Подъячев Семен Павлович - Мытарства

жалости нѣтъ... Хоть издохни!... "Такъ и надо, скажутъ, за дѣло"... Видно, кто въ этой шкурѣ не бывалъ, на морозѣ не дрогъ, тотъ нашего брата постигнуть и понять не можетъ... потому - душа зачерствѣла... Говорится пословица: окрѣпнетъ человѣкъ - крѣпше камня, ослабнетъ - слабже воды... По Христову ученью какъ? знаешь?.. прощай человѣка во всемъ, несчетное число разъ прощай, а они разу не простятъ... зачерствѣли!..

   Онъ помолчалъ, досталъ тавлинку, понюхалъ, заморгалъ глазами часто-часто, крякнулъ и опять началъ, не торопясь, съ разстановками, степенно и внушительно, точно попъ съ амвона:

   - ²²²уринъ у меня есть... Епаломъ звать... допрежь его Епалкой звали. а теперича Епаломъ Митричемъ величаютъ... живетъ здѣсь, въ Москвѣ на хорошей лин³и, управляющимъ домовымъ на Петровкѣ... Сестра моя Грушаха за ёмъ... Ну, только жисть ея хвалить погодить... прямо надо сказать - желтенькая жисть!... Спуталась она съ нимъ въ дѣвкахъ... дура баба, извѣстно... Ну того... затижалѣла... Онъ, не будь дуракъ, хотѣлъ было того - улизнуть;... отвертѣться, бросить ее. Да нѣтъ, стой,- шалишь!. Не на такую нарвался... сичасъ она, другъ милый, того... куда слѣдуетъ жалобу... Такъ и такъ, говоритъ, у меня документъ есть, собственноручный его, что жениться хотѣлъ... Опять, говоритъ, на Царицу Небесную Матушку Казанскую клялся... Портниха она, Грушаха-то, съ измалѣтства въ Москвѣ, порядки знаетъ... Ну, отлично... Туды, сюды... анъ, врешь - женись! Такъ и женился... ничего не попишешь... Я въ тѣ поры жилъ ничего, хорошо, исправно. Мастеровой я... по конапатному дѣлу, конапатчикъ... Деньжонки у меня о ту пору, прямо тебѣ скажу, были... Виннымъ дѣломъ я мало зашибался,- гроза надо мной была: баба, жена - покойница, царство небесное... Отлично. Свадьбу надо играть, а у него, у шурина-то, волкъ его съѣшь, денегъ нѣтъ... Вретъ ли, въ заправду ли, а только говоритъ: нѣтъ и нѣтъ... Дѣло-то опосля узналось - совралъ онъ... тѣнь, тоись, одну наводилъ... Ну что жъ, думаю, надо человѣка выручить по родственному... Далъ ему.

   Онъ опять помолчалъ и опять понюхалъ табачку.

   - Сто бумажекъ ему, не за столомъ сказано, чорту, собственноручно всучилъ... Отлично!... Сыграли свадьбу.- Онъ меня такъ на рукахъ и носитъ... такой, сякой, немазаный, шуренокъ, родной! - Ладно, молъ, хорошо!... Ну стали они жить: жена на машинкѣ трыкъ, трыкъ... Онъ на лин³ю попалъ... зафортунило ему... Знаешь, какъ пойдетъ лин³я, играетъ и глиняна... Одначе денегъ мнѣ не отдаетъ... Не отдаетъ да и все!... нѣту и нѣтъ... "Погоди, говоритъ, отдамъ, ужли зажилю"... Ну, водочки мнѣ поставитъ, закусить, то, се, умаслитъ: министръ, а не мужикъ... Тянулъ, тянулъ. Старуха покойница поѣдомъ ѣстъ меня: "завыли наши денежки"!... Захворала инда отъ этого. А можетъ и отъ чего другого, только похворала, похворала да и съ копыльевъ долой... отдала Богу душу... Загоревалъ я... закургузилъ... нынче выпить, завтра съ похмелья... Денежки таютъ... Думаю себѣ: ладно, у шурина есть... Пить да пить, милый, пить да пить... втянулся!... На Хиву попалъ, потерялъ ликъ человѣч³й... въ люди ужъ совѣстно идти,- нагъ, босъ, трясен³е во всѣхъ суставахъ... Но, однако, разъ собрался, отрезвѣлъ, ужаснулся самъ на себя... Пойду, думаю, къ шурину, возьму свои деньги, поступлю въ монастырь къ преподобному Мефод³ю на Пѣсношу... Тамъ, знаю, возьмутъ меня... Тамъ и косточки похороню, думаю... Пошелъ вечеромъ къ нему... днемъ то не ловко: ужъ очень я того, оборвался... Прихожу. Ну, здорово живете! Посмотрѣлъ онъ на меня: "ты кто, говоритъ, такой?.." Какъ кто?.. возьми глаза въ зубы... шуринъ твой Никифоръ!... "Буде, говорить, врать то"... Да что ты, говорю, Епалъ, аль бѣлены объѣлся?. За деньгами я къ тебѣ пришелъ... "За какими деньгами"? За своими. За долгомъ. "Что ты, говоритъ, золотая рота, какой долгъ?.. Ничего я тебѣ не долженъ"! Побойся, говорю, Бога, сестра вотъ свидѣтельница... Сестра молчитъ, ни чукнетъ... голову наклонила: покраснѣло у ней все рыло, какъ зарево... "Уходи, онъ говорилъ опять, пока цѣлъ"... Заплакалъ я... На колѣнки передъ нимъ всталъ, на старости лѣтъ, передъ жуликомъ... прошу, плачу... Да гдѣ же! нѣшто проймешь душу человѣчью, коли она зачерствѣла... Не далъ... отперся... кликнулъ пошелъ дворниковъ... "Выведите, говоритъ, его за ворота, да дайте ему хорошаго раза"... Ну дворники, извѣстно, рады... имъ потѣха... вытащили меня за калитку да и давай вваливать... Отвѣсили разовъ пятокъ, пустили... Эхъ, обозлился я о ту пору... Да... а, что станешь дѣлать?.. Ну, думаю, пропадай! Взялъ, понимаешь, впервой отъ роду, всталъ на углу Столѣшникова переулка, у церкви то... знаешь?.. началъ просить Христовымъ именемъ... И задалось мнѣ на диво... какой-то баринъ цѣлковый далъ сразу... Рупь семь гривенъ, живымъ манеромъ подстрѣлилъ я о ту пору... Ну, извѣстное дѣло, куда идти?. Одна нашему брату дорога не заказана - въ трактиръ... Думаю себѣ, выпью водочки для храбрости, куплю ножикъ, зарѣжу пойду его анафему... Пришелъ въ трактиръ выпилъ сотку,мало показалось,еще выпилъ... а тамъ еще... до сыта налакался... всѣ деньги ухнулъ... По утру въ части проснулся... Вотъ вѣдь какое дѣло!..

