Розанов Василий Васильевич - Среди обманутых и обманувшихся

едь вы вправе породниться со священником?"

   При таких условиях что значило "побиение камнями"?!! Бей сколько хочешь - пустой воздух. Сошла зачерпнуть водицы в источник подальше от дома: и вот - все совершилось и кончилось. Ибо натура человеческая, инстинкт Адама, восхищенного красотою матери всех женщин (Евы), уже самый этот инстинкт обеспечивает, что, вероятно, среди десятков и сот как бы юных семинаристов (в "священники" храма определялись начиная с 13 лет и позднее), конечно, найдется же хоть один, кто воззрит на пришедшую сюда как на Еву. Таким образом, девушки израильские были, конечно, стыдливы, как газели; были - пугливы; но никто этого не доводил далеко, не истощал терпения до старости. Еще более они были кротки и пассивны (вечная черта, отмечаемая и в Библии) и послушны заповеди Божией (о размножении), и им хорошо известной. И вот, в Иерусалиме, имея как бы вечный (при Храме) запас мужской силы, по ее натуре вечно ищущей расширения, - близ этого немого источника (не названо его имя) могли израильтянки, стыдливо опустив очи, - пройти мимо "источника". "И что случилось - то случилось", - как говорит в подобных случаях Шехеразада.

   И права родителей - кончены. И храм - не протестует.

   "Обольстивший платит три пени, а изнасиловавший четыре. Обольстивший платит за бесчестие, за ущерб и еще кенас, а изнасиловавший платит, кроме того, и за страдание. Какая разница между изнасиловавшим и обольстившим? Изнасиловавший платит за страдание, а обольстивший за страдание не платит, изнасиловавший платит тотчас же, а обольстивший -когда отпустит (т. е. он живет с нею, пока она ему и ей он нравится: и следовательно, если "обольстивший" вовсе с нею не разойдется, то и ничего не платит; следовательно, права "обольщения", без всякого уже наказания, даже денежного, принадлежали, безусловно, всем израильтянам, как и право "быть обольщенной" принадлежало же всем израильтянкам с самого юного, отроческого возраста); изнасиловавший пьет из своего горшка (=обязан жениться и не может с нею развестись), а обольстивший, если пожелает отпустить, - отпускает" (т. е. когда "разонравились" друг другу).

   Это - "Мишна", "толкование закона" (Моисея); вот к ней тосефта, т. е. как бы "хрестоматия" мнений "учителей".

   "Какая разница между изнасиловавшим и обольстившим? Изнасиловавший платит за страдание, а обольстивший за страдание не платит. Равви Симон говорит: ни тот ни другой за страдание не платит, ибо она все равно должна бы впоследствии испытать это страдание (!! т.е. при правильном замужестве). Ему возразили: добровольно (= с охотою) сожительствовать не то, что сожительствовать против воли".

   Кстати, полное неведение Н. М. Минского об этой стороне: сколько он насказал патетического о страдании девушки изнасилованной - "и которая всю жизнь должна оставаться женою этого, может быть нелюбимого, человека" (его слова). Между тем все это - патетические пустяки, ибо не было ничего подобного! Вот правило:

   "Изнасиловавший обязан жениться на изнасилованной; но она может потребовать развода - и тогда он уже кетубы (залог денег при браке на случай развода, всегда поступающий в пользу разведенной жены) не платит" (Талмуд, т. III, стр. 125).

   Очевидно, что этими правилами всякое существо формализма было раздроблено до последних осколков, - и родителям оставалось только как можно поспешнее выдавать дочерей замуж или держать безвыходно дома; но и в последнем их ограничивала плодящаяся израильская община: только до 13 1/2 лет отец был вправе удерживать дочь. Вот правила:

   "Дочери, вышли ли они замуж до достижения богера (13 1/2 лет) или достигли богера до выхода замуж, - потеряли право на пропитание (родительское), но не на содержание. Равви Симон, сын Элеазара, говорит: они потеряли право и на содержание. Как же им поступить? Они нанимают себе мужей и получают содержание" (Трактат Кетубот, гл. IV, Тосефта).

   Г-н Переферкович делает подстрочные примечания:

   "Девушка выходит из-под власти отца или благодаря замужеству, или благодаря богеру" ("того ради оставит отца и мать", т.е. в инстинкте плодородия и достигнув плодородных лет, девушка ли, юноша ли родителям повиноваться не обязаны, но Богу). И другое примечание: "Симон, сын Элеазара, полагает, что девушки, достигшие богера до выхода замуж, потеряли право на десятую часть наследства, составляющую их (законное) приданое. Поэтому они должны стараться выйти замуж до богера, предлагая даже деньги тем, кто хочет на них жениться". Конечно, - с правом сейчас же развестись, но уже забеременев или во всяком случае - сбросив презренное девство.

   Ну, как не повторить из Иова о всей этой картине: "Вол оплодотворяет и не извергает, корова зачинает и не выкидывает. Как стадо, выпускают они малюток своих, и дети их прыгают. Восклицают под голос тимпана и цитры и веселятся при звуке свирели"... И только та разница с людьми до потопа, что не забывают Бога, зная, что - от Него и воды, и дождь, и реки: вплоть до неназванного "источника" близ места жительства священников, где с проходившими девушками случалось то, после чего родителям их оставалось только отдать дочь "за кого-нибудь из тамошних жителей". ..И в самом деле: родители наши сами несут великую муку за дочерей, якобы "павших". "Опозорила, глаз некуда показать! пальцами указывают". Но когда компактно весь народ, и во главе всех Храм, священники, первосвященник, да и сам закон, Моисей, пророки, указывали пальцами: "Смотрите, у него дочь уже подходит к 13 годам и все еще не беременна", - то не менялась ли радостно его психология на обратную с теперешним нашим испугом. И не от того ли за "обольщение" ничего, в сущности, не платили, да и даже за "насилие", вероятно с слабым сопротивлением, платили чуть-чуть, что горести это вовсе не причиняло никакой в сущности. И Храм, и народ, и священники радовались беременной, и уступали ей дорогу, и встречали ее песнями, и провожали свирелью. И думается, более всего, однако, радовались самые родители, потомки предков своих и предки будущих потомков, что так согласно и Храм, и певцы слились с их безмолвным желанием: видеть детей от детей - еще с большею радостью, чем своих детей*.

   ______________________

   * Плата за "бесчестие", уплачиваемая при употреблении насилия (50 сиклей серебряных = 50 руб.), уплачивалась не за "бесчестие" в нашем смысле, которого и кровью не смоешь, и ответишь за него каторгой (такого "сокровища" лишили, девства! когда это - идеал!! Тут - и каторги мало: соделали "грешницей", "опозорили"), - а за "бесчестие" совершенно в другом смысле, напр. в смысле подчеркивания беззаботности родителей, своевременно не выдавших дочь замуж ("дурной дом", "дурные родители", "нерадение о заповеди Божией"), или подчеркивание такой особенной некрасивости или дурного нрава девушки, что ее и при всех облегченных условиях никто не захотел взять замуж. Впрочем, "кенаса" (= платы за бесчестие) начиная с 13 1/2 лет не бралось: "Все ученые согласны в том, что кенаса не полагается за девушек моложе 3 лет и старше 12 лет 6 месяцев". Переферкович, т. III, стр. 127.

   ______________________

   А подозревает ли читатель, что было во время перехода через Чермное море (выход из Египта)? Какое смятение, казалось бы: ведь между водами, ставшими с обеих сторон горою, и имея позади догоняющего фараона, им уж вовсе некогда было думать о плодородии. - Но где Бог - там и заповедь Его, а тут-то особенно с ними был Бог, и они на заботу Его о спасении народа ответили сооветственной поэзией:

   "В тот час, когда предки наши вышли из моря и увидели египтян, лежащих мертвыми на берегу моря, на них почил дух святой и они пели песнь. Равви Иосе Галилейский говорит: в то время, когда предки наши были в море, младенец лежал на коленях матери и грудной ребенок кормился у груди ея; лишь только они увидели Шехину (Шехина = Божество), как ребенок поднимал голову свою и младенец отнимал уста свои от груди матери, и они стали петь песнь и говорили: "Он Бог мой, и прославлю Его", как сказано (Псал., 8, 3): "из уст младенцев и грудных детей ты устроил хвалу". Равви Меир говорит: даже зародыши во чреве матери (т. е. "пели"), ибо сказано в том же псалме 68 (67), 27: "В собраниях благословите Бога, Господа - от семени Израилева". Тем же ангелам, которые выступали обвинителями перед Господом и говорили (тот же Псал., 8, 5): "Что есть человек, что Ты помнишь его?" - Он сказал: подите и посмотрите, какую песнь поют Мне дети Мои" (Трактат Coma, гл. V, Тосефта).

   Вот что значит "богосыновство"... В конце концов, это - конечно, фантазия "равви Иосе и равви Меира" (первые, однако, светила учения, как бы ихние Гумбольдт и Лаплас): но важно, куда клонится вымысел, фантазия, утешение, надежда. Насколько это противоположно вечной жажде нашего пустынножительства: "как бы не явился дьявол в виде женщины и не соблазнил". Поэзия важнее закона; из поэзии вырастут потом законы, сами собою. Поэзия - мать бытия. И вот эта "мать бытия" у евреев, - точно неодолимый сон их клонил, - вечно клонилась к груди питающей и чреву беременному: так что даже и тень осуждения, нам присущего, кому бы то ни было и когда бы то ни было, не имела никакого места, никакой почвы там возникнуть. Буря плодородия прервала даже и без того широкие берега Моисеевых правил: благословив брак дяди и племянницы, он запретил, однако, брак племянника и тетки. Но последующие учителя ограничили нарушение этого пенею (кенас) в 50 сиклей (= 50 руб.).

   "За следующих отроковиц полагается кенас: если кто сожительствовал с мамзером (=незаконнорожденным, нефинейкой (полуязычница) или самарянкой; если кто сожительствовал с прозелиткой (полуеврейка, как бы еще только "оглашенная"), пленной или рабыней; если кто сожительствовал с сестрой, с сестрой отца, с сестрой матери, с сестрой жены, с женой брата, с женой брата отца и с ниддой (т.е. "нечистою", во время женского "очищения") (Трактат Кетубот, гл. III, Мишна).

   Замужество девушек, всех без какого-либо исключения, даже очень некрасивых и нищих, стало обеспечено через то, что не было никаких булыжников накладено в короб брака и вступить в него (даже с самой неприглядной девушкою) было не тяжелее, не опаснее, не рискованнее, чем подать ломоть хлеба нищему. Вот косвенные тому свидетельства. "Разрешение обетов" (законов, обещаний) у девушки принадлежит отцу, у женщины - мужу. Трактуя об этом разрешении, учителя еврейства говорили:

   "Если на его жене имеется пять обетов или у него пять жен, которые все сделали обеты, и он сказал: "уничтожено", то все обеты уничтожены". И т.д. (Трактат Недарим, гл. X, Мишна)

   Или:

   "Если она дала обет, будучи обрученной, и в тот же день была разведена, а затем в тот же день снова обручена и т.д. даже до ста раз, то ее отец и последний муж уничтожают совместно ее обеты" (там же).

   Таким образом, как брак не ложился никакою решительно тяжестью на брачащегося, так и развод женщине побрачившейся не угрожал решительно ничем: ибо она - всегда невеста целого Израиля. У нас развод страшен: это перелом судьбы, одиночество навек, гроб на живом. Но там он нисколько не был страшен, ибо разведенная тотчас же (выждав три месяца, для выяснения, не беременна ли от предыдущего мужа) и без всякого труда находила себе мужа, так как решительно для всякого израильтянина брак был в своем роде "сладок, как грудь матери" (см. о манне) и легок - как свирель в поле. Существо семьи в ее индивидуальном выражении было (могло быть, имело право быть) чрезвычайно ломко и хрупко; но в племенном оно было тем более прочно и незыблемо; каждая женщина брачно необыкновенно плотно прилегала, но не к телу Ивана, Ицки, а всего Израиля, имея собственно супругом - Израиля, лишь варьировавшего в Ицке, Иване. Чрезмерная любовь к детям, поэзия около них, философия около них, особенно - религия около них, от всякой опасности сиротства этих детей оберегала. Да мы и видели, как "община" выдает замуж или женит сироту. И, таким образом, самое стадо евреев было сбито необыкновенно плотно в кучу.

   Как ни рано созревание до возмужалости в южных странах, тем не менее текст толкований на закон удивляет нас; напр.:

   Мишна. "Для малолетней, с которой сожительствовал взрослый, или для взрослой, с которою сожительствовал малолетний кетуба (залог на случай развода), - двести зуз" (один зуз = 50 коп.).

Тосефта. "Кто называется здесь малолетним и малолетнею? От имени равви Иуды, сына Агры, сказали: малолетний тот, кому менее девяти лет и одного дня, а малолетняя та, которой менее трех лет и одного дня" (Тракт. Кетубот, гл. I).

   Правда, в медицине известны редчайшие случаи появления "признаков зрелости" (см. "Судебная гинекология" В. Мержеевского), выражающихся в "очищении", у девушек восьми и даже семи лет. Хотел ли еврейский закон обнять или по крайней мере не выпустить из внимания возможность этих случаев: дабы ничего не осталось вне обсуждения закона? Трудно сказать. Но только это любопытное место проливает исторический (не догматический) свет на известное пророчество Исайи, сказанное во время осады Иерусалима:

   "И продолжал Господь говорить к Ахазу (испуганному осадой города царем сирийским, Рецином), и сказал:

"Проси себе знамения у Господа, Бога твоего; проси или в глубине, или на высоте".

И сказал Ахаз: не буду просить и не буду искушать Господа.

Тогда сказал Исайя (курс, русского перевода, т.е. имя это вставлено переводившими): слушайте же, дом Давидов! Разве мало для вас затруднять людей, что вы хотите затруднять и Бога моего?

Итак, Сам Господь дает вам знамение: се Дева во чреве приимет, и родит сына, и нарекут имя Ему - Еммануил:

Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе.

Ибо прежде, нежели этот младенец будет разуметь отвергать худое и избирать доброе, земля та, которой ты страшишься, будет оставлена обоими царями ея" (Исайя, VII, 10-16).

   В отдаленном значении это незримо для Израиля предсказывало рождение Спасителя; для Ахаза же и жителей осажденного города это было более близким, вот теперь, во время осады, знамением, что осадивший враг покинет стены Иерусалима: и знамение выражалось, соответственно всегдашнему направлению израильской мысли, - через рождение младенца, исключительное, редкое, - от "малолетней". Справка с еврейским текстом, и особенно с еврейскими его толкованиями в Тергумах, дала бы именно это разъяснение: его же привожу я здесь, ибо у одного русского исследователя данного места (едва ли не у проф. Моск. дух. акад. Беляева) мне пришлось встретить объяснение, несколько недоумевающее, что, "где у Исайи стоит: "Дева зачнет", в Тергумах поставлено слово: "Девочка, малолеток". Во всяком случае указание на это место Талмуда может в чем-нибудь пригодиться русским ученым, - и я его делаю мимоходом.

   Кстати, знаете ли вы, что называется "блудом" и кто "блудницею"? Как и можно предположить - совершенно обратное тому, что этим именем называется у нас. Уже не очень внимательного читателя не могло не поразить везде мелькающее у пророков слово: "блудницы - не имеют потомства", "прелюбодеяние наказывается (от Бога) бесплодием". Ап. Павел, до обращения в христианство ревностный еврей, противополагает блуд чадородию, замужеству, женитьбе: конечно, - не в смысле форм заключения брака, а как образу брачного жития: "Во избежание блуда каждый имей свою жену и каждая имей своего мужа". Супружествовать = не блудить, блудить = не супружествовать, таков общий итог, к которому мы подводимся. Таким образом, в разрыве супружества или в каких-нибудь ему противодействиях заключается источник мирового разврата: т.е. в веяниях идеи оскопления, его поэзии, лирики и позднее, уже фактически, законодательства. В трактатах Мишны мы находим действительно конкретное указание, что именно в библейские времена нарекалось "блудом":

   "Простой священник не должен жениться на айлонит, разве что у него есть жена и дети. Равви Иуда говорит: хотя бы у него была жена и дети, он не должен жениться на айлонит, ибо она и есть та "блудница" (кавычки в тексте), о которой сказано в Торе" (= "Законе", т.е. в "Пятикнижии Моисеевом"). (Трактат Иевамот, гл. VI, Мишна.)

   Отыскивая, что такое "айлонит", находим (там же, гл. VIII, Тосефта) разъяснение: это - уродец, врожденно оскопленная, или начало гермафродита, вообще страдающая аномалией в анатомии половых органов, каковая аномалия делает невозможною половую функцию. Так как чувственность при этом может сохраняться и даже вообще не исчезает (ибо она в corpus'е, а не органах), то она от невозможности сопряжения и оплодотворения прибегает к другим способам полового раздражения, и это собственно и есть блуд, прелюбодеяние, запрещаемое в VII заповеди. Поэтому и Спаситель, не расходясь с Ветхим Заветом, повелел с "блудницею" разводиться: ибо она вводит в прелюбодеяние и мужа своего, принуждая с нею к таковым же раздражениям, и, далее, запретил жениться на "разведенной по вине прелюбодеяния", ибо и всякий, вступая с нею в отношения, женясь на ней, мог бы только продолжать такие же раздражения. Таким образом, это вполне покрывается случаем (см. выше пример) с Варварою Ш., которая просила развода с мужем "по причине неспособности мужа к сопряжению, который с нею только прелюбодействовал" и ее вводил в невольное "прелюбодеяние" же. Но в силу полного извращения в наше время понятия о прелюбодеянии, даже и в голову не пришла глубокая религиозная основательность ее просьбы; как не приходит в голову и то, что обычно теперь расторгаемые браки по "вине прелюбодеяния мужа" представляют только, даже когда нет лжесвидетелей, а есть истина, переход моногамии в дуогамию и полигамию, "прелюбодеянием" нигде в Ветхом и Новом Завете не названную и нигде не запрещаемую. Вот подтверждение:

   "Скопец не дает халицы (жене умершего брата, если не хочет на ней жениться) и не вступает в левиратный брак; также айлонит (= мужской уродец, начало гермафродита) не совершает халицу и не вступает в левиратный брак. Если скопец дал халицу своей невестке, то он ее не сделал негодной для священников, а если он сожительствовал с нею, то сделал ее негодною, потому что это сожительство - блуд. Также и айлонит, которой братья (мужнины) дали халицу - не сделали ее негодной, если же они сожительствовали с нею - то они сделали ее негодной, потому что сожительство с нею - блуд" (та же глава Мишны).

   Этот ствол "прелюбодеяния" (= невозможность сопряжения) имеет около себя листья: и все муже-женские отношения, ведущие к бесплодию или уменьшению плодородия, уже также называются "блудом", причем он равно может быть совершаем по заключении формального брака, как и вне его. Напр., сношения с женою в дни ее "очищения" суть прелюбодеяния; а ребенок, если бы он был зачат в это время, получает имя "мамзер", "незаконнорожденный", "не ритуально зачатый". Еврейка должна была строжайше воздерживаться от сношений с мужем в это время, не уступая даже его требованию. Однако при Храме и были постоянные "жертвы за грех", ежедневные, как у нас "молебны" и другие малые служения. Муж и жена, соединившись не вовремя, совершали "прелюбодеяние" - и обязаны были очиститься от него "жертвою за грех". После чего - все кончалось. "Жертва за грех" есть наше покаяние, только прямо к Богу относимое. Отсюда уже само собою понятно правило, выше приведенное из книги д-ра Погорельского, что рождаемые как девушками, так и вдовами дети - "незаконнорожденными" не считались: ибо они были рождены хотя и не от мужей, однако в "чистоте". Эти дети даже и в нашем смысле не могли получить никакого осуждения: ибо девушка, если она соединялась с холостым, становилась его женою; если с женатым, то только разлагала его брак в дуогамию или полигамию, не оскорбляя его жену или жен и вообще отнюдь не "прелюбодействуя". Только бы она соблюдала свое девичье или вдовье "очищение": нарушив последнее, - она рождала "мамзер". Это равно мясу "трефа": "негодное", "не ритуальное". Все "мамзер" считались "нечистыми" по крови, и брак с ними был запрещен, с исключением: "А если уже ввел - годится" (кошер). Также, - и это самая последняя тень "прелюбодеяния", - имя его получали все браки не весьма охотные, пассивные, не любящие или заключающие в себе повод к будущим несогласиям, напр. два правила, мне попавшиеся (на память не могу сделать точной ссылки):

   "Кто невесте (отцу невесты) дает менее 200 зуз - тот прелюбодействует". "Кто берет жену не по себе (напр., ради богатства ее родителей, в надежде выгоды) - прелюбодействует".

   Обращаю эту часть своей статьи в особенности в сторону г. Н. А. Заозерского, профессора канонического права в Моск. дух. академии, который дважды меня спрашивал: "А что же такое VII заповедь?" "Закон чадородия был ограничен VII заповедью и X". Между тем профессор должен бы знать, что Бог - бесконечен, ограничений не знает, противоречий в Себе не знает же. И, дав заповедь "плодитесь, множитесь, наполните землю" (maxim'альное плодородие), конечно, в двух названных заповедях, Им же с Синая данных, Он мог продолжать благословение плодородия, а не уменьшать его. Самое: "Не пожелай жены ближнего твоего" - относится: "Не пожелай без развода", т.е. "не сопрягайся с женщиною в бытность ее женою другого: причем семя, смешиваясь, - парализовалось бы, и дети не рождались бы". Но раз она ему нравилась и он ей нравится, он без всякого труда брал ее по разводу: жена могла потребовать и получить его от прежнего мужа по одному из нескольких поводов, на наш взгляд самых ничтожных.

   Но в замене этой хрупкости, ломкости брака, пока он длился, - он был абсолютно чист. "Все израильтяне рождаются в святости, все язычники - в прелюбодеянии" - это всеобщее евреев на себя воззрение. И действительно, нигде развод, как и заключение брака, не были проведены с такою страшною предусмотрительностью, чтобы никакая соринка отвращения ли, неприязни ли, простого ли равнодушия мужа к жене и обратно была невозможна. И брак, можно сказать, в самом начале (заключение) и конце (развод) был истерт в порошок, доведен до последней степени гибкости, воздушности: дабы при малейшей соринке - его уже не было. "Все жиды - из святых уз", любящих и кровно-чистых. "Если прошел слух о неверности жены твоей, то хотя бы птица в поле сказала тебе, что она неверна тебе, - немедленно дай ей развод". В самом деле, жена могла жалеть любящего мужа, влюбленного в нее. В то же время, только сострадая ему, а не любя - она могла увлечься другим, и, наконец, полюбить страстно, глубоко, "пасть" не только по нашему, но и по ихнему воззрению. Тогда семя смешивается и парализуется. Во избежание этого муж, как бы ни был влюблен в свою жену, не вправе был более ее удерживать: она получала развод и тогда правильно уже соединялась с любимым человеком. Вот самая яркая иллюстрация этого общего - не правила, а принципа:

