Сумароков Александр Петрович - Ссора у мужа с женой

  

  

   Русская комедия и комическая опера XVIII в.

   Редакция текста, вступительная статья и комментарии П. Н. Беркова.

   М.-Л., Государственное издательство "Искусство", 1950

   OCR Бычков М. Н.

   Оронт

   Салмина, жена его

   Деламида, дочь их

   Дюлиж

   Женихи ее

   Фатюй

   Дюфиза

   Кимар, слуга Оронтов

   Финета, служанка Деламиды

  

  

  

   Финета. Быть у нас в доме сегодни ссоре; отец дочери выбрал жениха, а мать другого; да, полно, она о замужестве и не думает, не то у нее на уме, у нас только в мысли, как бы нам ото всех людей отлично одеться, чтобы господа петиметры наряды ее до неба возносили, а прямые бы люди ею гнушались.

  

  

   Фатюй, не говоря ни слова, делает Финете три поклона, а она ему обратно на всякий поклон по поклону.

  

   Финета. Что, сударь, у вас нового?

   Фатюй. Одни только башмаки, да и тех я не надел, очень тесны, жмут ноги, окупился.

   Финета. Куда как этого, сударь, жаль.

   Фатюй. Что делать!

   Финета. Чем вы забавляетесь?

   Фатюй. Иногда играю в свайку, иногда...

   Финета. А с кем ты эдак тешиться изволишь?

   Фатюй. С людьми своими, разве у нас и холопей нет.

   Финета. И, сударь, как тебе не стыдно, какой ты игрой забавляешься, да еще с холопями.

   Фатюй. Я не спесив, Финета, а эта игра безубытошнее той, в которую я намнясь поиграл с Дюлижем.

   Финета. Изволь-ка с ним поводиться только, а то он тебя выучит доброму.

   Фатюй. Перед обедом пришел ко мне, да ну меня звать, чтоб я с ним пошел в гости обедать; мне было не хотелось, однако он так привязался, что я не мог отговориться. Пошел с ним; пришли, вижу, что стоит стол, да нет ни кушанья, ни тарелок, ни скатерти на нем, только лишь обит, не помню синим, не помню зеленым сукном. Вышел хозяин; хозяин очень лаской говорит: чего изволите, все готово, а чего готово - и стол не накрыт. Потом подал два костяных шарика, а Дюлиж взял две палки, одну дал мне, а другую оставил себе, с одного конца такие толстые, а с другого самые тоненькие. Стал меня учить, эта де игра, а играют в нее, вот эдак да эдак. Мне показалось, что эта игра не очень мудрена, стал с ним играть; он было хотел по червонному игру, только я по червонному играть не отважился; ин де хотя рубли по полтора, я и по полтора рубля играть не хотел; ин де хотя по сороку алтын *, наконец, согласились, чтоб играть игру без полугривны по сороку *. Проиграл ему пять игор, да и выиграть-та нельзя, все считает в двое, шар положит однажды, а считает по два. Я больше играть с ним на деньги не хотел; стали играть, чтоб тот, кто проиграет, купил бутылку вина, и тут я еще столько ж игор проиграл. Другая беда пришла, однажды толкнул я в шар, шар-ат как-то свернулся, ан остреем-то палки немножко прорвал сукно, так и за то взяли с меня два рубли, восемь алтын и две деньги *. Сели потом есть, подали нам и вино это, которое я проиграл: кто ж это мог подумать, что оно по полтора рубли бутылка? коли б оно уже сладко было, так бы уж и живот не болел, а то вино такое кислое, только лишь пенится; да я ж им еще и ушибся и облился, стал вынимать пробку, ан как меня щелкнет в лоб, так я насилу усидел; стал его отведывать, так оно мне и в горло не пошло. Попросил меду, меду нет; попросил квасу, нет и квасу, такая меня изняла жажда, что я не знал, что делать, все мне подали вино, а о квасе де мы и не знаем; и ежели б на стол воды не не дали, то б мне из-за стола пришло бежать: за все плати деньги да еще и напиться не дадут. Нет, Финета, в эдакие гости, вперед он меня не заманит.

   Финета. И впрямь, лучше играй все в свайку.

