А.Н.Островский. Не было ни
гроша, да вдруг алтынКомедия в пяти действиях
Москва, Изд-во "Книжная
палата", 2001
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, февраль
2005
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЛИЦА:
М и х е й М и х е и
ч К р у т и ц к и й, отставной чиновник.
А н н а Т и х о н о в н
а, его жена.
Н а с т я, племянница Крутицкого.
Д о м н а Е в с и г н
е в н а М и г а ч е в а, мещанка.
Е л е с я, ее сын.
И с т у к а р и
й Л у п ы ч Е п и ш к и н, купец-лавочник.
Ф е т и н ь я М
и р о н о в н а, его жена.
Л а р и с а, дочь их.
М о д е с т Г р и г
о р ь и ч Б а к л у ш и н, молодой человек.
П е т р о в и ч, мелкий
стряпчий из мещан.
Т и г р и й Л ь в о в и ч Л ю т о в,
квартальный.
Действие происходит лет 30 назад, на самом краю Москвы.
Слева
от зрителей угол полуразвалившегося одноэтажного каменного дома. На сцену
выходят дверь и каменное крыльцо
в три ступени и окно с железной решеткой. От
угла дома идет поперек сцены забор, близ дома у забора рябина и куст
тощей
акации. Часть забора развалилась и открывает свободный вход в густой сад, за
деревьями которого видна крыша
дома купца Епишкина. На продолжении забора,
посереди сцены, небольшая деревянная овощная лавка, за лавкой
начинается
переулок. У лавки два входа: один с лица с стеклянной дверью,
другой с переулка открытый. С правой стороны, на первом плане,
калитка, потом
одноэтажный деревянный дом мещанки Мигачевой; перед домом, в расстоянии не более
аршина, загородка, за ней подстриженная акация. В переулок видны заборы и за
ними сады. Вдали панорама Москвы.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Епишкин и
Петрович сидят у лавки и играют в шашки. Мигачева стоит у калитки своего
дома.
Е п и ш к и н. Фук да в дамки. Ходи!
П е т р о в и ч. Эх-ма!
Прозевал.
Е п и ш к и н. Ходи!
П е т р о в и ч. Ходи да ходи! Куда тут
ходить? (Раздумывая.) Куда ходить?
Е п и ш к и н. Ходи!
П е т р о в и ч.
Пошел.
Е п и ш к и н. Вот тебе карантин, чтобы ты не тарантил.
Входит Лютов.
Убери доску!
Петрович с доской уходит в лавку.
ЯВЛЕНИЕ
ВТОРОЕ
Епишкин, Мигачева, Лютов.
Л ю т о в (Мигачевой). Там забор у
тебя, а вот загородка! (Грозит пальцем.)
М и г а ч е в а. Из каких доходов,
помилуйте! Кабы у меня торговля или что нечто б я... Ах, боже мой! Я бы только,
Тигрий Львович, для одного вашего удовольствия...
Л ю т о в. А? Что ты
говоришь?
М и г а ч е в а. Да разве б я не окрасила? Окрасила бы, очень бы
окрасила. А коли тут худо, в другом месте валится... а какая моя возможность?
Чем я дышу на свете?
Л ю т о в. Мне что за дело! Чтоб было окрашено!
М и г
а ч е в а. Будет, будет, только б малость управиться. Хорошо тому, у кого
довольно награблено, оченно ему можно быть исправным обывателем. Вот с кого
спрашивать-то надо. Крась да мажь! У нас кому любоваться-то? И народ-то не
ходит.
Л ю т о в. Без рассуждений! Вот если завтра не будет выкрашено, я
тогда посмотрю.
М и г а ч е в а. Вот и живи.
Л ю т о в (оборачивается к
каменному дому). Уж хоть бы развалился совсем поскорее. (Пожимает плечами и,
махнув рукой, отворачивается.) Эх, обыватели!
Е п и ш к и н. Тигрию Львовичу
наше почтение.
Л ю т о в. Здравствуй, Истукарий Лупыч! (Подает руку.)
Тебе-то, братец, уж стыдно! Забор-то не загородишь: ведь точно ворота
проезжие.
Е п и ш к и н. Оно точно, что я оплошал: он маленько развалился, а
мне невдомек было; так ваша ж команда на дрова себе растаскала.
Л ю т о в.
Загороди, братец.
Е п и ш к и н. Вы себя беспокоить не извольте, будет в
порядке. Признаться, теперь в голове-то не то, об этих глупостях и думать-то не
хочется.
Л ю т о в. Не глупости, братец, коли начальство тебе
приказывает.
Е п и ш к и н. Понимаем, Тигрий Львович, да ведь уж и
обязанностей-то наших больно много. Ежели счесть теперь все повинности да
провинности, оклады да наклады, поборы да недоборы, торжества да празднества, -
так ведь можно и пожалеть по человечеству. С одного-то вола семи шкур не
дерут.
Л ю т о в. Разве я тебя не жалею? Я тебя ж берегу; деревья у тебя в
саду большие, вдруг кому-нибудь место понравится: дай, скажет, удавиться
попробую.
Е п и ш к и н. Верно изволите говорить; местоположение заманчивое
для этого занятия. Такой сад, что ни на что окромя и не годен. Я уж и то каждое
утро этих самых фруктов поглядываю.
Л ю т о в. Ну, так ты народ-то не
искушай! Следствие, братец; понял? А я тебе этой беды не желаю.
Е п и ш к и
н. Уж что говорить! Ну, да, думаю, бог милостив.
Л ю т о в. Кабы ты чистый
человек, а то... Я, братец, ничего не знаю, я ничего не знаю, а, чай, слышал,
какой разговор-то про тебя насчет притону-то?
Е п и ш к и н. Мало ли всяких
разговоров-то! И про ваше благородие тоже кой-что поговаривают; да мы,
признаться, внимания не берем и слушать-то.
Л ю т о в. Так уж ты загороди;
побереги хоть меня-то, коль себя не бережешь; с нас тоже ведь спрашивают.
Е п
и ш к и н. Не извольте беспокоиться! Стоит ли об таких пустяках разговаривать!
Милости просим на полчасика! Особенной попотчевать могу.
Л ю т о в. Попозже
зайду, теперь некогда. (Подает руку.)
Е п и ш к и н. Как угодно-с. Завсегда
рады, завсегда вы у нас первый гость. Поискать еще таких-то
благодетелев.
Лютов уходит.
Терпит же ведь земля, господи! (Уходит в
лавку.)
Из лавки выходит Фетинья.
ЯВЛЕНИЕ
ТРЕТЬЕ
Мигачева и Фетинья.
М и г а ч е в а. Здравствуйте, матушка
Фетинья Мироновна!
Ф е т и н ь я (гордо). Здравствуй!
М и г а ч е в а.
Куда бог несет?
Ф е т и н ь я. Так, для воздуху, у лавочки посидеть. А ты
куда?
М и г а ч е в а. Куда мне! Сына поглядываю.
Ф е т и н ь я. На что он
тебе?
М и г а ч е в а. Поругать хочется, Фетинья Мироновна.
Ф е т и н ь я.
После поругаешь, не к спеху дело.
М и г а ч е в а. Боюсь, сердце-то пройдет;
сердце-то у меня круто, да отходчиво. А теперь бы он мне в самый раз попался: в
расстройстве я.
Ф е т и н ь я (подходя). Что так?
М и г а ч е в а.
