Чичерин Борис Николаевич - История политических учений. Часть третья. Новое время (продолжение)

bsp; ______________________

   Против всего этого возражают, что признание неотъемлемых прав человека ведет к анархии и к междоусобиям. Но это - напрасное опасение. Народы, вообще, даже слишком склонны довольствоваться существующими учреждениями, привычка имеет над ними всемогущую власть. Если бы в истории встречалось более революций, это послужило бы в пользу человечеству. Конечно, деспотизм водворяет спокойствие в обществе, но этот покой есть подобие смерти. Это - господство невежества и предрассудков, где цепенеют все лучшие силы человека. Народам необходимо движение, иначе государство превращается в труп. Открытая борьба партий гораздо менее опасна, нежели тайные интриги придворных. Наконец, даже и междоусобная война может быть благом для общества, если она является лекарством против застарелой болезни. Нужно иногда отсечь член, чтобы сохранить здоровым остальное тело*.

   ______________________

   * Ibid.

   ______________________

   Из всего этого ясно, что народ, оставляя за собою верховную власть, должен сам быть своим законодателем. Тогда только он может иметь хорошие законы. Как же скоро законодательная власть предоставляется монарху или аристократии, так она обращается в орудие личных страстей и частных выгод правителей*.

   ______________________

   * Ibid. Lettre 4.

   ______________________

   Но если народ всегда имеет неотъемлемое право изменять существующий образ правления, если каждый гражданин имеет неотъемлемое право и даже обязанность стремиться к наилучшему общественному устройству, то из этого не следует, что всегда должно пользоваться своим правом. Благоразумие предписывает осторожность и соблюдение известной меры, нужно идти к цели постепенно. Иногда приходится даже сохранять злоупотребления, когда они служат противодействием еще большему злу. Так, например, уничтожение сословных привилегий при неограниченном правлении ведет только к усиленному рабству. Прежде всего, надобно распространять в народе здравые политические понятия. Затем следует пользоваться теми правами, которые есть, чтобы приобрести еще большие. Так, во Франции парламент, облеченный правом протеста, может противиться установлению новых налогов и требовать созвания Генеральных штатов. Но как скоро последние будут собраны, так их появление будет знаком революции, которая одна способна обновить одряхлевшее государство*.

   ______________________

   * Ibid. Lettre 4-5.

   ______________________

   Мабли указывает на те задачи, которые предстоит разрешить будущим законодателям Франции. Главная состоит в том, чтобы не только водворить свободу, но и упрочить ее, оградивши ее от захватов со стороны правителей. Но тут необходимо действовать осмотрительно. Не следует разом хвататься за искоренение всех злоупотреблений, чего можно опасаться при всеобщем возбуждении умов. Это заставило бы все нарушенные интересы соединиться вместе, чтобы затормозить преобразование. Не должно также гоняться за идеальным устройством. Люди, привыкшие к свободе, могли бы требовать большего, но те, которые целые века жили под гнетом деспотизма и приобрели нравы и понятия рабов, должны мало-помалу воспитываться к свободе. Каждый шаг, сделанный по этому пути, даст им возможность сделать другой, затем третий и так далее. Прежде всего, необходимо обеспечить самое существование свободных учреждений, так чтобы они были независимы от произвола монарха; это - цель, которой все должно быть принесено в жертву. Генеральные штаты должны по закону собираться периодически собственною властью без всякой помехи. Королю не следует давать права ни созывать их, ни распускать. Если не удастся этого достигнуть, все будет потеряно, и народ снова подпадет под иго деспотизма. Но этого мало: в больших государствах, где народ не может постоянно собираться на площади, как в древних республиках, всегда есть опасность, что сильное правительство мало-помалу заберет власть в свои руки и уничтожит свободу. Предупредить это зло можно только разделением властей. Законодательная власть должна быть совершенно отделена от исполнительной. Не следует подражать ошибке англичан, которые, сделавши короля участником законодательства, дали ему чрезмерную силу. Затем, самая исполнительная власть должна быть разделена на отдельные отрасли. Сосредоточить всю эту часть в руках одного лица значит возложить на него бремя свыше человеческих сил, а вместе с тем дать ему постоянные поводы к захватам. Судьи должны быть самостоятельные, полицейские чиновники - подчиненные суду. Для надзора за правами, которых поддержание необходимо для охранения свободы, должны быть установлены выборные цензоры. Финансовое управление вручается лицам, доверенным от Генеральных штатов. Наконец, в самой армии начальники должны быть выборные, королю же следует предоставить в мирное время надзор, а во время войны предводительство над войсками. Затем, ему оставляется верховное руководство иностранными делами, но с помощью особого совета и с тем, чтобы право войны и мира, а также и назначение послов принадлежало представителям народа. Хотя этим раздроблением управления королевская власть вводится в весьма тесные границы, но того, что за нею остается, совершенно достаточно для удовлетворения законного честолюбия человека. Королевская власть есть неизбежное зло, против которого надобно принимать всевозможные меры предосторожности; уничтожить же ее нет пока возможности при настоящем состоянии европейских обществ, в которых господствует полнейшее неравенство. Без этого учреждения соперничество знатных домов скоро повело бы к водворению деспота. Описанное устройство, конечно, не самое лучшее, какое можно придумать, но это лучшее, какого можно желать при существующем порядке вещей*.

