Ростопчин Ф. В. Ох, французы! / Соcт. и примеч. Г. Д. Овчинникова.
М., Русская книга ("Советская Россия"), 1992.
Сила Андреевич Богатырев.
Наталья Семеновна, жена его.
Фока Феклистыч Горюнов, дальний родственник и кум Богатырева.
Михайло Федорович Развозов, Николай Иванович Пустяков, Маремьяна Бабровна Набатова - знакомые в доме Богатырева.
Петр Алексеевич Победин, жених дочери Богатырева.
Кашпар Богданович Моренкопф, доктор.
Евграф Гардеич Петасовский, стихотворец.
Ганцблут и два слуги без речей.
Действие в Москве в доме Богатырева.
Театр представляет гостиную комнату, чисто прибранную. Напереди стол и несколько кресел.
И! да полно, братец! уж ты на меня тоску нагнал. Ох! да ох! всё крехтишь да стонешь. Дай мне и себе покой! Опомнись, друг сердечный! Что тебе за вздор в голову лезет? ты дворянин, мужик здоровый, а все охаешь, как будто у тебя колотье в боку.
Нет-с, я, благодаря Бога, здоров; а чтоб спокойну быть, то воля ваша, Сила Андреич, это не натурально.
Да ведь я не люблю с тобою об этом разговаривать. Тебе что ни говори, а ты свое несешь. Не хотя рассердишься, право, так. Ну что за беда война? разве это первая? Для других она страшна, а нам -дудки.
Да как по чужой-то дудке запляшешь, да еще и вприсядку...
Пустое, кум! Ведь ты был в Петербурге в арсенале? Ну, какой краской стены выкрашены, скажи?
Стены? (Задумавшись.) Дай Бог память! да стен не видно; все знаменами завешаны.
Ну, вот тебе и лекарство от страха! Эти знамена чужия, взяты на войне, и после каждой государство и слава наша увеличивались. Зависть и злоба против России всех вооружали; а Русские их били, гнали, и след заметали.
Неуж ли, батюшка, знаменами?
Фу, какой дурак! (ему) да-да, знаменами.
Конечно-с! кто против этого спорит? Россия - она всё Россия, откуда ни зайди. И заправду, Сила Андреич! нам нечего бояться; скажите, по совести, как-с?
Ну право, кум, ты меня осердишь. Разве я боюсь говорить правду? я другого языка не знаю. Да посмотри ты, упрямое животное! что была Россия прежде и что она теперь? И Днестр у нас течет, и Черное море у нас, и Балтийское, и Польша, и Крым, и Лифляндия, и Эстляндия, и Финляндия, и Курляндия, все в нашей меже. О, матушка Россия! проволокли цепь детушки твои богатырскими руками; отмежевались живым урочищем; поставили, вместо столбов, памятники побед, вместо межника, могилы врагов твоих. Сто лет не была нога их на твоей земле, а теперь и ворон костей не занесет.
Неужли, батюшка, от соседей спору не выходило?
Был, да не приняли.
А! то есть, попросту, отвод делали силкою. Теперь понимаю. Ну коли аказия пропущена, так - так этому делу и быть. Уж это пойдет в благоприобретенное.
И в наследственное на веки веков.
Все это так, конечно, так - и иначе быть не может. Да ведь и неприятель-то не дюжинной - ведь что за армия! со всего свету собрана, сущия ерошки: чего хочешь, того просишь; небось миллионов десять, коли не боле; и все, сказывают, в кучке, так и идут, куда глаза глядят. Хоть бы на них куречья слепота нашла!
А ты откуда эту дрянь берешь? Французов осталось тысяч с восемьдесят, да всяких других с пятьдесят. Вот тебе и вся сказка тут!
Помилуйте, Сила Андреич! да ведь у них поголовщина: старый да малый остался; а во Франции народа несметна сила. Ну, да чего лучше? Ведь мы далеко, кажется, от них живем, ну далеко; а куда ни загляни, и в домах-то, и в лавках, и на улице: и учат, и говорят, и ходят, и летают, кто?- мусьи да мадамы. Ну, а ведь это еще одни благородные.
Какие благородные! Вольно нам принимать их за равных, отдавать детей, деньги, душу и радоваться, что к нам пожаловали. Их, я думаю, на одном Кузнецком мосту целый департамент.
Ах, Мати Божия! Верно, уголовный; чтоб не петь кукареку.
Ты ничего не понимаешь; у них, по-нашему, губерния называется департамент.
И знать не хочу; у них на одном часу пять пятниц; что ни день, то новое: а мне хочется, чтоб башкиры и калмыки поскорей подошли. Тут-то заварят кашу; все побежит и не остановится. Плохо французам будет - то уж плохо.
Да куда ж ты думаешь их загонят?
Как куда? в море, точно в море.- Что тут делать? В Америку разве плыть? Вот и концы в воду.- А! забыл вам сказать: я видел пленных офицеров; ну, нечего - люди как люди.
Да ведь они не трех пядей во лбу, такие ж, как и в магазейнах. Француза всегда узнаешь: сух, бледен, мал, говорит, спешит и назад оглядывается.
Ох, уж мне эти французы! проворны, то уж проворны; как бес вертится. Каман ву портеву? Фор бьен, деларжан, се шарман: {Как вы поживаете? Очень хорошо, деньги, прекрасно (фр.).} вот и весь тут язык! Нечего греха таить: не люблю я их да и боюсь - точно боюсь.
Ну, братец, оставь меня в покое! что тебе за удовольствие меня сердить? Ну бойся их: будь один на Руси; ты ж ни на кого и не походишь. Рад я, что у тебя нет детей и что ты в роде своем последний.
Ну вот, Сила Андреич! вы тотчас и осерчаете. Я с глупости сказал, то есть по дружбе, а вы на меня и взвалили беду. С вами тотчас в лабет: долго ли в публику выпустить.
Я сору из избы не выношу; а ты, право, слишком гадок, и не могу понять, что ты за урод: стыд в тебе есть, а русскаго духа нет.
Богатырев, Горюнов, Богатырева.
Здравствуйте, Фока Феклистыч! (Мужу, поцеловав его в щеку.) Каков ты, мой друг! был ли у тебя Кашпар Богданыч?
Нет еще; у меня голова совсем почти не болит, и я был спокоен, да вот дражайший кум посетил. Он не может утерпеть, чтоб не врать, а я ему не мешать.
Охота вам обоим; ты хочешь, чтоб все думали, как ты, а он, чтоб никто не думал.
Живой живое и думает. Прежде я говаривал: много знай, да не плошай; а нынче говорю про себя: много знать, дурно спать.
Да у тебя сон и пушкой не отобьешь. Это твое дело пить, есть, спать и бояться. Взгляни, на кого хочешь: у инаго брат, сын, родня на войне, а все радуются победам; молятся Богу за здравие государя и за победоносное воинство. Посмотри в церкви, не по-прежнему, уж точно все в храме Божием, а не в собрании, где все веселятся, все радуются; удовольствие сильнее беспокойства, а если и ждут мира, то для чего? старики и старухи, чтоб обнимать отличившихся; девушки, чтоб идти за них замуж; а молодые, чтоб брать ид в пример.
Ну, конечно, робеть не от чего; что ж в самом деле? а я, признаюсь, люблю мир.
А все лезешь на брань. Ведь это счастье, что тебя знают за пустаго человека; а то бы ты иного сбил с пути: разумеется, с такою же головою, как твоя.
Вот, Наталья Семеновна, каково мне житье! кому от чужих, а мне от своих. Там французы, тут сожитель ваш, в деревне попал было в милицию.
Да вам шестьдесят лет, не выбрали бы: напрасно вы боялись.
У страха глаза велики, а у баллов нет. Упрячут в избирательный, тут и сиди.
Ну, вот, не правду ли я говорил, что он один эдакой урод в России? Все рвались и шли в милицию. Все стали одного чину, одних лет; здоровы, свободны и готовы исполнять волю государеву и служить еще Отечеству; а он всё один да один; слава Богу, что не два!
Какова, мой друг, Сонюшка?
Я с полчаса у ней был. Жару нет, и она, покойно сидя, стала читать книжку; но ей выезжать еще дни три нельзя.
Да я и рада, чтоб она дома сидела; а то услышит что-нибудь о женихе, так опять будет история. Вранью нет конца. Дай Бог, чтоб от него поскорей было письмо!
А вы, матушка, ничего не изволили слышать новинькаго?
Все те же вести, только с прибавлениями.
Это обыкновенно: половина города за тем в нем и живет, чтоб вестьми питаться, и есть люди ненасытные. Вестям есть фабрики, конторы, и, смотря по людям, курс вестовой бывает ниже и- выше, а в иных домах, как в Кяхте, делают вестям промен и спешат их с рук сжить с барышком. При всяком известии о сражении и пустятся по городу, как почтальоны в почтовый день, и примутся, как им угодно, производить в чины, в кавалеры, в герои, в трусы; отправят на тот свет живых; возвращать оттуда мертвых; и на другой день множество карет, нагруженных вестьми, ложью и сплетнями, скачут радовать и печалить. Я это вижу, сидя под окном. И как сломается карета, то уж никто не остановится прибрать цеховаго вестовщика или вестовщицу, а всякий сам спешит и боится, чтоб его не обогнали, как курьера с радостным известием. Часто рассказы этих публичных вестовых на несколько времени направляют мнение и самой публики, которая почтенна, да немножко легковерна. Но какова ни есть, а несколько ее поколений составляют потомство.
Вот ты, мой друг! принялся сердиться на людей. Как их исправить насильно? иной так родился, иной привык, другой любопытен. Ты знаешь.
Знаю, матушка! Ох, знаю. Ну, да если многие любят дурное, я не люблю. Я чувствую, что я смешон; но, по крайней мере, не вестовщик. Ну, что ж делать? мне хочется хорошего; я люблю все русское, и если бы не был русский, то желал бы быть русским; ибо я ничего лучше и славнее не знаю. Это бриллиант между камнями, лев между зверьми, орел между птицами.
То уж это в самом деле правда; и мне в иную пору любо быть русаком.
Какой ты русак? ты прибылой зайчишка, не смеешь из опушки показаться.
Пошла опять травля!
Полно, друг мой! не сердись, пожалуйста; вон к тебе Кто-то приехал! Я пойду к дочери! не хочешь ли чаю?
Нет, еще рано; мне и без горячаго жарко.
А меня так мороз по коже подирает. Коли да не будет миру, то для меня и Петровки будут Филиповки.
Богатырев, Горюнов и Пустяков
Здравствуйте, Сила Андреич, что ваша голова? Ведь вы это простудились на молебне? Я вам тут же говорил, чтоб побереглись. Вы же так были растроганы.
Надо мною радость и печаль одно имеют действие. Я плачу и молюсь Богу. Да кто же тут и не благодарил Его от чистаго сердца? Я служил сам и заслужил имя честное; люблю честных людей и почтенных. А кто же больше достоин почтения, как не защитники славнаго Отечества нашего? Счастливы те, кои ему служат! Какая жатва для героев! какое поле для мужества! а жнецы у нас славные!
Мы это видим по успехам; этого и ожидать надобно было; при том награждения...
Они должны быть знаком достоинства и храбрости, а отнюдь не предмет службы вернаго сына Отечества. Лучшая награда для достойнаго есть мнение общее. Памятники оглашают подвиги на одном месте, а глас народный везде.
Сказывают, есть у нас и раненые.
Иначе быть не может.
Вы не имели давно писем от Петра Алексеевича?
Больше двух месяцев. Да не случилось ли чего с ним? ради Бога, скажите, что, он ранен? или убит?
Пожалуйста, Сила Андреич! не пугайтесь. Он ранен, и легко, в ногу.
Велика милость Господня! рана молодому офицеру прикрасна. Да точно ли так, скажите? почему вы знаете?
Я сейчас читал письмо у дяди князь Никанора Иваныча от сына его, и он именно пишет, что Петр Алексеич ранен в ногу, но легко.
Дай Бог, чтоб поскорей выздоровел и мог служить опять. Ему хотелось быть ранену.
Хорошего захотел! Поди, спрашивай ума: мало одной раны! пойдет за другой, как в лес по грибы. Теперь-то бы и в отставку. В другой раз в то ж место попадет пуля, так не залечишь.
И, полно, кум! Сам не знаешь, про что говоришь, охота ведь тебе. Я был пять раз ранен, да вот видишь, не умер. А жаль, если сведет ногу: молодец-то какой!
Ну а как кость перебита, что тут делать? вот казус!
Да там есть искусные лекари, станут лечить, и долго может быть. Ну, а если вылечить нельзя, что ж делать? Отпилять ногу.
Горюнов (садясь на креслы)
Спаси, Господи, люди Твоя! Пилить у живаго человека ногу! что это, береза? аль осина, аль швырковыя дрова? (Обтираясь платком.) Фу, батюшки! холодный пот прошиб.
Победа, победа! поздравляю, Сила Андреич! позвольте себя обнять. (Обнимает Богатырева.)
Обнимай, братец! обнимай; жаль, что я старик, а не красная девушка. (Перекрестясь.) А! пошла потеха! раз за разом, духу не дадут перевести. Спасибо, сударь! спасибо (обнимает Пустякова), что старика потешил. Расскажи же, мой друг сердечный, как это дело было?
Хорошее дело. Нечего сказать, есть чему радоваться: людей бьют, как мух хлопушками. Беда, ей-Богу беда! Ох! ох!
А позвольте спросить, откуда это известие? и когда получено?
Не более, как с час, к военному губернатору приехал курьер от военнаго министра. А я слышал от Якова Дмитрича Вернаго, который, встретясь со мною на Мясницкой, остановил и прочитал записку, полученную им прямо из канцелярии областнаго, через полчаса и я получу с нее список.
Чего верней? Вот этим-то одним известиям и верить должно: это не с наших фабрик. Ну, рассказывай, пожалуйста! у тебя речь перебили.
Наш корпус в пяти тысячах напал на французский осьмитысячный, который, окопавшись, стоял в укрепленьи, и взял его штурмом. Половина неприятелей положена, другая в плену, три генерала, знамена и пушки...
Ай наши! друзья сердечные! Вы одни молодцы. Грудью и в штыки: вот и тактика! Кричи: у_р_а! и пой: Т_е_б_е Б_о_г_а х_в_а_л_и_м!
Завтра, верно, еще молебен. Как я рад, что победа! тут весь город будет; я чрезвычайно люблю большие съезды.
Ну, уж тут, верно, нашему жениху дали карачунь. Лиха беда до начину: раз подстрелили, а в другой доконают; так уж не отстанут. Вот те, бабушка, и Юрьев день!
Скажите, пожалуйста, что вы слышали про моего будущаго зятя?
Про Петра Алексеича Победина? в записке о последнем деле ни о ком ничего не сказано, а под Прейсиш-Эйлау вы, я думаю, знаете...
Что он ранен в ногу, я уж сказал Силе Андреичу.
Вы меня извините, он ранен в правую руку. Я читал сам письмо генерала, у котораго он находился в дивизии, и, отдавая справедливость его храбрости и дарованиям, он жалеет, что, по случаю раны, служба лишится на несколько времени такого отличнаго штаб-офицера. Я вас могу уверить, что это правда; я сам читал, и он действительно ранен в руку, а не в ногу.
Не знаю, что вы читали, а я у дяди, князь Никанора Иваныча, не дале, как нынче утром, держал в своих руках и читал письмо, где его сын уведомляет этими словами: "Петр Алексеич Победин ранен в ногу, и легко", и я точно, слово в слово, так и Силе Андреичу пересказал, и всем, кого видел.
Вот те на! из двух коробов разныя вести. Ранка-то с барышком выходит. Хорош женишок без руки и без ноги. Софье Силовне не без хлопот-то будет. Вот те и победа!
Мне кажется, лучше верить генералу, чем вашему братцу: один писал виденное, а другой пересказанное, а может быть, и выдуманное.
Если выдумано, что ранен в ногу, то для чего ж не ранить его и в руку? это все будет равно. Обе раны ложь, и мы с вами квит: член за член.
А я, милостивые государи, думаю, что он и совсем может быть не ранен, так как это с другими случалось, то есть: милость городская. Трудно ждать конца беспокойству; но мы всю жизнь беспрестанно чего-нибудь ждем и, по счастию, не знаем, что нас ждет.
Страфствуйте, Зил Антреиш! Што, матушка? микстурь мой стелал звой тела?
Да мне, Кашпарь Богданыч, стало лучше, я и не принимал; вон вся стеклянка целая стоит на окне. Ведь ты знаешь, что я до лекарств не охотник. Какова дочь?
Снай, снай, я фее снай: фи не лупит кюшать лекарств; а я фее толжен тафать, эта мой тела. Ну, а Зофь Зилавна гараст лутши. Теперь паясь не ната: и ясык-та луше, и гласи караши; немношка тиет ната. Я фелел пульон с зы-пленка стелеть, а зафтра мошна палавин катлет давай. Ба-кой и дерпень, фот две слафни лекарств!
А чем занемогла Софья Силовна?
Ну, эте пил принципиум маленька каряшка, фот как гафарись, первосной и гнилой-та, и пятнушк пил на губа. Но фее теберь ф парятка, фее кодит звой марш и ф катанс. Желовек паись палезнь, а палезнь паись доктор.
А смерть никово.
Ну, эта тругой тело: змерть имеит сфой практик.
Вольную.
И обширную.
И никто ее, кажется, не приглашает, а каждаго одолжит визитом раз в жизни.
А что всего лучше, даром. Трудится сердечная из человеколюбия, и спасибо ей никто не скажет. Ни дня, ни ночи нет покою; косить да косить. Уж мастерица фураж заготовлять, то уж мастерица!
Поди-ка, брат, Фока Феклистыч, скажи жене, пожалуйте, дескать, к нам: новая победа.
Та я ей фее скасал, ана снает фее акуратна. Фот ап раначка Петре Алексеиш ей ешо скасать толшна. Кагта уснаит Зофи Зиловна, то не карашо. Ана сшо злаба; пакой тать ната. А там палушить пнзьмо, и фее путит Ганц Алер-либет. Нихт вар, Зиль Атрейш, мой патушка? (Смеется.) Э! э! э!
Точно так, Кашпар Богданыч! Скажи, от кого ты слышал, что Петр Алексеич ранен?
Как гафаритсь, слух земля полнитсь. Мой практик пальшой; пальны, злафа пог! многа. Ну, атна гафари, другой гафари; я и снай, што такой фее гафари. Бетр Алексеиш злавна фектоваль, и франсус патарил ему ранка на голофа, но не ошень пальшой: атин шрам путит.
Что за рана - час от часу вверх лезет!
Это походит на вашу руку.
А мне кажется, на вашу ногу.
А я все при своем мнении, что он не ранен. Вот три разныя раны на одном часу!
Ну канешна, тафолна и отной в галава. А тошна он таки пыль ранен; я снай эта ганц позитиф: мене гафарил мой трук, аптекарь Диссантериус; он палушиль пизьмо от госпотин корнет Цауберфельд.
Да если этак его разохотят, что по три раны на одном часу, так и на щетах не выложишь, не довольно что на аспидной доске, сколько в год раз будет ранен. Куда, подумаешь, живущь человек! сильное животное!
А вы ничего не слыхали о последнем деле? нет ли каких подробностей?
И быть еще не может. Первое известие получено лишь нынче утром. Даже и не сказано, кто командовал нашим корпусом.
Их бите ум фергебуш. Немецких енерал пыл три штук, и фее мой семляк.
Да войска-та по крайней мере были русский.
Ну та, мошна и эта скасать, а кагтан енерал тут не пыл, так турпа пы пыла. Палыной манефр стелал атин калон, тругой баталион гаре, а ешо атин ампискать, ну так и папил францус звой тактик.
Да мы управляемся одни чуть ли не лучше, чем с товарищами. Это видно и теперь, и прежде н_е_п_о_б_е_д_и_м_ы_й С_у_в_о_р_о_в это доказал; у него победа и слава на бессменных были ординарцах.
И все бывали на посылках.
А теперь, верно, уж вышли в чины. Где они, батюшка? небось в армии? Дай Бог им здоровья!
Нет, Кашпар Богданыч! про лекарства с тобой спорить не стану; я в этом толку не знаю: пиши, что хочешь, а я принимать не буду; а за войско постою грудью. Чуть ли та ваши немецкие мастера не попали в ученики.
Браво, Сила Андреич!
Уж он не выдаст своих: никому не спустит.
А за меня небось не вступится, даром что свой.
Ну есть руска пасловись: фек жиф, фек ушись. Эта канешна, наши енерал, ана и зтар и толста; а тело звой снать ошень крепка.- Один, другой и праиграть паталь, ну васистась? Каки педа? тругой кампань путит. Фасмет звой реванш, а пес тактик енерал, злова злова, как доктор пес латинский ясык.
Маремьяна Бобровна, добро пожаловать! где, мать моя, пропадала? али прихварнула?
Таки и нездорова была; да дела уж так много было, что замучилась: два приданые делала, племянника отпустила в армию, сбирала ружья да пистолеты на милицию, дядю похоронила и, благодаря Бога, сестру с мужем помирила, кой-как уладила - много уж на свою душу греха приняла. Ну мочи нет, с ног сбили. Если бы не порошки Кашпара Богданыча, то бы схлебнуть горячку. Где Наталья Семеновна? а Софья Силовна, что ей, есть ли лучше? Бедняжка, я ее, как душу, люблю.
Жена тотчас придет, а дочь немного слаба. Расскажи же, что новенькаго? Ты, как почтовой чемодан, изо всех мест привозишь известия, а отходишь и приходишь утром и вечером всякой день.
Благодаря Бога, у меня знакомых много; меня все любят, и никто от меня ничего не таит. Лестно заслужить такую доверенность, да, правду сказать, трудно сохранить и репутацию; чужой секрет не всякому вверить можно, а я от добраго сердца рада со всяким душу разделить. Представь же, каково мое положение?
Ну, что, Маремьяна Бобровна! ведь мы давно друг друга знаем: душу-то не знаю делишь ли ты; а секрет, коли нечаянно попадет в руки, то уж тотчас на волю отпустишь; ты все берешь от публики из прокату.
Полно, полно, проповеди-то сказывать. Знаете, Кашпар Богданыч! я сей час от бедной Припадковой; кажется, ей не вставать, моей милой! Дурна она мне показалась; что вы думаете?
Ну, карошева тут мала, я пыл в конзултации. Фот у ней primo {во-первых (лат.).}, пыл интижестия, secundo {во-вторых (лат.).}, маленький утаршик - апоплексия, а там злабость, шарь да шарь. Фчера пыл кал одн