Квартальный, матушка, разобидел; пристает, забор красить, отдыху не дает. Какие
мои доходы, сами знаете: один дом, да и тот валится. Четверо жильцов, а что в
них проку-то! Вот, Петрович - самый первый жилец, а и тот только за два с
четвертаком живет. Ну, опять возьмите вы поземельные. Все б еще ничего, да ведь
дом-то заложен, процент одолел.
Ф е т и н ь я. Заложен?
М и г а ч е в а.
Заложен.
Ф е т и н ь я. Скажите!
М и г а ч е в а. Третий год я вам говорю,
Фетинья Мироновна, одно и то же, а вы все будто не слыхали, да все
удивляетесь.
Ф е т и н ь я. Ах, редкости какие! Коли у меня такой характер,
что ж мне делать-то! А то так тебе и дать одной все пoряду говорить! Этак ты всю
материю скоро расскажешь. А нынче день-то год, пущай поговорим, куда нам
торопиться-то; а время-то и пройдет, будто дело делали.
М и г а ч е в а.
Помощник-то у меня, сами знаете, один.
Ф е т и н ь я. Один? И то ведь
один.
М и г а ч е в а. Да и тот неважный, так, какая-то балалайка
бесструнная. Ну, еще по дому кой-что хозяйничает, а уж на стороне достать
что-нибудь, на это разуму у него нет. Думала в люди отдать, хоть в лавку, да
сама ни при чем останешься. А он все-таки и подбелит, и подкрасит, и
подколотит.
Ф е т и н ь я. Чего ж тебе лучше?
М и г а ч е в а. Заодно у
нас с ним война: вдруг провалится, неизвестно куда. Синиц по огородам ловит,
рыбу на Москве-реке ловит; а тут его, как на грех, нужно, ну, и пошла
баталия.
Ф е т и н ь я. Молод еще. Женила б ты его.
М и г а ч е в а.
Женить! Лестно взять жену-то с деньгами, хоть с небольшими; а кто ж отдаст за
него, кому крайность!
Ф е т и н ь я. Нет, ты не говори. Бывают случаи. Другая
девушка и с деньгами, да порок какой-нибудь в себе имеет: либо косит очень, один
глаз на нас, другой в Арзамас, либо вовсе крива; а то бывает, что разумом
недостаточна, дурой не зовешь, а и к умным не причтешь, так, полудурье; ну, вот
и ищут женихов-то проще, чтоб невзыскательный был. А бедному человеку
поправка.
М и г а ч е в а. Бывает людям счастье, да не нам.
Ф е т и н ь я.
У тебя все-таки сын, что тебе горевать-то? Так разве когда, от скуки,
поплачешься для разговору только для одного. А вот наша забота с дочкой-то.
М
и г а ч е в а. Так вы с деньгами.
Ф е т и н ь я. Чудная ты, и с деньгами не
берут. (Со вздохом.) Мало ль ее смотрели-то, Домнушка!
М и г а ч е в а. Какая
ж причина? Такая ее красота...
Ф е т и н ь я. Уж чего еще! Поглядеть
любо-дорого, самый первый вкус. Одно беда - разговором нескладна. Кабы только с
глаз брали, так, кажется, ее давно бы с руками оторвали; а поговорят, ну, и
прочь, и прочь. Войдет - удивит, убьет красотой всякого; а скажет слово, так и
сразит, так с ног и сразит. А уж как выдать хочется.
М и г а ч е в а. Вам
что; вы свою сбудете. А вы возьмите соседку, вот мается с девушкой-то, вот где
слезы-то!
Ф е т и н ь я. Уж чем только они живы, бедные!
М и г а ч е в а.
Чем живы? Выработают гривенник, купят калачика, тем и сыты.
Ф е т и н ь я.
Как бы, мне кажется, у старика денег не быть; ведь он чиновник, с кавалерией,
гляди, пенсию получает.
М и г а ч е в а. Кто его знает. От него толку не
добьешься, он и не говорит ни с кем, только ругается да ворчит. Бродит весь день
по Москве, только ночевать домой приходит.
Ф е т и н ь я. Я раз иду городом,
а он у Казанского собора с нищими стоит.
М и г а ч е в а. С нищими? Вот ведь
дела-то какие!
Ф е т и н ь я. С чего он в такой упадок пришел?
М и г а ч е
в а. Все только руки врозь, матушка. Его в нашей стороне все знают; у него здесь
свой дом был, лошади хорошие. Служил он в каком-то суде секлетарем, ну, и
отставили его за взятки, что уж очень грабил. Анна Тихоновна сказывала, что и
стал он с той поры сумлеваться, как ему жить без дохода. Продал дом, лошадей,
стал деньги в проценты отдавать. И зажили мы, говорит, день ото дня хуже:
переехали в одну комнатку, прислугу всю он распустил, а там уж и кухарку сослал.
И пришлось Анне Тихоновне самой и кушанье готовить, и за водой ходить. А потом и
совсем, говорит, дома стряпать перестали, купим что-нибудь в лавочке и поедим, а
когда и так просидим. А теперь вот к нам в соседство перебрались; дом-то этот
еще с француза в тяжбе находится, так с тех пор без починки и без всякого
призрения и стоит; так Михея Михеича задаром пустили, чтоб он только на дворе
присматривал, кирпичи подбирал да в кучку складывал.
Ф е т и н ь я. Что мы
живем! Мы от жиру и бога-то забыли, а ты попробуй, вот так поживи.
М и г а ч
е в а. Ну, старуха-то уж притерпелась, а каково девушке-то?
Ф е т и н ь я. Да
откуда она у них взялась, скажи ты мне на милость!
М и г а ч е в а. Она Михею
племянница родная, сиротка. Как случилась с ним беда, погнали его со службы, ее
и взяла крестная мать, барыня богатая.
Ф е т и н ь я. Богатая?
М и г а ч е
в а. Богатая. И воспитывала ее с дочерьми своими в полном достатке. Вот как
выросла эта Настенька, и возненавидела ее барыня за красоту, что на Настеньку
все прельщаются, а на ее дочерей нет, и прогнала ее без всякого награждения. А
прежде обещала замуж ее выдать. Да мне Анна Тихоновна сказывала, что у Настеньки
уж и жених был, молодой человек, хорошего роду. Приехала Настенька в эту конуру
разряженная, в перчатках... И сесть-то боится, и дотронуться-то до всего ей
гадко... Всплеснет, всплеснет вот так руками, за голову ухватится да и упадет
без памяти. Больна с месяц лежала, насилу оправилась. Ну, разумеется, девушка
избалованная, и кофейку, и чайку, того, другого, вот тетка-то все ее платьица,
колечки, сережки и продавала; за бесценок шло, даже жалость смотреть. А теперь,
уж видно, не до чаю, и хлеб-то им стал в диковинку.
Крутицкий показывается на крыльце.
Вот старый куда-то
собрался, из дому выполз.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мигачева, Фетинья, Крутицкий.
К р у
т и ц к и й (в полурастворенную дверь). Ты, смотри, никуда не смей! Боже тебя
сохрани! Скучно дома, ну, выдь на крылечко, посиди. А с крыльца ни шагу, слышишь
ты! А? Что? Ну, хорошо. Так ты... того... сядь тут! Я ведь скоро, я бегом.
М
и г а ч е в а. Здравствуйте, Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. Здравствуйте!
(Кланяется и хочет идти.)