   ______________________

   * Mably. Des Droits et des Devoirs du Citoyen. Lettre 5, 6.

   ______________________

   Составляя в этих очерках программу будущей Французской революции, Мабли мимоходом касается и своего собственного идеала. Указавши на то, что для сохранения свободных учреждений недостаточно одной любви к свободе, что нужна еще любовь к закону, а прежде всего необходимы нравы, он восклицает устами одного из собеседников: "Знаете ли, где кроется источник всех бедствий, постигающих человечество? В собственности". Первоначально она могла быть установлена на основаниях справедливости, ибо кто станет отрицать, что человек мог считать себя хозяином построенной им хижины или собранных им плодов? Но как бы равномерно ни было сделано распределение имуществ, через несколько поколений неизбежно водворяется неравенство, являются богатые и бедные, а с тем вместе различие потребностей, притязания одних и зависимость других, интриги и партии, роскошь, наконец, все пороки, которые терзают современные общества. Размышляя об этом, поневоле мечтаешь об учреждении республики на каком-нибудь пустынном острове, где все будут равны, все богаты, все бедны, все свободны, все братья, считая первым законом не иметь ничего своего. Плоды трудов каждого должны приноситься в общественные магазины как сокровища государства и достояние всех. Отсюда выборные экономы будут раздавать членам общества все, что им необходимо, они же должны определять каждому долю работы, потребную для общества, и наблюдать за нравами. Хотя чувство собственности служит сильнейшим побуждением к труду, однако его можно заменить другими пружинами: можно действовать посредством врожденной человеку любви к славе и к почету, давая награды работникам, усердно исполняющим свои обязанности. Человечество должно облагораживаться при таком порядке, ибо какие страсти могут развиться в этом блаженном уголке? "Усталый от утомительного и бессмысленного зрелища, которое представляет Европа, - говорит Мабли, - я не могу предаваться в воображении этим приятным мечтаниям, для того, чтобы моя душа не открылась сладким надеждам... Ваше сердце, - продолжает он, - обманутое утешительным призраком, успокаивается на нем с удовольствием: не говорит ли оно вам, что это именно то счастье, для которого были созданы люди?"*

   ______________________

   * Ibid. Lettre 4.

   ______________________

   Мабли подробнее развил свой идеал в другом сочинении "О законодательстве, или Начала законов" ("De la legislation ou principes de loix"), вышедшем в 1776 г. Здесь он начинает с критики современных законодательств, которые имеют в виду богатство, приобретения, завоевания и тем умножают только человеческие потребности и пороки. Богатство не дает ни счастья, ни могущества; напротив, то и другое приобретается умеренностью. Бедные народы сильнее и счастливее богатых. Требовать же, чтобы с богатством соединились и добрые нравы, значит хотеть двух несовместимых вещей. Мнимая философия, указывая людям ложные цели, поддерживает это стремление законодательств. Не вникая в существо человека, не изучив его страстей и свойств его сердца, философы уверяют, что законы должны быть различны по местности и климату, как будто природа человека не везде одна и та же, как будто у людей не везде одни страсти, как будто, наконец, не от хорошего или дурного направления этих страстей зависит все наше счастье или несчастье. Чтобы дойти до истинных оснований законодательства, надобно изведать глубину человеческого сердца и этим путем познать ту цель, которую поставила нам природа. Тогда мы увидим, что если у человека есть сильнейшая пружина - самолюбие, которое, по-видимому, ставит неодолимые преграды между людьми, то, с другой стороны, эта же самая страсть сближает их между собою, заставляя их искать чужой помощи для удовлетворения своих нужд. Мало того: самолюбивые наклонности находят себе противовесие в общежительных свойствах человека, которые побуждают нас соединяться с другими и бескорыстно желать их счастья. У человека есть сострадание, благодарность, потребность любви, стремление к славе, соревнование и другие наклонности, которые все имеют значение только в обществе. Без надлежащего руководства эти качества либо глохнут, либо получают дурное направление. Дело хорошего законодательства - направить их к счастью человеческого рода. Но этого нельзя достигнуть, возбуждая в людях стремление к стяжанию: этим способом умножаются только потребности и развиваются страсти, которые ставят людей во враждебное отношение друг к другу. Чтобы развить общежительные наклонности и скрепить общественные связи, надобно, напротив, научить людей довольствоваться малым. Тогда только потребности всех будут удовлетворены, и одни не будут обогащаться на счет других*.

   ______________________

   * Mably. De la Legislation... L. I. Ch. 1.

   ______________________

   Исследуя намерения природы, свойства человека и условия его счастья, мы убеждаемся, что природа предназначила людей к тому, чтобы быть равными между собою. Этот закон написан яркими чертами во всех явлениях человеческой жизни. Исходя из рук природы, люди находятся в состоянии совершеннейшего равенства. У них одни органы, одни потребности, один разум. Находящиеся на земле блага принадлежат им сообща, ибо природа никому не дала отдельной собственности, не установила границ полям, не создала богатых и бедных, больших и малых, следовательно, не предназначила одних к владычеству над другими. Мало того: для охранения этого драгоценного равенства природа вложила в сердце человека чувство свободы, которое не изглаживается даже веками тирании. Как свобода, так и равенство суть первоначальные дары природы, но они различны по своему существу и даны нам для разных целей: мы не были созданы равными для сохранения своей свободы, но мы были созданы свободными для сохранения равенства. Это ясно из того, что для человека необходимо общежитие, а между тем, вступая в общество, он неизбежно должен отказаться от своей свободы; равенство же он не только имеет возможность сохранить, но он не может отречься от него, не навлекши на себя величайших бед. Ибо от равенства зависит развитие общежительных свойств человека и его счастье. Равенство и вытекающая из него умеренность потребностей сохраняют душевный мир и препятствуют возбуждению страстей, разъединяющих человечество; равенство связывает людей и установляет между ними взаимное доброжелательство. Напротив того, неравенство искажает естественные чувства человека и вселяет в его душу пагубные потребности, предрассудки и пороки. Как скоро в обществе явилось неравенство имуществ, так богатые мечтают о больших и больших наслаждениях, а вместе с тем развивается у них любостяжание. Бедные, напротив, становятся в униженное положение и принуждены продавать другими свои услуги. Отсюда презрение высших классов к низшим и стремление первых владычествовать над последними, забравши власть в свои руки. Неравенство имуществ неизбежно влечет за собою и неравенство общественных положений, за любостяжанием следует честолюбие. Отсюда все те раздоры, смуты и междоусобия, которые терзают государства и влекут их к падению. Таким образом, все пороки следуют друг за другом непрерывною цепью, которой первое звено заключается в неравенстве имуществ*.

   ______________________

   * Ibid. Ch.2.

   ______________________

   Против всего этого можно возразить, что неравенство лежит в самой природе вещей, ибо если, с одной стороны, природа создала людей равными, то, с другой стороны, она же дала им различные наклонности, силы и способности, а это различие неизбежно ведет к неравенству. В общежитии равенство столь же мало может сохраняться, как и свобода. Прежде всего, для исполнения законов необходимо учреждение правительств, а с этим вместе является подчинение одних другим, следовательно, неравенство. Затем, как скоро установляется собственность, так неизбежно является различие богатства. Самое равномерное распределение жизненных благ не может устоять при неравных способностях владельцев и наследственной передаче имущества. Следовательно, в обществе необходимо водворяется различие богатых и бедных, а это в свою очередь влечет за собою неравенство общественного положения. Таким образом, в этом можно видеть закон самой природы, неотразимую судьбу человечества, ибо невозможно законом предписать людям, чтобы они имели одинаковый ум, одинаковое трудолюбие и одинаковое количество детей*.

   ______________________

   * Ibid.

   ______________________

   Все эти возражения Мабли не находит основательными. О различии наклонностей, сил и способностей, прирожденных человеку, говорит он, мы не должны судить по настоящему состоянию людей. Когда человек только что вышел из рук природы, это различие существовало в гораздо меньшей степени: искусственное воспитание развило в одних стремление и способности, которые были заглушены в других вследствие недостатка средств. Одинаковое воспитание, без сомнения, развило бы почти одинаковые таланты во всех, и если бы одни отличались перед другими, то они с избытком были бы вознаграждены общественным почетом, который достался бы на их долю. Для постоянного неравенства тут нет места. Еще менее имеет значения неравенство сил, ибо самый могучий человек не в состоянии противиться соединенным силам нескольких других. Отсюда также не может возникнуть постоянное подчинение. Что касается наклонностей, то при умеренных потребностях различие их ведет только к теснейшему союзу между людьми, заставляя одних искать помощи других. Наконец, и общественное устройство само по себе не уничтожает равенства. Хотя и установляются правительства, но если им не дается произвольной власти над подданными, если каждый гражданин получает одинаковые права с другими, если каждый остается участником верховной власти и может в свою очередь занимать все общественные должности, то необходимое в обществе подчинение не препятствует сохранению равенства. При таком устройстве правитель не возвышается над согражданами - он является только общим поверенным, который наравне со всеми подчиняется законам государства; он так же, как и другие, может быть наказан за их нарушение и завтра может опять низойти на степень простого гражданина. Остается, следовательно, неравенство, проистекающее из собственности; в этом заключается вся задача и все затруднения. Нет сомнения, что тут кроется источник неисчислимых бедствий, постигших человечество. Но было ли установление собственности необходимо для человеческого общежития? Рассматривая происхождение обществ, можно убедиться в противном*. Люди соединились в общества отнюдь не для охранения собственности, как полагают некоторые философы; их связали общежительные их свойства и взаимные нужды. Правительства же были установлены для обуздания страстей, препятствующих общежитию. В эти первобытные времена не было даже понятия о собственности. Земли было много, и люди питались охотою и рыбною ловлею. Когда же вследствие размножения народонаселения они обратились, наконец, к земледелию, они и тут сохранили первоначальные свои привычки. Как они прежде соединили свои силы для установления общественной власти, так они теперь соединили свой труд, чтобы сообща пользоваться плодами общей работы. Это общение имуществ в первобытном состоянии не только не может считаться химерою, но напротив, представляется необходимостью при тогдашнем положении человечества. Трудно даже вообразить себе, каким образом люди могли прийти к установлению собственности, ибо пороки, их разъединяющие, в то время еще не развились: они являются уже плодом неравенства состояний и неумеренных потребностей, которых тогда не было. До введения собственности не было ничего легче, как удержать людей в пределах долга. Чтобы изгнать лень, достаточно было награждать трудолюбивых, которые находили бы в общественном почете достаточное побуждение к деятельности. К несчастью, люди избрали другой путь. Негодуя на ленивых, которые жили на чужой счет, мало участвуя в общей работе, они постановили законом, что каждый должен пользоваться плодами своего труда. Так произошла собственность. Первый же безрассудный шаг повлек за собою все остальное**.

   ______________________

   * Mably. De la Legislation... L. I. Ch. 2.

   ** Ibid. Ch.3.

   ______________________

   Против общения имуществ возражают, что этим отнимается у людей побуждение к труду, ибо никто охотно не работает на других, а вследствие того и самые произведения будут скуднее. Но здесь опять надобно заметить, что неиспорченному человеку не следует приписывать тех чувств, которые развиваются только в развращенных обществах. Нет сомнения, однако, что во все времена человек менее охотно работает на других, нежели на себя, но если трудолюбивый награждается почетом, он работает для себя. Наконец, если бы даже произведения были гораздо скуднее, нежели в настоящее время, то это еще не большое зло в сравнении с теми бедствиями, которые порождает неравенство имуществ. Для человечества гораздо полезнее иметь некоторые добродетели, нежели обилие плодов земных. Возражают также, что при подобном устройстве правители должны превратиться в надзирателей за работами и в экономов, но это занятие гораздо более благородное, нежели те политические интриги, которым они предаются в настоящее время. Притом задача правителей не ограничивается одним этим. Они должны, кроме того, внимательно следить за пороками и потребностями граждан, воздерживая одни, изобретая средства для удовлетворения других, наблюдая, чтобы из мелкого злоупотребления не выросло мало-помалу значительное зло. Устроенная таким образом республика будет сильнее и против соседей, ибо чем менее каждый занят своими частными делами, тем более он привязан к законам. Когда гражданин получает все нужное от государства, в нем возгорается пламенная любовь к отечеству, которому он всем обязан*.

   ______________________

   * Ibid.

   ______________________

   Мабли сознается, однако, что в настоящее время нет возможности возвратиться к этому блаженному состоянию. Совершенную республику можно основать разве только в пустынных краях из диких племен. Но когда собственность раз установлена, когда в человеке развились новые потребности, страсти и пороки, было бы безрассудно мечтать о полном их искоренении. У образованных народов законодатель поневоле должен считать собственность основанием общества. Все, что он может сделать, - это противодействовать двум главным, истекающим из нее порокам: любостяжанию и честолюбию. В этом должна состоять вся его задача. Можно сказать, что законы ничего не сделали, пока они не устроили частную жизнь граждан и правительственную деятельность так, чтобы люди находили свое счастье не в тех благах, которые доставляются порочными наклонностями человека*.

   ______________________

   * Ibid. Ch. 4.

   ______________________

   Итак, в результате выходит, что надобно отказаться от полного осуществления идеала. К требованиям равенства не приходятся люди в том виде, как мы находим их в настоящее время. Для этого нужен воображаемый человек, каким представляет его себе философ, только что вышедший из рук природы. При настоящем состоянии обществ законодателю остается действовать паллиативными средствами: он должен устранять слишком крупное зло и стараться применять начала равенства к искаженному естеству человека. Но и тут представляются значительные затруднения, и эта задача может быть исполнена лишь с помощью искусственной и насильственной регламентации, опутывающей человека со всех сторон. И здесь необходимо переделать людей на новый лад, изменить настоящие их свойства, искоренить в них те личные наклонности и страсти, которые неудержимо влекут за собою неравенство состояний.

   Мабли подробно развивает план своего законодательства, но это мнимое приспособление несостоятельных начал к современному положению человечества имеет мало интереса. Поэтому достаточно будет указать на главные черты этой программы.

   Так же как у Руссо, идеалом Мабли является Спарта. Он постоянно указывает на нее, как на образец, в особенности для осуществления главной цели законодательства - уничтожения в гражданах любостяжания. В этом отношении государство должно первое подавать пример, изгоняя всякую роскошь и умеряя свои потребности. Надобно уменьшать расходы, а не увеличивать доходы. Затем следует преградить всякие пути к алчности сановников. С этою целью все общественные должности должны исправляться безвозмездно: общий почет может служить достаточным вознаграждением за труды, понесенные на пользу государства. Наконец, необходимо искоренить любостяжание и в гражданах, делая богатство бесполезным. Эта цель достигается, прежде всего, законами о роскоши, которые должны простираться на все жизненные удобства: на жилище, мебель, стол, прислугу, одежду. "Если вы упустите из виду какую-либо часть, - говорит Мабли, - вы оставляете дверь открытою для злоупотреблений, которые распространятся на все. Чем строже будут правила, тем безопаснее будет неравенство состояний". Законодательство должно точно определить и переходы собственности по наследству, воспрещая завещания, ограничивая права боковых линий и вообще стараясь раздробить имущества, которые любостяжание стремится соединить в одни руки. С тою же целью необходимы аграрные законы, определяющие меру владения, дозволенного каждому лицу. Наконец, ограничив средства внутреннего обогащения, законодатель должен прекратить и пути внешнего приобретения, положив преграды торговле. Недостаточно искоренить внутренние пороки республики, говорит Мабли, надобно оградить ее и от пороков соседей*.

