   Д и н а. Знаю.

   Т е н о р. Что я создал для себя режим хуже арестантского режима? Ха-ха-ха, что такое арестант? Я был несвободнее арестанта. И я не хочу для какой-то вздорной истории, в которой не вижу смысла, - я не хочу жертвовать своим талантом.

   Д и н а. А мне всегда казалось, что талант - это свобода. И мне... непонятен талант, для развития которого необходимы арестантские роты.

   Т е н о р. Я всегда знал, что ты не любишь меня. Только самолюбие и ни на йоту ни жалости, ни понимания. Ты не любишь меня.

   Д и н а. Кажется... вы правы.

   Т е н о р. Ты сама должна была сказать мне: "Не ходи. Им нечего терять, а твоя жизнь, твой талант нужен для них же".

   Д и н а. Да? Так вот как. А мне казалось, что есть минуты, когда все мы должны идти рядом, даже и таланты. Как вы думаете, Александр Александрович?

   Т е н о р. Это говорит Стамескин! Ты повторяешь слова Стамескина, Дина! Ха-ха-ха!

   Д и н а. (вставая) . Нет, это говорю я! А Стамескин говорит другое - что вы трус и карьерист.

  

   Молчание.

  

   Т е н о р. И ты не ударила его, Дина?

   Д и н а. Нет, за что ж? Я с ним согласна.

  

   Молчание.

  

   Т е н о р. Прикажете подать пальто?

   Д и н а. Пожалуйста. Нет, не трудитесь, ботики я сама надену.

  

   В двери стучат.

  

   Д и н а. Войдите! А, Петр Кузьмич! А я ухожу.

   С т. с т у д е н т. Не смею удерживать.

   Д и н а. Как у вас мило! Благодарю вас, Онуфрий Николаевич, да, это моя муфта. Очень мило! Это ваша спальня?

   Т е н о р. Да. Тут спит наш старик. (Неуверенно хохочет.) Ха-ха-ха!

   О н у ф р и й. Эка развеселился наш Тенор.

   Д и н а (весело) . Я ему сказала, что он трус и карьерист, и он не может прийти в себя от радости. Прощайте!

  

   Быстро выходит, Старый Студент поспешно накидывает пальто и устремляется за нею.

  

   С т. с т у д е н т. Дина! Подождите, я вас провожу. Ах, Господи - Дина!..

  

   Уходит. Молчание.

  

   О н у ф р и й. Какой проворный стал. Вот что значит шведская гимнастика. Без калош побежал - какое неблагоразумие!.. Ну как, Тенор, плохо?

  

   Тенор с силою ударяет кулаком по столу, так что падают рюмки.

  

   Т е н о р. Я ей покажу! (Всхлипнув.) Я ей покажу!

   О н у ф р и й. Покажи, покажи.

   Т е н о р. Я всем вам покажу, что значит Тенор. Вы еще придете просить прощения, что обидели человека. За что? За что она меня оскорбила? Я думал, что она мне просто скажет, и я ей объясню, и она поймет... ну, не согласится, - а это что же? Ведь она же меня знает.

   О н у ф р и й. Кроваткой повредил, кроваткой. Поза некрасивая.

   Т е н о р (садится и опускает голову) . Неужели я такая свинья! Онуша, ты человек справедливый, скажи ты мне!.. Онуша, неужели я такая свинья?

   О н у ф р и й (гладя его по спине) . Свинья, братец, свинья! Свинья, да еще такая большая...

  

  

  

  

  

   Предвечерний тихий час в номерах Фальцфейна. Горит электричество.

   В комнате Старого Студента. Тишина; все чисто, на всем печать строгого, немного щепетильного, Стариковского порядка. Сам С т а р ы й С т у д е н т сидит за столом и, откинув назад седую голову, что-то пишет в клеенчатой тетрадке; одет в новенькую серую тужурку и сатиновую, светлую в крапинках рубашку. Видно, что он нездоров: горло завязано чистым платком; в утомленных, не то больных, не то мечтательных глазах чувствуется легкий жарок. Постарел.

   Кончает писать и аккуратно складывает тетрадку. Зажигает свечу и рассматривает перед зеркальцем горло - качает головой и, сняв платок, мажет шею йодом. Смотрит на часы. Ходит по комнате. Скучает.

   Стук в дверь.

  

   С т. с т у д е н т. Войдите. Ах, да там заперто! Сейчас, сейчас отопру.

  

   Входит коридорный Капитон с покупками.

  

   С т. с т у д е н т. Это вы, Капитон! Ну что, все взяли?

   К а п и т о н. Все. Малины сушеной взял на двугривенный, меньше в аптеке не дают.

   С т. с т у д е н т (разбирая покупки и пузырьки) . Так. Малина... нашатырь... салициловый натр... Я же просил вас, Капитон, взять хину в облатках - ну как я ее глотать буду? Всегда вы перепутаете, Капитон, за чем вас ни пошлешь.

   К а п и т о н. Не знаю, они по вашей записке отпускали. Народу в аптеке много, насилу добился. Да - сыру-то этого, как его?

   С т. с т у д е н т. Тильзитского, - ну?

   К а п и т о н. Нету. Я голландского взял, полголовки. Самовар сейчас подавать или погодить?

   С т. с т у д е н т. Нет, погодите. Я на ночь малину буду пить; вы и чайничек другой захватите, для малины. Постойте, куда торопитесь... Ну что: много народу на Тверской?

   К а п и т о н. Много, нельзя сосчитать. Какие вверх идут, какие вниз, у кого какое расположение. Девки ржут, как кобылы. Одна и говорит мне: "Кавалер, вы что несете?" А я ей говорю: "Кавалеров тут нету, кавалеры по той стороне ходят", - она и отошла.

   С т. с т у д е н т. А светло?

   К а п и т о н. У нас на Тверской всегда светло. Это, может, в каких других местах и темно, а у нас всегда светло. Мы не любим, чтобы у нас темно было, у других-то днем темнее, как у нас ночью. У нас всегда светло.

   С т. с т у д е н т. Да, да, очень светло. А морозит?

   К а и и т о н. Зачем морозить? Снег так и валит, погода знаменитая. На этом... как его? градуснике, что у генерал-губернатора, пять градусов показано, не то три. Не разберешь.

   С т. с т у д е н т. Я больше мороз люблю. Какие у нас в Сибири морозы, Капитон! - что это, разве мороз! Окно так, бывало, закрасит, что всю зиму как в подвале сидишь, улицы не видно.

   К а п и т о н. А дрова дешевы? Ежели дрова дешевы...

   С т. с т у д е н т. Дрова дешевы... Вот пошел бы и я погулять, Капитон, да нельзя, горло болит. Посижу денька два, а там все-таки пойду. В университет на лекции, нельзя долго пропускать, потом не нагонишь.

   К а п и т о н. Беспорядки делать будете?

   С т. с т у д е н т. Нет. Беспорядков не будет. Отменили.

   К а п и т о н. Кто же отменил? Начальство?

   С т. с т у д е н т. Нет, сами студенты. Ну, и начальство тоже - вообще сговорились, чтобы уладить дело миром. Так-то оно лучше, Капитон, а? А то разошлют, университет закроют.

   К а п и т о н. А говорили, что беспорядки!

   С т. с т у д е н т. Нет, не будет беспорядков. Да и зачем? Люди мы разумные и всегда можем сговориться и без драки. Это только дикари... Постойте, Капитон, вы куда?

   К а п и т о н. Да надо идти, чего же тут стоять? У меня дело.

   С т. с т у д е н т. Погодите... Что еще я хотел спросить у вас? Вот что: вы давно знаете Онуфрия Николаевича?

   К а п и т о н. Онуфрия Николаевича? Это который про чертей?

   С т. с т у д е н т. Про каких чертей?