М и г а ч е в а. Что это вы, Михей Михеич, в
шинели?
К р у т и ц к и й. Что тебе шинель! Что тебе шинель! Не твоя
шинель.
М и г а ч е в а. Да жарко.
К р у т и ц к и й. Кому жарко, а мне не
жарко, я старичок. (Подходит к Фетинье и говорит ей тихо.) Оставь дома, так ее и
украдут, пожалуй.
Ф е т и н ь я. Ну, уж кому она нужна?
К р у т и ц к и й.
Нет, ты не говори. Шинель хорошая. (Гладит по ворсу.) Это я сшил когда еще на
службе был. Тогда у меня деньги были шальные.
Ф е т и н ь я. Куда ж ты их
дел?
К р у т и ц к и й. Прожили. Без доходу живем; все проживаем, все
проживаем, а доходиков никаких, вот и прожили.
М и г а ч е в а. Мудрено
что-то. По вашей жизни, вам и процентов-то не прожить с вашего капитала.
К р
у т и ц к и й. Какого капитала! А ты почем знаешь, сколько у меня денег было?
Кто тебе сказывал? Кто? Я тебе не сказывал, так ты и не болтай! (Фетинье.) Как
прожил? Много-то было, так не берегли: я шампанское пил. Ты думаешь, на чужие
деньги! На чужие-то я его море выпил, а случалось, бывало, и на свои бутылочку
купишь. По десяти рублей ассигнациями за бутылку платил. В Сибирь меня надо за
это сослать. Вино-то выпил, где оно? Тю-тю. А и денег-то нет. Вот как деньги-то
проживают! Взаймы давал, пропадали; жена у меня не берегла ничего. (Фетинье
почти на ухо.) Жена у меня мотовка. У! мотовка!
Ф е т и н ь я. Не знаю я
ваших делов.
К р у т и ц к и й. Мотовка, мотовка! Я ее любил, я ей дарил,
много дарил. У меня каждый день был доход; ну, бывало, иногда и подаришь ей то
десять, то пять рублей. Береги, Анна! Вот и уберегла. Было мое время, каждый
день все прибывало, все прибывало.
М и г а ч е в а. Ну, как же, я ведь помню;
знала я, все знала.
К р у т и ц к и й. Ничего ты не знала. Что ты могла
знать! Никто не знал; жена - и та не знала. Я возил деньги домой, каждый день
возил; а сколько я взял, с кого я взял, никто не знал. Я злодей был для
просителей, у меня жалости нет, я варвар был.
Ф е т и н ь я. Вот тебя бог-то
и наказал.
К р у т и ц к и й. А других, а других? За что ж меня одного? Все
брали, торговля была, не суд, а торговля. Кто меньше, кто больше, а все-таки
брали. Бывало, товарищи мне говорят: "ты много берешь". А вы, говорю, мало
берете, ну, значит, вы дешевле меня свою совесть продаете. Хе-хе-хе!
М и г а
ч е в а. Эх, Михей Михеич, племянницу-то вы голодом заморили.
К р у т и ц к и
й. Какую племянницу? Чем мы ее заморили? Я к тебе на кухню не хожу, горшков не
нюхаю.
М и г а ч е в а. Конечно, что не мое дело; а со стороны жалко.
К р
у т и ц к и й. Племянницу! Много всякой родни-то на свете! Мы все родня; все от
одного человека. Всякий о себе. Пусть работает, я ей не мешаю.
М и г а ч е в
а. Ну, много ли она выработает, такая барышня воспитанная?
К р у т и ц к и й.
Вот язык-то у тебя без костей, вот уж без костей; так и болтает, так и
болтает.
М и г а ч е в а. Хоть бы вы побаловали ее чем-нибудь, так,
малость.
К р у т и ц к и й. Что ж, малость! Ты вот все болтаешь, сама не
знаешь что; потому что разума у тебя нет. Малость, малость! Ее только избалуешь,
а себя обидишь. Малость дай! Все дай, все дай; а мне кто даст? Всякий для себя.
За что я дам? Как это люди не понимают, что свое, что чужое? Сколько я ни нажил,
все - мое. Пойми ты! Рубль я нажил, так всякая в нем копейка моя. Хочу, проживаю
ее, хочу - любуюсь на нее. Кому нужно свои отдавать? Зачем свои отдавать?
(Отходя.) Все я дай, а мне кто даст? Попрошайки!
М и г а ч е в а. Ну,
заворчала, грыжа старая!
К р у т и ц к и й (возвращаясь). А ты не болтай! Я
не малость, я вот ей за приданым иду.
Ф е т и н ь я. Что ж, ты его в узелке
принесешь, все приданое-то?
К р у т и ц к и й. Нет, не в узелке, а вот здесь.
(Показывает на боковой карман.)
М и г а ч е в а. Батюшки!
К р у т и ц к и
й. Да, вот я что для нее... А ты нюхаешь по горшкам, что едят, болтунья пустая.
(Уходит, ворча.)
Ф е т и н ь я. Пойти в лавочку, никак муж чай пьет.
Елеся показывается из калитки, в халате, с клеткой.
Да вот
сын-то, а ты ищешь! (Уходит в лавку.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Мигачева, Елеся.
Е л е с я
(поет).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
М и г а ч е в а.
Скажите на милость, а он дома был.
Е л е с я (громче).
Ах, братцы, мало
нас,
Голубчики, немножко.
М и г а ч е в а. У матери такое расстройство
насчет забора, а он песни поет. Погоди ж ты!
Елеся, бросив клетку, убегает в калитку, Мигачева за ним. Входит
Настя; за ней, в нескольких шагах, Баклушин.
ЯВЛЕНИЕ
ШЕСТОЕ
Настя, Баклушин, потом Епишкин.
Б а к л у ш и н. Милая девица,
куда же вы так торопитесь?
Н а с т я (быстро оборачиваясь). Стойте, стойте!
Воротитесь, не ходите дальше, умоляю вас!
Б а к л у ш и н. Боже милостивый!
Настасья Сергевна, вы ли это?
Н а с т я (потупляя глаза). Я, я; только вы не
ходите за мной.
Б а к л у ш и н. Что ж вы раньше не остановились, если узнали
меня? Я версты две бегу за вами.
Н а с т я. Я вас не видала, не узнала. Ах,
уйдите, уйдите!
Б а к л у ш и н. Скажите мне, существо прелестное, как вы
попали в эту глушь? Ведь это край Москвы, это - захолустье.
Н а с т я
(обидчиво). Не всем же на Тверской жить; там для всех и места недостанет.
Б а
к л у ш и н. Так вы здесь и живете?
Н а с т я (осматривая себя и конфузясь).
Отчего же вы думаете, что я непременно должна здесь жить?
Б а к л у ш и н. Вы
сами сказали.
Н а с т я. Ах, нет, нет, что вы! Я сюда пришла к знакомым, у
меня есть дело. Вы не верите? Ну, право, право!
Б а к л у ш и н. Ну, не
здесь, так не здесь; к чему же так ажитироваться! А где же, позвольте
узнать?
Н а с т я (потупясь). Зачем вам?
Б а к л у ш и н. Вот мило! Уж не
прятаться ли вы от меня хотите? С какой стати, зачем?
Н а с т я. Я не
прятаться... Ах, право! Я не знаю. Уйдите!
Б а к л у ш и н. Отчего такая
перемена? Нет, вы скажите...
