Сотрудники, или чужим добром не наживешься
Пословица в двух отделениях
Русская драма эпохи А. Н. Островского
Составление, общая редакция, вступительная статья А. И. Журавлевой
М., Издательство Московского университета
Действующие лица
НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГРОЗНОВ
человек среднего чина, вспыльчивый и тщеславный.
АДЕЛАИДА ПАВЛОВНА
его жена, слегка сентиментальная,
ОЛЬГА ПАВЛОВНА
ее сестра, 17 лет.
УХАРЕВ
петербургский журналист.
ВЕЧЕСЛАВ ВЛАДИМИРОВИЧ ОЛЕГОВИЧ
московский литератор.
ЛЕОНИД
франтоватый камердинер Ухарева.
СИДОР
крепостной человек Олеговича, заспанный.
ПРОХОР
приказчик Грознова, в длиннополом сюртуке, плутоватый, с красным носом.
Действие происходит в 1854 году между Москвою и Петербургом, в деревне, поблизости железной дороги.
Гостиная в деревне. С каждой стороны по двери; окно в сад, две двери в глубине комнаты, одна из них прямо в сад.
Аделаида Павловна сидит с книгой; Ольга Павловна на другой стороне вышивает за пяльцами; в дверях стоит приказчик Прохор.
Прохор. Больше приказаний никаких не будет?
Аделаида Павловна (зевая). Нет... а что у вас в поле теперь... пашут или жнут?
Прохор (смеется). Чай, сударыня, сами изволите знать.
Аделаида Павловна. Ах! Какая несносная жизнь в деревне! Вот скука-то!
Ольга Павловна (вздыхая). Ах, да!..
Аделаида Павловна. Хорошо еще, что мы живем на самой железной дороге. Так все-таки кто-нибудь знакомый с визитом приедет, а то в этой новгородской глуши просто с тоски умрешь.
Прохор. А как же, сударыня, прикажете с старостовой дочкой быть, с Матреной-то?
Аделаида Павловна. А что такое?
Прохор. Да артачится все... замуж не идет... а девке-то уж за двадцать будет. Так я так думаю: не прикажете ли выдать ее по страсти?*
Аделаида Павловна. Ах, да!.. Да!.. по страсти, непременно по страсти. Это первое счастье, первое блаженство в жизни выйти замуж по влеченью сердца, за того, кого любишь... (Про себя.) Не так, как я. Меня выдали замуж из расчета, из денег. (Вслух.) Пускай она будет счастлива. Пускай идет по страсти.
Прохор. Слушаю-с.
Аделаида Павловна. Да смотри, представь мне жениха; я сама хочу его видеть. Кто он таков?
Прохор. Да не знаю еще... сударыня... какой попадется...
Аделаида Павловна. Да ты говорил, что она идет по страсти?
Прохор. Известное дело, постращать надо маленько. А то... что девку-то баловать. Да вы, сударыня, сумлеваться не извольте. Вот хоша моя хозяйка,- тоже шла за меня по страсти. Отец приневолил, высечь хотел,- а вот-с, слава богу, живем, как лучше не требуется.
Аделаида Павловна. А... ты этак хочешь! И не смей говорить... я этого и слышать не хочу - и барину не говори. Ступай себе на работу, а об этаких свадьбах и думать не смей.
Прохор. Воля милости вашей.
Аделаида Павловна. Ну, ступай, ступай же.
Прохор. Слушаю-с. (Уходит, пожимая плечами.)
Аделаида Павловна и Ольга Павловна.
Аделаида Павловна (после краткого молчания). Я никак не могу привыкнуть к необразованности этих людей. У них самое прекрасное, самое святое чувство любви ни во что не ставится... да известно ли оно им? (Помолчав.) Впрочем, оно, может быть, и лучше; во всяком случае, счастливее. Они не знают убийственной тоски, душевных волнений, угрызений совести.
Ольга Павловна. Ах, да!..
Аделаида Павловна. Они не знают вечных опасений и страха... страха, который...
Ольга Павловна (вздыхая). Ах, да!..
Аделаида Павловна (вставая). Оленька... Ольга... Погляди-ка на меня. Ты это сказала с таким чувством... Я давно за тобой замечаю... Что ж ты отворачиваешься?.. Разве я не сестра твоя? Поди-ка сюда, погляди на меня хорошенько. (Помолчав.) Ты любишь?
Ольга кидается сестре на шею. Молчание.
Бедная!.. Любить!.. Не бойся, я тебя понимаю. Выскажи мне свое горе. Тебе будет легче. Ты думаешь, я не догадалась... а я все, все вижу. Ну, расскажи, Оленька.
Ольга Павловна. Я боюсь; ты будешь бранить меня.
Аделаида Павловна. Бранить! За что? Разве это от нас зависит? Ах, если бы ты знала... (Вкрадчиво.) Скажи... давно?..
Ольга Павловна (потупляя глаза). Да вот уже три года.
Аделаида Павловна. Как же ты мне не сказала до сих пор?.. В Москве, верно?
Ольга Павловна. В Москве.
Аделаида Павловна. Когда ты училась у madame Finemouche? Ну, делом, видно, занималась. А как его зовут?..
Ольга Павловна (застенчиво). Зачем тебе знать?
Аделаида Павловна. Да как же? Когда человек болен, надо знать хоть название его болезни. Он молод?
Ольга Павловна. Да.
Аделаида Павловна. Хорош... разумеется?
Ольга Павловна. Да!.. Ах, да!..
Аделаида Павловна. А как его зовут?
Ольга Павловна. Ты этого., непременно... хочешь?.. Его фамилия... Олегович...
Аделаида Павловна. Олегович.. Что это такое?.. Я не помню... Я не слыхала такой фамилии... Олегович.
Ольга Павловна. Ах, нет,- ты, верно, слышала. Он тот самый, который написал эту известную статью о земле Тьмутараканской.* Вся Москва об ней говорила... Ты, верно, тоже слышала?
Аделаида Павловна. Нет, не слыхала. Да он русский, что ли?
Ольга Павловна. Как же, и страстно любит все русское, все старинное... Ах, если бы ты слышала, Адель, как он говорит, с каким жаром, с каким увлечением!.. И все, знаешь, об Западе, да об Востоке.* Если бы ты видела, какие у него глаза тогда, какое выражение!.. Поверишь ли, и не поймешь иногда, да заслушаешься.
Аделаида Павловна. А ты ему ничего не говорила?
Ольга Павловна. Нет, я с ним много разговаривала.
Аделаида Павловна. Да не говорила ли ты ему чего... такого, особенного?
Ольга Павловна. Как особенного?
Аделаида Павловна. Ну, что он тебе нравится, что ты к нему неравнодушна.
Ольга Павловна. Ах, нет! Как можно!..
Аделаида Павловна. Ну слава богу... так в этом ничего нет важного, просто шалость, ребячество.
Ольга Павловна (обидясь). Нет, не шалость, не ребячество, вовсе не ребячество. Зачем ты меня обижаешь?.. а еще сестра! Нет, я уж не дитя, Адель... По ночам не сплю. И во сне все его вижу. Хороша шалость! Я живу одной этой шалостью. Ах, если бы ты знала, как грустно мне бывает и как весело иногда... А скучно никогда не бывает... право... Мой ум вечно занят. Да где тебе меня понять! Ты живешь не воображением, а жизнью обыкновенной. Ты никого не любишь!
Аделаида Павловна. Что? Я никого не люблю? А почему ты это думаешь?
Ольга Павловна (простодушно). Ведь ты замужем.
Аделаида Павловна. Так что же?
Ольга Павловна. У тебя твое хозяйство, твои обязанности.
Аделаида Павловна (шепотом). А разве сердце приковать можно? Разве душа не стремится к идеальному? Разве женщина, потому что она была брошена непонятливому мужу... должна уже навеки от всего... от всего отказаться?..
Ольга Павловна, Что я слышу, Адель! Что это значит?
Аделаида Павловна. Это значит, что ты еще дитя, что ты не понимаешь еще настоящей страсти. Да и зачем тревожить твою невинную душу! Давай лучше говорить о другом.
Ольга Павловна, Нет. Я тебе все сказала, не скрывайся и ты от меня. Разве я не сестра тебе? Выскажи мне свое горе... Тебе будет легче. Я сама по себе чувствую. Пожалуйста, если ты меня любишь... я прошу тебя...
Аделаида Павловна. О, моя история не то, что твоя... И подумать страшно!..
Ольга Павловна. Ах, боже мой! Ты меня пугаешь! Да что же такое?..
Аделаида Павловна. Нас, может быть, подслушивают.
Ольга Павловна. Говори шепотом,
Аделаида Павловна (таинственно). Где, ты думаешь, я была вчера?..
Ольга Павловна, Вчера?.. Постой... ты была за пятнадцать верст, у соседки Андреевой,
Аделаида Павловна, Ну, а третьего дня?
Ольга Павловна. Ты говорила мужу, что едешь за восемнадцать верст, к помещице Фадеевой.
Аделаида Павловна, В том-то и дело, что я ни у Андреевой, ни у Фадеевой не была. Я была в Петербурге.
Ольга Павловна. В Петербурге?.. за триста верст?
Аделаида Павловна. Да, теперь, ты знаешь, по железной дороге легче съездить в Петербург, чем верст за десять к соседу. проселком.*
Ольга Павловна. Да зачем же ты ездила в Петербурге
Аделаида Павловна. Я ездила собственно не в Петербург, а в Летний сад
Ольга Павловна. Зачем же в Летний сад?
Аделаида Павловна. Для свидания.
Ольга Павловна. Ах! Боже мой! Да хорошо ли это... Подумай!
Аделаида Павловна. Я обо всем передумала. Но это свыше сил моих. Я его знаю недавно; но с тех пор, как я его узнала, я об одном только и думаю... как бы его видеть.
Ольга Павловна. Да кто он таков?
Аделаида Павловна. На что тебе?
Ольга Павловна. Ведь я тебе сказала.
Аделаида Павловна. Ты удивишься, когда услышишь его имя. Имя такое громкое, такое известное... Ухарев...
Ольга Павловна. Ухарев... да я никогда об нем не слыхала.
Аделаида Павловна. Как не слыхала! Он знаменитый русский литератор, то есть не литератор, а по-настоящему журналист.
Ольга Павловна. Что ж, он много пишет?
Аделаида Павловна. Как же... то есть... нет, он ничего не пишет. Он издает очень много. У него работают за него сотрудники. Он такой известный человек!
Ольга Павловна. И ты его любишь?..
Аделаида Павловна. Не знаю еще сама; но он меня совершенно отуманил, он такое имеет влияние на меня!
Ольга Павловна. Да как же ты не боишься мужа?
Аделаида Павловна. А разве страсть рассуждает? Конечно, муж мой ревнив и бешен в ревности; и если он узнает, что в душу мою вкралось преступное чувство, то будет несчастье. Он ни на что не посмотрит, и не от того, чтоб он меня любил страстно,- просто из самолюбия.
Ольга Павловна. Да ведь он не дурной человек. Вспыльчив немного, а я, право, его люблю.
Аделаида Павловна. Ты не жена его, Тебе легко.
Ольга Павловна. Только, чтоб он не узнал того... он такой подозрительный.
Голос за кулисами: "Дома барыня?.."
Аделаида Павловна, Ах, боже мой, вот и он. Чтоб он только не заметил, что мы встревожены! Смотри, ты как будто ни в чем не бывало.
Ольга Павловна. Будь покойна. Ведь я недаром училась у madame Finemouche, Знаю, как надо притвориться.
Впопыхах Аделаида Павловна садится за пяльцы, а Ольга Павловна на ее место и рассматривает книгу.
Грознов. Вот и я. Устал, как ямская лошадь! Что это ты, Оленька, читаешь?
Ольга Павловна. Не знаю, право... Русская какая-то книга... так, от скуки...
Грознов. А я думал, это для скуки. А ты, мой друг, давно ли принялась за вышивание?
Аделаида Павловна. Я помогаю сестре.
Грознов. Вот это похвально... на то и сестры, чтоб помогать друг другу. А я ходил на железную дорогу. (Смотрит на часы.) Не знаю, что это значит - машина что-то нынче опаздывает.
Аделаида Павловна. А разве ты ждешь кого-нибудь?
Грознов (подозрительно). Уж не ждешь ли ты кого-нибудь?
Аделаида Павловна. Кого мне ждать!
Грознов. А кто знает. Вот, видишь ли, мне хочется сделать тебе сюрприз.
Аделаида Павловна. С какой стати?
Грознов. Ну, чтобы доставить тебе удовольствие, а во-вторых, чтобы и люди об нас услышали, а то мы живем так смирно, так тихо, точно немцы в Парголове.* Пора и показать себя. Вот я и вспомнил: через две недели будут твои именины.
Аделаида Павловна. Благодарю, что вспомнил.
Грознов. Я этого никогда не забываю. Ну-с... следовательно, у нас будет праздник на славу, бал, фейерверк и театр. Пускай посмотрят эти провинциалы, как мы поживаем запросто в деревне.
Аделаида Павловна. Да кто же у нас будет играть?
Грознов. Ну вот, Оленька, я... ты...
Аделаида Павловна. Нет, меня нельзя ли избавить. Я сама себе сюрпризов не намерена делать. И к тому, что же мы играть станем? Французских пьес здесь никто не поймет, а как за русские примешься, так только ведь две и есть хороших: "Ревизор" и "Горе от ума". Да их все наизусть знают.
Грознов (потирая себе руки). А мы-то на что-с?
Аделаида Павловна (с пренебрежением). Вы-с?
Грознов. Да-с, мы-с. В старые годы мы пописывали; так отчего же и теперь не попытаться.
Аделаида Павловна. Помилуйте! Куда вам?
Грознов. Вот истинное супружеское замечание! Благодарю за лестное мнение. Впрочем, прошу вас не беспокоиться. Во-первых, мы напишем, разумеется, не комедию, а просто какую-нибудь шутку, пословицу в лицах,- это, как вы знаете, со времени Альфреда де Мюссе* в большой моде. Во-вторых... вот тут-то главное дело... и это должно вас совершенно успокоить - я буду писать не один, а с сотрудниками, что также теперь в моде.
Аделаида Павловна. А кто же эти сотрудники?
Грознов. Поверишь ли, странное дело?! Сотрудники так и набиваются. Знаешь ли, что я думаю - я думаю, что меня, наконец, поняли и отдают мне справедливость. Ведь у меня было дарование. Так изволишь ли видеть, теперь только догадались, что если я не пишу ничего, так это потому, что занят службой. Вообрази, вчера, как я ездил в Москву и только намекнул о своей мысли, так тут же вызвался ко мне в сотрудники молодой и, говорят, очень умный, ученый молодой человек, литератор, Олегович.
Грознов. Что это с вами?
Ольга Павловна. Нет... ничего... я вас заслушалась, так книгу уронила.
Грознов. Правду сказать, он странен немножко, а впрочем,, мне понравилась его услужливость; его почтительность к людям известным... как я, например.
Ольга Павловна. А кто ж еще будет?
Грознов. И другой еще будет. Ну, этот поважнее москвича. Этот петербургский. Ведь я третьего дня ездил в Петербург; был на водах у Излера*. И как раз завербовал другого сотрудника, и какого еще! Да ты, я думаю, Адель, его знаешь... Ухарева.
Аделаида Павловна роняет пяльцы.
Что это вы какие неловкие сегодня?
Аделаида Павловна. Я... ничего... клубок уронила, так вот и пяльцы...
Грознов (подозрительно). Ты Ухарева знаешь?
Аделаида Павловна (спокойно). Нет. Не знаю... никогда не видала. Кто он такой?
Ольга Павловна (в сторону). Ах, как хорошо притворяется! Я б этак не сумела.
Грознов. Ухарев молодой журналист. Ну, знаешь, время летнее... Журналы дремлют. Он мне сказал, что рад отдохнуть в деревне. Потому что для поэта... ты понимаешь... деревня, природа... березы... грибы... после петербургской мостовой.
Аделаида Павловна. Охота тебе приглашать к себе бог знает кого! Никогда не спросишь у меня, согласна ли я. Только и думаешь, чтоб было по-твоему.
Грознов. Да ведь твои именины.
Аделаида Павловна. Так что ж, что мои именины! Насчет моих именин ты мог бы со мной, кажется, посоветоваться.
Грознов. Так ты не хочешь домашнего спектакля?
Аделаида Павловна. Что в нем! Конечно, хороший спектакль дело здесь неслыханное.
Грознов. То-то я и думал.
Аделаида Павловна. А почему ты думаешь, что он будет хорош?
Грознов. Уж будь покойна - сотрудники мои известные, даровитые люди. Ну, да и я не совсем из ума выжил. Не сердись только, мой друг; так отпразднуем твои именины, что по всему околодку треск пойдет! Куда же ты?
Аделаида Павловна. Да ведь приодеться надо; ты никогда не предваришь. Надо приказать насчет завтрака, насчет комнат: сделать распоряжения. (В сторону.) У меня сердце так и замирает. (Вслух.) И охота тебе праздновать мои именины! (Уходит.)
Грознов и Ольга Павловна.
Грознов. Ну... а ты, Оленька, что скажешь? Хорошо я придумал... насчет этого театра?
Ольга Павловна, Ах, братец, так хорошо, что и сказать нельзя. Я так довольна, так счастлива...
Грознов. Погляди, пожалуйста! Хорошо, что ты не мужчина, а то была бы театралом. Даже в лице изменилась. Давно ли у тебя эта страсть к театру?
Ольга Павловна. Ах, я бы расцеловала тебя.
Грознов. Целуй, сделай одолжение, целуй. Я уже обо всем распорядился. Театр и кулисы нам привезут из Петербурга. Ну, а пьеса... это пустяки... Мы ее сразу наваляем втроем, после завтрака. В Париже, ты знаешь, всегда так делается. Соберутся два, три приятеля. Разберут все между собою. Один сцену, другой сцену, третий сцену - вот и комедия. А мы чем хуже французов?*
Ольга Павловна. Конечно, ничем.
Грознов. Знаешь ли, что меня забавляет? Сколько будет толков после нашей пьесы... И не только по соседству, но и в обеих столицах. Слышали, какой Грознов задал пир? Сам пьесу написал с товарищами... был бал, фейерверк, иллюминация... Мастер жить, всех перещеголял! Я думаю, сосед наш Андреев с досады лопнет. Да сама посуди, где ему со мной тягаться!
Слышен свист машины и звон колокольчика.
А, наконец, вот и машина пришла. Пойду гостям навстречу. Так ты будешь играть?
Ольга Павловна. Все что угодно.
Грознов. Ты бывала в Москве в театре?
Ольга Павловна. О, нет, нас из пансиона не пускали.
Грознов. Да как же ты любишь театр?
Ольга Павловна. Да уж... так... люблю.
Грознов. И хорошо делаешь, мой друг, потому что театр, мой друг, это такая вещь, это не простая игрушка, нет, а школа, так сказать, в которой каждый... и не только каждый, но и всякий... но и все... могут найти некоторым образом... Ну, да теперь мне некогда, я объясню это тебе в другой раз. (Поспешно уходит.)
Он не забыл меня... он для меня сюда приехал... какое счастье! Как весело жить! (Глядит в окно.) Ах, вот и он, все в прежнем наряде... все так же хорош, а я... Ну, как он найдет, что я подурнела... страх какой!.. Пойти поглядеться в зеркало. А потом сейчас... сейчас же приду сюда, будто нечаянно, чтоб он не думал, что это для него. (Уходит.)
Олегович, Прохор и Сидор.
Олегович в красной рубашке, в старинном полукафтане и мурмолке.* Сидор в армяке, перепоясанном ремнем: он несет небольшой чемоданчик и связку книг.
Прохор. Пожалуйте сюда-с, в эту комнату. Она у нас для гостей. (В сторону.) Вишь, как одет чудно! Должно быть, из немцев.
Сидор. Сюда, что ли? (Идет в комнаты.)
Прохор, Сюда.
Олегович. Ты книг не растерял?
Сидор. Никак нет-с.
Олегович. Вот, в особенности не уронил ли ты моей диссертации о земле Тьмутараканской?
Сидор. Помилуйте-с: она тяжелая.
Прохор (не расслышав). Как-с?.. в господском доме нет-с; а вот у нас, так много - не знаем, как сладить.
Олегович. Я это привез в подарок хозяину.
Прохор (в сторону). Вишь, чудак какой, с какими подарками ездит!
Олегович. Хорошо,- ступайте...
Прохор и Сидор входят в комнату направо.
Олегович (один). Жалкое изобретение, незавидный прогресс... эти паровые машины. Бурный поток безумного времени! Летишь себе, летишь, летишь, без оглядки, не опомнясь. А тут по дороге живописные селения, мирные общины. Там раздается звонкая, задушевная, родная песнь. Тут трудолюбивый селянин, потомок славных варягов* (подумав)... а может, и чуди... а может, и веси... а может, и мери*... как бы то ни было... русский селянин нагнулся над сохой и шепчет себе народные, коренные, неиспорченные слова. Так и хочешь броситься к ним, сжать их в своих объятиях, а тут... (подражает свисту машины)... летит себе машина, летишь себе, как прикованный к чужой силе; а пуще всего досадно то, что это необозримое пространство, которым так несказанно гордились мы, которое так роскошно раскинулось на полсвета, теперь совершенный вздор, совершенные пустяки, даже вовсе не существует, Помилуйте! утром был в Москве на лекции, только что успел поспорить о печенегах* да о кривичах*, глядь... к обеду уже в древнем Ганзейском Новгороде!*
Олегович и Ольга Павловна.
Ольга Павловна. Ах, Вечеслав Владимирович!
Олегович. Ольга Павловна!
Ольга Павловна (робко). Какими судьбами?..
Олегович (в замешательстве). Так-с, случай такой...
Ольга Павловна. Так неожиданно...
Олегович. Я сам не думал... не надеялся. Впрочем, если вам неприятно, я уеду.
Ольга Павловна. Помилуйте, я очень рада.
Олегович (ободрившись). Извините, сударыня, что я являюсь перед вами не в наряде модного шута. Я знал, что вы, как русская девушка, не будете гнушаться одеждой ваших праотцев.
Ольга Павловна. Конечно.
Олегович. Я не ошибся в вас. Я видел в глазах ваших, что вы дочь русской земли: вас бог благословил румянцем и красотой. (С чувством.) Ах, зачем только не носите вы сарафана?
Ольга Павловна (вздыхая). Нельзя, Вечеслав Владимирович, нельзя. Сестра не позволит. Вы знаете, она петербургская.
Олегович. Ох, уж этот мне Петербург! Много мне было горя, когда вы переехали в Петербург.
Ольга Павловна (нежно). Право?
Олегович. Я боялся... я предчувствовал, что эта тревожная жизнь отуманит ваше юное воображение, отдалит вас от чистых внушений природы и родины.
Ольга Павловна. Ах! как можно!..
Олегович. Так вы не забыли нашей старухи-Москвы? Вы помните те вечера, где мы с товарищами так горячо спорили, а вы одобряли нас светлой улыбкой?
Ольга Павловна (вздыхая). Счастливое было время!
Олегович. А помните ли тот вечер, когда я говорил о святом семейном начале и так умиленно глядел на вас? (Торжественно.) Я говорил о достоинстве и значении женщины в нашем быту, о трогательном смысле наших теремов, и с восторгом, быть может, неуместным, олицетворял в вас, в вас лучшую мечту, глубоко затаенную в сердце. И вы взглянули на меня с таким выражением... вот почти как теперь... сердце мое забилось. Я не помнил, что говорил... но когда я очнулся, рука ваша была в моей руке, и я просил у вас позволенья надеяться... (скороговоркой)... что когда у меня будет казенная квартира, жалованье и место с приличным содержанием, вы не откажетесь быть женой русского человека.
Ольга Павловна. Я и теперь не изменилась, Вечеслав Владимирович. Я не забыла того вечера, я никогда его не забуду. Только муж сестры моей человек честолюбивый и тщеславный!.. Я от него завишу. Я боюсь его. Он вспыльчивый, решительный человек. Я знаю, он хочет меня выдать за одного петербургского чиновника.
Олегович. За чиновника! Вы, Ольга Павловна, светлая дума русской души, вы выйдете за чиновника!.. Нет, я этого не допущу - подождите только немного. Я напишу еще три диссертации, одну о происхождении буквы ять, другую о Несторовой летописи, третью об чешском корнесловии.* Я открою новые разряды, новые летописи. Но я составлю себе имя, такое громкое имя, что меня сделают профессором, и ваш опекун согласится на мое счастье.
Ольга Павловна. Дай-то бог! Я буду ждать.
Олегович. Ольга Павловна... вы ангел... я заслужу ваше доверие.
Ольга Павловна (кокетничая). Как вы это умно придумали, что сюда приехали.
Олегович. Что ж делать! Согрешил перед наукой, прикинулся водевилистом.
Ольга Павловна. А вы комедий разве не писали?
Олегович. Помилуйте, сроду не писал литературной строчки. Ведь я пишу только ученые статьи.
Ольга Павловна. Да вы все сумеете. (Шум.) Идут, кажется, я пойду к сестре. До свидания. (Лукаво.) Что, хорошо у нас в деревне?
Олегович. Рай земной.
Ольга Павловна. То-то же, насилу догадались приехать. Не опоздайте же к завтраку. (Уходит.)
Олегович. Прохор, Ухарев, его слуга Леонид и еще двое слуг Грознова, с чемоданами и ящиками.
Ухарев. Где ж твой барин?
Прохор. Навстречу к вам пошли; видно, разошлись.
Леонид. Эй, деревенщина, куда же нам вещи тащить?
Прохор. Да уж сюда пожалуйте, лучшую комнату мы уж отдали.
Леонид. Ну, вы, олухи, тащите.
Леонид и слуги с вещами входят в комнату.
Ухарев. А барыня дома?
Прохор. Дома-с.
Ухарев. Ступай, доложи, что приехал господин Ухарев.
Прохор. Слушаю-с. (Уходит.)
Олегович. Как, вы господин Ухарев, журналист?
Ухарев (в сторону). Это что за рожа?
Олегович. Позвольте взглянуть на вас.
Ухарев. Гляди, любезный, гляди. Ты, видно, грамотный, слышал про меня? Это удивительно, как в этом классе развивается уже просвещение.
Олегович. Позвольте вам заметить,..
Ухарев. Послушай-ка, любезный, где же твои господа? Кроме болвана приказчика, да тебя, видно, никого в доме нет.
Олегович. Да вы ошибаетесь.
Ухарев. Что?
Олегович. Вы что про меня думаете?
Ухарев. Да что ты на меня глаза вытаращил?
Олегович, Нет, это нестерпимо! Я русский человек, а не мужик. Тут большая разница,* Я не позволю так говорить с собой, Да-с, я-с, Олегович... понимаете теперь? Тот самый, которого вы раскритиковали в вашем журнале, и без всякого основания. Потому что, во-первых, изволите видеть, по первому моему положению земля Тьмутараканская...
Ухарев. Ах, это вас? Я статьи не помню, а впрочем... очень приятно.
Грознов. Извините, господа, извините: я побежал к вам навстречу через амбары; а вы, видно, прошли через плотину. Что это машина нынче опоздала? Вы между собою знакомы?
Ухарев. Сейчас познакомились.
Грознов. Как же я рад, что вы согласились посетить мою избушку! Но, я думаю, вы проголодались... надо сперва угостить любезных сотрудников. Ведь вы не забыли, что мы сотрудники?
Ухарев. Затем приехали.
Олегович. Так сказано!
Грознов. Через две недели именины жены моей,- так вы сами видите, что времени терять нечего. Мы сперва позавтракаем, а потом тотчас и примемся за дело. Не так ли? Напишем пьесу, господа, разумеется, не важное что-нибудь, а так, просто шутку, a propos {Кстати (фр.).}, водевильчик или картинку с куплетами. Ведь на это, я думаю, немного времени нужно.
Олегович. С неделю, по крайней мере,
Ухарев. Помилуйте!.. полчаса будет довольно.
Грознов. Так милости просим в столовую. Вы меня извините, завтрак деревенский. Пойдемте же... Господин... я все забываю вашу фамилию,
Олегович. Олегович.
Грознов. Ах, да, виноват. Пойдемте. А вы что?
Ухарев. Сейчас приду, только два слова надо сказать человеку.
Грознов (уходит с Олеговичем). Ну, так мы вас ждем.
Ухарев. Сейчас, сейчас.
Ухарев (один). Наконец я здесь, как сказал бы какой-нибудь первый любовник Александрийского театра, здесь, в деревне моей Аделаиды Павловны. Отличная барыня, эта мои Аделаида Павловна, право; а муж-то, кажется, просто идиот... писать комедии вздумал, вот шалун-то!.. Леонид!
Леонид. Помилуйте, сударь, такую комнату дали, что...
Ухарев. Не в том дело. Подай мне дорожный несессер... нет, не надо. Погляди только: прическа в порядке?
Леонид. В порядке-с.
Ухарев. Галстух надет хорошо?
Леонид. Хорошо-с.
Ухарев. Небрежно?
Леонид. Небрежно-с.
Ухарев. Ну, почисти мне сюртучок. Да вот что, проведай хорошенько в доме, как и что... ну, знаешь, как в прошлом году, на Черной речке*.
Леонид. То есть, насчет того-с?..
Ухарев. Ну да! Комната моя здесь?
Леонид. Здесь, да что за комната! Нам этакая комната не годится. Мужику московскому, говорят, лучшую отдали.
Ухарев. Ну, не рассуждай, а справься вот о чем: спит ли муж после обеда, ходит ли гулять барыня в сад одна? Кто у нее бывает?
Леонид. Да они, кажется, сами идут.
Ухарев. Что ж ты стоишь? Убирайся вон скорей. (Толкает его вон. Леонид уходит.)
Ухарев и Аделаида Павловна.
Аделаида Павловна (в большом волнении). Ах, боже мой, какая неосторожность! Я вся дрожу... как можно было, не предваривши меня... мой муж чуть-чуть не заметил. Как это вы решились!
Ухарев. Страсть все превозможет. Я сказал вам, что найду средство быть у вас, и вот я... здесь... у вас.
Аделаида Павловна. Как же? И вы думаете здесь остаться?..
Ухарев. Это совершенно от вас зависит. Если вы меня в самом деле любите, я готов посвятить вам всю жизнь. Если только забавляетесь... ну, разумеется, тогда будет другая речь.
Аделаида Павловна. Послушайте, Ухарев, я вам отдаю справедливость. Вы сами знаете, что я ищу случая вас видеть... что это доказывает,- судите сами. Но вы понимаете, что есть обязанности, которыми играть нельзя. Я замужем.
Ухарев. Так что же! Неужели в наше время такое ничтожное обстоятельство может быть препятствием!
Аделаида Павловна. Я убеждена, что такое преступное чувство наказывается само собой. А раскаяние, мой друг, а старость с угрызениями совести, разве вы об этом не подумали? Вы все, мужчины, эгоисты. Только об себе думаете. Было бы только по-вашему.
Ухарев. Это ваш ответ?
Аделаида Павловна. Какого же еще хотите?
Ухарев (решительно). Вы меня не любите.
Аделаида Павловна. Вы думаете?..
Ухарев. Я в этом убежден. Любовь так не рассуждает, потому что она не рассуждает вовсе. Изволите видеть, по-моему, есть только два разряда женщин, заслуживающих уважения. Первые посвящают всю жизнь свою строгому долгу; вторые безусловному чувству. Но те, которые на рубеже долга и чувства заманивают, чтоб обмануть; те, которые играют любовью, как веером, те просто кокетничают, то есть занимаются самым, извините, жалким ремеслом, и от них я готов бежать по всем железным дорогам.
Аделаида Павловна. Вы жестоки, Ухарев.
Ухарев. Я говорю правду. Я не желаю забавлять досугов скучающей кокетки. Я уже не в первой молодости, и к тому же русский литератор; следовательно, ни для кого забавным не бывал.
Аделаида Павловна. Что вы думаете?
Ухарев. Я думаю извиниться перед вашим мужем, скажу, что нарочно затем приехал, но что занятия мои не позволяют мне участвовать в его комедии; а в вашей, сударыня, комедии... вы сами видите, что я участвовать более не могу. Прощайте...
Аделаида Павловна. Останьтесь...
Ухарев. О, я бы жизнью пожертвовал, чтоб остаться! Но для этого мне надо вас видеть... Скажите когда?..
Аделаида Павловна. Берегитесь, идут.
Прохор (в дверях). Барин просит к фрыштыку*.
Аделаида Павловна. Сейчас, сейчас... Ступай.
Ухарев. Послушайте... вот моя комната. Бросьте мне туда записку... когда и где я могу вас видеть.
Аделаида Павловна. Ах, боже мой! Чего вы от меня хотите!
Ухарев. Решайтесь... Умоляю вас.
Аделаида Павловна. Да... как же...
Ухарев. Да вот, хоть в замочную щелку.
Аделаида Павловна. Не знаю, право...
Ухарев. Решайтесь... Не то прощайте навеки.
Аделаида Павловна (шепотом). Берегитесь... Он нас может подслушать. (Вслух.) Угодно вам завтракать?
Ухарев. С большим удовольствием. (Подает ей руку и оба уходят.)