   "Женщина, захваченная язычниками ради денег, дозволена для своего мужа, а захваченная ради тела - запрещена для своего мужа. Если город взят осаждающими, то все священнические жены негодны для своих мужей; если же у них есть свидетели (т.е. что они не были осквернены), будь это даже раб, даже рабыня, - они достойны веры. Никто не достоверен, когда свидетельствует для самого себя. Равви Захария, сын каццава, сказал о своей жене: "Клянусь этим Храмом, ее рука не выходила из моей руки с того времени, как язычники вошли в Иерусалим, до того времени, как они вышли". Ему ответили: "Человек не может свидетельствовать для самого себя".

   Доселе - Мишна; дальше - Тосефта:

   "Он (Захария) построил жене своей отдельный дом, и она получала пропитание из его имущества, и он видался с нею только при ее детях" (Трактат, Кетубот, гл. III).

   Не поразительная ли это противоположность освинению нашего брака, в котором (при нерасторжимости-то!) "дети женщины по тайне их зачатия предполагаются всегда детьми мужа и посему уже записываются и есть его дети". И это - при воплях мужа, что жена где-то 18 лет шляется "в соседнем городе", при наглом заявлении перед судом жены: "Да, этот ребенок - не от мужа, но вы не имеете права записать это в показания" - и даже при правиле "Устава Духовных консисторий": "Если один из супругов ищет развода по вине прелюбодеяния другого супруга, но во время делопроизводства окажется, по показанию свидетелей или по документам, что он и сам виновен в прелюбодеянии, - то производство дела прекращается и брак оставляется в силе".

   Известно, в рабском типе французской принудительной семьи, несчастие, именуемое (я слыхал) "combinaison a trois", т. е. жизнь мужа с женою, которая живет еще с любимым человеком. Трагедия, получившая комическое название едва ли не от тех, кто готов устроиться хоть "пятым", хоть "десятым". Но одно - театр, другое - закон; чтобы в самом законе была проведена идея combinaison a quatre: до этого не дошли ни комедия, ни водевиль.

   Вернемся к брошюре проф. Л. Писарева. Все содержание ее - нам чуждо и поразительно. Главная идея семьи: чистота, любовь - даже не подозревается. Ведь семья - это остаток от аскетизма, часть поля - не занятая им. Что там растет, какие сорные травы - нет вопроса. "Конечно? - чертополох и бурьян, как и полагается в нижнем этаже". Швейцару советуется быть честным, но, конечно? - "он вор". Семье лениво говорится "любите друг друга", "сохраняйте целомудрие", но никто этому не верит, как и в добродетель швейцара. На самом деле и в законах, и в нравоучениях предполагается, что они и "не любят друг друга", и "не сохраняют целомудрия". Брак - основное воровское явление. Вот если бы оскопить мужа и жену, они были бы целомудренны. Помимо этого - нет средств и не ищется, не предполагается. Поразительно, что не только в теперешних законодательных книгах, но, как видно из ссылок проф. Л. Писарева в цитированной брошюре: "Брак и девство при свете древнехристианской святоотечественной письменности", этого не предполагалось и основоположниками бракоучения. Вот что он пишет в ученой ссылке (стр. 39-40).

   "По общему голосу отцов церкви, муж жены, нарушившей "верность брачному ложу", должен "отпустить ее, dimittere", т.е. лишить ее брачного общения (только брачного общения, а не совершенно изгнать из семьи: "кто разводится", - т.е. изгоняет - "с своей женой, тот отпускает ее на связь преступную, т. е. принуждает ее искать связи преступной", Климент Александрийский: "Строматы", кн. II, гл. 23; "Господь не позволяет ни отпускать", - т.е. изгонять - "ту, которую лишил девства, ни жениться на другой", Афинагор: "Прошение за христиан", гл. 33) и оставаться одним (Augustini: De bono conjug., с. 7, M., t. VI, col. 378; Ерма: "Пастырь", кн. 2, заповедь 4) до тех пор, пока жена "не раскается", не оставит своей преступной связи и "снова не обратится к своему мужу" (Августин, I; Ерма, I). В этом последнем случае муж снова должен принять жену в брачное общение (Августин, I; Ерма, I: "если не примет ее - жены - муж, он согрешит и допускает себе грех великий"). "Должно, - они говорят, - принимать павшую грешницу, которая раскаивается, но не много раз".