Н а с т я (со вздохом). Что я скажу! Это не от
меня. Мне нельзя... вот...
Б а к л у ш и н. Вы хоть меня-то пожалейте! Ну, за
что, за что? Я все тот же, все так же к вам привязан.
Н а с т я. Все так же?
Правда ли это?
Б а к л у ш и н. Божусь вам!
Н а с т я. Ну, так вот что:
оставьте меня, мне теперь некогда, я вам после...
Б а к л у ш и н. Когда
после? Где я увижу вас?
Н а с т я. Я вам напишу, я знаю ваш адрес. Ступайте!
Ступайте!
Б а к л у ш и н. Вы что-то скрываете от меня. Ну, да бог с вами, я
вам верю. Вы, однако, изменились.
Н а с т я (с испугом). Подурнела? Скажите
пожалуйста, подурнела! Ах, я так и знала.
Б а к л у ш и н. Успокойтесь,
нисколько вы не подурнели; вы только похудели немного.
Епишкин выходит из лавки и садится на складном стуле.
Н а с т
я. Что же вы стоите здесь! Мне некогда, я за делом пришла.
Б а к л у ш и н.
Идите за делом, я вас подожду. У меня есть твердое намерение проводить вас до
дому.
Н а с т я. Нет, нет, ни под каким видом. Это невозможно. Я здесь до
ночи останусь. Идите, идите, умоляю вас!
Б а к л у ш и н. Ну, прощайте! Что с
вами делать!
Н а с т я. До свидания. (Дожидается, пока Баклушин уходит за
угол лавки, потом убегает в дом, где живет Крутицкий.)
Б а к л у ш и н
(возвращаясь). Одна, никто ее не провожает, ни человек, ни девушка! Без
перчаток, в таком платье! Странно! тут что-нибудь да кроется. Но во всяком
случае я очень рад, что опять нашел ее; мне без нее не шутя было скучно.
(Епишкину.) Послушайте, почтеннейший!
Е п и ш к и н. Что вам угодно,
сударь?
Б а к л у ш и н. Вы знаете эту девушку?
Е п и ш к и н. Девушку-то?
Я думал, вы про что путное спрашиваете. Не наше это дело. (Смотрит в другую
сторону.)
Б а к л у ш и н. По крайней мере, будьте так добры, скажите мне,
она здесь живет?
Е п и ш к и н (как бы зевая). О-хо-хо! (Показывает рукой, не
глядя.) Вон живет!
Б а к л у ш и н. Покорно вас благодарю.
Е п и ш к и н.
Не за что-с.
Б а к л у ш и н. Можно войти в лавку написать письмо? Я вам
заплачу за бумагу.
Е п и ш к и н. Пожалуйте! Там мальчик вам подаст.
Баклушин входит в лавку. Из калитки дома Мигачевой выбегает
Елеся, растрепанный, в халате и останавливается подле калитки;
из калитки
показывается ухват.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Епишкин, Елеся, потом
Мигачева.
Е л е с я. Но оставьте, маменька! Нехорошо! Эх, нехорошо! (Хочет
войти в калитку.)
М и г а ч е в а (показываясь с ухватом). И не подходи, так,
кажется, вот и разражу.
Е п и ш к и н (хохочет). Хорошенько его, Домна
Евсигневна! Хорошенько!
Е л е с я. К чему это, маменька! Ну, к чему это! Вот
уж к вам это не пристало, всегда скажу, что не пристало. Но оставьте же! Вон
барышни смотрят. Ай, ай, ай! А барышни-то смотрят!
М и г а ч е в а (выходя из
калитки). Очень мне нужно, что они смотрят! Я никого знать не хочу.
Е л е с
я. А я-то, маменька, я-то! Меня-то пожалейте, ведь я жених...
М и г а ч е в
а. Ах ты, наказанье ты мое! Посудите только, добрые люди: дома денег ни копейки,
а он чижей ловит да на барышень любуется. Вот я тебя!
Е л е с я. Позвольте,
маменька! Да на что нам много денег? Нам ведь серебряных подков не покупать,
потому у нас и лошадей нет.
М и г а ч е в а. Какие серебряные подковы! Какие
лошади! Двугривенного в доме нет, а он...
Е л е с я. Позвольте! Это верно.
Нам теперь с вами какой-нибудь двугривенный дороже каменного моста.
М и г а ч
е в а. Какой мост? Квартальный давеча страмил, страмил при людях, что забор не
крашен.
Е л е с я. Важное дело! Кабы хитрость какая! А то взять голландской
сажи, - вот и весь состав.
М и г а ч е в а. Когда еще этот твой состав
будет!
Е л е с я. Одна минута.
М и г а ч е в а (ставит ухват у калитки).
Без денег-то? Наказанье...
Е л е с я. Сейчас умом раскину...
М и г а ч е в
а. Каким умом, каким умом? Наказанье ты мое, данное! Дурак ведь ты у меня
круглый, наказанье ты мое.
Е л е с я. Что ж, что дурак, маменька? Видно,
родом так.
М и г а ч е в а. Да отец-то был у тебя умный.
Е л е с я. Я,
маменька, не в отца.
М и г а ч е в а (берет ухват). В мать, что ли? Дурак,
дурак! Непочтительный! Неуважительный! Супротивник ты для всего настоящего, что
по закону требовается.
Е п и ш к и н (хохочет). Учи его, учи!
М и г а ч е
в а. Слышишь, что добрые-то люди говорят, слышишь? Вон из моего дому, вон! Я и
знать тебя не хочу.
Е л е с я. Нет, вы, маменька, такими словами не шутите!
Такие-то слова своему детищу надо осторожно. Вы знаете, можно человека и в тоску
вогнать.
М и г а ч е в а. Ах, скажите пожалуйста, нужно мне очень.
Е л е с
я. А в тоске куда ж человеку? Одно средство - в Москву-реку.
М и г а ч е в а.
Что ты, не грозить ли мне вздумал?
Е л е с я. Не грозить, а прочитают вам в
"Полицейских ведомостях"...
М и г а ч е в а. Какие такие новости
прочитают?
Е л е с я. Найдено тело неизвестного человека...
М и г а ч е в
а. Ишь ведь глупости...
Е л е с я. "Юноша цветущих лет, прекрасной
наружности". И тут же еще добавлено: "так видно, что по неприятностям от
родителев".
М и г а ч е в а (ставя ухват). Скажите пожалуйста, что он
городит! Не рада, что и связалась. Уйди ты от греха с глаз моих! (Идет в
калитку.)
Е п и ш к и н. Домна Евсигневна! Ухват-то захвати!
М и г а ч е в
а. Ах, извините! Я, знаете, по своей горячности, замечталась очень, вот какое
невежество на улицу принесла.
Е п и ш к и н. Нет, ничего, что за невежество!
И ухват свою службу сослужит, как ничего другого под руками нет. Я тоже дома
попросту.
М и г а ч е в а (берет ухват). Ах, право! Вдруг закипит, и сделаюсь
без понятия, даже людей совестно. (Уходит.)
Из лавки выходит Баклушин с письмом.
ЯВЛЕНИЕ
ВОСЬМОЕ
Епишкин, Елеся, Баклушин.
Б а к л у ш и н (Епишкину). Я там
заплатил. Покорно вас благодарю. Не можете ли вы передать это письмо?
Е п и ш
к и н (будто не слышит). Чего-с?
Б а к л у ш и н. Передать по адресу.
Е п
и ш к и н. Эх, барин! Борода-то у меня уж поседела.
Б а к л у ш и н. Что мне
за дело до вашей бороды!
Е п и ш к и н. А то и дело, что отдавайте сами.
Ходили тоже и мы по этим самым делам, да уж теперь у меня у самого дочери
двадцать седьмой годочек пошел.
Б а к л у ш и н. По каким "этим делам"?
Е
п и ш к и н. Ну, что уж! Вон парень-то без дела гуляет, пошлите его. Ему все
равно, он у нас не спесив.
Б а к л у ш и н (Елесе). Не можете ли вы доставить
письмо?
Е л е с я. Кому-с?
Б а к л у ш и н. Настасье Сергевне.
Е л е с
я. Барышне-с?
Б а к л у ш и н. Да, барышне.
Е л е с я. Истукарий Лупыч, а
по затылку нашего брата за эти дела не скомандуют?
Е п и ш к и н. Снеси!
Ничего.
Е л е с я. Я снесу, Истукарий Лупыч.
Е п и ш к и н. Снеси! Барин
на чай даст.
Б а к л у ш и н. Разумеется, не даром. (Дает Елесе
двугривенный.) Так отдайте письмо. Эта барышня у кого живет?
Е л е с я. У
тетеньки-с.
Б а к л у ш и н. Чем они занимаются?
Е л е с я. Рубашки берут
шить русские ситцевые на площадь на продажу, по пятачку за штуку.
Б а к л у ш
и н. Что? Может ли быть?
Е л е с я. Так точно-с.
Б а к л у ш и н. Да, вот
что. Так дайте письмо. (Берет письмо назад.) Ну, все равно, снесите! (Отдает
опять и уходит.)
Е л е с я. Я отдам, Истукарий Лупыч. (У двери Крутицкого.)
Получите письмецо! (Подает в дверь и подходит к лавке.)
Е п и ш к и н. А
двугривенный-то тебе годится.
Е л е с я. И вот сейчас, Истукарий Лупыч,
голландской сажи на всю эту сумму, только побольше.
Е п и ш к и н. Поди,
отвесят тебе.
Е л е с я. Вот ведь она, кажется, сажа; а и матери
удовольствие, и квартальному мило. (Уходит в лавку.)
Е п и ш к и н (встает).
Фетинья!
Фетинья выходит из лавки.
ЯВЛЕНИЕ
ДЕВЯТОЕ
Епишкин, Фетинья.
Ф е т и н ь я. Что угодно, Истукарий
Лупыч?
Е п и ш к и н. Допреж в нашей стороне смирно было, а теперь
стрекулисты стали похаживать да записочки любовные летают.
Ф е т и н ь я. Что
вы говорите!
Е п и ш к и н. Так точно. Значит, Ларису поскорей замуж
надо.
Ф е т и н ь я. Да, разумеется, надо.
Е п и ш к и н (вздохнув).
Так-то, брат, вот что!
Ф е т и н ь я. Признаться, есть женишишко-то, да не по
ней.
Е п и ш к и н. Ну, да хоть уж плохенький, да только бы с рук скорей. Это
вы только сами себе цену-то высоку ставите, да еще женихов разбираете; а
по-нашему, так вы и хлеба-то не стоите. Коли есть избранники, так и слава богу,
отдавай без разбору! Уж что за товар, коли придачи нужно давать, чтоб взяли
только.
Ф е т и н ь я. Коли вы дочь свою к товару применяете...
Е п и ш к
и н. Товар ли, не товар ли, как хочешь ее поворачивай, все дрянь. (Уходит в
лавку, Фетинья за ним.)
Из лавки выходит Елеся. Лариса, разряженная, гуляет по саду
подле развалившегося забора.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Елеся, Лариса,
потом Фетинья.
Е л е с я. Наше почтение-с!
Л а р и с а (постоянно держась
прямо). Здравствуйте! Тиранов моих нет здесь?
Е л е с я. Это вы насчет
родителев-с?
Л а р и с а. Они-то самые мои тираны и есть.
Е л е с я.
Почему же вы так заключаете?
Л а р и с а. Я хочу завсегда у людей на виду
быть, а мне из дому выходу нет. Я, собственно, своего требоваю, чтоб люди меня
видели, потому зачем же я наряды имею.
Е л е с я. Это действительно-с.
Л а
р и с а. Маменька говорит, что я разговору не знаю. Коли хотят, чтоб я знала
разговор, дайте мне настоящих кавалеров. А то как же мне знать разговор, коли я
все сижу одна и сама промежду себя думаю?
Е л е с я. О чем же вы
думаете?
Л а р и с а. Я этого не могу сказать, потому мы с вами довольно
далеки друг от друга. Имеете так близко предмет и сами себя отдаляете.
Е л е
с я. И видит кошка молоко, да рыло коротко. Ежели б я только смел-с... Потому
как я давно чувствую любовь.
Л а р и с а. Может, ваша любовь
бесчувственная.
Е л е с я. Как же может быть бесчувственная, когда вы
харуим.
Л а р и с а. Коли вы так чувствуете, отчего вы ко мне не
подойдете?
Е л е с я. Стало быть, мне к вам в сад поступить?
Л а р и с а.
Поступайте!
Елеся переходит в сад. Фетинья выходит из лавки и садится на
стуле.
Вы умеете целоваться?
Е л е с я. Похвастаться против вас не смею; а
так думаю, что занятие немудреное.
Л а р и с а. Поцелуйте меня!
Е л е с я.
Даже очень приятно-с. (Целует Ларису.)
Фетинья прислушивается.
Л а р и с а. Нет, вы не умеете.
Е
л е с я. Да нечто б я так-с, только звание мое очень низко, так я
сумлеваюсь.
Л а р и с а. Коль скоро я вам позволяю, вы забудьте ваше звание и
целуйте, не взирая.
Е л е с я. Только за смелостью и дело стало. (Крепко
целует Ларису.)
Фетинья заглядывает в сад.
Ф е т и н ь я. О, чтоб вас!
Напугали до смерти. Я думала, что чужой кто. Ведь от Ларисы все станется. А это
ты, мой милый!
Е л е с я (потерявшись). Про-про-валиться здесь на месте, не
нарочно-с. И сам не знаю, как это я! Вот поди ж ты, Фетинья Мироновна, на грех
мастера нет.
Ф е т и н ь я. Ну, с тобой после. Ты только хоть уж молчи-то.
(Ларисе.) А тебе это среди белого-то дня и не совестно! На-ко! На всем на виду!
Солнышко-то во все глаза смотрит...
Л а р и с а. Вам давно сказано, что я не
могу жить против своей натуры. Чего ж еще! Чем же я виновата, когда моя такая
природа? Значит, я все слова ваши оставляю без внимания! (Уходит.)
Ф е т и н
ь я. Что с ней будешь делать! Нет, уж надоело мне в сторожах-то быть.
(Уходит.)
Е л е с я. Вот так раз! Что-то мне теперь будет за это? Чего-то мне
ожидать? Быть бычку на веревочке!
Петрович выходит из лавки.
ЯВЛЕНИЕ
ОДИННАДЦАТОЕ
Елеся, Петрович.
Е л е с я. Абвокат, выручай! Попался,
братец!
П е т р о в и ч. В каком художестве?
Е л е с я. Купеческую дочь
поцеловал.
П е т р о в и ч. Дело - казус. Какой гильдии?
Е л е с я.
Третьей.
П е т р о в и ч. Совершенных лет?
Е л е с я. Уж даже и сверх
того.
П е т р о в и ч. По согласию?
Е л е с я. По согласию.
П е т р о в
и ч. Худо дело, да не очень. А где?
Е л е с я. В саду у них.
П е т р о в и
ч. А как ты туда попал?
Е л е с я. Через забор, друг.
П е т р о в и ч.
Шабаш! Пропала твоя голова.
Е л е с я. Ох, не пугай, я и так пуганый.
П е
т р о в и ч. Непоказанная дорога - вот что! Тут с их стороны большая
придирка.
Е л е с я. Придирка?
П е т р о в и ч. Но и с нашей крючок
есть.
Е л е с я. Какой, скажи, друг?
П е т р о в и ч. Ты держись за одно,
что ногами ты стоял на общественной земле.
Е л е с я. На общественной?
П е
т р о в и ч. На общественной. А только губы в сад протянул.
Е л е с я.
Облегчение?
П е т р о в и ч. Большое.
Е л е с я. Спасибо, приятель! Чай за
мной.
Уходят в калитку. Анна Тихоновна и Настя сходят с
крыльца.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Анна, Настя.
Н а с т я. Ах,
тетенька, голубок! Вот бы поймать!
А н н а. Лови, коли тебе хочется. Дитя ты
мое глупое, беда мне с тобой. Не с голубями тебе, а с людьми жить-то
придется.
Н а с т я. Улетел. (Снимает с головы небольшой бумажный платок.)
Ах, этот платок, противный! Сокрушил он меня. Такой дрянной, такой неприличный,
самый мещанский.
А н н а. Что делать-то, Настя! Хорошо, что и такой есть. Как
обойдешься без платка!
Н а с т я. Да, правда. От стыда закрыться нечем.
А
н н а. Ох, Настя, и я прежде стыдилась бедности, а потом и стыд прошел. Вот что
я тебе расскажу: раз, как уж очень-то мы обеднели, подходит зима, - надеть мне
нечего, а бегать в лавочку надо; добежать до лавочки, больше-то мне ходить
некуда. Только, как хочешь, в одном легком платье по морозу, да в лавочке-то
простоишь; прождешь на холоду! Затрепала меня лихорадка. Вот где-то Михей Михеич
и достал солдатскую шинель, старую-расстарую, и говорит мне: "Надень, Аннушка,
как пойдешь со двора! Что тебе дрогнуть!" Я и руками и ногами. Бегаю в одном
платьишке. Побегу бегом, согреться не согреюсь, только задохнусь. Поневоле
остановишься, сердце забьется, дух захватит, а ветер-то тебя так и пронимает.
Вот как-то зло меня взяло; что ж, думаю, пускай смеются, не замерзать же мне в
самом деле, - взяла да и надела солдатскую шинель. Иду, народ посмеивается.
Н
а с т я. Ах, это ужасно, ужасно!
А н н а. А мне нужды нет, замер[з] совсем
стыд-то. И чувствую я, что мне хорошо, руки не ноют, в груди тепло, - и так я
полюбила эту шинель, как точно что живое какое. Не поверишь ты, а это правда.
Точно вот, как я благодарность какую к ней чувствую, что она меня согрела.
Н
а с т я. Что вы говорите, боже мой!
А н н а. Вот тут-то я и увидела, что
человеческому-то телу только нужно тепло, что теплу оно радо; а мантилийки там
да разные вырезки и выкройки только наша фантазия.
Н а с т я. Тетенька, ведь
вы старуха, а я-то, я-то! Я ведь молода. Да я лучше... Господи!
А н н а. А
вот погоди, нужда-то подойдет.
Н а с т я. Да подошла уж. Уж чего еще! я
последнее платье заложила, вот уж я в каком платке хожу. А давеча, тетенька,
побежала я в ту улицу, где Модест Григорьич живет, хожу мимо его дома, думаю:
"Неужто он меня совсем забыл!" Вот, думаю, как бы он увидел меня из окна или
попался навстречу; а про платок-то и забыла. Да как вспомнила, что он на мне
надет, нет уж, думаю, лучше сквозь землю провалиться, чем с Модестом Григорьичем
встретиться. Оглянулась назад, а он тут и был; пустилась я чуть не бегом и ног
под собой не слышу. Оглянусь, оглянусь, а он все за мной. Платок-то, платок-то,
тетенька, жжет мне шею, хоть бы бросить его куда-нибудь. А потом взглянула на
башмаки. Ах!
А н н а. Ну вот, видела ты, наконец, своего Модеста
Григорьича?
Н а с т я. Да, видела. Думала, что, бог знает, как обрадуюсь, а
только испугалась да сконфузилась.
А н н а. Кто он такой, скажи ты мне!
Н
а с т я. Да я не знаю.
А н н а. Вот хорошо! Хотела замуж идти, а за кого - не
знаешь.
Н а с т я. Да он милый такой.
А н н а. Все ж таки хоть звание-то
его знать надо.
Н а с т я. Как это? Вот который с портфелем все ходит.
А н
н а. Чиновник?
Н а с т я. Так, кажется.
А н н а. И он хотел жениться на
тебе?
Н а с т я. Да. Маменька крестная хотела приданое дать.
А н н а. Он
тебя любит?
Н а с т я. Ох! Очень, очень любит.
А н н а. Ты почем это
знаешь?
Н а с т я. Как же мне не знать! Он мне, бывало, в уголке потихоньку
каждый день про свою любовь говорил.
А н н а. Только про любовь?
Н а с т
я. Да. У маменьки крестной ни о чем другом в доме и разговору не было. Только
про любовь и говорили, - и гости все, и она сама, и дочери.
А н н а. Можно
богатым-то про любовь разговаривать, им делать-то нечего.
Н а с т я. Ах, как
жаль, что у меня денег нет.
А н н а. Ну, а если б были, что ж бы ты
сделала?
Н а с т я. Вот что: наняла бы хорошенькую квартирку, маленькую,
маленькую, только чистенькую; самоварчик завела бы, маленький, хорошенький. Вот
зашел бы Модест Григорьич, стала бы я его чаем поить, сухарей, печенья купила
бы.
А н н а. Ну, а дальше что?
Н а с т я. Дальше - ничего. Ах, тетенька,
вы представить себе не можете, какое это наслаждение - принимать у себя любимого
человека, а особенно наливать ему чай сладкий, хороший! Вот он пишет, что нынче
же придет к нам. Что мне делать, уж я и не знаю.
А н н а. Помилуй, до гостей
ли нам.
Н а с т я. Дяденька идет.
Анна и Настя быстро уходят в дом. Крутицкий проходит за ними, не
останавливаясь.
Мигачева выбегает из своей калитки, за ней выходят Елеся и
Петрович. Фетинья выходит из лавки.
ЯВЛЕНИЕ
ТРИНАДЦАТОЕ
Мигачева, Елеся, Петрович, Фетинья, потом Крутицкий, Анна,
Настя.
М и г а ч е в а. Пришел, матушка, пришел. Что-то он принес - вот
любопытно.
Ф е т и н ь я. Потерпи, узнаем. Куда торопиться-то!
М и г а ч е
в а. Каково терпеть-то! Неужли он в самом деле деньги принес.
П е т р о в и
ч. Кто ж его знает; человек темный, аред как есть.
Е л е с я. Алхимик.
М и
г а ч е в а (подбегая к окну). Бранятся что-то.
Выходят из дома Крутицкий, Анна, Настя.
К р у т и ц к и й.
Идите, говорю вам! Идите! Вот тебе приданое! Вот, на! (Дает Насте бумагу.)
Н
а с т я. Нет, нет, ни за что! Лучше я с голоду умру, сейчас с голоду умру!
К
р у т и ц к и й. Ну, умирай, умирай! Только уж на дядю не жалуйся! Тебе стыдно у
богатых просить, стыдно? А не стыдно у дяди кусок хлеба отнимать? Я сам нищий. У
нищего тебе отнимать не стыдно?
А н н а (берет у Насти бумагу). Михей Михеич,
побойся ты бога! Что ты с нами делаешь?
К р у т и ц к и й (Фетинье). Вот они
какие! Вот они какие! Они глупые. Я им хлеб достал, хлопотал для них, а они
упрямятся. Отец родной того для нее не сделает, а она бранится. Да вот, все меня
бранят; а ведь я им... знаете что?
Ф е т и н ь я. Что же за сокровище ты
добыл?
К р у т и ц к и й. Да, сокровище. Верно ты говоришь, сокровище. Я им
свидетельство достал на бедную невесту. Вот я что! И священник подписал, и
староста церковный подписал.
М и г а ч е в а. Ах, ах, ах!
К р у т и ц к и
й. Пойдут по городу, по лавкам, что денег-то наберут! Какой доход! Счастье ведь
это, счастье!
Ф е т и н ь я. Да, счастье... на мосту с чашкой.
М и г а ч е
в а (подбегая к Анне). Позвольте бумажку, полюбопытствовать!
А н н а (подавая
бумагу). Да на что вам? Ведь вы читать не умеете.
М и г а ч е в а. Все-таки
интересно, помилуйте! (Рассматривая бумагу.) Ах, ах! Ну, вот, уж чего вам
лучше!
П е т р о в и ч. Постой ты! Подай сюда! (Берет бумагу.) Что ты
смыслишь! (Просматривает бумагу, потом щелкает по ней пальцем.) Верно! Ничего,
идите смело! По этой бумаге ходите смело. (Отдает Анне бумагу.)
Н а с т я.
Что ж, очень это стыдно?
М и г а ч е в а. Да таки порядочно. Как начнут
страмить, так только держись, особливо приказчики.
Е л е с я (смеется).
Приказчики? Приказчики проберут.
Н а с т я. А много денег собрать можно?
М
и г а ч е в а. Счастьем ведь это. Кто рублик даст, кто просто поклонится да
рукой махнет, значит - проходи мимо; кто насмеется вволю; а добрые люди
попадаются - и по десяти и по двадцати рублей дают.
Н а с т я. Тетенька, мне
очень нужны деньги.
Ф е т и н ь я. Ступайте! Кому ж не мило даром-то деньги
брать! Случалось, что рублей и по сту набирали, особенно если девушка повидней
да на всякий разговор нестыдлива.
К р у т и ц к и й. Какой доход! Какие
деньги! Вот что я вам! Вот что!
Н а с т я. А мне деньги очень нужны. Уж как
мне нужны сегодня деньги! Уж пойдемте, тетенька, что ж делать! Ах, несчастная я,
несчастная. (Плачет.)
А н н а (тихо Насте). Ну, ничего! Ну, не плачь! Вот
можно будет...
Крутицкий прислушивается.
...платье выкупить и платочек
купить хорошенький.
К р у т и ц к и й (отводя Анну к стороне). Что ты,
безумная! Что ты говоришь! Какие платочки? Еще не видя денег, да уж мотать
задумала? Мотовка, мотовка! Ты ей и не показывай, что тебе дадут, ты все мне
неси! И боже тебя сохрани!
А н н а. Она, благородная девушка, за деньги-то
такой стыд принимать будет, а мы у нее их отнимем.
К р у т и ц к и й. Что ее
жалеть-то! не родная дочь. А ты, что покрупней-то, и зажми в руке-то, и зажми!
Жаль тебе ее? О, мотовка! (Злобно.) Анна, если я узнаю, что у тебя были в руках
большие деньги, да ты их из рук выпустила...
А н н а. Что ты при людях-то,
Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. В петлю тебя, в петлю!
Ф е т и н ь я. Вот
вы бы и шли; самое время теперь, все купцы в городе.
А н н а. Пойдем,
Настенька.
М и г а ч е в а. Да постойте! Как вы пойдете? На все нужно порядок
знать. Вы, Анна Тихоновна, вперед идите; а вы, Настенька, так шага три сзади,
так и идите. Платочком-то поприкройтесь для скромности. А если кто захочет на
вас полюбопытствовать, поманит вас, вы и подойдите и платочек откройте. Ну,
идите в добрый час.
Ф е т и н ь я. Постойте! Как вы бумагу-то держите? Так
ведь нехорошо. Все ведь это надо знать, коли уж пошли за таким делом. Надо в
чистый платок завернуть. Нет у вас? Вот возьмите мой, только назад принесите, а
то вы, пожалуй... (Завертывает бумагу в платок.) Да вот так, против груди и
держите! (Отдает бумагу.) Вот так, вот! Ну, и ступайте! Дай бог
счастливо.
Анна и Настя медленно уходят.
М и г а ч е в а (Елесе). Елеся,
Елеся, погляди! Ведут ее, бедную, как овечку. Ах, как интересно!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЛИЦА:
К р у т и ц к и й.
А н
н а.
Н а с т я.
М и г а ч е в а.
Е л е с я.
Ф е т и н ь я.
Л а р
и с а.
Б а к л у ш и н.
Декорация та же.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Мигачева у
калитки. Фетинья у лавки. Крутицкий сходит с крыльца. Анна за ним.
Ф е т и н
ь я. Вернулись, что ли?
М и г а ч е в а. Ох, вернулись.
Ф е т и н ь я.
Принесли что-нибудь?
М и г а ч е в а. Еще не слыхала. Вон Михей Михеич;
спросить бы у него, да боюсь.
К р у т и ц к и й. Кто хозяин-то, кто? Кто у
вас большой-то? Как вы смели купить без позволения? Нынче и хлеб-то дорог, и
хлеб-то надо по праздникам есть, а вы чаю да тряпок накупили. Чай пьют! Вы меня
с ума сведете! Набрал я тебе липового цвета на бульварах, с полфунта насушил,
вот и пейте.
А н н а. Она на свои купила.
К р у т и ц к и й. Какие у нее
свои? Откуда у нее свои? У нее нет своих, все мои, - я ее кормлю. Да ты врешь,
ты затаила деньги, затаила!
А н н а. Не верь, пожалуй, бог с тобой, а я тебе
все отдала.
К р у т и ц к и й. У, мотовка!
М и г а ч е в а. Позвольте,
Михей Михеич, сколько же вам бог да добрые люди...
К р у т и ц к и й. Не
подходи!
М и г а ч е в а. Уж и спросить нельзя! Кажется, не велик секрет! Не
краденые деньги.
К р у т и ц к и й. Отступись, говорю! Что тебе до чужих
денег! Иль ограбить меня хочешь! Меня и так ограбили. (Анне.) Обманули меня! Чаю
захотели! Есть у вас липовый цвет и изюмцу есть немножко, я у бакалейной лавки
подобрал. Он чистый, я его перемыл. А то чай! чего он стоит! Вот я посмотрю,
сколько вы завтра принесете. Я сам с вами пойду.
М и г а ч е в а. Она завтра
не пойдет; что ей за неволя мучиться.
К р у т и ц к и й. Не пойдет - из дому
выгоню, ночью на улицу выгоню. (Уходит.)
Настя выходит на крыльцо с гребенкой в руке, причесывая
голову.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Фетинья, Мигачева, Анна, Настя.
Н а
с т я. Что же вы, тетенька! Попросите поскорей у кого-нибудь самоварчик-то. Наш
подать нельзя, он никуда не годится. Мы здесь будем пить чай, под древьями,
здесь хорошо. Я пока приоденусь немножко; я того и жду, что Модест Гпигорьич
придет. (Показывая шелковый платок.) Тетенька, вот платочек-то! Ах, душка, какой
милый!
А н н а. Милый, милый! А ты не забывай, что нам завтра опять
идти.
Н а с т я. Нет, уж завтра я не пойду. Хорошенького понемножку; я и
нынче не знала, ворочусь ли живая. Да вы бы сами-то приоделись.
А н н а. Во
что мне!
Н а с т я. Да хоть немножко! Хлопочите, тетенька, поскорей, скоро
вечерни. (Уходит.)
М и г а ч е в а (подходя к Анне). Ну, матушка Анна
Тихоновна, рассказывайте!
Фетинья подходит медленно и важно.
А н н а. Что рассказывать
- дело обыкновенное. Одолжите нам самоварчик.
М и г а ч е в а. После
трудов-то хотите чайку напиться? Это хорошо. Извольте, извольте! Уж я и посуду
свою дам, и столик. Елеся, Елеся!
Выходит Елеся.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Анна, Мигачева,
Фетинья, Елеся.
Е л е с я. Что вам, маменька?
М и г а ч е в а. Вынеси
столик сюда и чайник с чашками да поставь самовар. Накрой вон там, у крылечка,
да поскорей поворачивайся!
Е л е с я. Спеши не спеши, а поторапливайся.
(Уходит, напевая "Чижика", и потом в продолжение сцены приносит стол и прибор
чайный.)
М и г а ч е в а. Еще чего не нужно ли? Хоть весь дом возьмите, Анна
Тихоновна, я на это женщина простая, только уж расскажите, не томите!
Измаялась!
А н н а. Да, право, занимательного немного; вот разве один
случай.
М и г а ч е в а. Ах, так и случай с вами был!
А н н а. Заходим мы
в один магазин, в амбар ли, уж не знаю; хозяин такой видный, важный, стоит за
конторкой, что-то пишет. Ну, мы поджидаем, когда он кончит. Он попишет, взглянет
на нас да опять писать примется. Мы стоим, приказчики посмеиваются. Вот он
кончил, кивнул нам головой и указывает рукой на дверь. Я хотела подойти, бумагу
подать: "Знаю, знаю, говорит, мы в эти дела не входим". Я было заговорила, что я
благородная: "Вам, говорит, сказано, кажется; ну, и довольно с вас; мне теперь
некогда, а пожалуйте в другое время". А сам эакричал на парня, который у двери
стоит: "Ты, говорит, что смотришь! Вперед не допускать до меня просящих!" Так мы
со стыдом и вышли. Прошли немного, только глядим, этот купец догоняет нас.
Поклонился так учтиво и стал расспрашивать. Расспросил все подробно и адрес
записал; я, говорит, навещу вас сегодня вечером из городу. Как у меня, говорит,
своих детей нет, то я желаю быть этой девушке благодетелем. И дает мне десять
рублей.
М и г а ч е в а. Однако же это довольно хорошо.
Ф е т и н ь я.
Надо ж куда-нибудь им деньги-то девать.
А н н а. Потом поговорил немножко с
Настенькой, так хорошо, солидно и ей дал пятнадцать.
М и г а ч е в а. Ах,
скажите!
Ф е т и н ь я. Мало ль проказников-то!
А н н а. Еще по мелочи
рублей шесть набрали.
М и г а ч е в а. А ведь, поди, чай, все мужу отдала,
себе ничего не оставила?
А н н а. Конечно, все; как ему не отдать, он из души
вытянет. Настенька истратила кой-что на себя; а рублей пять все-таки у ней он
отнял.
М и г а ч е в а. Теперь уж у него не выпросишь. И всю-то жизнь ты с
ним так маешься?
А н н а. Всю жизнь. Он сначала, еще когда молодой был, точно
пришиб меня чем-нибудь. Жила я с ним вместе, а никогда не знала, есть у него
деньги или нет. Бывало, мне со стороны говорят: "Хорошо твое житье, сколько твой
муж грабит". - "Не знаю, говорю, не вижу у него денег, видно, где-нибудь на
стороне проживает". И после, когда он дом, лошадей и все наше заведение продал,
я у него спрашивала: "Михей Михеич, где ж деньги-то?" - "В долги, говорит,
роздал, в долгах пропали". И точно, был разговор, что он деньги за большие
проценты взаймы давал; только получал ли он их обратно, не знаю. Верите ли,
двадцать пять лет я за ним замужем, а как прежде в его кабинет не смела войти и
не была там ни разу, так и теперь в его каморку глазом заглянуть не смею. Войдет
- запрется и выйдет - на два замка запрет.
Ф е т и н ь я. Только сам себе
свой, а то все чужие. Бывают такие-то идолы.
А н н а. Так я всю жизнь в своих
руках денег и не видала. Извините, что я вас беспокоила насчет самовара. Да вот
вы обещали; так уж не одолжите ли платочка на плечи накинуть?
М и г а ч е в
а. Ничего, что вы! Елеся, подай мой ковровый.
Елеся уходит.
Али вы кого ждете? Кажись, гостей-то у вас не
бывало прежде.
А н н а. Какие гости! Настенькин знакомый, молодой человек,
благородный...
М и г а ч е в а. Благородный?
А н н а. Богатый человек,
хорошей фамилии.
М и г а ч е в а. Скажите!
А н н а. Он познакомился с
Настенькой, когда она жила у крестной матери.
М и г а ч е в а. Не он ли
сватался?
А н н а. Он самый. Хочется принять получше; ведь может быть... А
то, сами подумайте, куда нам с ней деваться!
М и г а ч е в а. Конечно,
конечно. Дай бог!
Входит Елеся с платком.
Да вон Елеся вам все приготовил и
платок принес.
А н н а (Мигачевой). Благодарю покорно. (Фетинье.) А ваш
платочек извольте.
Ф е т и н ь я. Да ведь завтра, чай, опять потреплетесь,
так понадобится. А мне что за крайность! У меня этой дряни много.
Анна уходит.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мигачева,
Фетинья.
М и г а ч е в а. Набрали христа-ради да и закутили.
Ф е т и н ь
я. Я слушаю да только помалчиваю. С чем сообразно: сами милостыню просят, а
жених благородный, видишь ты, хорошей фамилии.
М и г а ч е в а. Да, может, он
не знает их похождениев-то.
Ф е т и н ь я. А вот надо с них форс-то
сшибить.
М и г а ч е в а. Это даже и оченно можно.
Ф е т и н ь я. Мы вот и
с деньгами, да своей Ларисе жениха не найдем, а они нищие, да за благородного
норовят. Каково слушать-то!
М и г а ч е в а. Само собой. Ну, да ведь у нас не
взыщите, мы так одолжим, что чуд