   - Видаешь его когда?

   - Нѣтъ... Господь съ нимъ... На што онъ мнѣ?.. А что, другъ,- добавилъ онъ, помолчавъ,- не подремать-ли намъ пока, а?.. До ужина то далеко...

   И, говоря это, онъ положилъ "кренделемъ" на столъ руки, ткнулся въ нихъ головой и вскорѣ захрапѣлъ...

  

  

   Я хотѣлъ было послѣдовать его примѣру, но не могъ и вышелъ изъ столовой на крыльцо...

   Постоявъ здѣсь съ полчаса, я думалъ было идти обратно, потому что озябъ и что-то стало у меня покалывать въ боку, какъ вдругъ увидалъ идущую подъ горку къ крыльцу, гдѣ я стоялъ, высокую женщину, закутанную въ сѣрую шаль... На рукахъ она несла грудного ребенка и вела за ручку дѣвочку, худенькую и крайне бѣдно одѣтую... Подойдя къ крыльцу, она остановилась и спросила у меня, съ трудомъ выговаривая слова отъ усталости и тяжело дыша, какъ загнанная лошадь:

   - Батюшка, здѣся столова, ай нѣтъ?..

   - Здѣсь.

   - Скажи ты мнѣ на милость, какъ мнѣ мужа сыскать?..

   - А онъ здѣсь?

   - Здѣся... Я доподлинно узнала... здѣся онъ... Охъ, отъ Калуцкихъ воротъ шла... смерть моя! Какъ мнѣ его увидать-то, разбойника?!

   - Спросить надо... тутъ народу много... Иди за мной.

   Я ввелъ ее въ столовую. Она, робѣя, остановилась въ дверяхъ. Вѣроятно, этотъ шумъ и видъ множества такихъ "страшныхъ" людей поразилъ ее... Ее сейчасъ же окружила толпа любопытныхъ.

   - Кто такая? Зачѣмъ? Кого надо?

   - Мужа бы мнѣ... сказывали: здѣся...

   - Мужа?.. Какого мужа? какъ звать?- заоралъ какой-то здоровенный малый надъ самымъ ея ухомъ.- Не я-ли грѣхомъ...

   - Звать-то... Иваномъ... Иванъ Красавинъ... Фабричный онъ... на самоткацкой работалъ...

   - Иванъ Красавинъ! - заоралъ малый, обернувшись къ толпѣ, - Красавинъ! Иванъ Красавинъ... чортъ... эй! кто здѣся Красавинъ, выходи лѣш³й!... Эй, Красавинъ!..

   - Здѣся!... Я Красавинъ! - раздался гдѣ-то вдали голосъ.

   - Иди сюда, дьяволъ... жена пришла!...

   Торопливо, расталкивая толпу, появился Красавинъ. Это былъ малый, лѣтъ тридцати, испитой, измятый какой-то, съ синими мѣшками подъ глазами... Увидя жену, онъ какъ-то сразу ошалѣлъ и попятился назадъ, точно волкъ, котораго выгнали облавой изъ чащи прямо на охотника... Онъ глядѣлъ на нее во всѣ глаза и, очевидно, даже не вѣрилъ себѣ - жену-ли онъ видитъ, или это дьявольское навожден³е... Баба заплакала... Дѣвочка уцѣпилась обѣими рученками за подолъ матери и тоже заплакала...

   - Ты какъ сюда попала?- вдругъ заговорилъ пришедш³й въ себя мужъ и какъ-то сразу перемѣнился. Лицо его стало до крайности нагло, отвратительно... Глаза загорѣлись злобнымъ чахоточнымъ блескомъ. Какъ тебя сюда чортъ занесъ? Чего надо?

   - Чего надо? - заголосила баба жалобно и громко:- Люди добрые,- обратилась она къ притихшей и жадно смотрѣвшей на эту сцену толпѣ, какъ бы призывая ее въ свидѣтели и въ защиту: - спрашиваетъ: чего надо?- Ушелъ, бросилъ меня съ дѣтьми одну одинешеньку на чужой сторонушкѣ!... Вторую недѣлю ищу его... маюсь, не пимши, не ѣмши... Слезъ пролила, можетъ рѣки... А онъ - на-ка поди!... Дѣтей-то бы пожалѣлъ, варваръ, мошенникъ, притка тебя прострѣли!... Дохлый песъ... На, бери дѣтей-то... Корми! Пьяница... Злодѣй!..

   - Лайся! лайся! - отвѣтилъ мужъ, - я те полаюсь!..

   - Убить тебя мало, дохлаго гнилого пса!... Какъ же, люди добрые, посудите, Христа ради, сами... Жилъ на фабрикѣ... домой ничевошеньки, ни синя пороху не подавалъ. Дома перекусить нечего: останный мѣшокъ, коли еще! до Миколы съѣли... Свекоръ больной, на ладанъ дышетъ... бѣдность, нужда... Останную коровенку за оброкъ со двора свели... Говоритъ надысь свекоръ: "Ступай, говоритъ, молодушка, къ ему, разбойнику, бери дѣтей, а мы со старухой по м³ру пойдемъ... Что-жъ тебѣ здѣсь издыхать, что-ли, съ голоду"... Пошла я... болѣ ста верстъ шла пѣша... Зимнее время, а мое дѣло бабье... опять дѣти... Пришла въ Москву, нашла его... вижу: почитай голый, пропился весь, съ фабрики то прогнали, у земляковъ Христа ради проживаетъ... На, говорю, дѣтей-то, такой сякой!. А онъ, не будь глупъ, шапку въ охабку... Я, говоритъ, сбѣгаю, чаю заварю - чай, съ дороги то устала, прозябла... погрѣйся, да и былъ таковъ: втору недѣлю чай-то завариваетъ... Я туды, сюды - нѣтъ! какъ въ тучку канулъ... А извѣстно - мое дѣло бабье, что я смыслю? Опять пить-ѣсть надо... Искала я его по Москвѣ-то, искала... словно въ лѣсу дремучемъ... Спасибо, научилъ меня одинъ его знакомый, землякъ нашъ: "иди ты, говоритъ, баба, въ рабоч³й домъ, безпремѣнно онъ таматко, болѣ ему негдѣ быть"... -Ну, разбойникъ,- обратилась она опять къ нему,- что скажешь?.. бери ребятъ-то... корми!..

   - На кой они мнѣ... Пошла къ чорту: заработаю - вышлю... Что ты срамить то меня пришла, дура баба!. деревня чортъ, необузданная!..

   - А ты, братъ, потише!- вступился вдругъ въ разговоръ совсѣмъ еще молодой, высок³й и стройный хитровецъ съ "отчаяннымъ" лицомъ и бойкими ухватками, - баба дѣло говоритъ. Какого ты чорта ее не кормишь? Женился тоже, сволочь паршивая! Дамъ вотъ въ рыло то!..

   - Молчи, золотая рота! - огрызнулся на него мужъ.

   - Золотая рота! - передразнилъ его малый.- Я золотая рота и буду... по крайности одинъ... чужого вѣка не заѣдаю... А ты что? Жену прокормить не можетъ, сволочь... Я бы укралъ да далъ... Повѣсить тебя!... Ишь ты, ловкачъ, кашку съѣлъ - горшокъ на шестокъ...

   - Вѣрно! - раздались въ толпѣ голоса, - что вѣрно, то вѣрно... Не заѣдалъ бы чужого вѣку... не женился бы...

   Слушая это, баба стояла и громко плакала...

   А мужъ злобно глядѣлъ на нее. По лицу у него выступили красныя пятна.

   - Иди! - сказалъ онъ, - отколь пришла... У меня нѣтъ ничего... заработаю вотъ, вышлю - разорваться мнѣ, что-ли, ай родить тебѣ денегъ то!

   - Куда-жъ я пойду?

   - Домой иди, въ деревню.

   - Да мошенникъ ты эдакой... Ай на тебѣ креста нѣтъ... Ты хочь дѣтей-то пожалѣй... Ангельск³я-то душки за что муку несутъ? Куда я съ ними дѣнусь? Какъ пойду-то опять?

   - Какъ пойдешь?.. ногами!... Мнѣ взять негдѣ... Сама видишь...

   - Вотъ, сволочь-то! - крикнулъ опять малый съ отчаяннымъ лицомъ. - Эхъ, на мои бы зубы! Разорвалъ бы!... Попадись ты мнѣ на Хивѣ - душу вышибу!... Не люблю смерть такихъ... За правду глотку прорву!..

   - А мнѣ гдѣ-жъ взять: я - баба.

   - Поправлюсь, говорю, вышлю и батюшкѣ такъ скажи...

   - Да, вышлешь ты... какъ же... Матушка ты моя, Царица Небесная! - отчаянно вдругъ заголосила она:- Что-же это таперича будетъ-то?.. Куда-жъ я дѣнусь-то?.. Какъ пойду этакую стужу съ дѣтьми малыми... О-о-о, головушка моя!... Говорила матушка, не ходи за него... нѣтъ, пошла!... Разбойникъ ты, разбойникъ! Кровоп³йца, идолъ! Ни стыда-то въ тебѣ, ни совѣсти!... безстыж³я твои бѣльмы, поганыя... тьфу!..

   - Лайся, лайся! На меня нонѣ ни одна собака не лаяла, ты вотъ первая...

   - А ты вотъ что, - вступился опять малый, обращаясь къ бабѣ.- Я тебя научу... Гдѣ-жъ тебѣ идти... дорога дальняя... Паспортъ при тебѣ есть?

   - Какой родной, паспортъ?.. нѣтути...

   - Ну ладно, все одно... Иди ты прямо въ контору здѣшнюю, спроси тамъ управляющаго, набольшаго,- тамъ тебѣ скажутъ... Разскажи ему все, поклонись въ ноги, попроси хорошенько: такъ и такъ молъ... идти не могу, потому съ дѣтьми. Проси у него на машину денегъ... Скажи: мужъ, молъ, заживетъ здѣсь... заработаетъ... Все равно, скажи, коли ему отдать,- пропьетъ...такъ и скажи: дастъ!..

   - О!- радостно воскликнула баба,- дастъ?!

   - Дастъ!

   - Не дастъ!- сказалъ кто-то.

   - Дастъ! дастъ! Чай не сто рублей! - закричало нѣсколько голосовъ сразу. - Это ты, Мишъ, вѣрно, ловко придумалъ!... Иди, тетка! больше тебѣ дѣлать нечего... Дастъ... а его, гуся, отсюда не выпустятъ, пока не заработаетъ... ха, ха, ха!

   Баба поправила на головѣ "шаль", взяла за руку дѣвочку и, сказавъ: "Спасибо вамъ, родненьк³е!" - пошла въ дверь, не взглянувъ на мужа, стоявшаго съ краснымъ лицомъ и побѣлѣвшими трясущимися губами...

   - Ребята!... наши!... Хива!- крикнулъ малый съ отчаяннымъ лицомъ, какъ только захлопнулась за ней дверь. - Ну-ка - "Сѣни мои сѣни", по бокамъ припѣвъ...

   "Мужъ" какъ-то сразу очутился среди плотно обступившей его толпы молодцовъ съ Хивы... Раздался было крикъ:"караулъ"!..но сейчасъ-же смолкъ.

