| Главная » Книги |
Островский Александр Николаевич - Лес, Страница 4
Островский Александр Николаевич - Лес/div>
Улита. Нет, назад пошел; только так дико посмотрел. Какой у него
взгляд! Ужасти просто; так тебя в дрожь...
Счастливцев (встает). Варвар!
Улита. Как же вы, мой милый, живете у такого барина?
Счастливцев. Да какой он мне барин! Я такой же, как и он. Ишь ломается,
благо горло-то широко.
Улита. Что вы это говорите! У них барственность настоящая, врожденная.
Этого отнять у них никак невозможно.
Счастливцев. Кто у него отнимает! Я говорю только, что мы с ним равные,
оба актеры, он - Несчастливцев, я - Счастливцев, и оба пьяницы.
Улита. Актеры? Ах, что вы! Что вы!
Счастливцев. Больше десяти лет по России-то бродим, из театра в театр,
как цыгане. Оттого он и не был у тетки, что стыдно глаза показать.
Улита. Ах, ужасти!
Счастливцев. Вот и теперь в Вологду пешком идет с сумочкой. Нельзя ж
ему без лакея показаться, он дворянин, ну и укланял меня. Так и обращайся
хорошенько. Я еще на провинции-то получше его считаюсь, нынче оралы-то не в
моде.
Улита. Что только я слышу от вас!
Счастливцев. Думает здесь попользоваться чем-нибудь от тетушки. Уж
просил бы прямо на бедность; так, видишь, стыдно. Давеча оплошал, не удалось
зажать деньги-то; вот теперь на меня за это бесится. Самой низкой души
человек! В карты давеча играл с гимназистом, заманивал его. Уж я ушел от
них; обыграет его, думаю, отнимет деньги да еще прибьет. Да так и будет; ему
это не впервой! Он убьет кого-нибудь, с ним в острог попадешь. Вся
ухватка-то разбойничья, Пугачев живой.
Улита. Хорошо, что вы мне сказали. Прощайте!
Счастливцев. Адью, мои плезир.
Улита (с испугом). Я уж пойду! Ах, страсти!
Счастливцев. А, испугалась! А я так все чертей играл, прыгал вот так по
сцене. (Прыгает и кричит.) У! У!
Улита. Батюшки мои! Уж вы меня извините!
Счастливцев. Да что мне в твоем извинении! Провалитесь вы и с
усадьбой-то! Я вот убегу от вас. Будьте вы прокляты!
Улита убегает.
Ушел бы сейчас, да боюсь; по деревне собак пропасть. Экой народ проклятый!
Самим есть нечего, а собак развели. Да и лесом-то одному страшно. Придется в
беседке переночевать; надо же туда идти, там библиотека и наливка
осталась. А как сунешься? Он не спит еще, такой монолог прочитает! Пожалуй,
вылетишь в окно, не хуже Фидлера. Пойду поброжу по саду, хоть георгины все
переломаю, все-таки легче. (Уходит.)
Петр, потом Аксюша.
Петр. Ну, кажись, все в доме спать полегли. Только этот бессчастный
путается. Ну, да ему полтину серебра пожертвовать, так он отца родного
продаст. Ночь-то очень светла, может, Аксюша не выйдет совсем, побоится,
чтобы не увидали. А как нужно-то! Уж последний бы раз повидались, да и
кончено дело. Эх ты, подневольная жизнь! Дрожит сердце, как овечий хвост, да
и шабаш! Ничего с собой не сделаешь: и руки и ногл трясутся. Воровать легче!
Приди в чужой дом повидаться с девушкой, не в пример тебя хуже вора сочтут.
Эка эта любовь! Вон тятенька говорит, что это баловство одно, на год, на
два, говорит, это занятие, не больше, а там сейчас насчет капиталу.
Дожидайся, когда она пройдет, а пока что муки-то примешь. Никак, идет? И то.
Входит Аксюша; увидав Петра, подбегает к нему.
Аксюша. Ах, ты здесь!
Петр. Давно уж тут путаюсь. Здравствуй! Жива ли покуда? (Целует ее.)
Аксюша. Видишь, что жива. Ну, говори скорей! Некогда ведь, того гляди
хватятся.
Петр. С тятенькой у нас опять разговор был.
Аксюша. Ну, что ж он? Говори скорей! Душа мрет.
Петр. Подается. Час ругал по обнаковению. Потом: "За тебя, говорит,
дурака, видно невесту с приданым не найдешь! Хоть бы две тысячи за тебя
дали, и то бы ладно". Слышишь?
Аксюша. Да ведь негде их взять.
Петр. Надо доставать.
Аксюша. У Раисы Павловны не выпросишь; нечего и унижаться.
Петр. А ты у братца попроси, у Геннадия Демьяныча!
Аксюша. Ай, что ты! Страшно, да и стыд-то какой!
Петр. Да ведь уж ау, брат! До самого нельзя вплоть приходит.
Аксюша. Надо ведь ему будет признаться во всем.
