Главная » Книги

Островский Александр Николаевич - На всякого мудреца довольно простоты, Страница 3

Островский Александр Николаевич - На всякого мудреца довольно простоты


1 2 3 4 5

Турусина и Городулин.

   Турусина. Очень рада вас видеть. Не стыдно вам! Что вы пропали?
   Городулин. Дела, дела. То обеды, то вот железную дорогу открывали.
   Турусина. Не верится что-то. Просто вам скучно у меня. Ну, да спасибо и зато, что вот изредка навещаете. Что наше дело?
   Городулин. Какое дело?
   Турусина. Вы уж и забыли? Вот прекрасно! Покорно вас благодарю. Да и я-то глупо сделала, что поручила вам. Вы человек, занятый, важными делами, когда вам помнить о бедных несчастных, угнетенных! Стоит заниматься этой малостью.
   Городулин. Угнетенных, вы изволите говорить? Насчет угнетенных я не могу припомнить ничего-с. А вот позвольте, я теперь вспомнил: вы, кажется, изволили просить меня справиться насчет ворожеи?
   Турусина. Не ворожеи, а гадальщицы, - это большая разница; к ворожее я бы не поехала ни за что.
   Городулин. Извините! Я сознаюсь в своем невежестве: я в этих тонкостях не силен. Одним словом, вдова коллежского регистратора Улита Шмыгаева.
   Турусина. Какого бы она звания ни была, это все равно, во всяком случае, она дама почтенная, строгой жизни, и я горжусь тем, что пользовалась ее особенным расположением.
   Городулин. Особенным-то ее расположением, как из дела видно, пользовался отставной солдат.
   Турусина. Что вы говорите! Это все вздор, клевета! Она имела успех, имела знакомство с лучшими домами, ей позавидовали и оклеветали ее. Но я надеюсь, что ее оправдали, невинность должна торжествовать.
   Городулин. Нет-с, ей по Владимирке.
   Турусина (привстав). Как! Вот он, ваш хваленый суд! Сослать невинную женщину! За что же? За то, что она приносит пользу другим?
   Городулин. Да ведь ее не за гаданье судили.
   Турусина. Нет, вы мне не говорите! Все это сделано в угоду нынешнему модному неверию.
   Городулин. Ее судили за укрывательство заведомо краденых вещей, за пристанодержательство и за опоение какого-то купца.
   Турусина. Ах, боже мой! Что вы говорите!
   Городулин. Святую истину. Жена этого купца просила у нее приворотного зелья для мужа, чтобы больше любил; ну, и сварили зелье по всем правилам, на мадере: только одно забыли - спросить дозволение медицинской управы.
   Турусина. Что же купец?
   Городулин. Подействовало. Умер было, только не от любви.
   Турусина. Вам все это смешно, я вижу. У юристов и у медиков сердца нет. И неужели не нашлось ни одного человека, который бы заступился за эту бедную женщину?
   Городулин. Помилуйте, ее защищал один из лучших адвокатов. Красноречие лилось, клубилось, выходило из берегов и наконец стихло в едва заметное журчанье. Ничего сделать было нельзя, сама призналась во всем. Сначала солдат, который пользовался ее особенным расположением, потом она.
   Турусина. Я этого не ожидала! Как легко ошибиться! Нельзя жить на свете!
   Городулин. Не то что нельзя, а при смутном понимании вещей действительно мудрено. Теперь учение о душевных болезнях довольно подвинулось, и галлюцинации...
   Турусина. Я вас просила не говорить со мною об этом.
   Городулин. Виноват, забыл.
   Турусина. Пусть я ошибаюсь в людях. Пусть меня обманывают. Но помогать людям, хлопотать о несчастных - для меня единственное блаженство.
   Городулин. Блаженство - дело не шуточное. Нынче так редко можно встретить блаженного человека.

Григорий входит.

   Григорий. Блаженный человек пришел.
   Городулин. Неужели?
   Турусина. Кто он такой?
   Григорий. Надо полагать, из азиатцев-с.
   Городулин. И я тоже полагаю.
   Турусина. Почему ты думаешь, что азиатец?
   Григорий. Уж очень страшен-с. Так даже жутко глядеть-с. Ежели сударыня, к вечеру, не приведи господи!
   Турусина. Как страшен? что за вздор!
   Григорий. Такая свирепость необыкновенная-с. Оброс весь волосами, только одни глаза видны-с.
   Турусина. Грек, должно быть.
   Григорий. Не очень, чтобы грек-с, еще цветом не дошел. А как вот есть, венгерец-с.
   Турусина. Какой венгерец? Что ты глупости говоришь!
   Григорий. Вот что мышеловки продают.
   Турусина. Принять его, накормить и спросить, не нужно ли чего ему.
   Григорий. Его, я думаю, особенно-с...
   Турусина. Ну, ступай, не рассуждай!
   Григорий. Слушаю-с. (Уходит.)
   Турусина. У меня к вам просьба, Иван Иваныч.
   Городулин. Весь в внимании.
   Турусина. Я насчет Машеньки Нет ли у вас кого на примете?
   Городулин. Жениха? Пощадите! Что за фантазия пришла вам просить меня! Ну, с какой стороны я похож на сваху московскую? Мое призвание - решить узы, а не связывать. Я противник всяких цепей, даже и супружеских.
   Турусина. А сами носите.
   Городулин. Оттого то я и не желаю их никакому лихому татарину.
   Турусина. Кроме шуток, нет ли?
   Городулин. Постойте, кого-то я на днях видел; так у него крупными буквами на лбу и написано: хороший жених. Вот так, того и гляди, что сию минуту женится на богатой невесте.
   Турусина. Вспомните, вспомните.
   Городулин. Да, да... Глумов.
   Турусина. Хороший человек?
   Городулин. Честный человек, я больше ничего не знаю. Кроме шуток, отличный человек.
   Турусина. Постойте, как вы назвали? (Вынимает бумагу из кармана.)
   Городулин. Глумов.
   Турусина. Егор Дмитрич?
   Городулин. Да.
   Турусина. Вот и Крутицкий мне про него же говорил.
   Городулин. Ну, значит, ему и быть, так у него на лбу, то есть на роду, написано. Прощайте. (Кланяется и уходит.)
   Турусина. Что это за Глумов? В другой раз сегодня я слышу имя этого человека. И хотя я не верю ни Крутицкому, ни Городулину, но все-таки тут что-нибудь да есть, коли его хвалят люди совершенно противоположных убеждений. (Звонит.)

Входит Григорий.

   Зови барышню и скажи, чтобы все шли сюда.

Григорий уходит.

   Какая потеря для Москвы, что умер Иван Яковлич! Как легко и просто было жить в Москве при нем. Вот теперь я ночи не сплю, все думаю, как пристроить Машеньку: ну, ошибешься как-нибудь, на моей душе грех будет. А будь жив Иван Яковлич, мне бы и думать не о чем: съездила, спросила - и покойна. Вот когда мы узнаем настоящую-то цену человеку, когда его нет! Не знаю, заменит ли его Манефа, а много и от нее сверхъестественного.

Входят Машенька, 1-я приживалка с колодой карт, которую держит перед собой, как книгу, 2-я приживалка, с собачкой на руках.

   ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

1-я приживалка садится у стола, 2-я приживалка садится на скамейке у ног Турусиной.

   1-я приживалка. Прикажете разложить?
   Турусина. Погоди! Ну, Машенька, я говорила о тебе и с Крутицким и с Городулиным.
   Машенька (с волнением). Говорите. Продолжайте. Я покорилась вашей воле и теперь с трепетом жду решения.
   Турусина. Они оба рекомендовали одного человека, точно сговорились.
   Машенька. И прекрасно. Значит, человек достойный. Кто же он?
   Турусина. Но я им не верю.
   1-я приживалка. Прикажете?
   Турусина. Гадай! правду ли они говорили? (Машеньке.) Я им не верю, они могут ошибаться.
   Машенька. Почему же, ma tante?
   Турусина. Они люди. (2-й приживалке.) Не урони собачку!
   Машенька. Кому же вы поверите, ma tante? оракулу? Мне что-то страшно.
   Турусина. Очень естественно. Так и надо, и должно быть страшно. Мы не можем, не должны без страха поднимать завесу будущего. Там, за этой завесой, и счастье, и несчастье, и жизнь, и смерть твоя.
   Машенька. Кто же нам приподнимет завесу?
   Турусина. Тот, кто имеет власть.

Входит Григорий.

   Григорий. Манефа-с.
   Турусина. Вот кто! (Встает, идет навстречу Манефе, и все за ней).

Входит Манефа.

   ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Манефа.

   Турусина. Милости просим, пожалуйте!
   Манефа. И то иду! Пошла шабала и пришла шабала.
   1-я приживалка (с умилением). Ох, батюшки мои!
   Турусина (грозно). Молчи!
   Манефа (садясь). Пришла да села, как квашня.
   2-я приживалка (со вздохом). О, о, о, ох! Ах, премудрость!
   1-я приживалка. Привел Господь, дожили!
   Манефа (тише). Что вы бельмы-то выпучили?
   Турусина. Очень рады, что сподобились видеть тебя.
   1-я приживалка. Ох, сподобились!
   2-я приживалка. Все сподобились.
   Турусина. Ждем! что скажешь, мати Манефа.
   Манефа. Ждем! ждали в сапогах, а приехали в лаптях.
   1-я приживалка. Батюшки, батюшки! Запоминайте, запоминайте хорошенько!
   Турусина. Я хотела спросить тебя...
   Манефа. Не спрашивай, вперед знаю. Знайка бежит, а незнайка лежит. Девкой меньше, так бабой больше.
   2-я приживалка. Так, так, так!
   Турусина. Нам человека-то знать нужно. Не скажешь ли чего рабе Марии? Может быть, во сне или в видении тебе...
   Манефа. Было видение, было. Идет Егор с высоких гор.
   2-я приживалка. Скажите! Егор!
   Машенька (тихо Турусиной). Ведь и Курчаев Егор.
   Турусина. Погоди. Кто же он такой?
   Манефа. А я почем знаю? Увидишь, так узнаешь!
   Турусина. Когда же мы его увидим?
   Манефа. Желанный гость зову не ждет.
   1-я приживалка. Замечайте! Замечайте!
   Турусина. Ты нам хоть приметы скажи.
   2-я приживалка. Первое дело: надо спросить, волосом каков. Всегда так спрашивают, как это вы не знаете!
   Турусина. Ну, уж ты молчи! Волосом каков?
   Манефа. К кому бедокур, а к вам белокур.
   Машенька. Белокурый. Ведь и Курчаев белокурый. Может быть, он.
   Турусина. Да ведь ты слышала - видение было. Разве может гусар благочестивым людям в видениях являться? Какая ты легкомысленная!
   1-я приживалка. Ах, даже удивительно! И по картам выходит Егор.
   Турусина. Что ты мелешь! Как ты по картам имя увидала?
   1-я приживалка. Тьфу ты! Обмолвилась. Язык-то наш... то есть белокурый по картам-то.
   Турусина (Манефе). Тебе все известно, а мы грешные люди, мы в сомнении. Егоров много и белокурых тоже довольно.
   Манефа. Чуж чуженин далеко, а суженый у ворот.
   Турусина и прочие. У ворот?
   Манефа. Сряжайтеся, сбирайтеся, гости будут.
   Турусина. Когда?
   Манефа. В сей час, в сей миг.

Все обращаются к дверям. Входит Григорий.

   Приехали с орехами. (Встает.)
   Григорий. Нил Федосеич Мамаев.
   Турусина. Один?
   Григорий. С ними молодой барин, такой белокурый.
   1-я приживалка. Ах! Будем ли мы живы?
   2-я приживалка. Не во сне ли мы все это видели?
   Турусина. Проси! (Обнимая Машеньку.) Ну, Машенька, услышаны мои молитвы! (Садится, нюхает спирт.)
   Машенька. Это так необыкновенно, ma tante, я вся дрожу.
   Турусина. Поди, успокойся, друг мой: ты после выйдешь.

Машенька уходит.

   Манефа. Конец - всему делу венец. (Идет к двери.)
   Турусина (приживалкам). Возьмите ее под руки, да чаю ей, чаю.
   Манефа. Кто пьет чай, тот отчаянный.
   Турусина. Ну, чего только ей угодно.

Приживалки берут под руки Манефу и идут к двери: в дверях останавливаются.

   1-я приживалка. Одним бы глазком взглянуть.
   2-я приживалка. Умрешь, таких чудес не увидишь.

Входят Мамаев и Глумов.

   ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Турусина, Мамаев, Глумов, Манефа и приживалки.

   Мамаев. Софья Игнатьевна, позвольте представить вам моего племянника, Егора Дмитриевича Глумова.
   Приживалки (в дверях). Ах, Егор! Ах, белокурый!
   Мамаев. Полюбите его.
   Турусина (встает). Благодарю вас! Я полюблю его, как родного сына.

Глумов почтительно целует ей руку.

   ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
  
   Сцена первая
  
   ЛИЦА:
  
   Крутицкий.
   Глумов.
   Мамаева.
   Человек Крутицкого.

Приемная у Крутицкого. Дверь выходная, дверь направо в кабинет, налево - в гостиную. Стол и один стул.

   ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Входит Глумов, человек у двери, потом Крутицкий.

   Глумов. Доложи!
   Человек (заглядывая в дверь кабинета). Сейчас выдут-с!

Выходит Крутицкий. Человек уходит.

   Крутицкий (кивая головой). Готово?
   Глумов. Готово, ваше превосходительство. (Подает тетрадь.)
   Крутицкий (берет тетрадь). Четко, красиво, отлично. Браво, браво! Трактат, отчего же не прожект?
   Глумов. Прожект, ваше превосходительство, когда что-нибудь предлагается новое; у вашего превосходительства, напротив, все новое отвергается... (с заискивающею улыбкой) и совершенно справедливо, ваше превосходительство.
   Крутицкий. Так вы думаете, трактат?
   Глумов. Трактат лучше-с.
   Крутицкий. Трактат? Да, ну пожалуй. "Трактат о вреде реформ вообще". "Вообще"-то не лишнее ли?
   Глумов. Это главная мысль вашего превосходительства, что все реформы вообще вредны.
   Крутицкий. Да, коренные, решительные; но если неважное что-нибудь изменить, улучшить, я против этого ничего не говорю.
   Глумов. В таком случае это будут не реформы, а поправки, починки.
   Крутицкий (ударяя себя карандашом по лбу). Да, так, правда! Умно, умно! У вас есть тут, молодой человек, есть. Очень рад; старайтесь!
   Глумов. Покорнейше благодарю, ваше превосходительство.
   Крутицкий (надевая очки). Пойдем далее! Любопытствую знать, как вы начинаете экспликацию моей главной цели. "Артикул 1-й. Всякая реформа вредна уже по своей сущности. Что заключает в себе реформа? Реформа заключает в себе два действия: 1) отмену старого и 2) поставление на место оного чего-либо нового. Какое из сих действий вредно? И то и другое одинаково: 1-е) отметая старое, мы даем простор опасной пытливости ума проникать причины, почему то или другое отметается, и составлять таковые умозаключения: отметается нечто непригодное; такое-то учреждение отметается, значит, оно непригодно. А сего быть не должно, ибо сим возбуждается свободомыслие и делается как бы вызов обсуждать то, что обсуждению не подлежит". Складно, толково.
   Глумов. И совершенно справедливо.
   Крутицкий (читает). "2-е) поставляя новое, мы делаем как бы уступку так называемому духу времени, который есть не что иное, как измышление праздных умов". Ясно изложено. Надеюсь, будет понятно для всякого; так сказать, популярно.
   Глумов. Мудрено излагать софизмы, а неопровержимые истины...
   Крутицкий. Вы думаете, что это неопровержимые истины?
   Глумов. Совершенно убежден, ваше превосходительство.
   Крутицкий (оглядывается). Что это они другого стула не ставят?
   Глумов. Ничего-с, я и постою, ваше превосходительство.
   Крутицкий. Конечно, нельзя всякому дозволить: другой, пожалуй, рассядется... магазинщик со счетом, или портной приедет...
   Глумов. Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Я должен буду просить извинения у вашего превосходительства.
   Крутицкий. Что такое, мой любезный, что такое?
   Глумов. В вашем трактате некоторые слова и выражения оставлены мной без всякого изменения.
   Крутицкий. Почему?
   Глумов. Слаб современный язык для выражения всей грациозности ваших мыслей.
   Крутицкий. Например?
   Глумов. В двадцать пятом артикуле, о положении мелких чиновников в присутственных местах...
   Крутицкий. Ну?
   Глумов. Вашим превосходительством весьма сильно выражена прекрасная мысль о том, что не следует увеличивать содержание чиновникам и вообще улучшать их положение, что, напротив, надобно значительное увеличение жалованья председателям и членам.
   Крутицкий. Не помню. (Перелистывает тетрадь.)
   Глумов. Я, ваше превосходительство, помню наизусть, да не только этот параграф, а весь трактат.
   Крутицкий. Верю, но удивляюсь. Для чего?
   Глумов. У меня ведь целая жизнь впереди; нужно запасаться мудростию; не часто может представиться такой случай; а если представится, так надо им пользоваться. Не из журналов же учиться уму-разуму.
   Крутицкий. Еще бы!
   Глумов. Молодому человеку и свихнуться не трудно.
   Крутицкий. Похвально, похвально. Приятно видеть такой образ мыслей в молодом человеке. Что там ни толкуй, а благонамеренность хорошее дело.
   Глумов. Первое, ваше превосходительство.
   Крутицкий. Ну, так что ж у меня там, в двадцать пятом артикуле?
   Глумов. Артикул двадцать пятый. "Увеличение окладов в присутственных местах, если почему-либо таковое потребуется, должно быть производимо с крайней осмотрительностию, и то только председателям и членам присутствия, а отнюдь не младшим чиновникам. Увеличение окладов старшим может быть произведено на тот конец, дабы сии наружным блеском поддерживали величие власти, которое должно быть ей присуще. Подчиненный же сытый и довольный получает несвойственные его положению осанистость и самоуважение, тогда как, для успешного и стройного течения дел, подчиненный должен быть робок и постоянно трепетен".
   Крутицкий. Да, так, верно, верно!
   Глумов. Вот слово: "трепетен", ваше превосходительство, меня очаровало совершенно.
   Крутицкий (погрузившись в чтение, изредка взглядывает на Глумова. Как бы мельком). Коли куришь, так кури. Спички на камине.
   Глумов. Я не курю, ваше превосходительство. А впрочем, как прикажете?
   Крутицкий. Вот еще! Мне-то какое дело! Дядя не видал твоей работы?
   Глумов. Как можно! Как же бы я осмелился!
   Крутицкий. Ну, то-то же. Он только говорит, что умен, а ведь он болван совершенный.
   Глумов. Не смею спорить с вашим превосходительством.
   Крутицкий. Он только других учит, а сам попробуй написать, вот мы и увидим. А жена тоже ведь дура замечательная.
   Глумов. Не заступлюсь и за нее.
   Крутицкий. Как ты с ними уживаешься, не понимаю.
   Глумов. Нужда, ваше превосходительство.
   Крутицкий. Ты служишь?
   Глумов. Поступаю. По протекции тетушки Иван Иваныч Городулин обещал достать место.
   Крутицкий. Вот еще нашли человека. Определит он тебя. Ты ищи прочного места; а эти все городулинские-то места скоро опять закроются, вот увидишь. Он у нас считается человеком опасным. Ты это заметь.
   Глумов. Я не по новым учреждениям...
   Крутицкий. Да, да. А уж я думал... Ну, что ж, поступай. Без службы болтаться хуже. Потом, если хочешь, я тебе могу письма дать в Петербург - перейдешь; там служить виднее. У тебя прошедшее-то хорошо, чисто совершенно? Тебя можно рекомендовать?
   Глумов. Я ленив был учиться, ваше превосходительство.
   Крутицкий. Ну, что ж, это не важно. Очень-то заучишься, так оно, пожалуй, и хуже. Нет ли чего важнее?
   Глумов. Мне совестно признаться перед вашим превосходительством.
   Крутицкий (с серьезным видом). Что такое? Уж ты лучше говори прямо.
   Глумов. В молодости грешки, увлечения...
   Крутицкий. Говори, не бойся.
   Глумов. В студенческой жизни, ваше превосходительство... только я больше старых обычаев придерживался.
   Крутицкий. Каких старых обычаев? Что ты, раскольник, что ли?
   Глумов. То есть не так вел себя, как нынешние студенты.
   Крутицкий. А как же?
   Глумов. Покучивал, ваше превосходительство; случались кой-какие истории не в указные часы, небольшие стычки с полицией.
   Крутицкий. И только?
   Глумов. Больше ничего, ваше превосходительство. Сохрани меня Бог! сохрани Бог!
   Крутицкий. Что ж, это даже очень хорошо. Так и должно быть. В молодых летах надо пить, кутить. Чего тут стыдиться? Ведь ты не барышня. Ну, так, значит, я на твой счет совершенно покоен. Я не люблю оставаться неблагодарным. Ты мне с первого раза понравился, я уж за тебя замолвил в одном доме словечко.
   Глумов. Мне сказывала Софья Игнатьевна. Я не нахожу слов благодарить ваше превосходительство.
   Крутицкий. Ты присватался, что ли? Тут ведь куш очень порядочный.
   Глумов. Я на деньги глуп, ваше превосходительство; девушка очень хороша.
   Крутицкий. Ну, не умею тебе сказать. Они, брат, все одинаковы; вот тетка, знаю, что ханжа.
   Глумов. Любовь нынче не признают, ваше превосходительство: я знаю по себе, какое это великое чувство.
   Крутицкий. Пожалуй, не признавай, никому от того ни тепло, ни холодно; а как заберет, так скажешься. Со мной было в Бессарабии, лет сорок тому назад: я было умер от любви. Что ты смотришь на меня?
   Глумов. Скажите, пожалуйста, ваше превосходительство!
   Крутицкий. Горячка сделалась. Вот ты и не признавай. Ну, что ж, давай Бог, давай тебе Бог! Я очень рад. Будешь капиталистом, найдем тебе место видное, покойное. Нам такие люди нужны. Ты ведь будешь из наших? Нам теперь поддержка нужна, а то молокососы одолевать начали. Но, однако, мой милый, сколько же я тебе должен за твой труд?
   Глумов. Не обижайте, ваше превосходительство!
   Крутицкий. Ты меня не обижай!
   Глумов. Если уж хотите вознаградить меня, так осчастливьте, ваше превосходительство!
   Крутицкий. Что такое? В чем дело?
   Глумов. Брак - такое дело великое, такой важный шаг в жизни... не откажитесь!.. благословение такого высокодобродетельного лица будет служить залогом... уже знакомство с особой вашего превосходительства есть счастие, а в некотором роде родство, хотя и духовное, это даже и для будущих детей.
   Крутицкий. В посаженые отцы, что ли? Я что-то не пойму.
   Глумов. Осчастливьте, ваше превосходительство!
   Крутицкий. Изволь, изволь! Ты бы так и говорил. Это дело не мудреное.
   Глумов. Я передам и Софье Игнатьвне.
   Крутицкий. Передавай, пожалуй.
   Глумов. Я не нужен вашему превосходительству?
   Крутицкий. Нет.
   Глумов. Честь имею кланяться.
   Крутицкий. О моем маранье молчи. Оно скоро будет напечатано, без моего имени, разумеется; один редактор просил; он, хотя это довольно странно, очень порядочный человек, пишет так учтиво: ваше превосходительство, осчастливьте, ну и прочее. Коли будет разговор о том, кто писал, будто ты не знаешь.
   Глумов. Слушаю, ваше превосходительство! (Кланяется и уходит.)
   Крутицкий. Прощай, мой любезный! Что уж очень бранят молодежь! Вот, значит, есть же и из них: и с умом, и с сердцем малый. Он льстив и как будто немного подленек; ну, да вот оперится, так это, может быть, пройдет. Если эта подлость в душе, так нехорошо, а если только в манерах, так большой беды нет; с деньгами и с чинами это постепенно исчезает. Родители, должно быть, были бедные, а мать попрошайка: "У того ручку поцелуй, у другого поцелуй"; ну, вот оно и въелось. Впрочем, это все-таки лучше, чем грубость.

Входит человек.

   Человек. Госпожа Мамаева! Они в гостиной-с. Я докладывал, что ее превосходительства дома нет-с.
   Мамаева (за дверью). Не помешаю?
   Крутицкий. Нет, нет! (Человеку.) Подай кресло!

Человек уходит, возвращается с креслом. Входит Мамаева.

   ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Крутицкий и Мамаева.

   Мамаева. Будет вам делами-то заниматься! Что 6ы с молодыми дамами полюбезничать! А то сидит в своем кабинете! Такой нелюбезный старичок!
   Крутицкий. Где уж мне! Был конь, да уездился! Хе-хе-хе! Пора и молодым дорогу дать.
   Мамаева (садясь). Нынче и молодежь-то хуже стариков.
   Крутицкий. Жалуетесь?
   Мамаева. Разве не правда?
   Крутицкий. Правда, правда. Никакой поэзии нет, никаких благородных чувств. Я думаю, это оттого, что на театре трагедий не дают. Возобновить бы Озерова, вот молодежь-то бы и набиралась этих деликатных, тонких чувств. Да чаще давать трагедии, через день. Ну, и Сумарокова тоже. У меня прожект написан об улучшении нравственности в молодом поколении. Для дворян трагедии Озерова, для простого народа продажу сбитня дозволить. Мы, бывало, все трагедии наизусть знали, а нынче скромно! Они и по книге-то прочесть не умеют. Вот оттого в нас и рыцарство было, и честность, а теперь одни деньги. (Декламирует.)
  
   Мне ждать ли, чтоб судьба прервала дней теченье,
   Когда к страданию даны мне грустны дни?
   Прерву.
  
   Помните?
   Мамаева. Ну, как же не помнить! Ведь, чай, этому лет пятьдесят - не больше, так как же мне не помнить!
   Крутицкий. Извините, извините! Я считаю вас моей ровесницей. Ах, я и забыл вам сказать! Я вашим родственником очень доволен. Прекрасный молодой человек.
   Мамаева. Не правда ли, мил?
   Крутицкий. Да, да. Ведь уж и вы его балуете.
   Мамаева. Да чем же?
   Крутицкий. Позвольте, вспомнил еще. (Декламирует.)
  
   О боги! Не прошу от вас речей искусства;
   Но дайте ныне мне язык души и чувства!
  
   Очаровательно!
   Мамаева. Чем же балуем?
   Крутицкий. Ну, да как же! жените. Какую невесту нашли...
   Мамаева (с испугом). Какую? Вы ошибаетесь.
   Крутицкий (декламирует).
  
   О матерь, слезный ток, коль можно, осуши!
   А ты, сестра, умерь уныние души!
  
   Мамаева. На ком же, на ком?
   Крутицкий. Да, Боже мой! На Турусиной. Будто не знаете? Двести тысяч приданого.
   Мамаева (встает). Не может быть, не может быть, я говорю вам.
   Крутицкий (декламирует).
  
   При вести таковой задумчив пребываешь;
   Вздыханья тяжкие в груди своей скрываешь,
   И горесть мрачная в чертах твоих видна!
  
   Мамаева. Ах, вы надоели мне с вашими стихами!
   Крутицкий. Но он, кажется, парень с сердцем. Вы, говорит, ваше превосходительство, не подумайте, что я из-за денег. Звал меня в посаженые отцы: сделайте, говорит, честь. Ну, что ж не сделать! Я, говорит, не из приданого; мне, говорит, девушка нравится. Ангел, ангел, говорит, и так с чувством говорит. .Ну, что ж, прекрасно! Дай ему бог. Нет, а вы возьмите, вот в "Донском". (Декламирует.)
  
   Когда россиянин решится слово дать,
   То без стыда ему не может изменять.
  
   Мамаева. Ой!
   Крутицкий. Что с вами?
   Мамаева. Мигрень. Ах, я больна совсем!
   Крутицкий. Ну, ничего. Пройдет. (Декламирует.)
  
   Ты знаешь, что союз сей верен до того...
  
   Мамаева. Ах, подите вы! Скажите вашей жене, что я хотела ее подождать, да не могу, очень дурно себя чувствую. Ах! Прощайте!
   Крутицкий. Да ничего. Что вы? У вас вид такой здоровый. (Декламирует.)
  
   Чтоб при сопернице в измене обличить
   И ревностью его веселье отравить...
  
   Мамаева. Прощайте, прощайте! (Быстро уходит.)
   Крутицкий. Что ее кольнуло? Поди вот с бабами! Хуже. чем дивизией командовать. (Берет тетрадь.) Заняться на досуге. Никого не принимать. (Уходит в кабинет.)
  
   Сцена вторая
  
   ЛИЦА:
  
   Глумов.
   Глумова.
   Мамаева.
   Голутвин.

Комната первого действия.

   ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Глумов выходит из боковой двери с дневником, потом Глумова.

   Глумов. Насилу кончил. Интересный разговор с Крутицким записан весь. Любопытный памятник для потомства! Чего стоило весь этот вздор запомнить! Я, кажется, в разговоре с ним пересолил немного. Еще молод, увлекаюсь, увлекаюсь. Ну, да это не мешает, кашу маслом не испортишь. Вот дядюшка у меня прелесть! Сам научил за женой ухаживать. И тут я увлекся. Это дело уж не шуточное! Тут надо держать ухо востро. Как мы от нее ни скрываем наше сватовство, а все же узнает; пожалуй, и помешает, хоть не из любви, так из ревности; женщины завистливы, любить-то не всякая умеет, а ревновать-то всякая мастерица.

Входит Глумова.

   Маменька, вы к Турусиной?
  
   Глумова. К Турусиной.
   Глумов (глядя на часы и строго). Вы немного поздно, маменька! Туда надо с утра идти. И каждый день, каждый день. Так и живите там.
   Глумова. Можно и надоесть.
   Глумов. Ну, да уж что делать. Сойдитесь с прислугой, с гадальщицами с странницами, с приживалками; не жалейте для них никаких подарков. Зайдите теперь в город, купите две табакерки серебряных, небольших. Все эти приживалки табак нюхают зло и очень любят подарки.
   Глумова. Хорошо, хорошо!
   Глумов. Главное, блюдите все входы и выходы. Чтоб ничто сомнительное ни под каким видом не могло проникнуть в дом. Для этого ублажайте прислугу: у прислуги чутье хорошее. Ну, прощайте! Торопите, чтоб поскорее парадный сговор.
   Глумова. Говорят, ближе, как через неделю, нельзя. (Уходит.)
   Глумов. Ух, долго! Измучаешься. Богатство само прямо в руки плывет; прозевать такой случай будет жалко, но грех непростительный. Садится к столу. Что-то я хотел добавить в дневник? Да расход записать. (Записывает.) Две табакерки приживалкам. (Заслыша стук экипажа, подходит к окну.) Это кто? Клеопатра Львовна. Что за чудо! Знает она или не знает? Сейчас увидим.
  
   ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Глумов и Мамаева.

   Глумов. Мог ли я ожидать такого счастия! Если бы все олимпийские боги сошли с неба...
   Мамаева. Не горячитесь, я не к вам: я зашла вашу матушку навестить.
   Глумов (про себя). Не знает. (Громко.) Она только вышла перед вами.
   Мамаева. Жаль!
   Глумов (подавая стул). Присядьте! Осчастливьте мою хату, осветите ее своим блеском.
   Мамаева (садясь). Да, мы счастливим, а нас делают несчастными.
   Глумов. Несчастными! Да вы знаете ли, какое это преступление? Даже огорчить-то вас чем-нибудь, и то надо иметь черную душу и зверское сердце.
   Мамаева. Черную душу и зверское сердце! Да, вы правду говорите.
   Глумов. Ни черной души, ни зверского сердца у меня нет, значит...
   Мамаева. Что "значит"?
   Глумов. Значит, я и не огорчу вас ничем.
   Мамаева. Верить прикажете?
   Глумов. Верьте!
   Мамаева. Будем верить.
   Глумов (про себя). Не знает. (Громко.) Как мне огорчить вас! Я, страстный, робкий юноша, давно искал привязанности, давно искал теплого женского сердца, душа моя ныла в одиночестве. С трепетом сердца, с страшной тоской я искал глазами ту женщину, которая бы позволила мне быть ее рабом. Я бы назвал ее своей богиней, отдал ей всю жизнь, все свои мечты и надежды. Но я был беден, незначителен, и от меня отворачивались. Мои мольбы, мои вздохи пропадали, гасли даром. И вот явились передо мною вы, сердце мое забилось сильней прежнего: но вы не были жестокой красавицей, вы не оттолкнули меня, вы снизошли к несчастному страдальцу, вы согрели бедное сердце взаимностью, и я счастлив, счастлив, бесконечно счастлив! (Целует руку.)
   Мамаева. Вы женитесь?
   Глумов. Как! Нет... да... но!
   Мамаева. Вы женитесь?
   Глумов. То есть ваш муж хочет женить меня, а я не думал. Да я и не расположен совсем и не желаю.
   Мамаева. Как он вас любит, однако! Против воли хочет сделать счастливым!
   Глумов. Он хочет женить меня на деньгах. Не все же мне быть бедным писарьком, пора мне быть самостоятельным человеком, иметь значение. Очень естественно, он хочет мне добра; жаль только, что не справился о моих чувствах.
   Мамаева. На деньгах? А невеста вам не нравится?
   Глумов. Конечно, не нравится. Да разве может...
   Мамаева. Так вы ее не любите?
   Глумов. Да могу ли я! Кого же я буду обманывать: ее или вас?
   Мамаева. Может быть, обеих.
   Глумов. За что вы меня мучаете подозрениями? Нет, я вижу, это надо кончить.
   Мамаева. Как кончить?
   Глумов. Пусть дядюшка сердится, как хочет, я скажу ему решительно, что не хочу жениться.
   Мамаева. Правда?
   Глумов. Сегодня же скажу.
   Мам

Другие авторы
  • Матинский Михаил Алексеевич
  • Сатин Николай Михайлович
  • Капнист Василий Васильевич
  • Ганьшин Сергей Евсеевич
  • Петров Александр Андреевич
  • Амосов Антон Александрович
  • Песталоцци Иоганн Генрих
  • Левинский Исаак Маркович
  • Львов-Рогачевский Василий Львович
  • Пругавин Александр Степанович
  • Другие произведения
  • Волошин Максимилиан Александрович - Воспоминания о Максимилиане Волошине
  • Горький Максим - Непоколебимо верю в победу вашу, дорогие товарищи
  • Мопассан Ги Де - Сильна как смерть
  • Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович - Орел-меценат
  • Некрасов Николай Алексеевич - Стихотворения 1838-1855 гг.,
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Метеор, на 1845 год...
  • Воровский Вацлав Вацлавович - Лягушка
  • Толстой Лев Николаевич - В. Лебрен. Лев Толстой (Человек, писатель и реформатор)
  • Жанлис Мадлен Фелисите - Письмо Госпожи Жанлис из Швейцарии
  • Соловьев Сергей Михайлович - История России с древнейших времен. Том 12
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (25.11.2012)
    Просмотров: 234 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа