Сумароков Александр Петрович - Тресотинус

  

  

   А. П. Сумароков. Драматические произведения.

   Л., "Искусство", 1990

   OCR Бычков М.Н.

  

  

   Оронт.

   Клариса, дочь его.

   Дорант, любовник ее.

   Тресотиниус           |

   Бобембиус           } педанты.

   Ксаксоксимениус       |

   Брамарбас, офицер самохвал.

   Ераст, забияка.

   Подьячий.

   Кимар, слуга Оронтов.

  

  

  

   Клариса. Нет, батюшка, воля ваша, лучше мне век быть в девках, нежели за Тресотиниусом. С чего вы вздумали, что он умен; никто этого об нем не говорит, кроме его самого, и хотя он и клянется, что он человек ученый, однако в этом никто ему не верит.

   Оронт. Безумная, он знает по-арапски, по-сирски, по-халдейски, да диво, не знает ли он еще и по-китайски; и на всех этих языках стихи пишет, как на русском языке.

   Клариса. Пускай он и по-халдейски и по-китайски знает, однако он мне со всею своею премудростью не нравится; а для любови и одного нашего языка довольно.

   Оронт. Да, тебе кажется довольно, а он не так сказывает. Он говорит, что кто не умеет по-сирски и по-халдейски, тот еще не прямой человек. Вот так-то он сказывает.

   Клариса. Ему такая и жена надобна, а я ни сирскому, ни халдейскому языку не училась.

   Оронт. Я тебе одним скажу словом, что я хочу, чтоб ты была за ним.

   Клариса. А я вам, батюшка, одним ответствую словом, что я лучше умру или в монастырь пойду, нежели буду за ним.

   Оронт. А я говорю, что я тебя за него отдам. Я пойду на часок к соседу, а ты дожидайся здесь жениха своего; он сегодня к тебе быть хотел. Да будь же с ним учтива, ежели ты хочешь, чтоб я тебя любил.

  

  

   Клариса.

   Что этого тяжеле на свете! Выдают меня за того, за кого я не хочу, и разлучают меня с тем, кого я люблю лучше жизни своей, О, возлюбленный Дорант, какую ты сердцу моему делаешь горесть! А ты, Тресотиниус, какое ты приключаешь мне мученье. Погибни ты и с сирским и с халдейским языком, и со всею своею премудростью!

  

  

  

   Тресотиниус. Прекрасная красота, приятная приятность, по премногу кланяюсь вам.

   Клариса. И я вам по премногу откланиваюсь, преученое учение.

   Тресотиниус (вынув песню из кармана). Эта бумажка яснее вам скажет, какую язву в сердце моем приятство ваше, то есть красота ваша, мне учинило, то есть сделало.

   Клариса. Я верю вам, сударь.

   Тресотиниус. Однако ж не поскучите ль послушать, а песенка сочинена очюнь, очюнь, подлинно говорю, что очюнь хорошо; да еще и хореическими, сударыня, стопами.

   Клариса. Очень, сударь, хорошо; я вам верю, что эта песня хороша.

   Тресотиниус. Она сочинена на голос: О места, места драгие. Извольте послушать; да послушайте ж, сударыня.

   Клариса (особливо). Боже милосердый!

   Тресотиниус (читает).

   Красоту на вашу смотря, распалился я ей! ей!

   Изволь меня избавить ты от страсти тем моей!

   Бровь твоя меня пронзила, голос кровь зажег,

   Мучишь ты меня, Климена, и стрелою сшибла с ног.

         Видеть мне тебя есть драго,

         О богиня всей любви!

         Только то мне есть не благо,

         Что живешь в моей крови.

   Иль ты меня, спесиха слатенька, любезный свет,

   Завсегда так презираешь, о! увы! моих злых бед!

   Хоть Климена, из-под тиха покажи мне склонный вид!

   И не делай больше сердцу преобидных ты обид.

         Не теряй свою тем младость,

         Приклони ко мне себя,

         Мысль моя увидит сладость,

         Буду жить ся не губя.

  

   Клариса. Очень песня хороша...

   Тресотиниус. Изволь-ка подале послушать.

   Клариса. Нет, я уже довольна.

   Тресотиниус. Как вам это слово кажется: и не делай больше сердцу пре обидных ты обид! Не сильно ли это сказано? Изволь-ка далее-то ты послушать...

   Клариса. Пожалуй, не трудись для меня больше, я уже довольна.

   Тресотиниус. Хоть один куплет еще прочесть мне позволь.

   Клариса. Пожалуй мне, я сама после прочту.

   Тресотиниус. Изволь, красота моя, да только изволь прочесть с рассуждением. Это вить не "о места, места драгие", эту песнь и содержание ее не всяк разуметь будет; тут такие есть тонкости, что они от многих и ученых закрыты. Правда, многим покажется, что это безделка; однако позвольте, моя государыня, сказать, что в этой безделке много дела, что я аргументально доказать могу.

   Клариса. Я доказательств ваших не требую и до споров я не охотница.

  

  

  

   Бобембиус. Всякое дерзновение, которое происходит не от злоумышления, должно быть отпущено. Ибо не действие, но основание действия презрительно; не то худо, что худым кажется, но то худо, что действительно худо, эрго то, что я дерзнул сюды прийти, не худо, и для ради того не имею я причины просить у вас прощения, что я, хотя я вам и незнаком, пришел в дом ваш. Однако по обыкновению прошу в том на меня не прогневаться.

   Клариса. Милости просим.

   Бобембиус. Я роскошь, забавы и красоту презираю; и для того приятность ваша меня не прельщает. Я сюда пришел для важной нужды, а не для безделки, чтоб на вашу посмотреть красоту. У меня дело до высокоученого и высокомудрого Тресотиниуса, а не до вас.

   Клариса. Изволите говорить, а я пойду в свою комнату, чтоб вам не помешать.

   Бобембиус. Нет, высоко-милостиво-прекрасно-приятная госпожа, я требую себе вашего посредства. Мы о делах ученых говорить хотим.

   Клариса. Мне, право, не досужно. Вот он с вами останется.

  

  

  

   Тресотиниус. Что за дело имеете вы до меня, государь мой?

   Бобембиус. Некакой невежа спорил со мною, а спор наш состоял о литере твердо. Которое твердо правильнее: о трех ли ногах или об одной ноге.

   Тресотиниус. Вы, государь мой, задали мне многотрудную задачу, на что прошу дать мне время, для того, что это дело не малое, подлинно говорю, что не малое. Ежели я смею спросить, вы, государь мой, которого мнения?

   Бобембиус. Как ваша высокоученость и великомудрость думаете?

   Тресотиниус. Я содержу, что твердо об одной ноге правильнее; ибо у греков, от которых мы литеры получили, оно об одной ноге, а треножное твердо есть некакой урод, не имущий с греческим твердо ни малого свойства.

   Бобембиус (Кимару). Ты, высокоблагородный и высокопочтенный господин, которого мнения?

   Кимар. Я противного мнения и твердо треножное тверду одноножному предпочитаю. У этого, ежели нога подломится, так его и брось; а у того хотя и две ноги переломятся, так еще третья останется.

   Бобембиус (Кимару). Хотя ты и не тем доводишь, однако правильно рассуждаешь.

   Тресотиниус. А я против вас обоих спорю, да хотя б вас и еще было больше, что прямое твердо есть одноножное, а треножное твердо есть урод.

   Бобембиус. Ты спорь, да не бранись. Тверда моего не поноси, я за него вступиться должен.

   Тресотиниус. А я до последней капли чернил свое твердо защищать буду.

   Бобембиус. Едакой защитник мал.

   Тресотиниус. У меня едакие ученики, каков ты учен.

   Бобембиус. Я как философ за себя не рассержусь, но за твердо свое так как ритор кровь свою пролить готов.

   Тресотиниус. Твое твердо есть подлое и по премногу подлое, а мое благородное, и не только славено-российское, но и греческое.

   Бобембиус. Мое твердо о трех ногах, и для того стоит твердо, эрго оно твердо; а твое твердо не твердое, эрго оно не твердо. Твое твердо слабое, ненадежное, и потому презрительное, гнусное, позорное, скаредное...

   Тресотиниус. А твое твердо не русское, не арапское, не сирское, не халдейское...

  

  

   Брамарбас. Как, у друга моего Оронта в доме шум! Какие вы люди?

   Тресотиниус. Я титулярный учитель арапского, сирского и халдейского языков, к услугам вашим.

   Бобембиус. А я профессор антиквитетов, которые были еще до сотворения мира.

   Брамарбас. А я капитан, который был на шестидесяти баталиях, на шестидесяти приступах, в шестидесяти партиях, друг Оронтов, и хочу у него жениться на дочери, так смеете ли вы у невесты моей шуметь!

  

  

   Брамарбас. Сержант, сними с них шпаги.

   Тресотиниус. Благородный, высокоблагородный, высокородный, превосходительный господин капитан, позвольте нижайше донесть слуге вашему...

   Бобембиус. А я, высокомощный рыцарь, храбрый витязь, шпаги не ношу и никакого оружия при себе не имею, кроме шила, которым работал сапожник царя Агасфера.

   Тресотиниус. В винах своих отпущения просим.

   Бобембиус (дает ему шило). Предревними вещьми вашему превосходительству челом бью. Есть у меня рюмочка, которая еще до потопа сделана, и чашечка, из которой Семирамида чай кушала...

   Брамарбас. Пей ты сам из нее, а я вас из одного великодушия прощаю; только чтоб впредь в доме нареченного моего тестя никакого не было шуму. Я знаю, что Оронт этой чести не отречется, чтоб иметь счастье быть ему со мною в свойстве.

   Тресотиниус. Однако ж, высокопочтенный господин...

   Брамарбас. Покаместь вы целы, подите вон и говорите о премудрости своей в другом месте, а у меня война, а не сирский язык и не Семирамидина чашечка в голове.

  

  

   Брамарбас. Я удивляюсь, как они смеют с таким говорить человеком, который победами с великим Александром сравнялся, люди, которых оружие в пере и шиле состоит. (Сержанту.) Ты меня довольно знаешь; однако я думаю, что ты со мною без ужаса ни одного слова выговорить не умеешь? Так ли?

   Сержант. Так, ваше превосходительство, от вашего высокородия вся вселенная трепещет.

   Кимар. Мне о славных ваших победах еще никогда слышать не случилось.

   Брамарбас. Я тебе объявлю. Некогда пришло мне в лоб пушечное ядро, хотя и на излете, которое меня с места не сдвинуло, а я его ухватил, бросил назад и им человек с десять побил. В другорядь остановил я один целой полк. Третье мое дело: одним взмахом ссек я двадцать голов. Четвертое мое дело: кулаком проломил я городскую стену. Пятое мое дело... Сержант, что бишь пятое-то дело?

   Сержант. А пятое ваше дело, помнится мне, то, что мы, бежав от пьяного солдата, в беспамятстве бросились в реку и чуть было не утонули.

   Брамарбас. Он человек шутливой и часто едакие слова говорит.

   Сержант. Для того часто едакие говорю слова, что часто едакие с нами истории бывают.

   Брамарбас. Не о том дело. Послушай, Кимар, госпожа твоя меня не любит; можешь ли ты мне сделать услугу и ей меня рекомендовать? А я тебя в роте своей сделаю капралом.

   Кимар. Не только в капралы, я генералом быть не хочу; как с меня на баталии схватят голову, так ты мне другой не наставишь.

   Брамарбас. Как ты военным будешь человеком, так ты тогда другое заговоришь.

   Кимар. Благодарствую за капральство, а я еще пожить хочу.

   Брамарбас. Хотя тебя на баталии убьют, но имя твое век в истории останется, и будешь в истории жить вечно.

   Кимар. Я лучше лет тридцать поживу еще на свете, нежели вечно в истории. Какие у жителей в истории забавы, я не ведаю, а как весело жить на свете, то у меня наизусть.

   Брамарбас. Получишь хорошую эпитафию, напишут: "Здесь лежит Кимар, который на войне убит и погребен со славою".

   Кимар. На что мне тогда слава, когда меня не будет; по мне хоть трава не расти.

  

  

  

   Подьячий. Кто здесь имеется господин Оронт?

   Брамарбас. Оронта здесь нет, а я его брат, ежели ты какое имеешь до него дело, то говори со мною.

   Подьячий. Я его благородию вчера сочинил договор.

   Брамарбас. Подай. (Отдал ему назад.) Я едаких вздоров не читаю.

   Подьячий. Однакожде, господин офицер, я слышал, что у вашего благородия из вотчин приехали.

   Брамарбас. А тебе что до того дела?

   Подьячий. Я слышал, что и запасу к вашей милости понавезли.

   Брамарбас. Я все то денщикам своим в провиянт роздал.

   Подьячий. Не имеется ли и для нашего брата у вашего милосердия в остатках. А у меня жена родила, так также и нас посещают патроны.

   Брамарбас. Когда вы рождаетесь, так радоваться нечему.

   Подьячий. Я это заявлю, господин мой, и буду на вас бить челом; так ты мне заплатишь бесчестье.

   Брамарбас. Сержант, арестуй.

   Подьячий. Как? Арестовать? Приказного служителя? Нас и в приказах не арестуют, и весь нам штраф только в том, что нас на цепь сажают. А ты это в противность делаешь.

   Брамарбас (указывает на свою шпагу). Вот право офицерское.

   Подьячий (указав на свое перо). Это хоть и не так остро, однако иногда колет сильнее и шпаги. Я этому дому при времени заслужу. Чаю, что Оронт тебе скажет когда-нибудь спасибо.

   Брамарбас (сержанту особливо). Пускай его идет; как с едаким человеком свяжешься, так не скоро можно развязаться.

  

  

   Брамарбас. Отдай это господину Оронту и скажи ему о храбрости моей, которую ты теперь сам видел. Я мужеством своим от шуму и от споров и от взятков освободил; подпал под критику риторов и стихотворцев и под челобитье подьячих.

  

  

  

   Брамарбас. Я имею намерение на вас жениться; будете ль вы на это согласны?

   Клариса. Вы без дальных околичностей любовь свою кратчайшими словами объявляете.

   Брамарбас. Мы любим так, как нам наша должность велит, по-солдатски. Идем прямиком. Однако я думаю, что мне легче крепость взять и победить армию, нежели победить и взять сердце ваше. Я до книг хотя и не охотник, однако этот стишок мне очень полюбился:

  

   Я мнил, что я рожден к единой только брани,

   Карать противников и налагати дани;

   Но бог любви тобой ту ярость умягчил,

   Твой взор меня вздыхать и в славе научил.

  

   Клариса. Что до вашего объявления касается, так я его не приемлю. А что надлежит до стихов, которые вы сказали, так я очень удивляюсь, что вы их не запамятовали: люди вашего сложения больше в воинских упражняются мыслях.

   Брамарбас. Я очень сожалею, что ты по молодости своей авантажей своих не знаешь и отметаешь то, что бы другая твоя сестра с радостью исполнила. Что славнее быть может, как быть преславного солдата женою, который был с лишком во сто кампаниях и который превозшел всех героев, даром что многие из них на триумфальных ездили колесницах.

  

  

   Брамарбас. Я сватаюсь на дочери твоей, а она, что мне весьма удивительно, желанию моему супротивляется.

   Оронт. Послушай, братец, у нее жених уж есть.

   Брамарбас. Как? Братец? Я братец тебе? Или ты то позабыл, что я капитан?

   Оронт. До кого мне нет дела, так нет; хотя б ты генерал был. Я человек старый и комплиментов ваших не знаю, а дочь свою выдам я за Тресотиниуса, которого ты в моем доме обидел. Вот здесь друг его, который за честь его вступится: Тресотиниус это на него положил, а он против тебя сочиняет сатиры.

   Брамарбас (указывает на шпагу). У меня на него вот сатира. Знаю я, как едаких сатириков усмиряют.

   Кимар. Побойся бога и помни, что кровь человеческую проливать грешно.

   Брамарбас. В нем человеческой крови нет, в нем кровь сирская и халдейская. Я его в первой видел раз, однако каков его чин, таков его и поступок мне показался. Прямой титулярный неведомых нам языков учитель.

   Оронт. Пойдем, Клариса, нам нет до этого дела, как они себе хотят; здесь есть кому за Тресотиниуса вступиться.

  

  

   Ераст. Государь мой, знаешь ли ты, что господин Тресотиниус не только человек ученый, но и честный?

   Брамарбас. Мне ни до наук его, ни до честности нет дела.

   Кимар. Что он человек честный, против этого мы не спорим, а чтоб он был человек ученый, этого об нем кроме господина Оронта никто не думает.

   Ераст. Не твое дело. Знаешь ли ты, что я ему друг и что у меня шпага остра.

   Брамарбас. Что ты ему друг, то может статься, а чтоб шпага твоя остра была, то мне весьма сумнительно.

  

  

   Кимар. Знать, что эта акция-та все прочие, которыми вы прославились, превосходит.

  

  

   Брамарбас. Сержант, не ранен ли я?

  

  

   Сержант, жив ли я еще?

  

  

   (Став на колени.) Храбрый генерал, пощади меня, я смерти не боюсь, того только ужасаюсь, что осиротеют дети, а они и так полусироты, матери не имеют.

   Ераст. Обещаешься ли, чтоб тебе в дом сюды никогда не ходить?

   Брамарбас. Не только в дом, ни мимо.

   Кимар. Ты башню кулаком проломил и одним взмахом сто голов ссек...

   Брамарбас. Подлинно так было, да в те поры я еще молод был, а ныне уж устарел.

   Ераст. С таким договором, чтоб тебе сюды не ходить и Тресотиниуса нигде не трогать, я тебе дарую живот.

   Брамарбас. Прехрабрый Геркулес, все, что ты ни прикажешь, я исполнять буду.

   Ераст. Как тебя Тресотиниус бранить ни станет, хоть в стихах, хоть в прозе, тебе ему ни шпагой, ни палкой не отомщать.

   Брамарбас. Ничем.

   Кимар (спрашивает Ераста). А помелом или кочергой можно?

   Брамарбас. Ничем.

   Ераст. Клянись.

   Брамарбас. Клянусь рыцарством своим и всеми славными своими делами, что хотя Тресотиниус три стопы против меня бумаги вымарает, что храброе свое сердце буду против него держать в узде и в шляпе мимо двора его не пройду...

   Кимар (спрашивает у Ераста). А в шапке можно?

   Брамарбас. Ни в парике.

   Ераст. Дарую тебе живот. Скажи все это, Кимар, господину Оронту, а я пойду и сообщу об этом другу своему, Тресотиниусу.

  

  

   Много едаких рыцарей на свете есть, которые на словах с Бовою Королевичем равны, а как придет к делу, так мы и паши.

  

  

   Оронт. Ты знаешь, Кимар, что сегодня быть сговору. Сходи по подьячего, чтоб он свадебный договор принес, который я ему написать приказал. А вот наш и жених, а вот и подьячий.

  

  

   Тресотиниус (Подьячему). Покажи мне, как ты написал, не ошибся ль ты в чем.

   Подьячий. Исправно, благодетель мой, исправно.

   Тресотиниус. Покажи.

  

  

   Тресотиниус. Вас уж не переучишь, вы таки и не стараетесь, чтоб вам знать орфографию, то есть правописание. Однако пускай уж так будет, только в заглавии поправь. Запись - тут поставь зело.

   Подьячий. Благодетель мой, у нас зела в приказах не пишут; ныне зела и в письменных азбуках нет.

   Тресотиниус. Я хочу, и действительно хочу, чтоб стояло зело, а не земля.

   Подьячий. Да я зела и написать не умею.

   Тресотиниус. Поскреби, я тебе напишу. (Подьячий скребет, а Тресотиниус говорит.) Такие это люди, что ничего доброго перенять не могут.

  

  

   Тресотиниус (написал зело). Вот та ж запись, да лучше стала. Что ты написал, ежели господин Оронт, паче чаяния, в слове не устоит.

   Подьячий. Я написал: "и ему будет стыдно".

   Тресотиниус. Нет, я этим не доволен, мне надобна неустойка.

   Оронт. Я и неустойку написать готов, для того, что я намерения своего не переменю.

   Трелсотиниус. Мне еще и того мало; надобны свидетели, я для того господина Бобембиуса и господина Ксаксоксимениуса сюды просил, чтоб они нашу запись засвидетельствовали.

   Подьячий. У меня другая запись заготовлена, в которой и неустойка написана; неустойка в ней имеется в такой силе, что ежели господин Оронт в слове своем не устоит, то все его движимое и недвижимое имение отдать вам бесповоротно. Да как знал я, что и зело, а не землю в заглавие написал.

   Тресотиниус. Покажи. (Подьячий показывает). Хорошо, вижу, вижу, хорошо, и смотреть нечего, и все написано по орфографии. Видно, что в тебе путь есть. Достоин ты секретарем быть.

   Оронт. Я тотчас подпишу.

   Тресотиниус. Господин Бобембиус.

   Бобембиус. Я свидетельствовать прежде не буду, покамест ты не признаешься, что треножное твердо правильнее одноножного.

   Тресотиниус. Я лучше умру, нежели едакое неправедное и поносительное против одноножного тверда выговорю слово.

   Оронт. Господин Бобембиус, пожалуй для меня, не требуй этого от него. Вы спор в другое время иметь можете; пожалуй, для старости моей одолжите тем меня.

   Бобембиус. Помните ж вы такие мои к вам услуги. Едакого снисхождения, какое я к вам имею, я и в древности не нахожу: смертную для вас презираю обиду. (Подписывает).

   Оронт (Ксаксоксимениусу). А ваше высокомудрие.

   Ксаксоксимениус. Подаждь ми перо, и абие положу знамение преславного моего имени, его же не всяк язык изрещи может. (Подписывает).

   Подьячий (подписывает). Теперь надобно эту запись зану-мерить. (Выходит.)

  

  

  

   Оронт. Слава богу! дела наша сделана.

   Тресотиниус. Теперь я тебе терпеть больше не буду уже, когда ты что скажешь против грамматики; теперь уж ты в моих руках. "Дела наша сделана" - это неправильно; надобно говорить: "Дело наше сделано". "Дело" есть роду среднего, а не женского, а ты изжил век свой, а еще говорить не научился.

   Оронт. Ах! согрешил я, что я это сделал, ничего не видя; уж он мною ругаться стал.

   Тресотиниус. Еще и бит будешь, ежели правильно говорить не научишься.

   Оронт. Ах! Погиб я!

  

  

  

   Клариса. Батюшка, отпустите мне винность мою, что вы меня обмануть себя принудили; вот мой жених, и его имя в записи написано, а не Тресотиниусово. Не жалуйте мне никакого приданого, хотя и наследства лишите, только простите мне мою вину и не разлучайте меня с тем, кто женится на мне не для богатства, да только для того, что он мил мне, а я ему мила.

   Дорант. Я только той милости желаю, чтоб за мною дочь ваша была, а хотя вы приданого за нею и не пожалуете, я вас всегда как отца своего почитать буду.

   Оронт. Не во сне ли я это вижу?

   Тресотиниус. Ах! приказная душа, погубила ты меня.

   Оронт. Я тебе, Клариса, даю благословение и половину своего имения, а как умру, то и все твое будет. А тобою я, дорогой зять, доволен. Вот, Тресотиниус, напрасно ты мне до времени грозить стал.

   Тресотиниус. Я против вас наделаю сатир полтораста. А ты, Бобембиус, хоть радуйся несчастью моему, только ведай, что с тем умру, что одноножное твердо треножного правильнее.

  

  

  

  

  

   ГПБ - Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Отдел рукописей (Ленинград)

   ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Рукописный отдел (Ленинград)

  

  

   Берков - Берков П. Н. История русской комедии XVIII века. Л., 1977

   Избр. - Сумароков А. П. Избранные произведения [Вступ. статья, подготовка текста и примеч. П. Н. Беркова]. Л., 1957 (Библиотека поэта. Большая серия. 2-е изд.)

   Известия - Известия Отделения русского языка и словесности Академии Наук. Т. XII, кн. 2. Спб., 1907

   Письма - Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980

   ПСВС - Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе покойного действительного статского советника, ордена Святой Анны кавалера и Лейпцигского ученого собрания члена Александра Петровича Сумарокова. Ч. I-Х. М., 1781 - 1782

   Сборник - Сборник материалов для истории Императорской Академии наук в XVIII веке. [Издал А. А. Куник]. Спб., 1865, ч. II

   Семенников - Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы и для словаря писателей эпохи Екатерины II. Спб., 1914

   Синопсис - Гизель Иннокентий. Синопсис, или Краткое описание о начале словенского народа, о первых киевских князех, и о житии святого, благоверного и великого князя Владимира... 4-е изд. Спб., 1746

   Предлагаемый вниманию читателя сборник драматических сочинений А. П. Сумарокова включает в себя тринадцать пьес. Отобранные для настоящего издания пять трагедий, семь комедий и одна драма далеко не исчерпывают всего, что было создано Сумароковым для сцены. Публикуемые произведения призваны дать представление о его драматургическом наследии в контексте формирования репертуара русского классического театра XVIII в. и показать эволюцию истолкования Сумароковым драматургических жанров на разных этапах творческого пути. Главными критериями отбора служили идейно-художественное своеобразие пьес и их типичность для сумароковской драматургической системы в целом.

   Многие пьесы Сумарокова появлялись в печати еще до постановки на сцене или вскоре после этого. Причем драматург постоянно стремился к совершенствованию текста пьес, приближал их к требованиям времени и вкусам зрителей. В 1768 г. он подверг коренной переработке почти все созданные им с 1747 г. драматические произведения и тогда же напечатал большинство из них в исправленном виде. Эта вторая редакция ранних пьес стала канонической, и в таком виде они были помещены Н. И. Новиковым в соответствующих (3-6) томах подготовленного им после смерти писателя "Полного собрания всех сочинений в стихах и прозе покойного действительного статского советника, ордена Святой Анны кавалера и Лейпцигского ученого собрания члена Александра Петровича Сумарокова" (ч. I-X. М., 1781-1782). Второе издание (М., 1787) повторяло первое. Н. И. Новиков печатал тексты пьес по рукописям, полученным им от родственников драматурга, а также по последним прижизненным изданиям сочинений Сумарокова. Поэтому новиковское "Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе..." А. П. Сумарокова остается на сегодняшний день наиболее авторитетным и доступным источником текстов произведений драматурга. При подготовке настоящего сборника мы также основывались на этом издании. В частности, тексты всех публикуемых комедий Сумарокова, его драмы "Пустынник", а также двух трагедий ("Синав и Трувор" и "Артистона") взяты нами из соответствующих томов названного издания.

   В советское время драматические сочинения Сумарокова переиздавались крайне редко. Отдельные пьесы, зачастую преподносимые в сокращенном виде, входили в вузовские "хрестоматии по русской литературе XVIII века". По существу, первой научной публикацией указанного периода стал подготовленный П. Н. Берковым однотомник: Сумароков А. П. Избранные произведения. Л., 1957 (Библиотека поэта. Большая серия), включающий три трагедии: "Хорев", "Семира" и "Димитрий Самозванец". В сборнике "Русская комедия и комическая опера XVIII века" (Л., 1950) П. Н. Берковым опубликована первая редакция комедии "Пустая ссора" ("Ссора у мужа с женой"). Наконец, в недавно выпущенный издательством "Современник" сборник "Русская драматургия XVIII века" (М., 1986), подготовленный Г. Н. Моисеевой и Г. А. Андреевой, вошла трагедия А. П. Сумарокова "Димитрий Самозванец". Этим и исчерпывается число современных изданий драматических сочинений Сумарокова. Предлагаемая книга даст возможность широкому читателю более глубоко и полно ознакомиться с драматургическим наследием Сумарокова и русским театральным репертуаром XVIII в.

   Особое значение при публикации текстов XVIII в. имеет приведение их в соответствие с существующими ныне нормами правописания. Система орфографии и пунктуации во времена Сумарокова достаточно сильно отличалась от современных требований. Это касалось самых различных аспектов морфологической парадигматики: правописания падежных окончаний существительных, прилагательных, причастий, указательных, притяжательных и личных местоимений, окончаний наречий и глаголов с возвратной частицей -ся (например: венцем - вместо венцом, плеча - плечи; драгия - драгие, здешнява - здешнего, которова - которого, ково - кого; похвальняй - похвальней, скоряе - скорее; женитца - жениться и т. д.).

   По-иному писались и звукосочетания в приставках, суффиксах и корнях отдельных слов (например: збираю - вместо сбираю, безпокойство - беспокойство, зговор - сговор, женидьба - женитьба, грусно - грустно, щастие - счастие, лутче - лучше, солдацкий - солдатский, серце - сердце, позно - поздно, юпка - юбка и т. д.).

   Написание союзных частиц не, ни, ли, со в сочетании с значащим словом тоже имело свою специфику. Нормой письменного языка XVIII в. считалось раздельное написание частиц с местоимениями и глаголами (например: ни чево - вместо ничего, есть ли - если, со всем - совсем, не лъзя - нельзя, ни как - никак и т. д.).

   В большинстве подобных случаев написание слов приводилось в соответствие с современными нормами орфографии.

   Правда, иногда представлялось целесообразным сохранение устаревших форм орфографии. На этот момент в свое время уже указывал П. Н. Берков в отмеченном выше издании "Избранные произведения" А. П. Сумарокова, касаясь воспроизведения текста трагедий. Специфика стихового строя трагедий диктовала порой необходимость сохранения отживших орфоэпических форм в правописании. Это касалось тех случаев, когда осовременивание орфографии могло привести к нарушению стихового ритма или сказаться на рифмующихся окончаниях стихов. Вот образцы сохранения подобной стилистически оправданной архаики правописания: "И бедственный сей боль скорбящия крови..."; или: "Идешь против тоя, которую ты любишь..."; или: "Прервется тишины народныя граница...", а также примеры рифмовых пар: хощу - обращу, зляй - удаляй, любови - крови, умягчу - возврачу и т. д.

   Иногда осовременивание старых норм орфографии может привести к искаженному пониманию заключенной в фразе мысли автора, как это мы видим, например, в следующем стихе из трагедии "Хорев": "Отверзи мне врата любезныя темницы", где прилагательное относится к последнему слову, хотя в произношении может быть воспринято как относящееся к слову "врата". И таких примеров встречается в пьесах достаточное количество. Вообще, при публикации текстов трагедий мы руководствовались текстологическими принципами, принятыми в указанном издании избранных сочинений А. П. Сумарокова, осуществленном П. Н. Берковым в 1957 г.

   Несколько иные принципы были приняты при публикации текстов комедий Сумарокова. Специфика этого жанра обусловливала установку на максимальное сохранение просторечной стихии языка комических персонажей. Только такой подход позволяет донести до современного читателя колорит речевого повседневного общения людей той эпохи. Это относится, в частности, к передаче отдельных форм окончаний существительных, прилагательных, деепричастий, отражавших старые нормы речевой практики, вроде: два дни, взятков, рублев, речьми, святый, выняв, едакой, пришед и т. п.; или к сохранению специфического звучания отдельных слов, как оно было принято в разговорном языке XVIII в., например: поимянно, сумнительно, супротивленье, бесстудный, генваря, испужаться, ийти, хощете, обымут и т. п.

   Мы старались также полностью сохранить просторечную огласовку иноязычных слов, воспринятых в XVIII в. русским языком, а также диалектизмы, вроде: клевикорты, интермеция, отлепортовать, енарал, провиянт; нынече, трожды, сабе, табе, почал, сюды, вить и т. п. Слова, значение которых может быть непонятно современному читателю, выведены в состав прилагаемого в конце "Словаря устаревших и иноязычных слов и выражений".

   С известными трудностями приходится сталкиваться и при освещении сценической судьбы сумароковских пьес. Несомненно, трагедии и комедии Сумарокова игрались во второй половине XVIII в. достаточно широко, входя в репертуар большинства русских трупп этого времени. Но сведения о деятельности даже придворного театра, не говоря уже о спектаклях крепостных театров и вольных русских трупп, носят в целом отрывочный характер. Поэтому сохранившиеся данные о постановках сумароковских пьес не гарантируют полноты знания о сценической жизни той или иной пьесы. Мы старались максимально использовать все доступные современному театроведению источники таких сведений.

   При подготовке издания, в частности при работе над комментариями, учитывались разыскания в данной области других исследователей: П. Н. Беркова, В. Н. Всеволодского-Гернгросса, Б. А. Асеева, Т. М. Ельницкой, Г.