Петр. Ну так что ж! И признайся! Он свой человек. От него нам уж
последнее решение выйдет.
Аксюша. Да, уж последнее.
Петр. А ведь кто его знает! На грех мастера нет. Он с виду-то барин
добрый. Да ты поскорей, завтра же чем свет; а в полдень мы с тятенькой
придем, ты мне скажешь.
Аксюша. Хорошо, хорошо.
Петр. Только ты долго этого разговору не тяни; а так и так, мол, до
зарезу мне; вот и конец. Либо пан, либо пропал.
Аксюша. Да, да, разумеется. До стыда ли тут когда...
Петр. Что "когда"?
Аксюша. Когда смерть приходит.
Петр. Ну полно, что ты?
Аксюша. Вот что, Петя! Мне все пусто как-то вот здесь.
Петр. С чего же?
Аксюша. Я не могу тебе сказать, с чего, я неученая. А пусто, вот и все.
По-своему я так думаю, что с детства меня грызет горе да тоска; вот, должно
быть, подле сердца-то у меня и выело, вот и пусто. Да все я одна; у другой
мать есть, бабушка, ну хоть нянька или подруга; все-таки есть с кем слово
сказать о жизни своей, а мне не с кем, - вот у меня все и копится. Плакать я
не плачу, слез у меня нет, и тоски большой нет, а вот, говорю я тебе, пусто
тут, у сердца. А в голове все дума. Думаю, думаю.
Петр. А ты брось думать! Задумаешься - беда!
Аксюша. Да нельзя бросить-то, сил нет. Кабы меня кто уговаривал, я бы,
кажется, послушалась, - кабы держал кто! И все мне вода представляется.
Петр. Какая вода?
Аксюша. Да вот что, милый ты мой, все меня в воду тянет.
Петр. Ой, что ты, перестань!
Аксюша. Гуляю по саду, а сама все на озеро поглядываю. Уж я нарочно
подальше от него хожу, а так меня и тянет, хоть взглянуть; а увижу издали,
вода-то между дерев мелькнет, - так меня вдруг точно сила какая ухватит, да
так и несет к нему. Так бы с разбегу и бросилась.
Петр. Да с чего ж это с тобой грех такой?
Аксюша. Сама не знаю. Вот как ты говорил вчера, так это у меня в уме-то
и осталось. И дома-то я сижу, так все мне представляется, будто я на дно
иду, и все вокруг меня зелено. И не то чтоб во мне отчаянность была, чтоб
мне душу свою загубить хотелось - этого нет. Что ж, жить еще можно. Можно
скрыться на время, обмануть как-нибудь; ведь не убьют же меня, как приду;
все-таки кормить станут и одевать, хоть плохо, станут.
Петр. Ну, что уж за жизнь!
Аксюша. А что ж жизнь? Я и прежде так жила!
Петр. Ведь так-то и собака живет, и кошка; а человеку-то, кажись, надо
бы лучше.
Аксгаша. Ах, милый мой! Да я-то про что ж говорю? Все про то же. Что
жить-то так можно, да только не стоит. И как это случилось со мной, не
понимаю! Ведь уж мне не шестнадцать лег! Да и тогда я с рассудком была, а
тут вдруг... Нужда да неволя уж очень душу сушили, ну и захотелось душе-то
хоть немножко поиграть, хоть маленький праздничек себе дать. Вот, дурачок ты
мой, сколько я из-за тебя горя терплю. (Обнимает его.)
Петр. Ах ты горькая моя! И где это ты так любить научилась? И с чего
это твоя ласка так душу разнимает, что ни мать, кажется, и никто на свете...
Только уж ты, пожалуйста! Ведь мне что же? Уж и мне за тобой... не миновать,
выходит.
Аксюша. Ну, уж это твое дело. Ведь уж мне не узнать, будешь ли ты меня
жалеть, или будешь смеяться надо мной. Мне с своей бедой не расстаться, а
тебе дело до себя, мне легче не будет.
Петр. Нет, уж ты лучше подожди; хоть немного, да поживем в свою волю.
Да что загодя и думать-то! Еще вот что твой братец скажет?
Аксюша. Конечно, коли есть случай, зачем его обегать.
Петр. Может, и выручит.
Аксюша. Может быть. Ты никого не видал в саду?
Петр. Геннадия Демьяныча камарден тут путался.
Аксюша. Так ты ступай! Время уж.
Петр. А ты, Аксюша, домой, чтоб... а то... и боже тебя охрани!
Аксюша. Домой, домой, не бойся. Что мне за охота: у меня теперь
все-таки что-нибудь впереди есть.
Петр. Ну, то-то же, смотри! (Целуются.) Я на тебя в надежде. (Уходит.)
Аксюша хочет идти домой, оборачивается и видит Несчастливцева, который
Аксюша, Несчастливцев, потом Счастливцев.
Несчастливцев (про себя). Женщина, прекрасная женщина. (Подходит к
Аксюше.) Ты женщина или тень?
Аксюша. Братец!
Несчастливцев. А! Я вижу, что ты женщина. А я желал бы теперь, в эту
прекрасную ночь, побеседовать с загробными жителями.
Аксюша. Братец!
Несчастливцев. Много тайн, много страданий унесли они с собой в могилу.
Душа моя мрачна, мне живых не надо. Мне нечего говорить с живыми! Мне нужно
выходцев с того света! Прочь!
Аксюша. Братец, и я много страдала, и я страдаю.
Несчастливцев. Ты?
Аксюша. Я. Я очень несчастна.
Несчастливцев. О, если ты несчастна, поди ко мне, поди на грудь мою.
Аксюша прилегает к нему на грудь.
Я два раза тебе брат: брат по крови и брат по несчастию.
Аксюша (опускаясь на колени). Братец, я виновата.
Несчастливцев (поднимая ее). Нет, нет, не передо мной! Можешь ли ты
быть виновата? Ты, такая юная, такая прекрасная? И перед кем же? Что я? Я
отребие, обноски человечества.
Аксюша. Я виновата передо всеми, перед собой! Я люблю...
Несчастливцев. Дитя мое! люби, кого хочешь. На то тебе бог дал сердце,
чтоб любить.
Аксюша. Ах, что вы говорите! Любить! Я люблю, не помня себя; но ведь
мне нужно выйти за него замуж, нужно, нужно!
Несчастливцев. А кто ж тебе мешает?
Аксюша. Люди мешают, люди, которые власть имеют.
Несчастливцев. А ты их не слушай! Иди за того, кого любишь. И да будет
над тобой мое благословение!
Аксюша. Он не женится на мне без приданого, отец ему не позволяет.
Нужно приданое, а у меня его нет.
Несчастливцев. Какой вздор! Счастье дороже денег.
Аксюша. Мне нет счастья без денег.
Несчастливцев. А много ль денег нужно?
Аксюша. Две тысячи рублей.
Несчастливцев. Какие пустяки! Неужели Раиса Павловиа откажет тебе в
такой малости?
Аксюша. Откажет. Меня держат из милости, кормят из милости; смею ли я
еще просить приданого! Корку хлеба дадут мне, а денег нет.
Несчастливцев. И от такой ничтожной суммы зависит счастие девушки,
счастие молодой души...
Аксюша. Нет, не счастие, а жизнь.
Несчастливцев. Жизнь? Силы небесные! Так ли ты сказала?
Аксюша. Так, братец.
Несчастливцев. Наконец, боже! Неужели я вижу женщину? И любовь твоя не
простая прихоть? И ты готова на все жертвы?
Аксюша. Много я жертв принесла этой любви; а жизнь моя так горька, так
горька, что ее и жалеть не стоит.
Несчастливцев. И ты без страха?
Аксюша. Без страха, хоть сейчас...
Несчастливцев (простирает над ней руки). Ангелы божий, покройте ее
своими крылами!
Аксюша склоняет голову в молчании, сложа руки.
Короткая пауза.
Аксюша. Братец, не сердитесь на меня! Не подумайте обо мне дурно! Мне
так тяжко сказать вам...
Несчастливцев. Говори, говори!
Аксюша. Братец, не сочтите меня за обманщицу, за бедную
родственницу-попрошайку! Братец, мы жили с маменькой очень бедно; я была
ребенком, но я ни разу не поклонилась, ни разу не протянула руки богатым
родственникам; я работала. Теперь, братец, только вас одного я прошу, и то
ночью, благо не видно стыда на щеках моих: братец, вы богаты, одиноки, дайте
мне счастье, дайте мне жизнь. (Становится на колени.)
Несчастливцев (поднимает ее, растроганный и с дрожью в голосе). Дитя
мое! Дитя мое!
Аксюша. Если б не страх стыда за мою грешную любовь, я бы никогда,
никогда... Будьте мне отцом, я девушка добрая, честная. Я научу маленьких
детей моих благословлять вас и молиться за вас.
Несчастливцев. О, замолчи, замолчи! Я вырву все свои волосы. О, дитя
мое! Я преступник! Я мог иметь деньги, мог помочь тебе, мог сделать тебя
счастливой; и я промотал, прожил их беспутно; я их втоптал в грязь вместе с
своей молодостью, с жизнью. И вот когда они нужны, их нет у меня. Если б я
знал, если б я знал, я бы питался одним хлебом, я бы ходил в рубище и каждый
рубль зашивал в это рубище. Мы пьем, шумим, представляем пошлые, фальшивые
страсти, хвастаем своим кабачным геройством; а тут бедная сестра стоит между
жизнью и смертью. Плачь, пьяница, плачь!
Аксюша. Братец, братец!
Несчастливцев. Прости меня, прости! Я бедней тебя, я прошел пешком
сотни верст, чтобы повидаться с родными; я не берег себя, а берег это
платье, чтоб одеться приличнее, чтоб меня не выгнали. Ты меня считаешь
человеком, благодарю тебя! Ты у меня просишь тысячи - нет у меня их. Сестра,
сестра! не тебе у меня денег просить! А ты мне не откажи в пятачке медном,
когда я постучусь под твоим окном и попрошу опохмелиться. Мне пятачок,
пятачок! Вот кто я!
Аксюша (хватаясь за сердце). Ох, ох! Еще, еще горе! еще обман моему
сердцу! За что же я себя обидела! И я, глупая, понадеялась! Разве я смею
надеяться! Разве есть для меня надежда! Прощайте! (Отходит, шатаясь, потом
быстрее и быстрее, и наконец бежит.)
Несчастливцев (смотрит ей вслед). Куда она? Она бежит, бросает платок с
себя, она у берега. Нет, нет, сестра! Тебе рано умирать! (Убегает.)
Входит Счастливцев.
Счастливцев. Ну, убежал куда-то. Уж не топиться ли? Вот бы хорошо-то.
Туда ему и дорога! Зайду в беседку, соберу свою библиотеку, и прощайте!
Посижу в кустах до свету, и марш. Деньги есть; слава богу, занял-таки,
удалось наконец. Хороший это способ доставать деньги; да все как-то мне
несчастливилось до сих пор, такой мнительный народ стал. Ну, теперь доберусь
до какого-нибудь театра. (Уходит в беседку.)
Выходит Несчастливцев, поддерживая Аксюшу, которая едва идет.
Несчастливцев. Нет, нет, дитя мое! Как ни велико твое горе, а умереть
тебе я не дам. Тебе надо жить, ты еще так молода! Тебя заело горе, надоела
тебе молодая жизнь? Забудь это горе, брось эту жизнь! Начнем новую, сестра,
для славы, для искусства.
Аксюша. Я ничего не знаю, ничего не чувствую, я мертвая. Отдохнуть мне.
Несчастливцев (сажая ее на скамью). Ты ничего не знаешь? Нет, дитя мое,
ты знаешь больше других; ты знаешь бури, знаешь страсти - и довольно!
Аксюша. Делайте что хотите. У меня впереди ничего нет. Куда вы меня
зовете, зачем вы меня зовете, что там - я не знаю. Хуже не будет.
Несчастливцев. И там есть горе, дитя мое; но зато есть и радости,
которых другие люди не знают. Зачем же даром изнашивать свою душу! Кто здесь
откликнется на твое богатое чувство? Кто оценит эти перлы, эти брильянты
слез? Кто, кроме меня? А там... О! Если половину этих сокровищ ты бросишь
публике, театр развалится от рукоплесканий. Тебя засыплют цветами,
подарками. Здесь на твои рыдания, на твои стоны нет ответа; а там за одну
слезу твою заплачет тысяча глаз. Эх, сестренка! Посмотри на меня. Я нищий,
жалкий бродяга, а на сцене я принц. Живу его жизнью, мучусь его думами,
плачу его слезами над бедною Офелией и люблю ее, как сорок тысяч братьев
любить не могут. А ты! Ты молода, прекрасна, у тебя огонь в глазах, музыка в
разговоре, красота в движениях. Ты выйдешь на сцену королевой и сойдешь со
сцены королевой, так и останешься.
Аксюша. Я убита, братец, убита.
Несчастливцев. Ты оживешь, сестра, первые звуки оркестра воскресят
тебя.
Аксюша. А Петя?
Несчастливцев. Сестра, ты женщина, а женщины забывают скоро. Ты
забудешь его, как забывают все свою первую любовь. Много молодых красавцев,
много богачей будут ловить каждый твой взгляд, каждое твое слово.
Аксюша (качая головой.) Это нехорошо.
Несчастливцев. Тем лучше, дитя мое; тем больше чести для тебя. Ты
брось, оттолкни с презрением золото богача и полюби бедного артиста.
Решайся, дитя мое!
Аксюша. Как вам угодно. Я готова на все.
Несчастливцев. Ты будешь моею гордостью, моею славой. А я буду тебе
отцом, дитя мое, буду твоей нянькой, твоей горничной. Пойдем ко мне! В такую
ночь грешно спать. У меня есть несколько ролей, я тебе почитаю. Эту ночь я
отдаю тебе, в эту ночь я посвящаю тебя в актрисы.
Аксюша. Пойдемте! (Идут к беседке, навстречу им Счастливцев с узлом.)
Несчастливцев. Стой, беглец! Я великодушен, я тебя прощаю. Торжествуй,
Аркашка! У нас есть актриса; мы с тобой объедем все театры и увидим всю
Россию.
Уходят в беседку.
Гурмыжская и Улита.
Гурмыжская. Ты говорила ему?
Улита. Как же, сударыня, говорила и очень политично говорила. Барыня,
говорю, не почивают, потому погода необнаковенная; гуляют они по саду, и
даже, может, скучают, так как одни, не с кем им время провести. А вы лежите
да нежитесь, какой же вы кавалер после всего этого. Он сейчас вскочил и стал
одеваться.
