Островский Александр Николаевич - Старый друг лучше новых двух

tify">   Прохор Гаврилыч. Отчего же?

   Оленька. Оттого, что ты все врешь. Ведь ты нам тут что наговорил; а мы всё знаем. Знаем, как ты вчера к невесте пьяный приезжал, как тебе нынче поутру записку прислали.

   Татьяна Никоновна. Вот, значит, вам верить-то и нельзя.

   Прохор Гаврилыч. Ну да вот что: с отцом мне нечего много толковать, мне только маменьку уговорить. Значит, я вам через полчаса дам ответ. Коли маменька согласна, так хоть завтра же свадьба.

   Татьяна Никоновна. Через полчаса - уж очень скоро; зачем так торопиться? А вот если к вечеру вы нам не дадите ответу, так мы ее вечером образом благословим.

   Прохор Гаврилыч. Ну, так до свиданья! Прощай, Оленька! (Целует ее.)

   Оленька (провожая его). Ты только никуда с купцом-то не заезжай!

   Прохор Гаврилыч. Нет, я прямо домой. (Уходит.)

   Татьяна Никоновна. Уж теперь, должно быть, не сорвется.

   Оленька. Да, похоже на то. А ведь я, маменька, буду барыня хоть куда!

   Татьяна Никоновна. Еще бы! Только, ох - как пуст малый-то!

   Оленька. Все-таки лучше мастерового.

   Татьяна Никоновна. Что говорить!

   Оленька. А вот я его после свадьбы-то к рукам приберу.

   ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

   Пульхерия Андревна. Ну что, прогнали?

   Татьяна Никоновна. Зачем гнать! Добрых людей не гоняют.

   Пульхерия Андревна. Давно ли это он стал для вас добрый человек?

   Оленька. Он всегда был добрый человек, только он немножко рассеян.

   Пульхерия Андревна. Из ваших слов я замечаю, что вы с ним помирились. Это для меня очень странно! После всего того, что он против вас сделал, я бы на вашем месте его и на глаза к себе не пустила.

   Оленька. Уж поверьте, что я бы то же сделала. Но он показал себя очень с благородной стороны против меня. Даже в нынешнем свете очень немного таких людей.

   Пульхерия Андревна. Я уж не пойму этого, извините меня.

   Татьяна Никоновна. Что ж тут не понять-то! Очень просто. Он женится на Оленьке.

   Пульхерия Андревна. Он! На Оленьке! Вы шутите или смеетесь надо мной?

   Татьяна Никоновна. Нисколько не думаем. Да и что же это для вас так удивительно! Что вы тут такого странного находите, хотела бы я знать?

   Пульхерия Андревна. Да что же он, помешался, что ли, от пьянства-то?

   Татьяна Никононна. Из чего это вы заключаете, что он помешался?

   Пульхерия Андревна. Да изо всего.

   Татьяна Никоновна. Нет, однако?

   Пульхерия Андревна. Да разве в здравом уме можно такие дела сделать?

   Оленька. Хотел же он жениться на другой; отчего ж ему на мне не жениться? Я себя нисколько не считаю хуже других.

   Пульхерия Андревна. Все-таки он не должен марать своего звания.

   Оленька. Да чем же это марать-то?

   Татьяна Никоновна. Да вас-то муж взял, разве вы были лучше Оленьки?

   Пульхерия Андревна. Тогда были совсем другие понятия об жизни, чем теперь.

   Татьяна Никоновна. Значит, вам не нравится, что Васютин женится на моей дочери?

   Пульхерия Андревна. Разумеется, она ему не пара.

   Татьяна Никоновна. Ну извините, что не спросясь вас, дело сделали! Вперед будем спрашиваться. Как это мы оплошали, я уж и не знаю! С такой умной дамой да не посоветовались! Да и он-то как осмелился без вашего позволения, для меня удивительно! Ему бы к вам прийти да спросить: что, мол, мне, Пульхерия Андревна, жениться на Оленьке или нет?

   Пульхерия Андревна. Вы мне колкостей не говорите! Я от вас их слушать не желаю.

   Татьяна Никоновна. А мы-то, вы думаете, желаем вас слушать? Да с чего вы взяли нам свою важность-то показывать! Кому она нужна! Что вы величаетесь-то перед нами!

   Оленька. Оставьте, маменька! Пущай говорят что хотят.

   Татьяна Никоновна. Нет, погоди! Я тебя в обиду никому не дам. Это уж и на свете жить не надо, коли у себя в доме да над собой же ругаться позволить.

   Пульхерия Андревна (встает). Вы, по своему необразованию, можете ругаться; а я никогда себе этого не позволю, потому что считаю за невежество. А я все-таки вам скажу и всегда буду говорить, что ваша дочь никаким образом не пара Васютину.

   Татьяна Никоновна. Говорить вам никто не запрещает. Говорите что хотите, только где-нибудь в другом месте, а не у нас.

   Пульхерия Андревна. Вам только таких дураков и опутывать, как Васютин.

   Оленька. Вы очень умны; да жаль, что некстати.

   Татьяна Никоновна. Эк вам чужое-то счастье поперек горла становится! Да еще погодите, мы вам то ли покажем! Вот мы с дочерью-то разоденемся, да будем в коляске на своих лошадях разъезжать. Что-то вы тогда скажете?

   Пульхерия Андревна. Вы и сидеть-то в коляске не умеете.

   Татьяна Никоновна. К вам учиться не пойдем, не беспокойтесь!

   Пульхерия Андревна. Не об чем мне беспокоиться; я очень покойна.

   Татьяна Никоновна. А покойны, так и прекрасно. Вы бы и нас-то тоже в покое оставили!

   Пульхерия Андревна. И оставлю. Я секунды не могу остаться после таких оскорбительных для меня слов.

   Татьяна Никоновна. Да уж и напредки-то...

   Пульхерия Андревна. Само собою. (Подходя к двери.) Нет, какова нынче благодарность! Ведь это если людям сказать, так не поверят. По чьей милости Васютину-то отказали?

   Татьяна Никоновна. Небось по вашей? Да если бы и по вашей, так все-таки вы не для нас делали; да никто вас об этом и не просил, а так, свое сердце тешили. Разве вы можете жить без кляузов?

   Пульхерия Андревна. Что же я, аспид, по-вашему? Покорно вас благодарю за такое мнение.

   Татьяна Никоновна. Не стоит благодарности. Чего другого, а за этим у меня дело не станет.

   Пульхерия Андревна. Нет, уж это нестерпимо даже, как вы себе много воли даете!

   Татьяна Никоновна. Да кого ж мне в своем доме бояться! Кто чего стоит, так я и ценю.

   Пульхерия Андревна. Я всегда дороже вас была и буду.

   Татьяна Никоновна. Для кого это вы дороги-то? Ну, да ваше счастье! Вы туда бы и ходили, где вас высоко-то ценят! А мы народ неблагодарный, ваших благодеяниев не чувствуем, благородством вашим не нуждаемся, так что вам за охота с нами знакомство водить!

   Пульхерия Андревна. Ну, уж теперь кончено! Теперь я вас очень хорошо поняла.

   Татьяна Никоновна. И слава богу!

   Пульхерия Андревна. Так поняла, что даже считаю ваше знакомство низким для себя!

   Татьяна Никоновна. Ну а низко, так и танцуйте от нас!

   Пульхерия Андревна. Вот воспитание!

   Татьяна Никоновна. Извините! В другой раз придете, так поучтивее прогоним.

   Пульхерия Андревна. До чего я себя довела! Где я? Боже мой! Сколько еще в нашей стороне невежества, так это и описать нельзя. И с такими-то понятиями люди, да еще находят женихов из благородного звания! Должно быть, конец света скоро будет. (В дверях.) Хотя я себя никак с вами не равняю, но все-таки я вашей обиды не забуду. (Уходит.)

   Татьяна Никоновна (подойдя к двери). Танцуйте, танцуйте! (Дочери.) Ну, уж теперь долго не придет. Отчитала я ее, будет помнить!

   Оленька. Сами без нее соскучитесь. (Глядит в окно.)

   Татьяна Никоновна. Ну, нет, не скоро. Грешная я: точно, поболтать люблю, посудачить, и очень рада, когда мне есть с кем разговоры развести; да уж ехидством-то своим она меня доехала. С ней часто говорить нельзя, много крови портится. Кого ты глядишь?

   Оленька. Так, смотрю.

   Татьяна Никоновна. Что скрывать-то! Друга милого поджидаешь. А он, гляди, кантует теперь где-нибудь с купцом с этим и думать о тебе забыл.

   Оленька. А вот ошиблись. Идет.

   Татьяна Никоновна. Ужли идет?

   Оленька. Право!

   Татьяна Никоновна. Ну, что-то бог даст! У меня, девушка, сердце так и застучало.

   Оленька. И у меня тоже, маменька.

   ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

   Прохор Гаврилыч. Что вы на меня так смотрите?

   Татьяна Никоновна. Ждем, что скажешь. Разве не видишь, у нас дух захватило?

   Прохор Гаврилыч. Что говорить-то! Теперь уж ваш, хоть в телегу запрягайте!

   Татьяна Никоновна. Поцелуй уж и меня, старуху. (Целует его.) Ну, вот и ладно! Нынче же мы вас и благословим; а через недельку и свадьбу сыграем.

   Прохор Гаврилыч. Как хотите. Чем скорей, тем для меня лучше. Обвенчался, да и к стороне, чтоб меньше разговору было.

   Татьяна Никоновна. Уж само собой. Ну что, как дома-то уладил?

   Прохор Гаврилыч. Насилу маменьку уговорил. Уж чего-чего я не прибирал! Да после вчерашнего-то голова болит, так мыслей никак не соберу; а то бы я ей не то наговорил. "Вы, говорю, хотите, маменька, чтобы я в тоску впал. Знаете, говорю, что от тоски человек делает, к чему его тянет?" Ну, испугалась; согласилась, только чтобы врозь жить.

   Оленька. Да это еще лучше.

   Прохор Гаврилыч. Да и для меня свободнее. Ну, потом рассмешил ее, ручки у ней расцеловал. Благословила она меня, я к вам и пошел.

   Татьяна Никоновна. Ах, голубчик мой! Ну, уж я за тобой теперь стану ухаживать, что твоя родная мать.

   Оленька. Надо б тебя поругать, надо бы; ну, да уж бог с тобой!

   Прохор Гаврилыч. А за что это ?

   Оленька. А за то, что ты мне изменить хотел. Ведь что ты выдумал-то! На образованной барышне жениться! Во-первых, ты всю мою душу истерзал, а во-вторых, глупость-то какая с твоей стороны! Маменька, уж как мне обидно было, что он меня обманывает, как досадно, что он дурака из себя разыгрывает. Нет, погоди, я тебе еще это вымещу. Ведь куда и лезет-то! Ну, пара ли она тебе?

   Прохор Гаврилыч. Что ж такое! Я сам...

   Оленька. Что ты сам? Ничего. Ей нужно жениха барина; а какой ты барин? С которой стороны? Только денег-то награбили, да уж и думаете об себе, что вам все покоряться должны.

   Прохор Гаврилыч. Коли ты так обо мне думаешь, какая же может быть у тебя любовь ко мне! Да и мне что ж за охота...

   Оленька. Погоди, не перебивай! Дай ты мне высказать-то все: сердце свое облегчить, чтобы зла не оставалось, а потом уж всё целоваться будем.

   Прохор Гаврилыч. Ну, болтай, пожалуй, коли язык чешется!

   Оленька. Ну, положим, что ты женился б на ней; что ж бы вышло из этого хорошего? Если у ней вольный дух, так она смеялась бы над тобой да любовника завела; а если смирная, так иссохла бы, глядя на тебя. А ведь уж я-то тебя знаю; жизнью своей безобразной ты меня не удивишь! Я тебя и остановить умею, и гостей твоих знаю, как принимать, да еще и вкусу тебя научу, как одеваться и как вести себя благородней. А ты было меня совсем бросить хотел! Ну какой же ты человек после этого! (Плачет.)

   Прохор Гаврилыч. Прости! Ведь по нашей жизни замотаешься; а тут еще маменька пристает.

   Оленька. Ну, бог с тобой! Расстроила только я себя. Давай помиримся.

   Татьяна Никоновна. Вот так-то лучше! Дай вам бог совет да любовь!

   Прохор Гаврилыч. Что это Вавила Осипыч нейдет?

  

   ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

   Купец. А вот и я здесь! Хозяюшке наше почтение! Барышня, желаю здравствовать. (Кланяется.)

   Прохор Гаврилыч. Что ты замешкался?

   Купец. А я забежал, кулечек винца захватил. Хозяюшка, нет ли какой посудины? Коли бокальчиков нет, так из чайной чашки можно; нам случалось не раз, мы народ бывалый.

   Татьяна Никоновна. Как бокальчиков не быть! (Уходит за перегородку.)

   Купец. А уж штопор, барышня, я завсегда с собой ношу. У меня складной, с ножичком, да теперь его и не требуется. Только ножичек нужно. Я, барин, велел и смолку сбить и проволоку отвернуть; только веревочки подрезать - и конец. (Вынимает из кармана штопор.)

   Татьяна Никоновна (приносит стаканы на подносе). Вот, батюшка, стаканчики!

   Купец. Стаканчиком-то оно еще способнее! (Откупоривает, наливает и подносит Татьяне Никоновне.) Честь имеет поздравить! Пожалуйте, хозяюшка!

   Татьяна Никоновна. Ох, много!

   Купец. Пожалуйте, без церемонии-с!

   Татьяна Никоновна (берет стакан). Ну, дай вам бог всякой радости. (Целуется с Васютиным и дочерью, отпивает немного.)

   Купец (не принимая стакана). Просим обо всей-с!

   Татьяна Никоновна. Тяжело, батюшка!

   Купец. Ничего-с. Не хмельное, пройдет.

   Пожалуйте-с.

   Оленька. Я не пью.

   Купец. Нельзя-с!

   Оленька. Право, не могу.

   Купец. Никак невозможно-с.

   Татьяна Никоновна. Выпей немножко!

   Купец. Этого нельзя-с. Зла не оставляйте-с!

   Оленька. Я вас уверяю, что не могу.

   Купец. Пожалуйте! Не задерживайте-с!

   Прохор Гаврилыч. Выпей, поневолься!

   Купец (наливает и подносит Васютину). Пожалуйте-с.

   Прохор Гаврилыч. Маменька, за ваше здоровье! Оленька, за твое здоровье! (Целуется и пьет.)

   Купец (наливает). Вот теперь я сам выпью-с! Честь имеем, на многие лета! Чтобы вам богатеть, а нам на вас радоваться, да завсегда компанию водить! (Пьет и целуется со всеми.) Оченно приятно-с! Уж мы теперь, хозяюшка, к вам каждый вечер.

   Татьяна Никоновна. Милости просим, батюшка!

   Прохор Гаврилыч. Мы, маменька, теперь уж ваши гости.

   Купец. Мы здесь гнездышко совьем! Только вы, хозяюшка, насчет провианту не беспокойтесь на будущее время, - это уж моя забота. Я к вам завтрашнего числа зараз побольше привезу, чтоб надолго хватило. (Откупоривает еще бутылку и наливает.)

   Прохор Гаврилыч. Опять тем же порядком!

   Купец. Как водится. Сначала дамам.

   Татьяна Никоновна. Батюшка, увольте!

   Купец. Уж это, Прохор Гаврилыч, так чин чином по порядку у нас линия и пойдет. (Подносит Татьяне Никоновне.)

   Татьяна Никоновна. Да ты дай хоть вздохнуть-то немножко!

   Купец. Не задерживайте-с!

  

   КОММЕНТАРИИ

   Впервые пьеса была опубликована в журнале "Современник", 1860, N 9.

   Начало работы над пьесой, очевидно, относится к концу 50.-х годов. Первые четыре явления и часть пятого (д. 1), включая слова Татьяны Никоновны: "Пожалуйте, пожалуйте!" (стр. 285-297 наст, изд.), были опубликованы в журнале "Московский вестник", 1859, N 29 (цензурное разрешение 31 июля 1859 г.).

   С июня по октябрь 1859 года драматург писал "Грозу" и только после ее окончания вернулся к прерванной работе над комедией "Старый друг лучше новых двух". Он завершил ее 17 апреля 1860 года.

   По свидетельству А. А. Стаховича, прототипом Густомесова в известной мере был дядя Прова Садовского Сергей Семенович Кошеверов. "Вспомнились мне, - писал об этом Стахович, - неистощимые ласкательные и поощрительные поговорки Сергея Семеновича для каждой предлагаемой им рюмки вина или водки и финальная фраза "Не задерживайтесь!", чтобы кончили одну серию выпивки или задушевный тост и переходили бы к следующим. Эту обычную фразу Кошеверова (отчасти и его самого) поместил Ал. Ник. в лице купца в комедии "Старый друг лучше новых двух" (А. А. Стахович, "Клочки воспоминаний", М. 1904, стр. 84).

   Посылая пьесу в "Современник", Островский просил И. И. Панаева в письме от 28 августа 1860 года: "...Сделайте милость, прикажите получше просмотреть корректуру" (т. XIV, стр. 86).

   Критика отнеслась к новой комедии Островского по-разному. Так, рецензент журнала "Русское слово" В. Иванов считал, что новая пьеса Островского слабее всех его произведений ("Русское слово", 1860, ноябрь, стр. 81).

   Иначе оценили комедию Н. А. Некрасов и Н. А. Добролюбов: "Мы с Добролюбовым, - сообщал Некрасов драматургу, - ее прочли и нашли, что ока в своем роде великолепна - то есть вполне достойна Вашего дарования" ("Неизданные письма к А. Н. Островскому", Academia, M. - Л. 1932, стр. 280).

   О персонажах комедии "Старый друг лучше новых двух" Оленьке и Пульхерии Андревне И. И. Панаев писал: "С глубокою тонкостью и верностью очерчено г. Островским в его "Старом друге" лицо Оленьки... Это, по нашему мнению, лучшее лицо комедии, не исключая и Пульхерии Андревны, на которой движется вся пьеса и которая мастерски изображена автором: но таких лиц уже пытались не раз изображать наши авторы более или менее удачно. Писателю, как г. Островский, ничего не стоило изобразить типически Пульхерию Андревну; с Оленькой справиться было гораздо труднее, и именно в выполнении этого характера по преимуществу обнаруживается сила таланта г. Островского. Оленька, по нашему мнению, принадлежит к удачнейшим женским характерам г. Островского" ("Современник", 1860, сентябрь, стр. 402). Пьесу же в целом Панаев оценил как "мастерски набросанные картинки", "так поразительно верные натуре".

   В 1860 году в этой комедии выступил сам Островский в роли Густомесова в любительском спектакле в Москве на сцене так называемого Красноворотского театра, в доме Давыдова. Близкий знакомый драматурга Н. А. Дубровский, служивший в Московской дворцовой конторе, записал в своем дневнике: "15 сентября возобновились спектакли у Давыдова. Я играл роль Васютина из новой пьесы Островского "Старый друг лучше новых двух". Сам автор играл роль купца. Присутствующие остались игрой нашей очень довольны. Жаль, что мы играли только одно второе действие" ("Театральный дневник 1860 г. г. Дубровского". Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, лист 18 - оборот и 19). 15 декабря 1863 года по просьбе Московского кружка любителей драматического искусства Островский еще раз выступил в роли Густомесова (т. XIV, стр. 111).

   На профессиональной сцене комедию впервые представил Александринский театр в Петербурге 10 октября 1860 года. Спектакль шел в пользу семьи умершего А. Е. Мартынова. Роли исполняли: Татьяна Никоновна - П. К. Громова, Оленька - Ф. К. Снеткова 3-я, Пульхерия Андревна - Ю. Н. Линская, Густомесов - Ф. А. Бурдин, Анфиса Карповна - Е. А. Сабурова, Орест - И. Ф. Горбунов, Прохор Гаврилыч - А. И. Максимов, Гаврила Прохорыч - П. И. Зубров.

   Критика особенно выделяла игру Снетковой 3-й, Линской и Бурдина. Так, И. И. Панаев писал в "Современнике": "...Почти ни одной фальшивой ноты не было слышно в голосе г-жи Снетковой 3-й, она воспроизвела эту роль тонко, просто, верно, без малейшей фальшивой сценической идеализации... Роль Пульхерии Андревны разыграна г-жою Линскою безукоризненно. Эта роль как будто создана для нее. Г-н Бурдин был очень хорош в роли купца" ("Современник", 1860, октябрь, стр. 402-403).

   На той же сцене комедия "Старый друг лучше новых двух" была возобновлена в 1863 году в бенефис Бурдина, затем в 1875 году в бенефис Горбунова, она ставилась неоднократно и в другие годы. Лучшей в Петербурге признана первая постановка.

   Однако в Александрийском театре не могли полностью раскрыть содержание пьесы и создать запоминающийся спектакль. Лучшее сценическое воплощение ее было осуществлено московским Малым театром 14 октября 1860 года, в бенефис Бороздиной 2-й, с которой Островский сам "проходил" роль Оленьки и которая сыграла ее превосходно. Хорошо играла также С. П. Акимова в роли мещанки Татьяны Никоновны. Другие роли исполняли: Густомесов - П. М. Садовский, Пульхерия Андревна - Бороздина 1-я, Прохор Гаврилыч - И. В. Востоков, Анфиса Карповна - Н. В. Рыкалова, Гаврила Прохорыч - П. Г. Степанов, Орест - В. В. Живокини.

   Театральный критик А. Баженов с восторгом писал об игре Садовского: "...Исполнение это было верх комического совершенства; каждое слово решительно отчеканивалось им, а невозмутимое хладнокровие, с которым отпускал он самые уморительные прибаутки и балагурства, вроде, например, поздравления с первой пятницей на этой неделе, или уговоры допить все вино: "нельзя-с! - не оставляют", - было поразительно" ("Искусство", 1860, N 3, октябрь, стр. 50-51).

   Новый сценический успех пьесы "Старый друг лучше новых двух" связан с именами Ольги Осиповны и Михаила Провыча Садовских.

   Впервые О. О. Садовская сыграла роль Пульхерии Андревны Гущиной еще при поступлении на сцену Малого театра. "В этих сцкеах... несмотря на однообразие впечатления, - писал П. Боборыкин, - г-жа Садовская сумела каждый раз быть забавной. У ней много комических оттенков в разговоре. Московским разночинным жаргоном она владеет замечательно хорошо" ("Русские ведомости", 1879, 24 октября, N 266). В дальнейшем О. Садовская довела роль Гущиной до высшей степени совершенства. Вот как описывает ее выступление Любовь Гуревич:

   "Посмотрите в изображении Садовской на скверную старушонку Гущину - мелкую злюку, сплетницу, кляузницу, изображающую из себя чванную даму, а на самом деле совершенно лишенную чувства собственного достоинства... На ней нарядное золотистое платье, из-под белого чепца с кружевом и ниспадающими по плечам желтыми лентами выглядывают рыжеватые, слегка вьющиеся волосы; у нее большой недобрый рот с иронически опущенными углами и круглые голубые глаза. И вы угадываете по какому-то неуловимому оттенку в выражении глаз, что в молодости Гущина очень много смотрелась в зеркало, и кокетничала, и жеманилась; может быть, даже она и впрямь была когда-то красивая... в поворотах ее главы, в пожимании плеч под шалью в ней еще чувствуются следы самодовольства и жеманства и, вероятно, она и посейчас, одеваясь, долго вертится перед зеркалом и кажется себе барыней, сохранившей долю былого очарования. Всего этого нет в словах ее роли; но, вычитывая характеристику Гущиной из текста Островского, артистка углубляет для себя эту характеристику, вносит в нее интимные психологические черты, - и опять мы видим перед собою не извне схваченную бытовую фигуру, а живой человеческий образ, в котором заключено большое художественное обобщение" ("Речь", 1916, N 128, стр. 5).

   Неоднократно О. О. Садовская брала роль Пульхерии Андревны Гущиной в дни своих юбилеев. Отмечая 25- и 35-летнее пребывание на сцене Малого театра, она выступила в этой же пьесе.

   Другим выдающимся участником в спектаклях "Старый друг лучше новых двух" на сцене Малого театра был М. П. Садовский в роли купца Густомесова. Впервые он сыграл ее в свой бенефис 25 ноября 1897 года. Вот как описывает игру Садовского театральный критик С. Васильев-Флеров: "Этому купцу, по ремарке самого автора, около 35 лет. Да уж и пожил он уж изрядно. По наружности он старше своих лет. Таким олицетворяет его г. Садовский: что это за прелесть! Как искренне входит он в проект матери относительно женитьбы молодого Васютина. С какою убежденностью говорит, что "вино для дома вещь необходимая, потому что завсегда требуется". С каким авторитетом опытности и знания рассказывает матери, что в "купечестве" не всякого полюбят, "а с разбором", кто чего стоит. С каким лоском, подсмотренным у половых в Троицком трактире, подносит он стакан на подносе. Нельзя представить себе лучшего Вавилы Осиповича" ("Московские ведомости", 1897, 8 декабря, N 338).