Островский Александр Николаевич - Старый друг лучше новых двух

y">   Анфиса Карповна. Как не касающее? Все, что до сына касается, и до меня касается, потому что я всячески стараюсь его хоть немножко облагородить.

   Орест. Все это я, сударыня, понимаю-с, только никак нельзя.

   Анфиса Карповна. Отчего же нельзя? Вот он теперь женится на барышне образованной, так совсем другой порядок в доме пойдет.

   Орест. Никак этого нельзя-с.

   Анфиса Карповна. Как нельзя? Вот ты увидишь, что очень можно.

   Орест. Разве службу оставят.

   Анфиса Карповна. И службу оставлять не станет, только деликатнее вести себя будет, уж и людей таких держать будет...

   Орест. Каких хотите, сударыня, держите, все это одно. Хоть теперь барин и женится, да ежели не оставит службу, так круг знакомства у них все тот же будет, все те же служащие да купечество, та же самая канитель, что и теперь; так и люди, глядя на господ, себя в строгости содержать не будут. И брать деньги тоже будут, потому что купцы даже любят, когда с них деньги берут. Если с него не взять, так он опасается, - уж у него такой развязности в разговоре нет, точно он чего боится. С купечеством тоже надо уметь обойтись! А что насчет благородства, так этак всякий бы, пожалуй, захотел...

   Анфиса Карповна. Ну уж молчи, пожалуйста, когда тебя не спрашивают.

   Орест. Я замолчу; только уж, видно, сударыня, выше лба глаза не растут.

   Анфиса Карповна. Где твое место? Твое место в передней! Что же ты здесь толчешься! В комнаты ты должен войти, когда тебя позовут...

   Орест. Известно, в передней: потому хам. А тоже и господа господам рознь, и потому только одно это название, что он господин, а по делу совсем напротив выходит. Хоть бы теперь барин жениться хочет...

   Анфиса Карповна. Я тебе сказала, чтоб ты шел в переднюю.

   Орест. Я пойду. Эх, сударыня! Говорить-то только не приходится, а то бы я сказал. Тоже смыслим кой-что. Надо жену-то по себе брать. (Уходит.)

   ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

   Анфиса Карповна. Какое наказание с этим народом! Сколько уж у нас людей перебывало, все такие же. Сначала недели две поживет ничего, а потом и начнет грубить либо пить. Конечно, всякий дом хозяевами держится. А у нас какие хозяева-то! Только сердце болит, на них глядя. С сыном вот никак не соображу: молодой еще человек, а как себя неприлично держит. Знакомства-то, что ли, у него нет, заняться-то ему не у кого? Или уж в отца, что ли, уродился? тоже, знать, пути не будет! Хоть бы мне уж женить-то его поскорее! Отец от безобразной жизни уж совсем рассудок потерял. Ну, вот люди-то, глядя на них, и меня не уважают. Всю жизнь я с мужем-то маялась, авось хоть сын порадует чем-нибудь! Хоть бы месяц пожить как следует; кажется, для меня это дороже бы всего на свете. А и мне еще люди завидуют, что сын много денег достает. Бог с ними, и с деньгами, только б жил-то поскромнее. Есть же такие счастливые, что живут да только радуются на детей-то, а я вот...

   Вот еще давно не видались. Зачем это? Не слыхать ли?

   Гаврила Прохорыч (приседает, как барышня, и шепотом). За газетами-с. (Берет со стола газеты.)

   Анфиса Карповна. Сидели бы наверху у себя. Кому нужно на вас глядеть-то! Тут, чай, люди ходят. Сына-то только стыдите!

   Гаврила Прохорыч. Сына стыдите! У! у! (Делает гримасы.)

   Анфиса Карповна. Ну, пожалуйста, не паясничайте, я не люблю этого.

   Гаврила Прохорыч (злобно). Кого я могу стыдить! Я титулярный советник.

   Анфиса Карповна. Важное кушанье!

   Гаврила Прохорыч. Да-с! Дослужитесь подите! Что такое титулярный советник? Капитан-с! А! Какова штука-то! Вот и думайте, как знаете!

   Анфиса Карповна. Что думать-то! Думать-то нечего! Много вашего брата по кабакам-то шляется. Знаю я одно, что тридцать лет с вами маялась, да и теперь маюсь.

   Гаврила Прохорыч. Ну, не очень гневайтесь, уйду-с. А то сына стыдить! Сам он меня стыдит. (Уходит, потом возвращается и плачет.)

   Анфиса Карповна. Это что еще?

   Гаврила Прохорыч. Прошенька скоро женится.

   Анфиса Карповна. Ну, так что же?

   Гаврила Прохорыч. Жалко Прошеньку.

   Анфиса Карповна. Ведь это не вы плачете; это вино в вас плачет. Плачут-то, когда дочерей отдают, а когда сыновей женят, так радуются. Вы забыли.

   Гаврила Прохорыч. Нет, так что-то чувствительно стало; а то я ничего, - я радуюсь. Он ко мне почтителен; он меня, старика, уважает, к слабостям моим нисходит.

   Анфиса Карповна. Вы и его-то этим слабостям выучили. А вы бы вот оделись да нынче с сыном к невесте съездили, благо, вы в своем виде, а то ведь не скоро этого дождешься.

   Гаврила Прохорыч. Хорошо, я пойду оденусь.

   Анфиса Карповна. Да ведите-то себя приличней.

   Гаврила Прохорыч. Что вы меня учите! Я знаю, как себя вести. Как ведут себя благородные люди, так и я себя стану вести. (Уходит.)

   Анфиса Карповна. Как же! Похоже на то, что ты будешь вести себя, как благородные люди ведут! Ну, да с старика-то не взыщут.

   ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

   Анфиса Карповна. А, Вавила Осипыч! Вы к Прошеньке?

   Купец. Точно так-с.

   Анфиса Карповна. Он занят теперь.

   Купец. Подождем-с.

   Анфиса Карповна. Садитесь, пожалуйста!

   Купец. Покорнейше благодарим-с. Не извольте беспокоиться-с. (Садится.)

   Анфиса Карповна. Что это такое у вас? Вино, должно быть?

   Купец. Оно самое-с.

   Анфиса Карповна. Что это вы всё вино носите?

   Купец. Потому завсегда требуется-с.

   Анфиса Карповна. Да уж часто вы его носите-то, да и помногу.

   Купец. Изойдет-с. Для дому вещь необходимая-с.

   Анфиса Карповна. Что ваше дело?

   Купец. Прикончено-с.

   Анфиса Карповна. Что ж, вы довольны?

   Купец. Не то что довольны, а так надобно сказать, что должны век бога молить за Прохора Гаврилыча. За это дело я теперича, кажись, по гроб моей жизни все, что только им угодно. Скажи они мне: Вавила Осипыч!.. меня, сударыня, Вавила Осипыч зовут... достань птичьего молока! Всю вселенную пешком обойду, а уж достану.

   Анфиса Карповна. Да, ему многие благодарны.

   Купец. Отменный человек-с.

   Анфиса Карповна. Его купечество очень любит.

   Купец. Нельзя не любить-с; потому, первое дело, человек деловой-с, всякому нужный; а второе дело, невзыскательны-с. С нашим братом компанию водит, все равно что с равным, безобразия нашего не гнушается; даже я так замечаю, что им очень нравится. Ну, и выпить ежели, так как у нас этот порядок заведен, - я вам доложу, сударыня, мы временем бываем довольно безобразны, так нам для этого нужна компания, - так они никогда от этого не прочь, а завсегда с нами по душе. И не то чтоб отставать или компанию ломать, а могут посидеть вплотную и со всеми равняются. Да другой и из наших против них не выстоит. Ну, и значит, человек стоит уважения. Ведь и у нас тоже не всякого полюбят, а с разбором-с, кто чего стоит.

   Анфиса Карповна. Только уж он много пьет-то с вами.

   Купец. Нет, что за много-с! Соразмерно пьют.

   Анфиса Карповна. Нет, уж не очень соразмерно.

   Купец. Оно точно, кто редко, так, может быть, и много покажется-с; а ежели пить постепенно, вот как мы-с, так оно ничего. На все привычка-с.

   Анфиса Карповна. Знаете ли, Вавила Осипыч, я его женить собираюсь.

   Купец. Оченно прекрасно-с.

   Анфиса Карповна. Он теперь в таких летах.

   Купец. В самом разе-с.

   Анфиса Карповна. Ну, а я стара стала; ведь не знаешь, когда бог по душу пошлет, так хочется его устроить при жизни. Познакомилась я недавно с одной барыней, у ней дочка только что из пансиона вышла; поразговорились мы с ней, я ей сына отрекомендовала; так у нас дело и пошло. Я ей как-то и намекнула, что вот бы, мол, хорошо породниться! "Я, говорит, не прочь! Как дочери понравится!" Ну, уж это, значит, почти кончено дело. Долго ли девушке понравиться? Она еще и людей-то не видала. А с состоянием, и деньги есть, и имение.

   Купец. Самое настоящее дело-с.

   Анфиса Карповна. Я вам скажу, Вавила Осипыч, я никак не думала, что он такой дельный будет. Ученье ему не давалось - понятия ни к чему не было, так что через великую силу мы его грамоте выучили,- больших хлопот нам это стоило. Ну, а уж в гимназии и совсем ничего не мог понять; так из второго класса и взяли. К этому же времени отец-то его совсем ослаб. Столько я горя перенесла тогда, просто выразить вам не могу! Определила я его в суд, тут у него вдруг понятие и открылось. Что дальше, то все лучше; да вот теперь всю семью и кормит. Да еще что говорит! Я, говорит, маменька, службой не дорожу; я и без службы, только частными делами состояние себе составлю. Вот какое понятие ему вдруг открылось!

   Купец. И теперича их работа самая дорогая и самая тяжелая, потому что все надо мозгами шевелить. Без мозгов, я так полагаю, ничего не сделаешь.

  

  

   ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

  

   Прохор Гаврилыч (провожая просителя до двери). Я вам сказал, что хлопотать буду; ну, а там что бог даст.

   Проситель. Сделайте милость, Прохор Гаврилыч! (Уходит в дверь.)

   Прохор Гаврилыч (в дверь). Хлопотать я буду, уж я вам сказал; а там, как взглянут.

   Проситель (из передней). Уж похлопочите, Прохор Гаврилыч. Прощенья просим!

   Прохор Гаврилыч. Прощайте! (К купцу.) А, друг! Что это ты, вина принес?

   Купец. Особенного.

   Прохор Гаврилыч. Ну вот спасибо! Так попробовать надо. Орест!

   Откупори да подай рюмок!

   Купец. Ты двух сортов откупори. А те, что с долгим горлышком-то, для другого разу оставь. Да постой, я покажу тебе.

   Анфиса Карповна. Ты ведь к невесте хотел ехать.

   Прохор Гаврилыч. Я и поеду.

   Анфиса Карповна. А зачем же вино-то пить?

   Прохор Гаврилыч. Так, маменька, что-то я нынче в расположении. Все сидел за делом, так хочется голову освежить, чтобы фантазия была.

   Купец (Оресту). А ты, братец, поглядывай! Коли видишь, что которая опросталась, ты и перемени, свеженькую подставь. Не все же тебя кликать.

   Прохор Гаврилыч (садится). Ну, вот теперь сядем да потолкуем.

   Купец. Сейчас-с! (Наливает вино о рюмки и подносит Прохору Гаврилычу.) Пожалуйте-с!

   Вас, сударыня, прикажете просить?

   Анфиса Карповна. Я его и видеть-то не могу.

   Купец. Как будет угодно; неволить не смею-с. Вот теперь сам выпью-с. (Наливает себе.) Желаю вам быть здоровым, сударыня!

   Анфиса Карповна. Покорно благодарю! Кушайте на здоровье.

   Купец (пьет). Теперь разве вдруг по другой? А то с одной-то не разберешь.

   Прохор Гаврилыч. Наливай!

   Анфиса Карповна. Будет вам!

   Прохор Гаврилыч. Полноте, маменька! Что мы, дети, что ли! Я себя знаю.

   Купец (подавая рюмки). Пожалуйте-с! Честь имею поздравить! (Пьет сам.)

   Прохор Гаврилыч. С чем ?

   Купец. Как с чем! Да нынче что?

   Прохор Гаврилыч. А что?

   Купец. Первая пятница на этой педеле. Ну, вот и честь имеем поздравить.

   Прохор Гаврилыч. Ах ты голова! Маменька, каков молодец!

   Анфиса Карповна. Поезжай ты поскорее!

   Прохор Гаврилыч. Маменька, я понимаю. Вот сейчас и поедем.

   Купец. Прикажете?

   Прохор Гаврилыч. Наливай!

   Анфиса Карповна. Этому конца не будет!

   Прохор Гаврилыч (встает и подходит к матери; в это время купец еще наливает по рюмке). Маменька, я вижу, что вы обо мне заботитесь, и чувствую это. Пожалуйте ручку! (Целует руку.) Я грязную жизнь веду, - я это понимаю; какой же матери это приятно! Ну, я и оставлю. Женюсь и оставлю. Вам не угодно, чтобы я такую жизнь вел, ну, я и оставлю. (Опять целует руку.) Я для вас все, что вам угодно.

   Анфиса Карповна. Дай-то бог!

   Прохор Гаврилыч (подходит к столу и пьет). Я уж сказал, маменька! У меня сказано - сделано.

   Купец. А я тебя, барин, вчера долго ждал. Я с вашим сынком теперь, сударыня, все равно что неизменное копье: куда он, туда и я. Вот уж другую неделю с ним путаемся, расстаться не могу, все и ездим вместе. Коли он по делу куда зайдет, я на дрожках подожду либо в трактире посижу. А глядишь, к вечеру-то кулечек захватим, да и за город махнем, на травке полежать. Под кустиком-то оно приятно.

   Прохор Гаврилыч. Мы и нынче с тобой вместе поедем.

   Анфиса Карповна. Ты с отцом поедешь.

   Прохор Гаврилыч. Ну, что ж! Он за нами поедет. Ты подожди в трактире! Я оттуда скоро. Что там долго-то делать? Посидим, поговорим, да и кончено дело. Там ведь сухо; кроме чаю, ничем не попотчуют. Да и разговаривать-то с ними, из пустого-то в порожнее пересыпать, тоже скука возьмет.

   Купец. Канитель... (Наливает себе и Прохору Гав рилычу.)

   Прохор Гаврилыч (пьет). Уж именно, брат, канитель.

   Анфиса Карповна (умоляющим голосом). Проша!

   Прохор Гаврилыч. Маменька, я чувствую. Что у меня - каменное, что ли, сердце-то! Я ведь понимаю, что вам эта жизнь не нравится, и мне она не нравится. Вы находите, что грязно, - и я вижу, что грязно. Вижу, вижу, маменька. Вам не нравится, ну я и оставлю: я для вас это удовольствие сделаю.

   Анфиса Карповна. Что же не оставляешь?

   Прохор Гаврилыч. Маменька, оставлю. Уж будьте покойны, оставлю, и в рот не буду брать.

   Купец (наливая). Зачем совсем оставлять!

   Прохор Гаврилыч (берет и пьет). Нет, я, брат, совсем оставлю. Только, маменька, нельзя же вдруг.

   Купец. Даже вред может быть от этого.

   Анфиса Карповна. Как же ты к невесте-то поедешь?

   Прохор Гаврилыч. Маменька, я себя знаю. Надобно так к невесте ехать, не то чтобы пьян, это уж скверно; а чтобы фантазия в голове была. Что я без фантазии буду с ними, маменька, разговаривать? Об чем? Кабы я знал что-нибудь или читал книги какие, тогда бы другое дело. Значит, мне фантазия и нужна.

   Купец. С фантазией лучше.

   Прохор Гаврилыч. Я без фантазии с женщинами никогда и не разговариваю; мне как-то робко подойти. А как есть маленькая фантазия, так откуда смелость возьмется!

   Анфиса Карповна. Сходи наверх, скажи барину, что пора ехать.

   Орест. Они не могут.

   Анфиса Карповна. Отчего?

   Орест. Я из передней-то отлучился ненадолго, а они унесли бутылку да, должно быть, ее и кончили.

   Анфиса Карповна. Тиранит он меня! Хоть вы-то поезжайте.

   Прохор Гаврилыч. Мы, маменька, сейчас. Ну-ка, на дорожку. Орест, вели лошадь подавать!

   Купец. И по закону следует. (Наливает.)

   Прохор Гаврилыч. А где такой закон? Где он написан? (Пьет.)

   Купец. Да хоть он и не написан, а всякий его исполняет.

   Прохор Гаврилыч. Ну, какие же у тебя планы? Куда мы с тобой нынче вечером?

   Купец. А какие планы? Планы у меня вот какие: перво-наперво в Марьину рощу съездить засветло; а оттуда по дороге в Ельдораду.

   Прохор Гаврилыч. Ну, хорошо. Я недолго пробуду, часу до девятого, не больше.

   Анфиса Карповна. Да поезжайте! Лошадь дожидается.

   Прохор Гаврилыч. Сейчас, маменька. Надобно же столковаться-то; а то там рассуждай после, куда ехать, а время-то идет.

   Купец. Это настоящее дело-с.

   Прохор Гаврилыч (встает). Ну, поедем! Прощайте, маменька! (Целует руку.) Видите, маменька, я еду. Я для вас все... Что прикажете, то я и сделаю. Вот теперь я себя чувствую, что я могу разговаривать. Я теперь об чем хотите... А без фантазии просто смерть, рот боишься разинуть. (Нагибается к матери.) А вы, маменька, не беспокойтесь насчет того; там все кончено. Ну, то есть насчет Оленьки... Вам Пульхерия Андревна насплетничала, вы огорчились этим; я сейчас же понял, что вам это неприятно, ну и кончил все. Я из вашего лица заметил, что вам неприятно, ну я и кончил.

   Анфиса Карповна. Ну и хорошо.

   Прохор Гаврилыч. Кончил, кончил. Прощайте! (Целует руку.)

   Купец. И посошок на дорогу. (Наливает.)

   Анфиса Карповна. Какой еще посошок?

   Купец. Уж без этого нельзя-с.

   Прохор Гаврилыч (взяв шляпу). Маменька, прощайте!

   Купец. Прощения просим, сударыня! Вы нас извините; потому, как, собственно, мы из расположения, а не с тем, чтобы что-нибудь дурное. (Кланяется.)

   Прохор Гаврилыч (уходя). А вы, маменька, насчет того не беспокойтесь. Я вам сказал - так оно и есть. Кончил я все, кончил.

   Анфиса Карповна. Ну, слава богу, уехали! Ну, вот надо бы прогнать этого купца, а как его прогонишь?- нужный человек! Что делать, должность такая. Она бы служба-то и не трудна, да вот этим-то уж очень тяжела - знакомством-то. Тяжелая служба! Ты его стараешься как на путь наставить; а по службе-то он должен вот этакую компанию водить. Не водить компанию - не иметь доходу; а водиться с ними, так сопьешься с кругу. Вот тут как хочешь и раскидывай умом. А матери-то и то больно, и другое не сладко. Деньги-то, знать, никому даром не достаются.

   Это еще какими судьбами!

   ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

  

   Пульхерия Андревна. Вы не удивляйтесь! Хоть мы с вами и поссорились, но я все-таки всегда желала вам добра и никогда вас не могу променять на мещанку какую-нибудь. А теперь выходит такое дело, что я должна вас предупредить; потому я и думаю, что лучше мне позабыть все, что между нами было. По крайней мере вы из слов моих увидите, сколько во мне благородства против вас.

   Анфиса Карповна. Покорно вас благодарю.

   Пульхерия Андревна. Потому что как бы мы с вами ни ссорились, а вы всегда дороже для меня, по своему званию, какой-нибудь мещанки.

   Анфиса Карповна. В чем дело-то? Я вас не пойму.

   Пульхерия Андревна. Дело в том, Анфиса Карповна, что есть люди, которые, при всем своем ничтожестве, много об себе думают и много себе позволяют. Но по глупости своей, которая в их круге врожденная, не могут никак скрыть своих хитростей.

   Анфиса Карповна. Вы уж очень мудрено говорите.

   Пульхерия Андревна. Кажется, вам бы можно понять; теперь же у вас такое дело, которое требует с вашей стороны осторожности и оглядки.

   Анфиса Карповна. Что же такое за дело? Что я хочу сына женить, так это дело очень обыкновенное.

   Пульхерия Андревна. А ежели есть люди, которым это очень не нравится?

   Анфиса Карповна. А мне-то что за дело!

   Пульхерия Андревна. Ежели бы не было дела, разве бы я к вам пришла?

   Анфиса Карповна. Пустяки какие-нибудь.

   Пульхерия Андревна. Хотя ваши слова для меня и обидны, но я вам скажу, что не пустяки. Если б пустяки, я бы к вам не пошла. Я должна была переломить себя, чтобы идти к вам; а ежели бы были пустяки, для чего бы мне переламывать себя и идти к вам?

   Анфиса Карповна. Ну, так скажите, коли знаете что.

   Пульхерия Андревна. Разумеется, знаю.

   Анфиса Карповна. Что же такое?

   Пульхерия Андревна. Я вам говорила про одну девушку.

   Анфиса Карповна. Помню, помню.

   Пульхерия Андревна. Ну, так они хотят помешать вашему намерению. Я у них нынче была, они мне об этом говорили. Я притворилась, что их слушаю; но, вы сами можете понять, могу ли я стерпеть, чтобы какая-нибудь мещанка сделала такую неприятность благородной даме? Они воображают, что я могу быть с ними заодно; но они очень ошибаются.

   Анфиса Карповна. Да чем же они могут помешать?

   Пульхерия Андревна. Ах, боже мой! Точно вы не понимаете! Пойдут к невесте в дом, ну и расскажут все.

   Анфиса Карповна. Да что же все-то?

   Пульхерия Андревна. Какого Прохор Гаврилыч поведения, и разные другие поступки.

   Анфиса Карповна. Да кто же им поверит?

   Пульхерия Андревна. Отчего же не поверить?

   Анфиса Карповна. Да стоит только взглянуть на моего сына, чтоб не поверить никаким сплетням. А они его часто видят; вот он и теперь к ним поехал.

   Пульхерия Андревна. Что же уж вы так очень высокого мнения об вашем сыне?

   Анфиса Карповна. Да если он этого стоит.

   Пульхерия Андревна. Ну, а насчет крепких напитков-то, что вы скажете?

   Анфиса Карповна. Кто же его видел пьяным?

   Пульхерия Андревна. Вот прекрасно! Да я думаю, все видали. Трезвым-то редко видят, а пьяным-то чуть не каждый день.

   Анфиса Карповна. Так затем-то вы пришли, чтоб моего сына мне в глаза позорить?

   Пульхерия Андревна. Хотя и не затем, но что же делать, когда вы так ослеплены? Должна же я вам выразить то, что все об нем знают.

   Анфиса Карповна. Вы можете это про себя знать, а я вперед этого слушать не желаю и покорнейше вас прошу...

   Пульхерия Андревна (встает). Не беспокойтесь, не беспокойтесь! Я уж давно сама себя внутренно проклинаю, что мне пришло в мысль зайти к вам. Я хотела для вашей пользы...

   Анфиса Карповна. Да сделайте одолжение, не нужно...

   Пульхерия Андревна. И если же после этого когда-нибудь нога моя...

   Анфиса Карповна. Очень, очень будем рады.

   Пульхерия Андревна (уходя). Не пришлось бы и мне кланяться.

   Анфиса Карповна (провожая ее). Не дай-то господи!

   Пульхерия Андревна (из двери). Осыпь меня, кажется, золотом, так уж я к вам никогда! (Скрывается.)

   Анфиса Карповна (в дверях). Я молебен отслужу.

   ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

  

   ЛИЦА:

  

   Татьяна Никоновна.

   Оленька.

   Пульхерия Андревна.

   Прохор Гаврилыч.

   Вавила Осипыч.

   ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

  

   Оленька. Нейдет что-то наша Пульхерия Андревна.

   Татьяна Никоновна. Мало ли у ней дела-то! У ней ведь опека большая, не одни мы с тобой. Разве скоро всю нашу палестину-то обходишь! А она уж как вышла из дому, так всех знакомых навестит.

   Оленька. Уж она, чай, все разнюхала; хоть бы рассказала пришла.

   Татьяна Никоновна. Что-то ты уж очень слободно разговариваешь! А у самой, чай, кошки на сердце скребут...

   Оленька. Ровнехонько таки ничего.

   Татьяна Никоновна (взглянув в лицо Оленьке). Поверю я тебе, как же! Так только куражишь себя.

   Оленька. Да, пожалуй, не верьте; мне-то какая надобность! Вы, может быть, потому так заключаете, что я вчера плакала?

   Татьяна Никоновна. А хоть бы и потому.

   Оленька. Так это только одна глупость была с моей стороны. Не стоит внимания жалеть-то его. Вообразила я себе сдуру-то, что он на мне женится: оттого и обидно стало. А так-то не велика находка! Хуже-то мудрено найти, а лучше-то хоть сейчас.

   Татьяна Никоновна. Ты что еще придумываешь? Смотри у меня!

   Оленька. Ничего. Не беспокойтесь!

   Татьяна Никоновна. То-то, ничего! Я тебя замуж выдам, и таки скорехонько.

   Оленька. За кого это, позвольте спросить? За мастерового за какого-нибудь?

   Татьяна Никоновна. А хоть бы и за мастерового.

   Оленька. Нет, уж увольте, сделайте милость. Идти ли, нет ли, - за благородного; а то так и не надо.

   Татьяна Никоновна. Мало бы ты чего захотела! А коли благородных-то не припасено для тебя...

   Оленька. Не припасено, так и не надо. Проживу и так.

   Татьяна Никоновна. Да я-то не хочу, чтоб ты так жила да ветреничала.

   Оленька. Все будет по-вашему, только не горячитесь, пожалуйста! Нарисуйте мне рисунок, как жить; так точно я и буду.

   Татьяна Никоновна. Рисовать нечего. Потому что узоры не мудреные.

   ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

   Пульхерия Андревна. Ну, можете себе представить, как я узнала...

   Татьяна Никоновна. Здравствуйте!

   Оленька. Как дела?

   Пульхерия Андревна. А вот сейчас расскажу все по порядку. Ну, вот-с: ведь была я там, у невесты-то...

   Оленька. Были ?

   Пульхерия Андревна. Была. Даже только сейчас от них.

   Оленька. Каким же это манером?

   Пульхерия Андревна. А вот каким: у соседки нашей продается шаль - презент, понимаете ли. Так как много ей этих презентов делают, так она половину продает. Ну вот подхватила я эту шаль в охапку, да я марш к Шишанчиковым. Шишанчиковы им фамилия-то. Направляю это туда стопы свои, да и думаю: приду будто продавать, а там распущу разговор, не выгонят же. Мне только бы в дом взойти! Так точно и случилось! Прихожу, докладывают; выходит ко мне сама старуха, женщина солидная, обстоятельная... Начинаю разговор: я, говорю, сама благородная дама, наслышана об вас, что вы дочку отдаете, так приятно будет для меня услужить вам. Поверьте, говорю, что я не из интересу, а собственно для вас; ну и пошла, дальше да больше, уж я за словом в карман не полезу. Просят меня кофеем; я располагаюсь как дома. Только мне старуха-то и говорит: "Это точно, я было, говорит, дочь просватала, да теперь у нас, кажется, это дело должна разойтись".

   Татьяна Никоновна и Оленька. Как так? Что вы говорите?

   Пульхерия Андревна. А вот слушайте! "Вчерашний, говорит, день нас жених в большое сомнение ввел". А он, знаете ли, какую штуку отколол! Поехал из дому-то уж выпивши, с приятелем со своим, с подрядчиком, да, видно, им мало показалось, так они еще по разным местам заезжали. Где уж они там плутали - это неизвестно; только к невесте-то он явился уж часу в одиннадцатом и все с этим с Вавилой Осипычем. Ну, можете себе представить, каковы соколы налетели! Старуха-то мне и говорит: "Поглядим на них с дочерью, поглядим, да выдем, говорит, в другую комнату; потолкуем-потолкуем, да опять придем поглядим; да опять выдем - потолкуем. Нет, видим, дело не годится, так и ушли к себе и легли спать; как уж они уехали, и не знаем". Ну уж, Татьяна Никоновна, и напела же я им! Я, говорю, ваши речи послушала, теперь послушайте моих! Да уж и отчитала его, друга милого! Дивлюсь, откуда только у меня слова брались! Такие слова, самые поразительные! Они тут же при мне написали записку с отказом и послали ему с человеком. Сегодня суббота: он в присутствие не ходит, так уж теперь он ее и получил давно; я таки у них еще с полчаса после этого посидела.

   Татьяна Никоновна. Теперь ведь, гляди, сюда придет.

   Оленька. Сегодня же придет, уж я его знаю. (Задумывается.)

   Татьяна Никоновна. Что ты задумалась?

   Оленька. Да надобно язвительных слов побольше придумать.

   Татьяна Никоновна. Придумывай, придумывай! И я после подбавлю. Что, дурочка, рада небось?

   Оленька. Да, разумеется, рада; только погодите, маменька, не мешайте! Слова-то в голове, одно за другим, так и вьются клубком, только бы не забыть.

   Пульхерия Андревна. А уж как я довольна, Татьяна Никоновна, что им форс-то сбили! А то бы с ними и не сговорил. Теперь спеси-то у них поубудет вершка на два.

   Татьяна Никоновна (взглянув в окно). Никак, едет? Он! Он! Да и с купцом.

   Пульхерия Андревна. Вы меня спрячьте куда-нибудь! Не хотелось бы мне, чтоб он меня здесь видел.

   Татьяна Никоновна. А вот пожалуйте за перегородку!

   Ну, Оленька, теперь поругать его хорошенько, да и прогнать. Поставить на порог, да в три шеи до ворот.

   Оленька. Прогнать-то не хитро! Прогнать-то всегда успеем.

   Татьяна Никоновна. А что же ?

   Оленька. А надобно его жениться заставить, вот что!

   Татьяна Никоновна. Уж ты, девка, больно ловка хочешь быть!

   Оленька. Чего ж зевать-то! Дураков-то уж нынче, говорят, меньше стало; еще жди, скоро ли другой-то набежит.

   ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

   Прохор Гаврилыч (в дверях). Смотри же, Вавила Осипыч, ты подожди!

   Оленька. Я даже, маменька, не могу понять, как это могут люди не иметь совсем совести! Наделают в жизни столько гадостей, и не стыдно им людям в глаза смотреть!

   Татьяна Никоновна. Разные люди-то бывают. У иного стыд есть, а другому хоть ты кол на голове теши, так ему все равно.

   Прохор Гаврилыч (садится). Ну да что вы толкуете! Вы знаете ли, зачем я к вам пришел-то?

   Оленька. Нам и знать-то не нужно. Мы и думать-то про вас забыли.

   Татьяна Никоновна. Непрошеный гость хуже татарина.

   Прохор Гаврилыч. А ведь я жениться-то раздумал.

   Оленька. Какое же нам до этого дело! Женитесь вы или не женитесь, нам решительно все равно.

   Татьяна Никоновна. Да полно, сами ли раздумали?

   Оленька. Не карету ли подали?

   Прохор Гаврилыч. Кому это карету? Мне-то? Посмотрел бы я! Я сам не захотел. Что, думаю, связывать-то себя! Жениться-то я еще всегда успею. Невест, что ли, мало в Москве-то!

   Татьяна Никоновна. Да-с, да-с! Что вам за охота себя связывать!

   Прохор Гаврилыч. Да вы что смеетесь-то! Вы, значит, человека ценить не умеете. Почем вы знаете, может быть, я из любви к ней (показывает на Оленьку) не женился?

   Татьяна Никоновна. Не захотели девушку обидеть. Это очень хорошо с вашей стороны.

   Прохор Гаврилыч. Ну да! Что ж такое! Оттого и не женился. Тебя не захотел обидеть, оттого и не женился. Вот я каков! Захотел тебе доказать, что люблю тебя, и доказал. Уж какая была невеста - прелесть! Не хочу, говорю, да и все тут. Оленька, говорю, дороже для меня всего на свете.

   Оленька. Очень много вам за это благодарна!

   Прохор Гаврилыч. Так маменьке и говорю: "Невеста влюблена в меня; ну и пускай она страдает! А я Оленьку ни на кого не променяю".

   Татьяна Никоновна. Так вы мою дочку очень любите?

   Прохор Гаврилыч. Да нельзя ее и не любить, Татьяна Никоновна! Я вам вот что скажу: никого я так не любил, да никогда и любить не буду. Ее озолотить надо: вот какая она девушка!

   Оленька. Какие вы жестокости говорите.

   Прохор Гаврилыч. Что за жестокости! У меня уж такой характер. Коли я кого полюбил, я уж ничего не пожалею. Что только душе угодно, я сейчас. Деньги я считаю ни за что.

   Оленька. Нет, уж это очень жестоко для моего сердца! Я даже и не знаю, что вам отвечать на такие нежности. Помилуйте, стою ли я такой любви от вас?

   Татьяна Никоновна. Чего доброго, ты, смотри, к нему на шею не кинься за такие благодеянья!

   Оленька. Да уж и то, маменька, насилу могу совладать с своими чувствами! (Хохочет.) Вот как нас любят, маменька!

   Татьяна Никоновна. Очень вам, батюшка, благодарны. (Кланяется.)

   Оленька. Вы всю свою любовь выразили, или еще что-нибудь осталось?

   Прохор Гаврилыч. Я могу и на деле доказать.

   Оленька. Очень сожалеем, что ваша любовь пришла не ко времени.

   Прохор Гаврилыч. Отчего же не ко времени?

   Оленька. Немного поздно вы хватились. Я выхожу замуж.

   Татьяна Никоновна. Да, батюшка, я ей жениха нашла.

   Прохор Гаврилыч. Как замуж? За кого?

   Татьяна Никоновна. Уж это, батюшка, наше дело.

   Прохор Гаврилыч. Не может быть! Вы, должно быть, нарочно.

   Татьяна Никоновна. Хотите верьте, хотите нет, - это дело ваше. Только, батюшка, вот что: вы уж не беспокойте себя, не ходите к нам.

   Оленька. Да, уж сделайте такую милость, я вас прошу.

   Прохор Гаврилыч. Да когда ж вы это успели?

   Татьяна Никоновна. Долго ли, батюшка! Оленька, тебе одеться надо!

   Оленька. Да, маменька. Я думаю, скоро жених придет.

   Прохор Гаврилыч. Так у вас, значит, кончено?

   Татьяна Никоновна. Кончено, батюшка, кончено. Да и в комнате-то нужно прибрать.

   Прохор Гаврилыч. Нет, как хотите, а я не пойду отсюда.

   Татьяна Никоновна. Так благородные люди не делают. Пришли неизвестно зачем, уселись как дома, и выгнать вас нельзя.

   Прохор Гаврилыч. Что хотите требуйте от меня, берите с меня что хотите, только не выходи замуж. Я ни за чем не постою. Ты знаешь, как я привык к тебе; я без тебя с ума сойду.

   Оленька. Я бы не пошла ни за кого; но маменька этого хочет.

   Татьяна Никоновна. Отчего бы ты не пошла?

   Оленька. Вы сами знаете.

   Татьяна Никоновна. Знаю, знаю. Против тебя подлости делают, а ты все готова простить, потому что у тебя сердце доброе. Ты плачешь да убиваешься об нем, а он и взгляду-то твоего не стоит. Прощайте, батюшка!

   Прохор Гаврилыч. Нет, постойте! Разве она плачет обо мне?

   Татьяна Никоновна. Разумеется, плачет. Это она при вас нарочно виду не подает, веселой прикидывается; а без вас, посмотрите-ка, что делает... Да вы нас когда же в покое-то оставите?

   Прохор Гаврилыч. Сейчас, сейчас! Так, значит, ты меня любишь? Да это я всегда знал.

   Оленька. Конечно, люблю; но маменька, узнавши все это, непременно хочет, чтобы я шла замуж. Я из воли маменькиной не выйду; я и так чувствую себя, что я против нее много виновата.

   Татьяна Никоновна. Да, уж я теперь ее ни на шаг не отпущу от себя, пока замуж не выдам.

   Оленька. Само собой, что я по своей любви к тебе не могу тебя равнодушно оставить; кажется бы, век не рассталась...

   Татьяна Никоновна. На то я и мать, чтобы смотреть за тобой! Да что ж вы нейдете! Будет ли этому конец?

   Прохор Гаврилыч. Не пойду я от вас, и свадьбы вашей не бывать; я сам женюсь на ней.

   Татьяна Никоновна. А когда это случится? После дождичка в четверг?

   Прохор Гаврилыч. Ну, через месяц.

   Татьяна Никоновна. Долго ждать, батюшка! В месяц много воды утечет.

   Прохор Гаврилыч. Ну, да уж вы поверьте мне.

   Оленька. Поверить-то нельзя.