Гурмыжская. Ну, хорошо.
Улита. Да вот еще, матушка барыня, уж и не знаю, как вам доложить.
Гурмыжская. Говори, что такое!
Улита. Барышня куда-то скрылась.
Гурмыжская. Ушла?
Улита. В комнате нет, и постель не смята.
Гурмыжская. И прекрасно.
Улита. Как же, матушка барыня?
Гурмыжская. Да так же. Я очень рада. Она мне уж давно надоела, я все не
знала только, как ее выжить из дома. А теперь вот и причина есть; что мне ее
жалеть, когда она сама себя не жалеет. Я говорила, что она его не стоит.
Улита. Не стоит, не стоит... Далеко ей! Уж и я немало дивилась, как
этакому красавцу милому да такая...
Гурмыжская. Ну, это не твое дело!
Улита. Слушаю-с. Уж и еще я узнала кой-что, да только как-то и
выговорить страшно. Как услыхала я, так всю в ужас ударило, и так даже по
всем членам трясение.
Гурмыжская. Сколько раз тебе приказано, чтоб ты таких глупых слов не
говорила. Я сама женщина нервная. Ты всегда меня прежде напугаешь до
истерики, а потом скажешь какие-нибудь пустяки.
Улита. Пустяки, матушка барыня, пустяки, не извольте беспокоиться!
Насчет Геннадия Демьяныча.
Гурмыжская. Что же?
Улита. Да ведь он вас обманул; он не барин, а актер, и родовую свою
фамилию нарушил, теперь Несчастливцев прозывается. И не столько на театре
они, а больше все будто пьянством. И одежонка-то вся тут, что на нем, уж я
это доподлинно знаю; и пришли сюда пешком с котомочкой.
Гурмыжская. Так он Несчастливцев; слыхала, слыхала. Ну, это еще лучше.
Улита. И человек-то его тоже актер, только, матушка барыня, и из
актеров-то он самый каторжный, как есть одних чертей представляет.
Гурмыжская. Тем лучше, тем лучше! Как все это ловко для меня
устроилось.
Улита. Да чем же, матушка барыня, хорошо?
Гурмыжская. А тем, что завтра же утром их здесь не будет. У меня не
гостиница, не трактир для таких господ.
Улита. Истинно, матушка барыня. Пожалуйте ручку. (Тихо.) Алексей
Сергеич идут. (Отходя.) Уж вот, можно сказать, картинка, а не барин.
(Уходит.)
Гурмыжская и Буланов.
Буланов (торопливо поправляясь). Что же вы, Раиса Павловна, мне прежде
не приказали? Вы бы мне сказали-с.
Гурмыжская. Что?
Буланов. Что вы любите гулять по ночам-с.
Гурмыжская. Да тебе-то что ж за дело! Я люблю природу, а ты, может
быть, не любишь?
Буланов. Я ведь как прикажете-с. Ежели вам одним скучно...
Гурмыжская. А тебе не скучно в такую ночь? Тебя не трогает ни луна, ни
этот воздух, ни эта свежесть? Посмотри, как блестит озеро, какие тени от
деревьев! Ты холоден ко всему?
Буланов. Нет-с, как холоден! Я только не знаю, что вам угодно-с, как
для вас приятнее.
Гурмыжская. А, мой милый, ты хочешь играть наверное?
Буланов. Я бы, кажется, бог знает что дал, только б узнать, что вы
любите! Я бы уж так и старался.
Гурмыжская. Ну, а как ты думаешь, что я люблю? Это любопытно будет тебя
послушать.
Буланов. Луну-с.
Гурмыжская. Какой он простодушный! Ах, милый мой! я луну любила, да это
уж давно прошло; мне не шестнадцать лет.
Буланов (подумав). Родственников-с?
Гурмыжская. Ха-ха-ха! Прошу покорно! Он уморит меня со смеху! Ах,
простота! (Смеется.) Как это мило: "родственников"!
Буланов. Виноват-с!
Гурмыжская. Говори, говори! я приказываю!
Буланов. Не знаю-с.
Гурмыжская. Тебя, дурак! тебя!
Буланов. Да-с... Я и сам думал, да не смел-с. Давно бы вы-с... а то что
я здесь так сколько времени... Вот так-то лучше, Раисонька! Давно бы ты...
(Обнимает Гурмыжскую и хочет поцеловать.)
Гурмыжская (отталкивая его). Что ты, с ума сошел? Пошел прочь. Ты неуч,
негодяй, мальчишка! (Уходит.)
Буланов. Что я сдуру-то наделал! Завтра же меня... отсюда... (Кричит
вслед Гурмыжской.) Виноват-с! Завтра же меня в три шеи! Не слушает. (Кричит
громче.) Виноват-с! Ничего знать не хочет. (Падает на скамейку.) Пропал,
пропал, пропал!
Гурмыжская.
Милонов.
Бодаев.
Несчастливцев.
Счастливцев.
Буланов.
Восмибратов.
Петр.
Аксюша.
Карп.
Карп, потом Буланов.
Карп (убирает чашки со стола и видит коробку Гурмыжской). Ишь ты,
забыла свою казну, а потом искать примется. Лучше уж не трогать, пущай тут
лежит.
Входит Буланов.
Геннадия Демьяныча чай кушать дожидаться не станете?
Буланов. Вот еще! Очень нужно!
Карп. Как угодно-с.
Буланов. Да когда он придет, так доложи мне, а Раису Павловну не
беспокоить!
Карп. Слушаю-с.
Буланов. Я тебя прошу, Карп, исполнять мои приказания хорошенько. Я
беспорядков в доме не потерплю. Я вам не Раиса Павловна; у меня все по
струнке будете ходить, а то и марш со двора. У меня всякая вина виновата.
Карп. Что ж делать, сударь, будем исполнять. Мы и не то видали.
Поживешь на свете-то, так всего насмотришься. Такие ли еще чудеса бывают.
Буланов. Да и не разговаривать. Я этого не люблю.
Карп. Можно и не разговаривать, оно еще и лучше. Что тут разговаривать!
О чем? Дело видимое.
Буланов. Ну, и можешь идти.
Несчастливцев и Буланов.
Буланов. Здравствуйте, господин Несчастливцев!
Несчастливцев. Несчастливцев? Ты знаешь, что я Несчастливцев?
Буланов. Знаю.
Несчастливцев. Я очень рад, братец; значит, ты знаешь, с кем ты имеешь
дело, и потому будешь вести себя осторожно и почтительно.
Буланов. Да что ж такое? Провинциальный актер, что за важность?
Несчастливцев. Ну, значит, ты не знаешь, кто такой Несчастливцев и как
с ним разговаривать. Жаль! Мне придется тебя учить уму-разуму, что,
разумеется, для меня будет неприятно, а для тебя еще неприятнее.
Буланов. Ну, еще неизвестно. Ведь это в древние времена физическая-то
сила много значила.
Несчастливцев. Что ж, мне с тобою огнестрельное оружие, что ли,
употреблять! Нет, брат, я - человек простой и люблю простые средства,
натуральные.
Буланов. Оставим этот разговор. Позвольте узнать, что вам угодно?
Несчастливцев. Уж, разумеется, не тебя.
Буланов. Кого же?
Несчастливцев. Что, ты от рожденья глуп, или сегодня вдруг с тобой
сделалось? Кого? Кого? Ты в этом доме то же, что в операх бывают
неизвестные; а я здесь в родной семье. Я пришел чай пить к своей тетке.
Буланов. Извините.
Несчастливцев. В чем тебя извинить? Вот что: ты надень сумку через
плечо, прицепи на пуговицу грифельную доску и поди доучиваться.
Буланов. Извините.
Несчастливцев. Ну, извиняю.
Буланов. Не меня; Раиса Павловна просит извинения. Она не может вас
принять; она не совсем здорова и чувствует, что посещения и разные гости,
хотя бы даже и родные, ей теперь очень в тягость.
Несчастливцев. Она меня гонит? Но за что же?
Буланов. Это до меня не касается. Вообще она просит вас освободить ее
от вашего присутствия, которое ее расстраивает.
Несчастливцев. Ну, что делать! Я ее любил, я ее считал вместо матери.
(Отирает слезу.) Что ж такое, что я актер? Всякий обязан делать, что умеет.
Я ведь не разбойник, я честным, тяжелым трудом добываю хлеб свой. Я не
милостыню пришел просить у нее, а теплого слова. Обидно!.. О, женщины! Если
уж ей хотелось обидеть меня, неужели она хуже тебя никого не нашла?
Буланов (горячо). Послушайте, милостивый государь!
Несчастливцев. О, боже мой! Он разговаривает! Слушай, ты, гимназист,
школьник, ученик приходского училища! Из уважения к этому дому я тебя милую,
но если ты мне в другом месте попадешься...
Буланов. Мы еще посмотрим!
Несчастливцев. Молчи, таблица умножения! Корнелий Непот! Пифагоровы
штаны! Ты выменяй образ моего ангела и молись утром и вечером, чтобы нам не
встретиться. А если где завидишь меня, так беги без оглядки, творя обеты и
молитвы!
Буланов. Да что вы, в самом деле! Вы потише! Раису Павловну беспокоите.
Несчастливцев. Она сама виновата: зачем она посылает ко мне не
человека, а котенка. Нельзя равнодушно разговаривать с котенком.
Буланов. Да, кажется, и не о чем разговаривать.
Несчастливцев. Есть мне о чем говорить или нет, тут твоего ума не
хватит, ты еще не дорос.
Буланов. Если вы желаете что-нибудь сказать Раисе Павловне, скажите
мне, я передам.
Несчастливцев. Да ты что такое? Оруженосец, паж, что ли, Раисы
Павловны? Менестрель? Ну, наконец, скороход, шут? Говори.