   - Бей его, дьявола!

   Я вышелъ на крыльцо... Баба шла въ гору за уголъ краснаго дома, плача и утирая рукавомъ глаза. Дѣвочка бѣжала за ней, цѣпляясь рученками за подолъ ея юбки, и тоже плакала...

   - Такъ ему и надо! - подумалъ я и содрогнулся вдругъ отъ ужаса, вспомня свою жену и дѣтей.- Ты то самъ развѣ лучше его?.

  

  

   Вечеромъ, послѣ ужина, состоявшаго изъ однихъ пустыхъ и мутныхъ щей, идя изъ столовой въ спальню, я чувствовалъ какую-то страшную слабость во всемъ тѣлѣ и боль въ боку... Появился кашель и ознобъ...

   - Неужто воспален³е? - съ ужасомъ думалъ я, - этого только еще не доставало... Что тогда дѣлать?..

   Придя въ спальню, я засталъ своего вчерашняго знакомаго уже лежащимъ на койкѣ.

   - Ну что,- встрѣтилъ онъ меня,- хорошо въ столовой?.. понравилось?..

   - А вы не были?..

   - Нѣтъ... Я вѣдь на правахъ больного... у меня отъ доктора записка,- что я могу проводить время здѣсь, въ спальнѣ, а не тамъ... Тамъ съ ума сойдешь безъ дѣла... Да что съ вами? вдругъ, какъ то перемѣнивъ тонъ, спросилъ онъ, глядя на меня.- На васъ лица нѣтъ!...

   - Нездоровится.

   - Чего нездоровится, да вы совсѣмъ больны!... Ишь васъ колотитъ. Нервы еще эти проклятые! Я ужъ знаю... Хотите,- заварю чаю?

   Я хотѣлъ было поблагодарить его, но не могъ. Къ горлу вдругъ подкатился точно шаръ какой-то, и начали душить слезы..

   - Ай, ай, ай! ай, ай, ай!- заволновался онъ,- вотъ это не хорошо!... Экъ вѣдь, батенька, какъ мы пьянствомъ то себѣ нервы коверкаемъ хуже бабъ дѣлаемся... Полноте! бросьте! стыдно!... Я вотъ сейчасъ чаю заварю... Попьемъ, потолкуемъ и ладно... Ложитесь пока!... Стаскивайте съ себя эту хламиду-то чортову... а я сейчасъ... О, Боже, Боже!..

   Онъ досталъ изъ-подъ изголовья палочку цикор³я или, по здѣшнему, "цики", отломилъ кусочекъ, кинулъ въ чайникъ, сунулъ ноги въ чюни и торопливо пошелъ заваривать этотъ "чай" въ столовую..

   Я ткнулся ничкомъ на койку, изо всѣхъ силъ стараясь сдержать проклятыя слезы и боясь, чтобы кто-нибудь не поднялъ меня на смѣхъ...

   Онъ скоро возвратился, и мы сѣли на подоконникъ пить "чай"...

   - Вы вотъ что,- сказалъ онъ,- ступайте завтра въ девять часовъ утра въ больницу къ доктору... Докторъ здѣсь для нашего брата, рабочихъ, душа человѣкъ... Онъ васъ положитъ въ больницу... Тамъ вы обмоетесь, отдохнете, въ себя придете, обдумаете свое положен³е, нервы улягутся... Вѣдь это все отъ пьянства, да отъ этой одуряющей обстановки дѣлается... Здѣсь, батюшка, не так³е, какъ вы, а прямо съ виду богатыри, самъ я очевидецъ, плакали, какъ дѣти... Полежите тамъ недѣльку, другую, опомнитесь... Мой совѣтъ: письмо домой послать. Не бросятъ же васъ такъ, безъ вниман³я. Уѣзжайте или уходите домой... Здѣсь вамъ оставаться нѣтъ никакого смысла... Во-первыхъ, работъ мало, а во-вторыхъ - скоро ли вы по двугривенному то наколотите денегъ? Вѣдь это если работать мѣсяцъ, каждый день, чего никогда не бываетъ, и тогда только - шесть рублей... Что вы на нихъ сдѣлаете?.. Домой надо, домой, домой...

   - Неловко очень домой-то... стыдно..

   - Стыдно... Чего стыдно? Что вы обокрали кого-нибудь, убили?.. Ложный стыдъ!. Стыдно было дѣлать такъ, а "повинную голову и мечъ не сѣчетъ"... Стыдно!. Чудакъ вы!... Да дай Богъ, чтобы побольше блудныхъ сыновъ возвращалось...

   Совѣтъ этого добраго человѣка ободрилъ меня. Больница, какъ это ни странно, стала казаться мнѣ какой-то обѣтованной землей...

   - Такъ и сдѣлаю, - сказалъ я, - какъ вы совѣтуете... пойду завтра... только боюсь, не воспален³е ли?

   - Да будетъ вамъ! какое къ чорту воспален³е! просто отъ пьянства почки болятъ... У меня это же самое было... Закатятъ вамъ тамъ мушку во всю спину, и какъ рукой сниметъ! Тамъ изъ ста человѣкъ девяносто съ мушками. Здѣсь исключительно только мушками и лѣчатъ. Серьезныхъ больныхъ нѣтъ: серьезныхъ отправляютъ во вторую городскую... Здѣсь лежатъ здоровые больные... Что только дѣлается тамъ, вотъ увидите! И время проведете отлично... почитать есть что... ну и сравнительно, чисто... выспитесь до сыта. Я васъ, пожалуй, навѣщу какъ-нибудь... У васъ вѣдь денегъ нѣтъ?

   - Нѣтъ, конечно.

   - Ну, я вамъ табачку дамъ: тамъ табакъ дороже хлѣба. И бумаги, и конвертъ принесу... Письмо домой настрочите... Ну, на марку не могу дать, у самого мало... да это не важно: дойдетъ и безъ марки, еще вѣрнѣе... Вамъ ли унывать?.. свой домикъ, жена, дѣти... Эхъ, я вамъ скажу, есть здѣсь личности, насмотрѣлся я, вотъ тѣмъ унывать не грѣхъ... ни кола, ни двора, ни родныхъ, ни знакомыхъ ... одна Хива... Тутъ и мать, и жена, и сестра, и родина... О!... Есть здѣсь мальчикъ, онъ теперь въ больницѣ, вы можетъ, его увидите... Отецъ у него тутъ въ Москвѣ, гдѣ-то на Хивѣ путается, пьяница горьк³й, матери нѣтъ, замерзла пьяная гдѣ-то на Грачевкѣ, подъ воротами... Сынишку отдалъ этотъ отецъ куда-то въ коробочники. Били его жестоко, онъ убѣжалъ - на Хиву... къ отцу... А отецъ взялъ да и продалъ тамъ его какому-то негодяю за бутылку водки да за фунтъ колбасы вареной...

   - Зачѣмъ же онъ покупателю?

   - Зачѣмъ?.. Да вы на Хивѣ-то развѣ не жили?

   - Нѣтъ.

   - Э, ну такъ вы еще. значитъ, жизни не видали... Да тамъ это самое обыкновенное дѣло... За чай да за калачъ так³я штуки продѣлываютъ...

   И онъ разъяснилъ мнѣ отвратительныя цѣли покупки.

   - Да что-жъ на это никто не обратитъ вниман³я?

   - Кому нужно?.. кто станетъ въ это входить? Э батенька, правда-то знаете гдѣ?.. Да что! Я какъ-то читалъ, въ какой-то газеткѣ здѣшней московской, вотъ про это наше отдѣлен³е работнаго дома... такъ вѣрите - умилился до слезъ - такъ хорошо написано!... И чистота-то, и воздуху-то масса, и каждому-то отдѣльная кровать, и столъ отличный, чуть ли не по фунту мяса на каждаго, и залъ-то концертный скоро отдѣлаютъ, картины туманныя станутъ показывать!. Концертный залъ!. Ха-ха-ха! туманныя картинки!... Ну, скажите, ради Господа, пошли бы вы вотъ сейчасъ смотрѣть ихъ?.. До того ли намъ? Хоть бы обращались-то по-человѣчески, не какъ съ собаками... Что, былъ сегодня управляющ³й въ столовой?

   - Нѣтъ.

   - Жаль, а то-бы посмотрѣли картину. Войдетъ, понимаете, не одинъ, а со свитой,- как³е-то прихлебатели позади... войдетъ и заоретъ: "Встать!.." Ну, конечно, всѣ вскочатъ, молчан³е мертвое... А какъ обращается съ рабочими?.. "Ты", "мерзавецъ", "подлецъ", негодяй", только и слышишь! Подлость!

   Онъ закашлялся и замахалъ рукой, какъ бы отгоняя что-то...

   - Будетъ, - съ трудомъ выговорилъ онъ, - ну, ихъ къ чорту... Не нами заведено, не нами и кончится... Ложитесь. да давайте потолкуемъ про деревню... Скоро весна вѣдь: снѣгъ стаетъ, тетерева по утрамъ затокуютъ, вальдшнепы прилетятъ... О!... вы не охотникъ?..

   Мы легли... Онъ началъ говорить про свою жизнь дома, про охоту, про рыбную ловлю, про пчелъ... Разсказы эти дышали любовью и какой-то особенной, задушевной прелестью..

   Я долго слушалъ его, совсѣмъ позабывъ, что нахожусь въ спальнѣ работнаго дома...

  

  

   На другой день утромъ я отправился въ больницу... Доктора еще не было... Въ пр³емной дожидалось человѣкъ пятнадцать... Молоденькая, симпатичная фельдшерица записала наши фамил³и. Мы усѣлись въ прихожей на узкой и длинной скамьѣ и стали ждать. Рядомъ со мной помѣстился какой-то молодой человѣкъ съ длинными курчавыми волосами.

   Ему не сидѣлось спокойно... Онъ какъ-то ерзалъ по скамьѣ, пожималъ плечами и безпрестанно чесалъ свою голову.

   - Что ты не сидишь покойно?- сказалъ я,- что у тебя болитъ?

   Онъ испуганно взглянулъ на меня большими "телячьими", какими-то жалобными глазами и тихонько, чуть не плача, сказалъ:

   - Бѣда!... заѣли...

   - Давно въ работномъ домѣ?- спросилъ я у него съ невольнымъ участ³емъ.

   - Недавно... Пр³ѣхалъ въ Москву на мѣсто... да загулялъ...

   - А ты кто - крестьянинъ?

   - Нѣтъ, я изъ духовныхъ... У меня отецъ дьяконъ въ Клинскомъ уѣздѣ... Дядя еще есть - тоже дьяконъ здѣсь въ Москвѣ, на Старой Басманной (онъ назвалъ богатый и извѣстный приходъ), да нельзя мнѣ къ нему... совѣстно...

   - Что-жъ, ты учился гдѣ-нибудь?..

   - Учился въ семинар³и у Троицы... да выгнали изъ четвертаго класса...

   - Мамаша, небось, жива?.. Онъ заморгалъ глазами.

   - Жива... Хочу у доктора попроситься въ больницу... Письмо къ дядѣ пошлю... Очень мнѣ тяжело!

   Онъ наклонилъ голову и замолчалъ.

   Немного погодя пришелъ докторъ. Это былъ средняго роста брюнетъ, худощавый, съ добрымъ, симпатичнымъ лицомъ... Онъ сѣлъ къ столу и сталъ вызывать по фамил³ямъ.

   Первымъ подошелъ къ нему коренастый и крѣпк³й, лѣтъ 60-ти старикъ.

   - Ты что, дѣдъ?

   - Зубы... зубами маюсь!..

   - Гдѣ?

   - Во, гляди!..

   - Вырвать?

   - Рви!

   - Садись!

   Докторъ взялъ щипцы и вырвалъ зубъ. Старикъ только головой мотнулъ и, сплюнувъ въ тазикъ, сказалъ:

   - Рви другой!

   Докторъ вырвалъ другой и сказалъ:

   - Еще, что ли?

   - Рви!

   Докторъ вырвалъ трет³й зубъ и опять, улыбаясь спросилъ:

   - Ну еще, что ли?

   - Нѣтъ, будетъ!- сказалъ старикъ съ такимъ выражен³емъ въ голосѣ, какъ будто отказывался отъ рюмки водки, которую его упрашивали выпить... Всѣ засмѣялись...- Спасибо!- сказалъ онъ и пошелъ въ прихожую, кладя по полу, точно печати, оттаявшими чунями клѣтчатые слѣды.

   Подошелъ слѣдующ³й... Докторъ выслушалъ его, осмотрѣлъ и нарисовалъ на правомъ боку карандашомъ квадратъ.

   - Приходи въ четвертомъ часу сюда... въ больницу ляжешь,- сказалъ онъ.

   Дошелъ чередъ до меня.

   - У тебя что?

   - Бокъ больно.

   - Какой?

   - Правый.

   - Сними рубашку.

   Я снялъ. Онъ сталъ слушать.

   - Ого! сердце-то того... Ни вина, ни пива отнюдь нельзя пить... Эхъ, народъ, не бережете вы свое здоровье!... Ну, что-жъ, желаешь полежать въ больницѣ?

   - Сдѣлайте милость!..

   - Можно! Къ боку тебѣ мушку поставимъ,- и, говоря это, онъ начертилъ мнѣ карандашомъ на боку квадратъ.- Приходи часа въ три.

   Я надѣлъ рубашку, полушубокъ и пошелъ въ столовую.

   - Взяли! и меня взяли!- услыхалъ я за собой голосъ и, обернувшись, увидалъ молодого семинариста. Онъ былъ радъ, точно ребенокъ, которому подарили игрушку..

   - Начертилъ мушку?- спросилъ я.

   - Начертилъ! Слава Тебѣ, Господи! - онъ вдругъ перекрестился нѣсколько разъ торопливо и часто повторяя:- Слава Тебѣ, Господи! Слава Тебѣ, Господи!..

  

  

   Въ три часа я пошелъ въ больницу. Тамъ, въ прихожей, уже дожидались семинаристъ и еще какихъ-то двое, принятыхъ сегодня же въ больницу.

   Вскорѣ пришла нянька и повела насъ въ такъ называемую "мужскую уборную", гдѣ была ванна.

   - Раздѣвайтесь! сказала она, - кладите сюда вотъ къ порогу свою рухлядь... Вотъ вамъ бѣлье... халаты... туфли... Полѣзайте въ ванну по-двое заразъ... Вонъ кранты... въ этомъ вотъ холодная, а здѣся горячая... Вымоетесь, я васъ наверхъ сведу въ третье отдѣлен³е... Мойтесь на здоровье... небось, обовшивѣли...

   Она ушла. Мы начали раздѣваться.

   - По-двое заразъ велѣла, - сказалъ высок³й длиннобородый старикъ, напуская воды, - а какъ по двое-то: у него вонъ,- онъ кивнулъ на сосѣда, худенькаго, плюгавенькаго человѣчка, - я давѣ видѣлъ, вся спина въ чирьяхъ... Какъ съ нимъ лѣзть-то?.. Я не полѣзу... Слышь, землякъ,- обратился онъ ко мнѣ, - полѣземъ мы съ тобой первыми... Чего тутъ... сымай рубашку-то... сигай!... Господи благослови!... О-о! важно!..

   Я скинулъ рубашку и забрался къ нему въ ванну. Намъ было тѣсно и неловко. Старикъ, какъ тюлень, вертѣлся съ боку на бокъ и брызгался водой.

   - О, важно! - твердилъ онъ, - мальё! Одно плохо, ужо на ночь мушку вляпаютъ... Здорово деретъ, анафема!. Тебѣ тоже, землякъ, мушку? - спросилъ онъ у меня.

   - Тоже.

   - Да ужъ здѣсь лѣкарство одно... Ну, будя... слава тебѣ, Господи!... Теперича бы половиночку раздавить гоже,- добавилъ онъ, вылѣзая изъ ванны,- да закусить сняточкомъ!..

   - Да у тебя что-жъ болитъ-то? - спросилъ я.

   - Да какъ-те сказать не соврать: одышка вродѣ какъ... кашель... мокрота душитъ... А-то я ничего, слава Богу...

   Мы надѣли чистое бѣлье, полосатые халаты, туфли, и я почувствовалъ себя другимъ человѣкомъ... Стало какъ-то легко, во всемъ чистомъ, и страшно дѣлалось при взглядѣ на валявшуюся у порога скинутую одежду...

   Послѣ насъ, пустивъ свѣжую воду, полѣзли въ ванну семинаристъ и плюгавеньк³й человѣчекъ... и убѣдился, что старикъ сказалъ правду: вся спина у него была въ чирьяхъ...

   - Эхъ, порядки здѣшн³е!..- укоризненно сказалъ старикъ.

  

  

   Третье мужское отдѣлен³е представляло изъ себя большую, чистую, свѣтлую, но биткомъ набитую больными, палату... Койки стояли такъ же, какъ въ спальнѣ No 15-й, по двѣ въ рядъ, сдвинутыя вмѣстѣ... Кромѣ того, койки стояли и по одиночкѣ, тамъ, гдѣ только было возможно поставить ихъ. Всѣхъ больныхъ, какъ я узналъ послѣ, было въ этой палатѣ 75 человѣкъ.

   Шумъ, крикъ, хохотъ стояли въ палатѣ нисколько не тише, чѣмъ въ спальнѣ... "Больные" играли въ карты, въ шашки, читали, курили, ходили, шлепая туфлями по полу, въ полосатыхъ халатахъ, надѣтыхъ у кого въ рукава, у кого въ накидку, по широкому проходу, изъ одного конца палаты въ другой...

   Мнѣ досталась койка въ углу у окна, около стѣны. Я сѣлъ на нее, посмотрѣлъ на своего сосѣда, и... меня охватилъ ужасъ.

   Рядомъ со мною лежали "живыя мощи" и глядѣли на меня какими-то бѣлесоватыми, злобными, страшно ввалившимися глазами. Это былъ старикъ, лѣтъ 70-ти, худой, страшный, костлявый, косматый. Онъ лежалъ на спинѣ, покрывшись одѣяломъ, поднявъ колѣнки, которыя какъ-то страшно, точно у мертвеца, обрисовывались подъ этимъ одѣяломъ... Одна рука у него была закинута подъ голову, другая лежала поверхъ одѣяла... Руки эти были тонки и худы, точно палки, обтянутыя кожей... изъ-подъ края подушки, подъ головой, выглядывали "пайки" чернаго и бѣлаго хлѣба...

   Но самое страшное, что увидалъ я и отъ чего пришелъ въ ужасъ, это насѣкомыя, которыя ползали по лицу этого старика... кишмя кишѣли въ бородѣ, въ волосахъ, на головѣ...

   Я не могъ смотрѣть и отвернулся отъ него съ ужасомъ, отвращен³емъ и жалостью...

   - Господи! какъ онъ еще живетъ, несчастный,- подумалъ я,- что же это такое?!.

   - Что, землякъ, глядишь?- спросилъ у меня съ противоположной койки молодой парень, наблюдавш³й за мной,- послалъ тебѣ Богъ сосѣда... Вотъ лежитъ тутъ ни живой, ни мертвый... Не издыхаетъ да и все! А озорникъ какой страсть...

   - Что-жъ его не уберутъ отсюда?

   - Да куда-жъ его?.. Ждутъ, когда сдохнетъ. Допрежь онъ внизу лежалъ со слабыми... Не знаю, зачѣмъ сюда перевели... Должно, скоро капутъ ему... Да ты хлопочи на другую койку... Вотъ завтра пойдутъ на выписку, ты и хлопочи... Съ нимъ лежать-то грѣхъ одинъ... Озорникъ... матершинникъ... даромъ, что старый... Что, старый чортъ, глядишь?- обратился онъ къ нему, - про тебя говорю... У-у-у, песъ!..

   Стало темно... Зажгли лампы... Одна изъ нихъ какъ разъ пришлась противъ моей койки... Немного погодя, няньки, - разбитныя и нахальныя, съ черезчуръ развязными манерами и такими же словечками (которымъ онѣ научились, очевидно, на Хивѣ), получающ³я здѣсь по три копѣйки въ день жалованья,- стали разносить ужинъ... Ужинъ этотъ состоялъ изъ какого-то мутнаго, прокисшаго и въ микроскопическомъ размѣрѣ перловаго супа...

   Поужинавъ, я хотѣлъ было устроиться и лечь спать, какъ вдругъ кто-то крикнулъ на всю палату:

   - Новеньк³е!... пожалуйте на живодерню!..Мушки ставить!... Кому мушки? подходи!..

   Этимъ дѣломъ, т. е. прикладыван³емъ мушекъ - или, какъ здѣсь выражались "живодёрствомъ" - занимался не фельдшеръ, а просто такой же "золоторотецъ" больной, какъ и всѣ. Онъ лежалъ въ больницѣ уже семь мѣсяцевъ, присмотрѣлся и привыкъ ко всѣмъ порядкамъ... Фельдшеръ, вѣроятно, рѣшилъ, что это дѣло не хитрое, и самому заниматься этимъ незачѣмъ...

   Мы всѣ четверо подошли къ этому "живодеру", разставившему свою "аптеку" на табуреткѣ посреди палаты... Толпа больныхъ окружила насъ... пошелъ смѣхъ и остроты...

   - Ну, раздѣвайтесь! - сказалъ "живодеръ".- Я вотъ вамъ вляпаю... останетесь довольны!..

   Онъ живо "вляпалъ" намъ всѣмъ по мушкѣ и такъ крѣпко забинтовалъ грудь, что трудно было дышать...

   - Ну, подходи теперь, кому вечёръ ставилъ? Снимать стану!- крикнулъ онъ.

   Подошло шесть человѣкъ. Изъ любопытства я не пошелъ на свое мѣсто, а остался посмотрѣть, что будетъ.

   - Ну, стаскивай рубашку-то! крикнулъ "живодеръ" на какого-то подслѣповатаго, съ желтымъ и бритымъ лицомъ, сильно-робѣвшаго человѣка.- Аль думаешь,- горнишная придетъ сымать то ее!..

   Бритый человѣкъ, кряхтя и какъ-то корчась, скинулъ рубашку и бросилъ ее на полъ.

   "Живодеръ" живо разбинтовалъ бинтъ.

   - Ну, держись!..

   Онъ сразу сдернулъ мушку... Бритый человѣкъ такъ и подскочилъ кверху...

   - Важно наядрила... Мотри, какой мѣшокъ надрала! - послышались возгласы больныхъ. - Здорово!..

   "Живодеръ" взялъ ножницы, простригъ ими пузырь, спустилъ воду и, взявъ пальцами съ уголка отвисшую кожу, началъ безъ церемон³и сдирать ее со всего нарисованнаго докторомъ квадрата... Больной корчился и крѣпко стиснулъ зубы, боясь закричать...

   - Держися, небось!... Задаромъ здѣсь кашей не кормятъ!... Помнить будешь... ха, ха, ха... Петровъ, мажь тряпку саломъ, вмазывай ему!... Подходи другой!... Становись ты, долговолосый!..

   Я не сталъ больше смотрѣть и пошелъ на свое мѣсто. Мой сосѣдъ-старикъ лежалъ, укрывшись одѣяломъ съ головой, и, должно быть, спалъ... Я поднялъ свое одѣяло, раздѣлся и тоже легъ спать...

  

  

   Проснулся я отъ какого-то шороха... кто-то тащилъ, какъ мнѣ показалось, съ меня одѣяло... Я открылъ глаза... и увидалъ, что старикъ сидитъ на своей койкѣ и дергаетъ съ меня одѣяло. При этомъ онъ глядѣлъ на меня и улыбался своимъ ввалившимся ртомъ, въ которомъ на верхней челюсти необыкновенно страшно торчалъ одинъ желтый и длинный зубъ...

   Было, очевидно, поздно, часа три утра, потому что всѣ больные спали... Лампа, хотя и убавленная, горѣла все-таки очень ярко, освѣщая во всей красотѣ этого удивительнаго старика...

   - Сумасшедш³й! - подумалъ я, испугавшись и спросилъ:- Ты что?

   Онъ, вмѣсто отвѣта, провелъ рукой по бородѣ и бросилъ что-то на мою койку, глядя на меня своимъ бѣлесоватымъ, но на этотъ разъ не злымъ, какъ мнѣ показалось прежде, а какимъ-то "чуднымъ", такъ сказать, необъяснимымъ и загадочнымъ взглядомъ.

   - Сумасшедш³й, - опять подумалъ я и сказалъ: - Что же это ты дѣлаешь?.. Зачѣмъ эту гадость кидаешь?..

   - А!- какъ-то радостно заговорилъ онъ шепотомъ,- разозлился!... Ну, ругайся... ну, бей меня!..

   Говоря это, онъ глядѣлъ мнѣ въ глаза, и я невольно содрогнулся отъ этого взгляда: въ немъ было что-то страшное и невыразимо скорбное, что невольно заставляло содрогаться.

   - Я вѣдь нарочно это! - опять заговорилъ онъ.- Я вотъ залаю еще... Я вѣдь не человѣкъ, а песъ, собака... паришвая собака... на которую помои льютъ...

   Онъ пригнулся и, заглянувъ мнѣ въ лицо, опять засмѣялся.

   Я совершенно не нашелся что сказать и только глядѣлъ съ удивлен³емъ на его искаженное лицо.

   - А хочешь, - снова началъ онъ,- я тебя ударю! А! фу ты, чортъ!..

   Я опомнился.

   - Что ты, съ ума, что-ли, сошелъ?.. отстань!...

   Онъ откинулся головой на подушку и затрясся весь отъ своего противнаго принужденнаго хихиканья. Потомъ вдругъ опять сѣлъ и, переставъ хихикать, серьезно и тихо спросилъ:

   - Ты обо мнѣ какого мнѣн³я?

   - Я тебя совсѣмъ не знаю, и поэтому не могу судить...

   - Не знаешь?.. Гм! Да вѣрно, не знаешь... А хочешь, я тебѣ разскажу одну истор³ю...

   - Разскажи.

   Онъ опять посмотрѣлъ на меня своимъ тяжелымъ взглядомъ, въ которомъ теперь стало мелькать какое-то сознательное и грустное выражен³е, и сказалъ:

   - Про сына моего, Николеньку...

   Онъ потянулъ на себя одѣяло, усѣлся поудобнѣе, подумалъ что-то и сказалъ почти шепотомъ.

   - Принеси мнѣ воды, сдѣлай милость, тамъ вонъ, подъ краномъ... Знаешь?

   Я взялъ кружку и принесъ воды... Онъ жадно отпилъ полъ-кружки и, откинувшись на подушку, закрылся по самую бороду одѣяломъ, оглядѣлся по сторонамъ, очевидно боясь, чтобы его, кромѣ меня, никто не услыхалъ, и тихо, шепотомъ заговорилъ, наклонившись ко мнѣ:

   - Сынъ у меня былъ... Николенька. И жена была. Славная... И любила меня... Не вѣришь? правда... Да померла она, понимаешь?.. померла. А сынъ остался... Ну, взялъ я его съ собой въ Москву... думалъ: вотъ моя цѣль жизни... душу за него отдамъ... вырощу... человѣкомъ сдѣлаю... Эхъ, сколько думалъ я!... Сколько думалъ я всего хорошаго!... А жизнь-то, подлая, повернула по-своему... Ну, такъ вотъ, взялъ я его съ собой... Здѣсь, въ Москвѣ, мнѣ первое время посчастливилось: нашелъ мѣсто... сталъ жить... коморочка у меня была снята на Плющихѣ маленькая... четыре рубля платилъ за нее... Самъ, бывало, уйду на занят³я съ утра, а его, сыночка-то, оставлю одного... Попрошу только хозяйку приглянуть за нимъ... И сидитъ онъ, бывало, цѣлый день одинъ... Тих³й былъ мальчикъ, задумчивый... уставится глазенками на свѣтъ и смотритъ... думаетъ тоже что-то... Говорить сталъ только къ концу третьяго года, да и то плохо... Гдѣ-жъ ему было учиться?.. Одинъ все... все одинъ... Меня онъ звалъ "тятя", "тятя миленьк³й", а то еще "тятя путеня"... Что такое это значило "путеня", я и сейчасъ не знаю...

   Онъ насупился, замолчалъ и, тряхнувъ головой, точно отгоняя что-то, продолжалъ:

   - Все было ладно за эти три года, а тутъ пошло все какъ-то подъ гору... Съ мѣста прогнали... Осѣдлала меня нужда, облюбовала и поѣхала... Бился-бился, искалъ-искалъ мѣста - нѣтъ! нѣтъ, да и все! а вѣдь пить-ѣсть надо... О себѣ-то ужъ я не думалъ... Гдѣ ужъ! только бы его-то... его то только бы! Заложилъ все... оборвался... озлобился... въ трущобахъ жилъ, съ ребенкомъ-то, понимаешь? Чего только не натерпѣлся!... Въ разные эдак³е пр³юты обращался... Не берутъ нигдѣ: незаконный! Да и просить-то я путемъ не умѣлъ. Помню, разъ провелъ я ночь на Хивѣ, въ притонѣ одномъ... Всталъ рано... куда идти? Вышелъ на Солянку: "Николенька, говорю, куда-жъ намъ идти?" А май мѣсяцъ стоялъ о ту пору... тепло было, весело, радостно... Пошелъ, куда глаза глядятъ... Его-то на рукахъ несу, то веду потихоньку за ручку... Долго Москвой шли... вышли за заставу... въ поле... посидѣли... отдохнули... Куда-жъ теперь? думаю... Взялъ его на руки. Держи