   ______________________

   * Mably. De la Legislation... L. II. Ch. 1.

   ______________________

   За уничтожением любостяжания следует искоренение честолюбия. И здесь государство должно подавать пример, воздерживаясь от завоеваний и ограничиваясь защитою границ. В соседях надобно видеть не врагов, а союзников, стараясь соединиться с ними в общую федеративную республику. Это - высшая степень совершенства, какой могут достигнуть человеческие учреждения. Для искоренения честолюбия в сановниках надобно поставить их в такое положение, чтобы они всегда были подчинены закону и не могли злоупотреблять своею властью. Лучшим для этого средством служит разделение управлений на множество отдельных отраслей, так чтобы каждое должностное лицо имело ограниченный круг действия, а все воздерживались бы друг другом. Должности следует сделать выборными и краткосрочными; путь к высшим ступеням должен быть медленный и постепенный, так чтобы каждое место получалось в виде награды за добродетель и заслуги. Этим самым будет умеряться и честолюбие граждан, которые будут видеть единственный путь к почету в общественном уважении. Наконец, должности должны быть одинаково доступны всем, но так как в настоящее время нет еще возможности уничтожить сословия, то надобно, по крайней мере, раздроблять их по возможности так, чтобы между ними было более соразмерности и чтобы все могли вступать в них по заслугам*. Все эти законы, которые должны действовать на нравы и понятия людей, могут иметь силу только там, где законодатель пользуется полным доверием общества. А это возможно лишь в том случае, когда сам народ является законодателем. Однако Мабли не стоит, подобно Руссо, за непременное участие каждого в составлении законов. Напротив, видя смуты и волнения, сопряженные с непосредственною демократиею, он заменяет ее представительством, требуя только ограничения власти депутатов обязательными инструкциями избирателей**. Законодатель не должен действовать и насилием. Безумно воображать, что можно силою заставить граждан жертвовать своим личным интересом общему благу. Надобно привязать их к отечеству, возбудив в них свободное чувство самопожертвования, которое одно способно подвигать людей на великие дела. Это достигается не строгостью наказаний, а внушениями, советами, соблюдением равенства, устранением излишних потребностей, главное же, хорошим воспитанием, которое одно может дать гражданам добрые нравы***. Воспитание должно быть публичное, общее и равное для всех. Законодатель должен устранять от молодых людей праздность и не дозволять им самим выбирать свои удовольствия. Он должен сам придумывать для них развлечения, разнообразя их так, чтобы они не превращались в скуку. И здесь спартанское воспитание, которое занимало юношей преимущественно гимнастическими упражнениями, должно служить образцом. Необходимо обратить внимание и на воспитание женщин, для чего представляется только двоякий исход: или сделать из них мужчин, как в Спарте, или обречь их на затворничество****.

   ______________________

   * Ibid. Ch. 3-4.

   ** Ibid. L. III. Ch. 3.

   *** Ibid. Ch. 4.

   **** Mably. De la Legislation... L. IV. Ch. 1.

   ______________________

   Наконец, Мабли, так же как Руссо, требует установления общественной религии. Вера в Бога, награждающего добрых и наказывающего злых, необходима в общежитии, ибо без этого всякий может надеяться избегнуть человеческого наказания. Мабли доказывает, что государство, составленное из атеистов, не может существовать. Последовательное развитие безбожия ведет к отрицанию добра и зла; всякий будет руководиться единственно своею личною выгодою, а для государства нет ничего гибельнее подобного настроения. Поэтому законодатель должен воздерживать атеистов, не вторгаясь в человеческую совесть, но запрещая под страхом наказания всякое распространение подобных учений. Тот, кто вторично является ослушником закона, должен быть осужден на вечное заключение*.

   ______________________

   * Ibid. Ch. 2.

   ______________________

   Мабли идет даже далее Руссо: он требует не только известного вероисповедания для граждан, но и установления общественного богослужения, без чего религия теряет всякое влияние на народ. Везде, где человек должен исполнить какую-нибудь обязанность, говорит Мабли, законодатель должен непременно положить известные правила. Нет ничего вреднее, как старание ниспровергнуть существующие в государстве вероисповедания. Поэтому распространение чистого деизма должно быть наказано также строго, как и проповедь атеизма. Но, с другой стороны, законодатель не должен быть сам проповедником и богословом. Еще менее следует давать власть духовенству и позволять ему вмешиваться в светские дела. Законодатель должен иметь в виду счастье людей в этой жизни, а не в будущей. Для этого он должен предположить себе целью установить согласие между религиею и философиею, ограждая первую от предрассудков, а вторую от нечестия. В этом смысле, законодательство, говорит Мабли, должно быть нетерпимо, т.е. оно не должно терпеть искажения существующей религии и возникновения новой. Но если новая вера уже упрочилась, так что невозможно ее искоренить, то следует ее терпеть. Даже против укоренившихся предрассудков надобно действовать кроткими мерами, ибо строгость нередко ведет только к большему упорству сектаторов. В этом случае для избежания неудовольствий и раздоров правительство должно покровительствовать новой религии так же, как и старой*.

   ______________________

   * Ibid. Ch. 3-4.

   ______________________

   Таким образом, нетерпимость должна составлять основное правило законодательства; терпимость же, так же как и право собственности, является не более как уступкою извращенному человечеству. Начало равенства как верховное требование общежития распространяется и на внутреннего человека, на его мысль и совесть. Свобода изгоняется отовсюду, для нее не остается уже ни малейшего угла.

   Нельзя не заметить того глубокого противоречия, которое обнаруживается в этих выводах. Во имя равенства, т.е. все-таки во имя личного права, законодатель берет в свое ведение самую душу человека. Весь нравственный мир подчиняется юридическому требованию. Мы видели, что и Руссо пришел к подобным же заключениям. Но у Мабли они выступают еще ярче вследствие того, что у него свобода становится уже в совершенно подчиненное отношение к равенству. В этой исходной точке и кроется источник всех противоречий. Общежитие, по понятиям индивидуальной школы, должно быть основано на началах, присущих человеку как отдельной личности; эти начала суть свобода и равенство. Но естественная свобода не может сохраниться в обществе, где человек, вступая в союз с другими, неизбежно должен свою личную волю подчинить воле общественной. Остается, следовательно, искать сохранения равенства. Поэтому последнее становится первенствующим, а свобода низводится на степень средства. Но такое воззрение есть полное извращение истинного отношения этих двух начал. Равенство вытекает из свободы, а никак не свобода из равенства. Люди неравны между собою в отношении к полу, к возрасту, к физическим и умственным силам и способностям. Они рассматриваются как равные единственно в качестве людей вообще, т.е. как самостоятельные лица, имеющие одинаковую свободу, а потому одинаковые права. Равенство есть сравнение одного лица с другими; основанием же сравнения служит личное достоинство, одинаково присущее всем. Сам Мабли говорит, что чувство равенства не что иное, как чувство человеческого достоинства. Следовательно, источник его заключается в свободе, которая одна дает достоинство человеку, ибо она делает его самостоятельным лицом и дает ему права. Между тем в результате выходит, что свобода жертвуется равенству, т.е. то, что служит основанием сравнения, уничтожается во имя самого сравнения. Это крайнее противоречие индивидуализма, дошедши до которого он сам отнимает у себя почву под ногами. Очевидно, что подобная система является зданием, висящим на воздухе. Мы увидим далее, к каким она приходит практическим приложениям.

   Мабли признавал, по крайней мере, что при настоящем состоянии человечества установление коммунизма невозможно; его проект ограничивался спартанским воздержанием страстей. Другие не останавливались на этом и предлагали общение имуществ как образец всему человечеству. Эту точку зрения развивал Морелли первоначально в поэме, которую он назвал "Базилиадою"*, затем в сочинении под заглавием "Кодекс природы, или Истинный дух ее законов"**, в котором он изложил существенное содержание своего стихотворения. По его мнению, стоит только устранить все противное природе, и всякий народ может возвратиться в первобытное состояние невинности.

   ______________________

   * Mdbly. Basiliade ou le Naufrage des iles flottantes. 1753.

   ** Mably. Code de la Nature ou le Veritable esprit de ses loix, de tout temps neglige ou meconnu. Оно напечатано в сочинениях Дидро (издание 1772 г., часть 1).

   ______________________

   Морелли, так же как и Мабли, отправляется от того начала, что природа установила внутреннюю гармонию между личными и общежительными стремлениями человека. Развитие личного интереса, ведущее к взаимной вражде людей, является только плодом ложной морали и дурного законодательства. В действительности человек не рождается ни добрым, ни злым, но совершенно безразличным к добру и злу. Первое, инстинктивное его стремление, вытекающее из его природы как чувствительного существа, есть любовь к себе, желание счастья. Это - единственная пружина всей его деятельности. Но это стремление, пока оно не искажено, не только не разъединяет людей, а напротив, служит самым сильным средством их сближения. Природа устроила так, что потребности человека всегда несколько превышают его одинокие силы. Отсюда двоякое последствие: изощрение разума для устранения препятствий и сближение с другими, ибо только чужая помощь может восполнить этот недостаток. Таким образом, сама природа внушает нам, что делать добро ближним составляет единственное средство достигнуть собственного нашего счастья. В этом заключается первый естественный закон, предшествующий всем другим*. Тогда как ложная мораль, исходя от личного начала, от разъединения людей, держится отрицательного правила: не делай другим того, что ты не желаешь, чтобы они тебе делали, истинная мораль, напротив, говорит ему положительно: делай другим то, что ты желаешь, чтобы и они тебе делали**. Этою взаимностью нужд природа связала людей так, что они должны образовать одно гармоническое целое, имеющее одну цель - общее благо. Члены этого союза, равные между собою в чувствах и потребностях, должны быть поэтому равны как в правах, так и в средствах жизни. Все должны вместе трудиться над общим достоянием. Изменчивое разнообразие нужд и различие наклонностей и способностей не уничтожают этой внутренней гармонии, а дают только каждому свое определенное место в целом. Общество представляет, таким образом, совершенный автомат, в котором все части соразмерны друг с другом и который движется согласно совокупным их действием***.

   ______________________

   * Ibid. Part 1. P. 14-16; Part 3. P. 124-127.

   ** Ibid. Part 2. P. 67.

   *** Ibid. Part 1. P. 17 и след.

   ______________________

   Эта установленная самою природою гармония была нарушена развитием личного интереса - величайшей язвы обществ. Из него проистекает любостяжание - источник всех других пороков. Корень же всего зла заключается в установлении собственности, ибо там, где нет собственности, нет и ее вредных последствий; где никто не имеет ничего своего и все равно пользуются благами природы, там не может развиться и желание отнимать что-нибудь у других*. Против общения имуществ возражают, что оно несовместно с свойствами людей, как они есть, но настоящие люди уже извращены ложным развитием; нравы же диких легко могут быть приспособлены к коммунизму. Правда, что во все времена и на всяком положении человек не всегда готов слушаться благоразумных советов, но "наша гипотеза, - говорит Морелли, - не исключает строгой власти, укрощающей первое отвращение и принуждающей человека на первый раз к исполнению обязанностей, которые впоследствии привычка делает легкими, а очевидность пользы заставляет любить". Всеобщая приложимость общения имуществ основана на том, что истина никогда не может уничтожиться. Природа в своих законах едина и неизменна; человек может временно от них отклоняться, но он непременно должен к ним возвратиться**. В этом состоит закон человеческого развития: если первобытное состояние невинности, будучи основано на инстинктивных чувствах, может вследствие того исказиться, то человечество после долгих испытаний и заблуждений снова к нему возвращается уже с полным сознанием, что в первобытной простоте природы заключается высшее счастье***.

   ______________________

   * Ibid. Р. 21-22.

   ** Ibid. Part 2. Р. 34 и след.; Р. 49.

   *** Ibid. Part 3. Р. 111-113.

   ______________________

   Морелли сознается, впрочем, что в наше время почти невозможно установление коммунистической республики, однако он предлагает целый план законодательства, основанного на этих началах*. Краеугольным камнем является здесь уничтожение всякой частной собственности. Каждый гражданин рассматривается как лицо общественное, содержимое и занятое на счет общества. Всякий должен по мере сил и талантов содействовать общественной пользе. Таковы основные, священные законы общежития, которые ни в каком случае не могут быть изменяемы**. Для удовлетворения общественных нужд все граждане распределяются по занятиям и ремеслам, смотря по тому, сколько нужно работников в каждой отрасли. Затем, в пределах отдельного ремесла, рабочие разделяются на группы с начальниками во главе. Последние определяют часы отдыха и труда и назначают каждому свой урок. С десятилетнего возраста всякий гражданин должен начать изучение какого-нибудь ремесла, однако без принуждения; между 15 и 18 годами он должен быть женат; с 20 до 25 лет он обязан заниматься земледелием; в 26 лет он может быть начальником или хозяином в своем первоначальном ремесле; если же он перешел к другому, то он может занимать эту должность только в 30; наконец, в 40 лет гражданин поступает в разряд вольных работников, т.е., не будучи избавлен от труда, он получает разрешение делать только то, что он сам избирает, причем он располагает и своими часами отдыха***.

   ______________________

   * Morelly. Code de la Nature. Part 4. Loix distributives, art. 5; Loix de police.

   ** Ibid. Part 4. Р. 153.

   *** Ibid. P. 154. Loix fondamentales et sacrees.

   ______________________

   Плоды работы должны быть соразмерны с количеством и потребностями граждан; они распределяются между ними ежедневно или по мере нужды. Таким образом, каждый получает свои провизии ежедневно на площади от тех, которые занимаются их приготовлением. Кому нужен хлеб, тот берет его в определенные часы у булочника, а последнему отпускается из общественного магазина потребное количество муки. Кому нужно платье, тот обращается к портному; последний же берет материи у фабриканта, а фабрикант, в свою очередь, получает нужный материал из общественного магазина, и т.д. При этом надобно строго наблюдать, чтобы всегда было потребное количество необходимых вещей. Что же касается до предметов роскоши, то в случае, если их будет недостаточно для всех, так что хотя бы один гражданин не мог получить их наравне с другими, раздача немедленно прекращается, или же эти вещи должны раздаваться в меньшем количестве, до тех пор пока недостаток будет восполнен*.

   ______________________

   * Ibid. Part 4. Loix somptuaires.

   ______________________

   Впрочем, законодательство должно ограничить роскошь. С десяти лет до тридцати все молодые люди должны носить одинаковую одежду, присвоенную каждому ремеслу. В тридцать лет гражданину позволяется одеваться по своему вкусу, но без особенной прихоти. Он может и обедать дома, но без излишка. Начальники должны строго за этим смотреть, укрощая всякое невоздержание и сами подавая пример другим. Точно так же должно искореняться и тщеславие. В одежде не дозволяется никакое украшение, которое означало бы преимущество одного перед другим*.

   ______________________

   * Ibid. Part 4. Loix somptuaires.

   ______________________

   Мы видели уже, что каждый гражданин с достижением брачного возраста обязан вступить в брак. Безбрачная жизнь допускается только в сорок лет. Дети до пятилетнего возраста живут с родителями; затем они переводятся в общие дома, где им дается одинаковое воспитание. В десять лет они распределяются по заведениям и обучаются ремеслам. Воспитание должно строго уничтожать в детях всякие наклонности, ведущие к развитию чувства собственности. Нравственное преподавание должно быть выведено из основных законов государства; побудительного причиною человеческих поступков всегда следует выставлять личное счастье, неразрывно связанное с общественным благом. Понятие о Боге должно передавать детям, только когда их разум достаточно для этого развит, но все религиозное учение ограничивается тем, что есть высшее, благое и премудрое Существо, которое не может быть сравнено ни с чем смертным и которое известно человеку только по своим делам*. Что касается до умственного воспитания, то количество людей, посвящающих себя изучению наук и искусств, должно быть определено особо для каждой отрасли. Кроме этих лиц, подобные занятия не дозволяются никому до тридцатилетнего возраста. После этого срока они разрешаются гражданам, которые покажут к ним особенное расположение и способности. Но и тут свободное исследование допускается только в науках опытных, имеющих предметом изучение природы или усовершенствование полезных ремесел. Нравственная же философия должна ограничиваться изложением и толкованием системы законов, установленных в государстве; все остальное воспрещается. Точно так же и метафизика ограничивается сказанным выше о Божестве. Вообще, все науки должны быть включены в общественный кодекс, в котором относительно метафизики и нравственности будет излагаться только то, что предписано законом. Новые прибавления могут касаться единственно физических открытий**.

   ______________________

   * Ibid. Loix d'education.

   ** Ibid. Loix des Etudes. Qui empecheroient les egaremens de l'esprit humain et toute reverie transcendante.

   ______________________

   Относительно образа правления, Морелли требует, чтобы все общественные должности исправлялись по очереди, для избежания тирании. Предписания начальников должны исполняться беспрекословно. Они должны сопровождаться общею формулою: разум хочет, закон повелевает*. Наконец, немногочисленные уголовные законы должны быть особенно строги относительно тех, которые будут пытаться ниспровергнуть основные законы и ввести ненавистную собственность (la detestable propriete). Эти люди должны быть пожизненно заключены в пещеры как безумные и враги человечества**.

   ______________________

   * Ibid. Loix de la forme du gouvernement; Loix de l'administration du gouvernement.

   ** Ibid. Loix penales. Aussi peu nomhreuses que les prevarications, aussi douces qu'efficaces.

   ______________________

   Из этого проекта можно видеть, каких средств требует осуществление так называемой естественной гармонии между личными и доброжелательными наклонностями человека, о которой говорит Морелли. По его уверению, это установленное самою природою согласие нарушается только искусственными мерами законодателей, которые, следуя ложному направлению, извращают естество человека, а в результате выходит, что гармония поддерживается лишь самою многосложною регламентациею, которая охватывает всю жизнь гражданина, не оставляя ему свободы ни в заключении брака, ни в воспитании детей, ни в работе, ни в одежде, ни в пище, ни в умственных занятиях. Каждый член общества становится публичным лицом, он превращается в колесо великого общественного автомата, который движется в силу священных и неизменных уставов. Иначе нет возможности осуществить идеал равенства.

   Казалось бы, что этим фантастическим планам суждено было оставаться плодом одинокой думы одностороннего мыслителя. Но такова последовательность человеческой логики, что и они нашли приверженцев, готовых привести их в исполнение. Последним проявлением идей Французской революции после падения террористов был заговор Бабёфа, который во имя равенства хотел ввести коммунизм. Конечно, это направление ни на минуту не могло сделаться господствующим; по самому существу своему оно должно было оставаться мечтою фанатической секты. Бабёф был казнен в 1796 г., прежде нежели он успел даже сделать попытку к восстанию. Тем не менее он приобрел многочисленных приверженцев, которых увлекало последовательное, доведенное до крайних выводов развитие начал равенства. Это был лозунг, который в демократической среде легко мог возбудить народные страсти*.

   ______________________

   * Главным источником сведений о заговоре Бабёфа служит сочинение одного из участвовавших в нем лиц, Буонаротти: "La conspiration de Baboeuf" (Brux., 1821). См. также: Reyboud L. Etudes sur les reformateurs contemporains ou socialistes modernes; Stein. Der Socialismus und Communismus des heuti