   Однако "сколько" же раз этот, довольно важный для мужей, вопрос не получил себе ответа ни у Л. Писарева, ни у Ермы, ни у Августина. За неопределенностью указания обратно, конечно, следует "принимать" - неопределенное число раз. Так как муж нигде у христиан не поставлен ниже жены, то, очевидно, и жена обязана "отпускать мужа - но не изгонять из семьи - много же раз", когда она довольно понадоест ему. И затем, поостыв друг от друга и обновившись любовью с посторонними, они могут с новым оживлением броситься в объятия друг друга. Из слова "отпустить" у г. Л. Писарева, а впрочем, и у цитируемых им авторов, - видно, что предпочитается не устройство возлюбленного в дом своего мужа (французская система), а переезд к возлюбленному на квартиру (русская система, Анна Каренина, m-me Лаврецкая). Равным образом можно предположить, что и мужу на время любви следует покинуть жену и детей. Вообще русская система более отвечает святоотеческой письменности. Я только нахожу, что слово "обязан" (принимать назад), и неопределенное число раз ("не много раз", у Ермы в "Пастыре"), уже вводит суровость: как "принимать назад", и притом обязан, напр., Каренин - от Вронского, Лаврецкий - от Паншина. Не вводит ли это принудительного элемента? По-видимому, должно совершаться это с обоюдного согласия, а если муж не в духе? ригорист? Конечно, этих качеств я не хвалю: однако он вправе быть сердитым, увидев жену, вернувшуюся в карете Вронского, и не вышел ли бы поцелуй его кисел, смешиваясь с неостывшими поцелуями Вронского? Конечно, потом он может привыкнуть, должен привыкнуть, обязан, но не сразу? и как избегнуть горечи при первом-то разе? Мне кажется, слово "должен принять обратно" нужно бы заменить более мягким советом: "Муж, по принципу христианской любви, разложенной проф. Глаголевым в стихотворный ритм, обязан не высказывать суровости к жене, которая ласкается с его приятелями; и даже, если она вовсе переедет к приятелю на квартиру, он, по тому же стихотворному переложению христианской любви, - обязан подождать, когда она вернется к нему. Ибо гимн говорит: "любовь долготерпит" и "любовь надеется", а "христианский муж" есть "любящий муж". Но мне думается, возводить это в юридический закон, простирающий власть над христианскою семьею всего мира, едва ли осторожно.

   Заметно вообще, что уже в древней письменности, приводимой г. Л. Писаревым, фундамент брака (теоретический, в учении) выводился или людьми вовсе без семейного опыта, или с молодостью крайне бурною, потом завершившеюся полным отречением. Срединного опыта, спокойного, рассудительного, вовсе не было; а "в середине" - мудрость. Людям этим вовсе не известно было, что значит "принять жену на лоно с чужого лона": они рассматривали "возвращение после брачного греха" так, как если бы это было: "примирение с выпившим", или "прощение денежной растраты", или "поломка какой-нибудь мебели в дому". Снова я скажу, что "простить" можно (я бы простил жену свою; но в меру того и за то, что мне известна глубина ее души, чистота жизни ее: и за это, но только мною одним видимое, я и простил бы даже "падение" ее, зная, что это уже что-то роковое, победившее даже там, где казалась невозможною победа); можно простить - и здесь я не сторонник стального, железного ригоризма евреев. На слова, на приказ их: "Не сожительствовать с женою после вторжения неприятеля в город" - я ответил бы бурным отказом, пусть даже оказался бы беззаконным, как Давид с Вирсавией. Но потому, что я жену свою люблю; но потому, что я ее ценю и знаю. Напротив, я бы ни одной минуты не прощал жену, и вышедшую-то за меня замуж с расчетом "пошаливать за ширмами законности"; и сколько бы бл. Августин от меня не требовал: "отпустить ее, а потом принять", я его не послушался бы. И не послушался бы потому, что я знаю семейную жизнь, а бл. Августин не знал ее. В гробу лежащему я сказал бы: "Ты мог отпускать и принимать блудниц", о чем повествуешь в "Confessiones", но и жена моя не блудница, и сам я не блудник: и закон, тебе даваемый, вообще так и этак блудного жития - вовсе не закон для моего дома. Притом, к чему советовать мужьям "прощать вину", - не удобнее ли самому выслушать совет простить африканских монтанистов, которых, однако, за "прегрешения" в исповедании веры ты первый в христианском мире повелел влечь в тюрьмы и к казням. Тебе дороги главы "De civitate Dei", мне дороги члены моего дома и семьи, и как ты не хотел беречь зараженных чад веры, и не только в семье своей, а в целой стране Карфагенской, так уж во всяком случае я вправе же отсечь вовсе гниющий член своей семьи". Иными словами: дать жене своей развод. Самого вмешательства как светского суда, так и духовного в развод я не признаю вовсе, и в Евангелии для него нет основания, а в Библии оно отвергнуто: развод есть дело моего дома, и решаю его я, как глава, труженик и кормилец, а наконец, и вообще как построитель этого дома. Совет еще бл. Августин мне мог дать, но приказания ("вы должны", "мужья должны") - вот чего он никак не мог мне дать, и это есть просто lapsus linguae, обмолвка слова. И Бог, все законы Его - на моей стороне, защищающего крепость и чистоту своего дома. Ведь этак из Карфагена, Африки явился бы новый Давид, расхитивший у нас всех Вирсавий. Но вопль наш, у которых он, знаменитый творец "De civitate Dei", "отнял последнюю овечку", отнял скромный удел скромных людей, - этот наш вопль дошел бы до Неба.

   Я хочу этим подвести тот общий итог, что в "письменности", приведенной г. Л. Писаревым, нет авторитета: 1) по отсутствию опыта семейной жизни лиц, говоривших о семье; 2) по ясному противоречию со словом Божиим (вся "письменность" - с веянием бесплодия, когда Бог навевает на людей плодородие); 3) по отсутствию самого идеала, идеальных или даже сколько-нибудь переносимых норм, для семьи. Повторяю, в день, как жена моя, и без того дурная (что мне известно), выехала бы в Париж, за шляпками или любовниками, против моей воли, - я послал бы ей заказное письмо с уведомлением - более не возвращаться в мой дом; и хоть даже через полгода, встреться с девушкою такого прекрасного очерка, как Лиза Калитина, - смог бы раскрыть перед духовными очами ее все насилие законодательства о семье; и заставил бы ее вступить с собою в сожительство ("и к мужу - влечение твое", "он - будет господствовать над тобою", т.е. всегда будет иметь покоряющую силу убеждения), которое, чем бы ни считалось за стенами моего дома, внутри-то дома, конечно, было бы супружеством, богоучрежденным браком. Ни на каком диспуте мне не доказали бы обратного. Равно совершенно напрасно Каренин тратился или готов был тратиться тысячами на разрубление "гордиева узла" своего брака, уже превратившегося в миф с переездом ее в дом Вронского. Тысячи эти мало ли кому нужны, кроме гг. "судей": лучше на пряники деревенским ребятишкам раздать. И мне кажется, слово мое - уже позади начавшихся в обществе самостоятельных соображений. Более и более начинают догадываться, что "тысячи" не для чего тратить; что "тысячи" могут остаться и себе про черный день; ну хотя бы уже по той последней и самой маленькой причине, что "судьи", которые века требовали "тысяч" (конечно, не прямо, а через подставных лиц), ео ipso есть уже и не "судьи", а тати и воры. Стригли "овечек", стригли: но шубка и себе нужна, зима. Я вхожу в самые мелочные и грубые мотивы, между прочим, в ответ проф. Н.А. Заозерскому на его статью: "Может ли быть юрисдикция в браке отнята" и пр. Может, сударь, может: ворами оказались. А об этом, ведь, есть и текст из Ветхого Завета, который, по вашему же убеждению, обязателен и для новозаветного человечества.

   "Увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями"... Но что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло. От подошвы ноги до темени головы нет у вас здорового места: язвы, пятна, гниющие раны, неочищенные и не обвязанные елеем... Слушайте, князья Содомские: к чему мне множество жертв ваших? Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота - и крови тельцов, и агнцев, и козлов не хочу. Когда вы приходите являться перед Лицо Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие и - празднование! Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного*, защищайте сироту**, вступайтесь за вдову. Тогда придите - и рассудим, говорит Господь" (Исайя, I, 1). И из Откровения Иоанна Богослова: "...Ты носишь имя - будто жив; но ты - мертв"... (3) Вот маленький "урок закона Божия" - друзьям моим...

   ______________________

   * См. выше дело Варвары Ш., из "Судебной гинекологии" г. Мержеевского.

   ** См. выше дело об истязании мужем Сусанны Мурзиной.

  

   Впервые опубликовано: Новый Путь. 1904. N 4. С. 128-142; N 5. С. 217-245; N 7. С. 90-124; N 8. С. 108-145.

   Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_sredi.html.