   Фатюй. То ли вить это дело, в свайку как ни играй, так не проиграешься.

  

  

   Салмина. Напрасно ты суетишься, дочери моей за тобою не бывать, ты Дюлижева и мизинца не стоишь.

   Фатюй. И меня, сударыня, люди не хулят.

   Салмина. Чтобы я дочь выдала за дурака, как весело с эдаким жить мужем, я уж это отведала, да мой же еще и смирен; а ты каков бы был, я еще не ведаю; иногда и свинья рыло подымает, я в том немного искусилась.

   Фатюй. Я, сударыня, всегда буду у вас в послушании.

   Салмина. Сколько я в молодости своей слёз потеряла, еще я того не позабыла.

   Фатюй. Однако вы вить мужа-то своего любили ж.

   Салмина. Никогда; а любила я тех, которые мне нравны были, да я этого и не стыжусь. Бывало я хочу ехать, да повидаться с тем, кто мне надобен, а он свое несет, поезжай с ним туды, где не только молодую бабу, и старика разумного одурь возьмет. Сидим, бывало, сидим с ним у такого ж, каков он, хозяина целой день, да так иногда скучится, что все заснем, и только тут и утешенья мне было, что как от пустых их речей заснешь, да того, кто мил, во сне увидишь. Всякая беда человеку тяжела, а это, чтоб быть за дураком, всех тяжеле.

   Фатюй. Да хотя б я и впрямь, сударыня, глуп был, так разве нам и не жениться?

   Салмана. Давно вас перевесть пора, уж вас и так на свете гораздо умножилось, напрасно только на вас хлеб тратится *.

   Фатюй. И без дураков-та нельзя.

   Салмина. А на что они?

   Фатюй. Как же, сударыня, вить не всем быть умными.

   Салмина. На что вас женить, от дураков дураки ж и родятся, да уж так вас много развелось, что и перевесть нельзя.

   Фатюй. Не всегда от безумцев безумцы родятся; коли, по вашему слову, господин Оронт глуп, так неужели и госпожа Деламида глупа?

   Салмина. А тебе кто это сказывал, что она дочь его?

   Фатюй. Как же, вить она дочь ваша?

   Салмина. Эдакой человек! и этого не поймет.

  

  

   Кимар (Салмине). Господин Дюлиж дожидается вас в покоях ваших.

   Фатюй (Салмине). Можно ли и мне туды войти?

   Салмина. Нечего делать.

   Фатюй (кланяясь). Пожалуйте, сударыня, прикажите и мне туды войти.

   Салмина (отходя). Нечего делать: мне и от своего дурака тошно.

  

  

   Фатюй. Так я лутче пойду да прохожусь, покамест господин Оронт домой не будет.

   Кимар. Давно бы ты это вздумал.

   Финета. Или бы пошел, да поиграл в свайку.

   Кимар (Финете). Изрядной у нас господин будет, ежели Деламида за него выдет.

   Финета. Этому не бывать.

   Фатюй. Вить я в зеркало-та сматривался, мне кажется, что я совсем человек.

   Финета. Поди-т-ка лутче, да поиграй в свайку.

   Фатюй. А здесь есть?

   Кимар. Как не быть.

   Фатюй. Так и впрямь поиграть было от скуки.

  

  

   Кимар. Ежели, Финета, госпоже нашей не быть за кем другим, так я желаю, чтоб она лутче была за Дюлижем, нежели за эдаким уродом.

   Финета. Тот и этого хуже.

   Кимар. А я говорю, что тот лутче.

   Финета. Ты сам не знаешь, что говоришь; тот лутче! чем тот лутче? ты бы лутче сказал, у того платье полутче сделана да лутче волосы подвиты.

   Кимар. А ты бы лутче сказала, что этот потише, нежели тот, и старинную б примолвила пословицу, что смиренье молодцу ожерелье; да, полно, эдакое ожерелье не всегда надевается для украшения, иногда для того, что другого наряда нет.

   Финета. А и эдакие господа, каков Дюлиж, вить только для того так много о платье думают, что ничего другого вздумать не умеют, а это не мудрено; к тому же и портной пособит; да что я с тобой заговорилась! я чаю, что меня уже спрашивали.

  

  

   Кимар. Мне кажется, что ее слова около правды вертятся. Повеса Фатюй, повеса и Дюлиж, ты, Деламида, несчастливая невеста, что эдаких женихов имеешь. А вам, отцы их, не стыдно ли это, что вы эдаких воспитали, один дурачество сына своего называет смиреньем, а другой щегольством, а мне кажется, что неумеренное смиренье и неумеренное щегольство всеконечно малоумия примета; что есть такие девушки, которым петиметеры нравятся, это не мудрено: петиметерка петиметера далеко видит. Пускай их слюбливаются, это никому незавидно. (Оглядываясь.) Счастлив я, что я это без них говорю, а то бы я петиметеров и петиметерок на себя взволновал: а армия эта велика.

  

  

   Оронт. Долго ли это будет? что ни молвишь, за все бьют.

   Кимар. Что еще такое сделалось?

   Оронт. Хоть уж ты меня не выдай. Жена меня убила, да еще велела принесть розог, да как малого ребенка сечь меня хотела; да ежели б я в чем виноват был, так бы то было дело другое, а то я сегодни с нею был чиннехонек.

   Кимар. Коли меня будешь слушать, так этому вперед ничему не бывать.

   Оронт. Что ж ты мне советуешь?

   Кимар. Однажды только ее побей, так она вся будет другая.

   Оронт. А как она не дастся, да меня убьет еще и больняе сегоднишнего.

   Кимар. Я тебя уж отстою. Да ежели ее не унять, так она и весь у нас дом разгоняет.

   Оронт. А чем бы ее побить-то, Кимар?

   Кимар. Я это сыщу.

   Оронт. Да не выдай же меня.

   Кимар. Надейся на меня, как на городовую стену.

   Оронт. То-то, Кимар, чтоб мне не попасть в беду.

   Кимар (отходя). Крепко на меня надейся.

  

  

   Оронт. Ох, Салмина, Салмина, приходит мне удавиться, и камень от жару трескается, а я в сорок лет, в которые я от тебя мучусь, еще жив; все этому удивляются, что я так великодушен. Да в чем же и мужество наше состоит, ежели не в великодушии.

  

  

   Салмина. Ты от меня бегать?

   Оронт. Виноват, матушка.- Кимар!

   Салмина (приступая к нему). Не станешь ли так вперед делать?

   Оронт. Кимар! Кимар!

   Салмина. Не о Кимаре теперь дело. Не станешь ли ты, свинья, вперед бегать от меня?

   Оронт. Не стану, сударыня. Рассеки меня, ежели я вперед это сделаю. Кимар!

   Салмина. Не станешь ли спорить? и будешь ли слушаться?

   Оронт. Буду, матушка, буду, сударыня, буду, мое сокровище, буду, радость моя, утеха моя, веселье мое, жизнь моя, душа моя. Кимар! Кимар!

   Салмина. Дашь ли мне в дочери волю?

  

  

   Оронт. Отстаивай меня, Кимар.

   Салмина. А! а! так ты Кимара-та за этим звал?

   Кимар (дает ему драничку). Становись за меня; посмотрим сперьва, что от нее будет.

   Салмина (Оронту). Так ты мне противиться хочешь? (Приступает к Оронту, а он из-за Кимара отмахивается.)

   Салмина (Кимару). Так я, коли так, тебя.

   Кимар. Нет, сударыня, этому не бывать.

   Оронт. Салмина, вить он сердит, не связывайся с ним.

   Салмина. Я его сердца не боюсь.

   Оронт. Ей! поберегись, вить он не я, у него у самого руки есть.

   Салмина (Оронту). Так вот я ж тебя, коли так. (Достает его за Кимаром, Оронт бежит от нее, а она за ним гонится и бегучи упала, а Оронт ушел.)

  

  

   Салмина (сидя на полу). Подыми меня, Кимар, я ногу зашибла.

   Кимар. Я давно тебе говорил, чтоб ты унялась, а то похождение-то твое так чудно, что хотя бы и в книгу написать.

   Салмина. А чем же оно, бездельник, чудно?

   Кимар. Тем чудно, что ты от него и теперь на полу сидишь.

   Салмина. Да это и со всяким случиться может, лошадь падает, а у нее еще и четыре ноги.

   Кимар. Ежели б ты не от этого упала, что ты гналася за мужем, так то не было бы смешно.

   Салмина. Однако подыми меня; неровно, кто еще зайдет.

   Кимар (приподняв два раза, опять опускает). Нет, сударыня, тяжеленька ты, изволь посидеть, у меня есть знакомой механик. Это, я слыхал, их дело, чтобы то, что тяжело, искусно подымать.

   Салмина. Да ты только приподними меня, а то, я уж и сама встану.

  

  

   Дюлиж. Я вас в премудреной вижу ситуации.

   Салмина. Это мне все за тебя, муж меня бить было хотел, что я за тебя, а не за Фатюя дочь свою выдаю; насилу я от него ушла, оттого-то я и упала, что от него побежала, да еще и ногу зашибла, подыми меня.

   Дюлиж. Гоняться за дамой! как это не гнусно!

   Салмина. Однако подыми меня прежде.

   Дюлиж. Да еще за такой дамой, которая адорабль, и которая тот один имеет порок, что не бывала в Париже.

   Салмина. Подыми ж меня, пожалуй.

   Дюлиж. И которая лучше умрет, нежели выдаст дочь свою не за галантома.

   Салмина. Подыми ж наперед меня.

   Дюлиж. Дама, которая в молодости своей человек по десяти в день воздыхателей делала.

   Салмина. Что ж, подымешь ли ты меня?

   Дюлиж (Кимару). Пожалуй, друг мой, сыщи мне перчатки. (Кимар отходит.) Это, сударыня, очень неучтиво будет, ежели мне вашу руку взять голою рукою.

   Салмина. Где эдакого сыщешь премудрого зятя.

   Дюлиж, На что и родиться, сударыня, ежели уж и того не знать, что всего на свете нужняе, а нужняе комплиментов нет ничего на свете; ими-то человек от скота и отличается.

   Салмина. В них-то и благородие наше состоит, чем же дворянин от подлого человека и разнствует?

  

  

   Дюлиж (берет у Кимара перчатки и надевает, а надевши). Ежели б я перчаток не сыскал, я бы вас поднять истинно не осмелился, хотя бы вы по великодушию своему мне дурость мою и отпустили, ежели б я вас и голою рукою принял. (Потом подает ей руку.)

   Салмина. Только я эдак не встану. (Дюлиж дает ей и другую.) Нет, и эдак не встану.

   Дюлиж (взяв ее за руки и приподняв ее, упал и сам. Потом встав, говорит ей). Я надеюся, что вы мне этот проступок простите, что я, опустив вас, немного вас обеспокоил; истину сказать, вы немного тяжелы.

   Кимар (Салмине). Не лучше ли по механика-то послать?

  

  

   Фагюй (Дюлижу). Ба-ба-ба! не ты ль это ее повалил?

   Дюлиж (бьет). Bête*! Будто с дамами эдак обходятся.

   Фатюй. Или муж, никак?

   Дюлиж. А мужу-то эдак с женою поступать разве вольно?

   Фатюй. Как же не вольно, да мужья-то жен и бьют.

   Дюлиж. О! подлая душа!

   Кимар. Достойно ты его эдаким называешь именем; подлинно, что подлая в нем душа, за это я тебе госпожу свою поднять помогу.

   Дюлиж (обнимая его). О! друг мой, достоин ты имени французского лакея.

  

   Дюлиж опять обеими руками Салмину подымает, а Кимар ему пособляет.

  

   Салмина. Я тебе, Кимар, теперь это упускаю, что ты мне дурака-то поучить не дал; а впредь ты на меня уж не пеняй, ежели еще эдак сделаешь, а с ним я теперь поговорю.

   Кимар. Воля твоя, а я господина своего бить не дам.

  

  

   Дюлиж. Ты этого, чтоб тебе жениться на Деламиде, еще не выложил из головы?

   Фатюй. Будто это в моей воле? вить суженой и конем не объедешь.

   Дюлиж. Что это такое, суженой конем не объедешь?

   Фатюй. Будто ты этова не знаешь? вить ты русской человек.

   Дюлиж. Ты русской человек, а не я; ежели ты мне эдак вперед скажешь, так я тебе конец шпаги покажу. Я русской человек!

   Фатюй. Какой же ты?

   Дюлиж. Я это знаю, какой. Русской человек! Да ему и думается, что это не обидно!

   Фатюй. Так ты, я вижу, с ума сошел, братец!

   Дюлиж. Monsieur! я тебе не братец, ты это ведай! Или ты это позабыл, что ты по-французски ни одного не знаешь слова?

   Фатюй. Кабы я учился, так бы и я знал.

   Дюлиж. И ты бы знал, думаешь ты? нет, друг мой, для французского языка не эдакая голова надобна, не эдаким волосам на ней быть должно.

   Фатюй. Были бы волосы, а подвить их не мудрено.

   Дюлиж. Не мудрено, ты думаешь? ха! ха! ха! ха! Не мудрено волосы подвить! ха! ха! ха! ха! Эдак, как ты подвиваешь, не мудрено, а эдак (указывая на свои) не так легко, как ты думаешь.

   Фатюй. Что мне с тобою говорить, лутче пойти к господину Оронту.

  

  

   Дюлиж. На что эдакие люди рождаются? какая от них народу польза? Не умеет ни одеться, ни молвить, как должно галантому, ни шпаги пониже спустить, ни о дамских говорить уборах, да думает еще, что это и не надобно.

  

  

   Деламида. Я думала, что вы уж ушли.

   Дюлиж. А я не думал, что я вас сегодни еще увидеть удостоюсь.

   Деламида. Это для вас, чтоб меня видеть, не очень велико.

   Дюлиж. Всего больше, сударыня.

   Деламида. Вы так мне флатируете *, что уж не возможно, по чести.

   Дюлиж. Вы мне еще не верите, что я вас адорирую *.

   Деламида. Я этого, сударь, не меритирую *.

   Дюлиж. Я думаю, что вы довольно ремаркировать * могли, что я в вашей презанс * всегда в конфузии.

   Деламида. Что вы дистре *, так это может быть от чего-нибудь другого.

   Дюлиж. Я все, кроме вас, мепризирую *.

   Деламида. Я этой пансе * не имею, чтобы я и впрямь в ваших глазах эмабль * была.

   Дюлиж. Трезэмабль, сударыня, вы как деесса * в моих глазах?

   Деламида. И я вас очень эстимую *, да для того-то я и за вас нейду; когда б вы моим мужем стали, так хотя вы и многие калите * имели, мне б вас больше эстимовать было уже нельзя.

   Дюлиж. А для чего, разве бы вы любить меня не стали?

   Деламида. Любить мужа, ха! ха! ха! ха! Это посадской бабе прилично!

   Дюлиж. Против этого спорить нельзя, однако ежели б вы меня из адоратера * сделали меня своим амантом *, то б это было пардонабельно *.

   Деламида. Пардонабельно любить мужа! ха! ха! ха! ха! Вы ли, полно, это говорите, я б не чаяла, чтоб вы так не резонабельны * были.

  

  

   Деламида (Дюфизе). Что это тебе сделалось, что я тебя дни с три не видела?

   Дюфиза. Я хипохондриею замучилась, а ты этого и не знаешь?

   Деламида. Да отчего?

   Дюфиза. Тот, что намнясь целадоновую * ту твою хвалил самару *, изволит надо мною тешиться. Мне это пересказали; так мне так стало досадно, что я занемогла.

   Деламида. Не сказал ли уж он, что ты его любишь?

   Дюфиза. Это бы еще сносняе было.

   Деламида. Или уж не говорил ли он и больше этого каких о тебе сотизов *?

   Дюфиза. И это бы еще экскюзабельнее *.

   Деламида. Что ж было такое?

   Дюфиза. Выговорил в публичной компании, что Клариса убирается лутче, нежели я.

   Дюлиж. Est-il possible *?

   Деламида. Разве он ослеп и этого не видит, что она не по-французски убирается?

   Дюлиж. Конечно, он разум потерял.

   Дюфиза. И я думаю, что так. А Клариса очень commun одевается.

   Дюлиж. Très commun *, так, как все русские дамы. Да и нельзя, чтоб она хорошо когда оделась; она у своего тоалета никогда ни одного не видовала кавалера, я разумею из таких, которые не игноранты *, и основательно о одеванье говорить знают, а мужские глаза, что к которой даме пристало и что не пристало, лутче видят.

   Дюфиза. Да я из эдаких людей около ее никого и не вижу. Знать, что она хорошо одевается.

   Дюлиж. Она на французскую даму ни с чего не походит; самая русская. А что она хороша, это безделица, ежели одевается худо: и крестьянские девки хороши бывают, да вить не волочиться ж за ними.

   Дюфиза. А что она хорошо танцует, это мне диковинка.

   Деламида. Она ж еще и хорошо поет, и это мне чудно.

   Дюфиза. Да, я слышала, изрядно поет. Какие ж поет песни? Русские.

   Дюлиж. Это уж вы на нее клеплете.

   Дюфиза. Право, русские намедни пела песни *.

   Дюлиж. Русские песни? Ха, ха, ха, ха! Статное ли это дело? Нет, вы издеваетесь.

   Деламида. И я, право, намнясь слышала, что она по-русски пела.

   Дюлиж. Ха, ха, ха, ха! Это невероятно. Этого я уж и не думал.

   Деламида. Мы слов по двадцати по-французски знаем, да и мы этого не делаем, а она по-французски очень хорошо умеет, а русские поет песни.

   Дюлиж. Этому, право, статься нельзя, чтоб она впрям уж на русском языке песни пела. Belle brune que j'adore, vous qui me privez l'amour *... то ли это дело? Sans champagne, sans tendresse le *... Какое сравнение! Aprens à boire de ce vin *. Все не то.

  

  

   Финета (Дюлижу). Госпожа Салмина вас к себе просит. Продают с красными каблуками башмаки, в красной коже книги, красную, синюю и песошную * бумагу и много таких хороших вещей.

   Дюлиж. Я давно эдакой бумаги искал: мне инда стыдно, что я старинную бумагу употребляю. Это скаредно, чтоб по белой бумаге писать, да и не так ловко.

  

  

   Дюфиза. Знаешь ли ты, какой я делаю прожект?

   Деламида. Какой?

   Дюфиза. А вот послушай. Перьвое: хочу ввесть в моду, чтоб и дамы, как кавалеры, кошельки носили; второе: чтоб только в одном ухе серьга была. Третье: чтоб одна щека была нарумянена, а другая нет. Четвертое: чтоб одна половина головы была напудрена, а другая нет. Пятое: чтоб "сударь" и "сударыня" не говорить, а говорить бы monsieur и madame.

   Деламида. Это бы всего лутче было *, ежели б это в разговоры ввесть было можно, да, полно, кто этот варварской обычай выведет, чтоб "сударь" и "сударыня" перестать говорить?

   Дюфиза. Для чего не ввесть? Вить вместо уборного стола говорят ле тоалет, вместо обоев - tapesserie, вместо простительно - пардонабельно, вместо готовальни - êtuit. Да мало ли уж эдаких прекрасных слов в варварской наш язык введено. Когда готовальню êtuit называем, так для чего и часы не назвать в русском языке montre? И вместе "да" и "нет" не сказать oui и non? Отчего ж тебе кажется, что monsieur и madame ввести трудно?

   Деламида. Ей, ей! Ты правду говоришь!

   Дюфиза. Ах! жаль мне, что я не взяла с собой этой бумаги, на которой у меня все, что я выдумала, записано.

   Деламида. Пошли, пожалуй, по нее.

   Дюфиза. Я бы послала, да стыдно показать, написано не на синей и на красной бумаге, на белой *.

   Деламида. Что ты, мать моя, не с ума ли сошла? Уж по белой бумаге писать стала.

   Дюфиза. Не знаю, мать моя, где купить, а французская-та бумага у меня изошла.

   Деламида. Да я ж тебя намнясь видела, что ты едешь с вершниками *. Как тебе эдак срамиться-то не стыдно?

   Дюфиза. Разве ты моей ливреи * не знаешь? Вить ты видела, что я в чужой карете ехала.

   Деламида. Да вить это не всяк знает. Эдак когда-нибудь и соболью шапку * на тебя взденут.

   Дюфиза. Чего уж ты не вздумаешь?

   Деламида. А это, право, что ты сказала давича, недурно будет. Отведаем-ка мы это сделать. Я нарумяню левую щеку *, а ты правую, я напудрю правую сторону головы, а ты левую, я серьгу положу в левое ухо, а ты в правое.

   Дюфиза. Кстати ль это? И серьга и румяны на одной стороне будут.

  

  

   Деламида (Дюфизе). Отведаем-ка сперьва убрать эдак Финету *. Каково покажется?

   Финета (Деламиде). Как это, сударыня?

   Дюфиза (Финете). Чтоб одна щека была нарумянена, а правая так осталась, в правом бы ухе была серьга, а в левом бы не было, да одна б половина головы напудрена была, и на волосы мужской кошелек.

   Фииета (кланяясь им). Благодарствую, сударыни: извольте вы сами эдак убираться.

   Деламида (Финете). Так не лутче ли уж в подкапке * ходить?

   Финета (Деламиде). Сто раз лутче.

   Дюфиза (Финете). А коли не станем выдумывать, так и это, в чем мы нынче ходим, подкапками нам казаться станет.

   Финета (Дюфизе). Извольте выдумывать, что хотите, а я безобразиться не хочу; вить я не дура.

   Деламида (Финете). Да и мы не дуры.

   Финета (особливо). Диво не так ли?

   Деламида (Финете). Что ты говоришь?

   Финета (Деламиде). Я говорю, сударыня, что вы... Я, право, позабыла, что я молвила.

   Дюфиза (Деламиде). Я думаю, что она нам смеется.

   Финета (особливо). Да нельзя и не смеяться. (Дюфизе.) Статное ли это, сударыня, дело, чтоб таких разумных пересмехать девиц (особливо), которые что ни вздумают, так то все не по-людски.

   Деламида (Финете). Что ты еще говоришь?

   Финета (Деламиде). Я говорю, сударыня, что и я нечто выдумала.

   Деламида и Дюфиза. Что такое?

   Финета. Как не скажу, так вы надумаетесь.

   Дюфиза. Скажи ж, Финетушка, скажи, враг мой *.

   Деламида. Скажи ж, mon âme *.

   Финета. Я выдумала, чтобы вместо рукавиц на руки надевать чулки.

   Деламида (Дюфизе). А что? ежели б это выдумали в Париже, так, я чаю, это бы было недурно.

   Финета (Деламиде). А разве не все равно *, что в Париже, что в Петербурге.

   Дюфиза (Финете). Да все равно.

   Финета (особливо). Всякой дурак равен, что парижской, что петербургской.

   Дюфиза (Финете). Что ты говоришь петербургской?

   Финета (Дюфизе). Я говорю, что петербургской в платье обычно не хорош (особливо) для эдаких дур.

   Дюфиза (Финете). Срамно здесь одеваются.

   Деламида (Дюфизе). Подлинно, что скаредно.

   Дюфиза (Деламиде). А перенимать не хотим, да еще и думаем, что мы хорошо одеваемся. Эдакое ослепление!

   Деламида (Дюфизе). А все это от самолюбия!

   Дюфиза (Деламиде). От незнания больше.

   Финета (особливо). Вы много знаете.

  

  

   Дюлиж (Фатюю). Так тебя выслали? Ха, ха, ха, ха!

   Фатюй (всем). Выслали, право, только не знаю, для какой причины.

   Дюлиж (Фатюю). Сведаешь после. (Деламиде.) Баталия будет сегодни, сударыня. Так матушка ваша опасалась, чтобы господин Фатюй не был батюшку вашему сюкурсом *. Правда, что он хороший сюкурс, ха, ха, ха, ха! Это сюкурс.

   Фатюй (Дюлижу). Что ты это говоришь? скажи мне по-русски, вить ты ведаешь, что я по-немецки не знаю.

   Дюлиж (Фатюю). У нареченной вашей тещи с нареченным вашим тестем за нареченного их глупого зятя будет сегодни война, и для того-то тебя нареченная твоя теща выслала, чтоб ты мужу ее против нее не подал помочи. Ужли тебе не понятно?

   Фатюй (Дюлижу). Право, так?

   Дюлиж (Фатюю). Как дважды два четыре.

   Фатюй (подняв у руки по два пальца, считает пальцы). Перьвой, другой, три, четыре; да, четыре.

   Дюлиж (Фатюю). А в остатках сколько?

   Фатюй (остальные пальцы считает). Перьвой, другой, три, четыре, пять, шесть; шесть.

   Дюфиза (Фатюю). Сколько ж всех?

   Фатюй (Дюфизе, считая пальцы на одной руке). Перьвой, другой, три, четыре, пять, да на этой столько ж; так десять. Пять да пять вить десять *.

   Дюфиза (Деламиде). Изрядной у тебя жених.

   Деламида (Дюфизе). Вот ежели б он в Париже-то побывал, так тот ли бы он был?

   Финета (Деламиде). А там разве эдаких нет?

   Дюлиж (Финете). Да, есть. Ты думаешь, что и впрям есть?

   Финета (Дюлижу). Этого товару везде, сударь, много.

  

  

   Оронт. Не выдавай же меня, Кимар.

   Кимар (Оронту). Спрячься за меня, спрячься.

   Салмина (приступая к Оронту). Так ты дочери за Дюлижа не отдашь?

   Кимар (Оронту). Говори: не отдам.

   Оронт (Салмине). Не отдам, сударыня.

   Дюлиж (Кимару). Я тебе нос касирую *.

   Салмина (Оронту). А я хочу, чтоб по-моему было.

   Кимар (Оронту). Говори: а я хочу, чтоб по-моему было.

   Оронт (Салмине). А я хочу, чтоб по-моему было, сударыня.

   Фатюй (Кимару). Так-таки: будто я его и хуже? Ай, Кимар!

   Деламида (Салмине). Ma mère *, я имею интенцию * ваш диспут финировать *...

   Салмина (Деламиде). Я не хочу, чтоб по его сделалось *.

   Деламида (Салмине). Да не будет по его.

   Фатюй (Дюфизе). Вот так-то, смиреньем-то больше возьмешь, нежели прытостью. (Потом Деламиде.) Так ты меня и поцалуешь?

   Деламида. Фуй! Это уж и гадко.

   Финета. Ни слова по-французски не знает, да чтоб она его поцаловала!

   Дюлиж (Дюфизе). Какую госпожа Деламида сделает резолюцию, я этого, право не компренирую *, и я очень этоне *.

   Деламида. Monsieur батюшка и вы, сударыня ma mère, я нейду ни за monsieur Дюлижа, ни (указывая на Фатюя) за этого урода, да и ни за кого. Это очень подло *!

   Дюфиза (Деламиде). Ты, конечно juste * резонируешь *.

   Дюлиж. Чтоб я не aimable * в глазах ее был, это incroyable *!

   Фатюй. Что ж делать, коли она не суженая!

   Оронт (Салмине). Так вот, ни по-моему, ни по-твоему не сделалось.

   Салмина (Оронту). Да и по-твоему не стало. (Деламиде.) А тебе, упрямица, бездельница, дам я себя знать. Даром-то, что ты прытка и что я с тобой не могу сладить: я это все * (указывая на мужа) на нем вымещу.

  

   (1750)

  

  

   Текст печатается по писарской копии Российского театра, хранящейся в настоящее время в Театральной библиотеке им. А. В. Луначарского (Ленинград) (шифр: 1.XIX.2.37. No 7230). Рукопись состоит из 43 ненумерованных страниц в четвертую долю листа; водяной знак бумаги: Pro Patrîa. G. R. Позднее комедия была автором переработана; под заглавием "Пустая ссора" она была опубликована в "Полном собрании всех сочинений" Сумарокова (М., 1781, т. V).

   Стр. 70. По сороку алтын - по 1 р. 20 коп.

   - Без полугривны по сороку - по 1 р. 15 коп.

   - Два рубли, восемь алтын и две деньги - 2 р. 25 коп.

   Стр. 71. На вас хлеб тратится. В "Пустой ссоре" после этих слов идет следующее: "да и указ есть такой, чтоб дураков и дур не веньчать, да этот указ из моды вышел; было бы лишь хорошее приданое, а то и дураки женятся, а дуры замуж выходят".

   Стр. 76. Bête (фр.) - скотина.

   Ст