   К а п и т о н. Это он неправду говорит, что я чертей ловлю. Я чертей не ловлю. Почем, спрашивает, чертей продаешь? - да разве такая торговля бывает? Всю Москву обойди, такой торговли нету. Я раз одного только видел, да и то маленького, не более как спичечная коробка.

   С т. с т у д е н т. А все-таки видели?

   К а п и т о н (уклончиво) . Да так, нестоющее рассказывать... Чертей продаешь! Ну и студент, ну и развязный же студент! Он у нас тоже в номерах стоял, да недолго настоял - поперли. Раков он жалеет!

   С т. с т у д е н т. Раков? Почему же именно раков?

   К а п и т о н. А у них, говорит, глаза сзаду посажены, и ежели его не пожалеть, так сам он себя пожалеть не может. Купил это раз корзину раков, ну совсем живых, как есть черных, ну совсем живых? И для хорошего, думаете, дела купил? Как же, от него жди. Вдруг жалко стало, в слезу вдарило: пускай, говорит, ползают не иначе, как мы. А у рака какое понятие? Его пустили, он и пополз скрозь все номера. Околоточного звали, скандал был... (Совсем мрачно.) Только протокола написать не могли: не знали, как начать. Каторги ему мало, вот он какой!

   С т. с т у д е н т (смеясь) . Ну, а как по-вашему, Капитон: я веселый студент или нет?

   К а п и т о н. Вы-то? Да ничего себе, веселый. Только какой же вы студент? Разве такие студенты бывают? Таких студентов не бывает, хоть всю Москву обойди.

   С т. с т у д е н т (возмущенно) . Ну Что вы, Капитон! Как это глупо! Учиться никогда не поздно, было бы только настоящее желание. Хм! Вы, действительно, какой-то мрачный пессимист, Капитон.

   К а п и т о н. Это как хотите. Но только таких студентов не бывает.

   С т. с т у д е н т (расстроенно) . Ну хорошо, хорошо! У меня 37 и 4, и у меня нет охоты выслушивать ваши глупости... Постойте: как будете ложиться, спину придите мне растереть.

   К а и и т о н. Не умею я этого.

   С т. с т у д е н т. Глупости! Я вам покажу.

   К а и и т о н. Не умею я этого.

  

   Угрюмо выходит. Старый Студент сердито раскладывает лекарства, вздыхает и, надев пенсне, раскрывает последнюю, только что написанную страницу дневника. Читает вслух, первые слова неуверенным голосом:

  

   "8 декабря (откашливается) , 8 декабря, вечер. Что такое молодость, как не весенняя песнь души, раскрывающей объятия солнцу... (что-то поправляет и читает громко и вдохновенно) раскрывающей свои объятия солнцу? Стихийно волнуется моя душа, и на крыльях фантазии уношусь я в заоблачные страны Любви и Красоты, казалось, уже навсегда закрытые для моих взоров. Как пылкий юноша, с пренебрежением отталкивающий книги, так как в себе самом он носит все богатство и красоту жизни, я уже не читаю, а пишу, творю, мечтаю"... Э, нехорошо, стихами выходит. (Поправляет.) "Я уже не читаю, а пишу, творю и отдаюсь мечтам. И как это ни удивительно (как бы засмеялись мои сибирские сослуживцы!), у меня открылось что-то вроде литературного таланта; правда, пока я ограничиваюсь только этим дневником, но впереди задумано кое-что и посерьезнее". Да, посерьезнее! (Снимает пенсне и смотрит мечтательно. И читает дальше другим, сдержанным голосом, намекающим на тайну:) "С того памятного дня (мешала выходить простуда, я выбежал тогда без калош) я больше не видел Де Ша. Пробовал писать ей и, признаться, уже написал письмо, но не решаюсь отослать: какая-то наивная, почти мальчишеская робость связывает волю. Любит ли она Те? Тогда, на мой по этому поводу вопрос, она решительно ответила - нет. Но не был ли такой ответ результатом некоторого раздражения, вызванного действительно недостойным поведением Те? Во всяком случае, с ее умом она не может не видеть"... (Снимает пенсне) Боже мой, как страшно! Подумать только, и то страшно!

  

   Ежится, как от холода, улыбается, качает головой. Прячет дневник и внимательно разглядывает себя в зеркало, охорашивается. С шумом распахивается дверь, - Старый Студент едва успевает положить зеркальце, - и входят студенты: Онуфрий, Блохин и Козлов. Запушены снегом, пальто нараспашку, фуражки сдвинулись на затылок - от них веет свежестью морозного вечера, простором, беспричинным весельем. Сразу становится шумно и тесно. Не раздеваясь, с нарочитой серьезностью, студенты выстраиваются в ряд.

  

   О н у ф р и й. Cobra capella, стой! Сережа, не урони престижа cobrы capellы. (Запевает.) Аристотель мудрый...

  

   Поют все трое очень серьезно:

  

   "...древний философ, древний философ. Продал всю одежду за сивухи штоф, за сивухи штоф. Ехал принц Оранский через речку По, через речку По. Бабе астраханской он сказал бон-мо[3], он сказал бон-мо!"

  

   [3] - Остроту (от фр . bon mot)

  

   Старый студент очень доволен, радостно суетится, но в то же время боязливо держится подальше от дышащих холодом студентов.

  

   С т. с т у д е н т. Здорово, ребята! Так, так! Но почему же бон-мо? Да раздевайтесь же, раздевайтесь.

   О н у ф р и й. Чай есть? Лимон есть?

   С т. с т у д е н т. Сейчас все будет. Раздевайтесь же, смотрите, сколько снегу нанесли!

   К о з л о в. Ты что это, старик, нездоров? Горло болит?

   С т. с т у д е н т. Так, маленькая инфлуэнца. 37 и четыре. Козлов. Дай-ка пульс!

  

   Глубокомысленно считает, шевеля губами. Старый Студент отодвигается от него насколько возможно, стараясь не дышать холодом. Онуфрий и Блохин раздеваются в прихожей и чему-то смеются.

  

   К о з л о в. Пульс хороший! Сердце у тебя в порядке?

   С т. с т у д е н т. Сердце у меня здоровое.

   К о з л о в. Тогда возьми ты салицилу гран пятьдесят...

   С т. с т у д е н т. Да разденься же ты, Бога ради! От тебя от одного простудиться можно. Доктор!

  

   Онуфрий и Блохин вдвоем торжественно несут большого вареного рака и кладут на стол.

  

   О н у ф р и й. Рак! От чистого сердца.

   Б л о х и н. Рак! От полноты души.

   С т. с т у д е н т (смеется) . Ах вы, безобразники! Рака принесли! Ну, а я за пивом пошлю. Выпьем пивка, Онуша? Ах, как же я вам рад, товарищи! Сижу один и только что подумал: хоть бы на огонек кто зашел, а тут и вы!

   О н у ф р и й. Нет, пива не надо. Мы у Немца пили. Мы хотим чаю с лимоном, ибо, пия пиво, боимся впасть в монотонность. Пусть будет лимонно, но не монотонно - хороши стихи, Козлик?

   К о з л о в. Вылитый Бальмонт. Чаю, чаю давай. За лимончиком пошли.

   О н у ф р и й. Ну пусть бальмонтонно, но только не монотонно. Так действительно лучше.

   Б л о х и н. А я бы... пива выпил.

   О н у ф р и й. Ну, ну! Чего захотел, пива! От пива, Сережа, водянка бывает. Чаю давай, старик!

   С т. с т у д е н т. Сейчас, сейчас! Рака принесли... ах, комики!

  

   Идет в переднюю, открывает дверь и зовет: "Капитон, Капитон!" Заказывает чай. Студенты осматриваются.

  

   К о з л о в. Хорошо у старика, тихо. Как умирать начну, сюда перееду, лучше места не найдешь.

   Б л о х и н. Ж...жарко и д...душно.

  

   Хочет открыть форточку. Козлов останавливает его.

  

   К о з л о в. Оставь, Сережа, старик болен!

  

   Онуфрий исследует стол, разглядывает лекарства.

  

   О н у ф р и й. Сережа, понюхай-ка, что это?

   Б л о х и н (нюхает и кашляет) . Нашатырь. И такую гадость держать в доме?

   С т. с т у д е н т (возвращаясь) . Нет, как хорошо, что вы зашли! Сижу один и скучаю, и вдруг... Нет, хорошо. Ну, как у вас? Я рад, что так хорошо все кончилось. И ты, Онуша, с Блохиным, я вижу, помирились?

   Б л о х и н. Да мы и не ссорились! Это он врал, что у меня души нет...

   С т. с т у д е н т. Давно видал наших? Лилю?.. Дину Штерн? Я с тех пор не видал.

   К о з л о в. Давно. Чей это у тебя портрет, старик?

   С т. с т у д е н т. Наташи, покойной жены. Ты посмотри поближе.

   О н у ф р и й. Нет, братцы, хорошо у старика, завидно. Порядок, чистота, лекции вон лежат, - и как только люди не живут! Философский ум не может охватить, и нет конца недоумению. Посмотри, Козлик, вон писатели развешаны, кнопочками приколоты, душа радуется.

   С т. с т у д е н т. Это мои любимые писатели. У меня и там в Сибири весь кабинет был увешан портретами в рамах, у меня хорошо там было. Помню я...

   О н у ф р и й. А сам-то старичок! Да ты погляди, Козлик!

   К о з л о в. Гляжу, отстань. Ты что ешь, Сережа?

   Б л о х и н. Сыр.

   К о з л о в. Дай-ка.

  

   Моментально съедают сыр.

  

   О н у ф р и й. Сидит он себе, как святой, как Мадонна на картине Рафаэля, как Дух Божий над хаосом. Горлышко у него болит, платочком завязано - гляди, кончики-то! Туфельки на нем, сапожки-то снял! Эх, и отчего у меня горло никогда не болит? Дай я тебя в маковку поцелую, старичок.

   С т. с т у д е н т (слегка обиженно) . Ну, оставь, Онуша, всякий может простудиться. И ведь я же просил тебя, Онуша, и вас, братцы: оставьте это слово "старик". Дело не в том, сколько человеку лет...

   Б л о х и н. Да ведь мы так! Смотри, старик, Козлик весь твой сыр поел!..

  

   Капитон вносит самовар. Старый Студент продолжает говорить, заваривая чай и хозяйничая.

  

   С т. с т у д е н т. Спасибо, Капитон. Колбаски съешь, Сережа, в немецкой колбасной беру, хорошая колбаса. Дело не в том, братцы, сколько...

   К а п и т о н. Для рака-то тарелку подать?

   О н у ф р и й. Нет, блюдо. И когда же ты повесишься, Капитон?

   К а п и т о н (мрачно) . Веревка такая еще не ссучена, на которой вешаться.

   С т. с т у д е н т. Нет, Капитон, не надо, мы его есть не будем. Так вот, товарищи, дело не в годах, а в отношении человека к жизни... Не слабо налил, Онуша?.. Что такое молодость - говорю я. Молодость - понятие чисто условное, допускающее много толкований...

   О н у ф р и й. Отрежь-ка колбаски, Козлик!

   С т. с т у д е н т. И если для одного достаточно взглянуть на паспорт, чтобы определить, молод человек или нет, то для другого этой мерки недостаточно. Надо убедиться, насколько данный субъект...

   О н у ф р и й (ест колбасу) . Философский ум ищет точку зрения и, найдя ее, успокаивается. Отрежь-ка, Козлик, еще.

   С т. с т у д е н т. Да. Вот я, например, со Стамескиным беседовал, ну и что же? - не понимает. А вас, вы думаете, он понимает? Тоже нет, хотя и молод он достаточно. А я, "старик", понимаю! Вот вы рака принесли...

   О н у ф р и й. Брось, а то отнесем назад.

   С т. с т у д е н т. Нет, выслушай, Онуша! Вот вы рака принесли - и с виду это настолько... ну, нелепо, что ли, что тот же ваш Стамескин назвал бы вас идиотами. А я понимаю, что это молодость, проявление молодых, играющих сил, и мне приятно.

   К о з л о в. Да ну, оставь! Ну принесли и принесли, и не о чем тут говорить! Говори о другом!

   С т. с т у д е н т (смеется) . Нет, нет, братцы! Я этого рака высушу и поставлю себе на стол, пусть напоминает одну из лучших минут моей жизни. (Смеется.) Нет, серьезно, высушу и поставлю.

   О н у ф р и й. Ну и ладно - эка привязался старик. Буде, чаю больше не хочу, от чаю бессонница бывает.

   К о з л о в. Что же это, вроде памятника будет? Куда же ты его поставишь?

   С т. с т у д е н т. На стол, Козлик, на стол!

   Б л о х и н. Кто цветы с...сушит, а кто рака.

   О н у ф р и й. Дай-ка я тут на диванчике примощусь (Зевает.) Какая-то томность овладела моими членами... не то от колбасы, не то от твоего красноречия. Разболтался ты что-то, старик.

   К о з л о в. Это у него от температуры. Гляди, как он осунулся: тебе лечиться надо, дядя!

   С т. с т у д е н т (недовольно) . Какие пустяки: вчера мне действительно было нехорошо, а сегодня и лицо у меня свежее... Выпью малинки, - вот и все... Так вот, говорю я: душа у меня... молодая, сердце у меня нетронутое - вот в чем главное. Помню, в нашем городке сослуживцы всегда смеялись надо мною. Вам сколько лет? - спрашивают. Столько-то. А мы думали, что вам всего двадцать. Ведь вы, Петр Кузьмич, моложе всякого молодого человека! (Смеется)

   К о з л о в. (зевает) . Да-а. Смеялись, говоришь?

   С т. с т у д е н т. Смеялись! Да как и не смеяться? Они люди солидные, положительные, а я? Мечтатель, фантазер какой-то. Помню, раз приходит ко мне сослуживец, Тарасов, мрачен, жалко смотреть: губернатор к нам едет. А я в это время стихи наизусть учу!

   О н у ф р и й. Стихи? Зачем же ты их учишь?

   С т. с т у д е н т (смеется) . Тарасов рассердился: вас, говорит, Петр Кузьмич, надо в сумасшедший дом отправить: тут губернатор едет, а вы стихи декламируете. А то, помню я еще, это было... постой, где это было? Да, вспомнил: ездил это я по одному делу...

   О н у ф р и й. И сколько ты помнишь, старик. Ты свою жизнь наизусть знаешь или только на рассказ? Ты валяй как покороче. А что, Сережа, если бы столько помнил, мог бы ты это выдержать при твоем телосложении?

   Б л о х и н (зевает) . Пусть старик... стихи продекламирует.

   С т. с т у д е н т. А что же? Если серьезно хотите послушать, я могу. Кого хотите? Хотите из Шелли?

   К о з л о в (тоскливо) . Нет, не надо стихов! Ну их к черту!

   С т. с т у д е н т. Неужели ты не любишь стихов? (Слегка насмешливо.) А еще молодой человек! Эх, Козлик, Козлик, - ведь молодость сама стихи. Когда душа приподнята...

   К о з л о в (мрачно) . Не люблю стихов.

   О н у ф р и й. И я не люблю. Ребята?..

   Б л о х и н. Ну?

   О н у ф р и й. Айда к Костику-председателю!

   К о з л о в и Б л о х и н. Верно, пойдем, братцы!

   О н у ф р и й. Я тебя, Сережа, в снегу утоплю. Ты мне запомнишь, как снег за шиворот класть.

   С т. с т у д е н т (тревожно и жалобно) . Да куда же вы?! Ну что вы вздумали! Погодите! Я так рад, что вы пришли... ну что вы будете делать у Костика? Может быть, его и дома-то нет! Посидите!

   К о з л о в. Нет, надо идти! Костик ждет.

   Б л о х и н. Н...надо идти. Идем, ребята.

   С т. с т у д е н т. Посидите! Я сейчас за пивом пошлю. Споем. Споем, Сережа? (Морщась от боли в горле, напевает.) Аристотель мудрый... Сейчас пиво будет.

   О н у ф р и й (удерживая) . Да не хлопочи, старик. Не надо пива.

   Козлик. Не надо, не надо. Мы пойдем. Да, ей-Богу же, не надо.

   С т. с т у д е н т. Нет, нет, не пущу. (Идет.) Я сейчас. Капитон, Капитоша!

  

   Студенты одни, сидят как разваренные, лениво оглядываются.

  

   К о з л о в. Послал-таки. Экая лотоха!

   О н у ф р и й. Что же - оставаться или нет? (Зевает.) Я уж и не знаю. Неловко как-то, старик еще обидится! И как это удивительно в природе происходит: поболел один день, а состарился лет на двадцать. Эх, жизнь!

   К о з л о в. Так со стариками всегда бывает. Держится, держится, а потом... трах и... (Зевает.) Что же, идем или остаемся?

   Б л о х и н. Что же, можно и остаться. Только... лучи пойдем, а? Ж...жарко тут!

   К о з л о в. Нет, пойдем, пойдем! Жалко старика, а ничего не поделаешь; надоел.

   О н у ф р и й. А пиво?

   К о з л о в. Да ну его к черту! У Костика выпьем, вчера он деньги из дому получил.

   С т. с т у д е н т (входит весело) . Сейчас и пиво будет. И не думайте уходить - не пущу! Чего на самом деле раскисли! Посидим, поболтаем, я вам кое-что из моих сибирских скитаний расскажу. Вы не смейтесь: я хорошо рассказываю, иногда знакомые нарочно собирались, чтобы послушать моих рассказов, упрашивали. А то и спеть можно, этак, для настроения, а? - споем?.. Эх, жалко, не знаете вы сибирских песен - удивительные есть песни! Сейчас горло у меня болит, а то я бы вам напел - тебе, Сережа, понравится.

   К о з л о в. Напрасно ты, старик. Мы лучше пойдем.

   С т. с т у д е н т. И не думай, не пущу! Ах, ребятки: вот у Наташи, у моей покойной жены, какой славный был голос. Не сильный, но такой приятный, задушевный! И сколько она этих сибирских песен знала! У них на постоялом дворе... Постой: да я показывал тебе Наташину карточку или нет?

   К о з л о в. Да видел, видел!

   С т. с т у д е н т. Нет, не эту, у меня другие есть, я тебе еще не показывал. Сейчас достану. (Роется в столе) Правда, Наташу нельзя было назвать красивой, но если вы всмотритесь в ее глаза... Сейчас!.. Надя не была похожа на мать, хотя некоторые и утверждали...

  

   Хлопает дверь. Входят Тенор и Лиля. Тенор сильно выпил, бледен, пальто нараспашку - настроен отчаянно. Лиля все в той же шубенке, взволнована, почти плачет. При виде Тенора студенты оживляются. Онуфрий смеется.

  

   К о з л о в. Тенор! Это ты что же, брат? Пьян?

   Т е н о р. Ха-ха-ха! Пьян. Смотрите: Тенор пьян! Ха-ха-ха!

   Л и л я (взволнованно) . Он снег глотал! Это такой упрямый, такой упрямый человек - я больше не могу. Берите его!

   О н у ф р и й. Лилечка! Да неужели это он от снегу?

   С т. с т у д е н т (оправляется, говорит очень сухо) . Александр Александрович, что это с тобой? Что это ты вздумал? - нехорошо, нехорошо, голубчик! Сережа, помоги ему раздеться - я холоду избегаю.

   Т е н о р. Я и сам могу раздеться! Не лезь, Блоха! (Уходит в переднюю.)

   Л и л я. Вот и привела.

   К о з