Буланов. Что я, это вы после узнаете.
Несчастливцев. Не желаю. Ну, кто бы ты ни был, передай Раисе Павловне,
что я на нее не сержусь, что я желал бы по-родственному проститься; но если
она не хочет, так бог с ней.
Буланов. Хорошо, я скажу-с.
Несчастливцев (заметив коробку, про себя). Ящик здесь, надо это принять
к сведению. Погоди же!
Буланов. Больше ничего-с?
Несчастливцев. Ничего. Прощай, грифель! (Уходит.)
Гурмыжская и Буланов.
Гурмыжская. Ну, уж теперь он сюда больше не заглянет. (Садится у окна.)
А у тебя есть манера, есть тон; я, признаюсь, этого не ожидала.
Буланов (ходит, заложи руки назад). Все зависит, Раиса, от обстановки.
Что я такое был у тебя? Нахлебник, самое фальшивое положение. Согласись
сама, что нахлебнику очень трудно вести себя с достоинством.
Гурмыжская. Однако я на тебя сердита за вчерашнее.
Буланов. Ты, Раиса, поставь себя на мое место! Я так обрадовался!
Гурмыжская. На все есть форма, мой друг. Ты только представь себе, как
ты меня оскорбил своим поведением! Что ты подумал обо мне? Как ты мог себе
позволить! Репутация моя тебе известна. Вся губерния уважает меня, а ты...
Буланов (развязно целует ее руку). Прости меня!
Гурмыжская. Прощаю, мой друг, прощаю. Я вообще очень снисходительна,
это мой недостаток. Но ты всегда уважай деликатность женщины, ее целомудрен-
ное чувство.
Буланов. Разумеется, я еще мальчишка. Что говорить! Но твоя любовь,
твоя опытность помогут. Мне бы только установиться прочнее, посмотри, как я
буду себя вести - я приберу в руки весь уезд. А что касается твоих
интересов, Раиса, так уж поверь...
Гурмыжская. Верю, верю, мой милый. Поди прикажи позвать ко мне Аксюшу.
Буланов. Да, об этой девушке надо подумать.
Гурмыжская. Что об ней думать! Особенно тебе, мой друг! Это тебя совсем
не касается. Ты уж теперь должен совершенно забыть о ней. Она убежала ночью
из дому, от нее надо избавиться.
Буланов. Она была у брата, Геннадия Демьяныча; он всю ночь декламировал
ей монологи.
Гурмыжская. Ты почем знаешь? Погляди мне в глаза, погляди!
Буланов. Я видел, проходя мимо беседки.
Гурмыжская. Я тебе верю. Но все-таки она оставаться здесь не может.
Буланов (с улыбкой). Ты начинаешь принимать предосторожности.
Гурмыжская. Не лишнее, мой друг: ты еще так молод, что за себя отвечать
не можешь, да и я не могу вполне на тебя надеяться.
Буланов. Да ведь нельзя ж ее на улицу выгнать, у нее нет никого. Ее бы
выдать замуж.
Гурмыжская. Но чтоб выдать ее из нашего дома и чтоб это было прилично,
нужно ей дать приданое. А с какой же стати я стану роскошничать для нее? что
вдруг за щедрость такая!
Буланов. Само собой! Нет, уж теперь, пожалуйста, Раиса, никаких лишних
расходов! Кабы кто взял ее без приданого.
Гурмыжская. О, тогда другое дело. Чего же лучше! И все конвенансы были
бы сохранены, и издержек немного. Я была бы посаженой матерью, ты посаженым
отцом; устроили бы у себя вечер, девишник, благословили бы молодых, и бог с
ними. Все это было бы благодетельно и недорого.
Входит Аксюша.
Вот она сама. Поди, мой друг, поди!
Гурмыжская и Аксюша.
Аксюша. Что вам угодно?
Гурмыжская (встает). Послушай, Аксюша, мне не хочется, чтоб ты
обманывалась. Ты живешь здесь и, кажется, воображаешь, что это может вечно
продолжаться. В твоем заблуждении виновата я: было одно время, когда я
думала отдать тебя замуж за Алексея Сергеича. Теперь ты не должна и думать о
нем.
Аксюша. Я и не думаю.
Гурмыжская. Я тебе не верю; но все равно. Очень скоро я увидала, что вы
не пара. Я тебе скажу прямо: ты не стоишь этого человека. Тебе даже и
мечтать о нем было бы глупо. Что же ты молчишь?
Аксюша. Я слушаю.
Гурмыжская. Такие женихи не по вас, моя милая! Я не знаю, может быть,
он даже за тобой и ухаживал...
Аксюша. Может быть.
Гурмыжская. Но ты пойми, что это ничего не значит. Это просто прихоть,
шалость. Может быть, и ты с ним кокетничала?
Аксюша. Нет, этого не может быть.
Гурмыжская. Положим; но я должна тебе сказать - уж приятно ли тебе
будет, неприятно ли, это не мое дело - ты ему не нравишься. (Про себя.) Вот
тебе, милая.
Аксюша. Очень рада.
Гурмыжская. Рада? Однако ты хитрая девушка, но меня перехитрить трудно.
(Про себя.) Погоди же, я тебя кольну почувствительнее. (Аксюше.) Я еще тебе
скажу: ему нравится другая. Что? приятно тебе?
Аксюша. Что же мне за дело?
Гурмыжская. Ты не беспокойся, я ведь себя обмануть не дам! Он теперь не
жених тебе, вы люди посторонние, и, следовательно, вам в одном* доме жить
нельзя.
Аксюша. Как вам угодно.
Гурмыжская. Ты должна будешь оставить мой дом.
Аксюша. Когда прикажете?
Гурмыжская. Но куда же ты денешься?
Аксюша. Я очень благодарна вам* за ваши милости; но когда я оставлю ваш
дом, я уж попрошу вас обо мне больше не беспокоиться.
Гурмыжская. Но, может быть, ты думаешь поселиться где-нибудь
поблизости?
Аксюша (про себя). Старушка-то ревнует.
Гурмыжская. Что ты шепчешь? Может быть, ты переедешь в город?
Аксюша. Может быть.
Гурмыжская. Но это невозможно.
Аксюша. Отчего же? Ведь город, Раиса Павловна, не в ваших владениях.
Гурмыжская. Но это ужасно! Это очень близко.
Аксюша. Да, недалеко.
Гурмыжская. Послушай, Аксюша, милая, нет ли у тебя родных где-нибудь
подальше; поезжай к ним, я тебя отправлю на свой счет. Я так боюсь за тебя,
моя душа, Алексис такой ветреный мальчик.
Аксюша. Да, он очень ветрен.
Гурмыжская. Ты заметила?
Аксюша. Еще бы не заметить! И если б я только захотела...
Гурмыжская. Вот ты сама говоришь. Послушай, милая! Ну, поди ко мне
поближе! (Обнимает ее.) Ну, сделай это для меня!
Аксюша. Для вас? Это дело другое, так бы вы и говорили. А то что вам за
надобность беречь меня и смотреть за мной! Просто вы ревнуете. Вы знатная
барыня, а я девочка с улицы, и вы ко мне ревнуете своего любовника.
Гурмыжская. Что за слова ты говоришь!
Аксюша. Ну да. Я говорю правду. Признайтесь хоть раз в жизни! А то вы
всегда и для всех святая, а мы грешные.
Гурмыжская. Душа моя, я тоже женщина.
Аксюша. Признайтесь! Признайтесь, и я убегу от вас за тысячу верст.
Гурмыжская. Ты хочешь, чтоб я открыла тебе свою слабость? (Обнимает
ее.) Да, я ревнива.
Аксюша. Мне только и нужно. Я ухожу от вас далеко, далеко. (Хочет
поцеловать ее руку.)
Гурмыжская. За что, за что, моя милая?
Аксюша. За хлеб-соль.
Гурмыжская. Ах, не надо, не надо! (Целует ее.) Дай бог тебе всякого
счастья!
Аксюша. Я пойду собираться. (Уходит.)
Гурмыжская (садится у окна). Ну, слава богу, теперь все улажено, и я
могу вполне наслаждаться своим счастьем. Сколько я перенесла неприятностей
за эту глупую комедию с родственниками! И поделом. Но уж зато теперь я
покойна совершенно. Алексис будет управлять имением, а я займусь только
добрыми делами. Определю себе для этого сумму, конечно небольшую, и буду
совершенно в своей сфере.
Входит Карп.
Карп. Геннадий Демьяныч желает вас видеть.
Гурмыжская. Скажи, что я...
Карп. Да они здесь-с; они никаких резонов не слушают.
Гурмыжская. Боже мой, опять!
Входит Несчастливцев в дорожном платье, снимает котомку и кладет в
Гурмыжская, Несчастливцев, Карп.
Несчастливцев. Поди, Карп, и не пускай никого! Скажи, что мы заняты.
Карп. Слушаю-с. (Уходит.)
Гурмыжская. Какой костюм!
Несчастливцев. Дорожный. Мы пешие путешественники. Это пальто - мой
старый друг и товарищ. В непогоду я в этом пальто бродил, как старый Лир, по
степям Новороссии. Часто в бурную ночь я искал убежища, и меня принимали в
этом пальто, принимали чужие теплее, чем родные. Прощайте!
Гурмыжская. Прощай, мой друг.
Несчастливцев. Два только слова, и более я вас не буду беспокоить
никогда.
Гурмыжская. Я слушаю. (Берет колокольчик.)
Несчастливцев. Что это? Вы хотите позвонить? Рано еще. Дайте мне
колокольчик! (Берет колокольчик.) Я сам позвоню, когда надо будет. Нам
свидетелей не нужно. Напротив, 
| |
| Просмотров: 216 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры