Соллогуб Владимир Александрович - Сотрудники, или чужим добром не наживешься, Страница 2 - Книги

> ЯВЛЕНИЕ XV

Прохор, а потом Леонид и Сидор.

Прохор. Эва, прощелыг-то наехало! Охота барину связываться с этими лизоблюдами! Хоть один бы на чай подарил... Да вот этот что-то сладко на барыню поглядывает... чего доброго... вот тебе и железная дорога... вконец разодолжит.

Леонид. Эй ты, чучело! Что стоишь? Нет у вас в домишке получше комнаты? Мы так жить не привыкли.

Прохор. А чем же дурна комната?

Леонид. По тебе, известно, хороша, когда лучше не видывал; а по-нашему, никакого вещественного соображения не имеет. Туалета поставить негде - кровать у окна. Просто, какая-то меланхолическая.

Сидор, заспанный, выходит из другой двери.

Сидор. Земляк, а земляк, где б тут закусить, да прикорнуть маненько? Дремота одолела.

Прохор. Сейчас, вот с этим надо сперва сладить.

Сидор. А ему чего?

Прохор. Вишь... комнатой недоволен.

Сидор. Да какой ему еще надо? Комната хорошая, вишь какая краска, чистый голубец! Даже в глазах рябит.

Прохор. Ну, так пойди ж, толкуй с ним.

Леонид. Да где вам, мужикам, понимать столичные, так сказать, поведения. Вот поглядели бы, как мы с барином живем. Все шпалеры, да ковры; любо-дорого взглянуть. На стенах все полтреты и лицы такие важные... Не то простой человек, министр заедет - показать не обидно. Передняя гостиная вся бархатная, спальня, уборная, а в уборной два комода красного дерева, шкаф ясеневый, да столик не то ореховый, не то под орех. Одних панталонов у нас двадцать четыре пары, жилеток дюжин пять будет, три пальто зимних, четыре пальтошек летних, а белья-то, косынок, да сапогов - не перечтешь. Вот как люди живут, с полным, можно сказать, удовольственным распоряжением.

Сидор. А что, земляк, как бы закусить?

Леонид. А вот заедешь к этаким олухам, так просто слова стыдно тратить. Никакой филантропии не понимают.

Сидор. Ты что шумишь?

Леонид. Да говорят тебе, мы в такой комнате жить не можем.

Сидор. Ну, так бери нашу; по нас все ровно, где бы не спать.

Леонид. То-то же, бери вашу; надобно взглянуть, какова еще ваша.

Прохор. Да лучше в целом доме нет.

Леонид. Ну, покажи-ка... ну да, эта будет поосновательнее. У нас передняя была такая, а впрочем, no-дорожному. Перетаскивай-ка (Сидору) свою рухлядь, а (Прохору) ты мне помоги, (Начинают перетаскивать вещи.)

Прохор (про себя). Эх ты, егоза, егоза! Не будь ты барским гостем, посчитал бы я тебе ребра.

Сидор. А что, баня есть у вас?

Прохор. Сегодня топили.

Сидор. Ты покажи... да закусить бы прежде.

Прохор. А ты, мусью, проголодался, что ли?

Леонид. Да я бы поел теперь устриц или фазанов, шпикованных с труфелью. Да вы, чай, не понимаете, что это такое?

Сидор. Похлебал бы, брат, селянки.

Прохор. То-то все вы голодные. Ну, уж чем бог послал, Пойдемте пока. Я проведу вас отсюдова.

ЯВЛЕНИЕ XVI

Грознов, Ухарев и Олегович, несколько раскрасневшись.

Ухарев. Отличная у вас мадера. Вы у Рауля берете?

Грознов. Нет, в английском магазине. Однако, господа, играть-то нам через две недели, а пьеса еще не начата. Не приняться ли за дело?

Олегович. Попытаемся.

Грознов. Мы, знаете, господа, этак по-парижскому, шутя... все вместе. (В сторону.) Авось, они помогут. А я уже ломал себе голову... ничего не придумал.

Ухарев. Позвольте сесть только. (Садится. В сторону.) Пиши, голубчик, я тебе сделаю, mon cher {Мой дорогой (фр.).}, такой сюрприз, какого ты никак не ожидал.

Олегович. Однако, я полагаю, что надобно узнать сперва, в чем именно заключается предмет, то есть цель нашего совещания. (В сторону.) Вот теперь попался! Воображения, творчества - ни на волос. Разве они выручат.

Грознов. Итак, господа, мы приступим к делу. Мы сочиним для именин жены моей пьеску. Вам, конечно, известны пословицы Альфреда Мюссе?

Ухарев. Как не знать. "Каприз", например, chef d'oeuvre{Шедевр (фр.).}, почтеннейший, настоящий chef d'oeuvre.

Олегович. Помилуйте, французский фарс и больше ничего. Так, легонькое себе дрянцо.

Ухарев. Да вы читали?

Олегович. Нет, не читал, да и читать не буду, да и вам не советую. Эх, право, пора нам не перенимать более у этой жалкой, испорченной, отцветшей французской литературы. Нет в ней ни здоровой мысли, ни направления! Да-с, пора нам приняться за свои народные источники. Вот где мы должны почерпать свои произведения!

Ухарев. Так почерпните же, любезнейший, почерпните, хоть на водевильчик.

Олегович. Я нахожу ваше замечание весьма неуместным. Разве русский гений может унизиться до водевиля!

Грознов. Позвольте, господа. Дело вот в чем. Мы хотим для именин жены моей...

Ухарев (перебивая). Вы уже говорили... Мне кажется, что нам сперва надо придумать какую-нибудь любовную интригу. Потому что главное основание всякой комедии... все-таки любовь...

Олегович. Только в каком смысле?

Ухарев. В любовном смысле.

Олегович. Нет-с. Это предмет чрезвычайной важности. Я не полагаю, чтоб любовь проявлялась у нас, как у прочих народов, индогерманского, или лучше, индоевропейского происхождения. Даже, без дальних отступлений, если только обратить внимание на два антропоморфические мифа, изображающие у славян любовь, как-то Ярило и Припекало*, то уж можно некоторым образом...

Грознов. Да не в Яриле дело, мы хотим для именин жены моей...

Ухарев. Знаете... всего лучше... возьмемте какой-нибудь французский водевиль, да и переложим на русские нравы. Ведь нам французов не перещеголять: у них всякая глупость выходит как-то умно, а у нас иное и умно задумано, а пишется как-то тяжело. Конечно, переделанный водевиль продать нельзя, я сам за него гроша не дам. Ну, да ведь у нас тут дело не коммерческое, а литературное, чисто дли удовольствия.

Олегович. Нет, а я не согласен. Я даже и в шутку не стану подражать западникам.

Ухарев. Поневоле подражать станете, коли сами-то не в состоянии ничего придумать.

Олегович. Да дай бог и не придумывать ваших петербургских нелепостей.

Ухарев. Да все-таки они лучше вашего московского застоя.

Олегович. Да мы, по крайней мере, стоим твердо*, а вы подвигаетесь назад.

Ухарев. Браниться легко; не то что понимать.

Олегович. Да мы и понимать вас не хотим. Вы думаете, что писанное нахальство не то же нахальство?

Ухарев. А вы думаете, что бездарность ученая - не та же бездарность?

Олегович. Да вы меня оскорбляете!

Ухарев. Да я вас... (Кидаются друг на друга; Грознов их разнимает.)

Грознов. Позвольте, позвольте, любезные сотрудники. Мы совершенно удалились от нашего занятия. Обратимся же к нему. Мы хотим для именин жены моей...

Олегович. Да нет,- я не дам обижать наших.

Ухарев. Я не позволю оскорблять себя.

Грознов. Господа, пожалуйста, все это в сторону; после успеете наспориться вдоволь. Дело теперь о комедии... Мы хотим для именин жены моей...

Ухарев. Знаете ли что? Я думаю, надо сперва приискать название, а по названию и сюжет определится сам собой.

Олегович. А я думаю, наоборот.

Грознов. Ну, вот хорошо, хорошо, господа, начнемте хоть с заглавия. Мы говорили, что будем писать пословицу; ну, так придумаем такую, которая бы пригодилась для комедии.

Ухарев. Нет ничего легче.

Олегович. Пословиц много.

Грознов. Давайте думать, господа.

Ухарев. Подумаем.

Олегович. Будем думать.

Молчание.

Грознов. Нашли?

Олегович. Нет.

Ухарев. Нет еще.

Молчание.

Грознов. Нашел... Нет, не годится...

Ухарев. Я давеча прочитал в Снегиреве* довольно любопытную пословицу: И петух на своем пепелище храбрится.

Олегович. Это пословица не русская. Ее Сенека приписывает императору Клавдию. А если выбрать настоящую русскую, так вот: Вот те, бабушка, и Юрьев день.

Грознов. Обе пословицы прекрасны... Только как же приладить к именинам жены моей? Вы как бы думали, господин Олегович, облечь эту пословицу в драматическую форму?

Олегович. В форму, конечно... надо придумать. Ну, положим именины вашей супруги каким-нибудь образом... Тут... с одной стороны... Ну, а с другой Юрьев день, который, как известно, до царя Федора Иоанновича...*

Грознов. Да позвольте... где же тут именины жены моей? Я думаю, не легче ли будет сообразить на бумаге.

Олегович. Как вам угодно. Что я стану писать!

Грознов. И прекрасно; вот бумага и перо.

Олегович садится писать.

Грознов. Ну, а вы, господин Ухарев, как была ваша пословица?

Ухарев. И петух на своем пепелище храбрится.

Грознов. Как же вы думаете это представить?

Ухарев. Очень просто. Петухом может быть какой-нибудь муж.

Грознов. Отчего же муж?

Ухарев. Ну, известно... уж... муж. Вот он и храбрится, потому что он петух, то есть муж. Жена у него хорошенькая, а он петушится, то есть храбрится... За ней ухаживает молодой человек, а муж ничего не видит, потому что он муж, то есть петух... все храбрится только... все храбрится.

Грознов. Да отчего же он ничего не видит?

Ухарев. Нашла куриная слепота, видно... только храбрится. А тут будут свидания, объяснения... все как следует.

Грознов. Да как же вы это сделаете?

Ухарев. Да вы уж положитесь на меня: я все это обделаю.

Грознов. Ну, вот спасибо, так спасибо. Возьмите-ка тоже лист бумаги, да пишите, что в голову придет.

Ухарев. Что вам придет в голову?

Грознов. Нет, вам.

Ухарев. Извольте, положитесь на меня.

Грознов. Ну, теперь и я сяду. Ведь я тоже в старину написал повесть. Правда, она не была напечатана. А дарование у меня должно быть. Все мои подчиненные в департаменте говорили. Ну, за работу. Ум хорошо, два лучше, а три еще лучше. Не так ли, господа сотрудники?

Олегович и Ухарев. Ах, не мешайте, пожалуйста.

Грознов (потирая себе руки). Ну, кажется, дело пошло на лад.

Все трое принимаются за работу.

Занавес опускается.

ОТДЕЛЕНИЕ II

ЯВЛЕНИЕ I

Ухарев, Олегович и Грознов сидят на тех же местах и погружены в глубокий сон. После довольно продолжительного молчания Ухарев просыпается.

Ухарев. Уф... а... у... Приехали, кажется. Эй, кондуктор... Ба!.. Я, кажется, заснул... Да и они, кажется, заснули... спят благополучно. Почивают на будущих лаврах. Право, замечательно, какая у нас снотворная литература: или сам заснешь, или других усыпишь. Ну, посмотрим-ка, что они написали? У этого белая бумага. У этого ничего. Да и у меня, правду сказать, немного - стану я для этого идиота трудиться! Вот, шалун, что затеял, чтоб я принялся за дело - нет, mon cher, мы теперь отправимся позаняться около Аделаиды Павловны. Желаем безмятежного сна и сладких сновидений. (Делает насмешливый жест и на цыпочках выходит.)

Молчание.

Олегович. Ольга Павловна!.. Ольга! Новогородская посадница! Бррр... е... Странно!.. Я, кажется, заснул. Как благодатен и освежителен бывает сон после утомительного пути! Русский человек не изнежен, не взыскателен. Он всегда готов выспаться. Такова его могучая природа - под чистым небом ли, на лежанке ли, он долго не думает, свернется себе кренделем, да и заснет сном звучным, богатырским. Ага! Западник-то дал тягу. Посмотрим, что он написал... да ничего! Нарисовал только какого-то черта. Куда это он отправился? Он недаром здесь. Боже мой! неужели для Ольги Павловны! Она же давеча говорила, что ее хотят выдать замуж за чиновника. Ну да ведь он чиновник... Так и есть, это он - он думает на ней жениться, хочет отбить ее у меня - да я не дам, не позволю, не допущу этого поношения, умру скорее... мертвые бо срама не имут! (Уходит.)

Молчание.

Грознов. Именины жены моей - это главное; вы помните, господа? Ну что! Написано?.. Готово?.. Да где же они? И след простыл! Посмотрим-ка - тут ничего... тут черт с рогами. Вовсе не умно, не учтиво даже, глупость какая! Корми их после этого! Ну уж сотрудники! Наелись, выспались, да тем и кончилось. Да куда же они отправились? Эй, малый! Кто там поумнее?

ЯВЛЕНИЕ II

Входит Прохор.

Прохор. Я-с.

Грознов. Где же гости?

Прохор. А леший их знает! По саду рыскают; за барынями, должно быть.

Грознов. Да как за барынями?

Прохор. Известно как - от этаких скалдырников добра не жди. По полету видно, что за птица,

Грозной. Ты, брат, не смыслишь; они литераторы.

Прохор. Да будь они хоть разлитераторы, конечно, ваша власть, Николай Васильевич, как прикажете, а по моему-то глупому разуму, со двора бы долой, да и вся недолга.

Грознов (с беспокойством). А разве ты заметил что?

Прохор. Где нам, дуракам, Николай Васильевич!

Грознов. Что ж! Ольга Павловна девушка; беда небольшая.

Прохор. Конечно, небольшая, Николай Васильевич, да ведь и барыня-то наша не совсем старуха.

Грознов, Что?.. Жена! Говори... что знаешь... что заметил?..

Прохор. Ничего, Николай Васильевич, не знаю-с, а так, кажись, будто не совсем ладно.

Грознов. Да что же такое?

Прохор. Да я не то, Николай Васильевич, что насчет Аделаиды Павловны; сохрани бог! ведь наше дело холопское.

Грознов, Да говори же, злодей, что ты знаешь?

Прохор, Убей меня на месте гром, Николай Васильевич, ничего не знаю.

Грознов. Да что ж ты меня перепугал, осел ты этакой! Пошел вон... болван...

Прохор. Слушаю-с.

Грознов. Пойду поглядеть, где жена; этот дурак меня совершенно встревожил! (Уходит.)

Прохор (один, потирая себе руки). Вот эта статья хорошая. Просил я у барина пегую корову... Эх, кабы удалось сослужить барину-то службу... так, может, и корову пожалуют... Ай-да Прохор Сидорыч! Угощу бурмистера, вот чай взбеленится; он ее себе норовил! (Напевает.) Ты поди, моя коровушка, домой... (Смеется.)

ЯВЛЕНИЕ III

Ольга Павловна входит.

Ольга Павловна, Что они, кончили свои занятия?

Прохор. Кончили-с.

Ольга Павловна. Куда же они пошли?

Прохор. Кто, сударыня?

Ольга Павловна. Да... господин Ухарев?

Входит из другой двери Аделаида Павловна.

ЯВЛЕНИЕ IV

Аделаида Павловна. Прохор, ты не видал его?

Прохор. Кого, сударыня?

Аделаида Павловна. Гос-по-дина... Олеговича.

Прохор. Да вот-с, они по саду идут.

Аделаида Павловна. Ольга... мне теперь некогда... ступай, поговори с ним.

Ольги Павловна. Пожалуй. (Уходит.)

Аделаида Павловна. Прохор... что ваш сенокос? Все ли на работу вышли?

Прохор. Идет помаленьку, сударыня.

Аделаида Павловна. Ну, так ступай же туда. Погода хорошая; смотри, чтоб скорее убирали.

Прохор. Слушаю-с! (В сторону.) Как бы не так! (Прячется.)

Аделаида Павловна (оглядывается, поспешно подбегает к дверям и кладет записку в замочную щель. Шепотом). Никто не видал! Боже мой! Что я сделала! В первый раз... Неужели можно к этому привыкнуть?.. Как страшно, я вся дрожу. Но я его знаю, иначе он не останется! (Уходит.)

Прохор (на цыпочках подходит к двери). Вот она где корова-то сидит!

ЯВЛЕНИЕ V

Грознов (вбегает). Жена была здесь?

Прохор. Сейчас вышли, Николай Васильевич.

Грознов. Да что ты глядишь?

Прохор. Не знаю, бумажечка какая-то...

Грознов. Бумажка!.. это комната Ухарева! Что это значит? Записка... (Читает.) "В шесть часов муж мой поедет на сенокос, приходите в сад, в беседку"... А-а, вот что! Так-то!.. Прохор, ступай к Трифону, слесарю, и скажи, чтобы он принес мне мои пистолеты.

Прохор. А ружье, Николай Васильевич, также прикажете?

Грознов (с бешенством). Молчать! Делай, что я тебе приказываю. Пошел!

Прохор уходит.

Грознов. Так вот и до меня очередь дошла! Прежде я смеялся над другими; теперь надо мной будут смеяться. Как я в Петербург покажусь! Не только товарищи - писаря на меня будут пальцами показывать. Сторож подаст шинель и будет смеяться про себя. Нет! Это нестерпимо. Умру скорей. Нет, убью его. Просто убью. Пускай узнает, что значит со мной тягаться. Подавайте мне его, подавайте! Я хочу мести и крови! (Поспешно уходит.)

ЯВЛЕНИЕ VI

Ухарев (входит из других дверей). Делишки мои, кажется, подвигаются. Она мне сказала: ступайте, увидите сами. Ай да молодец, эта Аделаида Павловна! Я не ожидал, чтоб дело пошло так скоро... Однако же тут нет записки... вот-те на! Ведь она, может быть, не знает, что нам комнаты переменили. (Ищет в дверях Олеговича.) И тут нет. Что это значит? Ба, да она, кажется, смеется надо мною. А, так вы меня одурачить хотите, Аделаида Павловна! В провинции хотите пококетничать по-петербургски? Не на такого напали. Слуга покорный, я сейчас же отправлюсь на последней машине - и прямо к Излеру, на "Крымскую ночь".

ЯВЛЕНИЕ VII

Олегович (входит и останавливает его). Позвольте-с, я имею переговорить с вами.

Ухарев. Со мной?

Олегович. Да-с, с вами. (Скрестивши руки.) Что вы думаете о супружестве?

Ухарев. О супружестве! Я думаю, что для холостых оно бывает иногда довольно забавно.

Олегович. Я нахожу ваши шутки вовсе неуместными. Я вас спрашиваю: постигаете ли вы всю важность брака? Не только в духовном, но и в гражданском отношении?

Ухарев. Отвяжитесь, пожалуйста. (В сторону.) Ай да Аделаида Павловна! Просто на смех подняла... да погоди ж!

Олегович. Уважение к супружеству составляло издревле одно из главных отличий всех славянских племен. Шелковая плетка, да! Шелковая плетка, о которой упоминается во всех наших семейных песнях, есть не что иное, как трогательный символ безусловного повиновения жены пред мужем...

Ухарев. Да чего же вы хотите, наконец?

Олегович. Я хочу узнать ваши убеждения, хочу знать, достойны ли вы того, чего желаете. Хочу узнать, с каким соперником я имею дело.

Ухарев. А, так это вы... так это для вас... нашла она, кого мне предпочесть! Впрочем, у женщин бывают такие странные вкусы! Послушайте, любезнейший, вы понимаете, что тут дело такое, что каждый думает о себе. Она, впрочем, всех проведет. Такой кокетки и свет не производил.

Олегович. Как вы смеете так говорить?

Ухарев. Не горячитесь, пожалуйста. Она, верно, и вам тоже наговорила разные нежности..

Олегович. Как и вам?.. следовательно, она и вам говорила?

Ухарев. Еще бы! Она мне вот здесь же, за два часа, признавалась в любви своей.

Олегович. Это ложь, клевета, я не позволю вам очернить это чистое создание!

Ухарев. Все они чистые создания; и так начисто обманут, что лучше и не надо. Знаете, я думаю, что мы оба с вами в дураках.

Олегович. Говорите о себе одном, прошу вас.

Ухарев. Послушайте, мы с вами поссоримся, а ей будет потеха: знаете, вместо того, чтобы мешать друг другу, давайте друг другу помогать.

Олегович. Помогать?.. каким образом?

Ухарев. Ну, как помогают в таких делах. Только уж, если одному удастся, другой отступится.

Олегович. Как удастся?

Ухарев. Ну, будет удача.

Олегович. Какая удача?

Ухарев. Ах! Какой вы однако ж бестолковый! Какая бывает удача с женщинами?

Олегович. И вы думаете жениться тогда?

Ухарев. Вот-те на! К чему эта лишняя деликатность?

Олегович. Что я слышу! У меня волосы дыбом становятся. Да вы изверг рода человеческого! Вам чужды первые начала нравственности. Так я заступлюсь. Я все открою.

Ухарев. Да выслушайте сперва.

Олегович. И слушать не хочу!

ЯВЛЕНИЕ VIII

Те же и Грознов.

Грознов. А!.. Наконец я его нашел! (Олеговичу.) Извините, пожалуйста, вам оставаться здесь теперь нельзя.

Олегович. Мне нельзя?

Грознов. Нельзя-с, я вас прошу выйти вон - тут будут происходить такие дела, что весь Вышневолоцкий уезд содрогнется! Ступайте вон!

Ухарев (в сторону). Уж не сказала ли она ему?

Грознов (к Олеговичу). Ну-с!

Олегович. Помилуйте, да это невежливо.

Грознов. Вы меня извините, мне теперь не до вежливости. Ступайте вон!

Олегович (в сторону). Он, кажется, не в уме своем... уж нет ли у него несчастной привычки?* (Хочет уйти.)

Грознов. Куда же вы идете?

Олегович. Я иду в свою комнату.

Грозной. Так это ваша комната?

Олегович. Да-с, это моя комната.

Грознов. А! Так это ваша комната! Так это вы?.. Так это к вам, следовательно?..

Олегович (в сторону). У него что-то странное в глазах; он, должно быть, болен. (Вслух.) Что ко мне-с?

Грознов. Стойте, не шевелитесь, не двигайтесь. (Обращаясь к Ухареву.) Ступайте вы вон!

Ухарев (в сторону). Ничего не понимаю. Я должен?

Грознов. Ступайте к жене моей. Вам оставаться здесь неприлично... Вас жена дожидается. Ступайте... Ступайте же скорее... Вы видите, что я сам не свой.

Ухарев уходит.

ЯВЛЕНИЕ IX

Грознов и Олегович.

Грознов. Ну-с, теперь мы вдвоем остались. Скажите, пожалуйста: я вам кажусь очень смешон?

Олегович. Вы-с?

Грознов. Будьте откровенны. Штука интересная! Приехать под первым предлогом из видов волокитства!

Олегович. Если вы узнали, я должен сознаться.

Грознов. А... сознаться! Вот это ново, по крайней мере. А теперь пора и за расправу.

Олегович. Да вам чего угодно? (В сторону.) Он, кажется, очень нездоров. Вы мне...

Грознов. Молчи и отвечай. Давно ты ее знаешь?

Олегович. Да уж три года. (в сторону.) Должно быть, белая горячка.

Грознов. Три года! Три года!.. Кто бы мог это подумать!.. Да ты откуда подвернулся? Кто тебя просил с ней познакомиться?.. Воров вешают; а ты хуже вора: ты украл у меня честь мою, спокойствие, счастье. Тебя мало повесить, расстрелять надо!

Олегович. У вас нет по соседству доктора?

Грознов. Шутить вздумал!.. Нет, я тебя плакать заставлю, плакать кровавыми слезами. Ты меня на посмешище выставить хотел... перед начальством, перед знакомыми... Понимаешь ли ты, что это так не обойдется?

Олегович. Да вы из чего так кричите?

Грознов. Молчать, говорят тебе! Я судья твой теперь. Я палачом буду. Сотру тебя, негодяя, с лица земли.

Олегович. Да я не понимаю.

Грознов. Так я тебе сейчас объясню. (Вынимает из кармана два пистолета.) Вот, не угодно ли выбрать?

Олегович. К чему это огнестрельное оружие?

Грознов. К тому, что один из нас отсюда живой не выйдет. Выбирай.

Олегович. Да позвольте...

Грознов. Выбирай, говорят... Вот два пистолета... Мы будем стрелять в одно время, и чем бы ни кончилось, а я смеяться над собой не позволю.

Олегович (в сторону). Ах, боже мой, он совершенно в уме рехнулся. Этого человека надобно держать на привязи. Надобно как-нибудь его успокоить, а то застрелит, пожалуй.

Грознов. Ну что ж, решился?

Олегович. Сейчас, позвольте подумать. (в сторону.) Ну, так и есть, в глазах все признаки сумасшествия! Вам угодно стреляться со мной?

Грознов. Я хочу убить тебя!

Олегович. Сейчас... только позвольте объясниться. Матушка ваша русская или иностранка?

Грознов. Что ты за ахинею городишь? Матушка моя Грачева.

Олегович (в сторону). Надо его рассеять, авось успокоится. (Вслух.) Каких Грачевых, тамбовских, что ли?

Грознов. Пензенских, бездельник! На что тебе?

Олегович. Нет-с, извольте видеть, я думал, что происхождение ваше не чисто русское, потому что в ваших понятиях много иностранного, например, хоть относительно поединка. Поединки ведь происхождения феодального времени и совершенно чужды нашим народным обычаям.* Кулачные бои - другое дело.

Грознов. Долго ли еще?

Олегович. Нет, выслушайте: кулачные бои бывали у нас в большом ходу, и нередко даже сопровождались смертельными случаями.

Грознов. Да что же ты, на кулачках, что ли, со мной драться хочешь? Нет, со мной ты так не разделаешься; ты с моей женой в переписке, тебе жена назначает свиданья...

Олегович. Помилуйте, неправда, вы ошибаетесь, это не я...

Грознов. Молчать!.. Нет, меня не проведешь, улика налицо... защищайся, а то просто убью.

Олегович. Ах, боже мой! Глаза его наполняются кровью, сейчас будет припадок - его связать бы надо. Эй, помогите!..

Грознов. Молчи!..

Олегович (кричит). Нет ли кого связать его?..

Грознов. Молчи... В последний раз - бери пистолет.

Олегович вырывает у него пистолеты, бросает их в окно и сам выскакивает в окно.

Грознов. Ага! Бежать вздумал!.. да не убежишь... погоди-ка, я тебя... (Кидается за ним вслед.)

ЯВЛЕНИЕ X

Ухарев и Аделаида Павловна.

Аделаида Павловна. Что это за шум?

Ухарев. Ваш муж объяснился тут с москвичом.

Аделаида Павловна. Да как же вы этой записки не нашли?

Ухарев. Я ее не видал. Вы ее куда положили?

Аделаида Павловна. Да в эту дверь.

Ухарев. Как, в эту дверь?.. Да это не моя комната!

Аделаида Павловна. Ах, что я сделала!

Ухарев. А, теперь я понимаю! (Смеется.) Ваш муж нашел записку и вообразил себе, что она написана этому московскому шалуну... Ха, ха, ха! Это штука отличная!

Аделаида Павловна. Вы еще можете смеяться! Да как разуверить теперь мужа? Он такой бешеный, он на все способен; вы его не знаете. Что со мной будет!

Ухарев. Не бойтесь: мы, журналисты, люди изворотливые. Я это дело устрою как-нибудь... А, прекрасная мысль!

ЯВЛЕНИЕ XI

Олегович (вбегает). Вяжите его, вяжите его, он бежит сюда, он всех бить и резать хочет.

Грознов (за кулисой). Ага! Догнал наконец!

Ухарев (толкая Олеговича в его комнату). Убирайтесь в вашу комнату. (Аделаиде Павловне.) Дайте мне вашу руку... Вот так. (Становится перед нею на колени.) Да, прекрасная Эмилия, я вас люблю, и от вашего согласия зависит все мое счастье!

Грознов (в дверях). Это что такое?

Ухарев (хладнокровно). А, это вы? Не мешайте, пожалуйста. (Шепотом.) Спросите его, пожалуйста, отчего он не поехал на сенокос?

Аделаида Павловна. Отчего ты, мой друг, не поехал на сенокос?

Грознов. Не до сенокоса мне, сударыня... Я, видно, лишний.

Ухарев. Сделайте одолжение, ступайте гулять или отдохните маленько. Ваше место совсем не здесь.

Грознов. Да и ваше тоже, кажется.

Ухарев. Да не мешайте же. А вы, Аделаида Павловна, взгляните на меня понежнее.

Аделаида Павловна. Я не понимаю.

Ухарев. Да глядите же, дайте мне вашу руку. Да, любезная Эмилия...

Грознов. Аделаида, вы хотите сказать?

Ухарев. Я, может быть, и хотел бы сказать: Аделаида, да говорю: Эмилия, потому что так написано.

Грознов. Где написано?

Ухарев. В пословице.

Грознов. В какой пословице?

Ухарев (Аделаиде Павловне). Сказать ему, что ли?

Аделаида Павловна. Да, разумеется, скажите!

Ухарев. В пословице, которую я написал для именин жены вашей.

Грознов. Для именин жены моей... какую пословицу?

Ухарев. "У страха глаза велики".

Грознов. А, так она уже написана?

Ухарев. Не совсем еще. Вы, любезный, признайтесь, плохой сотрудник.

Грознов. То есть, сегодня я как-то расстроен.

Ухарев. То есть, вы просто мастер спать. Вот, мы видим, что плоха на вас надежда, и сговорились с Аделаидой Павловной и Олеговичем написать пьесу без вас, сделать вам некоторым образом сюрприз: написать, выучить, сыграть... Каково вам покажется? Да где же Олегович? Разве, Аделаида Павловна, вы ему не приказали прийти к вам в сад в шесть часов?

Аделаида Павловна. Нет, я ему писала, да он, верно, другим занят; он, я думаю, с сестрой моей.

Ухарев. А разве он?..

Аделаида Павловна. Как же, они давно любят друг друга!

Грознов. Это что за новость! Так, следовательно, я перед ним кругом виноват. (Стучит в дверь.) Вечеслав Владимирович!..

Олегович. Что, связали его?

Грознов. Пожалуйте сюда!

ЯВЛЕНИЕ XII

Входит Олегович.

Олегович. Что, успокоился... Ах! Да свяжите же его!

Грознов. Милостивый государь, я прошу у вас извинения. Проклятая запальчивость всему причиной. Мое дело теперь загладить вину. Я обвинял вас, тогда как вы готовили мне самый приятный сюрприз.

Олегович. Он, видно, не совсем пришел в себя.

Грознов. Я теперь мешать вам не буду. Пишите, что угодно. Я уверен, что пословица удастся вполне.

Олегович. Какая пословица?

Грознов. Да вот пословица, которую вы пишете с женой моей.

Олегович. С вашей женой...

Грознов. Да, и с господином Ухаревым.

Олегович. Помилуйте, у нас с господином Ухаревым общего ничего никогда не будет. Убеждения наши и понятия слишком различны.

Грознов. Так это неправда?

Олегович. Сущая ложь.

Ухарев (в сторону). Экой болван, ничего не понимает!

Грознов. Что же это значит? Меня обманывают! Да я не из таковских, меня не легко провести. Отвечайте, сударыня: что это значит?

Аделаида Павловна. Спросите у господина Ухарева.

Грознов. Ну-с!

Ухарев. Да вы спросите господина Олеговича.

Грознов. Так вот оно что!

Ухарев (в сторону). Ну, кажется, мы теперь пропали. Ах, еще одно средство... Ольга Павловна!

ЯВЛЕНИЕ XIII

Ольга Павловна входит.

Ухарев. Ольга Павловна, объясните, пожалуйста, в чем дело. (Вполголоса.) Берегитесь!..

Ольга Павловна (смотрит на всех с удивлением).

Молчание.

В чем дело? Да... дело... очень просто.

Ухарев. Ну, неправда ли? Я что говорил! Очень просто. А вот Николай Васильевич не понимает, отчего теперь Олегович отказывается от сотрудничества с нами... для сюрприза, о котором мы давеча говорили с вами...- в саду, помните...

Ольга Павловна. О котором давеча говорили? Да, я помню. Да он не отказывается. Он пошутил только. Это я виновата. Я его просила об этом.

Ухарев. Он от этого и не пришел в беседку?

Ольга Павловна. Да, да... от этого.

Ухарев. Ведь вы все-таки дали за него слово - насчет пословицы.

Ольга Павловна. Как же! Я за него дала слово, и он его сдержит непременно.

Олегович. Помилуйте!

Ольга Павловна (вполголоса поспешно). Молчите. (Вслух.) Да... будьте покойны, господин Олегович будет участником, и пословица будет, и сюрприз будет. (В сторону.) Я ничего не понимаю.

Грознов. Да если так, дело объясняется очень просто.

Ольга Павловна. Не правда ли?

Грознов. Следовательно, я кругом виноват. Скажите мне, господин Олегович, чем я могу загладить свою вину?

Олегович. Благородная черта русского характера! Мы признаем охотно наши ошибки, и в этом признании таится истинное величие.

Аделаида Павловна. Все ли ты, мой друг, сделаешь, что от тебя зависит?

Грознов. Все, клянусь честью!